Мы с Эйркой валялись в шезлонгах на даче в Пушкино, совсем разомлев от солнца, любви и тихого счастья, когда раздался звонок моего мобильника. Жалко, что я его не отключил. Звонил Марис. Извинившись за непредусмотренное вторжение, он попросил меня к понедельнику - кровь из носу - написать что-нибудь о выдавливании рабов.
- Иди ты на х**, - посоветовал я cвоему редактору. - Какие еще рабы? Ты опять? То "ответ Риббентропу", или кому - "Либерзону"?, то "к пропедевтике сборок". То пьесу про Путина. Надоело. Мне что, больше нехера делать, по-твоему? Ведь ты все равно потом все переврешь. И так уже на меня все косятся. Говорят, мол, Чуканов совсем охамел... Ты что мне за это - по двойному тарифу платишь? И вообще - ты забыл? - я пишу роман, метамистическую просодию. Мне Мошков аванс уже за него отвалил - те 800 $, что поступили на счет самиздата. На них уже вроде бы Траут претендовал - представляешь, какой проныра...
- Роман подождет, - смеясь, заявил редактор. - С Мошковым я договорюсь... А от меня еще 800 получишь - на семечки.
- Засунь их себе в ж**у, Марис! Это Траут на них целый год может жить. А я в июле в Вегас хотел рвануть, как в прошлом году. А ты - 800 да еще 800... Если бы я просто сидел и ни х*я не делал, больше бы заработал. Мне что, у Эйрки одалживаться? Правильно про тебя говорят, что ты жмот. Скоро, глядишь, и я, как Ли Бо, буду вороной задницу подтирать...
- Who is? - cонно спросила Эйрка - не открывая глаз - правой рукой пытаясь нащупать на столике стакан с недопитым соком.
- Это Марис.
- Что он хочет?
- Чтобы я написал о выдавливании рабов.
- OK. Так начни с него самого, - изрекла она, найдя наконец стакан. - А вообще - очень хочется кофе... с коньяком... - Я еще раз взглянул на полуголую Эйрку, представив, что скоро она отчалит домой, в Цинциннати, и будет по самую матку полна чьих-то веселых заокеанских хуёв - надо сказать, что эта картина не вызвала во мне никакого протеста, а напротив, улыбку - и поднялся в дом.
В прихожей навстречу ко мне - так же с мобилой у уха - привычно рванулся помолодевший Сигал, но я не дал ему даже приблизиться, легким движением головы отбросив назад, в зазеркалье.
- Смотри, Марис, - я прошел на кухню. - Ты - человек ученый, а я - простой. Почему бы тебе самому об этом не написать? Эта тема, скажу тебе, о выдавливании рабов никогда не была мне особо близка.
Вообще это слово "выдавливать" - просто шедевр безвкусицы. К тому же "по капле". Как гной или чирей. Чехов был врач, ему это было близко. - Я включил плитку и поставил на нее джезву с водой. - То есть ты сам пойми... допустим, что внутренний раб также на 70 с чем-то процентов состоит из воды. Давить по капле? То есть по капле, я так понимаю, крови.
"Дави его!"
Странную субстанцию, скажу тебе, придает Чехов этой своей внутренней несвободе. Думаю, это каким-то боком было связано с его болезнью, с тубиком. Все эти кровопускания, тарарам-парарам... Окровавленные рабы... Насколько точнее было бы, скажи он "выдавливать по миллиметру" - хотя и тут, конечно, на ум приходят глисты - или, допустим, как какой-нибудь апокрифический библейский пророк: "Отделяя по капле от крови своей кровь раба"... - это, пожалуй, было бы в жилу. А то - выдавим, е***** в р**!
Здесь ведь не просто небрежный какой-нибудь образ или там оговорка. Раб чего? Раб любви? Раб стыда? Страха? Ненависти? Предрассудков? Преклонения перед идолами? И того и другого и третьего? О, тут долго еще надо копать, разбираться, отделять одно от другого - или скопом выдавливать?
Я вот думаю, мало же было в нем настоящего чувства. И на всех его досточтимых творениях (кроме уж совсем ранних) - то ли гной, то ли кровь, то ли сукровица, то ли какая-то прочая серо-бурая слизь. Не писал, не чувствовал, не молился - "выдавил (давил) раба".
Значит, УЖЕ выдавил. Не бросил, успел.
Все просчитал, давил по капле.
"Раба не много оставалось" (недолго мучилась старушка).
И ведь гордость (то бишь иллюзию) какую имел: "Освободился от раба".
Чес слов, так и хочется возопить, как в старинных книгах: "Смирись, РАБ БОЖИЙ!"
Но что за раб-то, е***** стос??? От чего он там освободился, кого выдавил? Кого зарезал? Не выплеснул ли с водой и ребенка? Х** его знает, что там за раб... Чертовы "капли доктора Чехова"... - Вода начала закипать; я бросил в джезву столовую ложку бразильского кофе и, с удовольствием втягивая аромат, продолжил:
Раба, Марис, я скажу тебе, ни х** из себя никогда не выдавишь (ничего, что два отрицания? или сколько там? говорят, что кому-то это тяжеловато на слух воспринять). И вообще - ведь все это клоны придумали - чтобы люди выдавливали из себя людей, и тогда у клонов было бы все заебись. Что нужно выдавливать - это клонов. И не по капле - а сразу.
А Чехов, Марис, ты ведь знаешь - он единственный вне всякой критики. Священная корова рус. лит-ры. Всем удобный, вполне буржуазный европейский писатель, как говорится, на все времена и размеры. В Лондоне, например, от него кипятком с**т. Как же, вития. Воплотитель наибстрактнейших из понятий: "совесть", "степь", "гуманизм", "пчеловолк". Это Чехов-то, страшный блядун, весельчак и рубаха-парень. Вот что сделали с ним самим его капли. Кто, например, может представить - если не знает - что он был метр сто восемьдесят семь сантиметров росту? Чуть ниже меня. Хер кто представит. А он ведь был. Это потом, когда уже тубик наполовину его сожрал, он стал выдавливать из себя человека (догадайся, о ком я говорю "он"). И рост и мысли и душу. В рабе, говорил, все должно быть прекрасно. Это как Ницше - когда тому сифилис уже половину мозгов сожрал, там тоже раб быстренько подсуетился, но там-то уж совсем жалкий был раб, у Чехова более "героический", что ли.
Да и я бы, я тоже, пойми, где-нибудь в официальном порядке не стал бы ничего про Чехова говорить - я ведь всех-то рабов из себя не выдавил. Да что там - ни одного не выдавил. Для чего? Это мои рабы, они на меня работают, на хера же я их резать-то буду?
Знаешь эту его самую известную фотку. Пенсне, с таким выпендрежом водруженное на нос. Глаз почти не видать. На х*я? Раб выдавил из себя Чехова. Festina lente.
Чем-то неуловимо, замечу, похоже на последние фотографии Бродского...
Нет, Марис, писать о рабах ничего не буду. Уж ты извини... - Тут Эйрка подкралась сзади и так дотронулась до меня, так прижалась, стервоза, что я понял, что самое время нам заняться выдавливанием рабов... Поскорее бы уж отчалила в свой задрипаный Цинциннати, к мужу-миллионеру. Сил моих дамских уже не осталось... :-)))
Пушкино, Акулова гора, 27 верст по восточно-китайской железной дороге, 19 июня 1927г, полдень.