В одном большом городе за столом вальяжно сидела холеная прекрасная дама и пила кофе по-венски из хрупкой фарфоровой чашечки. Она пила кофе, элегантно отставив розовый мизинчик. Голову ее венчала широкополая черная шляпа, украшенная пушистыми страусиными перьями. Фигура дамы, и так безукоризненная, выгодно подчеркивалась вечерним туалетом, сшитым по последней парижской моде. Бездонный вырез этого туалета, нескромно открывавший великолепную спину красавицы, мог вскружить голову у целого штаба армий, а декольте лишало дара речи самых отчаянных ловеласов. На нежной шее дамы гордо покоилось бриллиантовое колье, стоившее, безусловно, нескольких состояний. На антикварном старинном столике перед дамой стояли джезва с остатками кофе, поднос с печеньями, ваза с фруктами, портсигар, длинный темно-коричневый мундштук и зажигалка. Шаловливый утренний ветерок небрежно играл с перьями на шляпе дамы, добавляя во вкусный кофейный запах ароматы мокрого асфальта и бензина.
Дама пила кофе, вспоминая нечто несомненно приятное, так как ее губы то и дело трогала умная задумчивая улыбка умудренной жизнью удовлетворенной женщины. (Именно из-за таких улыбок, ах, так часто стрелялись в России юнкера!).
Внезапно из-под грозди бананов высунулся круглый выпученный глаз на тонкой зеленой ножке. Потом еще один. Глаза изумленно уставились на зажигалку и потолок, словно вопрошая: "Где это мы, братцы, и как это нам удается так ловко глядеть сразу во все стороны?". Потом они еще немного повращались в разные стороны, сфокусировались на аристократическом профиле прекрасной дамы и нехорошо прищурились.
Дама поставила чашечку на столик, вынула, щелкнув крышкой портсигара, тонкую папиросу и одним точным хищным движением заядлой курильщицы заправила ее в мундштук.
- В тессной каморке заперто тело его!! - продолжал хныкать голосок, - Лежиит и шевельнууться не моожет, не ходить ему боольшшше по белу светушшшку...
- Коко, это вы? - строго спросила красавица, - Коко? Прекратите меня пугать, вы слышите? Что за мальчишеские шутки?!
Голос дамы был под стать ее внешности. Глубокое чарующее контральто, словно патокой лилось в уши собеседников на светских раутах. Ее обычно не отпускали домой, не уговорив исполнить несколько душещипательных романсов. Сейчас, впрочем, слушать ее было почти некому.
- Проклятая зззмеюка... Я ли тебя не кормил? Я ли не поил? Одевал-обувал? Выпессстовывал?? И где жже благодарноссссть?
- Алексис, вы? - дама побледнела еще сильнее, - не может быть!
Фрукты в вазе зашевелились, банановая гроздь выпала из нее на пол. Оттуда же на столик выбежало удивительное насекомое: изумрудно-зеленое, на семи суставчатых лапках, расцвеченное оранжевыми круглыми пятнышками. Из головы его торчали уже известные нам глазки-палочки, а рыжая бородка клинышком ходила ходуном, словно насекомое постоянно что-то пережевывало.
- Как вы мне противны, негодяй!- вскричала дама, запустив в насекомое зажигалкой. - И после смерти вы собираетесь меня преследовать, жалкое, отвратительное ничтожество! Оооо, я только недавно начала понимать, как была права моя мама!!!
- Однако же, любимая!! - заблеяло насекомое, - Ведь это же не повод, чтобы вот так, радикально... Мы же вполне могли договориться!
- О чем еще я могу договориться с вами! - презрительно вскричала дама.
Она вскочила на столик, царапая его полированную поверхность каблучками, присела на корточки, обнажив стройную ножку, обтянутую черным шелковым чулком. Насекомое подпрыгнуло, сменило цвет на сине-фиолетовый и попыталось ретироваться, но было поздно: узким и длинным, метровым языком дама ухватила его и отправила себе в рот. Хрустя прожевала, проглотила и перебежала по стене и потолку на искрящуюся хрусталем люстру. Там дама свернулась калачиком и уснула с мудрой улыбкой отравительницы на устах.