Скоро осень - за окнами август, в полном соответствии с одноименной песней. Завтра уже Ильин день, день пророка Ильи, жившего когда-то во плоти в израильском городе Хайфа и вознесшегося в огненной колеснице на небеса. Вспоминается гора Кармель, Виктория Клебанова, живущая в Хайфе, бахаисты, икона из небольшой церкви в Выбутах на реке Великой, там, где будущая княгиня Ольга встретила своего суженого, действующего князя-рэкетира Игоря, убитого потом древлянами... По народным поверьям после Ильина дня нельзя купаться в реках и ходить босиком. Действительно, уже сегодня утром ощутилось, как резко похолодало: мгновенно сошел на нет летний зной, пришедший в этом году так внезапно после исключительно поздней и холодной весны, а потом холодного и дождливого начала лета. Лес наполнился другими ароматами: запах нагретой хвои и смолы ушел вместе со зноем, а пришел какой-то крепкий, почти осенний запах чистоты, свежести и покоя.
Я люблю зиму, люблю все времена года, но подсознательно боюсь наступления зимы, а когда она все-таки со всей ее тяжелой неизбежностью приходит, считаю дни и недели до весны. Вот октябрь и ноябрь пережили. Вот декабрь близится к концу, елка скоро. Вот январь, про которого Окуджава сказал, что он не приходит, а накатывает, налетает, причем, не просто налетает, а "бешеный, как электричка". После января появляется надежда. Февраль короткий, а март - очень оптимистичный месяц, месяц ожидания любви. Потом все становится на свои места, до новой осени, до отлета журавлей.
Стоим весь день. Вернее, не просто стоим, а наслаждаемся жизнью: интенсивно гуляем по окрестностям, собираем чернику и даже голубику - ее здесь очень много, причем, не на болотах, как обычно, а на границе между вырубками и коренным лесом, там, где лес растет по понижениям рельефа. Еще она встречается на окраинах черничников, предваряет их. Хорошая ягода! В Финляндии ее было особенно много, но там мы собирали ее как раз в болотах возле Хювинкяя. А еще на Камчатке - там она росла прямо у аэропорта в Елизово. Может, поэтому я и люблю эту ягоду - сразу вспоминаются далекие годы, такие романтические за прошествием времени. Плохое память, слава Богу, не удерживает.
Выше я не случайно упомянул про вьюнов. Латинское их название Misgurnus fossilis. Эта редкая рыба, такой мини-налим, живет в старицах, в старых, затянутых ряской прудах, заболоченных реках. Везде, где есть караси, должны быть и вьюны. Рыба редкая не в том смысле, что вьюнов мало - их много, и очень, в том числе здесь, на Шлине. Это уникальная рыба. Ее особенность в том, что у нее особый механизм дыхания, и она может жить в условиях постоянного недостатка кислорода. Дышит вьюн кишечником, его задним отделом. Вьюн исключительно живуч: в любой посуде с небольшим количеством воды он может оставаться живым почти неделю. За это, а еще за то, что он необычайно подвижен, гибок и вкусен, его очень любят рыбаки, но не на сковородке или в ухе, а в качестве насадки на жерлицах, донках, переметах.
Вьюн красив. У него змеиное тело и змеиная гибкость, он темный с длинными полосками вдоль спины и желтыми пятнами по телу. Вокруг рта - десять усиков. Усы у вьюна выполняют ту же роль, что и у кошки: в темноте заиленных стариц осязание важнее зрения. Из внешних чисто рыбных признаков у вьюна есть чешуя, правда, очень мелкая, небольшие плавники и хвост, как у налима.
Так вот на этой стоянке я наблюдал, как пожилой, но еще крепкий мужик ловил вьюнов граблями. Ага, граблями! Вернее, инструментом, очень похожим на грабли, если зубья их чуть вытянуть и загнуть вниз, или на вилы с большим количеством коротких, в половину обычного размера зубьев. Инструмент стальной, зубья отходят плоским веером от той части, на которую насажен черенок (как эта часть называется по-русски?). Расстояние между кончиками зубьев 5-6 сантиметров. Мужик ловко запускал эти полуграбли - полувилы в трясину старицы и так же ловко выхватывал на берег ошметок придонной грязи, в котором обязательно извивались два-три вьюна - небольших, правда. Но - для насадки на крючки большие и не требуются!
Ночью приехала на мотоциклах молодежь из Борисовского, буйствовала по соседству, через старицу, почти до утра - но мы почти ничего не слышали: быстро заснули и спали крепким и здоровым сном относительно честных людей.
День девятый
Суббота, 2 августа 2003 года
Сегодня ушли довольно рано, в любом случае, еще до одиннадцати. Всего через час хода слева пришел высокий берег, сосновый лес, настоящая стоянка со столом и навесом. Как-то у всех одновременно вспыхнула одна и та же мысль. Швартуемся. Поднимаемся. Да, так и есть - здесь видны следы машин. Значит, сюда можно подъехать и на нашей Мурке. А если сюда можно подъехать на нашей Мурке - зачем лопатить веслами реку, уже ставшую мало интересной, а дальше - водохранилище, и вряд ли река станет там привлекательней. Да мы, собственно, уже почти все видели. Решено: ребята сушат и разбирают здесь байдарки, я иду за машиной - по карте до шоссе от силы пять километров, а там до Красномайского максимум пятнадцать километров.
Из этого решения логически немедленно вытекло следующее: а зачем нам, собственно, уезжать ночью в воскресенье и в понедельник, высунув язык, прямо с вокзала мчаться на работу. Можно же уехать сегодня ночью и, как белые люди, вернуться домой рано утром в воскресенье, придти в себя, а в понедельник уже спокойно осчастливить своим прибытием трудовой коллектив. Все это касалось только Питера - мне было все равно. Правда, ехать в воскресенье по шоссе до Москвы чуть легче, чем в понедельник: чуть меньше трейлеров, гигантских фур, обгонять которые на узкой и выщербленной дороге то еще удовольствие!
Собственно, так мы и сделали. Остальное мало интересно: до Бахмары оказалось не пять, а семь километров, дорога только здесь казалась проезжей - в паре низких мест пришлось наводить чуть ли не мосты, из Бахмары в Красномайский я ехал с местными бандюками, но, слава Богу, приехал живой. У Мурки сел аккумулятор и было пробито левое заднее колесо. Но все это - нюансы. После почти десяти дней походной жизни такие мелочи даже упоминать не стоит. В пять часов вечера я уже выдавал ребятам мороженое на нашей последней, так хорошо обустроенной стоянке на исторической теперь реке Шлина.
В десять вечера мы были на вокзале в Бологом, в половине двенадцатого легко взяли билеты на поезд в Питер, проходящий здесь в два часа двадцать минут утра, заодно посмотрели красивый фейерверк в честь Дня Города, так удачно совпавшего с нашим приездом. Вместе с нами - не поверите! - с детским изумлением и детским же восторгом салют смотрел четырехмесячный ничейный котенок. Покормили котенка сосисками, купленными тут же специально для него, и стали прощаться: мне же завтра в Москву.
Завтра - потому что надо отдать Диме его багажник, попрощаться с тещей Виталия Марией Яковлевной, забрать оттуда второй спальник и маскировочную сеть, оставленные за ненадобностью, а так - можно ехать, хоть сейчас. Настроение боевое, машина отремонтирована.
Ночевал я опять на Шлине - ставил палатку в темноте, на ощупь, на том же месте чуть выше Борисовского, где мы останавливались пару дней назад, и где ребята ждали меня, когда я ходил в поселок за пивом и печеньем.