Аннотация: Такой вот грустный рассказ - легенда на четыре страницы.
Молния вспыхнула и тут же погасла, поглощенная окружающим мраком. Грянул гром. Море швырнуло себя на прибрежные скалы, разбиваясь мелкими брызгами. И снова на самом горизонте полыхнула молния. Ураганный ветер грозил разорвать в клочья все, что попадется ему на пути. Буря в самом конце судоходного сезона напугала даже бывалых моряков. С берега они смотрели в непроглядную тьму и молились своим морским богам за тех, кто сейчас сражался со стихией.
Вольный город Герий вырос вокруг одного из основных портов бывшей империи Гарташат. Он словно червь прорыл себе ходы в скалах, намертво слился с сушей. Из-под власти империи Герий вышел за сотню лет до ее распада. Бояться мести правителей жителям не пристало - широкий морской пролив навеки разделил порт и Гарташат. Тысячи судов преодолевали его ежегодно. Но дар и проклятие Герия были как две стороны одной медали.
Когда-то очень давно мудрый правитель, чье имя стерто из легенд, основав здесь порт, приказал затопить у входа в бухту десяток кораблей. Их подожгли в сумерках, и говорят, ночь так и не наступила. Крики горящих заживо превратились в крики диких птиц, что кружат над водой. Великий правитель был мудр, но слепо и глухо было его сердце. Он сделал город неуязвимым - любой, кто мыслил уничтожить его, сгорал едва приблизившись. Таково было древнее заклятие. Но мертвые не простили. Их духи вырывались из морской пучиной, одержимые лишь жаждой крови. В год у скал Герия море забирало несколько кораблей.
Никто из живших чародеев не мог упокоить морских охотников навсегда. Они могли лишь отвести беду. Так на одной из скал у окраины города вырос маяк. Стоило лживой луне скрыться из виду, как северный ветер поднимался над горами, вовлекая души покойников в неистовую пляску. Тогда над городом зажигали маяк, чтобы отогнать зло и указать путь кораблям, потерявшимся в ночи. Но в самое жестокое время, когда снег спускался с вершин гор, духи неотомщенных не желали отдавать свою добычу, бросаясь на чародейский огонь. И тогда наступала темнота...
Ребенок закричал. Мара отошла от окна и взяла девочку на руки. Малышка всхлипнула и притихла.
Котик спит и спит собачка.
Ты не спишь?
Спи малышка, будет завтра...
Мара качала восьмимесячную Касю на руках. Дочка чувствовала, что мать сама не своя от тревоги. Дети, как и животные, чувствуют очень остро. Мало помалу малышка вновь задремала, и женщина, положив ее в колыбель, вернулась к окну.
Буря где-то там, в темноте, завораживала и пугала. Мара вздрагивала от каждого удара молнии, потом ругала себя, жадно вглядываясь во тьму. Услышит ли она в завываниях ветра знакомые шаги? Почувствует. Сердце ее забьется чуть быстрее, словно она спешить жить, спешит любить.
И почему, почему Карлос отправился в это плаванье? Пусть бы они выплыли на день позже! Буря на Герием, что может быть страшнее, чем безудержная стихия, подчиненная безжалостным призракам? Что может быть страшнее того, чтобы сидеть в ожидании у кровати дочери, когда ее отец там, посреди беснующихся волн? А она знает, чувствует, и это чувство не может ее обмануть.
Дочка переворачивается во сне. Так быстро растет. Вот уже над головкой золотисто-рыжий пух. Не такой черный, как у отца, не такой, как у матери, брюнетки, начавшей рыжеть десять лет назад, а самый настоящий пожар. Будет огненной ведьмой по рождению. Поэтому она забрала у матери столько сил. Все вытянула. Мара и сама была огненной, но по призванию, и силы у нее было достаточно, но не много. А девочка обещала быть исключительной.
Мара вздохнула. Она ни разу в мыслях не винила дочь в том, что та забрала ее силу. Оставшиеся ей жалкие крохи не годились для чародейства. С ведьмами это случалось довольно часто, треть из них теряла все способности после рождения ребенка, ко многим сила не возвращалась никогда. Но Маре было все равно. Она любила. Она дышала своим мужем!
Женщина сняла кипящую воду с печи и залила настойку. Дождь прекратился. Временно. Это всегда временно, словно пытается кого-то обмануть, выманить из дома. Где же Карлос? Как он?
А ведь она посмеялась над ним в день их встречи. Ещё бы: ученик духовной академии подал чародейке дикое яблоко. Он был смешон, почти жалок, почти раб божий на веки вечные. Не соскочи она тогда с лошади, не возьми предложенное яблоко из теплых рук - все могло бы сложиться иначе. Он бы не бросил духовное служение, она бы, наверняка, никогда не завела детей. Она бы дышала морским ветром и дорожной пылью...
Девочка, кажется, наконец, успокоилась. А вот сама Мара не находила себе места. Больно скребло что-то под ребрами, впивалось когтями. До крика. Ветер рвался в окно. Стихия сходила с ума. Пронзительно громко закричали птицы на берегу залива. Призраки начали смертельную охоту.
Ах, если бы здесь была герцогиня Ошти. Ее подруга, ведьма с необычным талантом, разогнала бы всю эту мразь, как делала это и раньше. Но как, если она при дворе Их Величеств, помогает королеве в тяжелых родах? Почему сейчас? Нелепая случайность? Рок?
Ахтамар не выдержала. Поцеловала спящую дочь, оставила свечку гореть на столе. Набрасывая плащ на плечи, зацепилась браслетом за пряжку и порвала застежку. Браслет ещё от матери! Но да вернется - починит. Пусть полежит на столе.
На улице она чуть удержалась на ногах. Жили они почти на окраине, подальше от воров и городской суеты. Зато отсюда было совсем недалеко до маяка. Ветер бил в лицо, волосы мешались, но Мара упорно шла к своей цели. Наверху, на выступе скалы блестел яркий огонек света. Туда вела только одна лестница, высеченная из камней. По ней и в светлый день не каждый мог подняться. В темноте женщине пришлось карабкаться, цепляясь руками за ступени впереди. Хорошо, хоть до подъема идти было не далеко.
Ливень рванулся с неба вслед за очередным громовым ударом. Она промокла вмиг. Задрожала от холода, досады и страха. Когда-то чародейка Мара не боялась ничего, и теперь страх ее был обращен не к себе, а к мужу и дочери. И как она могла оставить малышку? Но верный пес не пустит никого чужого в дом, а ее гонит вперед непонятное предчувствие. Изменившись, она не изменила себе. Бывшая чародейка Мара не стала бы сидеть на месте, угрожай ее близким опасность. Она бы собственными зубами разодрала глотки врагов.
Ступенька. Ещё одна. Поскользнулась, съехала вниз, кажется, разбила ногу. Как же холодно и темно. Все выше и выше. Огонька маяка совсем не видно. А есть ли он? Может, погас? Тогда поздно, слишком поздно. Мара рванулась всем телом. Волосы больно хлестнули по спине. Молния сверкнула так близко, что девушка вскрикнула и шарахнулась в сторону. И как не упала?
Гром и ветер словно играли известную только им музыку, под которую из морских глубин вздымались духи. Нависшие тучи скрывали луну, но Мара знала, корабль рядом, он вот-вот разобьется о скалы. Команда уже поняла, что судно не слушается руля, их несет на верную смерть. Морские охотники не хотят отдавать свою игрушку. Волны так зло бьются о берег, словно клацают зубами голодные собаки.
Карлос! ты тоже прощаешься с жизнью? Зовешь меня? Почему я слышу твой голос сквозь бурю?" - закричала Ахтамар.
Последняя ступенька далась ей также легко, как и первая. Словно и не было этого ужасного подъема, ветра, криков птиц, сжимающего сердце страха. Огонек горел. Она выдохнула и замерла напротив маяка. С высоты птичьего полета видела она всю бухту, весь город, спускающийся к морю с высоты, как ледники зимой. Стоя здесь, она часто думала о том, что будь у нее больше силы, она бы превратилась в феникса и взлетела, так ее тянуло раскинуть крылья, ловя восходящие потоки ветра. А Карлос держал ее в руках, прижимая к себе, как она прижимала дочь. Фениксы бессмертны, а она смертна. Счастлива своей простой человеческой жизнью, и сердце ее не заходится в жалобном птичьем крике. Молния разрезала темноту, и ей показалось, что она увидела корабль. Тень, но этого было достаточно.
Ахтамар дернула железную дверь маяка на себя, проскользнула в щель и вновь побежала по ступеням вверх, туда, где горел волшебный огонь. Вода с нее ручьем полилась в каменные ступени.
- Девочка моя! - воскликнул смотритель, - Что же ты делаешь?! Куда же ты в такое время?
Он и двое его сыновей присматривали за маяком, подливали специальное масло, сыпали порошок, закрывали пламя от ветра и отгоняли духов. Но они были всего лишь людьми, пусть и самоотверженными, но сейчас их пальцы сжимали волшебные амулеты.
- Не дайте пламени погаснуть! Я вас умоляю, там мой муж. - взмолилась она, не помня себя от ощущения ужаса, накрывающего ее с головой.
- Ну что ты, что ты. Огонь горит. Твой муж приплывет завтра, я не думаю, что они так быстро погрузили грузы. - успокоил ее старик, беря за руки.
- Нет, он там! - воскликнула чародейка, и пламя маяка отразилось у нее в глазах.
Она схватила ковш и вылила масло в чашу с огнем. Пламя лишь слегка поднялось. Ветер, обозлившись, задул ещё яростнее. Смотритель опустил глаза. Он всю свою жизнь следил за тем, чтобы огонь горел, но знал, что иногда и ему приходится отступить, смириться. В такие ночи вырвать добычу из когтей призрачных охотников мог только бог. Впрочем, богам старик верил не больше, чем чародеям. А девушка не желала смириться. Его сыновья тоже знали, что бой проигран, хоть и помогали бедняжке поддержать пламя. Духи уже кружили над самой крышей маяка.
- Что же вы стоите! - чародейка бесстрашно опустила руки в огонь. Заиграли на пальцах язычки пламени и погасли. Но не было у нее прежней силы. Отдала. Душу бы сейчас кому, но кто возьмет? Как же больно. Ночь наползала, приближалась, отвоевывая у света все больше пространства. Мара слышала крики. Жуткие, животные. Так не кричат даже пресловутые птицы, так кричат, сгорая заживо, жертвы предательства. Пламя задрожало. Мара вдыхала в него свою силу, но мало.
- Госпожа, госпожа, мы ничего не можем поделать...
Вокруг становилось все темнее. Карлос!
- Карлос! - уже закричала она. Кружились души, отвечая на ее крик. Проклятые твари! Мертвые! - Вы все давно мертвы. Убирайтесь!
Она побежала вниз. Голова кружилась от слабости. Никто не поможет, никого нет. Корабль разобьется. Карлос больше не увидит свою дочь. А он так любит ее. Нет! Так не может быть!
Захваченная странным порывом, Мара выбежала из маяка и стала карабкаться вверх по скалам, все выше и выше. Усталость, чувство боли, опасения - всё покинуло ее. Ни о чем не думает влюбленная женщина, ступая вслед за мужчиной. Чародейке думалась, что в этой буре она потеряла себя. Она бежала. Откуда только взялись силы? Она никогда не была слабой, но и не порхала с камня как камень.
Когда ей было десять, отец подарил ей серебряные сережки. Через год он умер. Мама умерла гораздо раньше, Мара ее не помнила. В кроватке спала маленькая Ксандра. И восходящий ветер рвал плащ. Она отбросила его. Поднялась ещё выше, замерев над обрывом. Она бы никогда не решилась забраться сюда одна. Казалось, что прохода не было, но оказалось, он был. Внизу темнел город, чуть левее теплилось пламя маяка, над которым скручивался в спирали ледяной призрачный ветер.
- Люблю тебя, - крикнула она. Призраки шарахнулись, но, поняв, что им ничего не угрожает, продолжили пляску.
Мара устремила свой взгляд в темноту. Там корабль сражался со стихией. Там был тот, кем она дышала. Кто бросил ради нее все, переучился на моряка, кто подарил ей дочь и семь лет счастья. Семь лет - этот так много. За все надо платить. Она закрыла глаза.
Женщина Ахтамар умерла в этот миг, родилась чародейка. Чуждая этому миру сущность подняла голову. И мир подчинился. Горы задрожали, но она не почувствовала этого. Она стала проводником, сквозь который из уставшей земли рвалась ненависть к морю. Они сходились здесь в вечном сражении. Равные. И море затихло, слушая песню огня. Огонь, когда-то вырвавшийся из чрева камня, захватил тело женщины. Она вскинула руки, и пламя взметнулось над ними, как над факелом. Огонь все лился и лился ярким светом. Духи выли, стонали, метались, но не могли найти укрытия. Охотники понимали, что стали жертвой, что не собирать им более кровавую жатву, предательство выкуплено. В бою схлестнулись совсем иные силы, нежели те, что были подвластны мертвым. И духи сгорали, с ненавистью глядя на тонкую стройную фигуру девушки, окаменевшей на краю обрыва. Взгляд ее теперь на вечность был устремлен в море, а на воздетых ввысь руках вздымалось пламя...
Герцогиня Ошти рыдала, прижимая к груди ребенка. Она опоздала на самую малость. Девочка на ее руках тоже плакала. Они вместе чувствовали смерть Ахтамар, но малышка ещё не могла объяснить, почему вдруг внутри стало так холодно. В руках девочка сжимала мамин браслет.
- Яся? Что...
Карлос вошел в дверь. Он не был чародеем, но, едва сойдя на берег, побежал домой. Любящее сердце вернее колдовства. Она даже ничего не успела сказать, как он упал. Вздрогнул всем телом и закричал.
Малышка обняла девушку, боясь выпустить ткань ее плаща из ручонок. Та, погладила ее по голове.
- Фениксы умирают для того, чтобы родится, Карлос. Теперь она сможет летать, как всегда мечтала.
- Значит, она улетела...
- Ее дух. А ты будешь жить, потому что иногда приходится жить, даже тем, кто этого не хочет. Потому что она хотела этого для тебя.
- Улетела... - повторил Карлос, невидящим взглядом смотря на дочь.