|
|
||
Глава 17. В один из дней начала августа я стоял на том самом посту, где в прошлом месяце мы слегка повздорили с начальником караульной службы Озолинсом. Тогда всё разрешилось благополучно к моему успокоению, да и Озолинс с тех пор не выглядел недовольным. В этот раз был я уже без винтовки, согласно приказу по службе. Обошлось мне это, правда, многими часами обучения бойцов нашего сводного отряда стрельбе из короткоствольного оружия - так уж вышло, что я тут оказался самый опытный в этом деле. Ага, инициатива наказуема. Сейчас до конца времени моего дежурства оставалось не так уж много, глядя на красные отсветы заходящего солнца, проникавшие в коридор перед кабинетом через высокое и узкое окно. Ноги уже гудели после дня службы и тянуло прислониться спиной к стенке, но я взбадривал себя, а то дашь одну слабину, другую, а потом и тебя к стеночке за что-нибудь прислонят. Голос Озлинса с характерными интонациями я услышал ещё со входа, но в этот раз в его методичных и упорных утверждениях звучала нотка нервозности. Звуки от шагов подсказывали, что идут двое. Вот они и показались из-за поворота коридора - первым шёл Сталин, упрямо наклонив вперёд голову и молча хмурясь. За ним отставая на полшага двигался Озолинс, безуспешно пытаясь того в чём-то убедить. Я услышал обрывок разговора : - ...это наша ответственность, товарищ Сталин... Я не могу так легкомысленно отнестись... Прошу вас понять... Никак не могу... Подходя ближе и увидев меня Озолинс замолчал. Сталин проследовав в кабинет поздоровался со мной, обратившись по имени, как он всегда делал со времени нашего июльского общения. Впрочем, по имени, а кого-то и отчеству, он помнил и обращался не только ко мне одному, память на людей у него была знатная, намного больше, чем моя даже в нынешнем втором молодом возрасте. Озолинс мне коротко кивнул, на мгновенье задержавшись напротив и поглядев на меня, потом спохватился и вошёл в кабинет вслед за Сталиным. Через несколько минут он с видимым облегчением вышел и быстрым шагом направился на выход из здания. Вскоре Озолинс вернулся, да не один, а с Иваном Лукичом. Постучавшись, они вошли в кабинет, и уже через пару минут дверь приоткрылась и из-за неё выглянул Лукич: - Сашок, зайди-ка сюда. Разговор есть. - Не могу, Иван Лукич, - вынужден был отказаться я. - Я ж на посту. - Тьфу ты, точно! - Коробов покачал головой и, обернувшись, сказал вглубь кабинета. - Товарищ Озолинс, товарищ Кузнецов не может оставить пост. Вам как начальнику караула его сменить бы кем-то. - Я сам его пока сменю, - послышался ответ Озолинса. - Товарищ Кузнецов, временно сдайте пост и пройдите с товарищем Коробовым, - добавил он, выйдя из-за двери. - Хорошо, товарищ Озолинс, - по-простому ответил я, так как никаких уставных ответов бойцов в Красной армии ещё не вводили, и вслед за Лукичом вошёл внутрь. В кабинете находился Сталин, с интересом наблюдавший за нашим минутным затруднением с оставлением поста. Коробов, пройдя чуть вперёд, остановился и повернувшись, обратился ко мне: - Вот, значит, Сашка... То есть, товарищ Кузнецов... Товарищ Сталин собирается завтра проехать на фронт вокруг Царицына, вместе с товарищем Ворошиловым. А товарищ Озолинс не хочет, значит, его оставлять без охраны... - и повернув голову к Сталину, Лукич добавил. - И это правильно, товарищ Сталин. Я тоже так считаю. Мало ли что случится, - и снова ко мне. - Так что, товарищ Кузнецов, товарищ Сталин согласился на одного сопровождающего, и им будешь ты, стало быть, со всей ответственностью. Понял, Сашок? - и Иван Лукич серьёзно посмотрел на меня. - Понял, Иван Лукич, как не понять, - ответил я, взглянув Лукичу в глаза, и повернулся к Сталину. - А вы-то сами как, товарищ Сталин, не против? Переставший к этому моменту хмуриться Сталин помолчал секунду и серьёзно ответил: - Не могу возражать, товарищ Саша. Вынужден согласиться с мнением большинства. - А убегать от охраны не будете, товарищ Сталин? Опыт-то у вас большой, - решился я чуть пошутить. Как я приблизительно помнил из истории, мой собеседник убегал из ссылок пять или шесть раз. Лукич кхекнул в кулак, Сталин же ответил на шутку с небольшой усмешкой: - Ну если вы, товарищ Саша, охрану с охранкой не спутаете, то не убегу. - Вот и ладно, авось не перепутаем, - заверил я. - Мы грамоте обучены, чай, лишнюю буковку завсегда заметить смогём. Сталин иронично прищурил глаза, а Иван Лукич покачал головой, и я, спохватившись, спросил более серьёзным тоном: - Когда отъезд, и чем отправляемся, товарищ Сталин? Мне сообщили время отъезда и способ передвижения. Как я узнал, был подготовлен бронепоезд, как внушительная и грозная боевая единица по здешним временам. Закончив разговор, мы с Иваном Лукичом попрощались со Сталиным и вышли за дверь. Там я опять заступил на свой пост, сменив Озолинса, ушедшего с Коробовым, а я принялся обдумывать подготовку к поездке. До окончания моей смены оставалось немного, но уже был вечер, а мне ещё требовалось запастись всем необходимым. На следующее утро я стоял с подобранным имуществом на станции у пути, где размещался короткий бронепоезд, состоявший из бронированного паровоза и двух бронеплатформ с пушечными и пулемётными башнями, к которому прицепили пульмановский вагон, приехавший с нами из Москвы, а также товарный вагон с лошадьми и три обычные платформы, на которых находились бронеавтомобиль и бричка для возможных передвижений в стороне от бронепоезда, а на передней платформе лежали рельсы и шпалы для возможного ремонта путей. Сзади него под парами уже дымил обычный паровоз привычного чёрного цвета, так называемый "чёрный" паровоз, который и возил бронепоезд на перегонах. В бронированном его собрате пары не разводили, он использовался только в боевой обстановке. С собой у меня был вещмешок со сменой белья и паёк в виде подсохшего хлеба, а также обмотанный рогожей свёрток длиной около метра. Баян я решил с собой не брать - вряд ли будет для него время да и тяжести он прибавлял изрядно. Сталин с Ворошиловым приехали в открытом автомобиле перед самым отправлением. Я подошёл к ним, и нарком поздоровался со мной, представив меня Ворошилову и объяснив моё присутствие рядом с ним. Ворошилов кивнул, пожал мне руку и, потеряв ко мне интерес, продолжил разговор со Сталиным. Поездка эта, как оказалось, планировалась уже неделю. Ворошилов недавно вошёл в военный совет СКВО, после того как полковника Ковалевского в прошлом месяце освободили от этой должности, а Снесарёва, похоже, отозвали в Москву насовсем. Третьим членом военного совета был царицынский большевик Минин. И вот Сталин с Ворошиловым как члены военного совета Северо-Кавказского округа собирались проинспектировать состояние красных отрядов, оборонявших Царицын. Натиск казаков Краснова усиливался, вскоре ожидали их большого наступления, и военный совет СКВО скорее всего хотел убедиться в мерах подготовки к обороне. Кроме того, как и в прошлой варианте событий, сейчас Сталин по всей видимости так же еще не терял надежд восстановления связи с Северным Кавказом, отрезанным от Царицына наступлением Добровольческой армии, занявшей район железнодорожного узла Тихорецкая. Мне вспомнилось, что в прошлой истории Сталин с Ворошиловым тоже совершали двухнедельную поездку на фронт, но в той реальности это произошло на полмесяца раньше. Ворошилов приехал в Царицын буквально вчера. Командующий армиями царицынского фронта вернулся из Сальской группы войск под командованием Г.К.Шевкоплясова и Б.М.Думенко, находившейся в районе реки Сал. Как я услышал возмущённые рассказы не скупящегося на эпитеты Ворошилова, Шевкоплясов и Думенко отказались продвинуться к селу Мартыновка, где уже более месяца в полном окружении держал оборону трёхтысячный красный отряд местных жителей. Гонец от мартыновского отряда, преследуемый белоказаками, смог пробраться к царицынской группировке и сообщить об его бедственном положении. Шевкоплясов и Думенко сослались на трудности в организации почти стокилометрового рейда в тыл к белым и практическую невозможность вывода отряда из Мартыновки. Однако помощник Думенко С.М.Буденный в ответ на приказ Ворошилова вызвался повести кавалерийский полк на помощь окружённому отряду, после чего Думенко, будучи в этот момент больным, согласился и лично участвовать в рейде, правда, ехать в пролётке в виду невозможности держаться в седле. Кавполк всё-таки выступил, проскочив в разрозненные порядки противника, а Ворошилов вернулся в Царицын. В прошлой жизни я читал о недисциплинированности и "партизанщине" в красных частях, но сейчас услышал впечатления, что называется, из первых уст. Вот такая вот военная демократия. Даже удивительно, что в прошлой истории Ворошилов состоял в так называемой "военной оппозиции" 1919 года. Видимо сыграла роль неприязнь к военспецам, или возможно не имеющий опыта предыдущей военной службы Ворошилов начал командовать крупными соединениями в условиях бардака 18-го года и сам уже привык вести дела подобным образом. Началась наша многодневная инспекция военных частей вокруг Царицына. Сталин с Ворошиловым встречались с командирами и комиссарами частей, выясняли нужды бойцов, трудности снабжения. Я, понятно, на закрытых совещаниях не присутствовал, оставался снаружи. Слышал жалобы на отсутствие одежды и обуви у бойцов, которые обувались и одевались кто во что горазд. Сейчас лето, об одежде можно временно не заботиться, а вот с обувью были большие трудности. Ходили в сапогах, в гражданских штиблетах, в лаптях. Особенно ценились солдатские ботинки, такие как у меня - достаточно прочные и всепогодные, мои, скажем, каши по виду ещё не скоро запросят. Ради интереса полазил по нашим броневагонам, так называемым бронеплатформам нашего бронированного поезда, побывал в орудийных башнях. Ну что сказать - не кочегарка, но тяжело. Теснота, жарко, металл на августовском солнце накаляется, духота, вентиляция плохая, только через смотровые щели в металлической обшивке. Посочувствовал, каково им тут летом, а мне в ответ: "Э, браток, чичас ещё ничего. Вот когда бой начнётся, то и будет самое пекло - пушки и пулемёты нагреваются, внутри не продохнуть от порохового дыма. И бывалые мужики сомлеть могут." Спрашиваю у экипажа, а как тут зимой? Оказалось, что от паровоза внутрь платформ протянуты трубы, по которым зимой подают горячую воду и обогревают, насколько получится. В один из дней поездки путь нашего бронепоезда как-то поутру проходил в десятке километров от местоположения красной артиллерийской батареи. Ну и Ворошилов предложил Сталину осмотреть позиции и познакомиться, как обстоят дела у "красных пушкарей", на что тот выразил свой интерес проверить готовность артиллеристов и согласился. Сам Ворошилов оседлал коня, которого свели по дощатым мосткам из товарного вагона. К моему удивлению, бывший луганский рабочий очень хорошо держался в седле на мой неискушенный взгляд. Чувствуется, горячие месяцы в пути Харьков-Луганск-Царицын заставили его приобрести большой опыт в этом плане. Сталину скатили с платформы бричку, в которую запрягли пару лошадей. Конюхом у нас был Архипка, молчаливый крестьянин из под Ростова, в налёте белоказаков потерявший жену и сына, которых казаки запороли до смерти на станичной площади. Массовые порки гражданского населения среди казаков были не редкостью. Архипка разговаривал теперь большей частью с одними лошадьми, рассказывал им что-то, водя скребком по их телу, и, как мне казалось, считал их существами гораздо лучше людей. Архипка взобрался на козлы, взяв в руки вожжи, Сталин сел на заднее сиденье, и затем в бричку влез и я, усевшись на переднюю скамейку лицом к Сталину. Имущество моё я положил в бричку как только её скатили с платформы, и теперь оно лежало под моими ногами. Ворошилов слегка рисуясь загарцевал на коне и поскакал вперёд, Архипка качнул вожжами со словами: "Поехали, хорошие," и наша бричка двинулась вслед. Ехали мы по холмистой степи по моим прикидкам уже более получаса. Жаркое летнее солнце поднимаясь к зениту ощутимо припекало. Я надвинул фуражку на глаза, закрываясь козырьком от солнечных лучей, от жары меня клонило в сон. Ворошилов то уносился вперёд, то разворачивался и, вернувшись, ехал рядом с бричкой. Наш бронепоезд вскоре после начала нашего движения пропал за неровностями местности, и сейчас вокруг не было видно ни души. Даже никакие птицы не летали в небе. Вдруг в стороне сбоку от направления нашей поездки краем глаза я заметил движение - на гребне холма вдали показались всадники. Один десяток, другой, третий... Они казались маленькими фигурками, и было не разглядеть никаких деталей одежды. Я, порывшись в вещевом мешке, вынул оттуда бинокль, подаренный месяц назад ярославским военным комиссаром Громовыми, и посмотрел с помощью оптики в их сторону. Изображение всадников приблизились, и я отчётливо разглядел у них погоны. - Казаки... - напряжённо произношу я, облизывая пересохшие губы, и потом повышаю голос. - Товарищ Сталин, товарищ Ворошилов, белоказаки! Погоны на плечах... Ворошилов, ехавший в этот момент около повозки, смурнеет лицом и всматривается в их сторону, а потом окидывает взглядом окрестности. - Какие будут предложения, Клим? - внешне как бы спокойно говорит Сталин, принимаясь нарочито медленными движениями набивать табаком свою трубку. - Тикать надо, Коба, - напряжённым голосом отзывается Ворошилов, - авось успеем. Вон в той стороне... - он машет зажатой в руке плёткой, - там уже батарея наша должна стоять. Доскачем! Должны доскакать... - с твёрдостью в голосе завершает он ответ. - Архип, давай туда! Гони! - приказываю я, даже не подумав о субординации и о том, могу ли я отдавать приказы. Попасть в руки казакам очень не хочется, и мне даже кажется, что становится холоднее, несмотря на жару. Архипке два раза повторять не приходится. Он привстает на козлах, потянув вожжи с одной стороны и чуть поворачивая бричку в нужную сторону, и кричит: - Эгей, родимые! Вывози! - хлестнув лошадей вожжами по крупам и засвистев над головой в воздухе кнутом. Лошади поддают в рыси, и под частый топот копыт бричка заметно ускоряется, раскачиваясь на рессорах по неровной степи. Казаки, которых через холм перевалил уже четвёртый десяток, тем временем пускают коней вскачь в нашем направлении. Скорость их заметно превышает скорость брички по бездорожью, и они неизбежно должны будут нас настигнуть. Вопрос только когда? Ворошилов держится позади нас, между бричкой и казаками. Из деревянной кобуры, болтающейся на длинном ремне, он достаёт маузер, делает на скаку попытку прицелится в сторону казаков, но опускает оружие. "Да, - думаю я, - маузер здесь не поможет. Как и Архипкина винтовка у того за спиной. Разве что держать в руках для уверенности. Я бы тоже сейчас за наган ухватился, но у меня есть и получше!" - Товарищ Сталин, передвиньтесь, - говорю я и откидываю рогожку на свёртке у себя в ногах. - А лучше сменимся местами. - Вот и пригодится. Как чувствовал... - шепчу я, поднимая с пола ручной пулемёт Льюиса, с таким трудом, с помощью Ивана Лукича, найдённый мною в Царицыне в вечер перед отъездом, почищенный и смазанный той ночью при свете свечки. К пулемёту имелось три диска, заряженных мной во время пути в сталинском вагоне. И еще несколько сотен патронов россыпью отдельно в холщовом мешке. Сталин с зажатой в зубах трубкой перемещается на моё сиденье. Пересаживаюсь и пристраиваю пулемёт, опираясь на заднюю стенку брички. - Командарм, в сторону! - ору я Ворошилову. Ворошилов в скачке направляет коня вбок и держится рядом с бричкой, а я пробую прицелиться, и уверенность у меня снижается - стрельба будет не на скаку, конечно, но бричка колышется и раскачивается при езде, ствол "льюиса" ходит ходуном, хорошо хоть не подбрасывается. Делаю несколько коротких очередей, раздаётся сухая трескотня "льюиса", но пули уходят то вверх, то в землю. Мимо. Приноравливаюсь и стреляю очередями ещё несколько раз. Попал! Казаки мчатся за нами, держась вместе одной массой и двигаясь по кратчайшему направлению на нас. Какие-то пули не промахиваются мимо такой большой цели. Один казак выпадает из седла, у трёх лошадей подкашиваются передние ноги, животные падают, и их наездники кубарем катятся вперёд. Кадры как у каскадёров из фильма, только ощущения у зрителей нынче совсем не те. Преследователи реагируют на наш пулемёт, веером рассыпаясь по степи. Теперь в них попасть становится гораздо трудней, в чём я тут же убеждаюсь, безрезультатно доканчивая остаток диска. - Товарищ Сталин, зарядить сможете? - возбуждённо кричу я, снимая и протягивая наркому пустой диск и пододвигая мешок с патронами. Сталин молча кивает, видно, запомнил, как я заряжал диски в поезде у него на глазах, отыскивает в мешке шток для поворота оси диска и принимается вставлять по одному винтовочные патроны, а я достаю и присоединяю к пулемёту другой, полный диск. - Не стреляй! Подпусти поближе! - слышу крик скачущего сбоку Ворошилова. Бросаю на него взгляд, киваю, мол, понял. Всадники нас постепенно нагоняют, стрелять не пытаются, но многие уже вынули шашки из ножен. Меня внутренне передёргивает от мысли, что нас могут ими вскоре разрубить пополам. Несколько казаков вырываются вперёд, опережая остальных. Стреляю по ним максимально короткими частыми очередями. Второй диск тратится не зря - самые резвые преследователи валятся на землю вместе с конями. "Уж простите, лошадки, - мысленно шепчу я. - Но или они всех нас, или я вас с вашими всадниками..." Я не Архипка, но лошадей и в самом деле жалко, безвинные они созданья. Только уж очень крупную цель они собой представляют, и попадания идут чаще всего в них. Хотя и наездникам достаётся - большинство так и не поднявшись на ноги остаются лежать в степи. Я присоединяю к пулемёту третий полный диск, а Сталин заканчивает заряжать первый. Казаков еще около трёх десятков, и при такой эффективности стрельбы у меня на всех просто не хватит патронов. Нас пытаются охватить широкой дугой. Не знаю даже, в какую сторону направлять пулемёт. Но вот мы минуем небольшую ложбину, и за холмом в самой дали по нашему курсу становятся еле видны артиллерийские позиции и торчащие стволы пушечек, до которых ещё скакать и скакать. Если доскачем... Выпускаю в сторону казаков ещё полдиска. Почти бесполезно, по земле катится только один преследователь. Нет, двое - ещё один, видно раненый, приваливается к шее своего коня. Оглядываюсь и вижу, что на наше счастье артиллеристы замечают погоню, и вокруг орудий начинается шевеление. Стволы пушек поворачиваются в нашу сторону. "Как бы по нам по ошибке не вдарили," - приходит пугающая мысль. Над позициями возникают облачка дыма, и потом доносится грохот выстрелов. Разрывы поднимают в воздух землю далеко за спиной мчащихся казаков. Минутная скачка в тишине, только топот копыт да храп коней. Затем ещё залп. Эти снаряды рвутся между нами и казаками. Снова напряжённая минута, и опять залп. Теперь разрывы появляются ближе к линии скачущих преследователей, и некоторые из них вылетают из сёдел. Ай да артиллерия, ай да молодца! "В вилку берут," - понимаю я. Опять тишину сменяет грохот разрывов. Какие-то взрывы гремят впустую между нами и преследователями, но самые близки к казакам выбивают двух из них. Давай, артиллерия! Вдарь им ещё раз! Однако проходит минута, другая, а пушечных выстрелов больше не слышно. Вдруг раздаётся одиночный выстрел, и взрыв от него появляются не так уж далеко от нас. Следующий снаряд улетает далеко за казачьи спины, не причиняя им вреда. Да что у них там стряслось? Через несколько секунд земля вздымается вверх уже ближе к нам. "Эй, вы там охренели?!" - кричу я мысленно. Несколько выстрелов гремят в разнобой, и опять между нами и казаками, а один взрывается в опасной близости к нам, и что-то стучит по кузову брички. Лошади издают испуганное ржание. - Архипка, ложись! - кричу я высоко сидящему на козлах нашему кучеру. Он оборачивается и ошалело мотает головой, и я вижу его расширенные глаза и перекошенное лицо. Дальний разрыв - и казаки проскакивают сквозь уже оседающее облако пыли. Ещё выстрел - и уже нас осыпает комьями земли от взрыва, и мне даже кажется слышным свист от пролетающих осколков. Бросаю "льюис" на скамью и кричу: - Ложимся!... Наваливаюсь на Сталина и стаскиваю Архипку с козел, он падает назад, и мы втроём валимся на пол повозки, где мы с Архипом оказываемся сверху всей кучки тел. Вздрагиваю от грохота совсем рядом: "Неужели я попал в этот мир, только чтобы закрыть собой Сталина от нелепой гибели?" Мелькает мимолётное мелкое желание закрыться и Сталиным, и Архипкой сверху от смертоносных осколков. Но какое-то чувство долга пересиливает страх - что же это я, я ж должен охранять Сталина, а не спасаться за его счёт. Ещё пара пушечных выстрелов, и после второго нас швыряет вперёд на стенку брички, которая кренится на бок и чуть не встаёт на два боковых колеса. Раздаётся жалобное ржание, поднимаю голову и вижу, как одна из наших лошадей бьётся на земле. Архипка отпихивает меня, вскакивает и бежит к ней. С опаской ожидаю следующего взрыва, но вокруг тишина, и только вдалеке слышен топот коней настигающих казаков. Хватаю "льюис", привстаю на одно колено, положив пулемёт на заднюю стенку, и из остановившейся брички прицельно короткими очередями ссаживаю с коней ближайших всадников. Полдиска патронов заканчиваются, быстро меняю его на заряженый наркомом и продолжаю стрелять. Прореживая нападающих, холодею от мысли, что этот диск последний, и мы просто не успеем зарядить следующий, как нас настигнут. Но тут просыпается артиллерия. Стреляю, чувствуется, последними патронами и жду, куда полетит снаряд. Слышен залп, и несколько снарядов рвутся среди всадников, вышибая нескольких из седёл. Никогда время не тянулось так медленно как здесь до следующего залпа. Вот он гремит, и у казаков опять потери. Я вижу, как казаки поворачивают лошадей, стремясь скрыться за холмом и уйти от взрывающейся смерти и от огрызающегося пулемёта. Прекращаю стрельбу. Патронов в диске, наверное, совсем не осталось. Пушки выпускают ещё пару залпов и замолкают. Слышу стук копыт, поворачиваю голову и вижу приближающегося верхом Ворошилова, которого каким-то чудом не задели близкие к нам разрывы. Молча как в трансе смотрю, как Сталин поднимает с пола брички выпавшую трубку и прячет в карман кителя. Потом он поворачивается ко мне: - Таварыш Кузнэцов! Пачэму вы праявляэтэ самоуправство?! - ноздри Сталина раздуваются и усы гневно топорщатся. - Кито дал вам право закрыват мэня сабой? Опешив, удивленно смотрю на него. Потом меня охватывает злость. Я тут, понимаешь, его прикрываю, а он ещё недоволен! - Это моё право и моя обязанность! - чуть не ору на него. - Я назначен охранять, и мне решать как. Надо будет, и снова на пол уроню и закрою!... Какое-то время мы стоим друг напротив друга, сверлим друг друга глазами и сердито сопим. Ворошилов застыл молчаливой конной статуей, не зная, как реагировать. Потом Сталин спохватывается, гнев его угасает, он отворачивается, достаёт из кармана трубку и принимается её набивать табаком, видимо остывая. Я тоже немного успокаиваюсь, и в голову приходит мысль: "Ну вот, отвёл душу, наорал на Сталина. Сейчас, конечно, не 37-й год, но доживу ли я в таком разе до 37-го?" Закурив, Сталин выпускает струю дыма и поворачивается ко мне: - Я прошу меня извинить, товарищ Саша, - произносит он уже спокойным голосом без всякого акцента. - Я был не прав. Вы поступили правильно, и я вам благодарен. - Э... И вы тоже меня извините, товарищ Сталин, - удивившись от неожиданности, бормочу я. - Виноват. Кричал, не сдержался... - Ничего, товарищ Саша, понимаю, я тоже не без греха, - усмехается Сталин и протягивает мне руку. Пожимаю её на автомате и с облегчением улыбаясь думаю, что врага в Сталине я, надеюсь, не заимел. Нас прерывает жалобное лошадиное ржание. Повернувшись, видим, как лежащая лошадь безуспешно дёргаясь пытается встать. От Архипки раздаются сдавленные всхлипы. Он опускается рядом с мордой лошади, обнимая её. Потом резко встаёт, снимает со своей спины винтовку, передёргивает затвор, прицеливается. Лежащая лошадь смотрит большими печальными чёрными глазами. Выстрел. Архипка отворачивается, вытирая рукавом лицо, и плечи его сотрясаются. Все молчат. Сталин курит. Ворошилов убирает маузер, который так и держал в руке всё время, в деревянную кобуру. Я беру пустой пулемётный диск с сиденья брички и начинаю вставлять в него патроны. Архипка ещё раз вытирает лицо, подходит к мёртвой лошади и начинает снимать с неё упряжь. Закончив это действие, он взбирается на козлы, Сталин и я занимаем места в бричке, и мы трогаемся по направлению к замолчавшей артиллерийской батареи, от которой в нашу сторону уже мчится одинокий всадник. Ворошилов пятками бьёт своего коня в бока и устремляется навстречу. Коротко поговорив о чём-то, Ворошилов и гонец с батареи опять разъехались. Всадник поскакал обратно на батарею, а Ворошилов вернулся к нам и поехал рядом медленным шагом. - Сказал им, кто к ним едет, и кого они чуть не угробили, - хмуро сказал Ворошилов. - Приедем, задам им жару! - прорвалось у него сдерживаемое раздражение. - А командира в ревтрибунал! Наверняка какой-нибудь офицерик. Вот и пусть трибунал разберётся, как он в своих палил. Расстрелять такого к чёртовой бабушке! - Там не один человек стрелял, товарищ Ворошилов, - меланхолично поправил его я. "Щёлк, щёлк, щёлк", методично вставлялись мною патроны в пулемётный диск. После счастливого избавления от погони я чувствовал себя слегка заторможенным. - Да знаю, что не один, уж мне можешь не рассказывать, - бросил мне Ворошилов. - Там орудийные расчёты при каждой пушке. - Там не один командовал, - терпеливо повторил я. - Разные люди по-разному стреляли. Сначала в одном характере, потом по-другому, и в конце. - Военспец-то наверняка по нам метил, гад, - упёрся в своём мнении командующий. - Не могу точно знать, но сдаётся мне, что неправда ваша, товарищ Ворошилов, - проговорил я, прищурившись глядя на чистое голубое небо и золотистого цвета солнце, опускающееся к горизонту. - Ежели б умелый артиллерист хотел нас угробить, то сделал бы в три счёта: недолёт, перелёт и - бац! - Посмотрим ещё, какой-такой там умелый артиллерист, - оставил последнее слово за собой Ворошилов. Сталин не показывал своего мнения, спокойно слушая наш спор, и был ли он с кем-то согласен, я не понял. На меня же после боя что-то напала словоохотливость, и я продолжал говорить: - - А вообще, автоматическое оружие это сила! Вот если бы у нас у каждого были такие машинки, - произнёс я и погладил "льюис", - и патронов в достатке, то белоказаки к нам и близко подойти не смогли б. Пулемёты, крупнокалиберные пулёмёты, ручные пулемёты, автоматические винтовки с вместительными магазинами, они такой свинцовый шквал дадут, что бойся враг, сдавайся и "ляг", - в эйфории избавления от казаков я чуть было не стал рассуждать про промежуточный патрон, как и положено шаблонному попаданцу, но вовремя остановился. Ворошилов, едущий шагом рядом с нашей бричкой, недоверчиво хмыкнул: - Автоматические винтовки! Это где ж ты такое чудо видал? - Ну, видать не видал, но от людей узнал, что была в армии партия таких винтовок - "автоматы" назывались. Фёдоров их конструктор. Они на Румынском фронте испытывались. Размером короче, чем винтовка, и удобнее. И двадцать пять патронов в магазине, автоматическая стрельба и одиночными. Ворошилов скептически слушал мои разглагольствования, но я не унимался: - А вот если бы вместо казаков нас бы танки настигли, английские там или французские, то всё - приплыли! Только убегать, если успеешь. Дура здоровая, вокруг броня. Танки бы нас издаля пушкой взорвали, пулемётом расстреляли, а потом подошли бы и гусеницами раздавили. И ничего с ней не сделаешь без артиллерии, хоть тресни. Нет ещё у пехоты средства супротив них, - огорченно сказал я. - Вот бы пушек побольше и ещё какое оружие против танков этих, а то ведь неровен час и мы с ними столкнемся, - завершил я, помня, что в моей прошлой реальности Царицын был взят Врангелем летом 1919 года в том числе и при помощи английских танков. В той реальности бронированные машины под винтовочным и пулеметным огнём, как я читал, невредимые подошли тогда к линиям обороны красной дивизии, прорвали заграждения из колючей проволоки и, выйдя на уровень окопов, стрельбой из пушек и пулемётов вдоль оборонительных позиций смели оборону красных. Отдельные очаги сопротивления подавлялись следующими за танками бронеавтомобилями и конницей. Непривычные к таким неуязвимым смертоносным механизмам множество красноармейцев в панике бежало. За несколько часов красноармейская дивизия перестала существовать, и путь на Царицын был тогда открыт. Психологический эффект был схож с первым применением танков на реке Сомма в 1916 году, когда германские солдаты чувствовали себя совершенно беззащитными перед бронированными махинами. Да что говорить про танки, если по воспоминаниям и казачья конница предпочитала отступать, если видела у противника пулемётный бронеавтомобиль. - Где у казаков ты свои танки видел? - вернул меня из воспоминаний Ворошилов. - Ихняя конница сейчас главный враг, вот о чём голова болит. Пулемётов бы нам побольше, а артиллерии и против казаков не хватает, а ты слухи про свои невиданные танки распускаешь. - Ну так может какими ещё подручными средствами против казаков попробовать, а Климент Ефремыч? - предложил я. - Та же конница сквозь ограду из колючей проволоки не прорвётся. Если перед окопами заграждения такие выставить, то пехоту от кавалерии защитит. Что скажете, товарищ Ворошилов? - Посмотрим. Обмозговать надо... - помолчав, отозвался командарм. - Но мысля стоящая, - признал он. Сталин, не имеющий никакого военного опыта, молча и с интересом слушал дискуссию таких "военных знатоков" как мы с Ворошиловым. - А вот против танков колючка не помеха, порвут, - продолжил гнуть я свою линию. - Но, думается, и на танки управу найти можно. Что если рвы выкопать, чтобы через них машина не перебралась? Или рельсы торчком вкапывать, чтоб проехать не давали? А ещё мины можно в землю прятать, нажмёт на неё танк, и бабахнет. - Кто о чём, а вшивый про баню, - в раздражении сказал командарм. - Уймись уже, Кузнецов, - Ворошилов сплюнул и пришпорил коня. Приехали на батарею, где нас уже встречали. Стояла неровная шеренга бойцов, одетых кто в чём, хотя на большинстве была старая солдатская форма российской армии без знаков различия. Командиром батареи, похоже, был молодой парень с тонкими усами, лет двадцати пяти, стоявший прямо, ровно и высоко держа голову, хотя бледность лица и красные пятна на щеках намекали о его сильном волнении. На нём была офицерская форма без погон и мягкая фуражка, а на выцветшем кителе, вернее, френче с мягким стоячим воротничком виднелись следы от носимой когда-то портупеи. Рядом с ним стоял молодой человек с усиками и бородкой, с тёмными вьющимися волосами, одетый в кожаную куртку и галифе, а на голове имевший кожаную же фуражку. Бричка остановилась, с неё сошёл Сталин, потом спрыгнул я и слез с козел Архипка. В воздухе, казалось, стояла нервозность. И вряд ли причиной тому был я с ручным пулемётом в руках и Архипка со злым лицом и с винтовкой наперевес. Ворошилов спрыгнул с коня. К командующему подошёл командир батареи и доложился. Ворошилов выслушал доклад, нехорошо прищурился и спросил в лоб: - Ну что, военрук Осипов, рассказывай, как это вы по своим палить начали? - Никак нет, госп... товарищ командующий, - вскинулся названый Осипов, - стрельба велась по преследующим вас казакам. - А как получилось, что по нам снаряды прилетали? - давил Ворошилов. - Лошадку убили... - зло буркнул Архипка. - Да, вот и лошадь у нас убило, - кивнул в ответ на его слова Ворошилов. - Случайно, скажешь? - вновь обратился к Осипову. Командир батареи стиснул зубы и покраснел еще больше. Человек в кожанке стоял, переминаясь с ноги на ногу. - Давай будем разбираться, товарищ Ворошилов, - принял участие в разговоре Сталин. - Товарищ Осипов, вы всё время сами командовали стрельбой? - Нет, - Осипов смотрел прямо перед собой. - В какой момент вы осуществляли стрельбу? - уточнил Сталин. - Как только мы заметили преследование, по моей команде сразу же развернули орудия и после пристрелки попали в район движущейся цели, казачьей конницы, несколькими залпами. - А дальше что? Кто стрелял? - ввернул вопрос Ворошилов. - Товарищ командующий, товарищ чрезвычайный комиссар, - в разговор вступил молчавший до этого момента молодой человек в кожанке. - Мне показалось, что снаряды падают вблизи вашей брички, и я тогда временно отстранил военрука Осипова, как бывшего офицера, от командования батареей. Дальше стрельбой стал командовать я, комиссар Шейдин. - То есть, это ваши выстрелы привели к попаданию в лошадь? - уточнил Сталин. - Да, мои, товарищ чрезвычайный комиссар, - ответил Шейдин, сглотнув, и кадык дёрнулся на худой шее. - Дальше военрук Осипов под угрозой пистолета заставил меня прекратить командование и принялся стрелять сам. - Так это, выходит, ты в конце отогнал казаков, - Ворошилов с недоверием посмотрел на военрука. - Так точно, - коротко ответил Осипов, и Ворошилов, кашлянув, в изумлении покачал головой. - Мы видим, что товарищ Осипов показал себя настоящим специалистом и умелым артиллеристом, - подытожил Сталин. - Мы с товарищем Ворошиловым убедились в этом... - секундная пауза, в которой, думается мне, Сталин хотел сказать что-нибудь вроде "на собственной шкуре", но подобрал другое выражение, - собственными глазами. Я считаю, что командир батареи товарищ Осипов заслуживает поощрения. Как думаешь, товарищ Ворошилов? - Согласен, товарищ Сталин, - с заминкой ответил командующий. - Товарищ Шейдин впредь должен лучше уяснить задачи комиссара, - продолжил Сталин. - В "Положении о военных комиссарах" указано, что комиссару запрещается вмешиваться в оперативную военную деятельность командира. - Уяснил, товарищ Сталин, - проговорил Шейдин, виновато наклонив голову. Это что сейчас было? Я воочию наблюдал, как Сталин столкнувшись с конкретным случаем из практических соображений был вынужден стать на точку зрения своего оппонента Троцкого в ограждении военспецов от нападок со стороны некоторых комиссаров и партийных деятелей, да от того же Сталина! Ведь полномочия комиссаров были расплывчаты, их можно было трактовать очень широко. Наряду с попыткой разграничить функции военкомов и военспецов в других пунктах различных положений военные комиссары имели право временно отстранить и даже арестовать военспеца, а на самих комиссарах лежала ответственность за измены командиров вплоть до расстрела. Вот это Сталин сумел меня удивить! Тем временем приободрившийся военрук повел показывать командующему и чрезвычайному комиссару позиции батареи. Естественно, были жалобы и на снабжение и на нехватку бойцов. После обхода позиций вернулись к бричке, где Архип чистил или расчесывал щёткой нашу единственную лошадь. Завидев нас, он посмотрел на пустую оставшуюся у нас после убитой лошади упряжь и хмуро пробурчал: - Нам кобылку бы... Оне Звёздочку загубили, пущай дадут теперича взамен. Как ездить-то... Несподручно. Ворошилов взглянул на Осипова, тот на понурившегося Шейдина, затем командир батареи вздохнул: - Дадим вам лошадь. Не старая ещё, в повозку запрячь можно. Как я понял, оставаться в расположении батареи Сталин с Ворошиловым не планировали или не захотели, и спросив дорогу, мы направились к стоявшему не очень далеко рабочему полку, занимавшему позиции северо-западнее. Винтовочных патронов у меня хватило заполнить все три диска "льюиса", что придало мне некоторое спокойствие, хотя я и всматривался по пути в темнеющую даль, подспудно ожидая нового нападения. Добрались до пехотного полка, сформированного из царицынских рабочих, мы приблизительно за час или меньше. Полк, по численности больше походивший на батальон, был без средств усиления, без приданной артиллерии и даже без пулемётов. У них были отрыты в одну линию окопы по грудь, которые занимали бойцы с винтовками. Патроны к винтовкам были, что радовало. Мы поспели к отрядному ужину, которым оказался кулеш, сваренный в нескольких котлах кашеварами. Жидковатая пшенная похлёбка с салом была нехитрым, и для многих привычным блюдом, ну а мне после долгого дня она показалась сейчас особенно вкусна. Архип остался с лошадьми, а мы расположились у одного из небольших догорающих костров рядом с палатками или небольшими самодельными шатрами. Завязались разговоры, расспросы о "мировом положении", которые Ворошилов понятным языком разъяснял собравшимся. Посмотрев на некоторых бойцов, я вспомнил кое-какие давно прочитанные данные, и, когда беседа командарма с бойцами закончилась, наклонился к сидящему неподалёку Ворошилову и спросил: - Климент Ефремович, а вот как по вашему, какие сурьёзные враги есть для рабоче-крестьянской красной армии? - Германцы, - уверенно ответил тот. - Вот с ними, помнится, совсем трудно было. Умело воюют. - Что есть, то есть, Климент Ефремович, - согласился я. - А ещё кто? - Казаки конные. Налетят, пешим с ними трудно справиться, но с пулемётами отбиться можно. - И всё? - продолжал спрашивать я. - Ну а кто ещё, по-твоему? - удивился командующий. - Деникинские добровольцы? Сам не сталкивался, но, говорят, офицерьё умелое, сволочи. - А вот, видится мне, ещё враг есть, - весело добавил я. - Да что ты мне голову морочишь, - махнул рукой Ворошилов. - Кто ещё по-твоему? Сталин, хитро посматривая, прислушивался к нашему разговору. - Со всеми этими можно совладать. И германцев можно бить. И добровольцы отступить могут. Казаки тож не все против нас воюют, их сагитировать можно, беднота-то за нас. А вот с одним врагом договориться не выйдет, он завсегда против будет. - Ну и кто ж это тогда? - насмешливо спросил командующий. - Вошь это, Климент Ефремович, - уже серьёзно сказал я. - Я вот заметил, что многие бойцы тут почёсываются. - Да что ты такое говоришь, - усмехнулся Ворошилов. - А то мы не знали. - А вы знаете, товарищ Ворошилов, что санитарных потерь в войсках бывает много больше, чем убитых и раненых? И заразных болезней более половины всех санитарных потерь. Это ж скольких бойцов можно лишиться. - Откуда ты это взял-то? - недоверчиво спросил командующий. - Да вот знаю, - уверенно подтвердил я. - Видел. И от знающих людей тоже. Вша, она и есть то, что заразу разносит. Тиф тот же. А тиф пол-армии может выкосить. - Да откуда тебе-то знать? - Не верите, Климент Ефремыч, так сами у военных дохтуров поспрошайте, - деланно обиделся я. - Правду вам говорю. - Хотя... - Ворошилов задумался, видимо, вспомнив о "моём" солдатском прошлом. - Ну и что предлагаешь? - Вошебойки, - ответил я. - Это как мухобойки? - засмеялся Ворошилов. - За каждой вшой гоняться? - Неа, тут другое, Климент Ефремыч. - не поддержал я шутку. - Боец мыться должон в назначенный банный день, одёжу всю сменяют на чистую, а старую прокаливают в горячем воздухе, в особом месте, как парилка в бане, чтобы вша сдохла. Только прокаливать хорошо надо. А соорудить и из простой землянки можно. - Ну-ка, ну-ка. Объясни, - заинтересовался командующий. Рассказал ему устройство вошебойки, как сам помнил. Вроде, тот проникся нужностью такого дела и простотой изготовления. Да и Сталин одобрительно прислушивался к нашему разговору. Воодушевлённый вниманием, я решил пойти еще дальше: - Хорошо бы банно-прачечные службы в нашей армии создать, мыться бойцам почаще. А ещё знающие люди говорят, воду без кипячения не пить, а то холера не лучше тифа. И санитарную службу в Красной армии надо бы организовать, всё ж у нас армия, а не абы что: фершалов в частях в перевязочные пункты, дохтуров в полевые госпитали. А то большинство раненых гибнут от того, что им помощь вовремя не оказали. Эвакопункты, опять же, сделать, как в прежней армии... - Медициной Советская власть непременно займётся, товарищ Саша. В прошлом месяце уже создали Народный комиссариат здравоохранения, - вступил в разговор Сталин. - Но мысль о собственной санитарной службе Красной армии у тебя очень здравая, - и Сталин легка улыбнулся небольшой шутке уголками рта. - Надо будет довести её до соответствующих товарищей. Мне подумалось, что Сталин будет не прочь развить эту идею и слегка подвинуть влияние Троцкого в РККА. Но и то польза, сколько людей смогут вылечить, если удастся начать развивать медицинские службы не в конце 1918 года, как в прошлой реальности, а немного раньше. По прошествии небольшого времени, при догорающем костре, Сталин обратился вдруг ко мне: - Просьба к тебе будет, товарищ Саша: не спеть ли сейчас песню? Хорошо у тебя, товарищ Саша, получается. - Так я инструмент не взял, в Царицыне остался, - растерялся я. - Хотя... оно конечно, есть песни, что и без инструмента хороши... Не знаю даже, что петь. Врасплох меня Сталин застал. Не "Сулико" же исполнять, я и слов-то не знаю. Ладно, вот в голову одна песня пришла, её и без музыкального сопровождения можно: Ой, то не вечер, то не вечер, Мне малым-мало спалось, Мне малым-мало спалось, Ох, да во сне привиделось... Красивая старинная песня разлилась над степным простором. Я как мог постарался петь с переливами, и, на мой слух, что-то получалось. Мне во сне привиделось, Будто конь мой вороной Разыгрался, расплясался, Разрезвился подо мной. На ходу поменял в куплете текст на "закатную" сторону, сейчас же нас белоказаки с запада теснят. Налетели ветры злые Со закатной стороны. Ой, да сорвали чёрну шапку С моей буйной головы. ... https://www.youtube.com/watch?v=0assUN4I40g https://www.youtube.com/watch?v=7xTfxbJjTkg - ещё красивейшее исполнение. http://drinking-songs.ru/slova-pesen/oj-to-ne-vecher.html Отзвучала протяжная переливчатая мелодия. Слушатели сначала удивлённо молчали, потом кто-то возмущённо сказал: - Это ж белогвардейская песня, казачья?! - Тю! Где белогвардейцы, а где казаки, - поправил я его. - Казаки тоже разные. Казачья беднота у нас в красной армии воюет. А песня эта знаменитого донского казака Степана Разина, легендарного борца против царизму и за свободу трудящихся! Историю своего народа надо знать, - наставительно завершил я. Желающих возразить мне не нашлось. А сильно после, поздним вечером, уже располагаясь под нашей бричкой на рогоже спать в обнимку с пулемётом, мне вдруг захотелось спросить Сталина, лежащего у другого колеса: - Товарищ Сталин, а вопрос можно? - Задавай, товарищ Саша, - отозвался он. - Я вот про Степана Разина говорил и про царя тогда ещё подумал. А что с бывшим царём и его семьёй наша Советская власть собралась сделать? - вполголоса произнёс я. - Этот вопрос в ЦК партии ещё не обсуждался, - помолчав немного, ответил Сталин. - Вот какая мысль. Может я не так что скажу, но, думается мне, если их расстрелять, это большой вред Советской власти принесёт. А кто это предложит, тот либо скрытый враг, либо политически малограмотный. - Кузнецов, что ты несёшь?! - послышался в темноте голос Ворошилова, лежавшего с противоположного боку от Сталина. - Ты ж и сам ещё необразованный и политически незрелый, а туда же, много ты понимаешь! - А вы, товарищ Ворошилов, прежде чем с плеча рубить, послушайте, - предложил я. - Можно же пользу для народа извлечь. Во-первых, какая думка есть. Нам же нужно, чтобы быстрее война кончилась, и чтобы побольше населения от белогвардейцев отвернулось. А что, если бывший царь обратится к белякам прекратить братоубийственную войну против собственного народа, вдруг кто и послушает да и отвернётся от них? - Белогвардейцы, что против нас воюют, товарищ Саша, - ответил Сталин, - воюют не за царя, а за буржуазию и эксплуатацию трудящихся капиталистами и помещиками. Они же и монархию в феврале семнадцатого свергли, чтобы самим править. - Это-то я понимаю, - отозвался я. - Понятно, что далеко не все они, но вдруг сработает, и всё ж меньше людей воевать захотят. Может, из казаков кто одумается, всё ж легче будет. - Думаю, обращение Романова не принесёт нужного результата, - спокойно возразил Сталин. - Ну ладно, если с этой стороны нам без толку, то вот ещё что, во-вторых. У бывшего царя и у его семьи богатства много было, народом созданного. И золото с драгоценностями, и всякие счета и сейфы в банках. Наверняка и в иностранных банках есть. А иностранные банкиры те богатства Советской власти не отдадут. А бывшему царю они должны. Нам бы на эти богатства можно народу хлеба купить, голодных накормить. Или паровозов из-за границы - вон как с перевозками сейчас тяжело. Или вот ещё: есть такая машина, трактор называется, в Америке делают. Пахать может лучше коня, сеять на нём можно, тоже лучше выйдет. Урожаи поднимутся, хлеба много соберём. А то много ли с одной лошадью да деревянной сохой вырастишь. Только самого себя прокормить, если недорода не будет. Где ж хлеба на всю страну-то собрать? Я помнил, что Российская империя была в числе первых экспортёров зерновых в мире. Однако, в начале двадцатого века её потеснили американские экспортёры: САСШ, Аргентина и Канада, а по ржи Россия проигрывала рынок Германии. И это при всём том, что по площади и населению Российская империя сильно превосходила эти страны, то есть по урожайности на десятину и по производительности на душу населения Россия находилась гораздо ниже всех этих стран. Объёмы экспорта империя вырабатывала экстенсивным способом и торговала по более низким ценам, чем американские и европейские производители по причине того, что первичной обработки урожая в России не проводилось, и зерно имело низкое качество с большим количеством примесей. Конечно, в производстве зерна на рынок, а не для собственного прокорма, большую долю в Российской империи имели крупные частные хозяйства, в которых кое-где пытались использовать механизмы и применять удобрения, однако процент механизацию труда и агротехники был на печально низком уровне. Кроме того, мелкие крестьянские хозяйства даже против своей воли тоже вынуждены были участвовать в зерновом экспорте, так как налогами, арендными и выкупными платежами, недоимками за прошлые годы у них забирали большое количество и того немногого хлеба, что они умудрялись собрать тяжёлым трудом. Среднее внутреннее потребление на душу населения в Российская империя было очень низким. А если учесть сильную социальную неравномерность, то потребление крестьянской массы было ужасающе малым, и голод был частым явлением. Причём так сложилась ситуация не только на зерновом, но и на молочном и мясном рынках. В то время как империя занимала высокие позиции по экспорту сливочного мала и яиц, в самой России потребление продуктов животноводства составляло четвертую или пятую часть того, что во многих других странах признавалось необходимым для нормального существования. Многие крестьянские юноши, попадая в солдаты, впервые в жизни ели в армии что-то мясное. Была известна фраза царского чиновника: "Недоедим, но вывезем". Понятно, что у самих высокопоставленных чиновников недоедания не случалось. - Не до твоих сейчас этих американских тракторов, - вмешался Ворошилов. - Не понимаешь ты главного в текущем политическом моменте. Надо казаков отогнать, беляков разбить, контру всякую победить. А ты - трактор! Спать давай... Я в ответ промолчал, не стал спорить. Сталин тоже ничего не сказал, но была у меня надежда на будущее, что чрезвычайному комиссару по продовольствию мысль о механизации сельского хозяйства придётся по душе. А там и вопросы промышленности. Повернувшись на бок, я смотрел из под брички в чёрное небо с точками звёзд и не заметил, как заснул. Проснулся я от криков рано поутру. Подскочив, спросонья стукнулся головой о дно брички, под которой спал. Вокруг бегали спешно подпоясывающиеся люди. - Что случилось?! - вскочивший Ворошилов остановил бегущего бойца. - Казаки!... - на бегу ответил тот, с винтовкой в руках спеша на позиции. Мы быстро поднялись, Архип принялся запрягать лошадей в повозку, мало ли что. Ворошилов, командир полка и Сталин тем временем в окопах смотрели на горизонт. Из-за далёких степных холмов показались неровные тонкие цепочки людей. Взяв свой бинокль в руку, я посмотрел вдаль: казаки шли сплошными рядами размеренным шагом, держа в руках винтовки. - Пешие... - сказал командир полка. - Всё ж легче. С конниками нам бы не совладать. У стоящего неподалёку бойца сложенная щепотью рука дёрнулась было вверх, но остановилась на полдороги. - Пулемёта у нас нет, - пожаловался командир. - Многовато их, как бы не добрались до позиций, а врукопашную они в таком разе сомнут. - У нас "льюис" есть, - сказал Ворошилов, покосившись на меня. - Хотя маловато его будет. "Максима" бы... - У соседей имеются два, - поделился сведениями командир полка. - Мож поделятся? - Архип! - позвал Ворошилов, смотря на шагающих казаков. - Архип, где ты там? Архипка молча появился у него за спиной. - Вот что, Архип, - обратился к нему Ворошилов, - запрягай коней в бричку и до соседей. Дорогу покажут, - и Ворошилов взглянул на командира полка. - Покажем, - подтвердил командир обрадованным тоном. - Берёте там "максима" с пулемётчиком и мухой вертайся взад, - продолжил Ворошилов. - Скажете, я приказал. Всё понял? Архип молча кивнул и собрался было идти, но Ворошилов остановил: - Погодь, щас приказ напишу. Командующий вынул из кармана листик бумажки и карандаш и написал несколько слов. Архип взял листок и, развернувшись, быстрым шагом поспешил к бричке, где к нему присоединился ещё один боец, направленный командиром. Мы же остались наблюдать за приближением пеших казачьих цепей. Их и впрямь казалось много больше, чем наших. Бойцы вокруг в окопах стояли, направив в сторону казаков винтовки, и напряжённо всматривались вдаль. Через какое-то время, когда казаки подошли ещё поближе, некоторые бойцы не выдержали, и из окопов начал раздаваться неровный треск одиночных выстрелов. - Без команды не стрелять! Прекратить! - закричал командир, и выстрелы временно умолкли. - Рано ещё. Не стрелять, - подтвердил Ворошилов. Сейчас скажет: "Подпусти поближе", пришло мне в голову. - Подпустить ближе! - добавил Ворошилов. - И залпом! Сплошные цепи казаков неумолимо надвигаются. Короткое время проходит в молчании. Но вот раздаётся один торопливый выстрел, потом ещё один, и ещё... Казаки неуязвимо идут, не падая вовсе. - Да они заговорённые, - бормочет кто-то. Некоторые оглядываются назад, и неуверенность начинает рождать панику. - А ну не болтать! - вмешивается командир полка. - Товарищи, беляков мы остановим нашими пулями. Стрелять по команде. Залпом! Пли! Звучит нестройный залп, но ближайший ряд казаков, кажется и в самом деле неуязвимым. Я вскидываю бинокль, всматриваясь в шагающую цепь. - Пли! - звучит новая команда. Некоторые пули взбивают маленькие фонтанчики земли, не долетев до идущих. Кто-то из казаков падает, но соседи смещаются, заполняя просвет и не давая заметить потери. - Да мы мимо стреляем, - озвучиваю я. - А если попадаем, то они ряды смыкают, и как будто и не было! - Я же говорил: "Подпусти поближе!" - подтверждает Ворошилов. - Только так и можно, залпами и пулемётом. - Прекратить стрельбу, мать вашу! - реагирует на его слова командир полка. - Ждём, целимся! Стрелять по команде! Я выравниваю "льюис" на сошках, встав рядом с патронным ящиком, и прижимаю приклад к плечу, нацелившись на перешедших на быстрый шаг казаков. Где-то в глубинке меня чувствуется страх, но привычные действия и пулемёт в руках позволяют подавлять его и не давать ему волю. - Прицелились! - приказывает командир рабочего полка и сам вчерашний рабочий. - Пли! Раздается залп, от которого ряд казаков несёт уже хоть какие-то видимые потери, но их ничтожно мало. Я тут же начинаю трещать "льюисом", водя стволом вдоль цепи. Наступавшие в некотором количестве валятся на степную землю, но большинство ускоряет шаг. Потом ещё один винтовочный залп из окопов, и я заканчиваю первый диск. - На, заряжай! - сую диск и поворотный шток для него в руки рядом стоящему бойцу, а сам прилаживаю второй и продолжаю стрелять короткими очередями. Казаки пугающе приближаются, несмотря на некоторые потери, и переходят на бег с направленными на нас винтовками без штыков, очевидно казачий вариант "мосинки". "Льюис" не успевает прореживать бегущую цепь. Заканчивается второй диск, присоединяю третий, последний, а боец рядом всё ещё возится, впихивая винтовочные патроны в первый. Я уже начинаю различать оскаленные бородатые лица и слышу крик бегущих на нас казаков. Выпускаю по ним последний заряженный диск, но первый ещё не готов. Выхватываю у бойца диск и начинаю судорожно вставлять в него недостающие патроны, в небольшой надежде успеть до подхода наступающих. Вдруг за спиной раздаётся топот копыт. Между отрезками прорытых окопов проскакивает наша бричка со взмыленными лошадьми, Архип совершает резкий поворот и осаживает коней. С брички сразу же начинает безостановочно стучать пулемёт, выкашивая как будто свинцовой косой казачьи ряды. Короткая заминка, кончается лента, вставляют новую, и пулемёт стучит вновь. - Ура! Ураа! - раздаётся из окопов. - Вперёд! В атаку! Смерть белой сволочи! - слышны крики. Пулемёт стучит не переставая. Бойцы выбираются из окопов и бегут в сторону казаков, направляя на них штыки, и командир полка присоединяется к своим бегущим на врага бойцам. Мой сосед тоже хватает винтовку и несётся вперёд. Казаки теряются, кто-то разворачивается и даёт деру, кто-то рвётся вперёд в драку, многие падают, сражённые пулями. Волна рабочего полка достигает рядов формы с погонами, "максим" замолкает, и начинается рукопашная. Я присоединяю к "льюису" диск, заполнив его, но вперёд не рвусь. Оглядываюсь по сторонам - Сталин и Ворошилов стоят рядом и напряженно прищурившись наблюдают за схваткой, которая складывается в нашу пользу. Как я понимаю, винтовочные залпы, "льюис" и особенно "максим" основательно сократили численность белоказаков и переломили настрой наступавших, и казаки бегут или сдаются в плен. "Бричка с пулемётом прямо кавалерия из-за холмов, - подумал я, - как в фильмах, в самый последний момент". - Вовремя тачанка подоспела, - сказал Ворошилов, переведя дух. - Побольше бы нам их. Очень они нам против казаков помогали. Только рессорные нечасто встретишь, а без рессор "максим" тряски дюже не любит. Это что получается, я-то думал, что тачанка ещё неизвестна воюющим сторонам, и хотел уж тут посоветовать её применять. А оно вон как, оказывается. Не вышло у меня предложить "чудо-оружие" Гражданской, его и без меня изобрели. Схватка закончилась в нашу пользу. Небольшое количество пленённых казаков отвели в сторону и усадили на землю. Я слышал ворчание части красноармейцев: что это, мол, в живых этих оставляем, а казачьё нашего брата не жалеет, и ранетых убивают до смерти. Однако после окончания рукопашной самосуда и расправ не было, и решения командира о пленных не оспаривали. На поле битвы вповалку лежали мёртвые, и те, и другие в крови, с пулевыми ранениями, с рассеченными казачьими кинжалами телами, с размозжёнными в драке головами и разбитыми лицами. Пока всё начальство было занято подведением результатов и раздачей указаний, я подошёл к месту рукопашной схватки. Над этим местом уже стоял смешанный неприятный запах. Я впервые увидел трупы в таком большом количестве, лежащими друг на друге и по отдельности. Меня чуть замутило. Тела еще не обобрали и их пока не закопала похоронная команда, если таковая здесь была. У самой границы тел лежал мой бывший сосед, так и не заполнивший мне тогда пулемётный диск. Он лежал с открытыми глазами, с политой кровью грудью и зажимая руками рану на животе. Чуть дальше раскинул руки казак в разорванной до пояса гимнастёрке и с разбитой головой. На земле блеснул отблеск от валявшегося нательного креста. Я прошел чуть вперёд и поднял его. Нехорошо кресту лежать на земле попираему ногами, вспомнилось мне. Поднял, обтёр крестик и положил в нагрудный карман гимнастёрки. Повернулся, собравшись уходить, и увидел рядом с исполосованным телом красноармейца разорванную нитку с ещё одним маленьким нательным крестиком. Нагнулся, взял в руки небольшой медный крест с остатками серой суровой нитки в ушке и спрятал в тот же карман. Пусть теперь лежат вместе, а тех, кто их носил, похоронят в одной общей могиле. Переложил из руки в руку увесистый "дьюис" и поспешил уйти с этого тяжёлого места. Подошёл к нашей бричке, где молчаливый Архип заботливо обтирал лошадей, присел на степную землю, опираясь спиной на колесо, положил "льюис" на колени, прикрыл глаза... Вслепую пушка лупит, наотмашь шашка рубит, И ворон большекрылый над битвою кружит. А пуля знает точно, кого она не любит, Кого она не любит - в земле сырой лежит. Окоп ты мой холодный, паёк ты мой голодный, Не плачь, моя маманя, что писем нет давно. Не будет он напрасным, наш подвиг благородный, И время золотое наступит всё равно. Не надо мне пощады, не надо мне награды, А дайте мне винтовку и дайте мне коня. А если я погибну, пусть красные отряды, Пусть красные отряды отплатят за меня! https://www.youtube.com/watch?v=WToQodRj5AM&index=22&list=PLCpLvD_yFs2p-kDYXsjUi9ZASwVnM8vW_&t=0s https://teksty-pesenok.ru/rus-iz-kf-kortik/tekst-pesni-pesnya-krasnoarmejca/1810833/ Тем временем у брички собрались Сталин с Ворошиловым, и ком.полка что-то горячо доказывал им и привезённому на бричке пулемётчику. Суть споря я вскоре понял. Пулемётчик требовал, чтобы его вернул в соседний, в его родной полк, местный командир хотел забрать его себе, само собой, вместе с "максимом". На стороне ком.полка выступил Ворошилов, пообещав командиру уладить это вопрос с соседями. В результате спора мы поехали к ним, где командир соседней части, также пережившей атаку белоказаков, долго и прижимисто доказывал, что оба их пулемёта им позарез нужны, и это их общее полковое имущество. "Нажитое непосильным трудом", чуть не добавил я вслух, но во многом я их понимал. Пулемёты сильно повышали шансы устоять, а против казачьей конницы были единственным средством выжить. Однако и предыдущий рабочий царицынский полк тоже нуждался хотя бы в одном. В итоге Ворошилов настоял, но пообещал взамен прислать в скорейшем времени "максима", а то и два. Взяв в сопровождение пару верховых, мы уже на исходе дня отправлялись обратно к бронепоезду, как прискакал оттуда вестовой с сообщениями, что казачьи части Фицхелаурова, Мамонтова и Полякова начали со всех трёх сторон наступление на Царицын. Требовалось присутствие чрезвычайного комиссара и командующего для решения оперативных вопросов. Это, как я помнил по истории прошлой жизни, начиналась так называемая первая оборона Царицына, в августе восемнадцатого. "Прошляпила разведка, - подумал я. - Да и есть ли сейчас вообще разведотделы в штабах?" Объезд военных частей пришлось внепланово завершить и возвращаться в город. Ворошилов, едущий рысью рядом с бричкой, обменивался со Сталиным какими-то мыслями по предстоящим мероприятиям. Но вот их разговор умолк, и я решил встрять со своими дилетантскими предположениями: