Чикризов Виталий : другие произведения.

Лилия в янтаре. Книга вторая. Вопросы веры

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Тут без иллюстраций. Кому с иллюстрациями - на АТ.

  ВОПРОСЫ ВЕРЫ
  
  i
  
  [1263 г. Ноябрь]
  
  "Во флоте Чарльза Второго были джентльмены и были моряки. Но моряки не были джентльменами, а джентльмены не были моряками".
  -- Томас Маколей
  
  "Хорошая погода, крепкий попутный ветер и, главное, курс на родной порт - вот самое приятное, что только может быть в морской жизни".
  -- Ричард Генри Дана
  
  
  Мессинский пролив в ноябре месяце - место неспокойное. Лохматые серые волны редко достигают двухметровой высоты, но зато бьют часто и безостановочно. После недели спокойного плавания от Генуи мимо Корсики и Сардинии, наш капитан второй день пытается выйти в Ионическое море, однако сильный порывистый ветер постоянно сносит нас то к берегам Сицилии, то к скалам Калабрии. Одного единственного латинского паруса маловато для эффективного маневрирования и хода.
  
  - Тебя Фиона зовёт, - Гвидо присел рядом и подбросил в очаг щепку. Пламя было небольшим, под стать самодельной печке, но мне и такая кроха, сложенная из простых булыжников при помощи обычной глины, далась непросто. Места на торговом нефе мало, если и появляется свободное, то ненадолго - всегда есть, чем занять. Генуэзцы даром воздух возить не любят. А тут я с непонятной идеей. Но пить тухлую некипячёную воду - идите нахрен. Я и остальным своим только кипячёную даю.
  - Какого фига ей опять надо? - я продолжал гипнотизировать медную кружку, вода в которой колыхалась от качки и вот-вот должна была пустить долгожданные пузыри.
  - Не знаю, - слово "фиг" мой долговязый приятель уже понимает во всех его модификациях. - Иди, а? А то разозлится.
  - Да пойду, куда я...
  Идти, конечно, надо. Во-первых, Фиона, на правах единственной благородной дамы получившая личную каморку на этом корыте, пустила к себе Паолу, и это было большим одолжением. Мне это было важно лишь опосредованно, через Гвидо, но ведь важно же. Если Фи психанёт - а это ей как на два пальца чихнуть - то выпрет Пашку на палубу, к нам и остальной матросне, где психовать по поводу её, Пашкиного, целомудрия будет уже Гвидо, и в целом такой финт мне совсем нежелателен, ибо тогда я буду выглядеть не серьёзным и уважаемым партнером, а неважным пацанёнком, которого любая родовитая пискля легко может послать нафиг. И как тогда ему меня уважать и доверять? Во-вторых, отнесу Фионе кипятка - нефиг бухло хлебать вместо воды. Я с этим борюсь. Ну и в-главных, не пойти я всё равно не могу, ибо она - благородная донцелла дельи Уберти, а я - просто Ружеро, сиротинка беспамятная на службе за еду. Тут, конечно, не всё так просто, ибо эта экспедиция вся вокруг меня построена, и рыцари, числом двенадцать, во главе с мессером ди Тавольи, приставлены вроде как именно меня сопровождать. Поскольку "сопровождать" тут ключевое слово, то именно я вроде как и главный. Это так, но... Да, цель нашего посольства известна только троим, помимо меня, и в плане добычи требуемого я и решаю, что и как делать, определяю, так сказать, генеральную линию, хотя - тут парадоксально - распоряжений никому дать не могу; а вот в остальном по тактике и личным составом командует ди Тавольи. Фиона же официально просто путешествует и формально как бы никто, но если дочь самого Фаринаты сдуру прикажет, например, меня выпороть, то ещё неизвестно, как поведут себя приставленные ко мне вояки. Она ведь имеет право, как синьора. Пусть и мелкокалиберная. А как тогда вести себя мне? То-то. Поэтому, лучше не провоцировать. У неё и так характер, блин. А вода никак не закипает. Оставлять же кружку без надзора никак нельзя - налетит на борт волна покруче - и хана процессу. Да и огонь на деревянном корабле, даже в печке, как-то стрёмно бросать на произвол стихий. Ладно, чего я парюсь? Лила, конечно, конкретно дала понять, чем заниматься нельзя, но кто меня тут пропасёт посреди Средиземного моря?
  - Сейчас иду, - кивнул я товарищу. - Глянь пока, как там остальные наши. Я как уйду, пусть сразу спускаются греться.
  - Ага, - и Гвидо усвистал наверх, проверять донну Марию и Лоренцу, которым места рядом с нашей благородной девицей не нашлось. Не нашлось, между прочим, исключительно из вредности натуры последней, ибо ладно Машу - та взрослая тётка, но Лоренцу-то Фиона могла разместить. Но нет, только поморщилась, стервочка малолетняя. Трюмы забиты, на палубе холод собачий, а тут, возле печки, вдвоём-то не развернуться, не то, что четверым, вот и греемся по очереди. И Машу, и даже Лоренцу вежливо, но недвусмысленно приглашали греться и в капитанскую каюту и в матросский кубрик, на полное обеспечение. Не пошли. Приглашать менее вежливо, учитывая блюющих за борт злых рыцарей, никто не рисковал.
  
  Ну, хорошо, от свидетеля избавился. Воды в кружке около четырёхсот граммов, температура... ну, так, примерно под девяносто, я думаю. Осталось десять градусов всего-то, но моими пятьюстами доступными джоулями и этого не потянуть, ибо волшебного ножика при мне больше нету, но зато у меня остался работоспособный головной мозг. Поэтому кочегарить голую магию в кружку я не стал - это суета и пижонство - а подбросил в печурку по-простому мелких дровишек, плеснул маслица, и уже туда кастанул, по максимуму задействуя энергорповодность. Маны хватило на пять секунд ровно, но зато три из них дрова давали просто реактивное пламя. Вода так и не закипела, но была почти там. В принципе, хватит. При ста градусах всё равно только на уровне моря кипит, а вот где-нибудь в в предгорьях Тянь Шаня люди на девяносто трёх бешбармак варят - и счастливы.
  
  - Ай, сука! - проклиная корабельного архитектора, устроившего притолоки на уровне груди нормального мужика (мне - на уровне глаз), и некстати толкнувшую неф волну, из-за чего кипяток плеснул мне на руку а я треснулся головой о балку, я на остатках силы воли донёс кружку до стола и только потом замахал обожжённой рукой, непринуждённо матерясь в присутствии несовершеннолетних лиц женского пола. Те всё равно таких слов не знали - они на тосканский диалект не переводились.
  - Ругаешься? - уточнила Фи.
  - Обжёгся, блин! - как бы мне болевой порог повысить, а? Задолбало уже тут так жить. Опыта у меня на шестом уровне было сто тридцать шесть, за печку капнуло неожиданно, но вот найти нужную опцию я не мог: одни вопросительные знаки кругом. Или её вообще не было.
  - Зачем вообще кипяток таскаешь?
  В каморке - такое и каютой-то нe назовёшь без слёз - было темно, хотя небольшое окошко (ну не иллюминатор же) в наличии имелось, но его света было маловато и в дополнение горела лампа. Дочь сиятельного мессера Фаринаты дельи Уберти восседала посреди маленького помещения на табуретке: в светлом платье, спина прямая, носик гордо вздёрнут, тёмные очи слегка прищурены... только вот ещё бы выставленному на меня подбородку не быть таким нежно-округлым и щёчкам убавить детской припухлости - и всё, грозная хозяйка медной горы, плюшевая копия, масштаб 1:2. За спиной синьоры - Паола, со своей вечной отрешённой полуулыбкой невозмутимо расчёсывает чёрные волосы компаньонки. Теперь это её обязанность - штатная компаньонка Фионы, услышав о необходимости покинуть неспокойную Тоскану морем, картинно грохнулась в обморок (этот обморок стоил нам всей наличности - двести шесть денариев, и то еле уговорили) и лучше Паолы на эту временную должность кандидаток более не нашлось. Деньги, между прочим, до последнего денария были мои.
  - Напьётесь тухлой воды - потом с горшка не слезете.
  - Вот ещё! Глупый ты.
  - Ничего не глупый. Это научный факт.
  - Вздор несёшь!
  - От плохой воды человек болеет, даже умереть может.
  - Если вода плохая, люди вино пьют, а не кипяток, - Фи поводила носиком, как хомячок. - Фу! И дымом воняет!
  - Дымом - это ничего. Зато живот не скрутит.
  - Хватит! Надоело! Ай!.. - это уже Паоле. - Ты что делаешь? Ты мне волосы дёрнула!
  - Простите, госпожа...
  - Неумеха! Сделай мне сегодня косу. Нет, две! И уложи по бокам.
  - Хорошо, госпожа.
  - А ты, - взгляд упёрся в меня, - почитай мне.
  - Утром только читал.
  - А мне скучно! Я даже выйти отсюда не могу!
  Голос Фи опасно дрогнул. Вот только слёз нам тут не хватало. Оно, конечно, сама виновата, что не выходит, но с другой стороны - да. Сидеть в этой клетке тоже радости мало.
  - Ладно, ладно! - я, не церемонясь, взобрался на её койку и открыл на закладке невероятно скучное повествование в полустихотворной форме об осле, чьё имя было акронимом имён шести грехов, которого "Дама Удача" перенесла из конюшни во дворец. Смысл опуса был в бичевании пороков общества, жадности, продажности, и т.д.; и мы как раз проходили место, где подобострастные чиновники, воспевая ослу хвалу, стояли в очереди на очистку его от навоза. Вобщем, типично ранне-средневековое творение, с чугунными рифмами, моралью и размером подобными бронепоезду.
  - Слушай, а может я тебе лучше косу заплету? Так никто больше не умеет.
  - Лоренце иди своей заплетай!.. Эй! Куда пошёл? Стой, я тебя не отпускала!
  Я уселся обратно, но книгу так в руки и не взял. Секунда, другая, третья... Фи гордо фыркнула и отвела взгляд.
  То-то же.
  - На ней сначала покажи, - она ткнула пальчиком назад.
  Ладно, я и не против. Почти пятнадцать выпуклых лет против твоих плоских двенадцати? Да с удовольствием!
  Волосы Паолы были чистыми и пахли хвоей. Не сильно, но отчётливо. Гладить их и плести было... вот когда я уже тут подрасту, а? На месте Гвидо я б Пашку уже давно бы опрокинул грудкой кверху. Мне-то она сейчас даже потрогать не даст. А потом мне её потрогать не даст уже Гвидо. Беда.
  - Где научился? - хмурилась Фи, глядя, как из-под моих рук выплетается "колосок".
  - В интернете на ютубе, - честно сказал я. Случайно, кстати, увидел, и запомнил. Никогда на практике до сих пор не пробовал - не на ком было - и вот, получилось.
  - А, - понимающе кивнула девочка, не переставая тем не менее подозрительно хмуриться. - А там кому плёл?
  - Никому, мне показывали. Одна женщина.
  - Тебе? Показывали? - Бац по спине! Бац опять! Хрясь! А вот это уже больно было! - Ты где это видел, подлец??? - Тресь! - Ты за кем подглядывал???
  Так-то её понять можно: процесс, можно сказать, интимный, мужикам только результат показывают. Это тут обстановка позволяет постороннему мужскому полу поприсутствовать при сём действе, да и то не всякому, Гвидо, например, не светит, а мне как бы можно... пока. За пределами же данного случая вообразить ситуацию, где бы я мог видеть такое на легальном основании, очень сложно. Это с учётом даже если бы у меня была младшая сестра, которой, как Фиона знала, у меня не было.
  Спасло меня завершение работы: я оставил Паоле косую чёлку, а от макушки до лопаток шла довольно элегантная конструкция, которой тут пока никто не видел.
  - Давай! - загорелась Фи, спихивая Пашку с табуретки. - Мне такую же!
  Я облегчённо вздохнул про себя, расправляя её чёрные локоны по спине, однако расслабляться не стоит. Это ж Фиона. Она как паровоз на полустанке однопутной дороги: недолгая стоянка - и как только я закончу, она продолжит туда же и с той же скоростью. Про интернет и ютуб она меня расспрашивать не будет, тут можно даже не заморачиваться: её география не интересует, мало ли какие острова и города есть, ей будут подробности ситуации нужны. Амнезия не прокатит. Женщинам на такое плевать. Женскому любопытству, особенно если оно подогревается ревностью, потеря памяти - не аргумент.
  
  Всё-таки, если вот так вот причёсочку в порядок привести, она тоже миленькая, очень миленькая. Можно даже сказать (с учётом века) - красивая девочка. Не Паола, конечно, но тоже ничего так вырастет. Им бы ещё одёжку и обувку нормальные женские, бельё там, чулочки всякие...
  - Зеркало дай!
  В таком зеркале, маленьком и мутном, рассмотреть себя и спереди та ещё задача, а увидеть себя сзади и вовсе не знаю, кем надо быть. Фиона же, просунув сквозь сжатые губки язычок, отчаянно косит взглядом, вертится, и так и сяк запрокидывает голову, покряхтывая от натуги, пытаясь увидеть свой затылок в занесённом за спину куске посеребрённого стекла в резной рамке.
  - Вот, такого больше нигде нет. Вы единственные.
  - А ут... утюб как же?
  - Его больше нет. Ушёл под воду.
  - Ой! Какой ужас! A ин... тир...
  - Интернет.
  - A интернет?
  - Бульк - и нету больше.
  - Что - весь-весь? Все погибли?
  - До последнего котика.
  - Бедняжки... Хоть и нехристи наверняка, но всё же.
  - Я пойду пока подышу, госпожа. Душно тут, - деликатно подала голос Паола и слегка поклонилась, соблюдая формальности.
  Не особо и душно: сквозит изо всех щелей. Но показаться миру в новом и уникальном причесоне - это святое. Тем более, что она - первая из единственных. Хорошо, Фиона, по малолетству своему, пока этого не просекла, а то нагорит Пашке ни за что.
  - Ну? - удовлетворившись результатом осмотра, грозная Фи обратила личико со сведёнными бровками ко мне. О, боги...
  - Было это больше года назад, позатем летом, - со вздохом начал я пересказ одной из новелл "Декамерона", ту, в которой дочка какого-то вельможи отправилась к месту будущего бракосочетания вот так же кораблём, но была захвачена пиратами, многократно употреблена по назначению всей дружной компанией, а потом была по ходу дела ещё десяток раз перепохищена а то и перекуплена, каждый раз оказываясь в койке (на лавке, палубе, в лесу, на травке, и т.д.) очередного(ых) сексуального(ых) активиста(ов), свистя всем в уши о своём непорочном бутоне, который она везёт возлюбленному, и в итоге таки вернулась к жениху и счастливо вышла замуж опять же невинной (версия для жениха) девицей. К концу эпопеи, если верить Боккаччо, приключенка была вполне довольна столь насыщенной жизнью. Для Фи эротическую составляющую я опустил за ненадобностью, а себя наоборот, добавил, в тот момент, когда девица и её пожилая дуэнья были привезены на пиратский остров для выкупа. Фи этот почти часовой рассказ слушала буквально с открытым ртом. Даже моргать забывала.
  - Вот, а компаньонка та была из земель далёких. За греческими островами, за румийскими землями, за персидским морем, за степями монголов, за горами Индии, за лесами китайскими, есть жёлтое море, за жёлтым морем - страна Япония. За ней - огромный океан, а там, в океане, острова чудесные, и женщина та как раз с тех островов была. Филиппинка то есть. Такая вот история.
  Что бы вот сейчас сделала Лоренца? Да сто процентов начала бы про чудеса и острова далёкие расспрашивать. Для того ж и было рассказано. Но то Лоренца. На Фи это не сработало.
  - А ты что на том острове делал? - а взгляд недобрый.
  Сейчас понесётся: кто, куда, зачем, как, когда, почему, где, откуда, с кем, а конкретно, а подробнее... Фионе на чудеса филиппинских островов и прочую романтику плевать, когда она нестыковки начинает видеть. Не выкручусь. И это ей, между прочим, только двенадцать. Вот ведь кому-то не повезёт вляпаться в неё.
  - Не скажу. Секрет это. Хочешь подробностей - у папы спрашивай, а я пошёл.
  
  На палубе я тут же попал под ноги матросу, перекидывающему верёвки через ту длинную толстую палку, прикреплённую к мачте, на которую был намотан парус.
  - Куда... - начал было он, но заметив сторту у меня на поясе захлопнул рот и отвернулся. И это правильно.
  
  Неф - корыто большое. Не забитый товарами, может вместить до восьми сотен человек. На этом была только команда в три десятка, да мы, пассажиры. Вот уже пару дней никого больше не тошнило за борт, что было хорошо, но всем было холодно на открытом всем ветрам пространстве, что было плохо. Порывистый ветер был сырым и старался превратить стоящего человека в сосульку. Никто и не стоял. Где тут Паола дышать собиралась? Не видно что-то. Ну, есть тут несколько кучек народа, укрывающегося от ветра и холода под отяжелевшими от солёной влаги плащами, растянутых между тюками и бортом, типа палаток. Греются, тесно прижавшись друг к другу. Вот, значит, где-то там. Укрывается.
  
  - Наконец-то, - прохрипело мне в ухо. - Ты не очень торопился.
  - Э-э... мессер, так ведь шторм же, смотрите, как качает...
  Но ни практически полное отсутствие места на раскачивающейся палубе, ни буря, ни шторм, ни ураган, поколебать рыцаря ди Тавольи не могли. Мне пришлось вытаскивать сторту и вставать в стойку. Как и по нескольку раз каждый день в течении трёх месяцев.
  
  Ночью выматавшая всех пытка закончилась - мы вышли из пролива. К моему удивлению, утром я увидел солнце не впереди по курсу, а справа. К капитану идти за объяснениями мне было не по чину, так что обратился на утренней тренировке к "тренеру".
  - Пока возможно, генуэзец будет стараться идти подальше от берегов Магриба и Султаната, - пояснил Матиро. - Боится.
  - Пираты? - наставник кивнул и молча показал мне мечом занять позицию.
  
  К сожалению, его труды были напрасны. Не могло у меня ничего получиться: моя "специальность" была "Саблист", и он как был на пятнадцати процентах первого уровня, так там и оставался, несмотря на все усилия рыцаря. И это понятно: ведь он со мной явно не сабельным боем занимался. С "Мастером Огня" было ещё хуже: всё те же три процента. Разжигание печки никак его не продвигало. Зато я открыл рыбалку и ежедневно радовал нашу компанию морскими деликатесами, получая небольшой, но халявный опыт. Чертёжник, опять же, вырос - вот Лила обрадуется. Это из-за печки и махоньких сумочек с металлическими дужками, на которых было невиданное чудо - перехлёстывающаяся защёлка. Сумочки, между прочим, были на моднявых ремешках: для через плечо чтобы. О том, чтобы сделать такое в одном экземпляре только одной из наших дам я даже и на секунду не подумал, ибо не самоубийца. Естественно, четыре. И все из разных тканей. В смысле цветов. Так-то всё то же сукно. А вот подарить первой конечно Фионе. Ибо - статус. Лоренца надулась, но не смертельно. Сумки получились не враз - и "Мастер ткани" у меня низкий, и "Ремесло", и "Чертёжник", и "Обработка материалов" только-только открылась, вобщем, всё вроде бы позволяло простенькие конструкции ваять, но вот только шанс изготовления никакой. И это ещё хорошо, что я читер. В прошлой реальности я бы такое своими руками вообще не осилил.
  
  Через два дня направление снова сменилось, и мы пошли на юго-восток, оставляя по левому борту многочисленные большие и малые острова Эпира и Греции. Впрочем, да - Греции пока нет.
  
  - Мессер, можно попросить у вас вина?
  Ей богу, умел бы Матиро выражать эмоции, он бы уронил челюсть.
  - Сегодня можно, - пояснил я. - Это особый день. Сегодня умер Александр Невский.
  - Кто это?
  - О, это то ли великий правитель, то ли великий негодяй. Князь русов.
  - Все великие правители для кого-то негодяи, - заметил мудрый, как всегда, Бокка дельи Абати. - А когда он умер?
  - Сегодня, мессер, как я и сказал.
  - Я понял, что в этот день. Я имел ввиду - как давно?
  - Вот, именно сегодня. Только что.
  Я вообще-то в этом не совсем уверен, ибо четырнадцатое ноября здесь может быть не эквивалентно четырнадцатому там, но если всё же, то да. Сегодня. Возвращался из орды после сданного хозяевам отчёта, да и помер. Одна из немногих дат, которую я знаю, потому как день рождения жены. Четырнадцатого ноября шестьдесят третьего года. Правда, не тысяча двести, а ровно на семьсот лет позже.
  
  - Чем ты так поразил наших доблестных рыцарей? У них чуть глаза не выпали, - донна Мария спустилась ко мне в закуток погреться. Тут уже сидела Лоренца, прихлёбывая горячий чай (ромашка, зверобой, мята, тысячелистник, кора дуба) с медовым фиником, так что пришлось потесниться.
  - Да так... поделился кое-какими сведениями, - я показал глазами на Лоренцу. Мария поджала на секунду губы.
  - Понятно. И зачем?
  - Да вот, как-то так... Да и пофиг. Знаешь, Маш, я вот не так давно думал сидел: чем заниматься буду по жизни? Кем вырасту? Кем стану? Слугой Уберти? Купцом? Мастером? Кондотьером?
  - Ух ты! - оживилась Лоренца и вытащила гвоздь, зажав его в руке на манер кинжала. - И кем? Давай, ты рыцарем станешь! - гвоздь был кованым, четырёхгранным, длиной сантиметров пятнадцать, и вполне мог сойти за дагу со шляпкой вместо яблока, хоть и без гарды. В небоевом положении гвоздь крепился к поясу в верёвочной петельке. Под накидкой и не видно ничего. После визита в Стинке Лоренца без "оружия" оставаться не хотела. Я, кстати, к этому её бзику вполне серьёзно относился, практика показала: что с гвоздём, что без, Лоренца меня один на один сто процентов уделает. Очень... такая вот необычная девочка. Заводится с полоборота, руля не слушается, дороги не разбирает. К тому же без тормозов, но с боезапасом.
  - Да не. Не то это всё. Не моё.
  - Но ты всё-таки нашел своё? - как бы утвердительно спросила Маша
  - Не то, чтобы вот прям конкретно нашёл, но идея ясна.
  - А что значит идея?
  - Это когда ты придумала что-то, но без деталей, а в целом, Лоренца.
  - Это же план! Я помню, ты говорил!
  - План - это когда с деталями.
  - А... а что за идея?
  - Стать самым главным властелином мира.
  - Ух тыыыыы!!! Идея! - её глазки засветились восторгом, но на всякий случай она уточнила: - А план есть?
  - А вот плана пока нет.
  
  Снаружи вдруг закричали на несколько голосов, затопали ногами в суетливой беготне, что-то заскрипело, что-то упало... вот, ругается кто-то.
  - Схожу, гляну, - я поднялся. - Лоренца, пропусти.
  Суета на палубе уже унялась, но напряжение явно осталось. Весь наличный состав, включая наших вояк, кто не спал, вглядывались в пространство.
  - Что-то случилось? - я нашёл главрыцаря, так же не сводящего глаз с трёх парусов вдали по левому борту.
  - Похоже, да, - кивнул ди Тавольи.
  - И похоже, - добавил Бокка, - не тех пиратов боялся наш осторожный капитан.
  - А это пираты?
  - Наверняка, - бросил ди Тавольи. - А даже если и нет, то всё равно разбойники.
  - Откуда вы можете знать, мессер? Ведь до них очень далеко, даже кораблей не разобрать.
  - Нечего их разбирать. Это венецианские галеры. Но это ещё ни о чём не говорит. А вот то, что они выскочили из-за острова и тут же бросились нам наперерез - говорит о том, что добрых намерений у них нет.
  - Наперерез? Но они же почти сзади?
  - Это потому, что капитан довернул к югу. Они отжимают нас от берега. Эй, мессер капитан! - рявкнул он так, что у меня уши заложило. - Сможем ли мы удрать от них?
  - Думаю, да, мессер рыцарь, - донеслось с юта. - С таким ветром от галеры, конечно, не уйдёшь, но расстояние большое, а дело к вечеру. До темноты они нас не догонят, а ночью потеряют. Повезло нам.
  
  Сглазил капитан. Ветер, и без того слабый, совсем стих, лишь изредка налетали резкие порывы и хлопал парус. Корабль двигался едва-едва и гребные галеры быстро приближались. Нехорошо.
  - Интересно, кто это? - философски бросил в пространство Бокка, поглаживая рукоять меча.
  - Да кто угодно, - ответил стоявший в стороне ди Тавольи. - Может и кефалонцы, а может и действительно венецианцы решили генуэзцев на дно пустить. Скоро узнаем.
  - Ничего нельзя сделать? - надеюсь, в этом моём вопросе они не увидят страха... а впрочем, плевать.
  - Можно, - усмехнулся ди Тавольи. - Готовиться к драке.
  
  У купца все матросы были уже с мечами, но из тридцати человек реальными бойцами были только полтора десятка, которые по совместительству охрана. Плюс наши двенадцать рыцарей. Плюс Бокка - локальный армагеддец всем, кто не спрятался. Плюс полунападающий... нет, скорее четвертьзащитник Гвидо. Галеры двадцативесельные. Если на вёслах рабы, то вояк, если быть оптимистом, у венецианцев около шестидесяти. Но это если там рабы. А вот если нет, то дела наши совсем тухлые. Бокка всё же не танковый пулемёт Владимирова. Было бы это всё для меня в другой реальности - было бы реально страшно. Хотя и сейчас страшно, только не за себя. Фионе, если не отобьёмся, хана. Девчонкам всем сладко не будет, но хоть живыми оставят, а вот Фиону - нет. Была б другая ситуация в политическом раскладе, то взяли бы заложницей или отпустили за выкуп, но тут такая уже заруба идёт, что никакого выкупа гвельфы-венецианцы у Фаринаты требовать даже и не подумают. Умирать девчонка будет страшно. И не спрятаться на этом корыте ей никуда, и притворяться служанкой какой бесполезно - всё равно тот же купец сдаст с потрохами. И от меня в бою толку чуть ниже нуля. Лоренца, которая сто процентов со своим гвоздём драться кинется, и то... Кстати о Лоренце. И о Фионе. И о Марии и Паоле. Мы не бойцы, но кое-что сделать можем же, а?
  
  ***
  
  - Давай! - заорал я, пытаясь перекричать многоголосый рёв толпы венецианцев, лезущих через борт, и встречный рёв нашей команды. Гвидо - слава тебе, кто бы ты ни был - то ли услышал, то ли увидел мою отмашку, и рубанул по верёвке... тут какое-то слово специальное должно быть, ибо на корабле верёвок нет, и каждая фигня, к чему-то привязанная, своё гордое имя имеет, например конкретно эта, крепящая рю к тележке, называется галсом, но это там, в моей реальности, а тут я этих названий не знаю и знать не хочу. От удара мечом тугой галс, то бишь верёвка, лопнула, и длинное плечо рычага, торчащее в стороне от палубы над неприятельской галерой, пошло вниз и в сторону, всё в соответствии с законами физики. Нижний катет паруса, который шкаторина, в нормальном состоянии находящийся над палубой выше человеческого роста, рухнул театральной кулисой, отделяя наших от ненаших, то есть, натурально, зёрна от плевел. И вот тут и пришёл наш черёд, женско-моей команды. Я, если что, командир. Фиона режет другую верёвку, удерживающую связку полных бочонков за вынесенной над бортом балкой с противоположной стороны. Мы с Лоренцой балластом на прямом углу паруса (не совсем на углу, тоже за верёвку, конечно, перекинутую на один оборот через горизонтально выпирающую деревяшку, лично мною обструганную до состояния примерной округлости в сечении), чтобы не ушёл вверх, Маша с Паолой травят по необходимости, следя за натягом. Тут главное было всё вовремя сделать, а репетиций у нас не было... и капитану сманеврировать так, чтобы подставиться нападавшим нужным местом, конечно. Ну, судьба хранит пьяных, идиотов и влюблённых. Надеюсь, это не я идиот, а Гвидо влюблённый, а уж пьяные тут все.
  
  Борт нефа значительно выше галеры, кошки хоть и слепили корабли, но одного целого несколькими связками на волнующейся поверхности не сотворить, борта играют, стучат друг о друга, венецианцы, подбадривая себя жизнерадостными лозунгами, лезут по веревкам и узким трапам, которые тоже не неподвижны, человек десять уже на палубе, ещё больше в процессе, и тут длинное плечо рычага, умножая скорость падающих в море бочонков, веником сметает всё на своём пути на высоте как раз под кромку борта. Сила на длинном плече, конечно, теряется, но скорости вполне достаточно, ибо масса и инерция. А это, между прочим, законы механики, а не государственной думы какой-нибудь. Они логичны, предсказуемы, своевременны, и я бы с ними не спорил. За борт, в воду и назад на палубу галеры, смело только несколько человек, остальные, в силу несовершенства мироустройства, умудрились, к моему сожалению, избежать ответственности за незнание физики. Тем, кто всё же не избежал и попал между бортами не повезло особенно: несколько десятков тонн бьющихся друг об друга кораблей брюшным прессом просто так не остановишь. Но и те, что ускользнули нераздавленными вряд ли переживут невезучих надолго - в тяжёлой коже, что на них, хорошо плывётся только ко дну. На короткое время напор венецианцев был сбит в буквальном смысле слова, но штук двадцать врагов, что уже ступили на наши доски, недолго впечатлялись действием простейших рычагов, мух ртами не ловили и, не откладывая на потом, кинулись продолжать веселье, даже не задумавшись, а чего противная сторона стоит подальше от атакуемого борта? И зря не думали они об этом, потому как я и не рассчитывал, что одна только парусиновая тряпочка решит проблему кардинально, и использовал ещё несколько верёвок, чтобы за имевшиеся у нас полтора часа связать (руками девочек) подобие крупноячеистой сети, и эта сеть, секунду назад разложенная ровным слоем на палубе, рванулась вслед улетающему парусу, вместе со всем, что в неё попало. В этот раз попали венецианцы, и в этот раз их улетело куда более десятка. Теперь последний аккорд. Опять Гвидо. Он уже успел к мачте и вот финальный удар мечом по ещё одной верёвке и длинная рейка, вместе с парусом и привязанной сеткой, в которой барахтаются под два десятка орущих тел, пролетели над галерой и рухнули в воду. Всё. Это всё, что я мог, ребята. Теперь сами.
  
  - Маша, девочки, быстро в каюту Фионы!
  Я схватил Фи за руку и потащил прочь от борта. Испуганная, та даже не стала строить сейчас из себя синьору. Попытался прихватить по пути Лоренцу, но она кошкой вывернулась из-под руки, провернулась у меня подмышкой, и осталась за спиной. Паола и Мария были уже почти внутри.
  Дотащив дочку работодателя до её каморки, я упаковал её внутрь и деловито распорядился:
  - Сидите здесь, не высовывайтесь! Лоренца, заррраза! - убедившись, что Маша и две девочки в относительной безопасности, я выскочил обратно, обхватил мелкую поперёк талии и потащил с палубы. - Иди сюда, кому сказал!
  Я торопился не потому, что враги были уже тут - я боялся стрел. Галеры небольшие и многочисленных стрелков там не будет, ведь для абордажа нужны мечники, а не лучники, но сколько-то наверняка есть. Странно, что нас до сих пор не обстреляли ещё.
  Лоренца, что удивительно, продолжая в моих руках зыркать по сторонам, моим действиям по её умыкновению с театра приключений не сопротивлялась.
  
  В этот момент по правому борту застучали абордажные крюки второй галеры. Моя маленькая хитрость дала нам небольшую отсрочку и слегка охладила пыл нападавших первой галеры, проредив их ряды, но галер было две.
  - Эй, морское отребье! Все на левый борт... все, я сказал, твари трусливые!!! Режьте их, тут их всего ничего осталось! Рыцари, ко мне! - рык ди Тавольи пронёсся по кораблю словно раскат грома. - Сбить щиты!
  В этом бою у нас единственное преимущество: более высокий борт, из-за чего напором слитной массы завалить строй невозможно. Чтобы перебраться на нашу палубу, венецианцам приходится использовать мостки и верёвки. Таковых приспособ для доставки неприятно пахнущих и очень громких мужчин в наше общество без нашего приглашения было в достатке и незваных гостей на палубе становилось всё больше, но всё же нападали они не в едином трудовом порыве, а больше в порядке индивидуального предпринимательства, как бог на душу положит.
  
  Матросам на левом борту было легче - даже если у венецианцев на вёслах сидели бойцы, то и в этом случае уже почти численный паритет. Плюс позиционное преимущество. Матросы должны справиться, если, конечно, им не ударят с правого борта в спину. А тут, на правом борту, только двенадцать рыцарей. Рыцарей, но двенадцать. Плюс Бокка. И плюс-минус Гвидо. Но даже с учётом Бокки, бойцов банально не хватало, чтобы закрыть от нападающих весь борт - врагов в лучшем случае тридцать, в худшем - семьдесят. Команда ди Тавольи сбить щиты потеряла смысл почти сразу, и он это понял:
  - Барди, Коста, к носу! Не давайте им прорваться! Доминико, Якобо, Ладо, на ют! Берегите девчонку! Мы будем держать их тут. Гверро, Федерико, во вторую линию, затыкайте бреши и сразу назад, следите! Вперёд!!!
  - Аррррра!!!
  Вот, куда вперёд-то, а? Тут и переда-то нет... Слова другого не знают?
  А мне что делать? Соваться в это месилово вроде как смысла никакого, даже моя позиция наблюдателя в сторонке рискованна, ибо не такая уж это и сторонка, чтоб меня не заметить. Но, с другой стороны, совсем не поучаствовать в процессе ещё рискованнее, ибо если наша команда этот матч сольёт, то и таким запасным, как мне, мало не покажется.
  - Фиренца!!! - заорал ди Тавольи. Его самого мне было не видно, но голос ни с кем не спутаешь. Как пить дать - зарезал кого-то. Его вопль подхватили рыцари, но не так яростно - не все ещё добрались до внутреннего мира врагов.
  Враги в ответ орали что-то нечленораздельное, без географической привязки, но зато намного громче и злее. Не иначе разочарованные тем, что их начинания не встретили понимания и поголовье рыцарей пока не сократилось. Да, кстати! Целых две галеры хорошо вооружённых и упакованных головорезов на один-единственный торговый неф, где охраны ожидается менее двух десятков, не считая матросов, это как - нормальная ситуация? Добычу пираты делят на всех, так зачем лишние люди, если особого сопротивления не предвиделось? Или я чего-то не понимаю?
  
  Ладо и Якобо, имея против себя четверых, ни с того, ни с сего, вдруг сделали приставной шаг друг к другу и Ладо, стоящий справа, вскинул щит, толкая им противника, оказавшегося между Сциллой и Харибдой, а Якобо слева мгновенно насадил того на меч. Доминико в этот момент широко махнул мечом, успешно отгоняя остальных. Всё заняло не более секунды и напарники разошлись, продолжая бой, оставив на палубе агонирующее тело. Их враги не успели даже ничего сообразить, не то, что сделать. Это они молодцы, рыцари. Чётко сработали. Наверняка долго учились.
  Вопили все недолго, несколько секунд - и посторонние звуки смолкли. И это не удивительно - при такой нагрузке не до воплей, тут даже обильный пот утереть некогда. Глухо стучало оружие по щитам и друг о друга, сосредоточенно хекали на выдохе люди, стараясь уменьшить свою популяцию на планете. Вместо звона мечей слышится только стук да глухой лязг какой-то. Вскрик - значит, ранили кого-то, или душа чайкой взмыла в поднебесье, попрощавшись напоследок с юдолью скорби.
  
  На левом борту всё хорошо, матросы и охрана пока уверенно реализуют тактическое преимущество и ни один враг с первой галеры более на палубу не ступил... Пока, потому как среди матросов уже есть потери. Тем не менее, матросня режется отчаянно. Капитан и купец тоже там, не гнушаются забавой. А вот на правом борту всё не так шоколадно: рыцарей не хватило на всю длину и теперь их понемногу теснят от борта. Бокки мне отсюда не видно, он где-то на носу сражается. Гвидо тоже не видать, остаётся лишь надеяться, что парень жив. Гверро и Федерико уже не отходят назад после затыкания брешей, а в полную силу рубятся в цепи. Пока рыцари держатся, но только потому, что венецианцы всё не задействуют один из основных, если верить моему тренеру, маневров при численном превосходстве: измотать противника, меняя бойцов первой линии. Штука простая и примитивная, ведь в таком темпе и с такой силой махаться можно только несколько минут и задача чередующихся бойцов не одолеть врага, а просто продержаться какое-то недолгое время, а потом оно само упадёт. На рыцарей венецианцы лезли буром, за что и платили кровью: перед каждым закованным в сталь фирентийцем лежало уже не по одному телу. Самих их всё ещё оставалось двенадцать. Но спокойствия мне это не добавляло: у многих кровь проступала сквозь прорубленные кольчуги и капала на доски. Это если не конец, то близко. Раненый, теряющий кровь, долго не простоит. Словно подтверждая мои мысли, Ладо поскользнулся на мокрой палубе и жёстко рухнул на правый локоть. При этом так, что ясно - оскольчатый перелом локтевого отростка, как минимум. Не заорал только потому, что боль пока ещё не дошла до головы. Но уже не боец, всё на сегодня. И прикрыть его некому: бой растащил троицу друг от друга, Якобо отмахивается от троих, а Доминико прикончил одного из своих противников, но против него ещё двое. Троим рыцарям, защищавшим Фиону, противостояло уже девятеро. К Ладо шагнул один из его противников, занося меч клинком вниз, а двое других... твою ж мать, кинулись в мою сторону!
  Не более пары секунд заняло у них преодолеть несколько шагов до меня. За это время я успел только начать пугаться, забыть про веточку Феды, вытащить свой ножик-переросток, и послать Лилу с её предостережениями куда подальше. Последнее я сделал вслух, что двоих хулиганов наверняка удивило, но ни на миг не остановило. Один, хищно блестя оскаленными зубами, кинулся ко мне, другой с деловитым видом направился прямиком к двери. Оба предвкушали. Наверняка. Но если предвкушение того, что ломанулся в каюту я ещё могу понять, ибо склонность к женщинам и золоту не чужда и моему сердцу, то вот этого извращенца, тянувшего немытые лапы ко мне лично, я понимать отказался.
  - Лила, сука, - повторяясь, визгливо заорал я. - Иди нахер!!!
  И случилось вот что: так как я привык активировать свой огонёк правой рукой (гусары, молчать!), то я машинально так и сделал, направляя его в сторону нехорошего мерзавца, держа в руке меч. И все мои джоули со скоростью истечения сто в секунду пронеслись по руке, по клинку, и, оформившись в яркую точку, сорвались с острия в неприятное лицо. Пятьсот джоулей, даже единомоментно, не так много, но не тогда, когда они попадают в открытый рот, да там и остаются. Не только размер, но и место имеет значение, господа, такой я сделал вывод. Неприятный мужчина упал сразу, опрокинувшись от неожиданности навзничь. Долго я его не разглядывал, ибо уж что-что, а даже тяжёлого пациента от безнадёжного трупа я отличить могу.
  Второй ещё не вошёл внутрь, и за это спасибо тем конструкторам этого замечательного корабля, которых я ещё недавно так несправедливо матерным способом упрекал в криворукости за низкую притолоку, о которую набивал шишки. Взрослому мужику, даже в этом низкорослом столетии, пришлось наклоняться гораздо ниже, поэтому он не успел ни войти, пока я занимался его приятелем, ни вернуться в боеспособное состояние, когда я развернулся и с размаху рубанул по подставленной шее. Он тоже упал, но, в отличие от извращенца, с признаками жизнедеятельности.
  "Дерьмо меч" - думал я ударяя ещё, а потом ещё и ещё по кровавой массе, в которую превратилась шея, а упрямец всё хрипел и никак не умирал. А может меч и ни при чём, а просто руки у меня, несмотря на уроки ди Тавольи, кривые? Светлая мысль перевернуть его на спину и полоснуть по горлу пришла не сразу. Хотя спасибо, что всё-таки пришла, конечно.
  Позади же меня было нехорошо, несмотря на мой триумф. Ладо лежал пластом и венецианец, сделав своё дело, присоединился к остальным, наседавшим на Якобо и Доминико. За эти секунды они своих врагов не уполовинили. Да и не смогут, судя по всему. Добраться до Ладо проблем не было: все участвующие в потехе были заняты друг другом, а новых действующих лиц на театре боевых действий более не появлялось. Всё же рыцари почти справились. Кончилось у венецианцев подкрепление на этом фланге. Ещё бы матросикам помочь, а то уже тоже отступать начинают... И что тут у нас? Удар меча пришёлся в грудь, почти по центру. Не сомневаюсь, нападавший целил точно в сердце, но Ладо пытался увернуться. До конца у него не получилось, но на бок он слегка повернулся, вследствие чего острие ушло правее... да и кольчуга ещё помогла. Морские вояки бронированными не сражаются, вот и не научились раненых броненосцев добивать. Бедняга. Он ещё и за лезвие цеплялся, когда то у него из груди вытаскивали: вот и перчатки порезаны, и руки тоже. Инстинкт это. Видел я как-то на вскрытии одну девочку - её ножом в живот пыряли, а она голыми руками пыталась этот нож удержать, так жить хотела. На руки смотреть страшнее было, чем на раны на животе... Так, однако насквозь Ладо к палубе не пришпилило и дышит пока. Вот только с пузырями дышит, нехорошо. Я с таким не справлюсь, тем более в полевых условиях. Ну, клапан на рану сделаю, а вот дальше уже в госпиталь надо. А где у нас госпиталь ближайший? Ото ж. Жалко парня. Но времени на жалость нет: рыцари, тяжело отмахиваясь, отступают, движения их заметно замедлились. Они уже не всесокрушающие мельницы смерти, перемалывающие врагов на куски. Ещё немного - и венецианцы смогут ударить в тыл матросам, и всё тогда.
  Отвернувшись от умирающего, я прикинул свои шансы. С галеры никто не лезет, значит за задницу свою я могу не беспокоиться, а вот врагам следовало бы, ибо нефиг меня не замечать. Я, например, себя считаю замечательным. Но пока побыть невидимкой оно и к лучшему.
  Вытерев потную ладошку о рукав, я перехватил сторту покрепче и - по привычке низехонько - скользнул к схватке. Враги на месте не стояли, так что когда намеченная жертва внезапно отскочил от выпада рыцаря, он едва мне на голову не наступил, падла. От неожиданности и испуга, я, не выпрямляясь и не замахиваясь, что, каюсь, планировалось изначально, ткнул его снизу в промежность. Жест в чём-то истеричный с моей стороны, согласен, но сильный. Сторта неожиданно легко провалилась внутрь и я поспешил вытянуть её назад, по дороге ещё и провернув. Враг уже падал с жутким воплем, отказавшись далее принимать участие в таких развлечениях, а на руку мне пролилось что-то почти горячее - надеюсь, это была кровь, просто кровь, без примесей. Оценив эффективность метода, я таким же способом помог Доминико со вторым. Тот тоже предсказуемо отказался дальше играться в эту войнушку и, громко сетуя на что-то, улёгся на палубе. А вот третий был внимательнее и едва не откромсал мне голову, махнув по мне мечом, когда я, уверовав в свою гениальность, подбирался и к его промежности. Второго замаха ему не дал сделать бдительный Доминико, после чего поспешил на помощь к Якобо. Я перевёл дух. Это было близко. Ну его, такие подвиги! Однако, даже такая неказистая мелочь оказалась существенной: вдвоём рыцари были уже не так беспомощны против оставшихся пятерых, тем более, что Доминико и Якобо снова применили явно домашние заготовки, и врагов тут же стало ещё на два меньше. Ну, тут, похоже, можно более не беспокоиться: когда эти двое действуют в паре, даже без Ладо, нужно больше, чем тройка морских разбойников, чтобы с ними справиться. Они, конечно, едва стоят от усталости, но ведь и противники не лучше.
  
  Как раз на этой моей мысли мир мигнул. Это было как будто цветная 3-D комедия с долби звуком сменилась плоским чёрно-белым ужастиком тридцатых годов. Длилось это всего мгновение, а потом 3-D вернулось, только снова, как тогда, в лесу, лопнула струна и меня окатило холодом. Я быстро огляделся. Никто, судя по всему, ничего не заметил; мужчины, ну, кто пока живой, увлечённо резали друг друга, не отвлекаясь на явное присутствие где-то неподалеку божественной сущности. Возле Ладо, положив руки ему на грудь и запрокинув голову к небу, с закрытыми глазами и бледным лицом колдовала Маша... а, чёрт! Вот тебе и объяснение! Вот кто с Дианой чатится. Только та ж вроде вовсе не по целительству же? Или на таком уровне там уже на все руки мастера? Как бы тут ещё и Феда не нарисовалась спонтанно, без призыва из веточки. Она ж меня сожрёт нахрен. И её в промежность ничем не... Хм. Да не, куда мне... Да ещё и маленький. В смысле я маленький, в смысле возраста.
  
  Из каморки выскочила Лоренца, с гвоздём наперевес, озирая побоище. За ней выскользнула Паола, кинулась к Маше, та только головой качнула - то ли рано девочке на такой уровень соваться, то ли помощь не требуется. Пашка, как и младшая сестрица принялась озираться. Ну, эта понятно, кого высматривает. Фиона же молодец - держалась от проблем подальше. Да и невместно ей.
  - Ух, ты! - восхитилась Лоренца. Она убедилась в отсутствии непосредственной опасности и обратила внимание на трупы у входа. - Это ты их?
  - Ага, - признал я, привалившись к косяку.
  - Да... - она безо всякой брезгливости разглядывала фарш, в который превратилась шея второго несчастного. - Чем ты их так-то?
  - Ну, так получилось, как-то... Вот, стортой.
  - Стортой? Злой был? - понимающе уточнила она.
  - Привязались, - объяснил я. - Как там синьора?
  - Рыдает, - небрежно отмахнулась Лоренца, и вдруг молча кинулась на палубу.
  Я проследил за ней взглядом. Она, оказывается, в отличие от меня не расслаблялась тут за беседой, а бдила и не пропустила момент, когда один из противников наших рыцарей буквально выпал из схватки от удара ногой, грохнувшись на спину. Серьёзно ранен он не был и довольно шустро перевернулся на четвереньки, стремясь вернуться в бой. Именно в этот момент ему на спину упала Лоренца и, держа гвоздь прямым хватом, как кинжал, нанесла несколько быстрых ударов под челюсть. Мужик, заперхав, пустил кровяной фонтанчик из горла, и, бросив оружие, попытался зажать раны рукой. Ну, так все делают, тоже инстинкт, только никогда это ещё никому не помогло. Пропоротое горло и артерии руками не заткнёшь. Тут уж хочешь - не хочешь, а надо помирать. Лоренца отскочила от него, деловито наблюдая за агонией, при этом не забывая иногда бросать быстрые взгляды по сторонам, отслеживая обстановку. Твою мать, кто из неё растёт, а? После этой молниеносной расправы, моё рубание шеи стортой - действительно какое-то варварство злобное. А я-то думал, девочка мною восхищается.
  Теперь рыцари бились два-на-два и исход был ясен даже их противникам, теснимым обратно к борту, но Лоренца им и такого шанса дать не хотела. Мелкая подобрала короткий меч, выпавший из агонирующего тела, и, коротко размахнувшись, метнула его как копьё в спину одного из венецианцев. Метров с трёх метала. Сил у неё маловато, вот что. Задора много, а сил пока не так уж. Да и масса меча не столь велика, чтобы так им орудовать - не убила она супостата. Но насколько-то меч в тело воткнулся и отвлёк, чем и воспользовался Доминико, успевший ещё учтиво кивнуть, благодаря за помощь, прежде чем перешагнуть труп и избавить Якобо от последнего противника.
  Вот же ведь, а? А как мне спасибо сказать - так фиг. Хотя, они же рыцари, чего им какого-то служку благодарить? Вот прекрасную даму, даже если это пискля малолетняя - это другое дело. Тут я как думаю, у рыцарей устроено? Любезничай со всеми, кто в юбке, да благодари их всех подряд за что попало - глядишь, какая-нибудь да даст. А что пискля - так то не беда, не только вода дырочку находит.
  Вот такая куртуазия, понимаешь, и рыцарство.
  
  
  ii
  
  [Год 1263, Ноябрь 29, Шестой час]
  
  Не отдавайте неразумным людям вашего имущества, которое Аллах сделал средством вашего существования. Кормите и одевайте их из него и говорите им слово доброе.
   - - - Коран 4:1-5
  
  
  
  Я хотел помидор. Очень. Очень хотел помидор. Снежно-сахаристый на разломе. Медово-росистый на разрезе. "Бычье сердце фиолетовый". Или оранжево-жёлтый гибрид "Космонавт Леонов". Или ярко-красный великан "сибирский гигант". Или любой другой помидор, милую, безродную дворняжку огородной грядки. И картошки. Картошечки. Жареной с лучком на сале... Ох, боги, боги мои! Сало! С чесноком!! С чёрным, ржаным хлебом! Нарезанный ломоточками, на досточке, он лежит в абсолютной цветовой гармонии с розоватой белизной малосольного подчеревка. Пёрышки свежесорванного зелёного лучка завершают картину оглушительным крещендо кулинарного экстаза, в котором, судорожно пульсируя, сливаются лицевой и языкоглоточный нервы. Всё. Это совершенство, которое может быть дополнено только кружкой холодного домашнего кваса. Шибающего кисло-сладкой резкостью. Его поверхность бурлит почти микроскопическими, доморощенными пузырьками, и когда первым глотком срывается покров девственности с сакрального сосуда, его божественный пар оседает на кончике носа невесомой росой...
  - Тебе не нравится? - Салах-Махмуд поднял бровь. Видимо, я не сумел скрыть своих мыслей. - Горячее будет к ужину, но и сейчас можно разогреть что-нибудь. Думаю, баранина найдётся.
  - Не стоит, уважаемый Салах-Махмуд, - я вздохнул, выныривая из своих грёз. - Меня всё вполне устраивает. Я благодарен за угощение. Ваше гостеприимство известно далеко за пределами вашего дома, да благословит Аллах каждый его камень. Просто дорога утомила меня.
  - Да, - согласился он и отправил в рот очередной кусок, - путь неблизкий.
  Солёное мясо. Солёный сыр. Вяленые финики. Хорошо хоть в доме хозяина вина не пили. Пили сладкий шербет.
  Викинги давно уже шастают в Америку через Исландию и Гренландию - там же, на севере, всюду рукой подать - но ни помидор, ни картошки они в Европу так и не завезли. У них, в отличие от пронырливого генуэзца, сблатовавшего испанских венценосцев на аферу с коротким путём в Индию, интересы были узкоспециализированы.
  - Вода будет скоро готова, - подбодрил меня толстяк, сдвигая пониже широкий красный кушак на пузе. - Слуги не жалеют дров.
  Румийцу я завидовал. Они уже дошли до идеи удобной и практичной одежды, которая доживёт практически без изменений до самых наших дней. Синие шальвары, белая рубаха, расшитый золотом халат - хозяин дома выглядел так же, как и обычный зажиточный турок гораздо более поздних веков. Да что турки? Я в конце двадцатого века в Каттакургане в старом городе таких узбеков в каждой чайхане видел. Вот только голова у румийца босиком: ни фески, ни чалмы, ни тюбетейки.
  - Благодарю ещё раз, - сидя поклонился я.
  Нравы в Константинополе выгодно отличаются от таковых Фиренцы: в ходу была хоть какая-то гигиена. Нет, вопреки моим представлениям о средневековой Европе, совсем уж грязью там никто не зарастает, по крайней мере, в Фиренце. Умываются, конечно, время от времени. Каждую субботу все женщины непременно моют волосы. Традиция. Попу, извиняюсь за подробности, за неимением туалетной бумаги тоже стараются мыть. Есть такое. Но вот чтоб руки, например, перед едой сполоснуть - такое не, даже и не думают. А тут это - в порядке вещей. Да ещё лимона добавят. То ли для антисептики, то ли для вкуса. А может - так, попонтоваться. Вот, воду мне в бассейн греют, не хала-бала.
  - Ты необычный франк, - заметил Салах.
  - Да?
  - Я много ваших видел, - он задумчиво - или неодобрительно - покачал головой. - Вам наши обычаи непривычны. Сидеть на полу, а не за столом, например. Или вот, омовения. Не делают так у вас. А для тебя это словно привычно. Речь, опять же. Говорить по-нашему ты хоть и не умеешь, но только словами. А в остальном - ты как мы.
  - Наверное, потому, что я не франк, - с вежливой улыбкой пояснил я. - Я фирентиец.
  - Какая разница? - удивился он. - Разве ты не католик?
  - Католик, - эта ложь уже привычна.
  - Значит, франк, - резюмировал он.
  Я мысленно вздохнул. Франк, так франк. Действительно - какая разница? Мне, по крайней мере, никакой.
  Сквозняком подняло занавеску, потянуло прохладой.
  - Осень, - словно извиняясь заметил Салах-Махмуд. - Скоро совсем холодно станет. Приказать перенести еду во внутренние покои?
  Это да, осень. За полощущейся на ветру занавеской - пустая терраса. Мраморное море - далеко внизу, за балюстрадой - потеряло синь, посерело, покрылось злыми, пенными мурашками волн, словно погрузилось в беспокойный, тревожный зимний сон ёжика.
  - Не беспокойтесь, уважаемый Салах-Махмуд, - я улыбнулся ему. Было действительно несколько холодновато, но зачем озадачивать хозяина лишний раз? - У нас уже холоднее.
  - О, Аллах... Как вы только можете жить в таком климате?
  Я едва удержался, чтобы не хмыкнуть. Это было бы совсем неуважительно. Холод... Это в Италии-то! Тебя бы, хурмы ты кусок, в наши широты, в край шестимесячной зимы.
  - Дело привычки, - поделился я. - Человек ко всему привыкает.
  - Это не привычка, - не согласился хозяин. - Я бы, например, никогда не привык бы. Но Аллах, в его неизбывной милости, сотворив Землю, каждому своему творению определил и место в подлунном мире, сообразно его свойствам. Рыбе - воду, птице - небо. Варварам - холода и мрачные леса, правоверным - солнечные горы и горячие пески. Не думай, что я хочу тебя оскорбить...
  - Ну что вы, уважаемый Салах-Махмуд, - я поднял обе руки и опять улыбнулся. - Я согласен с вами. Каждому - своё. Христианину - церковь, мусульманину - мечеть. Нищему - лачуга, богачу - дворец... Кстати, я как раз хотел вас спросить, если можно?
  - Спрашивай, - разрешил он разжевывая финик. - Что смогу - скажу.
  - Не удивительно ли, что уважаемый Кей-Кавус [Изз ад-Дин Кей-Кавус (1234 - 1280) румийский (сельджукский) султан в 1245-1256 и 1257-1261. По матери-гречанке, внук константинопольского священника. С помощью византийцев воевал за власть с младшими братьями. В конце концов проиграл и сбежал ко двору Михаила Палеолога. Ближе к 1265 г был фактически под домашним арестом. В 1265 г выигравший гонку за султанство Рукн ад-Дин Кылыч-Арслан IV почему-то простил его и упросил монгольского лидера Берке освободить своего старшего брата. Монголы совместно с болгарами устроили поход на Константинополь. Кей-Кавус был освобождён и прожил остаток жизни в Крыму в подаренных ему владениях неподалеку от нынешнего Севастополя] нашёл убежище у христианского владыки? Как я слышал, он долгое время имел сношение с мамлюками, братьями по вере. Так почему Константинополь? Ведь Его порфироносное величество воевать с Румийским султанатом не будет, а вот мамлюки не раз выступали на стороне Кей-Кавуса.
  Салах тщательно прожевал финик и долго задумчиво смотрел на меня.
  - Мамлюки... - наконец произнёс он. - Мамлюки далеко, а Михаил вот он, рядом. Да и толку с мамлюков? Пока есть власть и золото, они всегда готовы пролить кровь, желательно не свою, но Кей-Кавусу сейчас платить им нечем.
  - А Михаилу тогда какой интерес?
  - А с Михаилом Кей-Кавус - они знаешь, как? С Михаилом они вот так, - он потёр боками указательные пальцы, вздохнул. - Ласкарис [Фео́дор II Ла́скарис, никейский император в 1254-1258 гг. Его дочь, Ирина Ласкарина, вышла за болгарского царя и всю жизнь самозабвенно ненавидела Михаила Палеолога за то, что тот ослепил её младшего брата и постоянно пыталась склонить мужа к войне с Византией. Говорили про неё, что неглупа и совсем даже не уродина. До старости не дожила, возможно и случайно, а вот брат её ослеплённый, кстати, надолго пережил свою любящую сестру] очень Палеолога не любил, даже боялся. Да.
  - За что?
  - За что... За то, что Михаила народ и знать любили. Да и солдаты ему верили. Да. Под его началом воевать было - как особый почёт. Что ни сражение - то победа. Да и щедр он был. Золота не жалел. Да что там, - румиец махнул рукой. - Было чего Фёдору опасаться. Не раз его казнить хотел. Да и не только он. Даже отец Фёдора, Иоанн, хотел, да не смог.
   Какой, однако, пронырливый у византийцев император получился.
  - А что ж так?
  Мусульманин тоненько хохотнул: словно дверь проскрипела, открывая вход в забавную историю.
  - Лет десять назад донесли Иоанну, что Палеолог заговор готовит и свергнуть его хочет. Было то, конечно, не здесь, Константинополь был ещё латинским, а в Никее. Правда готовил заговор или оговорили его - только Аллах сейчас знает. Ничего следствие не доказало, да. Тогда Иоанн решил сделать всё красиво: созвал вельмож, знать, священников и самого главного своего христианского священника, Фоку, убедил начать испытание по древним традициям - божий суд устроить. Раскалили железо и предложили Михаилу взять его в руки. Если не останется на руках ожогов - невиновен, останутся - казнить. Хе-хе... Знаешь, что Михаил ответил Фоке? Я, говорит, человек грешный, чудес не творю, но ты-то человек божий, святой. Ежели, говорит, советуешь мне такое, то облачись в одежды, в которых господу нашему предстоишь, да своими руками, коими к святым мощам прикасаешься, то железо мне подай. Возьму, говорит, железо из твоих рук, не побоюсь, и пусть господь откроет истину.
  - И что священник?
  - Фока сказал, что то - обычай варварский, языческий, а он, как христианин и митрополит, участвовать в таком не может. А Михаил сказал: "Так и я христианин и римлянин, а не варвар, что ж ты мне такое предлагаешь? Пусть меня судят по римским законам". Фока согласился, что это разумное требование и все его поддержали. Я же говорю: любили Михаила. Все обвинения с него были сняты. Ничего Иоанн сделать не смог, да.
  Вот... Но Ласкарисы от своего не отказались, конечно. Постоянно искали, как Палеолога извести. Года через четыре после той истории, его снова обвинили в подготовке мятежа и уже Фёдор приказал его ослепить. Михаил тогда в Вифинии был. Оттуда со своим войском и ушёл в Рум, к Кей-Кавусу. Тогда - какая судьба, о Аллах! - Кей-Кавус правителем был, а Палеолог - беглецом. Так началась их дружба, да. Михаил у Кей-Кавуса даже войсками командовал против монголов. Потом и Палеолог себе трон взял, но и после не раз они друг к другу за помощью обращались и ни разу отказу друг другу не давали. Так что, где же ещё бывшему султану было искать убежище, как не здесь, да? А вера... У правителей одна вера, один бог. В этом нет меж ними разницы. Кей-Кавус сын мусульманина и христианки. Хулагу, монгольский язычник, хотел казнить Кей-Кавуса, после того, как он напал на своего брата, Кылыч-Арслана, но простил его. А всё почему? Его попросила об этом любимая жена, Докуз-хатун, христианка. А кто сейчас дети этих язычника и христианки? Мусульмане. Да.
  
  Я пошевелился на подушке. Ноги, всё-же, затекали в таком положении. А Салаху - ничего.
  Итак, Кей-Кавус - потерял власть. Чудо, что жив остался. Редко такое случается. Тут в Константинополе он, я думаю, не просто так сидит. Не может он планов не строить. От султанства отказаться? Да ладно! И если Михаил его приютил, то на что-то же тоже рассчитывает? Или просто по старой дружбе, как меня Салах убеждает, помогает? Вот именно. Император. Султану. По дружбе. Да.
  Мне, если на то пошло, плевать. У меня другие проблемы: мне селитра нужна. Про селитряные ямы я слышал, но как в буквальном смысле сделать из говна конфетку, то есть практически добывать селитру из навоза, я не знаю. Приходится полагаться на поставщиков. Взять её, кроме как у румийцев, на сегодняшний день негде. Даже те её из Индии тащат. Вроде есть что-то то ли в Кастилии, то ли в Арагоне, но не в промышленных масштабах. В промышленных - только Индия. Мамлюки [Мамлюкский султанат - государство на Ближнем Востоке с 1250 по 1517 гг на базе Египта. Активно срался со всем миром: крестоносцами и турками, арабами и евреями, монголами и греками. Разницы по вероисповеданию не делали. В 1261 году султанат захватил Мекку и Медину. Иногда, парадоксально, союзничали с крестоносцами] уже научились применять порох, но, во-первых, такой продукт мне не нужен, баловство это; а во-вторых, ни сам порох, ни его компоненты они на продажу не выставляли. В доступном мне зарубежье больше в нужных мне количествах селитру взять было негде. Даже Восточный Рим пока без этого полезного химиката обходится. В Индию же ехать далеко, да и монгольские владения никак не миновать. А монголы сейчас - совсем не лучшие друзья Советского Союза. Вобщем, Рум, только Рум. А это вопрос уже не только коммерческий вырисовывается. Не так давно мамлюки дали монголам просраться [Битва при Айн-Джалуте 3 сентября 1260 г], и генуэзец, подавший мне идею где найти селитру, клялся, что они палили по коннице Китбука-нойона из каких-то огненных труб, чем повергли доселе непобедимых монгольских воинов в смятение и обеспечили победу сборной солянке оборванцев-любителей над профессиональной командой мировой военной элиты. Таковой факт заставил некоторых стратегов и политических деятелей призадуматься. Думать они, конечно, будут ещё очень долго, но уже сейчас закупки опасного зелья в больших количествах мимо высших эшелонов власти в Малой Азии и на Ближнем Востоке не пройдут. Это раз. Два: платить нечем. То есть нету денежек. Почти совсем нету. Перед отъездом мне пришлось чуток вникнуть в финансовое положение мессера Уберти, и я ужаснулся. Почти полновластный хозяин богатейшего города Европы был нищ. Не в личном плане, конечно, а как правитель. Тут он средств почти не имел. Налогов не было от слова совсем. Их не "не платили", их просто не существовало. Вместо этого была масса каких-то акцизов, которые шли в цеха, в коммуны, ещё куда-то, и почти не контролировались верхушкой городской администрации. Были ещё пошлины, но такие микроскопические, что лучше не надо. Нет, правда не надо. Пошлина менее одного процента - это о чём? Фарината на моё замечание по этому поводу сказал, что попытка повысить до, в пересчёте, полутора (!) процентов была, но закончилась чуть ли не войной. В Фиренце идея, что народ должен государству что-то платить только потому, что оно, государство, у них есть, распространения и поддержки пока не получила, а власти пока не могли народ в такой необходимости убедить. С тех пор никто даже и не заикается о таком кощунстве. Тем более сейчас. Казна традиционно пополняется испытанным средством: поиском врагов и отъёмом их владений и имущества, с последующей перепродажей отнятого. И так по кругу. Простой народ это практически не затрагивает, поэтому тот и не парится особо, поскольку и так живёт натуральным хозяйством и не каждый пейзанин вдали от городов в своей жизни видел хоть одну монету. Был ещё один относительно стабильный источник дохода: штрафы, но его активно разворовывали судейские. Я предложил потрясти церковников, ведь терять-то нам всё равно нечего, пусть делятся, вражины. Они ж, в отличие от светских властей, уже тысячу лет как додумались стричь десятину звонкой монетой и не бедствуют. Но эта идея не прошла: игра имеет свои правила и даже римский папа старается из берегов не выходить. Но если спровоцировать - выйдет, а словить от него интердикт никому не хочется. Вообще, да - тут такие бабки, что попы за ради них самого Господа Бога от церкви отлучить будут готовы. Я тогда поинтересовался, нельзя ли найти такого епископа, который плюнул бы на отлучение, не может же не существовать такого в природе. То есть в природе-то может, но среди людей-то? Над этим мой патрон задумался. Наверняка найдёт где-нибудь в Германии. Там, в мешанине их королевств, герцогств, и графств, где каждый озабочен своей независимостью, таковой точно должен быть. Кроме того предложил составить земельный кадастр, а то ведь бардак. Фарината осведомился насчёт нахрена таковой нужен. Кому надо, дескать, тот свои бумаги имеет, а так целый архив создавать, что недёшево. Наивный, да? В том-то и дело, что недёшево, чучело! И чем дороже, тем лучше. С дешёвого-то нам и взять будет нечего. К тому же за регистрацию мы заставим землевладельцев платить. И чем крупнее владение, тем больше. Землепользователям - в колонну по одному, ать-два, и тоже регистрироваться. И каждый шаг с землей - только через кадастр. Аренду, субаренду, продажу, передачу в наследство, и так далее. За наличный расчет. А нет - пожалуйте в Стинке, мать её так. Ибо закон. И это никакие не налоги и не пошлины, не надо тут! Эта идея прошла. Как и ещё по мелочи, где деньги взять, точнее у кого и как. В отдалённых планах: ограничить вольницу коммун и прибрать к рукам цеха. Нет, была б эта система действительно демократией, то есть властью народа, я б и не против. Но весь этот политико-экономически-юридический бардак с многократно наслаивающимися друг на друга и конфликтующими правами, обязанностями, привилегиями и свободами каждого царька в своём переулке имел к демократии такое же отношение, как президентские выборы в... Зимбабве* (не к ночи будь упомянута). В Фиренце царил беспредел и разгул олигархической олигократии, организованный так, что хоть какими-то правами, тем более избирательными, пользовалось хорошо, если процентов пять очень жирного населения. И мне это не нравилось. Если уж свободы всё равно нет и не предвидится, так давайте доступ к кормушке будет иметь один - ну, плюс ещё и я - а не несколько тысяч.
  
  Кроме силовых методов пополнения казны путём отъёма части средств у населения, нужно было ещё и своё, независимое от цехов производство налаживать. Когда-нибудь мы и к цеховикам в карман лапку засунем, естественно, но пока по этой лапке можно и получить. А вот своё - это своё. Сделаем с нуля. Пока не знаю, что именно. Только общие идеи. Я не инженер и не технолог. Но вот, например, свечей нет. Вернее, есть, но из натурального животного жира, слепленные вручную, и уж не знаю, из чего там фитиль. Безобразие. И потенциально - золотое дно. Парафина я не получу, это однозначно, чистого стеарина тоже, но воск пчёлки делать уже научились, причём бесплатно, только собери. Да и стеарин не такая уж проблема на самом деле. Я не химик, но зато ж как-никак медик, то есть врач. Сиречь, существо изначально высшее, закончившее специальное учебное заведение, и органическую химию я не просто сдавал, а, к сожалению, пересдавал после того, как меня доцентша наша внаглую завалила на экзамене и пообещала из института выпереть. До сих пор многое помню. В том числе, как из дихлофоса нервно-паралитический газ в домашних условиях изготовить. А тут - стеарин. Его, в крайнем случае, для ускорения процесса, можно из мыла добыть, хоть и качество, конечно, будет ещё то. Что ещё? В ткани нас не пустят, это ясно. Всё, что связано с тканевым бизнесом - производство, окраска и так далее - тут монополисты Лана и Калимала. Но вот производство готовой одежды - это для местных может быть откровением свыше. Обувь на разные ноги - тоже. Мне тут даже знать ничего не надо, мои будут только идея, деньги, и крыша. Керосина ещё из "земляного масла" выгнать можно и керосиновую лампу склепать. Наверное. С помощью моих читов и умений, которые мне так советовала развивать Лила. Короче, даже не будучи инженером, при поддержке сверху кое-что для пополнения бюджета сделаю.
  Но это процесс небыстрый. Пока средств практически нет. Надо какой-то бартер искать. А для этого нужен кто-то, у кого есть то, что нужно мне, но которому может быть нужно и что-то от меня. И это не действующий румийский султан во всём блеске своего величия. Тому уж точно от меня ничего не нужно.
  
  - Уважаемый Салах-Махмуд, а как вам удалось сделать так, что Кей-Кавус примет меня уже так скоро? Всё-таки он очень значительный человек. Нет, я очень рад, очень! Но это немного неожиданно... Что может значить такая спешка, как вам кажется?
  Толстяк слегка вздохнул. Понять его можно: одна сторона в переговорах представлена серьёзным мужчиной, воином, полководцем, претендентом на корону - или чалму - румийского султана, а с другой - ребёнок, пацан. Вообще никто. Но, почему-то, человек Манфреда, союзника (насколько он может быть союзником) императора Восточного Рима, послал именно его, то есть меня. Не доверять, не принять - будет неуважение, а то и явное оскорбление. Принять за ровню... как принять-то? Пусть взрослеют тут рано, и, бывало, в таком возрасте люди войска в бой водили [Например, в 1262 г гвельфы Флоренции звали герцога Швабии Конрадина возглавить военную кампанию против короля Обеих Сицилий, Манфреда. Конрадину на тот момент было 10 (десять) лет. А к 15 годам тот уже безо всяких приглашений вовсю воевал с Карлом Анжуйским], но право стать на один уровень ещё доказать надо. Или родиться на порфире.
  - Сиятельный Изз ад-Дин, - осторожно начал Салах, - сейчас не столь стеснён во времени... как некогда.
  Ну, это понятно, занятость султана и изгнанника не сравнить. Но всё же это не ответ. Помурыжить хотя бы денька три - это ж обязательная программа, продемонстрировать свою важность и незаинтересованность, поднять себе самоуважение и настроение, полюбоваться собой, да и окружающим показать, чьи мухи в сортире говно жрут. Хотя стеснённость во времени - оно понятие многосмысловое. Он вполне может быть стеснён во времени в плане возвращения себе короны. Или чалмы. Потому и спешит. Вопроса чего он, бывший султан, хочет, даже не стоѝт: это и так ясно. Вопрос: каким боком к этому я? Ну, в смысле Фарината, конечно.
  - Даже и не знаю, - я вернул Салаху вздох, - к лучшему ли это для меня. Но в любом случае желаю сиятельному, - хорошо, теперь знаю, как его называть, а то всё "Кей-Кавус" да "Кей-Кавус", - исполнения его желаний, да пошлёт ему Аллах удачу во всех его делах.
  Салах согласился с таким пожеланием, и ещё минут пять нахваливал человеческие качества бывшего румийского босса. Если ему верить, то, потеряв такого правителя, земля румийская должна была не просто оскудеть, там даже трава уже не должна расти, лягушки не квакать, и тараканы от горя сдохнуть. Я, естественно, вежливо соглашался. Но не более. Думаю, Салах пытался от меня услышать больше, нежели обычное христианское сочувствие к бедам несчастного Изз ад-Динчика, и пару раз у меня автоматом чуть не вырвалось что-то конкретно по его реконкисте, но я сумел удержать свою пасть закрытой. Я, может, лицо и неофициальное, но кто его знает, как они потом это подавать будут, опустив, для кратости меморандума, мой возраст. Этот уровень политики не про меня. Мне селитра нужна. Всё. Точка.
  
  Селитрой банковал не Кей-Кавус, а как раз-таки Салах-Махмуд, но кому-то из них (или даже некоему третьему лицу) понадобилось, чтобы я встретился с бывшим султаном. Возможно, и даже скорее всего, нужно это им всем, сколько бы их ни было. Вот в чём именно интерес румийского деляги - это еще один и отдельный вопрос. Встреча с Изз ад-Дином была оговорена заранее, но не со мной, разумеется, а на высоком уровне, и я так понимал, что селитра - селитрой, а политика - политикой. То есть я буду есть котлеты, а ди Тавольи - отгонять от меня мух. И меня кесарево касаться не будет. Включая всякие там аудиенции у венценосных особ. Однако же это было первое, что Салах сообщил мне после того, как встретившие нас в порту слуги привели в его дом. Заметив наше недовольство, он поспешил нас успокоить, что бывший султан примет нас уже завтра. Потом я был приглашен отдельно на бизнес-ланч. Откуда-то Салах-Махмуд уже знал о распределении ролей в нашей компании, и Бокку с ди Тавольи сразу же проводили в их покои. Остальным рыцарям, кроме троих тяжелораненых, включая Ладо, отвели общую комнату. Размещение четырёх женщин затруднений, вопреки моим опасениям, тоже не вызвало. В покоях Бокка только с любопытством огляделся, а седоусый рыцарь подарил мне тяжёлый взгляд. Это не было проявлением недовольства - вояка на удивление легко принял отведённую ему Фаринатой роль при мне. Наоборот, мне кажется, он искренне переживал то ли за меня, то ли за порученное дело. Я это понял три месяца назад, когда, с большим обозом и толпой народа вернулся в Трамонтану из города. Ди Тавольи тогда меня тепло встретил. Как он орал, ребята, как он орал! Это надо было слышать. Это было божественно! Не, в прямом смысле: божественно. Ибо, как оказалось, мат итальянский - он существенно отличается от мата русского и немецкого. Он божественен по своей сути и содержанию. В нём нет русской эротичности и немецкой фекалофилии. Нет. Он завязан на высшие, небесные сферы, на личности иного уровня, конкретно: на нежно любимую деву Марию. В тот момент я узнал от мессера ди Тавольи, что тоже являюсь практически богом, поскольку, фактически, единоутробный брат Спасителя, правда, зачатый уже не совсем непорочно. Совсем порочно, если уж говорить откровенно. И от осла. Далее была выдана характеристика самой деве, которая, оказывается, состояла в долгих и - тут неожиданно - беспорядочных связях с нищим отребьем всех портов о которых он только слышал, с разными представителями животного мира, в том числе как в-одиночку, так и в составе группы лиц и по предварительному сговору, ну и, до кучи, в кровосмешении понятно с кем. Короче, если по Фрейду - чистая сублимация. Из чего я, кстати, делаю вывод: все итальянцы хотели бы её трахнуть. И бесятся, просто на говно исходят, что её вообще никто не. И никогда.
  
  В доме у румийца мессер ди Тавольи был недоволен разве что тем, что не сможет контролировать ход беседы. Я, если честно, тоже не был рад предложению толстяка-хозяина. Мне с ди Тавольи было бы спокойнее. Но свои намерения Салах показал ясно и настаивать было бы грубостью.
  
  С хозяином мы разошлись по нулям: и я ему не сказал ничего конкретного, но и он не выдал, зачем нас хочет видеть лепший кореш византийского императора.
  
  Бассейн был одно название - так, ванна метра три на четыре, правда мраморная. Да и вода была чуть более, чем просто теплая. Соблазнительных служанок, готовых потереть спинку и так далее, мне не приложилось. Впрочем, вполне вероятно, что просто по моему малолетству. Мессеру ли Тавольи они наверняка потерли. Бокка от водных процедур со служанками отказался.
  
  Перед сном правая (вооруженная) рука Фаринаты приперся ко мне в номер выяснять, о чем шла речь на моём обеде с хозяином.
  - Он как-то связан с Изз ад-Дином, - выслушав мой отчёт, ди Тавольи прошёлся по комнате, цокая по мрамору подбитыми железом пятками. - Плохо, что мы не знаем, как. И не знаем, что ему нужно.
  Ну, со вторым - это не сложно. Подумаешь, бином Ньютона! Чего это - "не знаем?"
  - Думаю, - поделился я, - что нужно ему то же, что и всем торговцам, мессер.
  - Золото? - догадался силовик. Ум, мощностью в две лошадиные силы (c).
  - Золото. И это же связывает его с беглым султаном. Наверняка он рисанулся крутым с мощной крышей и теперь хочет в этом оффшорном гешефте свой процентик интереса отжать.
  - Чe... чего?
  - Мммм... Думаю, мессер, что Салах выступит перед Кей-Кавусом этаким спасителем, нашедшим ему помощь, и потребует за это платы. И с нас сдерёт деньги, и с султана. Впрочем, с султана может взять борзыми щенками... Ну, не напрямую деньгами. Мало ли, как султан своего спасителя отблагодарить может? Причём Салах постарается сделать так, что ему все будут обязаны, а он ничем не рискует. И даже копейки... м-м... четверти денария не вложит.
  - Помощь Кей-Кавусу... - рыцарь покачал головой. - Что он ищет поддержки - это ясно. Но вот что ему нужно от Тосканы? Разве что - связь с Манфредом. Но тут возникает проблема с Палеологом...
  - Балдуин? - уточнил я [Балдуин II де Куртенэ, последний император Латинской империи до 1261г, одновременно маркграф Намюра - владений на территории современной Бельгии, по территории больше его империи. После победы Михаила Палеолога, Балдуин при помощи венецианцев бежал в Неаполь. Всю оставшуюся жизнь он пытался набрать армию для отвоевания своих владений. Во Франции он помощи получить не смог. Единственным правителем, способным помочь в возвращении утерянной империи, Балдуин считал короля Сицилии Манфреда.] В политических реалиях, как и в персоналиях и в подоплёке многих событий, я всё ещё разбирался слабо.
  - Манфред не мог не предоставить ему убежище, - пояснил ди Тавольи, дёрнув щекой, отчего правый ус встопорщился. - Король Неаполя всё-таки католик и рыцарь.
  Это да, не мог. Если всё, что про него тут говорят правда, то он придурок, помешанный на чести, слове, долге, и прочей средневековой фигне, которой даже сейчас никто значения особо не придаёт. Единственно, поговаривают, что смерть племянника Конрадина, законного наследника Фридриха, до которой он был лишь регентом, не обошлась без его участия.
  - Только теперь у всех проблемы, - то ли спросил, то ли прокомментировал я. Проблемы, которые, по ходу, никому не нужны. Рыцарь кивнул:
  - Это так. И поэтому за спиной Изз ад-Дина может стоять Палеолог.
  А вот это уже было бы плохо. Палеолог - не Манфред. Это совсем другой типаж. Продуманный, хитрый, властолюбивый, и беспринципный. Он того романтика с потрохами сожрёт. И его просчитать нам нереально.
  - Палеолог, который ищет выходы на Неаполь...
  - Возможно, - согласился ди Тавольи. - А возможно и нет. Может быть, Палеолог хочет просто устранить угрозу в лице Балдуина и поставит ультиматум. А может, Кей-Кавус тут сам по себе.
  - Кей-Кавус в любом случае сам по себе. Я тут наслушался от нашего доброго хозяина... Все уверены, что султан с императором дружат, но не обращают внимания, что это всегда дружба против кого-то ещё.
  - Ну и что?
  А, ну да. Забыл. Тут же дружбу пока по другому не понимают, хотя уже даже литература про высокие идеалы появилась соответствующая, и в головах у местных - каша: вроде понятие настоящей дружбы уже есть и абстрактно воспринимается как надо, но вот на личном уровне в практическом применении они всё ещё дремучие язычники. Выгодно - невыгодно, и не более.
  - Только то, что такая дружба легко станет враждой, стоит только поменяться интересам. Или партнёрам. Какая же это дружба тогда, мессер? Впрочем, дело не в этом, а в том, что они оба это знают.
  - Что с них взять, - на полном серьёзе кивнул ди Тавольи. - Они не рыцари, а правители. Хотя вот Манфред...
  - Это значит, - невежливо перебил я начинающееся славословие королю-рыцарю, - что Кей-Кавусу совсем не выгодно усиление Михаила, в том числе и через укрепление его связей с его величеством Манфредом.
  - Хм... это получается, что если, - правый указательный палец ткнул влево, - то... - левый указательный обкрутился вокруг правого и показал вправо, - Кей-Кавусу Балдуин выгоден?
  - Ага. Ведь за Балдуином может стоять вся католическая Европа... Вряд ли такое случится, но ведь может. И пока жив Балдуин, такая угроза будет всегда. И Константинополю будет нужен спокойный и крепкий тыл в лице Кей-Кавуса. Что значительно повышает значимость сиятельного на местном политическом горизонте... И чтобы он упустил такой шанс? И если мы с вами это понимаем, мессер, то Михаил уж тем более.
  - Значит, этот бывший султан действует за спиной Михаила...
  - Не внаглую, конечно, но да. Наверняка. У него выхода другого нет.
  - А Михаил об этом знает...
  - Даже к бабке не ходи.
  - И ничего не делает?
  - Делает, конечно, но тоже не открыто.
  - Дьявол! Почему? Я ничего не понимаю!
  - Потому, что они знают, что нужны друг другу, как воздух, а интересы у них разные. И кроме друг друга у них никого нет. Интересно то, что у Кей-Кавуса руки, несмотря на худшее положение, развязаны куда более, чем у Михаила.
  - Ну, это понятно - Михаилу куда больше чего терять.
  - И это тоже, но не только и даже не столько. Но нам важно другое: наша позиция в этом танце.
  - Не знаю, - нахмурился рыцарь. - Тут Симоне нужен, чтобы разобраться, а я просто воин. Но соглашаться помогать хоть кому нам нельзя.
  - Да, не хотелось бы, - согласился я. - Только вот как бы ещё так отмазаться, чтобы к нам ни у кого предъяв не было? То есть, - пришлось перевести, глядя на лицо Матиро, - отказать всем, но так, чтобы они гадить в ответ не стали. Тут думать надо.
  - Думай, - разрешил ди Тавольи.
  
  
  
   iii
  
  [Год 1263, Ноябрь]
  
  
  "Прежде люди были ближе друг к другу. Приходилось - оружие-то было только ближнего боя."
  -- Станислав Ежи Лец
  
  
  
  
  
  К Изз ад-Дину Кей-Кавусу, сыну Кей-Хосрова, мы действительно направились следующим днём. Не с утра - с утра была суета: к сиятельному посылались посыльные, принимались ответы, организовывалось посольство, согласовывалось время, уточнялось место, главные действующие лица вспоминали обязательные па протокольного политеса, второстепенным давались последние и самые последние указания, выбирались наряды. Всё то, что, с учётом реалий места и времени, должно было делаться неделями ранее но утрамбовалось в первую половину одного ветреного осеннего дня. Вобщем, да, не с утра. Но ещё до обеда удалось выйти. Это когда я заявил Салаху, что со мной будут мессеры дельи Абати и ди Тавольи и я не понимаю, почему делегация от самого Салаха должна быть больше, если говорить сиятельный собирается именно с нами. Нет ли тут каких интересов уважаемого Салах-Махмуда, о которых мы пока не знаем? Не хочет ли он поделиться? Он не хотел. А мне отвалился флорин (исходя из тяжести заработка, я мысленно приравнял единицу опыта ко флорину, то есть где-то четырём граммам чистого золота) опыта. За раздражительность, видать. Или красноречие. Стало 173. И до следующего, седьмого уровня осталось набрать 87 флоринов опыта ровно. Это, конечно, если я не буду его тратить на посторонние вещи. А я, конечно, буду. Я бы давно уже прикупил себе недостающей силы или выносливости, только очень уж скупо мне платят, чтобы бездумно разбрасываться этой валютой. На интеллект, понятное дело, я не жалел, а вот с остальным был осторожен. За три месяца, убитых на восстановление КБ Россини, активное участие в отстройке главного корпуса, организации процесса, налаживании логистики... работе с чертежами, наконец! - мне удалось доползти возможностями лишь до шестого уровня. Только и решился, что прикупить немного мудрости и ловкости, а то совсем плох был. Как пытающаяся жонглировать яйцами пьяная курица в окружении охреневших хорьков. Энергия достигла 4000 Ккал, здоровья было на пятьдесят тимофей-прокопьевичей, сила доросла до 72 Вт, почти одна десятая лошадиной, а маны стало пятьсот джоулей, кругло. Это из приобретений. Была и загадочная потеря: Лунный Клинок исчез. Хватился я его только вечером того дня, но, думаю, его у меня не стало, как только мы въехали в Трамонтану. Как так это случилось - хрен его. А вот веточка призыва Феды - та осталась. Ну да мне её и не богиня давала... Я так надеюсь, что не богиня. Выпускать сумасшедшую девку из деревяшки на территории мирного поселения я, разумеется, не выпускал, даже когда отбивались от венецианцев - не рискнул, но надеюсь, что эта гаубица тяжёлого поведения ещё там. Ну или призовётся, когда надо. И первым делом убьёт не меня.
  
  На улице было солнечно, но с севера, со стороны Чёрного моря, резкими порывами налетал холодный ветер, распахивая наши накидки и халаты мусульман. Лица морщились - ни греки, ни сельджуки борея не любили. Прижиматься же к стенам в поисках защиты от ветра толку не было. Улицу продувало, как в шланге пылесоса.
  
  - Господин не узнаёт меня?
  Я недоумённо уставился на согнувшегося в поклоне молодого мужчину, нет, скорее даже парня, остановившего меня окликом и кинувшегося к нам с улыбкой на все зубы. И - нет. Я его не знал. Был он черняв, кучеряв и замечательно носат, но выглядел скорее по-европейски, нежели по-местному, хоть и не совсем. Восточное влияние в хорошо поношенной одежде было явно заметно.
  - Констанца, господин? - незнакомец, с надеждой заглядывая в глаза, старался помочь мне вспомнить. - Дом его преподобия Ионы?
  Ди Тавольи в ответ на моё удивление переглянулся с Боккой и положил руку на меч. Незнакомец заметил. Надежда в выпуклых глазах сменилась испугом:
  - Прошу простить меня, ва... господин, я... Я обознался.
  - Ты кто? - я, конечно, не мог его знать, поскольку никогда не был в Констанце, и даже не знаю, где это. Но Ружеро-то мог.
  - Бернар, господин. Бернар из Трюи, - он снова поднял глаза. Искал на моём лице узнавание? - Не смею называться трубадуром, поскольку сие куртуазное искусство ныне почти потеряно, но смею считать себя одним из последних жогларов.
  - Говоришь, ты видел меня в Констанце?
  - Я ошибся, господин.
  Я призадумался. Обознался ли он? Ну, в принципе, возможно: внешность ребёнка меняется довольно быстро, да и ожоговые рубцы на лице, опять же.
  - Знаешь, где в нижнем городе дом Салах-Махмуда купца?
  - Нет, господин, но я могу узнать.
  - Прийди на закате, спроси Ружеро. Это моё имя.
  - Значит, Ружеро, господин? - тонкие губы тронула едва заметная усмешка.
  - Да. Ружеро.
  - Я запомню.
  - Это кто? - потребовал отчёта ди Тавольи, когда мы отошли на несколько шагов. Салах, стоявший несколько впереди со своими людьми, тоже поглядывал заинтересованно.
  - Вы же слышали, мессер. Человек обознался, - невозмутимо отозвался я.
  - Ну-ну.
  
  Оставляя по левую руку бесконечную череду арок гигантского Ипподрома, я понял, насколько велик по нынешним временам Константинополь. В Фиренце такую громаду попросту некуда было бы впихнуть. Город вообще разительно отличался от столицы победивших гибеллинов. Та - до предела функциональна и до отвращения рациональна, втиснувшая как можно больше всего в сжатое стенами пространство. Константинополь был роскошен и помпезен. Раскрашенные статуи женщин несли кувшины, махали веточками и цветами, скромно прикрывали рукой или туникой обнажённые груди, лукаво, весело, или грустно смотрели на на нас каждом углу. Такие же раскрашенные мраморные мужики являли собой образцы либо грозности, мощности, и ярости, либо убелённой сединами мудрости с воздетыми к небу указательными пальцами, либо цветущей юности в погоне за эротическими приключениями. Здесь было не в пример просторнее. Кварталы, где невысокие каменные белёные дома под красной черепицей лепились друг к другу, сменялись небольшими и малоухоженными, но всё же открытыми парками и тенистыми садами с античными фонтанами. А среди этих островков зелени возвышались настоящие дворцы. Дворцы отличались от прочих домов размерами и архитектурными изысками, но были сложены из тех же каменных блоков или кирпичей, покрыты такими же красными черепичными крышами и так же украшены в основном красным и синим геометрическом орнаментом, что и дома жителей попроще. Дворцов было немало и без лесонасаждений, вдоль улиц и вокруг площадей, как встречались и, по-видимому, общественные сады - без дворцов. Во внутреннем дворе большого дома-резиденции бывшего султана тоже был маленький сад за ажурной решёткой. Хозяин встречать гостей не вышел. Слуга проводил нас во внутренние покои. Оружие пришлось оставить при входе и моя сторта, выбранная за лёгкую похожесть на короткую саблю (однолезвийный, расширяющийся к острию клинок со скошенным обухом, около сорока сантиметров длиной, класс - простой, тип - обычный, цена один флорин), составила компанию рыцарским мечам. Встрече, как и положено, предшествовал торжественный обед. В нашу честь, я полагаю. За низким и пока пустым столом можно было разве что лежать. Сам Кей-Кавус появился величественно, в окружении слуг, в богато расшитом халате, красных сапогах с загнутыми носками, и белом тюрбане. Парень был молод по моим меркам, лет тридцати, но тут, конечно, это уже солидный возраст. И взгляд у него хищный, и телосложение, и быстрые движения под стать. Я вспомнил, что говорил о нём Салах. Жесткий правитель, отличный боец, опытный военачальник. Повоевал и с братом-конкурентом, и, когда тот метнулся за помощью к монголам, с тысячами орды Хулагу. Правда, там уже не очень успешно и трон таки потерял. Вообще-то султаном ни он, ни его средний брат Рукн ад-Дин Кылыч-Арслан стать были не должны, поскольку Кей-Хосров завещал власть не им, а младшему сыну, Ала ад-Дину, но визирь Шамс ад-Дин на волю покойного наплевал, не теряя времени женился на бывшей наложнице Кей-Хосрова, матери Изз ад-Дина, и пропихнул её сынка на тёплое местечко. Несколько эмиров, посмевших рыпнуться, расстались с возможностью думать впредь головой. И всё бы пошло по плану, но Кылыч-Арслан, средненький, тоже не упомянутый в завещании, которого тупо профукали, быстроногим куланом рванул в Каракорум, где как раз собирался великий курултай, на котором демократично, почти без жертв, каганом монголов был избран хан Гуюк. Свежеиспечённый каган, особо не разбираясь, выдал ярлык присутствующему претенденту, ибо вежливый и подсуетился, а Изз ад-Дина прокатил. Заодно, по жалобе Арслана, распорядился выдать собаку-визиря родственникам казнённых по его приказу. Потрепыхавшись ещё чуток, Изз ад-Дин вынужден был временно удалиться с политической сцены. Но, как видно, считал свою роль не до конца отыгранной.
  
  При виде меня сиятельный не смог скрыть недоумения. Даже читая поданный мессером ди Тавольи свиток - мою верительную грамоту - продолжал недовольно хмуриться, бросая на меня изучающие взгляды. Мне же было не то, что совсем плевать, но несколько так фиолетово. Не мы к нему напрашивались. Ешьте, что дают. Кстати о еде. Пока обменивались вступительными любезностями, стол быстро накрывался. Я тут, в Константинополе, честно говоря, просто душой отдыхал, после итальянских традиций: никто меня винищем с утра не заливал, завтрак был просто чудо: не поверите - молочная рисовая каша. Правда, с циннамоном, мёдом, и ещё какими-то специями. Яйца всмятку. Булочки! Пирожки с повидлом! И... ну? Да! Чай! Сыр, правда, тоже был, но тут уже ладно, пусть будет. Но завтрак завтраком, а, глядя на расставляемые на столе яства, хотелось по-плебейски сглотнуть обильную слюну. Исходящая ароматным паром тушёная баранья нога, запечёная с пряными специями птица, сочные жареные бараньи рёбрышки, куски румяной мясной мякоти непонятного происхождения на вертеле, обильно посыпанные зеленью блюда отварного риса с овощами, красные осьминоги, как варёные, так и в лимонном соке, мидии под разными соусами, креветки... Да оно только пахло так, что хотелось побыстрее соглашаться на все условия хозяина этого заведения и прыгнуть за стол... Но увы. Порядок.
  
  - Лёгкой ли была ваша дорога? - Наконец-то. Эта протокольная фраза завершала эпоху велеречивых славословий и означала переход к завершению официоза. А там и за стол скоро.
  - Благодарение Аллаху, море было спокойным и ничто не препятствовало нашему путешествию.
  - Хорошо. Венецианцы, чтоб у них животы вывернулись кишками наружу, совсем обнаглели. Да и мамлюкские разбойники, я слышал, уже заходят в Эгейское море. Не иначе, всевышний хранил вас на пути.
  - Не иначе, - согласился я. О приключении на море было решено не распространяться. В основном, мотив рыцарей был прост: с Фиренцей никто не связывается, так она грозна. Как по мне, так наивняк полный. К тому же, у нас полные карманы раненых, и тяжело. Но - о боги мои! - прокатило. Вопросов никто даже и не подумал задать. Может и с грозной Фиренцей не так глупа идея. - Разве что уже за Антикитероном пришлось возвращаться в Капсали.
  - Возвращающийся из Ахейи генуэзский купец, - пояснил Бокка, - предупредил нас о трёх галерах, рыщущих севернее Кипра. Пришлось пережидать.
  Салах едва заметно вздохнул. Изз ад-Дин ещё раз вознёс хвалу всевышнему, не допустившему нечестивцам испортить путь дорогим гостям к его дому, и предложил перейти к столу.
  - Тот генуэзец, - сиятельный вдруг вернулся к теме, не дав нам и десяти минут на дегустацию, - что, волей творца, предупредил вас, видимо, весьма отважный человек.
  Попробуйте одновременно улыбнуться, глотая кусок мяса, издать подходящее приличному обществу за столом одобрительное мычание, и подарить собеседнику учтивый, но удивлённый взгляд. Надеюсь, я не был похож на голову утки, отрубленную, когда она хотела крякнуть.
  - Купцы, - отозвался Салах, - люди не из пугливых. Особенно, когда идут за золотом.
  - Особо бояться нечего, - как бы возразил ди Тавольи. - Войны нет, а разбойники... обычное дело.
  - Для рыцарей - конечно, - кивнул толстяк. - Но рыцари на купеческих нефах - редкость, да.
  - Чтобы отбиться от кучки голодранцев рыцари не нужны. Нужно просто не экономить на обычной охране.
  Ди Тавольи до сих пор в бешенстве после атаки венецианцев на наш корабль. Из рыцарей никто не погиб, но ранены были все, а четверо - тяжело. Если бы не Мария с Паолой, наш отряд их бы уже лишился. Да и у ещё троих раны были такие, что наверняка привели бы к инвалидности, а то и смерти через несколько дней. Опять же, спасибо девочкам. А вот морячкáм досталось куда более - в живых, к тому времени, как подоспели с помощью рыцари, осталось только пятеро. Но бесило нашего командира не то, что пришлось помогать матросам вести корабль до самого Константинополя (нанимать матросов по пути купец отказался наотрез), а то, что, по его мнению, разошлись со смертью очень уж близкими краями, и всё из-за жадности купеческой. Ибо охрана явно была недостаточна ни для чего серьёзного, а зачем тогда её в принципе иметь?
  - Не все разбойники - голодранцы, а охрана бывает ненадёжна.
  - Ненадёжна охрана, набранная где попало, чтобы сберечь лишний денарий. Купцы часто жадны и расплачиваются за свою жадность своими жизнями.
  Салах засопел носом.
  - Мамлюки, да и магрибские разбойники, конечно, способны кусать только слабых, как дворовые шавки. Но вот венецианцев голодранцами не назовёшь, не так ли, рыцарь? - вмешался Изз ад-Дин. Куда, интересно, он клонит?
  Ди Тавольи недовольно скривился. Видимо, крыть было нечем.
  - После Сеттепоцци уже ни у кого нет сомнений, кто хозяин на море, да, - усмешка Салаха была почти издевательской. Кажется, мне пора дожёвывать рёбрышко и вмешиваться.
  - Я тоже слышал, что у Венеции хорошие корабли и мореходы они неплохие...
  - Хорошие? - Изз ад-Дин коротко рассмеялся. - Вы называете их "Роккафорте" просто хорошим? [Roccaforte (Сильная Крепость) - по-видимому, двухмачтовый корабль, построенный в Венеции в середине 13 в.; длина оценивается в 32-39м (126 футов), это без бака и юта, добавляющими ещё до 12 м; ширина до 12м (40 футов). Долгое время оставался самым большим кораблём мира] Да он один может разломать всё, что может выставить Генуя. Ничего похожего у генуэзцев даже близко нет.
  - Не одними кораблями решаются сражения, - Бокка почти в точности воспроизвёл заготовленную мной фразу. Кей-Кавус махнул рукой, словно отгоняя комара:
  - Э! Уважаемый Салах-Махмуд не зря вспомнил про Сеттепоцци. Там у генуэзцев было двойное преимущество по кораблям - и что?
  - А в самом деле, - заинтересовался я, - что там было? Может быть, вы знаете больше деталей?
  Понятно, что я никаких деталей не знал вообще, но не показывать же этого.
  Кей-Кавус рассказал. Оказывается, у Палеолога с Генуей был заключён договор, ещё почти три года назад, когда он только рвался к власти и нуждался в союзниках и помощи на море. По этому договору генуэзцы обещали, в случае чего, помощь, а взамен получали просто охрененную тучу привилегий в торговле на территории Восточной Римской империи, вплоть до монополии в самом Константинополе. Венецианцы, извечные конкуренты Генуи, из города были выперты. Самое интересное, что генуэзцы получили свои преференции совершенно на голом месте, поскольку со всеми своими проблемами Михаил разобрался сам, без их помощи. Но договор продолжал соблюдать, несмотря на недовольство византийских деловых кругов, которым зажравшиеся генуэзцы были уже поперёк горла. Свободы генуэзцев в Константинополе дошли до того, что они тут имели своего собственного подеста, о как. И было похоже, что к настоящему моменту византийское анти-генуэзское лобби постепенно начинало брать верх. Однако последней каплей ацетона, растворившей веру Михаила в Геную, была как раз та самая битва у острова Сеттепоцци, где что-то около тридцати венецианских галер атаковали генуэзский флот из почти шестидесяти судов под командой сразу ажнак четырёх адмиралов. Быстрым прорывом, они зажали генуэзский флагман и, захватив его натиском с двух кораблей, срубили на нём флаг. После чего большая часть флота Генуи бросилась наутёк. Осталось сражаться чуть более десятка саетт и галер, но это ничего уже не решало.
  - Нимфейский договор многим мешает, - заключил Изз ад-Дин, - и неудачи генуэзцев только доказывают, что он никогда не был нужен Константинополю. Михаил пока колеблется, но долго это продолжаться не будет. Такие слабые союзники ему не просто не нужны - это может стать его гибелью.
  Это было интересно и венецианцы реально крутые перцы получаются, но нам-то что до того? Генуя и Фиренца сейчас вась-вась, и не имеющей выхода к морю Фиренце хорошие отношения с одной из ведущих морских держав ой как выгодны, это да. Но генуэзские проблемы в Малой Азии нам побоку. Будет Михаил соблюдать договор и дальше, или нет, Генуя никуда не денется. Ну, не будут так навариваться там, да и всё.
  - У нас было впечатление, что император прочно сидит на троне, - это eсли всё, что я слышал соответствовало действительности, - а по вашим словам, сиятельный Изз ад-Дин, получается, что это не совсем так?
  - Трон тут ни при чём. Из-за Генуи у него не выходит наладить отношения с Западом. Я сейчас не выдаю никаких тайн - всем всё и так хорошо известно. На востоке - монголы. На севере - набравшие силу болгары. На западе - католики с их крестоносцами и возможным новым крестовым походом. В середине - Афинское герцогство, Ахейское и Фессалийское княжества, под боком - Эпир, сербы... Все - соседи немирные. У Михаила совсем нет союзников. Торговля - только морем, и тут он оказался связан этим договором с Генуей и теряет золото, утекающее в далёкую Италию. А толку от союза нет. Генуя не поможет ему ни против монголов, ни против католиков. Мы, сельджуки, могли бы, но сейчас правит мой брат, а он лижет монголам пятки. Михаил писал Папе, о чём - не знаю, но, думаю, на многое был бы готов пойти. Ответа я тоже не читал, только знаю, что он был... я скажу: не очень вежливым. Плохим был. К Михаилу тогда даже куропалат боялся заходить [Куропалат - смотритель дворца].
  В принципе, уже понятно, куда он клонит. Вот только причём тут моя селитра? Была бы у меня "Проницательность" повыше, может и догадался бы. На всякий случай проверил его отношение ко мне: ноль. То есть, как и большинству людей на этой планете, ему моё существование совершенно безразлично. Но хоть негатива нет.
  - Союзы великих держав - в руках великих людей, - заметил я.
  - Кха, - Салах хлопнул себя по ляжке, - а кто страдает? А страдают купцы, да!
  - Это если союзы не идут на пользу державе, - кивнул экс-султан.
  - Польза купца - золото. Богаты купцы - богата казна, да. Мудр тот правитель, который это понимает. В его стране мёд и жир текут по губам бедняков, - купец показал рукой, как это было бы здорово.
  - Золото... - вмешался ди Тавольи. - Золото мало получить - его ещё и сохранить надо суметь. Купцы могут его добыть для казны, но не уберечь, если придёт враг его забрать.
  Это он зря сказал. Кей-Кавус туда и ведёт.
  - И как же тогда беречь его, если своих сил не хватает? - хозяин довольно усмехнулся. - Увеличивать войско? Золото. Нанимать наёмников? Опять нужно золото. Строить крепости? Корабли? Что можно сделать без него?
  - Ничего нельзя сделать без золота! Войну нельзя выиграть без золота! - Салах нравоучительно поднял палец. - А значит, и без купцов, да.
  - Не видел я купцов на поле боя, - буркнул рыцарь. - Нищих, сражающихся без медяка за душой - видел, а ни одного купца - нет.
  Разговор пошёл какой-то непонятный. Рыцарь зацепился с купцом о том, кто нужнее в войне. Купец раскраснелся, Ди Тавольи всё больше хмурился. Бокка не вмешивался, методично пережёвывая кусочки мяса, но где и с кем его симпатии и так было понятно. А Кей-Кавус то и дело бросал реплики, только разжигающие спор, и, мне кажется, наслаждался моментом. Изредка он посматривал на меня и наши взгляды сцепливались, словно пожарные багры. Я на провокацию не поддавался, и ему пришлось обратиться ко мне напрямую:
  - А что думает благородный юноша? Не хочет ли он присоединиться к обсуждению?
  Я взял с блюда веточку, похожую на петрушку и отщипнул листочек.
  - Не хочет. Спор бессмысленен, сиятельный, - м-мм, пожалуй, надо пояснить, а то оскорбятся. - Это всё равно, как спорить, кто важнее для произведения на свет ребёнка - мужчина или женщина. Женщины приводят неоспоримый довод, что девять месяцев вынашивают а потом рожают они, а мужчины справедливо замечают, что без их активного участия рожать было бы некого. Так и тут. Армия без денег не воюет, но и без армии не было бы возможности зарабатывать. Надо не спорить, надо соглашаться друг с другом. Кстати, кроме купцов и воинов для войны нужны ещё крестьяне, что растят хлеб в пищу воинам, и кузнецы, кующие доспехи и оружие. Да и купцам для торговли нужны ремесленники для товаров, и корабелы, для постройки судов. О них почему забыли? Война - дело сложное.
  Я успел сжевать всю веточку, прежде, чем Кей-Кавус подал голос:
  - Очень... необычные слова для юноши... Очень.
  - Ружеро и сам очень необычный юноша, - заметил Бокка. - Если вы заметили, именно ему доверили столь важную миссию.
  - Да... - протянул задумчиво хозяин застолья, прищурившись на меня. - И теперь я, кажется, понимаю, почему.
   Да, я такой. Некрасивый, но умный. А вот чему так доволен Салах, что аж светится?
  Доедали под необременительный трёп обо всём. Разговор частенько касался местной геополитики, но хозяин больше не нагнетал. Столу опустеть не давали. Слуги обновляли блюда по мере опустошения, покуда нам уже стало некуда дышать.
  - Всё было очень вкусно, сиятельный. У вас замечательные повара. Я в жизни не ел ничего лучше.
  Кей-Кавус кивнул, принимая похвалу. По его знаку была произведена пересервировка для чая. Сахара не было, но был мёд и масса сладостей. Разговор вернулся к морским делам.
  - Жаль, что Генуя сейчас так слаба, - Изз ад-Дин отхлебнул от пиалы. - Михаилу будет трудно сохранять верность такому союзнику.
  - А я слышал, - сказал ди Тавольи, - что его величество всегда был верен слову.
  - Да... да, - экс-султан вздохнул. - Многие ему говорят в пользу Генуи... Да и я вчера с ним говорил об этом. Но есть такие, что советуют обратное.
  Ну, вот и они, намёки.
  - Хорошо, что Фиренца стоит в стороне. Её этот договор не касается, - это я, пожалуй, слишком прямолинейно сказал, но мне, всё-таки, ещё и двенадцати нет.
  Кей-Кавус улыбнулся.
  - Его величество тоже так считает?
  - Которое именно?
  - Манфред.
  - Почему он должен об этом думать? У него - свои беды.
  - У него - такие же беды, как и у Михаила. Только хуже.
  - Среди проблем Михаила были названы монголы. У Манфреда, насколько я знаю, такой проблемы нет.
  - Вместо монголов у него Рим. Это именно то, что и есть хуже. Монголы до горла Михаила ещё не скоро доберутся, у них и без него хватает, куда направить силы. Им ещё Аравию и Египет завоёвывать, которые сейчас важнее того огрызка, на котором правит Палеолог. А ведь кроме этого у них ещё впереди Индия, а позади неспокойные северные варвары.
  - Константинополь богат, богаче, чем пустыни Аравии. Было бы выгоднее начать с него.
  - Константинополь зажат в углу, со всех сторон враги. Он у монголов - как муха в кулаке: никуда не денется. Пожужжит, пожужжит - да и прихлопнут его.
  - А арабы?
  - Там много всего. У них и место есть, и союзники. Они не в кулаке, а как тараканы: не успеешь сразу всех передавить - разбегутся и снова расплодятся. На век Михаила монголам точно не до него будет. Это, конечно, - Кей-Кавус бросил в рот виноградину и довольно улыбнулся, - если забыть о нас, сельджуках.
  Вон оно как.
  - Вам, кроме как ромеев, воевать некого?
  - Да. Против кочевников идти - самоубийство. А против Константинополя они нам ещё и помогут. Сами не пойдут, но помогут.
  - Ну... тогда получается, у его порфироносного величества дела куда хуже, чем у Манфреда.
  - Были бы хуже, да хуже, чем у Манфреда некуда. Монголы сами не полезут... пока. А вот Рим... У Рима, в отличие от степняков, других врагов, кроме Неаполя, сейчас ведь нет. Я знаю, ваш Папа очень зол на Манфреда, так и думает, как его со свету сжить. И долго думать не будет. Все ваши мелкие стычки, которые вы называете войнами, они - пока жив Манфред. Не будет его поддержки - всё! - он чиркнул ногтем по горлу.
  С этим не поспоришь. Без Манфреда гибеллинам конец на букву п.
  - Папа - не монголы. У него столько войск нет, Манфреда воевать, - это я не столько возражаю, сколько думаю вслух.
  - Только поэтому тот и жив пока. Но это не надолго. Папа найдёт, кого натравить на сицилийца. И с кем тогда он останется? С Фиренцей?
  Да уж. Смешно. Фиренца хороша в разборках между городами, и то не всегда, а против того же Анжуйца точно не сила. И это если он припрётся один, а не соберёт какой-нибудь очередной крестовый поход и не подтянет хулиганов со всей Европы.
  - Фиренце тем более нечего делать в разборках на таком уровне, - заметил я.
  - Одной - нечего, - согласился экс-султан, и надолго замолчал. Я оглядел сотрапезников. Все делали вид, что их разговор не касается. А у меня опыта переговоров с бывшими султанами меньше, чем с инопланетянами. Про тех я хоть кино видел. Там Арни подал пример, как надо. А с этим так нельзя. Наверное.
  - Манфред с Михаилом прижаты спинами друг к другу, - хозяин дома не выдержал долгой паузы. - Сам Аллах, да будет благостно имя его, велел быть им союзниками. Но - увы им. Глупость человека иногда сильнее мудрости всевышнего.
  - Вот даже не сомневаюсь в этом, - искренне согласился я. Кей-Кавус весело оскалился, показав на удивление белые зубы.
  - Бывший правитель этого города, католик Балдуин, злейший враг Палеолога, нашёл прибежище у Манфреда. А если ещё Михаил откажется от договора с генуэзцами - союзу меж ними не бывать.
  - Жаль. От этого потеряют все.
  - Кроме их врагов.
  - Да.
  Помолчали.
  - А если и будет союз, - наконец вмешался ди Тавольи, - чем Михаил может помочь Манфреду?
  - Один - ничем, - тут же отозвался Кей-Кавус. - Болгары не настолько сильны сейчас, и Эпир занят внутренней грызнёй. Сербы, ахейцы, афиняне - те вообще сами не полезут. Но остаются сельджуки с монголами. Это такая угроза, что стоит у самого порога. Ударить могут в любой момент. И Михаил это знает. И золото, и воины ему нужны самому.
  - Тогда в чём смысл такого союза? - фыркнул рыцарь.
  - Я сказал: один - не поможет.
  А вот и карты открылись.
  - Сиятельный хочет сказать, - уточнил я, - что может быть ещё союзник? Не сельджуки ли?
  - Пока там сидит этот шайтан, мой брат, - кивнул Изз ад-Дин, - сельджуки враги. Если буду я - сельджуки будут друзья. И будут друзья, пока на троне я.
  - Только пока это так, - заметил Бокка. - А потом?
  - Я - кто? - хозяин развёл руками. - Я - человек. Только Аллах может знать будущее.
  - Лучше иметь друга сейчас, а там видно будет, - вмешался Салах, - чем иметь сейчас врага и не иметь будущего совсем. Да.
  - Разумно, - согласился Бокка.
  - К тому же, - добавил Изз ад-Дин, - после моей смерти на троне останутся мои дети. Мои, а не моего брата. Может, у моего сына будет в жёнах дочь Михаила или Манфреда. Кто знает? Как тогда быть врагами?
  Дальше я из разговора выпал. Мужчины ударились в предположительные детали возможных плюсов и минусов гипотетического союза, что напомнило мне обсуждение политической ситуации и выработки геополитической стратегии России на собрании четырёх штукатуров в подсобке после рабочего дня. Я же думал. И у меня не складывалось.
  - Когда?
  Четвёрка спорщиков уставилась на меня.
  - Когда? - повторил я, глядя в прищуренные глаза Кей-Кавуса. Тот словно сомневался в чём-то.
  - Через десять дней, - наконец решился он.
  - Почему мы? Нет! Можете не отвечать, сиятельный. Тут всё понятно...
  По взглядам Бокки и ди Тавольи, понятно им не было.
  - Почему так срочно? Почему именно сейчас?
  - Хулагу в Ширване, - объяснил он не отводя взгляда. - Режется с Ногаем и Берке. Какая радость, а? Степняки режут друг друга. Ха! Моему брату неоткуда ждать помощи. Что - помощи? Хулагу ещё взял у него десяток и пять сотен всадников. А монголам кого попало не дашь. Лучшие воины ушли. Ещё дней шестьдесят их не будет. Когда, если не сейчас? Но шестьдесят дней - это не много. Надо торопиться.
  - Полторы тысячи - не цифра. А остальные?
  - Или мои, или не лучшие.
  - А ваши, сиятельный, не были в числе тех полутора тысяч? Вашему брату было бы лучше именно их отдать Хулагу.
  - Было бы, - согласился Кей-Кавус. - Только как бы он их отдал, если сам до конца не верит? С каганом монголов так рисковать? Нет. Я бы тоже не стал. Со своими ещё можно как-то разобраться, а с кочевниками... Нет. Меня он не так боится.
  - Понятно. Но мы всё-таки не армия. Двенадцать мечей...
  - Не надо быть армией. Надо просто быть рядом, пока я не доберусь до Иконии.
  - Михаил даёт воинов?
  - Да, будет почти сотня, но я не могу им доверять.
  - Не верите Михаилу?
  - Ему верю. Но он сам не так давно на троне.
  Понятно... Не все сорняки ещё прополоты.
  - А своих нет?
  - Тут? Два десятка да слуги.
  - Вы хотите, чтобы мы сопровождали вас до Иконии? - переуточнил ди Тавольи.
  - Да. Вы не могли ни с кем сговориться, потому, что не знали о моих планах и ни с кем тут не общались, поэтому я вам доверяю больше, чем ромеям. И выгода ваша больше, если у нас всё получится.
  - Мы ещё ни о чём не договорились, - нахмурился рыцарь. Кей-Кавус повернулся ко мне.
  - Я тоже не совсем понимаю, - признал я. - Расклад-то ясен, но мы тут совсем не за этим.
  - Вам нужна горькая соль?
  - Да. И это всё, что нам нужно. Просто торговля.
  - Зачем она вам?
  - Оказывается, в ней хорошо хранится мясо, - пожал я плечами. - Не пропадает даже летом. Очень хороший, но редкий товар.
  - Не слышал о таком применении.
  - Надо просто правильно использовать. Но это наш секрет.
  - Может, ваш секрет - это огненный порошок? Это куда больше похоже на правду.
  - Я слышал, что она входит в состав огненного зелья, - согласился я, - но если бы нам было нужно именно оно, почему бы его и не купить?
  - Потому, что это не так просто?
  - Даже если нам его предложат - не купим. Мы не знаем пока, как его использовать. Я слышал, нужны какие-то специальные трубки... Не знаю. У нас такого нет. Тогда зачем?
  - И на что вы готовы, чтобы получить её?
  - На что готов купец ради выгоды? Может, уважаемый Салах-Махмуд поможет мне ответить на этот вопрос?
  - Хе-хе, на всё, да...
  - Кроме смерти. А то, что вы предлагаете, очень похоже на самоубийство. Добраться вооружённым отрядом до столицы государства... причём небольшим отрядом... через враждебные земли...
  - Почему враждебные? Я там не враг. Совсем недавно я был там правителем.
  - Но теперь-то нет?
  - Каждый воин, кто держит оружие, знает Кей-Кавуса! И каждый помнит: моё слово крепче камня! Если я пришёл взять власть, я её возьму! Кто-то будет верен моему брату, это так, дураков на свете хватает, но это не значит, что против меня повернётся каждый меч. Так что никакого военного похода не будет, просто переход до Иконии, а там я сам разберусь.
  Пришлось напомнить ему, что мы всё ещё не договорились и не согласились. Ди Тавольи добавил, что таких полномочий его сеньор ему не давал, и тот десяток охраны, что при нас, может запросто отказаться, даже если мы согласимся. Их найм и оплата не подразумевали марши до столицы недружественного государства. Бокка под конец предложил прямо сказать, что будет, если мы откажемся. Тут Кей-Кавус взял тайм-аут. После обеда, заявил он, нам всем необходим небольшой мирный отдых. Дабы в полной мере ощутить прелесть мира, созданного всевышним. Не отвлекаясь на суету. Меня хозяин предложил проводить лично, но насладиться негой не дал.
  
  - Если Михаил изгонит отсюда генуэзцев, - сказал он мне после того, как провёл через внутренний сад в полусумрак окружающей двор галереи, - это будет плохо.
  - Генуэзцам? - уточнил я.
  - На них мне плевать. Вот так! - он показал, как. - Скажу тебе так, франк: мне будет плохо. Ты и сам понял.
  - Понял, - я кивнул. - Но хотелось бы понять больше. Мы несведущи в местных делах.
  - Всех дел тут не поймёшь, - он покачал головой. - Это Константинополь. Всё перепутано. Как Михаил разбирается - не знаю. Да он и не разбирается, наверное. Но что нам с тобой важно: генуэзцы должны остаться.
  - Какой ваш-то интерес, сиятельный?
  - Нужно, чтобы Михаил с Манфредом подружились, вот какой. Не понимаешь? Ха, ещё бы. Уйдут генуэзцы - придут венецианцы, за ними - другие и главный ваш, Папа.
  - Это похоже на библиотеку, - сказал я, останавливаясь в проёме заинтересовавшей меня комнаты. - Не думал, что вы увлекаетесь.
  - Библиотека, - подтвердил Кей-Кавус, - но не только. Заходи, посмотри.
  Внутри было ещё темнее, но немного теплее.
  - Чем плохи венецианцы для вас, сиятельный? Что одни франки, что другие...
  - Ты прав, вы мне безразличны. Мне нужна помощь Михаила.
  Я покрутил всё и так и этак и, наконец, дошло до меня. Всё ж ведь действительно на поверхности лежало. Я про это ещё вчера после разговора с Салахом мог догадаться.
  
  В библиотеке были не только книги. Книг было мало. Просто их было видно от входа, вот и привлекли моё внимание. Много было другого: в углах и простенках стояли копья, алебарды, секиры, и прочее длиннодревковое оружие; какие-то образцы были довольно простыми, некоторые отсвечивали полированными лезвиями, на которых виднелись узоры, многие имели цветные бунчуки. Клинковое оружие висело на настенных коврах, стояло на аккуратных подставках и в оружейных стойках. А справа у стены в плоском открытом ящичке, на красном бархате лежало просто чудо. Я даже не ожидал такое увидеть.
  - Можно? - я кивнул на неё подбородком.
  - Понравилась? Возьми, попробуй, - разрешил хозяин.
  И только я дотронулся до неё...
  
  Атеш.
  Класс: отличный.
  Тип: раритетный.
  Урон: 35
  Свойства: Ловкость +3; Ярость +2; Шанс крита +10%.
  Требования: Энергия 1000 Ккал, Сила 50 Вт, Ловкость 3
  Минимальная цена: 28 фл.
  
  Это была сабля, но не совсем: гарда простая, крестовая, рукоять из светлого рога с клювовидным навершием, отделана серебряными и бронзовыми (или золотыми?) накладками, но главное - не сильно изогнутое лезвие около восьмидесяти сантиметров. Оно, шириной в три пальца, было волнистым! Не целиком, как фламберг, а только режущая кромка. Волны были не покатыми, а острыми, к острию учащались и мельчали, превращаясь в зазубрины, и появлялись на обухе тоже. Долы отделаны серебряной насечкой. У основания клинка - тёмное, почти чёрное травление, рисунок похож на растительный орнамент, далее вязь переходила на обух и шла почти до острия. Невероятной красоты предмет. Но важнее всего - это была именно сабля, а не меч, к которому у меня были штрафы. Я ж саблист, а не мечник. Вот и встретились, "Огненная" [ateş kılıç - огненная сабля (тур.)], а я уж и не чаял. Золотистые или даже позолоченные ножны, покрытые густой мелкой чеканкой, лежали рядом с обнажённым телом этой красавицы. Положить её обратно в её кроватку красного бархата у меня не было сил. Второй раз в жизни, я влюбился.
  
  - Понравилась? - повторил Кей-Кавус, - Если согласен мне помочь - она твоя.
  Не отвечая на глупые слова этого человека, я схватил ножны и поспешил спрятать наготу моей Атеш от посторонних взглядов. Её могу видеть только я. Остальные созерцать её ослепительный блеск будут только в последний миг перед смертью.
  "Идиот, - думал я, - какой же он идиот! Выпустить из рук такое чудо! Нет, я никому и никогда тебя не отдам!"
  
  Как это и бывает со всяким влюблённым, одержимый предметом своей страсти, я мог думать только о ней и хотел как можно скорее остаться с ней наедине, обнажить её, прикоснуться к её изгибам, ощутить в руке тяжесть её тела, доверчиво ложащегося в мою руку. Как и для всякого влюблённого, всё, что стояло между мной и моей возлюбленной, стало досадными, а то и раздражающими помехами, которые я стремился устранить как можно быстрее и любой ценой. То, что я не раздумывая более ни секунды согласился на авантюру, меня нимало не смущало. Я только сказал Кей-Кавусу, что мне надо будет поговорить с мессерами дельи Абати и ди Тавольи. Кей-Кавус согласился: такие вопросы в одиночку не решают. Ох ты ж, грехи мои тяжкие, как же мне теперь с рыцарем-то быть? Ведь не хотел же я ни на что соглашаться, специально с ним об этом говорили. Тут, конечно, появились интересные варианты, которые можно бы и обдумать, но я ж даже и не думал и не советовался. Да даже и с вариантами этими мы могли не согласиться. У нас ни бюджета, ни полномочий. У нас только Атеш. Но, как по мне, она того стоит.
  
  
  iv
  
  [Год 1263, Ноябрь 30, Девятый час]
  
  
  В сон мне - желтые огни,
  И хриплю во сне я:
  - Повремени, повремени, -
  Утро мудренее!...
   -- Владимир Высоцкий
  
  
  
  - Не думаю, - с сомнением покачал головой Бокка. - Тут совсем другой баланс.
  Я ревниво следил, как его руки взвешивают мою Атеш и дают ей оценку. Да, ревность пожирала меня, но без того, чтобы допустить Бокку до её тела, обойтись было нельзя. Он вот уже почти три месяца, после возвращения в Трамонтану, каждый день занимался со мной на мечах. Даже в этом путешествии занятия продолжались, иногда по три раза в день, не исключая корабельную палубу. Но сабля - не меч.
  - Нет, Ружеро, - вынес он окончательный вердикт. - Мы, конечно, можем продолжать тренировки с этим клинком, но научить тебя с ним обращаться правильно я не смогу. Я не только не сталкивался с таким, я никогда о таких даже не слышал. Тебе нужен другой учитель.
  Другой... Легко сказать. Нету других. Включая ди Тавольи. Рыцарь силён и быстр, с отменной реакцией и феноменальным предчувствием следующего удара от врага, за счёт чего он положит большинство своих соперников на раз, это да, но не фехтовальщик. Бокка - уникум. Может и есть ещё такие, но их наверняка по пальцам во всей Европе. Тут пока учат именно бою на мечах, а не фехтованию. Ставят несколько правильных ударов, и всё. Хотя хорошо поставленный удар - это в большинстве случаев достаточно, а для местных реалий сочетания щита, доспеха, и меча - так большего и вовсе не нужно. Удары противника принимаются на щит, точка. Можно ещё отскочить, теоретически. Лезвиями клинки не встречают, разве что случайно. Всему своё время. Бокка - один из тех, кто его опередил и он именно фехтует. Искать другого такого - практически бессмысленно. Но он прав. Пока я сам в руках не держал столь разные клинки, я и не думал, что они так отличаются. Махать можно чем угодно, но фехтовать как саблей, у которой центр тяжести ближе к рукоятке, мечом, у которого вес смещён к острию, никак не получится. А там ещё и форма другая. И удар... Моя Атеш не легче сторты, даже потяжелее, поскольку, несмотря на то, что она тоньше в талии, она повыше ростом... то есть, длиннее, конечно. Но характер у неё гораздо острее, да ещё и гормональный баланс на лезвии волнами и пиками. Не дай вам бог она по вам пройдётся. Спокойной и уживчивой сторте так и не снилось.
  - Поговори с мессером Матиро, - предложил Бокка. - Не поджимай так губы. Рыцарь - отличный мечник. Пусть он и не знаком с таким оружием и не сможет тебя обучить, но он опытен и может подсказать, как с ним лучше обращаться.
  - А вы мессер? Вы ведь не менее опытны.
  - Я не отказываюсь. Что смогу - покажу. Но поскольку ни один из нас не является мастером таких клинков, лучше поучиться у обоих. Может, что и выйдет. Но хорошо биться у нас ты всё равно не научишься. Мне бы самому с таким потренироваться. У него большой потенциал.
  - У неё, - поправил я хмуро. Бокка слишком откровенно любовался моей Огненной, поворачивая перед глазами. Закатное солнце отражалось в ней кровавыми бликами.
  - Что, прости?
  - Не у него, а у неё. Она. Атеш - она.
  - Э-э... хм. Вот как. Обычно меч...
  - Сабля, - вновь поправил я его и требовательно протянул руку. - Она не меч. Она - сабля. Девушка.
  Вернув свою Атеш, я погладил её пальцами, укрыл в ножнах, и расслабился. Могу представить, что думал обо мне в тот момент Бокка, но вслух он моё отношение к неодушевлённому предмету комментировать не стал, только опять посоветовал обратиться к рыцарю.
  - Он на меня очень зол, - объяснил я невозможность такого действия в настоящий момент.
  - Это так, - отозвался мой учитель. - Но будем честны: его можно понять.
  Понять можно. Почему не понять? Там ведь как было: заранее обсудили ситуацию, прикинули расклад, определили свои роли, составили план, договорились, как поступать - и вдруг я такой весь красивый и весёлый, как эрекция на пляже, полюбуйтесь на меня! Сам своей головой думаю. И обратно ничего не отыграешь, и лёжа на животе не переждёшь. Я ведь не эрекция - со временем не исчезну. Вот Матиро и выбесился. Даже разговаривать не стал. Зуб даю - боялся не сдержаться.
  - Почему ты так поступил?
  Я пожал плечами.
  - Мы всё равно бы приняли условия Кей-Кавуса. А так я ещё и со своей выгодой остался. Давайте пройдёмся до рынка, если вы не против.
  На рынке я хотел присмотреть себе штаны и рубаху. Неплохо бы запастись тонкими тканями на бельё. Лён и сукно - плохие друзья интимным местам. Была надежда ещё встретить того трубадура из Констанцы, который мог что-то знать из прошлого Ружеро. Он так и не пришёл. Солнце пока ещё не скрылось, но по ночухе никто и не ходит. Встретить его ещё раз случайно - шанс мизерный, но сидя ровно и такого нет. И последнее: некоторые темы в доме у купца обсуждать всё-таки не стоит.
  - Кей-Кавус собрался вернуть себе трон, - мы не торопясь потопали вниз по улице. - Если он решил, что ему нужны мы и у него есть, чем на нас надавить, он ни перед чем не остановится. Салах купец, но это - Константинополь. Тут без крыши... покровителей наверху ничего не делается. Его дела идут хорошо только потому, что у него тесные сношения с Румом и кто-то его... м-м... поддерживает здесь. Из власть имущих поддерживает. Иначе не летал бы он столь высоко. На таких высотах - бизнеса без политики уже не бывает. И это не Кей-Кавус - у того самого позиции пока шаткие, но кто-то, кому усиление Кей-Кавуса очень выгодно.
  - Получается, что это - Михаил?
  - Не обязательно. И уж точно не напрямую. Он хоть и не багрянородный, но опуститься до крышевания... личной протекции купцов, да ещё не римлян... очень вряд ли. Хотя его интерес тут точно есть. Как бы то ни было, Салах завязан, и если бы мы дали Кавусу от ворот поворот, никакой селитры мы бы тут не получили. И нигде не получили. Тутошние румийцы друг с другом плотно работают, это даже к бабке не ходи... в смысле - никаких сомнений. Что там между собой у них - хоть резня, а вот с франками да прочими - тут у них наверняка круговая порука.
  
  На перекрёстке пришлось задержаться и пропустить необычную процессию: два десятка молодых женщин шествовали в колонне по две, изредка разбрасывая цветочные лепестки, невесть откуда взявшиеся в конце осени. За ними (женщинами, не цветами) шестнадцать амбалов, по восемь с каждой стороны, тащили огромный паланкин. Целую карету на носилках. В Фиренце паланкины были тоже не редкостью среди тех, кто мог позволить себе рабов, но они были одно-двухместными и могли транспортироваться парой-четвёркой носильщиков. Позади этого разукрашенного резьбой и позолотой лимузина небольшой походный оркестрик из духовых и ударных наяривал визгливую музычку. Далее с серьёзными физиономиями, не глядя по сторонам, маршировал взвод почётного караула. Маршировал, отметим, кое-как, не в ногу. Впрочем, какая музыка, такой и марш. Кроме нас на это диво внимания никто не обращал.
  - Кто это, интересно? - проводил шествие глазами Бокка.
  - Шишка какая-нибудь местная, - пожал я плечами.
  - Шишка? - не понял мой спутник. Прокол получился с этим "активированным" языком: не задумываясь, я использовал то, что лежало на поверхности моего сознания - пинья, то есть сосновая шишка. А надо бы - бернакколо, а ещё лучше - протуберанца. Я бы и сам не понял, причём тут сосна. Объяснил ему, что это - особенности местного диалекта.
  
  Улица закруглялась вправо и упиралась в рыночную площадь, с которой уже доносился оживлённый шум. Я невольно ускорил шаг, но обстоятельный дельи Абати придержал меня за локоть. Пришлось продолжить.
  - Вся эта чушь про недоверие бойцам Михаила - это так, болтовня, - поделился я. - Может и не доверяет Кей-Кавус той сотне, что даёт Палеолог, да мы-то что можем сделать?
  - Ничего, - кивнул мой тренер по мечам со знанием дела. - Разве что не вся сотня будет предателями.
  - Тогда и нас не надо, - отмахнулся я. - Мы просто ничего не меняем, будут там предатели, или нет. Отправляться ведь не завтра, а за несколько дней... да даже за день кому надо всё про нас узнает. И соответственно к новому раскладу подготовится. Но это если бы Кавуса действительно хотели в этом походе убить.
  - А ты думаешь, таких людей нет?
  - Пф. Мало ли, кто чего хочет? Если есть такие люди, что среди сотни-другой гвардейцев императора могут организовать достаточно предателей, чтобы порезать не только Кавуса с его людьми, но и остальных гвардейцев, то что им мешает грохнуть... убить его прямо тут? Охраны у него сейчас меньше, чем будет в походе. Он, кстати, прекрасно это знает. И понимает, что жизни ему в Константинополе в любом случае не будет. Он или в самом ближайшем времени вернёт власть, или станет ненужным даже своему дружку Михаилу, и тот его сто процентов... э-э... наверняка продаст.
  - Кому?
  - Да тем же монголам, чтобы выторговать себе хоть сколько-то мира.
  - И зачем же тогда ему мы?
  - Мы - это то чудо, которого ему не хватало для полного счастья.
  
  Неспешным шагом мы вышли на площадь. Народа на рынке было немного, многие торговцы уже сворачивали палатки и убирали товары. Я огляделся. Одеждой и тканями ещё торговали и я направился к прилавкам с яркими тряпками.
  - Мне всё ещё непонятно, - напомнил мой спутник, следуя за мной. - Что, наше участие так усилит его позиции?
  - Само по себе не то, чтобы так уж усилит, но вот то, что обозначит его серьёзность - это да. Статус, мессер Бокка, вот что мы ему дадим. Статус. Так-то он кто? Беглый бывший царёк, без особых сил. Сторонники у него, естественно, есть, не могут не быть. Братом его не все довольны, наверняка. Кто-то деньги потерял при смене власти, кто-то влияние, кто-то обиделся, у кого-то родственников убавилось, кому-то, допустим, внешняя политика не по душе... Причин для недовольства всегда хватает. Но далеко не все будут готовы рискнуть и выступить на его стороне открыто. М-м... скажем так: будут ждать, когда кто-то другой рискнет первым, пример покажет. Такие далеко не всегда появляются. Настоящих буйных мало. Толчок нужен. Первый волшебный пинок. А тут мы. Это уже уровень. И не важно, что нас всего горстка. Важен сам факт международной поддержки, так сказать.
  
  О, а вот, кажется, то, что нужно. На прилавке - рулоны, на верёвках поверху - готовая продукция. Тут - рубахи, там - штаны; вон шапки какие-то, браслетики, ремешки, бусики разноцветные, кожаный ширпотреб, всё, как у нас. Только ценников нет.
  - Не думаю, что ему это нужно, - возразил Бокка. - Фиренца далеко, не все про неё тут даже знают, а Михаил - вот он, и уж его поддержка у султана есть.
  - Бывшего султана, - поправил я. - Бывшего.
  
  Торговец, обнаружив присутствие интереса к его барахлу, оживился, застрекотал что-то на греческом, явно рекламного характера. Проблема, однако. Я покосился на фирентийского нобиля. Тот, поняв невысказанный вопрос, тут же мотнул головой. Понятно. И что теперь?
  - Уважаемый, - признался я продавцу. - Не говорим мы по-гречески. Как у вас с итальянским?
  В ответ я услышал длинное, но по-прежнему непонятное чириканье. Однако, быстро осознав глубину катастрофы и ширину языковой пропасти, хозяин сделал нам недвусмысленный знак, крикнул соседу, (явно присмотреть за нами и товаром) и метнулся вдоль рядов.
  - С Михаилом у Кавуса, по сути, та же проблема, - пока торговца не было, можно было и продолжить политинформацию. - Одно дело получить поддержку будучи сильным претендентом с хорошими шансами на успех, другое - в качестве слабака, у которого то ли выгорит что, то ли нет. Тут ведь не только степень поддержки, тут и отношение разное. И сейчас, и - немаловажно! - потом. В первом случае Михаил Кавусу просто помогает, как равный равному, и ответная благодарность будет хоть и безгранична, но в пределах разумного, во втором же - даже если и получится что, то это уже не помощь, а фактически добывание для него престола. Тут ни о каком равенстве и речи нет. Да и с Фиренцей... Для местных что Фиренца, что Палермо - один чёрт. Получается, согласись мы обнажить за него хоть один меч - и для всех тут, в Константинополе, и для румийцев в Иконии, и даже для монголов, за Кей-Кавусом будут стоять и Палеолог и Манфред. Тут даже не скажешь, кому Кей-Кавус больше хочет показать наше участие - своим сельджукам, или всё-таки другу-императору.
  - Ты не прав. Император поможет Изз ад-Дину в любом случае.
  - Это потому, что - друг, или потому, что боится сельджуков?
  - Одно другому не мешает.
  - Это да. А если действующий султан тоже подсуетится?
  - Чего сделает?
  - Хм. Мессер, скажите мне, может ли быть человек, отнявший у сиятельного Изз ад-Дина трон, быть таким уж дураком?
  - К чему это ты?
  - Да к тому, что Икония же не на другом конце географии находится... не обращайте внимания. Тут же всё рядом. Что - Кей-Кавус то, Кей-Кавус сё, везде поспел, а нынешний султан таки не имеет тут своих людей и даже не подозревает, о намерениях своего братца?
  - Э-э... - задумался Бокка. - Я как-то... А...
  Вот тебе и а. Фехтовальщик, блин.
  - Вот и получается, мессер, что мы - это для рвущегося к власти бывшего султана прекрасный способ не дать другу-императору в какой-то момент соскочить и врубить задний ход. Ох, да не обращайте вы внимания, мессер... Нужна только самая малость - не пустить сюда венецианцев, и тогда никуда Михаил не денется.
  
  Торговец притащил тощего толмача, обёрнутого в тряпки в несколько слоёв, как будто его достали из почтовой коробки, и тот, выслушав мои пожелания и почирикав с нашим продавцом, с энтузиазмом заявил мне, что нужные мне предметы стоят, в пересчёте на наши деньги, почти флорин. Каждый. А хотел я три пары штанов и столько же рубах. Не считая просто тканей на прочие нужды. С такими стартовыми ценами продолжение диалога было просто бессмысленно. Молча отвернувшись от охреневшего от наглости деляги, я начал присматривать, где ещё можно отовариться. По разумным ценам. И наткнулся взглядом на давешнего типа из Констанцы. То есть на Бернара из... из откуда-то, учтиво мне улыбающегося.
  - Я был у дома почтенного Салах-Махмуда, мне сказали, что вы отправились на рынок, - он склонил голову. - Рад вновь приветствовать вас, достойные господа.
  - Да уж, - признал я. - Можно всё-таки было сидеть ровно.
  - Простите?
  - Это я не вам. Мысли вслух.
  - Не удивляйтесь, сударь. Ружеро часто говорит непонятно, но дела показывают, что он вполне разумен. Бокка дельи Абати, к вашим услугам.
  - Бернар из Трюи. Честь быть представленным. У вас затруднения, мессеры?
  - Не знаю. Ружеро, у нас затруднения?
  - Да вот, по ходу, этот хмырь совсем оборзел, ломит несусветные цены. С таким даже завязываться неохота.
  - Похоже, что да, - перевёл Бокка для Бернара. - Ружеро кажется, что сей торговец запрашивает слишком дорого, и мой юный друг сомневается, стоит ли торговаться.
  - Обычное дело, - кивнул Бернар. - Разрешите? - он, раздвинув нас, подошёл к прилавку и легко издал череду звуков, какими обменивались аборигены. Торговец всплеснул руками, запричитал, к его воплям присоединился тряпичный толмач, и начался, как я понимаю, торг.
  - Почему ты всё это не обговорил с Матиро? - Бокка на происходящее внимания не обращал.
  - Я не пророк, мессер, - пожал я плечами. - Чтобы понять глубину задницы, в которой мы оказались, надо было с сиятельным Изз ад-Дином встретиться. А там уже поздно было. Я вот только не понимаю, нахрена он нас провоцировал?
  
  Бернар в конце концов выторговал нам всё потребное за один флорин. Всё равно дороговато, конечно, но это было максимум, на что торговец уломался.
  - Тут золото не столь дорого, как на западе, - пояснил Бернар. - Поэтому за золото покупать получается дороже. Генуэзцы всегда расплачиваются серебром, тогда уже выгода в нашу пользу.
  - Отчего так? - поинтересовался Бокка.
  - В Европе нет золотых рудников, - охотно поделился трубадур, - серебра же хватает. А здесь наоборот.
  - Вы хорошо говорите по-гречески, - заметил я.
  - Давно здесь.
  - Что же привело вас в Константинополь?
  - Жизнь, мессер Ружеро. Она вообще полна неожиданностей, кого ни возьми. Да вы и сами знаете. Что же говорить о судьбе жоглара? То носит по свету, что ни день - новые города, новые люди, то вдруг, словно утомившись игрой, из бурного потока превращается в спокойную реку... Может, готовит новые испытания, кто знает?
  Я свернул купленные тряпки в один тюк и прижал его к боку. Упаковкой товаров местный сервис не занимался. Ладно, идти не так далеко.
  - Похоже, - с уважением сказал Бокка, - своими приключениями вы можете посоперничать даже с Улиссом.
  - Немало их было, не буду спорить, - кивнул трубадур.
  - Кажется, вы не слишком этому рады?
  - От некоторых приключений пришлось быстро бежать, мессер.
  - Аж до Константинополя?
  - Дальше, мессер Ружеро.
  - А... Хм. А в Руме приходилось бывать?
  - И в Руме, и в Армении, и в Персии. А вы собираетесь в Рум? Могу быть проводником и переводчиком.
  О как.
  - Вас ничего не держит в Константинополе?
  - Кроме долгов? Нет.
  Набивается в попутчики не зная куда? Интересно. Попутчиков у нас и так выше крыши, но мне он нужен. Вот чую - нужен. Поговорить бы мне с ним наедине. Только меня одного не особо оставляют. Чего, интересно, Матиро боится? Всё, что мог, я и так уже сделал.
  
  До дома купца Бернар развлёк нас подробностями местной жизни, заодно, видимо рассмотрев озабоченность на моём лице, сказал, что с удовольствием разделит с нами ужин у нас в гостях, а вот переночевать ему есть где и заботиться о том не надо. Бокка уточнил про его недвижимость, но трубадур со смехом пояснил, что покуда на свете есть нестарые одинокие вдовушки, трубадуру о таких пустяках переживать не приходится. Голубь перелётный.
  Салаха дома не было, ужинали без него. Слуги дополнительного гостя словно не заметили. В смысле возражений, а так - словно так и надо. Бернар легко перезнакомился со всеми нашими, влился так сказать в коллектив. Без мыла. После еды покалякал со слугами на не нашем языке, получил в руки пузатую балалайку и с час распевал нудные куплеты. Голос у него был ничего, нормальный, типа Киркорова, но репертуар... как у того же. Слёзы, сопли, слюни. Это ещё хорошо, если все живы остались. Получалось у него так, что если хоть один влюблённый не помер, то какая ж то романтика? Там уже тогда свадьба, хозяйство, кредиторы, пелёнки - жене, служанки - мужу. Нет, Бернар предпочитал до свадьбы дело не доводить, чтобы ту самую романтику не портить. Более того - он своим влюблённым даже потрахаться перед смертью ни разу не дал. А я так думал: вот ладно, любили они любили друг друга, любили-любили, возвышенной любовью любили, стихи, серенады, как полагается, потом благородный рыцарь попёрся подвиги в её славу совершать - а как же? Там, в подвигах (хоть в баллады и не вошло), ессно, бухал до икоты, блевал на стол, ссал в углы, трахал дочек трактирщиков, пастушек разных, ну, там, прочих неприкаянных особ и так далее, потом где-то дали ему по башке тяжёлым или в пузо острым, а то и просто в болоте потоп. Из-за незнания местности. Всё. А что же Изольда? А Изольду в результате через пару-тройку месяцев укладывает на спинку нормальный чувак без комплексов и ветра странствий в голове, раздвигает ей ножки, и спокойно, без серенад и подвигов регулярно трахает до пенсии. Изольда иногда, взглянув в окно, вздохнёт, с лёгкой грустью вспоминая кудрявого мальчика, приглядится внимательно, нахмурится, и пойдёт распекать служанку, что пыль с подоконника не протёрла, мерзавка. И подумает, что скрипучую кровать следует всё-таки починить, а то уже даже соседи посмеиваются. Ключевое слово тут: регулярно, брат, регулярно! Вот так.
  А, да - мораль...
  А мораль тут такая. Для мужиков: если ты ей только серенады поёшь, значит трахает её другой. Для женщин: если он тебе только серенады поёт, значит трахает другую. Короче, не теряйте времени на лабуду, а то попадёте в балладу такого вот Бернара из Трюи.
  
  В конце посиделок трубадур заметил, как я поглаживаю ножны.
  - Я смотрю, у вас очень необычный меч. Такие нечасто встречаются.
  - Сабля, - блин, надоело поправлять их уже. - Нечасто? Я допрежь никогда не видел. А вы, сударь, похоже, сталкивались?
  - И сталкивался, и в руках держать приходилось. Не покажете её?
  Я с неохотой вынул клинок.
  - О! Боже, какая красота! Но я, оказывается, невольно обманул вас. Форма клинка мне знакома, я встречал такие в Персии, да и монголы пользуются похожими, но лезвие... нет, такого не видел.
  - Вы так говорите, словно не трубадур, а воин.
  - Не воин. Но с оружием знаком не понаслышке.
  - Вот как?
  - Когда вся жизнь в дороге, когда не знаешь, куда забросит судьба, с кем сведёт, когда чаще всего положиться не на кого а защита - только то, что есть в твоей руке, лютня не всегда то, что надо.
  Сотрапезники одобрительно загомонили. К тому времени всех уже можно было назвать собутыльниками. Хоть сам Салах и его домочадцы не пили вина, но гости - это гости.
  - Я не видел на вас меча.
  - Зачем певцу меч на улицах Константинополя? Разве что найти неприятностей. Я не боюсь их, но и не ищу.
  - А с таким умеете обращаться?
  - Мне доводилось биться таким клинком, но лезвие... Не знаю. Надо бы попробовать. Сейчас уже поздно, темно, но вот если вам будет угодно завтра с утра...
  - Угодно!
  
  С трубадуром вскоре попрощались. Я пошёл в дом в предвкушении: может утром чему научусь, это раз; и может чего узнаю про себя, это два. И уткнулся носом в сурового моего личного рыцаря. Матиро хмуро сверлил меня взглядом. Пришлось повторить ему всё, что говорил Бокке. С особым упором на то, что ситуация, мать её, изменилась, а возможности обсудить её новую уже не было. Пришлось импровизировать. Это слово рыцарь не понял, засопел, и сжал мне плечо.
  - Послушай, парень. Синьор тебе доверяет... да и я вижу, что в голове у тебя не только ветер, но не бери на себя слишком много. Знай своё место, понял?
  Когда над тобой нависает и шипит в лицо сердитая и вооружённая куча мускулов, а в мозгу у неё обида, лучше соглашаться. Что я и сделал, молча кивнув. Хорошо хоть не пытает, откуда это такой трубадур тут нарисовался. Познакомились, оказал нам услугу. По нынешним временам - достаточно, для начала дружбы. А то, что обознался - бывает.
  
  Ночью же мне был сон: не было ни звуков, ни образов, ничего. Белыми буквами на чёрном я видел проплывающие из темноты в темноту тексты и те были странными, словно я читал то ли стенограмму, то ли СМС- переписку. И там было так:
  - Оля, какого чёрта происходит у тебя там?
  - Если вы о сервере, то уже восстановили.
  - Какой сервер? Вересков Шатунову жаловаться бегал на твой отдел. Вы нарушаете все планы. Договаривались о чём? А вы что?
  - Мы работаем. Вы знаете.
  - Только результата нет!
  - Сразу и не может быть.
  - А когда будет?
  - Я не оракул, Евгений Александрович. Месяц, два, может полгода.
  - Или год, да?
  - Или год.
  - Шутишь, да? Вот разгонят нас всех, и тебя в том числе, тогда пошутишь.
  - А что я могу сделать? Свиридова на контроле, Шульц под колпаком, да у нас пол отдела кротов может быть, сами знаете. И так рискуем.
  - Ты мне про риск не гони. Это твоя паранойя. И чтобы ничего мне противозаконного, поняла? А нам финансирование сейчас закроют - и всё. Нам посещаемость вот как нужна, а вы тянете.
  - Не тянем. Вы знаете, что мы придумали?
  - Не знаю, и знать не хочу!
  - А зря! Но не скажу!
  - Ты мне это прекрати!
  - Мы такой трюк сделаем, мы ещё из нашей @ъ$%^&* такую конфетку сделаем! Все аккаунты вернутся! Да у нас новых девать некуда будет! Точно говорю!
  - Ты, говорилка, хотя бы на окупаемость выйди. Сразу тебе, чтобы не фантазировала: год никто ждать не будет. Повторяю для... не вздумайте там с выводом нала химичить: налоговики и соцнадзор нас так пасут, что лучше даже не дёргаться. А если что - я тебя сам первый им сдам, не сомневайся.
  - Евгений Александрович, закон уже год, нет, полтора года, как приняли, я успела ознакомиться.
  - Это ты сейчас в сети посмотрела. Не ври мне.
  - Вобщем, не будет никакого вывода нала, но кое-что прятать придётся...
  - Ничего не хочу знать!
  - А то брамсовы нас...
  - Ничего не хочу слышать!
  -...
  - Оля!
  - Да?
  - Что там с Брамсом?
  - Ничего особо противозаконного.
  - Оля!
  - Да?
  - Я знаю про кротов.
  - Не сомневаюсь.
  - Но это не Брамс.
  - Как скажете.
  -...
  -...
  - Оля!
  - Да?
  - Ты уверена?
  - У нас есть как минимум один из налоговой, один из соцнадзора, наверняка есть от сектантов, кто-то с удовольствием сольёт инфу в массмедиа, конкурентов вообще можно не считать - даже представить страшно, сколько, но и партнёров, как Брамс, не стоит недооценивать.
  - Что ты придумала?
  - Ничего противозаконного.
  - Оля!
  - Ну... почти. Совсем немного надо ситуацию подретушировать, и всё будет клубничненько.
  - Оля!
  - Я обещаю!
  А потом я эту Олю увидел. Была она, почему-то смуглой, скуластой, с огненно-чёрными глазами под чёрными же бровями вразлёт. Волосы воронова крыла забраны под какой-то накидкой или необычно повязанным платком. И одета странно: в облегающие чёрные ткани, под которыми - штаны. Про штаны почему знаю: я оказался не пацаном-Ружеро, а самим собой, только моложе. Ну и, короче, она не возражала, против моих рук везде.
  
  
   v
  
  [Год 1263, Декабрь]
  
  
  Кто ходит в гости по утрам,
  Тот поступает мудро.
  Тарам-пам-пам, тарам-пам-пам,
  На то оно и утро!
   -- Винни Пух
  
  
  
  Утро было ожидаемо прохладным, но высокие стены надёжно защищали сад позади дома от ветра. И вообще, холода я уже давно не ощущал, наоборот: было жарко и пот лился с меня как с гуся вода. Бокке, Матиро и Бернару было легче: они отрабатывали на мне свои умения по-очереди и даже не запыхались.
  - Доверни кисть мизинцем кверху, - посоветовал Бернар, держа своё оружие остриём к моему животу. - Дай моему клинку соскользнуть, а затем бей резко и хлёстко, не рукой - кистью. Не силой - скоростью.
  Я попробовал, но моя попытка никого не впечатлила. Какая тут скорость, если я Атешку уже еле в руке держу? Во-первых, она для меня изначально тяжеловата, но на мои юные лета никто даже и не подумал сделать скидку; а во-вторых, я уже почти час машу ею изо всех сил и уже совсем выдохся. Но на это тоже никто не обращал внимания.
  Спата Бернара шлёпнула меня плашмя по боку.
  - Ещё раз!
  Оттерев рукавом мокрую соль с губ, я встал в стойку, пытаясь сосредоточиться на противнике. У него, как и у остальных, кроме меня, оружие прямое - более сабель не нашлось - но Бернар всё-же пытается действовать им и меня учить именно сабельным приёмам, что нелегко. И ему, и мне. К тому же пока не изобрели ещё всю эту фехтовальную терминологию со всеми там мулине, батманами, и номерной защитой... не то, чтобы мне это бы помогло в случае чего, ведь фехтованием я не занимался, только книжки читал. Просто может это помогло бы "учителям", а так приходилось им вместо, к примеру, "встань в третью позицию", постоянно словами мне объяснять, да ещё и показывать, что надо делать. Долго это.
  - Давай!
  Н-на!
  Шлёп по боку.
  - Плохо. Медленно. Ещё раз.
  Трубадур и гуляка Бернар хочет научить меня быстрым и смертельным укусам, неожиданным, как бросок гюрзы; тут нет места затяжному обмену ударами, тут не предполагается боя - только быстрое убийство, без понтов и риска. Хладнокровный фирентийский нобиль Бокка дельи Абати, напротив, объясняет и показывает красоту игры клинков, их сверкающий спор, в котором своя, отличная от человеческих споров логика и свои доводы; в результате соперник окажется в том месте и в той позиции, которая позволит нанести заранее запланированный удар в заранее назначенное место. Рыцарь ди Тавольи... о, это не про поединки. Тоже можно, конечно - они же и по турнирам мотаются, хотя и не часто, и один на один на кривых дорожках встречаются. Но всё равно дуэль - это не самоцель рыцарского искусства. Цель - война. Проломить массой, силой, скоростью, нахрапом и напором линию копий, щитов, и мечей, ошеломить врага, привести в смятение, запугать, а там уж и сотворить собственную справедливость: с одной стороны надёжный щит, с другой - разящий меч, а над всем этим доброе слово летает. Не знаю, выйдет ли из такого разнообразия учителей хоть какой-то толк.
  Пока никакого.
  
  После тренировки никто не отказался от водных процедур.
  
  Завтрак был роскошен. Я не удержался и пошутил, что не сможем расплатиться за такое великолепие.
  - Друзья сиятельного Изз ад-Дина - мои друзья, - без тени улыбки кивнул Салах. Бернар бросил на меня быстрый взгляд и беззвучно усмехнулся.
  
  После еды купец захотел поговорить наедине.
  - Что случилось, уважаемый Салах-Махмуд? - он выглядел встревоженным, что не могло не обеспокоить меня.
  - Тебя хочет видеть базилевс, - заявил он в лоб.
  - В этом есть что-то необычное или неприятное? - уточнил я спустя несколько секунд шока.
  - Только Аллах знает, будет ли визит приятным. Базилевс есть базилевс, что там у него на уме? К нему каждый визит может оказаться последним. Необычного тоже ничего нет, франки частые гости во дворце.
  - Но вас что-то тревожит.
  - Посмотрим... посмотрим. Михаил пока ничего не сказал вслух. О его желании мне шепнул один из дворцовых слуг-мусульман. Если он хочет тебя видеть, почему молчит? Чего ждёт - когда вы будете выезжать из ворот города?
  - Тот человек, что принёс вам весть, не мог ошибиться?
  - Не только не мог, более того, я думаю базилевс прекрасно знает, кому будут переданы его желания и сам вложил их в рот посредника. Да.
  - И что теперь делать?
  - Пока император не объявил свою волю - ничего. Сиятельный Изз ад-Дин будет готов выступить через несколько дней. Если до тех пор ничего не изменится, поход состоится. Хуже, если завтра-послезавтра или уже в воротах нагонит гонец Михаила. Тогда придётся ждать, да.
  - Долго?
  - Надеюсь, что нет, но это базилевс. Он понимает, как важно время для Кей-Кавуса, но... Это базилевс.
  
  Озадаченный разговором, я отправился на розыски настоящего начальника экспедиции. Бернар уже усвистал куда-то и я только вздохнул с облегчением оттого, что не нужно придумывать, как его оттереть в сторону. Мутный он какой-то. Возник откуда ни возьмись, таинственный, как остров жюльверна, появляется всегда очень вовремя, и влезет везде без мыла. Уже, вон, всем в друзья записался. И столуется у Салаха, как у себя дома. А мне, как я ни настаивал, так и не признался, откуда меня знает - обознался, мол, и всё тут. Но за кого принял - тоже не говорит. Зачем-то твёрдо настропалился переться с нами в Иконию. Зачем? Причём выходит так, что его участие - вопрос решённый, хотя никто этого ни с кем не обсуждал. Короче, настораживает.
  
  Ди Тавольи был чем-то недоволен. Впрочем, он всегда недоволен, если в руке нет винной кружки или девичьей попки.
  - Ну и что? - пожал он плечами в ответ на мои новости. - Здесь его земля. Прикажет явиться - пойдёшь. Мудрые правители часто хотят видеть чужеземцев.
  - Это понятно, - раздражённо поморщился я. - Хотят новости из независимых источников послушать.
  - Тогда что тебя волнует?
  - То, что я - вовсе не источник новостей. Ладно бы он вас хотел видеть, мессер, или мессера дельи Абати, но меня? К тому же, зачем тогда тянет? Нам уже выступать скоро. Салах прав, тревожит неопределённость.
  
  Два дня не происходило ничего. Мы продолжали утренние и послеполуденные тренировки. Бернар развлекал мужскую часть своими представлениями по вечерам, а девочек по утрам. Надо отдать ему должное: после захода солнца он к ним ни ногой. Не думаю, что он так уж опасался гнева Гвидо, но как факт. Сиятельный мотался где-то по своим делам и нас не тревожил. Салах тоже не баловал своим обществом. А потом к нам пожаловала целая делегация. Надо так понимать, ограничиться одним порученцем целому императору было западло, потому посланцев было пятеро. Хотя говорил всё равно один. Точнее, читал со свитка. В доказательство подлинности которого продемонстрировал пурпурную подпись владыки. Во дворец, слава труду, нужно было не в тот же день, но и не через месяц. Хотя мне-то пофиг, мог и сразу сходить, чего там.
  
  Бернар, кошак облезлый, днём как обычно шлялся где-то, но уже через полчаса, словно почуяв интересное, прискакал галопом, хвост торчком, моментом всех опросил, и потащил меня "приводить в подобающий вид". Шопинг, по-русски если, с последующим фэйслифтингом и тюнингом у его знакомых цирюльника и портного. С цирюльником было просто - полчаса терпения да и всё, а вот с портным - нет. Для официального визита к императору непременно требовалось церемониальное платье, и не дай бог что не так с ним будет. Тут вам не там. Тут Константинополь. Каждому сословию положены свои цвета, фасон, узорчики и прилагающиеся висюльки. Если кому во дворец по надобности надо, типа с заднего прохода, или там мимоходом с действующим правителем о делах скорбных покалякать, то ещё ладно, своим людям можно хоть как наряжаться, но вот только не на приём. Тут, не приведи господь, пояс не на ту сторону подоткнёшь - и всё, на чьи-то привилегии смертельно посягнул. Так что костюм надо заказывать заранее и делается он не за пять минут. Даже не за день. Шёлка, к примеру, я носить не мог. А вот атлас - пожалуйста, статус позволяет. Из него, атласа, да из тяжеленной парчи мне и соорудили великосветский доспех, в котором я был похож на испанский галеон: величественный, помпезный, громоздкий и неповоротливый. В общем, дурак дураком. Тёмно-синее в бордовые ромбы с серебряным кантом атласное нечто было похоже на первобытный камзол.
  
  - Неплохо, - резюмировал Бокка на вечерней демонстрации моего наряда. - Выглядишь непривычно, но неплохо.
  Просторное помещение, отведённое под примерочную, было небогато на мебель, если не считать ковра и множества подушек, на которых сидело высокое жюри. Бернар и Бокка гоняли чаи; чайник, пиалы и блюдо с сухофруктами были расписаны в тон, явно из одного комплекта. Причём Бернар, в отличие от Бокки, чувствовал себя на полу абсолютно комфортно, привычно устроив руки на разведённых коленях, одна расслаблена, в другой пиала. Мессер ди Тавольи предпочёл расположиться в стороне, у стены, привалившись к ней спиной. По стене той, забираясь на сводчатый потолок, бежал золотистый растительный узор на голубом фоне. Я же мутно отражался до пояса в небольшом бронзовом зеркале на затейливой резной подставке.
  - Как варвар он выглядит, - проворчал ди Тавольи.
  - Непривычно, - не согласился Бокка. - Здешняя мода, конечно, отличается от нашей, но следует помнить, что мы не дома и надо уважать обычаи хозяев.
  - Если б эти обычаи еще не стоили столько! - это он про одинадцать флоринов за весь комплект.
  - Но ведь плату взял на себя уважаемый господин Салах.
  - То-то и оно, - буркнул рыцарь. - Что-то тут не так.
  Тут я, для разнообразия, полностью согласен с продуктом второй сигнальной системы нашего вояки. Так-то он обычно ограничивается первой. Впрочем, и на этот раз тоже, ибо всё лежит на поверхности. Какое уж "что-то не так "...
  - Мессер Бокка, вы более сведущи в вопросах этикета. Могу ли я взять с собой на приём кое-кого ещё?
  - Конечно. Это даже подразумевается. Некоторая свита доверенных персон в таких случаях вполне естественна.
  - Здесь можно подробнее? Чем этот случай особенен?
  - Думаю, что это не просто формальный визит вежливости. Да и не от скуки базилевс хочет познакомиться с очередным франком.
  - Это понятно, - перебил я его. - Потребовать от нас он ничего не может...
  - Не забывайся! - резко отреагировал рыцарь. Это я, типа, прощелыга беспородный, на прерогативы коронованной особы покусился, какой бы он ни был. Вот Бокка - тот в первую голову горожанин, хоть и гибеллин, а Матиро - благородный рыцарь, дворянин, со всеми вытекающими. - Он - суверен на своей земле!
  - Ну и что, что суверен? - спокойно заметил я. - Политика как раз для них и существует. И пока у генуэзцев тут такие привилегии и пока он не решил с кем дружить против нас, и дружить ли, то зовёт он меня не требовать, а договариваться. Тут понятно. Вопрос - чем это в данном случае необычно?
  - Неопределённостью, я полагаю, - вместо Бокки ответил Бернар. - Вы не знаете, что будет обсуждаться, какие условия - а может и требования - выдвигаться, и что будет предложено взамен. Так дела не делаются. Вообще нигде, а уж тут...
  - Вот именно, Ружеро. Базилевс сам ставит тебя в такие условия. Один человек, да к тому же без предварительной подготовки, не может знать всего... к тому же твой возраст... Да, в этом случае, вполне ожидаемо, что ты придёшь не один. Если посчитаешь нужным, конечно.
  - Вот только я должен заметить, - покачал головой трубадур, - что вы уже не успеете ничего сделать. Кроме мессера Ружеро ни у кого нет подходящего визиту платья. Да и с деньгами, я так понимаю, не всё так хорошо...
  - Нормально у нас с деньгами, - я даже не соврал. Так, преувеличил слегка. А то, что за мой костюмчик Салах забашлял, так это пусть. Его резоны просты и незатейливы, как верблюжий помёт. Другое дело, что они мне не нравятся, резоны его. Вообще вся эта ситуация не нравится. Что и неудивительно - помёт же. Сиречь, дерьмо. Два султана, бывший и действующий, базилевс, король, и супермен Фарината. Плюс шкурные интересы Генуи против таковых же Венецианской республики, которую лоббирует римский папа. И я где-то там, в серёдке. Как раз между ягодицами. Нет. Не нравится мне тенденция. Но я уже придумал, как мне соскочить с этого пикирующего бомбардировщика.
  - Тем не менее... - Бернар с сомнением покачал головой.
  - Да не надо ничего... Хотя... Хм. Надо, конечно, у неё уточнить, а то нехорошо может получиться.
  - У кого это "у неё"? - подозрительно нахмурился ди Тавольи.
  - Да, Ружеро, кого ты имеешь ввиду?
  - Так Фиону же, кого ещё?
  - Ка... кхм! - поперхнулся рыцарь. - С ума сошёл? Дочь мессера Фаринаты?
  - Насколько я знаю - да. По крайней мере, все в этом уверены.
  - В чём?
  - В том, что она именно его дочь, в чём же ещё? Э-э... Или я вас не так понял? - поспешил добавить я, заметив выражение лица вояки. Убить, может, и не убьёт... разве что случайно... а тут как раз и случай, похоже.
  - Ваши шутки, мессер Ружеро, - заметил Бернар, отведя взгляд в пиалу, - могут быть довольно остры... оказывается.
  - Эй, я и не думал ни над кем шутить! - продолжил я сдавать назад. - Просто думал о своём, ну и ляпнул автоматически.
  - Ох, осторожнее бы ты с языком, Ружеро, - поддержал Бернара Бокка.
  - Это уж точно, - подхватил тот. - Даже жоглару такое не всегда простят. Так языка и вовсе можно лишиться.
  - Да говорю же - не собирался я никого оскорблять, - настаивал я, косясь на рыцаря. Тот и слова пока не вымолвил, только буравил меня прищуром. Я, кажется, аж покраснел от волнения.
  - Ты! - прохрипел наконец Матиро. - Ещё раз!.. - он показал мне ладонь и демонстративно медленно сжал её в кулак, продолжая глядеть мне в глаза. - Ы!
  Информативно. Впечатлил.
  - Не-не! Могу продолжать?
  Через секунд десять рыцарь медленно кивнул. Пронесло.
  - Но за языком всё-таки следи, - напомнил Бокка.
  - Да. Так вот... К императору пойдём мы с Фионой.
  - Нет! - припечатал ди Тавольи.
  - Почему?
  - Нет, я сказал!
  - Ну, а если эмоции в сторону, преодолеть негативизм и вернуться к конструктивной интеллигентной дискуссии?
  Рыцарь покосился на Бокку. Тот в ответ пожал плечами. Взгляд усатого вернулся ко мне.
  - Я сейчас, если что, никого не оскорблял, - на всякий случай поспешил я пояснить. - Вообще. Даже неодушевлённые предметы. Так почему нельзя взять Фиону?
  - Я так понимаю, у её отца, мессера дельи Уберти, ты разрешение на это уже получил? - участливо поинтересовался Бокка.
  - А это обязательно?
  - Обязательно, - спокойно сказал он. На покряхтывающего от возмущения рыцаря и удивлённо вспеснувшего руками трубадура я внимания не обращал, раз уж гроза миновала.
  - Ну, тогда нам всем крышка! - порадовал я их.
  - Имеется ввиду...
  - Ага. Именно пиздец. И это я вам ещё литературно говорю.
  
  Минуты три мои собеседники пытались найти в моих словах логику, а я тем временем скидывал с себя всё это раззолоченное парчово-бархатное барахло, и натягивал рабочую повседневку. Я её, кстати, успел усовершенствовать. Десяток испорченных листов плохой бумаги, поллитра таких же дрянных коричневатых чернил, полметра переведённой на лоскуты дорогущей ткани, несколько бессонных часов, истыканные пальцы, но зато штаны тоже обзавелись внутренними карманами, а из халата получился стильный такой камзольчик. Кособокенький, правда. Из-под кое-как подшитого края торчат бахрома ниток и конский волос, который тут вместо ваты. Сочетание с тюрбаном и шароварами то ещё и в Москве я в таком бы не походил, но тут - нормально. Камзольчик тоже с карманами, кстати. Всё вполне удобно, а это главное. Увы, вещи получились уникальные, но простые, с минимумом защиты и никаких бонусов. Вот только цена порадовала - если бы на продажу, то отбил бы все усилия. Дополнительно получил за это два флорина опыта; вместе с ещё одним за всякую болтовню вышло целых три и стало сто восемьдесят один. К тому же, подросли "Мастер ткани" до тридцати семи процентов, и до двадцати трёх улучшился "Самоконтроль", а это как раз то, что позволяет конвертировать одни параметры в другие. Пока десять процентов. Не без штрафов, конечно, но вдруг понадобится? Опять же, это коэффициент 1.2 к связанным умениям. Ну и то, чем меня Лила долбала - "Чертёжник" тридцать пять процентов. Прогресс, однако. В общем, две ночи прошли удачно. Только не выспался. Днём тренировки, Салах, и планы. Да и к девчонкам забегать нет-нет да и надо. Они скучают, Фи звереет и требует её развлекать. Сначала было чтение. Она умеет и сама, но предпочитает слушать. Может потому, что читаю я с выражением, да ещё комментарии по ходу вставляю. Потом мне это надоело и я их научил в такую девчачью игру, не знаю, как называется. Там пальцами двух рук друг у дружки по особенному сложенную нитку надо перенимать и всякие комбинации получаются. Я в детстве видел. Ну и хит сезона: загадывание слова, которое остальные угадывают, задавая вопросы, на которые отвечать можно только "да" или "нет". Наведя такой фурор, я заранее получил индульгенцию на отсутствие большую часть дня. К сожалению, не всю. Какое-то время я должен уделять нашей малолетней красавице и восторгаться её умом и умениями. Хорошо, она последнее время всё чаще в сторону Бернара смотрит. Хотя, хорошо ли это - ещё вопрос. Мне же как-то о будущем надо думать... да не, ерунда. Ей года через три уже замуж, а я к тому времени так ещё и буду недорослем. Да ещё и безродным. Вот ведь, блин! Вобщем, так день и пролетает. Не до сна. И скоро, похоже, мне светит продолжение портняжных подвигов. Фиона на мои штаны и камзол только брезгливо фыркнула, Пашка приподняла бровь и молча подарила мне очаровательную улыбку, Маше эксперименты уже по возрасту невместны, а вот Лоренца - та да. Она задумчиво наклонила голову к одному плечу, к другому, оценивающе оглядела меня с головы до ног и обратно, и утвердительно кивнула. Проект оценен, макет одобрен, и теперь ожидается запуск в серию.
  
  - Рассказывай, - то ли разрешил, то ли приказал ди Тавольи.
  - Рассказываю, - вздохнул я, присаживаясь у разноса. Сахара вот, к сожалению, нету. Я чай по-плебейски, с сахаром люблю. Не понимаю я всего этого ценительства. Для меня чай без сахара - просто горячая, чуть горьковатая коричневая вода. Зачем её пить? Но тут выбора не было. - Мы можем предугадать, чего хочет император?
  - Сходишь, и узнаешь, - махнул рукой мессер Матиро.
  - Хотелось бы знать заранее, - признал Бокка, - но это, к сожалению, невозможно.
  - Ну, - я плеснул себе в пиалу и отхлебнул глоток. По вкусу - грузинский чай, да и только. - В деталях, конечно, невозможно, это да, но в целом, я думаю, всё и так понятно. Ну, учитывая нашу связь с Манфредом через мессера Фаринату. А Манфред это не только Генуя и беглый Балдуин... - тут я подумал, стоит ли раскрывать, как в моём присутствии Фарината проговорился Симоне, что Манфред рассматривал вариант смены конфессии и перехода из-под папы Римского под руку патриарха Константинопольского. Событие, автоматом усиливающее Палеолога раза в два. Наверное, не стоит. Они все всё же католики, разве что Бернару такое может быть пофиг. К тому же, всерьез этого никто, похоже, пока не планирует. Чего тогда хозяйские секреты выбалтывать? - Это ещё и несколько сот тяжёлой конницы и несколько тысяч пехоты. А мы - весьма удобный рычаг влияния на него.
  - Ты явно преувеличиваешь нашу значимость, Ружеро.
  - Да вот уж вряд ли! - раскрывать детали в присутствии Бернара я не собирался, но формальная цель ни для кого в Константинополе секретом не была. - Мы знаем, что мессеру дельи Уберти нужна китайская соль. Очень нужна. Так, что он организовал такую вот экспедицию. Салах это знает. Изз-ад-Дин это знает. Каждый купец здесь знает. Султан наверняка уже знает. А Михаил - не знает? Знает. Сколько времени ему нужно, чтобы сопоставить два факта - приближающийся поход Анжуйца на Италию, и наше прибытие сюда? Но это всего лишь раз. Два - это сохранение или разрыв договора с Генуей и торговля напрямую с Неаполем. Три - это запуск сюда венецианцев, что сразу же бьёт по карману анти-папской коалиции. Четыре - это возможная помощь Манфреду против Анжуйца.
  - Думаешь, у его величества нет в Константинополе посольства для решения таких вопросов?
  - Понятия не имею, если честно. Но даже если и есть, это ничего не меняет. На сегодняшний день именно Фиренца на острие атаки. Именно там будет решаться судьба и гибеллинов, и Обеих Сицилий. И именно мы сейчас здесь, а от Фиренцы, я уверен, больше никого тут нет, иначе мы бы знали. И именно мы в наиболее уязвимом для политической торговли положении, так как то, что нам нужно, мы можем получить только через Михаила. Так что давить на нас он будет, я не сомневаюсь. Исходя из этого, есть всего несколько вариантов, чего нужно самому императору, и ни одного из них нам даже касаться не стоит. Понятно, что мы вроде как официально никто и звать нас никак, но это только так кажется. Стоит только императору озвучить его позицию - и мы тут же, не успев и ойкнуть, окажемся де-факто в положении посредников, что недалеко от послов. Соглашаться на это нельзя, от слова совсем, а отказавшись, мы можем прощаться со всеми нашими планами - Михаил не даст нам тут ничего сделать, и Кей-Кавус даже не пикнет.
  - И для чего тебе понадобилась дочь синьора?
  - А вот если на приёме будет Фиона, то она и будет главной. Кто я, и кто она? И тогда сразу наши дела - это одно, а интересы императора - пожалуйте к представителю семьи дельи Уберти.
  - Она ещё совсем ребёнок... Хотя, хм, ты тоже... Нет, всё равно чушь.
  - Именно, что ребёнок. В том-то и дело! Тут либо мы рискуем гневом синьора и идём вместе с Фионой и, в случае успеха, срываем джек-пот, либо нам, как я уже и имел честь докладывать, пиздец. Ну, чего тут непонятного? Что ж вы такие... медленные-то все? Короче, будет на приёме Фиона - и мы с любого базара съедем без последствий, император ни нам, ни Манфреду предъяв никаких кинуть не сможет, потому и наезжать на девчонку не будет, ибо западло. А мы свои дела под шумок перетрём. Не будет Фионы - и мы тупо не сможем согласиться ни на что, посылаем императора на три весёлых, и пролетаем сами, как фанера над Парижем. Ну, дошло? Котлеты отдельно, мухи отдельно! Мессер Бокка, переводите.
  
  
  vi
  
  [Год 1263, Декабрь 4, около полудня]
  
  "Мужчины обходятся со своей мужской дружбой, как с футбольным мячом, который они кидают куда попало и как попало, но он при этом не рвётся. Женщины же носятся со своей женской дружбой, как с хрустальной вазой, и уж если она падает, то разбивается вдребезги, на мелкие кусочки."
  -- Анн Морроу Линдберг
  
  
  
  
  "Женская половина" в домах константинопольских богачей - это жизненная необходимость, ежели, по причине экономического или политического статуса, вынужден завести сверх одной жены. Это как шестисотый мерс или гелик по моим временам у нас. Хочешь, не хочешь, а надо, если на определённом уровне болтаешься. Тут надо лишь помнить, что многожёнство - оно как веник: есть сторона мягкая и пушистая, та, о которой, пуская слюни, грезят перипубертатные недоросли, у которых околонулевой жизненный опыт и все отношения с противоположным полом сводятся исключительно к мечтам о "туда-сюда-обратно". Такой губчатый мозг пропитан блокирующими высшую нервную деятельность гормонами и в нём, как плесень в питательной среде, заводятся странные идеи, типа того, что девочки, девушки и женщины только и мечтают поселиться в гареме и хором - всяко, разно, и безотказно - ублажать своего неземной красоты господина. Поражённому такой идеей бедолаге доступна только одна логика, по которой раз секс - это хорошо, то секс с десятью женщинами, это ну вот то же самое, что и с одной, только ровно в десять раз лучше. Увы, обладатели здешних гаремов опыт имели вовсе не теоретический и потому знали не понаслышке, что у веника обязательно есть крепкая, твёрдая, отнюдь не пушистая рукоятка, которая и наступает после того самого "туда-сюда". Удивительно, но реальные (и трезвые) женщины вовсе не грезят о бесконечном групповом сексе, да и мужчины, кстати, которые хоть и имеют несколько жён, чаще предпочитают иметь их по отдельности, а не скопом. Гаремы же эти самые - те ещё гадюшники, и если бы тот яд, каким там друг дружку травят счастливые рабыни любимого господина был материальным, его хватило бы перетравить всех крыс и комаров во всей округе и до самого горизонта. Вместе с любимым господином. Поэтому обладатели нескольких жён, да и просто те несчастные, у кого в доме завелись женщины, стараются снизить их концентрацию на единицу площади и тем самым уменьшить плотность поражающих факторов. Кроме того, снижается риск когеренции, когда они взаимовозбуждаются друг от друга (вот только, увы, не в том смысле) и могут мощным потоком излучения вынести мозг любому, попавшемуся на пути. Поэтому их разносят подальше друг от дружки, как в любом ядерном боеприпасе, не допуская превышения критической массы. И женские половины домов, там, где это могут себе позволить состоятельные мужья и отцы, занимают внушительные территории. Минимум - это каждой жене/наложнице по комнате и прилегающей личной территории. Лучше, если будут ещё общие комнаты для развлечений, трапезная, садики для прогулок, бассейн, баня с массажем, запасные помещения для разных нужд, соединяющие всё это галереи и коридоры, и так далее. Салах-Махмуд был человеком уважаемым, а потому жён имел несколько. Сколько не знаю, не та тема, да и не видел я их, но более двух наверняка. И был он человеком небедным, а потому содержал своих птичек по максимуму. Было тут всё, и было это расположено на солидной территории. И было тут в достатке места ещё и для наших спутниц. Правда, отдельные хоромы из спальни с обширной кроватью (скорее ложем-траходромом) и передней залой опять достались одной Фионе, а Маше с девочками выделили одну комнатушку на всех.
  
  Передняя Фиониных покоев была устроена для, скажем, предварительных ласк. Сюда можно было пустить гостей из ограниченного контингента доверенных лиц, музыку послушать, поболтать с кем-нибудь, да хотя бы и с мужем. Порукодельничать. С сокамерницами посплетничать. Заговоры поплести, местного значения. Вобщем, заняться хоть чем-то, и не тем, для чего спальня. Основной мебелью, помимо обилия ковров, был низкий столик, типа большого журнального, только мраморный, и четыре кушетки без спинок, но с закрученными торцами-подлокотниками. Кушетки были на два-три посадочных места или чтобы этак элегантно полуприлечь, согнув изящную ножку. Фи сидела на одной из них, хмуро уставившись на меня. Она была далека от того, чтобы соблазнять меня своими формами под полупрозрачным шёлком. Формами она ещё не вышла. Да и не шёлк на ней был, хотя ярко-синее платье, расшитое серебряным узором от подмышек до пола и по рукаву, ей удивительно шло, гармонируя с яркими глазами. Платье было глухим, закрытым, но тем не менее отличалось от фирентийской моды лет на тысячу вперёд фасоном: оно было приталенным. И это было плодом нашей с Машей работы вчера вечером. Платье было уже в наличии, я нарисовал, что надо сделать, а Маша, после недолгих споров, помогла мне подшить, как надо. Хорошо она ведьма и христианские понятия о целомудрии у неё в голове почти отсутствуют. Почти - это потому как стадность из головы не удалишь всё-таки, а вокруг - единый стандарт одежды постоянно перед глазами, по которому женщина должна носить прямые, как шкаф, и страшные, как дракон коммодо, конструкции. А тут у Фионки кроме талии ещё и грудка стала заметна. Такая бы няшка была, если б не характер.
  - Ты где так долго? - с требовательным недовольством прищурилась Фи.
  - Ц-ц-ц! - я в восхищении закатил глаза. - Фиона, ты просто неотразима в этом платье!
  - Сам сделал, сам хвалишь, - парировала она, но платье ей, конечно, понравилось, иначе б и не надела. Вот только где теперь бабки брать на ещё как минимум две штуки подходящей ткани? Лоренца вчера так сопела мне в ухо, пока мы работали, что чуть евстахиеву трубу мне насквозь не продышала. Пашку тоже никто не отменял. Это она для Фионы служанка, а для меня - сестра Лоренцы и объект томления Гвидо. Да я бы и сам потомился, чего уж там, да не судьба. Но не обделять же. Гвидо, опять же, будет рад. Были бы ещё годные для переделки наряды - было бы хорошо. Но если у Фионы и есть, то отдать она, конечно, не отдаст. Так что надо будет ещё и наём портнихи учитывать.
  - Так отчего же не похвалить, если сделано хорошо? Но, вообще-то, я не платье же хвалил, а тебя. Была б ты дурнушка какая - никакое платье бы не помогло. А так оно подчёркивает твою красоту.
  - Что - правда красивая? - Фи заметно покраснела.
  - Очень, - правду говорить, как известно, легко и приятно. Моя малолетняя хозяйка отвела взгляд и прикусила губу. Я покачал головой разглядывая её.
  - А... - начала она.
  - Но кое-чего не хватает, - перебил я. - Твои головные уборы здесь не подойдут.
  - У меня лучшие в Фиренце! - не на шутку возмутилась гордячка.
  - Даже не сомневаюсь. Но в Фиренце и платья такого ни у кого нет. Да и вообще ни у кого на свете.
  - Точно?
  - Точно.
  - Ну, тогда... а что надо?
  - Сюда тюрбан нужен, - я похожий, индийского типа, закрывающий и волосы, и ушки, треугольником сходящийся надо лбом, на одной девушке в кино видел, "Tридцать первое июля", называется. Там и платье было другое, конечно, и девушка, но тут уж ничего не попишешь.
  - Тюрбан?
  - Ага. Мы с нашим трубадуром покумекали, и он где-то добыл. Даже цвет подходящий сделали.
  - Мессер Бернар... для меня? - Фиона опять покраснела, да куда сильнее, даже до шеи. У, как всё печально. Я-то думал та краснота - она из-за меня, а тут вона как. Ну, вот что за непруха, а? Мне в марте уже двенадцать будет, а меня до сих пор никто не любит. - И где?
  - Вечером занесу. Там ещё подшить надо чуток и ко лбу камешек приспособить, а над ним перо жар-птицы, для полного соответствия.
  - Что за камень?
  - В идеале сапфир, но его взять негде. Да и денег нет. Так что бижутерией обойдёмся.
  - А это что такое?
  - Стекло. Его как раз Бернар по городу ищет. Да не парься ты, до завтра успеем.
  - Да?... - Фиона стала накручивать локон на пальчик. Такое выражение лица у девочки может быть только в одном случае. Я не выдержал и глянул в статусе её отношение ко мне. Восемьдесят. Плюс восемьдесят, твою мать! Тогда я ничего не понимаю. Бернар меня козырями кроет? Не, так-то никаких видов у меня на эту малявку нет, но бесит же!
  - А ты чего сидела такая надутая?
  - Дурак. Я же боюсь.
  - Чего?
  - Как - чего? Завтра же такое... мы же... - она закатил глаза.
  - Да ладно, - успокоил я. - Подумаешь - к местному царьку в гости заглянём ненадолго.
  - Дурак! - повторилась она. - Это же базилевс!
  - Ну и? Между прочим, ещё пару лет назад он по статусу не выше твоего отца был.
  - Знаю, но...
  - А скоро и твой отец может не ниже его стать. А там, глядишь, и ты раз - и принцесса.
  - Думай, что болтаешь! - одёрнула меня девчонка. - Язык у тебя слишком длинный. Гляди - укоротят!
  - Ума у меня много, вот на язык и давит. А был бы короток, синьор сюда бы не послал. Стало быть, такой ему и нужен, так что не укоротят, не грози. Чего звала-то вообще?
  - Смотри, какой дерзкий! Звала - значит надо. А ты, я гляжу, не торопишься, да?
  - Во-первых, я торопился. Во-вторых, ну, вот я прибежал, язык в мыле, и что я вижу? Ты сидишь и дрожишь. Сама не знаешь, чего боишься.
  - Чего, чего... Завтра приём, а я так и не знаю, что говорить, как себя вести...
  - Да ничего особенного ни делать, не говорить не надо. Придёшь, поздороваешься, о погоде поговорите, а дальше он сам тебе всё скажет.
  - А потом? Что я должна... - вернувшись от мыслей о Бернаре (или тюрбане) и злости на меня к завтрашнему дню и своим страхам, Фиона снова стала маленькой девочкой и сжалась. Ответственность. Девочек тут к такому не готовят. А тут вдруг толпа здоровенных мужиков вывалила на неё такое, с чем сами справиться не могут.
  - Фи, - я взял её за руку. - Успокойся. Смотри, дрожишь уже.
  - А вдруг...
  - Не будет никакого вдруг. Ты - наша защита просто потому уже, что ты есть. Больше ничего не надо ни говорить, ни делать. Покиваешь там головой, восхитишься его мудростью, скажешь, что очень рада его видеть, что передашь папе привет - и всё.
  Пока говорил, присел рядом с ней и приобнял за плечи. Там как-то естественно получилось, что успокаивая, я гладил её волосы и спину, а она притихла, приникнув к моей груди. Идиллия продолжалась минут пять, пока я ещё находил, что говорить, а как только замолчал, она прошептала мне в рубашку:
  - Я не хочу туда, Ружеро... я не хочу... можно не надо, а? Ну, пожалуйста...
  - Надо, Фи. К сожалению, у нас...
  - Хватит! - она сбросила мою руку и резко встала. - Я не дура. Конечно, я пойду. А ты найди мне эту... Паолу. Шляется опять, мерзавка!
  - И где мне её искать?
  - Гвидо своего спроси! С ним она наверняка. Всё, убирайся!
  
  Паолу я нашёл в беседке у бассейна. На нейтральной территории домовладения. И, ожидаемо, в компании Гвидо. Я же, только глянув на парочку из-за кустов, сразу понял, что ну её нафиг, хозяйку нашу. Перебьётся. Забирать у парня девчонку в такой момент - это совсем извергом надо быть. Да и девочке такие обломы на пользу психике не пойдут. И я тихонько покинул театр любовных действий, мысленно опустив за собой занавес, скрывая актёров от любопытных глаз. Может, и выгорит у моего приятеля сегодня. Там делов-то в этом возрасте на несколько минут. Чик-пык - и в дамках.
  
  Никаких особых планов у меня на остаток дня не было. Притащит Бернар стёклышко - присобачим Фионе на тюрбан, павлина ощиплем, перья пришьём. О завтрашнем приёме беспокоиться я и не думал. Это пусть Фионка переживает, она дворянка, ей эти головные тараканы по статусу положены. Успокоить я её пытался? Пытался. Не получилось - ну и ладно. Займусь, пожалуй, саморазвитием. Боевые навыки мне не прокачать, тут остаётся лишь традиционный путь, через пот, пот, и ещё раз пот. Огненную магию применять некуда и нельзя, да она, похоже, только в бою и растёт. Никаких единиц навыков для распределения после очередного изменения в результате смерти мне больше не давали, всё только покупать за опыт. Даже переход на следующий уровень. Цены конские, а где эту валюту фармить оптом - никаких подсказок. Капают жалкие крохи за бездну усилий. Седьмой уровень стоит двести шестьдесят рублей, между прочим. У меня сто восемьдесят один. Ладно, уровень мне пока и не нужен: ни навыков, ни характеристик выше четвёрки у меня нет, то есть, нигде не жмёт. Телосложение мне даёт 50 ТП (трупных пятен?) здоровья. Это - если смотреть по тому урону, что я наносил, прежде чем убивать врагов - не намного меньше средней величины для взрослого местного. Добавление здоровья серьёзно бы повысило мою выживаемость в неблагоприятных условиях внешней агрессии по отношению к моему тельцу, что звучит заманительно, ведь визита к братьям францисканцам, что пугало меня, когда характеристики поднимались без моего желания, можно больше не опасаться. Теперь пугает не это, а стоимость одной единицы телосложения - сто пятьдесят. Силёнок побольше тоже бы не помешало, пусть семьдесят два ватта это и неплохо для пацана. Выносливость добавила бы мне энергии к моим четырём тысячам килокалорий, но стоила сто рублей опыта. Легко заметить, что повышение одной единицы характеристики стоит столько же, сколько и соответствующий уровень. Однако зависимость не абсолютная. Мудрость, например, со второй на третью переключить, стоит пятьсот. Пятьсот, мать его! А на четвёртую даже не знаю - недоступно пока.
  Короче, остаётся мне пока попытаться чертёжника по заветам Лилы качать. Для этого нужно прошвырнуться по городу и прикупить расходники: бумагу и чернила. Перо я сам сделаю, козырное. Из павлина. Ну и ткани посмотреть надо.
  И я отправился к мессеру ди Тавольи, потрошить казну. У меня-то ни копейки.
  
  Дело шло к полудню.
  
  По дороге к рыцарю меня перехватила невесть откуда взявшаяся Лоренца.
  - Ты куда? - тут же клещом вцепилась в меня девчонка.
  - Э... - замялся я. Говорить Лоренце что я иду за деньгами чтобы в том числе найти ткань на её платье говорить не стоило. А вот что именно ей сказать, я ещё не придумал. - Ну, надо с мессером ди Тавольи поговорить.
  - О чем? - не унималась она. Между прочим, это сейчас тестирование будущих абилок происходит. Обкатываются технологии взаимоотношений с противоположным полом. И она уже нисколько не сомневается в своём праве определять границы свободы мужчины (ладно, в данном случае мужчина тоже пока экспериментальная модель) с которым провела вместе какое-то время. И это мы ещё даже не целовались.
  - Да так, кое о чем. А тебе чего?
  - Скучно. Ты в город собираешься? Я с тобой хочу.
  - С чего это ты взяла что я в город иду?
  - Так идёшь или нет? Я с тобой!
  - Нет.
  - Не ври! Идёшь!
  - Я-то может быть и иду, а ты нет.
  - Ну, Ружеро!
  - Нет.
  - Ну, Ружеро!
  - Нет, я сказал!
  - Ну, почему?
  - Маленькая ещё.
  - Да? Я??! Да я старше тебя!
  - Зато я мужчина.
  Что на это сказать у Лоренцы не нашлось, и она просто начала канючить, напрашиваясь со мной. Я же талдычил одно и тоже: нет, и всё. Без комментариев. Тут дело даже не в том, что я не хотел раскрывать ей цель своего похода. Город, как ни крути, все ж таки азиатский. Мало ли что. Пусть я тоже только ребёнок, но столько нездорового интереса, сколько будет к свободно разгуливающей девочке, надеюсь не вызову. Так мы и шли по коридорам: я гордым ледоколом впереди, а следом за мной телепалась ни на секунду не умолкающая надоеда. Благо идти было минуту. У входа в покои рыцаря, Лоренца от меня отстала. Едва заглянув внутрь, я тут же выскочил обратно, наткнувшись на удивлённый взгляд девочки. В ответ на её невысказанный вопрос, только мотнул головой. Не рассказывать же ей, что там благородный рыцарь, загнув смуглую девку раком, вовсю загоняет ей лысого. С другой стороны, а чем ещё рыцарям заниматься в середине дня? Не бухать же. Меня для тренировки под рукой не оказалось, с посторонними драться из дипломатических соображений не рекомендуется, философскими беседами мессер отродясь не увлекался, а других развлечений нету.
  - А... - начала было моя липучка.
  - Да подожди ты! - перебил её я. - Тихо молчи!
  Лоренца перевела взгляд на вход, склонила голову набок, прислушалась к характерным звукам, исходящим оттуда, и, подарив мне снисходительный взгляд, понимающе усмехнулась.
  
  Смуглянка выпорхнула минут через десять, целомудренно прикрыв личико платочком, а я, набрав для храбрости полную грудь воздуха, и надеясь, что рыцарь будет в хорошем расположении духа, отправился добывать денюшку. Майнить, можно сказать.
  
  Деньги, благодаря общей расслабленности членов и некоторой душевной умиротворённости, мессер ди Тавольи мне выдал, хотя и потребовал с меня обещание, что на закупке китайской соли это не скажется. Два флорина - немного в масштабах вселенной, но он прав. С деньгами у нас действительно негусто. Что заставило меня задуматься о монетизации моих чертёжных экзерсисов. Надеюсь, цена у моего полукафтанья не напрасно в свойствах стоит. Может, такое и купит кто. Будет двойная польза.
  
  - Ружеро... - на выходе я опять наткнулся на насупленную мордашку, которая поспешно попыталась принять жалостливо-просящее выражение. И ведь на самом деле обидится же. Ладно, день на дворе, далеко отходить не будем. Авось, обойдётся.
  - Донна Мария отпустит - пойдёшь со мной. Только далеко гулять не пойдём, я не на прогулку, а по делам.
  Последние слова говорил уже в убегающую спину.
  - Жди здесь! - на ходу крикнула Лоренца.
  Хотел ещё сказать, что на улице должна будет слушаться меня с полпинка, но, не успел. Да и бесполезно же ведь. Может, Маша объяснит... хотя толку-то?
  
  Управилась мелкая за несколько минут. Переодеваться не стали - ей не во что, а мне и так сойдёт. Атешку решил не светить, прицепил на пояс сторту. Два флорина упрятал во внутренний карман - про такое воры не догадаются. На выходе столкнулся с Бернаром, заходящим в дом.
  - Ты надолго? - вид у него был озабоченный.
  - На рынок и обратно. Что-то случилось?
  - Нет, - мотнул он головой, продолжая хмуриться.
  - Видок у тебя, как будто любимый хомячок при смерти, - поделился я своими впечатлениями. Он поморщился. От недопонимания, наверное.
  - Я нашёл подходящий кристалл и мастера, что может его огранить, причём даже сегодня, но цена... Три флорина требует.
  - Ого, - присвистнул я. - Неслабо.
  - Что за кристалл? - ввернулась Лоренца. Вежливое стояние в сторонке, пока джентльмены разговаривают - это не про неё.
  - На тюрбан, - пояснил я. - Дешевле никак и нигде?
  - Чтобы вот уже сегодня - нет.
  - А что за тюрбан? - это Лоренца.
  - Фионин. Да уж...
  - Брать будем? - Бернар.
  - А зачем ей тюрбан? И почему кристалл нужен?
  - К базилевсу местному сходить надо, - Лоренце, а потом задумчиво Бернару: - Взять-то в принципе можно, но...
  - А три флорина - это без тюрбана, да?- любопытная надоеда в ценах не ориентируется. - Это дорого?
  - За настоящий камень - недорого, а это просто стекляшка, и три флорина за неё просто грабёж.
  - А сам тогда сделать можешь?
  Вопрос, конечно, интересный. Россини наверняка проблем бы со стеклом не имел, и, возможно, где-то есть какие-нибудь инструкции, как его сделать. Но только не у меня в голове. Здесь и сейчас я точно ничего не сделаю. Что и пояснил Лоренце.
  - Ну, тогда забери у него, да и всё, - пожала та плечами в ответ, ничуть не беспокоясь о милиции, аресте, и последующем народном суде. Забрать оно, конечно, идея, но идея плохая. Вот и Бернар головой качает. Пусть век и тринадцатый, но правоохранительные органы всё же имеются, и успешный грабеж надо планировать заранее, как вот этот мастер-стеклянщик, а не вот так, как Лоренца. Но и покупать за такие деньги... Флорины не бесконечны. Так у нас на наше дело ничего не останется. Деньги надо либо экономить, либо восполнять. С другой стороны - экономить на Фионе? Причём накануне визита к одному из главных игроков в мировую политику? Можно, но есть риск, что она или её папочка про такую экономию прознают. С Фаринатой я после этого ещё, возможно, и помирюсь, а вот с его дочкой наверняка уже нет.
  - Дай ему флорин задатка и пусть делает, - решил я. - Деньги у мессера ди Тавольи.
  Того, что Матиро заупрямится и не даст, я не опасался. Не в случае Фионы.
  
  
  vii
  
  [Год 1263, Декабрь 4, после полудня]
  
  
  "Проблемой чуть ли не каждой женщины принято считать периодическое стрессовое состояние. И для того, чтобы эта проблема не стала постоянным спутником жизни, с ней нужно бороться. И здесь на помощь приходит шопинг"
   -- совет психолога из женского журнала.
  
  "...покупка чего-то новенького дарит искреннюю радость, а для некоторых - настоящее счастье."
   -- совет психолога из женского журнала.
  
  
  
  
  
  До рынка дотопали без приключений по знакомой мне дороге. Лоренца молчала, уцепившись за мой локоть, и глазела по сторонам. При всей малоухоженности, город разительно отличался от привычного ей как чистотой, так и размахом. Отличались и люди - языком и одеждой. Ещё на улицах почти не было женщин, а если и были, то редко без мужчин. Правда, частенько встречались закрытые шторками паланкины, а кто там - неизвестно, может и богатенькие тётки телеса прятали.
  
  Найти лавку с чернилами долго не заняло, но тут я и осознал проблему: Бернара для налаживания языкового контакта со мной не было, впрочем, это решилось быстро, уже знакомым по прошлому визиту толмачом. Хуже было другое - цены и борьба с ними, с чем и мог бы помочь справиться ушлый трубадур. Флорин был легче византийской номизмы примерно в полтора раза, но оценивался рыночными менялами почти два к одному. Почти, но не ровно. Разница гуляла. И это ещё золото к золоту. Мне же нужны были серебряные драхмы, или, ещё лучше, медные ассы, которые тут при обмене флоринов выходили в три раза дороже. Курс при этом ожидаемо плавал, а мозг, пытаясь понять его логику, закипал. Однако пойти более простым путём и расплатиться золотом за товар на медяк было бы ещё худшим безумием. Разобраться с горой неизвестной и разнокалиберной наличности на сдачу я даже пытаться не буду. Монет была херова туча: какие-то иперпероны, семиссы, триессы, скифаты, милиариссии, ассы, знакомые по названию денарии, но имеющие другую стоимость, драхмы, безанты, которые то ли были синонимами солида, то ли тем, на что делилась номизма... Что из этого было золотом, что серебром, понять было ещё можно, но соотношения друг к другу грозили взорвать мой неподготовленный мозг простого завлаба. Толмач и торговец стрекотали один в левое ухо на греческом, другой в правое на жутком итальянском, дёргая меня за руки, как цыгане, и явно пытались напарить. Они размахивали у меня перед глазами грязными пальцами, требовательно хмурили брови, словно я им уже задолжал, указывали одновременно в разные стороны, а когда торговец попробовал потянуть куда-то ошалевшую от такого напора Лоренцу, я понял, что хватит этого базара. Рано или поздно, но эти вопли и шум до добра не доведут.
  - Где мне найти генуэзцев? - спросил я толмача, хватая Лоренцу за плечи, не давая её утащить. Толмач чирикнул торговцу. Тот закатил глаза и, призывая небо в свидетели, заорал что-то в ответ. Толмач адаптировал для меня, что мне генуэзцы совсем не нужны, что я на ровном месте оскорбляю уважаемого гражданина, что лучшего предложения я не найду даже в Китае, и всё в таком духе. Я настаивал. Торговец попытался опять схватить Лоренцу. Я схватился за сторту. Торговец схватился за сердце. Толмач сделал шаг назад. Я, с Лоренцой в охапку, тоже. Вокруг нас начали собираться заинтересованные зрители. Некоторый интерес моей паранойе показался недоброжелательным, особенно со стороны группы лиц подозрительной национальности. Но тут вмешался ещё один участник. Худенький, но бойкий чернявый юноша, носатой наружности, размахивая конечностями так, что легко мог бы спровоцировать атаку дона Кихота из Ламанчи, принялся что-то доказывать сначала торговцу, потом толмачу, потом опять торговцу. Те начали спорить, но быстро успокоились. По окончанию, наш внезапный помощник уставился на толмача и, указывая на меня, устроил тому гневный выговор. Явная попытка оправдаться толмачу не удалась, только вызвала шквал новых обвинений, и он, устало махнув рукой, пояснил мне:
  - Если хочешь найти генуэзцев, Зопирос отведёт.
  - На генуэзца он не похож, - я недоверчиво оглядел юношу. - С чего такая благотворительность?
  - Зопирос говорит, ты гость уважаемого Салаха-Махмуда, мир и благоденствия его дому. Если гостю такого человека угодно куда-то пойти и зачем-то с кем-то поговорить, то надо оказать всяческое содействие. Здесь все - честные люди, но если тебе хочется убедиться в этом у своих, в этом тоже ничего плохого. Иди с ним, он проводит.
  Правильно поняв толмача, гид-доброволец радостно закивал головой, и показывая на выход с площади на одну из улиц, что-то затарахтел.
  - Идти недалеко, - пояснил толмач. - Но надо свернуть несколько раз, сами можете заблудиться.
  - Ладно, - я огляделся. Толпа рассосалась, подозрительные личности исчезли. - Вот только платить мне ему за помощь сейчас нечем.
  - Дашь ему несколько ассов, - махнул переводчик рукой. - Потом. Если захочешь. А лучше скажи, что Салах-Махмуду о нём упомянёшь, будет достаточно.
  - Ну, хорошо тогда.
  Звучало, действительно, вполне убедительно, и я успокоился.
  
  - А Константинополь сильнее Фиренцы, да? - прежде, чем мы ретировались с рынка, торговец меня удивил: подарил Лоренце что-то вроде нашего леденца на палочке из выпаренного до твёрдого агрегатного состояния мёда и мелко покрошенных сушёных фруктов. Только вместо петушков всяких - сосиска какая-то. Должно быть что-то липко-сладкое со вкраплением кислинок. Это он для этого пытался её от меня оттащить? Может и правда неплохой человек, зря я на него, да ещё со стортой. Лоренца честно предложила мне пососать сладкую колбаску с ней на пару, но, понятное дело, я деликатно отказался, сказав, что почитаю своим жизненным принципом уступить такую привилегию исключительно девушкам и женщинам, так что может не стесняясь сосать сама. Чем она и занималась, с любопытством оглядывая окружающую архитектуру и чужой быт.
  - Сильнее, - согласился я, внимательно оглядывая дома и выискивая всяческие приметы, чтобы самому запомнить дорогу. - И слабее.
  - Это как? Так не бывает.
  - Это диалектика называется. Единство и борьба противоположностей. Сильнее и слабее - это смотря в чём.
  - А в чём он слабее?
  - У Константинополя больше войск и золота, это сила. Но и враги у него сильнее и богаче наших. Если мы от своих можем сами отбиться, а они нет, то кто сильнее?
  - А мы можем?
  - Сейчас - нет.
  - Так мы слабее?
  - Сейчас - да.
  - А когда будем сильнее?
  - Когда союзников найдём и оружие сделаем.
  - А мы поэтому здесь? За союзниками? Поэтому эта... Фиона с нами, да?
  - Она тебе не нравится?
  - Она противная, фу! Поду-у-умаешь!
  - Чего это она противная?
  - Противная, и всё! Она, между прочим, никого не любит. Так что не думай.
  - Чего - не думай?
  - Ничего не думай. И вообще! И к Паоле придирается! А сама-то! Фу! А я знаю, почему они слабее.
  - А? - я не сразу сообразил, что тема опять сменилась.
  - Они же ленивые все, смотри. Торговать любят, а воевать - нет. У нас мужчины не такие, все умеют, а эти... фу. И вон, смотри, в городе ни одной башни, ни одной крепости, всё открытое, стен мало, улицы широкие, много прямых. Как защищаться будут?
  - Да есть тут крепости, просто отсюда не видно, город-то большой.
  - Да? Ну и что тогда толку от них, если их даже не видно? Вот. Никакого.
  Поразив меня своими стратегическими рассуждениями, Лоренца засунула леденец обратно в рот.
  
  Башен в Константинополе не было вовсе не из-за неспособности восточных ромеев постоять за себя, а потому, что тут, в отличие от италийских республик и городов-государств, всегда была сильная централизованная власть. А сильная власть никогда не терпит конкурентов и появления местечковых царьков и кланов с доморощенными армиями не допускает. Потому константинопольцам не нужно, как тем же фирентийцам, бояться нападения на их дом представителей какого-нибудь враждебного рода или семьи. Базилевс делает всё, чтобы боялись только его. Причём все. Не сомневаюсь, что он ухайдокал для этого кучу народа. Но, с учётом особенностей итальянской национальной демократии, трудно сказать, где неугодных граждан режут с большим энтузиазмом. Я начал было объяснять это Лоренце, но она после первых же слов прервала меня:
  - Ихний этот король что - может кого хочет казнить?
  - Ну, может, не так чтобы совсем уж кого хочет. Но в принципе - да, может любого судить и приговорить.
  - А "в принципе" - это когда "существует отличная от нуля вероятность", да? Ага! - она радостно подпрыгнула. - Я помню! - и тут же без перехода:
  - Кого хочет, сам судит, сам приговаривает... наверное, и убить сам может, и ничего ему не будет, да? Не, у нас подеста так не может. В принципе. У нас суд должен быть и защищаться можно. Просто так нельзя никого убить.
  Тут можно было ей возразить, что для такой защиты нужны немалые деньги, которых мало у кого есть в наличии, но я не успел.
  Когда наш чичероне в очередной раз повернул, мой вялый мыслительный процесс вдруг осветился яркой вспышкой понимания, что это уже четвёртый поворот направо подряд, не пропуская никаких улиц, и какая бы запутанная планировка у города ни была, мы идём по кривой, близкой к замкнутой. Я достаточно много раз уже попадал в этом мире в неприятности, в том числе и в незнакомом городе, в том числе и с летальным исходом, чтобы не тратить и доли секунды на размышления типа "а не паранойя и совпадение ли всё это". Понятно, что ведут нас в ловушку. Я резко тормознул, да ещё, заметив движение, отшатнулся назад, и дубинка, вылетевшая из тени за обшарпанной колонной, вместо того, чтобы ударить по затылку, прошуршала в воздухе перед моим носом. Не медля и не раздумывая, я тут же прыгнул вперёд, уже со стортой в руке. Ну, хоть быстро доставать оружие меня научили. Следующий удар, на этот раз слева, ушёл туда, где меня опять уже не было. Лоренца, ротозействующая по сторонам, к счастью шла на шаг-другой позади и попала в этот промежуток между ударами. Я её не видел, в смысле - глазами не видел, потому, что смотрел-то я, понятно, не назад, а на развернувшегося лицом ко мне проводника. У него не было оружия, что меня нисколько не успокоило, ибо живым меня уже тоже брали, и мне ничуть от этого легче не становилось. Так вот, про Лоренцу. Пока я прыгал к противнику, она, с задвинутым по самую палочку в рот леденцом, сунулась за колонну, откуда в мою сторону вылетела первая дубинка. Прошла, может, только секунда, как пошёл этот мультфильм, и нападавший только начал очередной замах с поднятой в полушаге ногой, и тут-то и наткнулся он на мою подружку. Нежданно. За эту секунду она не только успела леденец в рот засунуть, но и вынуть свой бронебойный и заточенный до булавочной остроты гранёный гвоздь корабельного калибра, направить его в нужную сторону и приложить некоторое усилие, а селезёнкой бандюган уже сам, практически, на него насадился. То есть добровольно и без какого-либо принуждения сделал свой свободный выбор. И мне непонятно, откуда я фиксировал все подробности позади, не сводя глаз со своей цели. И всё происходило одновременно: моё понимание ситуации, отслеживание действий Лоренцы, выпад в сторону предателя Зопироса, подсчёт противников, и планирование отступления с оценкой путей отхода. Драться до победы - не наш вариант. Да, Лоренца, непонятно каким волшебным образом сумевшая среагировать буквально за полсекунды, а за вторую половину секунды уложившая (вот он как раз выбирает удобную позу в красной луже на камнях) взрослого мужика, уже разворачивается, чтобы принять бой, но это было везение и "не повторяется такое никогда". Противников ещё шестеро. Кроме проводника у всех дубинки. Это, если врагов больше одного, да в умелых руках, ничем для меня не лучше, чем ножи или те же короткие мечи. Просто помирать буду с поломанными костями, а не кишками наружу, да и вся разница. Брать пришли только меня, вряд ли им девочку так захотелось, что организовали продуманную засаду. На рынок-то Зопирос конкретно уже с планом операции явился, а сколько там времени-то с момента выхода из дому прошло? Тут налицо не хулиганская выходка с целью похищения и изнасилования несовершеннолетней, а тщательная проработка с предварительной слежкой. Организация работает, не иначе. Не очень хорошо понимаю, зачем этой организации я, но нас тут с Лоренцой двое, а то, что нужна им девчонка, а не я, это совсем уж бред. Её, наверняка, просто убьют. Ну, может, не просто и не сразу. Но то же самое и ко мне относится, за исключением, разве, что пользовать меня будут не так, как её.
  Зопирос от моего выпада успешно отскочил, скалясь на меня, а вперед выступили ещё двое, такие же неприятные. Плюс двое сзади слева, один из которых кинулся к метнувшейся за колонну Лоренце, и ещё один впереди справа, но пока не появился, хотя я про него как-то знаю. Ещё две секунды. Передние ждут. Задний замахивается наискось от левого плеча. Не иначе - за ухо мне целится. Лоренца побежала вокруг колонны - ну, так её тому увальню не поймать. Приседаю с разворотом. Палка пролетает надо мной, а моя сторта цепляет подлеца где-то в области паха. Может, я ему левую пупартову связку подрезал? Хорошо бы. Будем надеяться. Но двое из ларца, грубо нарушая нормативы амбулаторного приёма пациентов, времени на установление более точного диагноза мне не дали и кинулись на меня, пока я ещё был в полуприседе. Из этого положения, да ещё спиной к противнику, защищаться сложно, поэтому пришлось кувыркаться вперёд, как какому-нибудь Джеки Чану, и при этом я умудрился не порезать самого себя. Зато оказался в пределах досягаемости предварительно уже раненого пациента, коего и ткнул, на всякий случай, в живот стортой ещё раз, в качестве бонуса. Вряд ли я его насовсем так убью - урона у меня маловато. Но он бросил, наконец, дубину и согнулся в благодарном поклоне, а я пока спрятался от его напарников за его же спиной. Долго прятаться не удалось: раненый, решив, что поклона будет недостаточно, начал опускаться на колени, а напарники - обходить его с двух сторон. Толкнувшись в землю сразу обеими ногами, я, как тот бабушкин козлик, скакнул назад и неприятно впечатался спиной во что-то твёрдое. Так, стена ещё дальше, значит, одна из колонн. Живых я как-то отслеживаю, получается, а не принимающие активное участие в событиях элементы ландшафта и архитектуры - нет. Секунды моей заминки противникам было вполне достаточно, чтобы сблизиться и ударить одновременно. От одной дубинки я увернулся, а вторую, справа, пришлось принять на сторту, что доступно показало мне всю неэффективность короткого и лёгкого меча против увесистой дубины. По крайней мере, в моих руках: сторта, жалобно звякнув отлетела влево, утянув с собой вцепившуюся руку, и только то, что при этом она упёрлась остриём в кирпич, не дало моей голове познакомиться с твёрдым деревом. Не дожидаясь второй попытки, я крутанулся вокруг себя, перекатываясь, следуя примеру Лоренцы, за колонну. Там, согласно моему плану, для меня открывалась большая свобода для разнообразных тактических манёвров, из которых меня интересовал только один: как бы сдриснуть отсюда побыстрее. Вот только чему нас жизнь учит? Правильно, что я - не Лоренца. Та до сих пор легко и непринуждённо развлекалась танцем уравнения с одним неизвестным, а я чуть ли не упёрся носом в грудь урода, успевшего обойти меня с фланга. Урод, не тратя слов, тут же вцепился левой грабкой мне в горло, а правую отвёл для удара. И хоть я достаточно давно в этом мире, чтобы чего-то бояться, но то по зрелому размышлению, а на внезапности всякие по-прежнему надпочечники реагируют вперёд мозга. То есть, от неожиданности я испугался, причём настолько, что забыл про сторту и просто толкнул его левой рукой. Ну, взвизгнул ещё на эмоциях, не без этого, да. Тельце молодое, рычать матом пока не умеет, а вот пискнуть - так без проблем. То, что произошло дальше, неожиданностью оказалось не только для него, но и для меня самого: противника как будто невидимый бронепоезд на полном ходу снёс и впечатал в стену в полутора метрах позади. Бронепоезд исчез, а нехороший человек, обмякнув всем телом, потёк по стене к земле, родимой, навстречу. Ему было явно нехорошо. Может даже он плюнул на всё и покинул нас навсегда. Долго размышлять над способностью моего визга так радикально влиять на плотные объекты массой свыше шестидесяти килограмм, я не стал, а кинулся за следующую колонну, аккурат напротив той, за которой бегала Лоренца. Её противник удачно оказался ко мне спиной на расстоянии всего одного шага, который я и сделал, в конце хлопнув правой рукой его по уху. Хлопнул и придержал. Недолго - долго он мой огонёк, зажегшийся у него в наружном слуховом проходе терпеть не стал. Ну, или не смог. А когда он со сжавшимися от боли глазами и открытым в вопле ртом шарахнулся в сторону, мне осталось только придать ему нужное направление, что было совсем несложно, а там его уже приняла Лоренца, и он так же, как и его напарник полуминутой ранее, улёгся на камни, поджимая колени к груди. А мы уже бежали, оставляя позади топот преследователей.
  
  Убегать от погони в таком городе, как Константинополь - занятие рискованное вдвойне: мало того, что и так есть риск быть догнанным, так ещё и сам можешь в этом лабиринте забежать в тупик, где преследователям и бегать-то за тобой не придётся. Поэтому я старался при поворотах выбирать улицы пошире. Кричать "на помощь" мы не стали - оба понимали: и не подумает никто. Тем более, когда у одного обнажён пусть и короткий, но меч, а у второй глаза бешеные, юбка задорно оголяет ляжки, щека оттопырена, изо рта через плотно сжатые губы торчит палочка от леденца, а в руке - окровавленный штырь. Впрочем, тут был и плюс: нашим неприятелям помогать нас ловить тоже никто не собирался. Да и они не просили. Никаких там "держи вора" и прочей классики. Просто тупой, молчаливый бег, тяжесть в отталкивающих землю ногах и бешеный стук сердца в горле. Боялся, что Лоренцу придётся тащить за руку, но она, подхватив подол повыше, неслась рядом со мной, не нуждаясь ни в какой помощи, только сосредоточенно зыркала по сторонам глазами из-под нахмуренных бровей. Тоже оптимальный маршрут искала. Золото, а не подружка, когда дело до хулиганских выходок доходит. Обратную дорогу даже и не пытались найти - и бесполезно, и времени не было. Бежали за нами двое. А вот почему двое - непонятно. Двоих подрезала Лоренца, одного я, плюс ещё одного по стене размазал каким-то образом. Итого - должно было быть ещё трое. Но за нами только Зопирос и ещё один. Главный остался? Почему? Вопрос хороший, и даже важный, но не ко времени. По прямой дальше бежать нельзя: нас догоняют. Более длинные ноги взрослых мужиков дают некоторое преимущество в скорости. Зато бòльшая масса снижает маневренность, поэтому, несмотря на риск угодить в тупик, придётся нам петлять в узких проулках и дворах. В ближайший я и нырнул, дёрнув Лоренцу за руку, увлекая за собой. Вовремя: мимо пронеслась туша преследователя. Секунды ему не хватило Лоренцу ухватить. Но теперь - мимо. Ему опять разгоняться, а это нам фора. Зопирос тоже, кстати, в поворот не вписался. Как славненько.
  - Сюда! - опять дёргаю девчонку.
  - Нет! - она быстро окидывает узкий проход взглядом и умудряется вполне внятно изъясняться не вынимая лакомство и даже, по моему, на бегу умудряясь его сосать. - Там тупик! Туда!
  И тянет меня вперёд.
  Улочка впереди закругляется влево и тут же есть отнорок. Что там дальше - неясно, может тоже тупик, но и нас за кривизной изгиба уже не видно и есть шанс, что преследователи проскочат дальше, поэтому, не сговариваясь, мы с напарницей, чуть ли не с заносом и пробуксовкой, резко свернули в узкую неизвестность. Тут дома практически смыкались над головой, образуя тёмный тоннель метров тридцати длиной, который мы проскочили буквально секунды за четыре, то есть со скоростью около тридцати километров в час, и вылетели в небольшой тенистый двор, служивший для окружающих его домов общей коммунальной территорией. Тихий и уютный мирок, старающийся держаться подальше от большого мира. Тут был маленький бассейн фонтанчика в центре, огороженный булыжниками, на которых пристроились несколько женщин с корзинами тряпок и кувшинами. Тут громко чирикали воробьи и тянуло густым, пряным и домашним духом тушёного мяса. По периметру, закрывая первые этажи обшарпанных фасадов, совершенно знакомо на растянутых между деревьями верёвках сушились разнообразные предметы одежды, как мужской, так и женской, половики, циновки и просто неопознанные мною за неимением времени разномастные тряпки. Я, между прочим, видел подобное. В старом Баку, правда. В таких дворах была своя жизнь, наполненная локальным смыслом, а всё, что происходило за пределами - было далёким и чужим, как международная политика в Африке. Тут все друг друга знают не годами - поколениями, и любые перемены не нужны, а даже намёк на таковые воспринимается в штыки, ибо идеал уже достигнут, причём десятилетия назад. Тут спокойно, уютно, и безопасно. Тут есть свои интриги, конфликты и ссоры, да, но это всё - внутрисемейное. Ведь все понимают - мы здесь навсегда и друг от друга никуда не денемся, и никакая ссора не отменяет необходимости взаимовыручки и совместной обороны против внешних. Дети тут не бывают чужими и спокойно ходят по домам или остаются по своим делам во дворе за полночь. А если кому что нужно - достаточно открыть окно и в любое время громко спросить.
  Тётки, по виду турчанки - хотя кто их тут, конечно, разбирал - ещё роняли от нашего появления свои челюсти, а я уже обнаружил справа от нас единственный, к сожалению, выход с этой ностальгии по беззаботному детству. Рванули туда. Поднырнув под серую в разводах простыню, занавесом закрывающую перспективу, мы оказались в ещё одном узком до немогу проходе, но, обнаружив грубую скамейку у невысокого, всего в полтора раза выше меня, дувала, я планы немного подкорректировал и тормознул. Лоренца чуть не усвистала вперёд без меня, так что пришлось применить ручной тормоз, прихватив её за локоть, отчего её резко развернуло на месте в полицейском стопе. Ну, так ручной же тормоз, ёпта.
  Поскольку сзади ничего не слышно и погоня мною не ощущается, а ошарашенные аборигенки этой подворотни продолжают хлопать глазами, я надеялся, что пара-тройка секунд для исчезнуть из вида у нас пока есть. А там им нас найти будет сложнее. Есть, конечно, большая вероятность, что далеко по этому проходу наши преследователи не побегут, а то, может, там и вовсе тупик, но времени мы себе ещё отыграем. А там, глядишь, и оторвёмся.
  На этот раз моя резвая напарница спорить не стала и, без слов всё поняв, вскочила на скамейку. Тут вышел небольшой затык. Свой гвардейский штык-гвоздь она уже вбросила в кольцо на поясе, освободив, наконец, одну руку, но для самостоятельного перелезания через забор нужны были обе, а второй она держала подол. Отпущенный же подол, длиной до земли, задрать ей ногу не даст. Был бы я посильнее, смог бы поднять её достаточно высоко, чтобы она могла просто перекинуться на ту сторону, но тут увы: она выше и тяжелее меня, так что даже с моих сцепленных рук, подставленных на уровне причинного места, ноги ей на дувал задирать придётся, для чего и юбку задрать надо будет гораздо выше колен, а женского белья для неё ещё не придумали. Но думала она не долго, и мне не дала:
  - Толкай снизу! - крикнула шёпотом и с подпрыгом ткнулась мне в ладони босой стопой... ох ты ж, она ещё и босая по камням бежала! Ну, огонь девка! Оттолкнувшись от рук, она по инерции подлетела ещё выше, так же держа юбку, а я, не растерявшись, быстро помог ей снизу в попку, постаравшись, чтобы ни один из пальцев не заскользнул никуда, куда не надо. Этого дополнительного толчка ей хватило зацепиться за дувал правой ногой. Тут уже можно было подол отпускать и задействовать обе руки. Секунда - и она уже с той стороны.
  На той стороне был то ли сад, то ли парк - редко стоящие деревья в два обхвата. Земля, на которую я свалился с дувала, была покрыта мягким слоем прелой листвы. Никаких строений и, слава аллаху, их недовольных хозяев, бегущих к нарушителям частной территории не наблюдалось. И это было хорошей новостью. Плохой, я бы даже сказал, совсем херовой новостью была красная пелена перед глазами и внезапная заторможенность движений. Кое-как я двигаться мог, но еле-еле. Пелену эту я, если теперь вспомнить, начал видеть, как только мы рванули по тому тёмному тоннелю среди домов, только сейчас она застилает почти всё зрение и, по моему, продолжает сгущаться.
  Лоренца рванула было к виднеющимся между стволами каменным колоннам, явно обозначавшим вход/выход, но, оглянувшись, застыла на месте, удивлённо моргая. Я же, стараясь подняться с четверенек, попытался махнуть ей рукой, беги, дескать, но только завалился носом в листву. Хорошо хоть, на спину после этого перекатился.
  Неожиданно, однако. С той стороны забора всё же нормально было. Чего вдруг-то? На Лоренцу переход через забор никак не повлиял, так что не в локации дело.
  В моей прошлой жизни диагноз вот так сходу поставить было бы непросто. Первым делом, конечно, скорая бы инфаркт записала, да в больничку - пусть там разбираются. А там уже и маркеры инфаркта проверили бы, и ангиографию, и мозг просветили с контрастом. Но это там. Тут можно было сразу мозг проверять. То есть циферки мои, родимые. Давно не видел, мать их нехай. Долго это не заняло - всё же чем-то тут лучше, не надо результатов полчаса ждать. Глянул - и всё сразу ясно. Когда мы рванули по тому тоннелю, скорость явно превысила разрешенные мне четырнадцать километров в час. Но бежали мы гораздо быстрее, поэтому включился запасной параметр, ранее нигде не дававший о себе знать: ярость. Она позволила чуток превысить ограничение, но за счёт бешено сжигаемых калорий, и теперь у меня их оставалось только восемь. Восемь, блять, из четырёх тысяч! И это пиздец, мои вы любимые. Потому, что сами по себе эти калории не восстанавливаются. Не та это игра. И троллейбусы до столовой тут не ходят, и пиццу по телефону не закажешь. Впрочем, паниковать рано. Выход есть, даже два. Помнится мне, не так давно, на речке, у меня похожая ситуация была, так там достаточно было выносливость повысить, как энергия восстановилась. Второй выход - конвертировать в калории что-то ещё самоконтролем. Он у меня всё ещё первого уровня, так что только десять процентов переводить можно. Беда, что "чего-то ещё" у меня кот наплакал, разве что из здоровья могу целых пять ТП конвертировать, что даст мне... даст мне... вот, пятьдесят килокалорий. До выхода из этого сада добежать, разве.
  Не очень полезная способность получается. Разве как совсем уж последний шанс, чтоб только бригаду спасателей МЧС дождаться.
  Тогда надо покупать выносливость. Она у меня - тройка, уровень у меня шестой, так что ещё три раза такой финт могу устроить. Потом, правда, грустно будет. Если, конечно, уровень не повысить. Лишь бы опыта хватало. Но, глянув на его имеющуюся наличность, был приятно удивлён цифрами: четыреста тридцать три. С момента нападения, получается, я подобрал две с половиной сотни. Ну, почти. За нанесение гражданам телесных повреждений, даже тяжёлых, столько не дают, я точно знаю. Тогда откуда?
  Впрочем, ситуация была не та, чтобы удивляться и погружаться в думы. Весь этот мой анализ, рассуждения, и составление плана заняли не более двух-трёх наполненных адреналином секунд. Списанная со счёта сотня рублей опыта не только подняла кап энергии до шести тысяч, заполнив всю шкалу, но и приятным бонусом добавила здоровья до пятидесяти шести. Почему - понятия не имею. До сих пор за здоровье вроде телосложение отвечало. Лучше бы мана выросла, а то пятьсот джоулей - это вообще ни о чём. Но конь был дарёный, и в зубы себе не давал.
  
  Полностью восстановленный, я упруго вскочил на ноги, готовый повторять подвиг марафонца, но потерянные секунды всё-таки оказались роковыми и за дувалом запыхавшийся голос что-то громко стрекотнул по гречески, наверняка обнаружив наш путь отступления. Деревом об камень стукнула скамейка и поверх забора легли руки. Понимая, что за руками неминуемо последует голова, я успел подскочить к Лоренце, приложив палец к губам и показав ей спрятаться за деревом, а сам притаился за другим, ближе к дувалу, прижавшись к стволу спиной. Высовываться поглядеть что там да как у забора даже и не собирался, ориентировался на слух. Лоренца тоже, слава ей, любопытного носа из-за ствола не казала. Под прерывистое греческое стрекотание и интернациональное сопение, сопровождающее значительные усилия, послышался шорох тела поверх дувала, глухой удар ног по земле, потом то же самое второй раз. Секундная заминка - это они оглядываются, может, мы ещё бежим где. Но нет. Не бежим. Мы же уже убежали. Вон в те ворота, которые просто столбы. Это было настолько очевидно, что дольше ждать оба-двое не стали, и кинулись за нами следом.
  Тут кое-кому может показаться, что я, упоённый буквально только что одержанной победой над куда более многочисленным противником, засаду на остатки супостатов решил устроить да и порешить их всех оптом. А чё? Ведь мы вдвоём были против шестерых и уложили четырёх из них. Что нам оставшиеся двое? Да фиг там. Не знаю, как оно так получилось у нас, может, эффект неожиданности, может, удачно луна в третьем доме была, может, те четверо калеки головоногие были, но рисковать и повторять я желанием не горел. И проверять на крепость эту парочку совсем не собирался. Я, несмотря на многочисленные тренировки и несколько реальных схваток, всё ещё торможу, когда надо спланировать свои действия по нападению с ножом на человека. Это не рефлексия. Был бы у меня пистолет, бахнул с пяти шагов в спину бегущему - да и все дела. Потом второго - бах, бах. Ничего они и сделать бы не успели. А ножом? Хорошо, пусть меч, не велика разница. Чего делать? Прыгать на него? Догонять? Он же услышит, обернётся, и всё - конец внезапности. Я на своих тренировках изготовленных к бою соперников и по одиночке никогда одолеть не мог. А тут их двое. И что тогда? Не, не. Бегут они - и нехай себе бегут: вон выход. А мы бы спокойненько вокруг деревьев, всё время оставляя их за спиной, чтоб незаметно так было. И чем был плох план? А? Мой - ничем. Просто у Лоренцы он был другой. Или она решила, что сделать одному подножку и прыгнуть сверху - и было моим хитрым планом, а она так вовремя угадала и в этом-то и был смысл наших коварных пряток. Бля-аха муха! Второго-то она мне доверила!
  Вторым был Зопирос. Когда Лоренца приземлилась на спину упавшему, Зопирос времени терять не стал, кинувшись к наглой девчонке с занесённой дубиной. В том проулке у него руки пустые были, стал быть, у нами поверженных позаимствовал. Ну, мне тоже ничего не оставалось делать и я бросился на помощь. Не ему, понятно. На втором шаге я прикинул, что махаться с ним меч против дубины - занятие для меня самоубийственное. Даже если я каким-то чудом в него умудрюсь этой железкой ткнуть, он ещё потом сто раз мне все кости сможет переломать и только опосля сядет себе перевязку делать. Массой, если ударить в корпус, я его тоже не собью - он хоть и не Илья Муромец по сложению, но взрослый же мужик, да ещё и выросший не на мюслях. Поэтому третий шаг был толчковым, укороченным, и я напрыгнул ему на грудь, обмотавшись вокруг него руками и ногами и закручивая его своим телом, усиливая эффект инерции. Равновесие тут удержать было проблематично и он, как я и рассчитывал, упал. В моих планах было, чтобы он рухнул на спину, а я эффектно... м-м-м, ну, как-нибудь его добил бы. Но он, сука такая, извернулся в падении, падла, и упал на меня сверху, скотина! Я аж задохнулся от такой подлости. Ну, и от удара спиной о землю, конечно. В такое положение меня поставил, гад, что о честном продолжении поединка речи уже не шло, но тут уж он ведь сам виноват. И я, воспользовавшись кратким мигом сближения наших лиц в момент встречи с землёй, изо всех сил вцепился зубами в его нос. Одновременно с его оглушительным воплем, из носа в рот мне что-то брызнуло. Что-то тёплое и солоноватое. И знаете, я вот прямо заставил себя поверить, что это была кровь. Кровь, и больше ничего.
  Конечно, он хотел вырваться. Даже попытался отстраниться от меня подальше. Но я вот что понял: когда у тебя в зубах чей-то нос, ты можешь делать с этим человеком всё, что хочешь и диктовать свою волю неограниченно. И никаких встречных возражений. И это всего лишь нос. Представляю, если бы это был не нос, а... хотя нет, даже представлять такое не хочу. Так мы и застыли: он - боясь пошевелиться от боли, и я, боясь пошевелиться от незнания, чего с этим всем дальше делать. Отгрызть нахрен? Так вырвется. Отпустить? Убьёт. Оружия в руках, чтобы зарезать его - нету. Задушить - сил не хватит. Глаза начать выдавливать - рискованно: глаза у человека всегда в приоритете, наплюёт и на нос, и на боль, и пришибёт меня. Проблему, как всегда, решила Лоренца, подобрав орудие Зопироса и им же оприходовав его по затылку.
  - Спасибо, - прошипел я, отплёвываясь и скидывая с себя обмякшее тело. Опять девчонка меня выручает.
  - Фух, - выдохнула она и осела на землю, выпуская из рук гвоздь.
  - Что с тобой? - вскинулся я. - Ранена?
  - Не, - она мотнула головой. - Испугалась сильно. Что с этим делать будешь?
  - Не знаю, - я покосился на бесчувственного врага. Зопирос активно кровил полуоткушенным носом и в таком состоянии выглядел вполне безопасным. - Допросить бы его.
  - Ага, - она вроде соглашаясь кивнула, но всё же уточнила, успокаивая дыхание: - А зачем?
  - Не помешало бы узнать, кто его нанял и с какой целью. Не сам же он инициативу проявил.
  Тут пришлось объяснить Лоренце про инициативу.
  - Ага, - повторила она. - А ты что, по-гречески умеешь?
  - Не умею, - признал я. - Но ещё не факт, что он не умеет по-итальянски. Давай-ка его пока как-нибудь свяжем.
  На это дело пожертвовали наши пояса.
  Напарник Зопироса признаков жизни не подавал. Да и какая это была бы жизнь, с дырками позади уха и в виске? Одна сплошная инвалидность. Лоренца всё-таки зверь, а не девка. Чума. Вот кому-то повезёт. С такой женой жить - как вальс на минном поле танцевать: ведь как ни крутись, а всё равно рано или поздно ба-бах! - и вот ты уже кусочками на окрестных кустиках сушишься. Уже вроде и согласный не спорить, да поздно.
  Зопирос тем временем начал очухиваться и что-то ему в сложившейся ситуации не понравилось. Он задёргался и что-то опять застрекотал возмущённо. Мы с Лоренцей переглянулись. Она пожала плечами.
  - Не пойдёт, приятель, - сказал я ему проникновенно. - Надо тебе на итальянский переходить. По-хорошему, по-братски прошу.
  Зопирос продолжил настаивать на своём, на греческом.
  - Дилемма, однако, - вслух рассуждал я. - То ли ты и правда лингвистически ограничен, то ли дурака валяешь. На случай, если ты всё же понимаешь меня, я тебе признаюсь вот в чём. Если толку от тебя не будет, то нам придётся тебя убить, дружище. Ничего личного. Так что лучше колись давай. Кто там тебя подрядил и зачем?
  Но всё оказалось бесполезно. Как я не увещевал его, толку никакого не было. А время шло. Мы-то особо никуда не опаздывали, но с каждой минутой возрастал риск, что сюда кто-нибудь наведается, и тогда уже нам придётся отвечать на неудобные вопросы. Сомневаюсь, что прокатит отмазка про самооборону. Наверняка местные нам превышение впаяют, и начинай, Лёха, всё сначала. Можно, конечно, зажать ему палец между двух палок покрепче да пошершавее, так ведь он орать будет, будто ему сустав дробят наживую. Скорее всего, он действительно по-нашему не умеет, иначе зачем бы ему ещё на рынке притворяться? Без переводчика ему было бы ещё проще нас оттуда увести. И что теперь с ним делать? То есть, понятно, что, но, блин, как-то стрёмно. Я ведь врач, представитель самой гуманной профессии. Пусть и не практикующий, но доброта-то никуда не делась. Поэтому я с надеждой посмотрел на подругу:
  - Сможешь его... - я провёл пальцем по горлу. Девчонка быстро, как будто даже с испугом затрясла головой. Ну, понятно. На адреналине - это одно дело, а вот так, спокойно, даже барана не каждый зарезать сможет. А тут человек. Хоть и однозначно враг, но всё же. А что делать? Надо. Не оставлять же его. Придётся самому.
  Зопирос, правильно всё поняв, отчаянно задёргался, пытаясь отползти, и заверещал, когда я подошёл к нему, подобрав с земли сторту. Драться он, взрослый мужик, со мной, пацаном, почему-то даже не попробовал. Только глаза ещё больше округлились от ужаса, словно во мне он видел саму смерть, с которой драться бесполезно. Хотя да, его же никто не развязал. На итальянский он так и не перешёл. Лоренца отвернулась. Я бы тоже отвернулся, но не глядя трудно извивающемуся человеку пробить грудную клетку в области сердца. Мне ещё пришлось всем весом налегать, ибо так сил не хватало. Это было нелегко: руки скользили по измазанной в крови неудобной рукоятке, я надавил на неё грудью, но всё равно порезался. Зопирос дёргался, брыкался, перхал мне в лицо кровавой слизью, и только когда его сердце ощутимо толкнулось, проткнутое лезвием, и судорожно замерло в последнем спазме, он, выпучив на меня глаза, наконец расслабился и умер.
  - Чтоб тебя черти в твой Тартар унесли, - в изнеможении пожелал я ему, стряхивая свою и его кровь с порезанной ладони. Вымотал он меня. Мне и так непросто это делать было, и физически и морально, а он ещё и мешал изо всех сил, курва. Так что кроме злости у меня к трупу никаких других чувств не осталось. Дрянь был человек. Теперь можно больше пока никуда не бежать, так как неприятели кончились. Проблема, конечно, оставалась в корне не решённой, ибо эти шестеро были простыми исполнителями и новых таких тонтон-макут нанять заказчику этих танцев - дело двух минут. И таки наймёт же. Кто я - он знает. Где я - тоже. Вот только вопрос - как он так быстро про наш поход на базар узнал? Я и сам ещё за час до выхода из дома и не думал об этом. Не верю я в чтение мыслей. И в ясновидение с предсказаниями тоже. Будущее безнаказанно можно только лет на пятьсот вперёд предсказывать. А тут на короткой дистанции сработало. А это только при наличии наводчиков возможно. А кто меня из дома видел выходящим? Только один человек. Мутный трубадур, знающий меня ещё по Констанце, но не признающийся, откуда знающий, и в качестве кого. Только он знал, куда я иду и когда. И всё было бы ясно, если бы не одно "но" - но, блин, как? Как он мог успеть? Вышел я сразу после разговора с ним, так что даже если он тут же побежал меня сдавать, всё равно времени слишком мало, чтобы всё организовать. Сколько я там на базаре проторговался - минут двадцать, тридцать? Вряд ли больше. Правда, Зопирос нас ещё какое-то время кругами водил, явно не всё они подготовить успели. Но если готовилось всё загодя а ждали удобного момента и нужна была только отмашка и конкретная наводка - тогда, в принципе, возможно. Бернар же несколько дней у нас отирается. Да, кроме него я ещё мессеру ди Тавольи про рынок рассказал, но мне проще поверить, что он на Луну запрыгнуть может, чем предать. Была ещё Фиона, но тут уж совсем мимо - я сам тогда про базар не думал. Был, конечно, ещё один кандидат, вернее, кандидатка, которая и про базар знала, и отлучалась на несколько минут. И если быть ну сааааавсем уж параноиком, то девчонку тоже надо принимать во внимание. Только смысл-то тут какой? Она меня и так завалить может, без всей этой беготни. Прям вот сейчас.
  Я, конечно, в такой вариант ни на копейку не поверил, но на стоявшую в нескольких шагах позади Лоренцу невольно покосился.
  - Переверни его на живот, - прошептала она.
  - Чего? - понять я понял, смысла не уловил.
  - Переверни... - прошептала... не Лоренца. Лоренца немигающим взглядом смотрела сквозь меня и губами не шевелила. Ни губами, ни чем иным, застыв манекеном. Звук доносился со всех сторон, словно шептали всё тополя вокруг меня разом.
  
  Понятно.
  
  Опять началось.
  
  
  viii
  
  
  
  [Год 1263, Декабрь 4, после полудня]
  
  
  
  
  "Большое счастье - родиться в такой семье, как моя, когда есть с кого брать пример."
   -- Rianna
  
  "Поговорим о вещах необязательных и потому приятных"
   -- Фазиль Искандер
  
  
  
  
  
  Я никогда дураком себя не считал и тут тупить не стал, как не стал и вопросов идиотских задавать, типа, "кто тут?" или "зачем?" Нечего в такой ситуации характер свой проявлять - плавали, знаем. Говорят переворачивать - значит, надо так. А раз говорят, значит появятся. Ну, или объяснят, кто такое, лихо лесное. Что не человек - и так ясно. Собственно, поэтому и спорить не стал, а послушно перевернул труп на живот.
  - Тааааак... - прошептало лихо. - Лучше...
  Я терпеливо ждал продолжения, скромно глядя перед собой. По сторонам не глазел из вежливости. Вежливости меня Феда доходчиво научила. Отметил только, что в этот раз характерного для появления богов лопания струны не было. Может, тут не божественная сущность объявилась? А как тогда время на паузу встало?
  С минуту ничего не происходило. А потом, словно маскировочная сеть, на яркий день легла зябкая тень и сразу стало неуютно в мире, как будто лёг спать в мокрую постель.
  - Что ты делаешь здесь, обитатель Кетер? - голос стал отчётливо женским, почти нормальным, и я рискнул повернуть голову вправо. В трёх шагах от меня обнаружилась неожиданно высокая женщина в греческом балахоне в густую складку до земли, кажется, хитон такое называется [на самом деле подобные существа, если верить мифам, предпочитали пеплос, так что скорее всего это именно пеплос и был]. Хитон был пурпурным с белым, а по краю шёл угловатый насыщенно-красный орнамент. Причудливо вышитый чёрно-жёлтый пояс обозначал довольно широкую, на мой вкус, талию. Наличие и объём груди под такой конструкцией дистанционно определить было сложно. На плечах ткань удерживалась заколками в виде многолепесткового цветка. То ли бронза, то ли золото. Открытые по самые плечи руки не отличались худобой или элегантностью, разве что белизной. Бледным было и вытянутое скуластое лицо с характерным античным носом ото лба и большими, далеко расставленными глазами. Только пухлые губы над твёрдым подбородком с глубокой ямкой были так же ярки, как орнамент на одежде. Вобщем, не фитоняшка. Мощная дамочка. Хтоническая. Такая, пожалуй, кого хочешь на скаку остановит.
  - Спасались от погони, - признался я ей и задумался: как к ней обращаться-то? - Прошу прощения, если потревожили твой покой. И ещё прошу прощения, что не знаю твоего имени.
  - Конечно, не знаешь, - лицо её треснуло хищной и одновременно презрительной полуулыбкой. - Не обитателю Кетер узнать меня в этом облике. Я - Кора.
  Имя мне знакомым не было, но и знаток мифологии и античных религий из меня так себе. Тут меня больше смущало, что слово "кетер" я уже слышал, и даже помню от кого - от Феды, когда она докладывала Иродии, что не обнаружила у меня наличия какого-то гения, и спрашивала, не житель ли я этого самого "кетер". А эта Кора утверждает сие прямым текстом. Причём сразу определилась с моим гражданством. Вот и вопрос: Кетер этот, это что - моя реальность, откуда я сюда эмигрировал? Или нет? И как они про моё происхождение вот так вот с ходу-то?
  - Моё имя вряд ли тебе интересно, великая, - явно тут простым "очень приятно, царь", не отделаешься, а что точно говорить, я не знал. При этом отчётливо понимал, что помножить меня на ноль этой Коре - только мизинцем шевельнуть. Такого ощущения, как тогда, с Иродией, что смерть будет окончательной, не было, но не исключён и такой вариант. Вот и приходилось идти извилистым путём подхалимажа. - Ещё раз прошу прощения за беспокойство.
  Она сдвинулась - по другому не скажешь: я не заметил, чтобы под хитоном она шевелила ногами - ближе ко мне и оказалась ещё выше, чем мне виделось, метра под два, наверное. Наклонив ко мне голову со своей высоты, она вперила в меня пристальный взгляд, немного отведя руки назад, словно чтобы даже случайно меня не коснуться.
  - Таких, как ты более нет в этом мире, - произнесла она слова, которые каждый мужик рад слышать в определённые моменты жизни, и продолжала вглядываться мне в душу льдистыми глазами. - Так что твоего имени, чтобы найти тебя, мне действительно знать не нужно, но ты оказал мне... некоторую помощь, поэтому можешь назваться.
  - Благодарю, великая...
  - Обращайся ко мне - Деспойна, - перебила она. [В "Описании Эллады" Павсаний наделяет этим эпитетом (владычица) дочь Деметры, не уточняя её имени, но греки безо всяких уточнений прекрасно знали, что любимой дочерью Деметры была Персефона, она же Кòра (дева), рождённая ею не от мужа Посейдона, а от Зевса, изнасиловавшего её, что являлось его излюбленным способом ухаживания за девушками, включая сестёр, дочерей, племянниц, и внучек]
  - Благодарю, Деспойна, - не стал я спорить. - Моё имя - Ружеро, и я из Фиренцы, что в землях Италии, путешествую по поручению владетельного господина помощником в купеческих делах. Был рад оказать тебе помощь, хоть, признаюсь, и не понимаю, в чём она заключалась.
  - Не удивительно, - она выпрямилась, оглядываясь вокруг. - Даже здешние смертные всё забыли, что же взять с тебя, пришлого? Где, думаешь, ты находишься?
  - Этот город называется Константинополь, Деспойна, земли Восточного Рима.
  - Я не знаю этих названий, - недовольно сморщилась она, прищурившись вдаль. - Слишком долго веретено Ананке крутилось без меня [древние греки из орфиков полагали, что Ананке, воплощение причинно-следственной связи, держит в руке нить - мировую ось, и всё мироустройство, включая Землю, вращается у неё между колен на этой нити в виде гигантского веретена. Ананке одинаково плевать и на людей, и на богов. Ей главное, чтобы всё шло своим чередом и веретено продолжало вертеться, для чего у её ног сидят мойры и по мере необходимости вносят в процесс нужные коррективы]. Тут раньше были земли фракийцев, почитавших моего сына. Но я не об этом тебя спрашивала.
  - Ну, - я огляделся вокруг. В расположении стройных светлых стволов на пространстве примерно пятьдесят на пятьдесят можно было ещё заметить какой-то изначальный порядок, хотя территория давно запущена в край. - Парк какой-то, в смысле - сад.
  - Это кладбище. А вот тут было святилище моего сына, Загрея, окружённое священными тополями. Ты пролил кровь в нужном месте, обитатель Кетер, и пробудил меня этой жертвой. Пусть и ненадолго.
  Эвона как. Даже и не знаю, что сказать.
  - Я рад, что мог помочь, пусть и сам не ожидал этого. Но, Деспойна, если это святилище твоего сына, то как получилось, что пробудилась ты?
  - Загрея более нет в этом мире, но связь между матерью и сыном крепка. Он - плоть моя. Часть его сил - мои. Что даёт силу моему сыну - даёт силу мне. Я слышу его зов, я чувствую его боль. И я хочу, чтобы ты вернул его.
  - Я?!! - от неожиданности я позабыл о всякой вежливости, но Кора не обратила на мой петушиный вскрик никакого внимания.
  - Ты сделаешь это. Пусть тело его съедено титанами, но Афина сохранила его сердце, его суть, а Феб укрыл его в своём храме. Сейчас ты принесёшь Загрею надлежащую жертву, - продолжила она твёрдо, не сомневаясь, что я вот всё брошу и побегу какому-то забытому и съеденному божку жертвы приносить. Как будто у меня своих дел нет. - Жертв принесёшь ему двенадцать, кроме этой.
  И я внимательно выслушал, что мне надо сделать. Понимая, что только что моя жизнь сильно усложнилась. Да и не только моя. Но что делать? Вздумай я перечить мужиковатой богине двухметрового роста, которая включила режим #яжемать, это, конечно, жизнь сильно упростит, поскольку куда уж проще - лежи себе трупиком да разлагайся, уменьшая энтропию вселенной. Но такая перспектива ещё менее привлекательна. Поэтому выслушал, да. Инструктаж был коротким, но приятного было мало. И, слушая и грустнея, прикинул я свои наличные проблемы. Помимо изготовления ракет (напоминаю: вокруг тринадцатый, а не двадцать третий век, и не каждый местный школьник пока знаком с технологией изготовления даже простейшего взрывпакета, что значительно сужает круг возможных помощников в силу кадрового голода), к которым мне ещё нитроклетчатку и пропеллент как-то делать; помимо добычи селитры, которую изначально предполагалось тут просто купить, но за которую теперь надо в тринадцать рыл вернуть трон бывшему султану, для чего надо переться хрен знает куда; помимо разборок гвельфов с гибеллинами, в которые меня затащат не спросясь, помимо конфликта с инквизицией, помимо вызова к базилевсу, который тоже наверняка чем-нибудь озадачит, хорошо, если не пошлёт на другой конец Ойкумены; помимо, в конце концов, непоняток с Лилой, которая неизвестно кто; помимо уже протухающих вопросов типа: где я, кто я, и зачем, теперь надо ещё добыть сердце бога, и оно не на соседней улице, между прочим, хоть и не в Америке, а на Пелопоннесе. Это тут, рядом. Несколько дней пути всего лишь. Просто в другую сторону. И где конкретно - неизвестно, ибо нынешние эллины - сплошь христиане и храмов ранее так нежно любимого Феба-Аполлона не сохранили. Коротка память человеческая. А любовь и вовсе мимолётна.
  - Деспойна, - выслушав Кору и поняв, что пока я не отказываю ей в её, скажем так, просьбе, убивать она меня не будет, я немного осмелел. - Отрезать - отрежу, не проблема, но сжечь, уж извини, не смогу. Не получится.
  - Я чувствую в тебе силу огня, - она отвердела лицом, хотя казалось бы куда уж больше. - Не знаю, откуда она в тебе, но она есть.
  - Есть, - не стал скрывать я, но и признаваться в возможно порочащей связи с ещё одной богиней тоже не стал. Говорят, они ревнивые были, суки, до ужаса. Друг дружке они только пакостили, а вот смертных выскочек изводили радикально. Как бородавки. Да и какая там связь? Один разок всего и было ведь. Да и не по обоюдному согласию, если уж на то пошло. - Но очень слабая. Разве что костёр развести, но тогда это будет долго, а потому опасно, Деспойна. Люди сейчас поклоняются не твоему сыну, и, увидев такое жертвоприношение, меня просто убьют и всё будет напрасно.
  Она задумалась и думала не меньше пары минут, пока не пришла к решению. Видно, нелегко оно ей далось.
  - Да, я тоже вижу, что ты слаб. Ты прав, если тебя убьют до того, как ты вернёшь моего сына, мойры не скоро сплетут новую подходящую нить, - она кивнула головой сама себе, а меня согрела её забота, особенно в части "если убьют до того, как".
  - Сейчас я не могу дать тебе новую силу, я сама слаба и скоро должна покинуть проявленный мир, но я смогу усилить то, что у тебя уже есть. На это меня хватит, но сразу после этого я исчезну. Не думай, - добавила она резко, явно как-то почувствовав мою нечаянную радость, а может и крамольную мысль уловила про бабу, воз и кобылу, - что я не смогу вернуться, если ты не выполнишь того, что я хочу.
  - Не буду, - кивнул я просто, и продолжил ждать. И не зря.
  - Я... - она поджала губы. Даже, кажется, прикусила. Снова замолчала, собирая свою решимость, и, наконец, выдала: - Поделюсь с тобой.
  Она с расстояния нескольких шагов вытянула в мою сторону (или, поскольку богиня и в силу пафоса момента, лучше сказать - простёрла?) руку открытой ладонью вниз, что-то неразборчиво прошептала и тополя кладбища шевельнули голыми ветвями от единственного порыва ветра. Коротко мелькнула неяркая вспышка, словно стоваттная лампочка днём лопнула, и Кора, уже открывшая рот что-то мне сказать, не иначе - в напутствие, исчезла безо всяких дополнительных спецэффектов. Чпок! - и нету, как не было никогда. И можно бы понадеяться, что не будет, но это же ж вряд ли. Надо глянуть, чем это она со мной так нерешительно делилась, вон, как иконка разноцветьем опять переливается. И я глянул, ошалев. Как раз в этот момент включилась Лоренца.
  - Ну, ты вообще, - сказала она мне, неодобрительно сморщившись. - Одним ударом не мог? Слабый ты совсем! Побежали давай, чего застыл?
  - Не бежим никуда потому что, - даже находясь в некотором ступоре, рассказывать ей о визите богини я пока не собирался. И не потому, что секрет, просто кто ж поверит? Даже в этом веке. Послать бы её сейчас куда-нибудь, желательно домой. Но так с подружками нельзя. Тем более с теми, кто гвоздём с одного удара завалить может. Если разозлится, конечно. Поэтому злить её не надо.
  - Почему?
  Или, всё-таки, рассказать? В-одиночку я почти ничего пока не стою, так что мне с ней ещё придётся побегать. И неизвестно, как долго. А вечно такие секреты хранить не получится. Рано или поздно, в зависимости от ситуации, моя магия станет моим спутникам заметна просто в силу необходимости её применения, чтобы там Лила не говорила. И это начнёт вызывать вопросы. Судя по нарастанию нездорового интереса ко мне, случится это скорее рано, чем поздно. Но чем дольше я буду тянуть, тем неприятнее будут вопросы, поскольку чем дольше от кого-то что-то скрываешь, тем и обида сильнее и дольше. Бокка уже в курсе, хоть с того времени ни разу мне этого не припомнил. Как с остальными быть - пока не известно, но Лоренце, наверное, сказать надо.
  - Ладно, - решился я. - Сейчас всё сама увидишь.
  В конце концов, у меня напарника вернее, чем эта девчонка, и нет никого. Кого другого, кто бы мне уже несколько раз жизнь спас, я и не припомню. Причём, в обоих мирах.
  - Только мне от тебя клятва будет нужна.
  - Ух ты! - тут же восхитилась она. - Что за клятва?
  - Клятва молчания, - я как мог пристальнее поглядел в её глаза. - На крови.
  - На крови? - от восторга она даже перешла на шёпот. - А о чём молчать?
  - О том, что сейчас увидишь, - я отёр сторту о труп, подступая к ней. Негигиенично, конечно, но, блин, как есть. Лоренца, на всякий случай, осторожно отступила, переводя взгляд с меча на меня.
  - Руку дай, - сказал я ей. Она тут же понимающе кивнула и с готовностью протянула мне чумазенькую ладошку. О гигиене не задумалась.
  Детскую кожу резать не очень острой стортой мне показалось слишком непростой моральной задачей, разве что для маньяка, поэтому быстро ткнул остриём в основание большого пальца, там, где помясистее. Лоренца зашипела, но не вскрикнула. Тут же выступила густая, тёмная капля и начала набухать.
  - Клянись всеми богами, жизнью своей и жизнями сестры и брата, что никому и никогда не расскажешь о том, что сейчас увидишь.
  Лоренца быстро оттарабанила клятву. Тогда я перевернул её ладонь. С ладони сорвались несколько тяжёлых капель и упали на землю, тут же вспыхивая короткими всплесками огня. У девчонки раскрытый рот и глаза стали одного размера.
  - Место силы огня приняло твою клятву, - продолжал я нести ахинею, переворачивая ладонь порезом вверх. - И оставляет тебе напоминание.
  Прикоснувшись пальцем к ранке я активировал свой огонёк на как можно более короткий срок. Сильных ожогов оставлять не хотелось. Но Лоренца всё же вскрикнула, то ли от боли, то ли от ещё большей неожиданности. А я вспомнил, что у меня есть способность излечивать лёгкие раны металлом и приложил к обожжённой ранке сторту. К сожалению, этот фокус, в отличие от зажигания огонька там, где падали капли крови, не удался. То ли активировал я его неверно (инструкций пользователю мне никто не оставил, одна только информация к сведению), то ли абилка не прокнула - там всего десять процентов успеха пока. Не зная, что делать с этим дальше, я отнял меч от девичьей ручки, оглядел испачканное в крови остриё и, мысленно попросив у зрителей прощения, слизнул с него остатки её крови. Вид при этом сделал максимально торжественный и таинственный, как будто сильно хотел пукнуть, но сдержался.
  - И я принимаю твою кровь и твою клятву! - стыдоба, конечно. Мне даже на детсадовском утреннике такое было бы западло выдать, но тут прокатывает.
  Сначала хотел соврать, что получил магию только сейчас, но потом вспомнил опять о Бокке, свидетеле более раннего моего перформанса, и решил детали просто опустить, рассказав, что мы пролили кровь на месте древнего святилища и призвали ненароком богиню, которая озадачила меня спасением её сына, для чего и наделила меня кое-какими своими силами. Скорее всего, временно. До окончания квеста. По ходу повествования мимоходом спросил у Лоренцы про Кору, но девчонка, несмотря на гораздо бóльшую временнýю близость к античности, по сравнению со мной, в этом вопросе была ещё бóльшим профаном, ибо, в отличие от меня, даже книжку "Легенды и мифы Древней Греции" в детстве не читала и ничем мне с до-христианскими богами помочь не могла. Ну и ладно. Я её, собственно, и не за остроту интеллекта ценю. У неё гвоздь есть.
  После короткого рассказа мы вдвоём принялись за дело. А делом было отпиливание голов у трупов. Именно эта жертва была нужна Загрею. Головы. Вообще-то речь шла об одной голове, остальные двенадцать надо было сжечь в других его капищах, но мне показалось, что во-первых, хуже не будет, а во-вторых, а вдруг прокатит? Тогда меньше беготни будет.
  
  Ещё совсем недавно, час назад, до встречи с Корой, ничего бы у меня не вышло с с этой затеей, тут я ей не врал. Что такое пятьсот джоулей? Да ни о чём вообще. Я вон, даже кружку воды напрямую вскипятить не мог. Тут есть, конечно, свои нюансы. Например, я точно знаю, что выстрел из калаша имеет дульную энергию в две тысячи джоулей. Примерно. Но ведь переместить две тонны на метр выстрелом даже в упор, я думаю, не получится. Хотя энергии вроде как хватает. И с кипячением воды тоже не так всё просто. И со сжиганием голов. Если я снаружи, например, прилагать свои невеликие джоули буду, да за долгое время, то голова получится разве что обсмолённой. Но я так делать не буду, конечно. Да и с маной у меня произошла приятная неожиданность: Кора дала мне то, чего у меня раньше был полный ноль: благодать, которая теперь у меня ровно 1Т, то есть, одна тесла. Я до сих пор понятия не имел, к чему эту Теслу приспособить. Нахрена в хозяйстве эта хрень непонятная и заумная? Но теперь эта благодать одним своим присутствием увеличила мою энергоёмкость в сто (100!) раз. Причём это была одна из двух доступных благодатей. По числу встреч с божественными сущностями, что ли? Тогда, получается, Иродия тоже могла мне одну Теслу подкинуть от лица Дианы, но зажала. За Машку и Паолу побеспокоилась, а мне - хер на блюде. Только ножик взаймы на время дала. Наверное, какой-то смысл в этом жречестве и прочем поклонении богам всё же был. Без них даже при наличии магических сил так и останешься личинкой. Так что маны у меня теперь было пятьдесят килоджоулей. И это было ещё не всё. Мастер стихии огня перешёл на второй уровень, радуя мой глаз приятным описанием:
  
  Мастер Огня 2
  Способность: создание потока пламени, дальность - 10 метров.
  Требования:
  Энергопроводность 10 KДж/сек.
  Энергоёмкость 30 KДж;
  Мудрость 3,
  Самоконтроль 5,
  Абстрактное мышление 5,
  Концентрация 5.
  
  Спасибо тебе, некрасивая богиня. Да, использовать этот дар я пока не мог, поскольку кроме Мудрости, которую Кора тоже забросила в тройку (бесплатно, синьоры и синьориты!), остальное как было в зачаточном состоянии, там так и плавало, как фрагмент ДНК в протоплазменном бульоне. При этом Мудрость я за опыт приобрести ещё мог, а вот Концентрацию, Абстрактное мышление и Самоконтроль надо было развивать как-то самому. Ну, да ладно, потоками пламени я в любом случае пока махать и не собирался. К чему эта показуха? Мой огонёк для таких целей гораздо более пригоден. Особенно с учётом последнего подарка: Ярости, которая раньше накапливалась с нуля а потом даже без использования плавно уходила обратно в небытие. Теперь у меня была постоянная стартовая величина Ярости: 2. То есть, сочетание Мудрости и Ярости, да ещё и если конвертировать Самоконтролем 600 Ккал в джоули, что даст мне аж... ни хера себе! Двадцать четыре килоджоуля! Так вот, сочетание всего этого даст мне на выхлопе маны на двести с лишним КДж, расширив энергопроводность на две секунды до сорока КДж! То есть, в течении пяти секунд я буду выдавать как двадцать калашей разом, непринуждённо и красиво заменяя собой одним целый взвод мотострелков. Пока без бэтээра. Потом, правда, полевая реанимация потребуется, или долгое самостоятельное восстановление в тепличных условиях.
  Ярость, кстати, была последним подарком Коры, но не вообще последним подарком. Последним было пятьсот рублей опыта за "Призыв божественной сущности", подняв мой капитал до восьмисот тридцати трёх, позволяя мне, наконец, неплохо усилиться. Лоренце на зависть.
  
  А ведь когда Феда меня пинала, да потом Иродия появилась, опыт у меня только отняли. Или дело в том, что те обе-две богинями не были? Или они из разных команд? Одни непонятки вокруг.
  
  Сжигаемые головы жутко воняли - огонёк я нигде, кроме ротовой полости разжечь не мог и первыми, после слизистых и языка, начали гореть кости. Правда, быстро всё происходило. Так быстро, что, по моим прикидкам, даже сорока килоджоулей в секунду на это бы не хватило. Не иначе, что-то усиливает эффективность действия магической техники, а кроме Мудрости нечему. Ещё раз спасибо, Кора.
  
  Когда череп Зопироса рассыпался серым пеплом, на месте проводимого обряда появилась на некоторое время голограмма рогатого, как бык, голого волосатого мужика, повела мясистым, крупно-пористым курносым носом, ощерилась, зло прищурившись на меня, и исчезла. Харя невысокого, коренастого божка была настолько недвусмысленно антисоциальной, что я испытал глубокое понимание тех титанов, которые такого конченного урку не только пришибли, но и сожрали, чтобы наверняка. Вот только папаша-Зевс, президент олимпийский, ожидаемо не оценил усилий правоохранительных органов по ликвидации сынка-социопата, наплевал на УПК, и всю оперативно-следственную группу потом выжег из органов насмерть. Ибо нехрен на божьих сынков рот раскрывать. Всё, как у меня на родине, короче. Возвращать такого к жизни, несмотря на мои врачебные инстинкты, категорически расхотелось. Выбора только не было.
  - Ой, - Лоренца по-девчачьи спрятала испуганное личико за кулачками. Не иначе, впечатлилась тем удавом, что свисал у голого хмыря почти до колен. И ведь это он ещё просто висит. Божественный, мать его, причиндал. - А кто это был?
  - Тот самый сын богини и сам бывший бог, - хмуро пояснил я. - Ныне покойный.
  - Это мы ему сейчас жертву принесли?
  - Ага. Типа того, блин.
  - А зачем?
  - Зачем ещё люди богам жертвы приносят? Чтобы те жили. В данном случае - чтобы этот тип вернулся к жизни. Его так-то убили давным-давно.
  - Нет, я... зачем нам чтобы он вернулся? Он... это... Злой. Плохой, - Лоренца с надеждой посмотрела на меня и буквально отзеркалила мои собственные мысли: - Может, не надо?
  - Сам не хочу, слушай, - признался я. - Выбора у меня нет.
  И напомнил ей, что незаметно для неё тут появлявшаяся богиня-мама по имени Кора подрядила меня на работу по проведению неотложных реанимационных мероприятий без права отказаться.
  Лоренца нахмурилась, задумалась, а потом согласилась, что да, выхода тут нет. Что приятно - даже не попыталась с темы соскочить.
  
  Вторая голова никакого эффекта не возымела.
  
  Оставив позади себя две кучки пепла на обожжённой проплешине земли, мы вышли на улицу и отправились искать путь домой.
  
  
  
  ix
  
  [Год 1263, Декабрь 5, первый час]
  
  
  --
  
  
  - Вы так мне флатрируете, что уж невозможно.
  - Вы мне не поверите, что я вас адорирую.
  - Я этого, сударь, не меритирую.
  - Я думаю, что вы довольно ремаркированы быть могли, чтоб я опре де вас всегда в конфузии.
  - Что вы дистре, так это может быть от чего другого... Я всё, кроме вас, мепризирую. Я этой пансэ не имею, чтоб я и впрямь в ваших глазах емабль была.
  - Треземабль, сударыня, вы как день в моих глазах.
  - И я вас очень естимую, да для того-то я и за вас нейду; когда б вы и многие калите имели, мне б вас больше естимовать было уж нельзя.
  - Против этого спорить нельзя, однако ежели б вы меня из одаратера сделали своим амантом, то б это было пардонабельно.
  - Пардонабельно любить мужа?! Ха! Ха-ха! Вы ли, полно, это говорите? Я и не чаяла, чтоб вы так нерезонабельны были!
  
   -- Сумароков, А.П., "Пустая ссора"
  
  --
  
  
  - Попробуемте греческого. Выпьешь - так и пойдёшь по гречески чесать.
   ***
  - Началдахи недурносы.
  - Нормосы.
  - Пошли-баши?
  - Пошли-баши.
  - Какой занятный язык...
  -- "Собака на сене"
  
  
  
  --
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Неф Влахернской базилики, по которому мы вышагивали, был длиной метров под пятьдесят, наверное.
  С Фионой мы гармонировали цветом - она в ярко-синем с серебром, я в тёмно-синем с бордовыми ромбами. Фи за восковой маской торжественности отчаянно трусила и оттого двигалась как кукла - деревянно, что вполне могло сойти за демонстрацию статуса визита и соответствовать этикету. Мне тоже было неудобно передвигаться в своём тяжёлом и жёстком, как доспехи, камзоле. Вместо переживаний, как у Фионы, меня посещали совсем неуместные в данный момент мысли, как, например, "столько бабла за эту херню, а надел ведь только один раз, как, блин, свадебное платье... как они в этом ходят? Сюда, блин, кондиционер надо встраивать. И сервоусилители. И биотуалет - если припрёт, хрен я успею всё это с себя снять", и так далее.
  Порядок следования был прост: слева я, справа Фиона. Шествуем чинно, вровень, но как бы и врозь. Держаться за руки нельзя. Держать мужчину под руку - пока французы не придумали. Впрочем, и не держала бы: во-первых, я статусу не соответствую, а во-вторых, мы как бы и действительно не вместе. Физически, конечно, так вроде и вместе, но как бы и параллельно. У неё своя зона ответственности, у меня - своя. И как всякие параллельные, мы нигде не пересекаемся. И пожалуйста, не надо нас пересекать.
  Фиона выглядела на все почти сто: вчера мы с Лоренцей после беготни с ритуальным сжиганием голов умудрились-таки найти генуэзцев, которые без проблем мне не только обменяли флорины на местные тугрики, но и продали всё необходимое и даже до дома купца проводили. Там я узнал, что Бернар уже смотался к ювелиру и купил стекляшку. Присобачить её на тюрбан мне стоило полночи - не было готового чертежа, а уровень чертёжника у меня так и стоит на единичке. Но чертёжик я всё-таки сделал, догнав уровень навыка до сорока пяти процентов, и по нему же, за несколько заходов, сделал держалку. Саму стекляшку напрямую крепить не рискнул: если моими методами действовать, то шанс разрушения зашкаливает, а по другому я не умею. Хотя, почему не умею? Умею. Есть у меня козырное умение как раз на такой случай - донна Мария называется. И в результате применения этой читовой абилки синяя стекляшка и перо павлина сели туда, где надо. Но всё равно на сон мне осталось только пара часов. Остальные бессонные часы ушли на попытки начертить компактный арбалет как я его себе представляю. Раз уж и бумага и чернила у меня были, да и возможность, пусть и ценой сна, имелась, мне хотелось сделать себе что-то дальнобойное. Пусть нам с Лоренцей и удавалось до сих пор справляться с превосходящими силами противника, но мне по прежнему это казалось больше невероятным везением, чем закономерностью. Так что хотелось мне и дистанционный убедительный довод заиметь. На это я готов был пожертвовать и оставшиеся два часа сна, но кончились расходные материалы. Чертежа не получилось. То ли уровень навыка был мал для такой сложной конструкции, то ли мои представления об арбалетах были далеки от работоспособного идеала. Хорошо бы второе. Ведь если дело в уровне, то тогда как я с Единорогом разбираться буду, если даже две палки с верёвкой соединить вместе не могу? Так и согласишься с Лилой, что я - недалёкий дурачок, всё время чем-то не тем занимающийся, а на самое нужное-то и забил.
  А, да! Перед ужином Бокка меня ещё с мечом погонял. Почти бесполезно - уровень умения так и не повысился. Почти - потому, что потихоньку я к оружию и движениям всё же привыкал, какая-то даже ловкость обращения с ним появлялась понемногу. Потом ещё рыцарь, наверное, после очередного захода на девку-служанку, решил со мной железом помахать на сон грядущий. С ним, кажется, больше мышцы накачиваются, чем какие-то особые умения. Но это тоже неплохо.
  
  Позади нас никого не было: почётного караула от базилевса мы не заслужили, но и уровня, при котором могли иметь свиту, допустимую для визита к базилевсу тоже не имели. Как и самой свиты. Так что было нас в этом длинном, широком, роскошном, сплошь расписанном позолотой и украшенном яркими драпировками нефе только двое, если не считать самого базилевса, сидящего на троне, установленном на покрытом золотистой тканью возвышении на противоположном конце нефа, и ещё двоих неизвестных по сторонам от него. Один был поп. В смысле - священник, в бело-золотом облачении с вычурными крестами повсюду и высокой шапке культового предназначения; а второй был, наверное, гражданским советником, и одет в обычный для местных наряд, разве что качеством получше.
  
  Пока путешествовали к базилевсу по алой ковровой дорожке, с золотистой - ну, а как же! - окантовкой, я, сдерживая агрессивную зевоту, периодически возвращался мыслями к особенностям моей, так скажем, магии и её неэффективности. Огонёк мой пожирал просто неимоверную прорву энергии и после его использования я надолго оставался пуст. К тому же приходилось использовать дополнительные ухищрения и вспомогательные горюче-смазочные материалы, иначе даже при сорока килоджоулях получался просто пшик с дымком. Хорошо работает только на неподвижные предметы, при наличии времени и топлива. На скоростные или маневренные цели это не применишь. Может, я чего-то не так помню? Или приложение кинетической энергии к огню не совсем корректно и оттого такая херня выходит? Почему огонь, такая, казалось бы, разрушительная стихия, а толку в моём исполнении почти ноль? Если только рядом с чувствительным местечком тела раскочегарить, но и тогда совсем не смертельно, просто больно, и то не сразу, какая-то задержка есть, пусть и небольшая. Хотя... да. Если вспомнить, в пламя костра тоже руку на секунду, а то и две, можно безо всякого вреда засунуть, а там этих джоулей сгорает всяко больше, чем я могу выдать на-гора. Вывод печален: прежде, чем огонь у меня станет действительно мощным оружием, мне предстоит долгий путь увеличения энергопроводности и энергоёмкости. Хорошо бы ещё как-то скомбинировать его с тем, чего у меня пока ещё нет - с водой. Водяной пар куда холоднее огня, однако поражающий фактор, при тех же энергозатратах, намного мощнее. Это вам любой пациент в ожоговом отделении подтвердит. Там бытовых ошпаренных всегда больше, чем подгоревших. Но такая комбинация мне, увы, недоступна. Может, паромёт какой-нибудь придумать? Типа гибрида скороварки и чайника, ага. Надо мне ребята вот что сделать: надо мне не огнём играться, а попробовать новообретённый воздушный толчок задействовать. Тут, если моя память про джоули верна, совсем другой расклад будет: при массе тела примерно в шестьдесят, что является тут средним показателем для мужика приличной комплекции, шестисот джоулей будет достаточно, чтобы перенести его на десять метров. Причём за секунду. Если теория верна, то, с учётом, что моя энергопроводность - тысяча, и это безо всяких усилений, этого для защиты за глаза хватит. А чтобы сделать эту способность боевой, а не защитной, мне ведь и десяти метров не надо. Зачем нам рекорды? Не надо догонять и перегонять Америку. Будем скромные, как китайцы. Достаточно максимально вдарить двумястами джоулями, да на, скажем, одну десятую секунды, да не на десять метров - что я, метатель молота, что ли? - скромных двух-трёх десятков сантиметров мне вполне хватит для самоутверждения. Даже такое смещение тканей за долю секунды - это ж ведь такой аналог ударной волны получается, что вся подкожная начинка в малопригодный для жизнедеятельности студень превратится. И тут возникает очередной интересный вопрос: а от кого, собственно, я эту абилку воздушную получил? Так-то спасибо, конечно, но ведь, по логике, вся эта сверхъестественность от богов идёт. И кто же там незримо присутствовал и помог мне в той подворотне? Что за инкогнито такое там пряталось? И почему за меня заступилось? Почему тогда мне ещё одну теслу не выдало? От кого и против кого дружим? И, главное, сколько это стоит?
  
  У подножия трона мы синхронно опустились на правое колено и склонили головы. У меня правая рука на сердце, Фиона сложила ладошки на коленке, прикоснувшись к ним лбом. Для просителей обязательна другая процедура, с полным простиранием ниц перед владыкой, но мы не просители. Мы даже не подданные. Мы - приглашённые гости.
  - Можете встать, - спокойно сказал Михаил, продержав нас в таком положении не более нескольких секунд. Переводчика ему не требовалось.
  - Великая честь и счастье для меня лицезреть солнцезарного владыку... - вместе с уже обычным поклоном начала заготовленную речь Фиона. Она её вчера вечером раз сто повторила. Даже Станиславский бы поверил. Пока она выдавала тщательно заученный экспромт, я разглядывал императора ромеев. Мужик был суров. Невысок, что тут обычное дело, крепок телом, что тоже не невесть что, бывалый такой кабанчик. И резаный, и копчёный, и волками жёваный, и сам волков евший. Не из принцев на белом коне. Такой и мужика если доведётся зарежет, и его свеженькую вдовушку рядышком употребит, не постесняется. Лицо круглое, наполовину скрытое аккуратными усами и бородой со стильной проседью понизу. Брови легкомысленные совсем, как толстенькие кошачьи хвостики дугой, удивлённые, чёрненькие. Такие бы актёру-комику какому, еврейского происхождения, вот только тёмные щели глаз в россыпи ранних морщин весёлого шоу не обещают. Нос мясистый. От ноздрей - глубокие складки в бороду уходят. На армянина похож, только не шашлычника, а рецидивиста.
  
  Фиона закончила, застыв в поклоне, а Михаил молчал. Секунды шли в тишине. Если бы я точно не знал, что мне тут слова никто не давал пока, подумал бы, что правитель и от меня ждёт положенного славословия.
  - Дети, - наконец с разочарованием, как мне показалось, покачал базилевс головой. - Совсем дети.
  Поп наклонился было к его уху, но Михаил довольно резко остановил его взмахом руки перед носом. Лицо священника исказила гримаса неприкрытой ярости.
  - С чем вы пожаловали в Константинополь? - Михаил, наплевав на эмоции попа, спросил так, что было непонятно, к кому он обращается.
  - Мой отец, благородный Маненте дельи Уберти, - снова уверенно подала голос Фиона, - возымел нужду в некоторых товарах, с чем и отправил некоторое число из своих людей, дабы они торговыми путями добыли потребное. С ними он отправил также и меня, ибо посчитал сие путешествие полезным для своей дочери. Таким образом мы и прибыли в ваш прекрасный город, ваше солнцеликое величество. И я, если мне будет позволено, хотела бы передать слова безмерного почтения и уважения со стороны моего благородного отца...
  
  Фиона бойко шпарила на местном канцелярите, который, как оказывается, существовал задолго до двадцатого века. Отличия в том, что средневековый вариант вместо сухости формулировок наоборот был перенасыщен пафосностью и сослагательными наклонениями. Ещё, пожалуй, в том, что он использовался гораздо шире: местные с удовольствием переходили на него при первой же возможности, как, например, при общении с малознакомым человеком, или даже в уличных комедиях. Не говоря уже об общении с вышестоящими. Но, как и в двадцатом веке, нормальный человеческий язык тоже существует, называется он "вульгарный", впрочем, без особого негатива.
  
  Фионка пока держалась молодцом, чётко по сценарию оттарабанив приветственную часть, и снова оставшись в лёгком полупоклоне.
  Я не ожидал, что Михаил будет расспрашивать про подробности наших торговых дел. Во-первых, это не по этикету, а даже правители вынуждены ему следовать; и во-вторых, он и так знает, тут и к бабке не ходи. Поэтому его вопрос застал всё-таки нас врасплох. Ну, почти. Поскольку на крайний случай мы тактику всё же выработали.
  - Так что-же вам всё-таки тут надо? - довольно невежливо поинтересовался базилевс. - Какие торговые интересы вы тут имеете?
  А может, на заднем дворе он имеет мысль, что мы хотим подвинуть генуэзцев, его фаворитов, которым он отдал полную монополию на внешнюю торговлю? Могут такие опасения перевесить силу этикета? Если б ещё знать, чем ему так важны генуэзцы, что он так за них держится. Из наших вечерних посиделок с местными и Салахом я уже знал, что Михаил начал путь к трону всего пять лет назад, с заговора против тогдашнего регента малолетнего императора Никеи. Убив регента, он, с одобрения патриарха, стал деспотом, то есть, вторым лицом после императора. На следующий год началась война с Эпиром, царь которого, Михаил Дука, решил, что у него больше прав на трон никейского императора. Одним из союзников Дуки и, следовательно, противником Палеолога - внимание! - был Манфред Сицилийский, наш как бы главный нынешний покровитель. Войско Михаила, возглавляемое его братьями, отправилось в Македонию и, судя по отзывам византийцев, одержало там сногсшибательную, охренительную, просто таки эпическую победу. Настолько эпическую, что военные аристократы, не иначе впав от такой неожиданности в перманентный оргазм, послушно засомневались в легитимности наследственной монархии и, в восхищении от марки стали и размера его яиц, захотели себе императором Михаила, а не малолетнего сосунка Ласкариса. Михаил подтвердил, что если станет императором а его сыновья будут недостойны принять от него венец, он им сам лично усекновение прав сделает, а следующего императора достойные люди выберут сами. Тут уж красный столбик эйфории пробил верхушку градусника и праздничным салютом выплеснулся в воздух Никеи, заражая оптимизмом даже непричастных и трезвых граждан. Идея благородному аристократическому народу настолько пришлась по душе, что Михаила таки назначили со-правителем Ласкариса. В этом качестве он и начал отвоевание Константинополя, тогда ещё бывшего латинским. В чём и преуспел два с половиной года назад. Почти тут же он убедил патриарха Арсения помазать его на царство ещё раз, в Софийском Соборе, но уже без Иоанна Ласкариса. О десятилетнем мальчишке-полуимператоре тогда уже все забыли. Кроме, конечно, самого Михаила. У него все ходы были просчитаны. Вскоре после Михаиловой повторной коронации пацана ночью вытащили из постели шестеро его же личных стражников, оттащили в тихое укромное местечко, где, держа отчаянно дергающегося подростка за руки и за ноги и зажимая рот, выкололи ему глаза. Что характерно - об этом знали все и Михаил даже не требовал "какие ваши доказательства?", и не усмехался "а вы докажите". Говорят, будучи человеком добросердечным по натуре и жалея ребёнка, Михаил приказал выкалывать ему глаза не раскалёнными спицами, а холодными. Как бы то ни было, слепой автоматически утрачивал права на престол и Миша остался единственным императором. Тут снова возбудился Дука и пришлось опять воевать с Эпиром. Не признали власти Михаила ни Трапезундская империя, ни Афинское герцогство, ни Ахейское княжество. Восстала Вифиния, где в крепостной башне замуровали ослеплённого мальчишку. С юга и востока нависали сельджуки. Объявила независимость Великая Влахия. Островная часть давно уже контролировалась Венецианской и Генуэзской республиками. А армия нововозрождённой Восточной Римской Империи была раскидана по протяжённой границе гарнизонами многочисленных небольших крепостей. Боеспособного флота не было. Вобщем, дела базилевса два года назад были печальнее некуда. Именно тогда он и нашёл единственного союзника - Геную. Но, как я уже знал, союз этот оказался пустышкой, ибо генуэзцы ни разу так и не повоевали на стороне Михаила. Так в чём же дело? Почему он в них так вцепился?
  
  - То дела отца и этого юноши, мой государь, - спокойно отвечала между тем Фиона. Мы это проговаривали: всё, что про селитру - ко мне, если политика - к ней. Так что тут она правильно его ко мне отфутболила. - Я не имею отношения к тому, что, где, и как будет покупаться, - и это тоже правильно. В Италии аристократам не зазорно вести бизнес и даже участие в сомнительных финансовых авантюрах не предосудительно, но в других странах благородным это западло. Если узнают, конечно.
  - Если солнцеликому владыке будет интересно,- Фиона решила добавить немного подробностей, - это имеет касательство к заготовке мяса для солдат в случае войны. Оно, как я слышала, будет храниться дольше, если использовать специальную соль. Говорят... тут я не уверена, мой повелитель... что это как-то важно в военных походах.
  - Интересно... - протянул Михаил как-бы задумчиво разглядывая девочку. - Я гляжу, твой отец многому учит и многое доверяет своей столь юной дочери. Расскажи мне о нём. Каков он?
  И тут Фиона внезапно растерялась до состояния паралича. Да. Такого не репетировалось. Я убеждал её, что ей всего-то и надо засвидетельствовать почтение и передать уверения в дружбе, да и всё на этом. Я правда не ожидал, что Михаилу захочется с ней поболтать. О чём, ёперный театр? Озвучить свои хотелки - да, на что Фиона легко согласилась бы передать их папе, но - поболтать? Это вообще не по сценарию!
  - Он... он... - Фиона повернулась ко мне, глазами ища поддержки. Блин. Блин! Это не прошло незамеченным ни самим базилевсом, ни тем, что стоял слева у его плеча, и который понимающе улыбнулся. - Он... хороший! - пискнула Фиона, чуть не расплакавшись. Не выдержала всё-таки девчонка. Слишком много стресса для первого раза оказалось. Она ж с самого начала, загодя боялась до судорог, питая к титулу непонятное мне благоговение, словно он прям бог живой. Почему - не знаю.
  - Хороший... - с усмешкой повторил за ней базилевс, повернувшись к стоявшему слева мужчине, немного моложе его годами со схожими чертами лица. - Скажут ли наши дети о нас такое, Иоаннис?
  Иоаннис ответил на греческом, переводя взгляд с Фионы на меня. Больше задерживаясь на мне.
  - Вот и я так думаю, - невесело подтвердил владыка. - Ну, а ты что скажешь, - Михаил слегка повернулся в мою сторону. Ну вот. Дождались.
  - Он мой господин, - спокойно сказал я. - Плох тот слуга, что станет порочить или обсуждать хозяина.
  Обязательный лёгкий поклон, как точка в предложении.
  - Это правильно, - согласился базилевс. - И если я спрошу, силён ли он, то ты, как подобает хорошему слуге, конечно скажешь, что силён. Так?
  - В битве при Монтаперти моему господину доверили командовать войском, - тут я обозначил наклон головы. Это не точка. Это запятая, отделяющая фразы. - У него было в три раза меньше воинов, чем у его врагов, подошедших к Сиене. Он победил. Если это не сила, то ум. А полководцу ум даже важнее.
  - Слышал я о той сече, - как профессиональный боец следит за используемыми противниками приёмами, так и Михаил, будучи опытным воякой, конечно же отслеживал ситуацию и собирал информацию как о возможных противниках, так и союзниках. И то, как они воюют, разумеется, не могло не быть для него важным. Любое мало-мальски значимое сражение в более-менее доступных окрестностях не могло пройти мимо его внимания. Это понятно. Другое дело, что детали, кроме общей информации, ему вряд ли известны, тем более, что дело происходило около трёх лет назад, у него тогда как раз самая жара по захвату власти шла. Да и сражений такого местечкового масштаба тут, в Европах, иной раз по десятку за день происходит. Времена такие. - Ну, обороняться всегда легче.
  - Мой господин атаковал.
  - Вот как? И это умно, по-твоему, в такой ситуации?
  - Его атака была из неудобной позиции. Её никто не ждал. И она была так сокрушительна, что мало кто из врагов ушёл с поля боя. Тогда господин не медля двинулся к Фиренце и благодаря сей стремительности и отсутствию защитников на стенах, почти бескровно взял город. Причём большей части войска, что была с ним изначально, тогда уже не было.
  - Почему же?
  - Они вернулись к себе, в свой город, но несмотря на то, что это весьма походило на предательство, мой господин не препятствовал тем, кто не пожелал более сражаться. и тем самым он сохранил добрые отношения с уже бывшими соратниками. Так он показал, что сильнее и врагов, и союзников. Теперь уже они будут искать союза с ним, и он не откажет. Но это обойдётся им гораздо дороже. Так что если базилевс спросит, умён ли мой господин, я скажу - как лис, выслеживающий зайца. Если базилевс спросит, силён ли мой господин, я скажу - как волк, вцепившийся в горло оленя.
  - Хорошо сказал, - базилевс одобрительно рассмеялся. - А ещё его поддерживает Манфредо Сицилийский, так?
  - Я слуга, а не советник. Откуда мне знать?
  Михаил рассмеялся в голос и перекинулся парой фраз с Иоаннисом. Тот тоже со смехом что-то ответил. Птичий язык, клянусь своей треуголкой. Как они только друг друга понимают? Будет у меня двадцатка интеллекта, надо будет активировать греческий. Традиционным методом - словарём - боюсь, не обойтись. Не осилю. А второй апробированный и сертифицированный путь - через постель - мне ещё долго недоступен. Я глянул на свою спутницу. Девочка стояла красная и растерянная, не зная, куда девать руки. Лицо держит, но красноту не проконтролируешь. Да и в глазах отчаяние, чуть ли не паника. Несколько минут - и вымоталась девчушка, словно вагон разгрузила. Меня такой приём тоже начал утомлять. Стоять без возможности хотя бы с ноги на ногу переминаться - весьма неудобно, я вам скажу. Хотя, вполне возможно, это нам ещё великую честь оказывают. Но это ещё ладно. Главной тут должна быть благородная донцелла Фиона дельи Уберти, а вовсе не никому не нужный Ружеро Понтини! Но на Фиону, после её реплики про хорошего папу и переглядывания со мной, Михаил похоже, больше не собирался обращать внимания.
  Так же неловко, если не более, себя, наверное, чувствовал священник, который тоже оказался выброшенным из разговора. Эту злость он потом может начать вымещать на нас, но в принципе, если Михаил так демонстративно плюёт на него, то и хрен с ним. Чисто теоретически интересно, что за фигура, но и без этого знания проживу. А вот Иоаннис, конечно, совсем другое дело. Явно родственник и не на задворках политики. Брат?
  
  - Купцы, прибывая ко двору правителей, обычно приносят дары, - внезапно ошарашил меня базилевс, - дабы подтвердить то уважение, о котором столь красиво говорила прекрасная дочь благородного Маненте дельи Уберти. Где же ваши? Или их доставят позже?
  От неожиданности я на секунду подумал перекинуть это на донцеллу дельи Уберти, но потом решил: какого чёрта грузить девочку ещё больше? Смысл? Её и так легко оказалось сломать. А для него эта перемена темы - просто чтобы поставить нас с ней в неудобное положение. В принципе-то он прав, такая традиция очень даже существует. Но я, не заканчивавший ни МГИМО, ни ускоренных курсов подготовки средневековых прогрессоров, в ходе короткой подготовки к визиту об этом просто не подумал. Об этом не подумал и ди Тавольи, который вполне мог по своему характеру решить, что раз он не идёт на приём, то и всё с этим связанное - не его проблемы. Фиона - ладно, эта по малолетству своему, да и просто в стрессе была. Но вот почему об этом ни разу не упомянул уважаемый Салах-Махмуд, не поскупившийся в срочном порядке состряпать мне подходящий для посещения дворца недешёвый наряд, и не менее уважаемый Изз ад-Дин, лепший императорский кореш и вообще экс-султан сам по себе? Интересно, правда? Теперь мы начнём оправдываться, лебезить... и это будет выглядеть жалко.
  - Мы не планировали визит к Императору, - честно и спокойно ответил я, даже не кланяясь. - И у нас нет ничего, что было бы достойно быть преподнесённым в дар столь великому государю. Прошу не принять это как неуважение.
  Всё, всё идёт не так. Я всё больше говорю от своего имени.
  Михаил снова коротко переглянулся с Иоаннисом.
  - Хорошо, - он сделал ладонью движение, словно сдвигая что-то в сторону. Решил перестать играть в византийские интриги? - Я знаю, что нужно твоему господину. Я знаю, зачем ты здесь. Ну, что ж. У вашего покровителя тоже есть кое-что, что мне нужно.
  Вот. Это уже та самая политика, о которой так много говорили большевики. И я, естественно, чисто автоматически покосился на Фиону.
  - В глаза мне смотри! - вдруг рявкнул Михаил. Так, наверное, он орал команды на поле боя, где от такого рыка кони на жопу приседали. - Куда косишься? С Императором разговариваешь, мальчишка!
  Фиона сжалась и сменила окраску в бледность, отшатнувшись в испуге и себя уже не контролируя. Следующая стадия - либо описается, либо в обморок уйдёт. Не исключено сочетание обоих вариантов в произвольном порядке.
  - Прошу... простить... - пролепетал я в ответ, непроизвольно сгибаясь до пола. Ну да, меня тоже проняло. Больше от неожиданности, конечно.
  Базилевс жёг меня взглядом ещё несколько секунд, потом повернулся к попу и что-то спросил на своём. По интонации, вроде сомневаясь в чём-то. Поп долго вглядывался в моё лицо и ответил тоже по гречески. Вроде тоже не уверен.
  - Поверни лицо влево, - скомандовал мне Михаил.
  Наглость, но поди возрази. Я повернулся в профиль. Цель манёвра мне была ясна: левая половина моего лица была обожжена, и хоть последствия после заживления спустя несколько месяцев были не так ужасны, как я опасался, но рубцы и стяжки, меняющие черты, наличествовали. Может, и не совсем урод по местным меркам, но и красавцем мне уже не быть. Впрочем, плевать. Девочки тут не только за красоту дают, особенно когда их не спрашивают. А вот правая сторона, которую сейчас и рассматривали так внимательно, была первобытно чистой. И поп явно пытается меня опознать. Такое ощущение, господа присяжные, что в Константинополе меня знают лучше, чем в Фиренце, и не как Ружеро, по-видимому. Бернар вон, тоже "обознался". Как интересно-то.
  
  Рассмотрев меня получше, поп выдал очень короткую резолюцию. Но непонятно, утвердительную, или отрицательную. Ни кивал, ни головой не мотал, и мимика осталась такой же злобной. Реакция Михаила была тоже односложной и по гречески, и тоже ничего не прояснила. Просто удивительно, насколько греческий язык не похож на остальные. Даже на русский. Я вот когда-то вычитал, что в русском и английском языке более пятисот тех же самых слов, может, чуть по иному звучащих, и до тысячи, где возможно узнавание. По идее, этого запаса в принципе достаточно для неплохого общения, но всё портит время. Оно вывело слова из употребления в одном языке, но оставило в другом, и наполнило новым смыслом. Например, весьма употребимый в английском языке глагол to talk, в русском языке остался редким архаизмом "толк", хотя когда-то имелся точно такой же по смыслу, как и в английском языке, глагол "толковать". Окончание неопределённой формы "ть", ранее бывшее "ти", у англов переместилось вперёд и стало "to". Или чуть поменялись звуки и бобер стал вдруг "бивер", а "матёрый" стал mature, то есть просто "взрослый". А вот греческий... Ну ничего общего.
  
  - Торговать в Восточном Риме, кроме ромеев, могут только генуэзцы, - так и не раскрыв мне секрет этих гляделок сообщил базилевс. - Об этом есть договор, который я сам с ними заключил. Ты знал об этом?
  Тон угрожающий, но если б он действительно был лично оскорблен этим нарушением, то с этого бы и начал наше сегодняшнее общение, а то и без этого визита нас бы из города выперли. Нет, это он просто определился, кто из нас кто, и начал партию с наступления. Блиц-крига хочет.
  - Нет, базилевс, - я с сожалением покачал головой. - Я не помощник и не советник мессера дельи Уберти. Я не указываю моему господину кого, куда, и зачем посылать. Он сам принимает свои решения и даёт распоряжения исходя из интересов семьи и рода дельи Уберти. Моя роль невелика: прислуживать госпоже и благородным рыцарям, да помогать, в чём смогу.
   Намёк на Фиону достаточно прозрачный, даже грубый. Но очередная попытка перевести стрелку не удалась.
  - Выходит, ты просто слуга... даже, учитывая твой возраст, служка? Так... Ружеро, кажется?
  - Базилевс верно запомнил моё имя. И да, я просто служка, один из многих у моего господина.
  - Тогда что ты делаешь здесь, передо мной, в одеяниях, подобающих для представления правителю? - он даже усмехнулся при этих словах. - Не слишком ли много для слуги, Ружеро?
  Чёрт их всех подери! Да за кого они меня все принимают?
  -Так захотела госпожа, - снова взгляд в сторону Фионы. Я даже плечами пожал для убедительности. Дескать, с меня-то что взять? Мне сказали - я пришёл. Но базилевс для себя уже всё решил и никакие мои дальнейшие попытки спихнуть с себя ответственность не проканали. Михаил просто отмахивался, а стоило мне настаивать - тут же повышал голос. Так оно, конечно, легко переговоры вести, когда ты можешь наорать, а тебе в ответ только "извините" прилететь может. Вобщем, он начал откровенно прессовать, добиваясь, чтобы я первый спросил, что ему нужно, я же, понимая всю лажу, в которой я тогда окажусь, пытался как можно мягче стоять на своей непричастности к делам семьи Уберти. Несколько раз Михаил был на грани, но, откровенно психуя, сдерживался. Представляю, чего это ему стоило, учитывая явно не миролюбивый характер и взрывной темперамент. И не представляю, почему и ради чего он это делал. Сдерживался, в смысле. Если вспомнить, как он дорвался до власти и что делал с мало-мальски мешающими ему, я не просто ходил по тонкому краю, я давно уже ему в самое нежное наплевал. И до сих пор не просто жив, а со мной ещё и продолжают разговаривать. Несколько раз короткие фразы на греческом вставлял Иоаннис, то ли комментируя мою позицию, то ли советы давал. Поп же утратил интерес к разговору. Вполне вероятно, что на моём опознании его функции и заканчивались, вместе с допуском к информации, и он сам не более моего понимал, чего от меня хочет его хозяин.
  Когда Михаил откинулся на троне, недовольно буровя меня взглядом, я понял, что предварительные ласки кончились. И не ошибся.
  -Скоро ты отправляешься с Изз ад-Дином добывать ему престол, так?
  Я??? Добывать престол? Вот это заявочка. Да он охренел, в натуре!
  - Не думаю, что несколько мечей способны на такое, базилевс. Сиятельный Изз ад-Дин, в обмен на его помощь в нашем деле, счёл не лишним наше сопровождение к нему на родину. Эскорт-сервис, только и всего.
  - А твоё дело - добыть китайской соли? И всё?
  - И всё, базилевс. И это не моё дело, а поручение господина. Как я уже осмелился заметить, благородный рыцарь ди Тавольи...
  - Да, да, - прервал меня император, недовольно поморщившись. - Я слышал тебя. Скажи мне, что будет после того, как твой господин получит эту соль? Не будет ли она ему нужна снова? Или, может быть, он захочет покупать её постоянно?
  Скользкий вопрос, однако. Конечно, разовая покупка бессмысленна, это даже скрывать глупо. Нам нужен постоянный канал поставок. Вот только в этом случае, если не диверсифицировать источники сырья и торговые маршруты, мы попадаем в полную зависимость от Михаила и Генуи - раз, и сельджукского султана, кто бы он к тому времени ни был - два. С диверсификацией же совсем плохо. Искать обходные пути южнее - бессмысленно, там постоянная война и договариваться просто не с кем. Севернее - это сначала через Кавказ, потом по северному берегу Чёрного моря и далее через балканы. Везде по этому пути на этот момент царит полный беспредел в плане закона и власти и тоже договариваться не имеет смысла, ибо бесполезно. Чуть дальше на запад, к адриатике, порядка больше, но это уже земли Венеции, куда нам соваться вообще вредно для жизни. Похоже, базилевс хорошо этот расклад понимает, и собирается озвучить свой гешефт.
  - Я не могу говорить за мессера дельи Уберти, - осторожно начал я, боясь даже шевельнуться в сторону Фионы. - Но... если моему господину вдруг понадобится ещё некоторое количество?
  - Ну, что ж, - тут же подтвердил мои опасения император. - Ты... твой господин и Манфредо получат, что хотят только в одном случае.
  И замолк выжидающе. Я же, молча застывая в очередном поклоне, подумал, что местным эволюция скоро шарнир в поясницу встроит, но я, к сожалению, до этого счастливого момента рискую не дожить. Помру я, очевидно, через свой длинный язык, к которому с обратной стороны присобачен слишком короткий ум. Почему я даже и не подумал, что Салах, купец хитровыделанный, играет вовсе не на моей стороне? Их, сторон этих, в этом городе до херовой тучи, а ещё я такой нарисовался, щегол малолетний, и тут на тебе - и султан турецкий, и император византийский, и хрен знает кто ещё - и все вокруг так и вьются, так и вьются, как... ну, для ради оптимизма, скажем, как разноцветные бабочки вокруг благоухающего цветка. Хотя, конечно, те - не бабочки, а я - не цветочек. Но повёлся, повёлся я на посулы. Причём начались они ещё в Италии. Поверил, что тут у наших всё схвачено и есть свои люди. В обходительность купца поверил. А тут ещё и бывший султан трон отвоёвывать зовёт. За равного принимает. Сабельку вот подарил, хороший человек... И ведь не сказать, что я об этом совсем уж не думал. Думал. Но вот же, блин, какой результат: всё равно облапошили. И Салах, и, наверняка, экс-султан, за нашей спиной с базилевсом общались куда плотнее, чем мы, наивные итальянские парни, могли предполагать. Интересы Кей-Кавуса лежат тут на поверхности, но трон ему будет помогать вернуть всё же не Ружеро Понтини, который кроме звания кандидата медицинских наук более особых достоинств и званий не имеет и предложить ничего не может, а император восточно-римский. Опять же, базилевс, в отличие от мальчика Ружеро, никуда отсюда не уедет через месяц-другой, а так и останется править по-соседски хоть и похудевшей, но всё ещё грозной силой в Европе, и мечей у него не тринадцать, как у меня, а фиг-его-знает-сколько тысяч. И они ему действительно подчиняются, а не как в моём случае. Может мои рассуждения с ди Тавольи о том, что Кей-Кавусу мы нужны для демонстрации поддержки со стороны прогрессивной мировой общественности, позволяющей блефовать на более высоком уровне, были и остаются соответствующими действительности, но может всё и не совсем так. Или совсем не так. Если признать участие Михаила в планировании этого нашего похода в Иконию, то тут может быть и второе, и тридцать третье дно. И настоящего смысла я и не узнаю.
  У Салаха интересы купеческие, но, как мы тоже обговаривали, на таком уровне бизнес от политики уже не отделяется. А если отделяется, то Ходорковского вам в качестве наглядного пособия. И Чубайса с Дерипаской и прочими Сечиными в качестве примера. И какие планы у нашего гостеприимного хозяина? Намыть бабосиков побольше - это понятно. Но конкретно? Вот нахрена, скажем прямо, ему связываться с экс-султаном? Затея по перевороту была и есть рискованная, значит, он тут на прибыль губу раскатал. Хорошую такую прибыль. Не сейчас, ясно дело, а в перспективе. Его уровень уже позволяет думать не только сегодняшним днём. Так и в чём интерес? Расширение рынков сбыта? Так ерунда - купец же не производит ничего. Более широкие торговые связи? Это возможно, но вроде и так его со стороны сельджуков никто не ограничивает. Они и соплеменники, и единоверцы. Кей-Кавус даст какие-то привилегии? Ну, может быть, конечно, но стоит ли оно того риска? И какие такие привилегии? Налоги с него, что-ли, брать не будет? Сомневаюсь, что в неспокойной после очередного дележа власти по-братски стране, где, скорее всего, придётся заниматься усмирением непокорных и раздачей многочисленных подачек лояльным вождям семей и кланов, а то и разбираться с полноценной гражданской войной, он осмелится выделить много чужаку со стороны. А сам Салах-Махмуд - я в этом тоже уверен - давно имеет концы в Иконии. В этом времени все купцы - шпионы. Этого никто и не скрывает и не осуждает. Если информацию покупают, то она такой же товар, как и индийские специи, а купец что делает? Ото ж. Есть, есть у него там связи и без Кей-Кавуса. Конечно, во времена смут можно нехило подняться, капиталы так и наживают. Что мы, о девяностых не помним, что-ли? Но Салах-то другое дело. Он уже нажил. А ведь в смуту - оно ж как? Кто-то наживает, значит, кто-то теряет. Мы ж и физику тоже помним с её законами сохранения и сообщающихся сосудов. Салаху терять много чего есть, а султанат - страна уже гордая и злая, но пока ещё маленькая и бедная. Так что не вижу, как Салах выиграет от смены султанов. Я имею в виду серьёзный выигрыш, стоящий того, чтобы потерять в Иконии всё, в случае неудачи. Там, в Иконии, ему должна быть более выгодна стабильность. Выгоднее, чем какие-то мифические привилегии.
  Другое дело - Константинополь. Вот тут он привилегии получить бы мог. Михаилу, в отличие от Изз ад-Дина, такое вполне по силам. Да только привилегии базилевс уже отдал генуэзцам... Вот. Опять мы натыкаемся на этих ушлых пройдох. И на шкурные интересы. Вот это наверняка уже ближе. Бабки. Люди гибнут за металл - это ещё Барбье заметил. Получается, Салах как-то роет под генуэзцев? Предположим, что Михаил, чем бы генуэзцы его не держали, уже начинает от этого невыгодного союза уставать, но по какой-то причине просто так послать генуэзцев не может. И что-то мутит. Мутит с Кей-Кавусом и Салахом. А вот что такого Салах может предложить базилевсу, чтобы перехватить права монопольной торговли в Восточном Риме? Понятно, что ради такого он пойдёт на всё, но вот что именно он мог предложить императору? Ведь Михаил не дурак и прекрасно понимает размер такого куша. Генуя, при всей своей наглости, всё же целое государство, причём не из последних. Там тысячи купцов на этой привилегии кормятся. И всё это Салах хочет захапать себе? Навряд ли себе одному, кто ж такое допустит? Скорее всего, есть группа заинтересованных товарищей. Но на самый большой кусочек наверняка ротик уже раззявил. Так что Михаил мог потребовать взамен от Салаха с Изз ад-Дином? И ведь наверняка потребовал же. И, что самое хреновое, частью этой сделки, о том даже не догадываясь, оказались мы. Точнее - это уже ясно - я.
  
  - Если императору угодно, - сказал я, когда молчание угрожающе затянулось, - я передам его пожелания господину.
  Глаз при этом я не поднимал и по прежнему рассматривал ворсинки на ковровой дорожке под ногами,
  - У тебя не будет на это времени, - припечатал Михаил..
  - Тогда, может быть, его дочь, присутствующая здесь благородная...
  - Хватит! Девочка может отправляться к отцу, если хочет, а ты сделаешь для меня кое-что.
  - Буду только рад служить великому базилевсу... если, конечно, это не будет противоречить приказам моего господина.
  
  Кого-то поп во мне опознал, это точно, но кого? Я б и списал бы на то, что и он обознался, и Бернар тоже, но лучше такой глупости не делать - ведь я знать не знаю ничего о своём реципиенте. Его жизнь для меня самого тайна за семью печатями. Что я знаю-то? Что Ружеро был не фирентиец а каким-то образом появился в городе относительно недавно. Неясно, как появился. Один? Пешком, что-ли пришёл? Автостопом доехал? Неправдоподобно. Ни то, ни другое. Не мог пацан один бродить. Но даже если и так, откуда пришёл? Почему в Фиренцу? Родственников и знакомых (кроме семьи и слуг Уберти) я вроде не заметил. Как к Фаринате попал? Одни загадки. И ведь не спросишь ни у кого. И его эта якобы беспамятность изначальная очень сомнительна и через то подозрительна. Скорее всего - лишь версия для широкой общественности, чтоб лишних вопросов не возникало. Получается, Фарината хорошо Ружеро знает. Из-за этого такая мне степень свободы? И ди Тавольи поэтому со мной возится? Может, и рыцарь о моей первой личности в курсе?
  
  - Не будет. Перестань смотреть в пол. В глаза мне смотри.
  Я послушно выпрямился.
  
  Сам по себе Ружеро, по малолетству своему, ничего из себя представлять не мог. Значит, парнишка, скорее всего, местный мажорчик. И где же тогда папа с мамой? Кто такие? На кого, сволочи, чадо покинули?
  
  - То, что нужно мне никак не повредит твоему... покровителю. Даже наоборот. Это будет на пользу всем.
  Он задумался на секунду, и вдруг спросил:
  - Ты знаешь, что Манфредо Сицилийский держал меч против меня в Эпире? Самого его там не было, как, впрочем, и меня. Но, тем не менее, его воины там были, и были биты. Я достаточно узнал о его силах. Он слаб.
   С этим можно бы и поспорить. Сильно сомневаюсь, что в Эпире была рыцарская конница Манфреда. Если б там были германцы, на никейском престоле, а впоследствии и тут, на троне в Константинополе, вполне мог оказаться совсем другой Михаил.
  - Дельи Уберти, - продолжал базилевс, - рассчитывает на его поддержку. Это понятно - в одиночку он не продержится и полугода. Но королю Неаполя самому нужна опора. Вот только он нашёл её не в том.
   И снова многозначительно умолк. Я понял, это намёк, я всё ловлю на лету. И даже частично понятно, что он имеет ввиду. Но только частично. Очень не хотелось вплетаться в этот разговор и в эти интриги, в которых я ни в зуб ногой, но, думаю, если и дальше играть дурака, он и разозлиться может, а я про Ваню Ласкариса, бедолагу, хорошо помню. Разве что очень деликатно попробовать.
  - Уверн, что базилевс несомненно прав. Но я слишком далёк от высоких сфер политики, чтобы судить об этом.
   Не вышло. На лице императора явно отразилось раздражение. Может, не выдержит, и скажет, типа, "хватит ломать комедию! Я вас давно раскусил, Штирлиц! Вы - русский шпион Исаев, Максим Максимович, одна тысяча девятьсот такого-то года рождения, прописан там-то!"
  Выплеснуть раздражение Михаилу не дал Иоаннис. Между ними завязался довольно длительный диалог, из которого я пытался понять хоть что-то, хотя бы по интонациям. В принципе, я знаю очень много греческих слов, чтобы в разговоре они хоть где-то проскочили. Но почему-то эти двое их упорно избегали, и я так и не услышал ни "телефон", ни "атмосфера", ни "патология", ни "порнография" или, хотя бы, "эротика", ни десятки других, что были у меня на слуху большую часть жизни.
  По окончании диалога Михаил неожиданно обратился к Фионе:
  - Устала, девочка?
  - Нет, порфирородный базилевс. Для меня счастье быть представленной вам.
  При её словах я напрягся, но Михаил лишь еле заметно усмехнулся этой промашке. Фиона даже не поняла, как проехалась Михаилу танком прямо по яйцам.
  - Багрянородный - это титул, которого у меня нет, - спокойно ответил он. - Он мог бы быть у моих детей, но и они будут его лишены. Знаешь почему?
  Фи только мотнула головой. Но и это Михаил стерпел.
  - Порфирогенет - это высокий титул. На него имели право только дети правящего императора, зачатые уже во время его правления и рождённые августой обязательно в Багряном зале Большого Императорского дворца - Порфиросе - в присутствии самого императора, куропалата, и великого доместика. Такой титул ставился даже выше первородства, ибо гарантировал законность прав наследника на престол. Я не был рождён в Порфиросе. И мои дети не будут.
  Он снова замолчал, наблюдая за реакцией Фионы. Та чуть рот не открыла. Дипломатка та ещё. Навроде меня. Прав Михаил - совсем мы дети.
  - Отчего ты не спрашиваешь, "почему"?
  - Почему, ваше величество?
  - Это лучше показать, чем рассказать. И раз уж ты не устала, не против небольшой прогулки? Севастократор Иоаннис, мой брат, составит вам с Ружеро компанию. Согласна?
  Фиона, естественно, закивала так, что чуть голова не отвалилась.
   А меня, что характерно, он даже не спросил.
  
  
  
  x.
  
  [Год 1263, Декабрь 5, шестой час]
  
  
  
  
  
  --
  
  
  - А на какие деньги пьём, господин Брежнев?
  - А ты выглянь в окно.
  - Ну?
  - Мост через Москву-реку видишь?
  - Нет.
  - Вот на эти самые и пьём.
   -- из анекдота про Брежнева и Кеннеди.
  
  --
  
  
  Иоаннис, как оказалось, прекрасно умел по-итальянски, поэтому для экскурсии переводчик нам не потребовался. Хорошо, пешком тащиться не пришлось - втроём, с Фионой и самим севастократором, мы расположились в роскошном четырёхместном паланкине. Фиона, когда носильщики взгромоздили нас на плечи, цапнула меня за руку и держала мёртвой хваткой.
  Вот и опробовал я местный аналог шестисотого. Вопреки ожиданиям, паланкин был один, никакого эскорта или батальона охраны не намечалось.
  - Могу я спросить? - обратился я к вельможному экскурсоводу.
  - Спрашивай, - кивнул он, с улыбкой наблюдая за Фионой. Фиона внимания не замечала, заглядевшись на пейзажи за занавесочками. Но моей руки так и не отпускала.
  - Что означает ваш титул, севастократор?
  - Благословенный правитель, - с готовностью пояснил он. - В иерархии раньше стоял на втором месте после императора. Теперь стоит ступенью ниже деспота, но деспотов сейчас пока нет, так что... - он многозначительно умолк.
  - А после севастократора?
  - А после, - он наконец оторвал взгляд от Фионы на меня, - идёт провестиарий. Затем - великий стратопедарх. Затем - великий доместик. Тебе все имперские титулы перечислить? Их много. Империя стара, ей много веков. За это время титулы и должности появлялись и исчезали, устройство власти много раз менялось, пока не достигло нынешнего совершенства.
  И снова уставился на девочку. За тридцатник мужику хорошо, но интерес по отношению к двенадцатилетней соплюшке в глазах отнюдь не отцовский.
  - А куда мы направляемся? - не унимался я. Видимо, территорию оберегал. Пытался. Так-то силы несопоставимы.
  - К Большому императорскому дворцу.
  - Императорскому? - искренне не понял я. - А где же мы тогда были?
  
  - Это Влахернский дворец. А вот почему император находится именно там, мы и хотим, чтобы ты увидел своими глазами.
  Тащили нас долго. Я периодически выглядывал наружу, но ничего особо интересного пока не видел. Севастократор молчал, задумавшись о своём. Фиона тоже голоса не подавала и если бы не побелевшие костяшки пальцев, обхвативших мою ладонь, можно было бы подумать, что её всё происходящее вообще не волнует.
  Через примерно полчаса однообразие типовых константинопольских улочек сменили более интересные достопримечательности и Иоаннис тут же вышел из задумчивости.
  - Это Форум Константина, главный рынок. От него и начинается Меса, улица, ведущая к дворцу.
  На территорию форума мы попали через трёхпролётную мраморную арку. Людей, по причине зимнего времени, было относительно немного, хотя и пустующим место было не назвать. На наш паланкин внимания никто не обращал. Сам форум был вытянутым овалом, окружённым колоннадой портика по всей длине. Правая от нас полудуга овала прерывалась массивным сооружением с плоским куполом и фасадом в греческом стиле. На противоположном конце овала - ещё одна арка, по виду такая же, как только что пройденная. В центре, по всем канонам устройства площадей, возвышалась пурпурная колонна на мощном постаменте.
  
  - Что скажешь? - поинтересовался Иоаннис.
  Что сказать, я не знал. Да и по поводу чего? Поэтому просто пожал плечами, хотя в присутствии столь высокопоставленных особ это крайне неприлично.
  - Вот тут, - он, не обратив на мой жест внимания, провёл рукой по кругу, - стояло множество статуй героев и греческих богов. Вот там, и вон там - конные статуи императоров. А вот эта колонна... видишь на ней статую императора Константина?
  Никакой статуи наверху центральной колонны не было. Вообще она была какая-то обшарпанная, хоть и высоченная. Да и всё вокруг выглядело, как остатки былой роскоши. Мрамор, устилающий обширное пространство площади, посерел и выкрошился, радуя патриотический взгляд знакомыми ямами, как весенний асфальт российских дорог. Колоннада портика вся побитая, в разводах застарелой копоти. Даже снизу видно, что черепица крыш уже требует замены, причём давно. Центральная колонна и постамент покрыты сколами, словно кувалдой их били. Унылая картина.
  - Нет, - сказал я. - Не вижу.
  - А она там была. Бронзовая, покрытая золотом. Но латиняне, захватив город, подумали, что она вся золотая, сбили её с колонны и расплавили.
  - Вместе с позолотой?
  - Вместе, - рассмеялся он.
  - Вот придурки.
  - Латиняне, - кивком согласился он с определением. - Не прими на свой счёт. Но да, венецианцам не досталось даже того золота, что было. Зато потом это была, наверное, самая дорогая бронза.
  Он высунулся наружу, давая носильщикам дальнейшие распоряжения. Носильщики, в отличие от меня, прекрасно понимали греческий и наше движение продолжилось.
  - Сейчас направляемся к Августеону, - вернув голову внутрь пояснил Иоаннис.
  - А что это?
  - Бывшая главная площадь Константинополя.
  - Почему бывшая?
  - Увидишь.
  
  Меса была лишь более широкой, чем обычные константинопольские улочки, да ещё непривычно прямая. По-началу она ничем более не отличалась. Но уже через несколько минут здания за окнами паланкина стали трёхэтажными, колонны - белее и выше, портики - просторнее, вроде как всё стало гораздо более столичным, словно саратовская улица Хомяковой вдруг сменилась московской Тверской. И мы вышли на Августеон. И то, что площадь - бывшая, стало сразу ясно, несмотря на то, что слева от нас высилась хорошо узнаваемая громада Святой Софии, а вокруг теснились менее значимые, но явно непростые сооружения. Недалеко от выхода на Месу взгляд зацепился за странную конструкцию: четырёхугольная арка кубом, из чёй пирамидальной крыши росла четырёхгранная невысокая стела.
  - Милион, - пояснил Иоаннис. - Отсюда начинаются все дороги в империи и считаются все расстояния. На нём высечено, сколько миль до каждого, сколько-нибудь значимого города.
  У одной из сторон, обращённой на восток, стояли мужчина и женщина. Оба мраморные. Лицо женщины было суровым, а вот мужик как раз нормально выглядел. Чересчур торжественно, но кто бы иначе для скульптуры, что переживёт века, позировал бы?
  - Константин и его мать, Елена, - продолжил пояснять севастократор. - Именно благодаря ей на народ Рима снизошла благодать веры Христовой.
  Судя по лицу, так и не скажешь, что снизошла. Скорее, вколочена. Дамочка явно возражений не любила и ради добра и любви могла несогласных живьём варить, до полной готовности к сотрудничеству.
  Августеон выглядел ещё печальнее Форума. Там мрамор был просто в плачевном состоянии, тут же его местами выкорчевали с корнем и на площади неаккуратными шрамами зияли проплешины земли, кое-как присыпанные где песком, где галькой, а где просто утоптанные.
  
  - Здание сената. Напротив - Ворота Халки, - показывал Иоаннис. - Главный вход на территорию дворца.
  Ворота на самом деле были не воротами, а целым зданием, богато украшенным, расписанным, и уставленным статуями. Наверху в полукруглой нише золотилась здоровенная икона. Через широкий проход внутри, мы и попали в собственно дворцовый комплекс. Разруха и печаль тут разгулялись вовсю, словно сюда, прямиком из светлого будущего, рабоче-крестьяне депортировали советскую власть. И социализм, дыша перегаром и килькой в томате, пришёл к местным буржуям во всей своей красе и сивушной мощи. Некогда красивые здания со столькими архитектурными финтифлюшками и излишествами, что я даже и десятой части названий не знаю, пребывали в полном убожестве, глядя в мир пустыми проёмами окон. Почти у всех у них не было крыш. В смысле - кровли. Иоаннис долго ещё возил нас по окрестностям, показывая, где что было.
  
  Большой дворец восточно-римских императоров вместо одного монументального здания состоял из множества маленьких и разделялся на три главные части: Халка, Дафна и собственно Священный дворец. Халка была комплексом целого ряда комнат, а вход в нее шел через бронзовые двери от которых остались лишь массивные петли. В этой части дворца размещались трибунал Лихна, приемный зал, большой парадный зал, большой консисторий, несколько церковных зданий и три гауптвахты.
  Между Халкой и Дафной размещалась столовая на девятнадцать лож, в которой и происходили официальные пиршества. Зал был разделен на две части, которые освещались сверху: одна - для императора, другая - для приглашенных. Вторая часть вмещала до трехсот гостей, которые в дни больших праздников пиршествовали лежа, как то было принято в античном мире.
  Все эти сведения Иоаннис с готовностью выдавал оживившейся Фионе, засыпавшей его вопросами. Она уже отцепилась от моей руки и чуть ли не с открытым ртом слушала сказочные истории почти вековой давности о том, как жадные крестоносцы, позарившись на несметные богатства столицы великой империи и завидуя славе её жителей, решили объявить незаконный крестовый поход на христиан. Как считавшиеся союзниками венецианцы, на которых император Алексей полагался настолько, что отказался от собственного военного флота, предали его и подлостью и обманом беспрепятственно доставили на своих кораблях более тридцати тысяч крестоносцев, возглавляемых Бонифацио Монферратским, к самим стенам великого города. Настолько неожиданным и подлым оказалось это нападение, что Константинополь в тот момент не защищало ничто, кроме самих стен да простых жителей, которых тогда было почти в десять раз больше, чем нападавших, но были они совсем не воинами. Несколько дней и ночей удерживали защитники стены, но помощи им ждать было неоткуда, тогда как к врагам подмога подходила постоянно, они могли чередоваться и отдыхать, сами выбирая время штурмов, защитники же стояли на стенах день и ночь, без сна и отдыха. И, конечно, так не могло продолжаться вечно. Стены пали и враг ворвался на улицы города. Началась резня. Крестоносцы без разбору убивали всех, кого могли. Запылали пожары. Утолив жажду смерти, воины Христа переключились на женщин, бесстыдно насилуя матерей и дочерей на глазах друг у друга, часто рядом с неостывшими телами их мужей и отцов. Так продолжалось несколько дней. В городе осталось в живых не более десятой части жителей, когда Бонифацио приказал прекратить убийства, полагая, что если бесчинства крестоносцев не пресечь, то ему некем будет править. Впрочем, его надеждам на корону не суждено было сбыться: остальные лидеры, видя такую его заботу о схизматиках и памятуя родственные связи его брата, который был женат на Марии Комниной, порфиророждённой дочери Мануэля Первого, избрали императором Латинской империи Балдуина Фландрского. Часть константинопольской знати сумела пробиться из осаждённого города и бежать на восток, где впоследствии была основана Никейская империя. Почти шестьдесят лет понадобилось никейцам, чтобы окрепнуть, обрести достаточно сил и бросить латинянам вызов. Но и то, если бы не Михаил, его брат, создавший непобедимую армию, не его полководческие таланты, не его небывалый ум да беспримерные отвага и сила, не вернули бы уцелевшие ромеи себе Константинополь.
  
  На меня севастократор внимания почти не обращал, сосредоточившись на Фионе. Меня это уже перестало напрягать: рук он не распускал, говорил строго по теме экскурсии, поползновений не делал, намёков не кидал, а что зенки были что твои маслины... Ну, то ладно. То ж от природы идёт, куда её денешь? А Фионка даже и не поймёт ничего. Так даже лучше, что она свою долю внимания получит - меньше на меня вечером говна выльется.
  Меня рассказываемая история по причине явной недавней редакции заинтересовала мало. Не сомневаюсь, что у крестоносцев была своя версия, просто тут она уже не востребована. Но отдельные моменты я себе отметил. Первое, это, конечно, венецианцы. Детали могут быть иными, но в целом, думаю, о таком не врут, и то, как они кинули византийцев... такое никогда не забудется. Не в этом ли причина верности Михаила слову, данному генуэзцам? Ведь более последовательных и непримиримых врагов у Венеции нет.
  Второе, это численность жителей на момент штурма. Получается, минимум триста тысяч. Скорее, больше. Это колоссальная цифра для современного города. Есть ли здесь сейчас столько? В любом случае, по людским ресурсам - а стало быть, по мобилизационным возможностям - Восточный Рим стоит на первых позициях в Европе. Это надо учитывать. И если Михаил ещё не двинул свои войска на сельджуков или на Балканы, то, значит, тому есть другие причины, и мне бы не помешало их узнать. Третье, это сама возможность перевезти кораблями тридцать тысяч человек. Человек - это ещё фигня. Рыцарей перевозят вместе с транспортными средствами, а это коняки. Чаще всего - минимум два на рыцаря. Война же. Плюс небоевая часть войска, а она тоже всегда есть и немалая. Плюс провиант. Плюс горючее, в данном случае - корм коням. Плюс обеспечение - палатки, котлы, верёвки, и прочее. То, что, когда передвигается по земле, называется обозом. Это тоже лошади. Много. Если всё это перевозили не боевыми кораблями, что скорее всего, то, значит, это транспортный флот, а боевой в это время осуществлял охранение. Нетривиальная задача по логистике на данный момент получается. И если венецианцы это могут, то и генуэзцы, скорее всего, тоже. Они же конкуренты.
  Четвёртое это то, что возглавлял те тридцать тысяч хулиганов человек, который, видимо, рассчитывал на нечто большее, чем в итоге получил. Его брат был женат на наследнице престола, как-никак. Но остальные главари его грубо кинули, раздербанили империю на лоскуты, и появилась на месте одной страны целая куча герцогств, княжеств, и прочих деспотий. В результате - всего спустя пять с чем-то десятков лет потомки выгнанных из своего дома терпил сумели вернуться, настучать обидчикам куда придётся, и заселились обратно. Тут, мне кажется, с этим что-то нечисто, кстати. Обычно так не бывает.
  
  Хрустя мраморной крошкой от разбитых статуй и колонн под ногами, мы вышли в более приличные места. Я чуть отстал, оглядываясь. Сначала показалось, что здания тут остались нетронутыми, но я почти сразу заметил ведущиеся работы - сновали мужчины в серых от пыли и грязи туниках, с вёдрами, носилками, лопатами, и прочим инструментом в руках; за процессом зорко следили местные прорабы, пусть и без касок, и выдавали рабочим комментарии, характеристики, и инструкции. Да, греческого я не знаю, зато знаю прорабов. Поэтому суть понимал без перевода.
  - Вон тот дворец выглядит гораздо лучше, - услышал я голос Фионы.
  
  - Это Буколеон, - пояснил Иоаннис. - Его и использовали те, кто именовал себя латинскими императорами. Это единственный дворец тут, оставшийся неразграбленным.
  ["Бонифацио ехал по всему берегу к дворцу Буколеон, и когда он прибыл туда, он (Буколеон) сдался, при условии, что жизнь всех в нем должна быть спасена. В Буколеоне было обнаружено большее число богатых дам, которые бежали в замок, ибо там была найдена сестра короля Франции, которая была императрицей, и сестра короля Венгрии, которая также была императрицей с многими другими дамами. И сокровища, найденного в этом дворце, я не могу описать, потому что его было так много, что это было за гранью подсчетов".
   (Geoffroi de Villehardouin)]
  - Он красивее Влахерны, - заметила Фиона. - Почему его величество не поселился там?
  - Базилевсу не нравится Буколеон. И не нравится жить в окружении руин. К тому же, Буколеон могли считать императорским дворцом латиняне, но не истинный базилевс.
  Или Михаил избегает таким образом показать преемственность власти, словно заселись он туда, где жили латинские императоры, это было бы признанием предшественников законными правителями, что нынешняя власть старательно отрицает. Нет, только "захватчики", "предатели", и "узурпаторы". И Буколеон не может "остаться" императорским дворцом, поскольку никогда им не был.
  - Мы пойдём посмотрим?
  - Не сегодня, прекрасная донцелла. Нам уже пора возвращаться. Но если завтра или послезавтра вы захотите, я с удовольствием устрою вам сюда прогулку.
  Конечно, не сегодня, подумал я. На сегодня цель экскурсии вовсе не показать, как красиво жили латинские императоры.
  - Завтра или послезавтра? Не знаю, будет ли это приличным, - засомневалась Фиона.
  - К сожалению, через два дня мне следует покинуть столицу, - пояснил Иоаннис.
  - Вы уезжаете?
  - Да, базилевс отправляет меня на южные границы. Там сейчас неспокойно.
  - Вы такой смелый, севастократор...
  - Пустяки. Войны пока нет. Так, мелкие стычки. Но если границы не усилить, то румийцы начнут делать дальние набеги и разорять города.
  - Вы сами водите воинов в бой?
  - Конечно, донцелла Фиона, а как же иначе?
  - И вам никогда не бывает страшно?
  - Увы, моя донцелла, я лишён этого полезного достоинства. Я не знаю, что такое страх. Это не моя заслуга - бог лишил меня этого чувства.
  - Как, совсем?
  - Увы, да. Когда я вижу врага, в сердце моём не страх, а лишь желание сокрушить его.
  - И вы никогда не думали, что можете погибнуть?
  - Несомненно, когда-нибудь я паду в сече, сражённый ударами многочисленных врагов. Но такова судьба мужчины и воина, пасть в бою, защищая свою страну и семью. Но сомнениям нет места в моей душе. Бог хранит меня - так могу ли я бояться? [Иоанн Палеолог Комнин Дука Ангел в нашей реальности дослужился до титула деспота, но через десять лет после описываемых событий потерпел поражение от фессалийцев под Неопатрасом, впал у брата в немилость, лишён титула, отстранён от службы, и на следующий год тихо помер в возрасте около 45 лет. Безо всякого повода.]
  - Это так благородно...
  Я с трудом сдержал вздох. Эх, Фионка, Фионка...
  
  ***
  
  - Вот, во что Балдуин превратил мой город, - говорил мне Михаил, когда мы вернулись во Влахерну. Повторно за день он принимал нас уже не в тронном зале, а в трапезной, сидя на противоположном от нас конце длинного стола. - Латиняне никогда не считали его своим, иначе почему бы они продолжали грабить и разрушать созданное веками до них и десятилетия после того, как столица Восточного Рима пала к ним в руки?
  Ситуация у меня сейчас была - не позавидуешь. Долгая прогулка на свежем воздухе прекрасно способствует аппетиту, у меня и так немаленькому, и вроде бы нас для этого и пригласили в трапезную, даже заставили стол таким разнообразием мясного, что от одного запаха в обморок упал бы и сытый, не то, что такой голодный, как я. И всё было бы хорошо, если бы Михаил закрыл свой рот и дал бы нам пожрать. Но его несло.
  - Ты знаешь, где теперь бронзовая квадрига, почти восемьсот лет украшавшая врата Ипподрома? В Венеции! - возмущался император. - Они разграбили библиотеку, украли палимпсест Архимеда [копия трудов Архимеда. Венецианцами пергамент был очищен от рукописного текста и использован для записи церковных песнопений] и тысячи других свитков, а остальное сожгли! Прекрасную статую Геракла, созданную самим Лисиппом, они просто расплавили. Варвары! Истинные варвары! Как они смеют называть себя христианами? Эти мерзавцы насиловали монахинь в монастырях, под святыми иконами!
  Разделить его праведное возмущение мне мешало две вещи: тушёная баранья нога на блюде передо мной, и полное безразличие к судьбам давно почивших монашек.
  Тем более, что в искренность прожженного вояки, циничного убийцы и наверняка такого же насильника, озаботившегося непорочностью христовых невест, верилось с трудом. Примерно как в переживания председателя Пенсионного фонда России о пожилых гражданах.
  Но как бы я к нему ни относился, а жевать, пока император говорит, нельзя. Я даже пытался вникать, понимая, что скоро, за этой преамбулой, последует и сама "амбула".
  Фиона сидела справа от меня и смотрела расфокусированным взглядом прямо перед собой. Только перо жар-птицы, закрепленное надо лбом фальшивым сапфиром, выдавало, что голова у девочки чуть покачивается, словно она в трансе. За столом, кроме нас и императора, присутствовали ещё Иоаннис и трое каких-то незнакомых мужиков. Все в партикулярном, в отличие от меня, наряженного такого, и моей спутницы-красавицы. Цель их наличия была непонятна. Никто, подобно нам, к еде не притрагивался.
  - Я хотел, чтобы ты увидел плоды их владычества, - продолжал тем временем Михаил.
  - Это было печальное зрелище, - выдал я, поняв, что от меня требуется какая-то реакция.
  - Печальное? - с презрением передразнил меня базилевс. - Такое бы я более ожидал услышать от твоей... от юной девы Фионы, прекрасного цветка дома Уберти.
  - Это ужасно, ваше величество, - послушно подала голос та.
  "Моей...?" Моей... кого? Госпожи? Так оно и есть. Фионка - моя хозяйка, официально. Но он явно избегает в разговоре называть и Фаринату, и Фиону моими господами. Я уже второй раз замечаю. Или я тут слишком параною? Может, он хотел сказать что-то типа "спутницы", но то да, было бы оскорблением уже для Фионы, поэтому и осёкся? Если ему что-то нужно от Фаринаты, пусть даже в моём лице, обижать его дочку не стоит. Да и просто не по понятиям.
  - Ужасно? - словно в задумчивости повторил базилевс. - Да... А ведь это мой город. Это - моя земля, моё государство. И как мне, правителю, хозяину этих земель и этого города, относиться к этому? - тут он резко перевёл взгляд с Фионы на меня. - Когда сотворившие сие всё ещё живы! Как?
  - Я не знаю, базилевс, - спокойно ответил я. - Для того, чтобы понять ваши чувства, мне надо было бы быть правителем, а я никогда им не был.
  Неожиданно император обмяк, с лица и из позы ушло пафосное напряжение и он откинулся на высокую резную спинку кресла. Такое в этом зале только у него было. У остальных - неудобные стулья.
  - Ты ешь, ешь, - после некоторой заминки вдруг сказал он с доброй улыбкой. - Совсем ничего не попробовал. Что обо мне скажут, если я буду морить своих гостей одними разговорами да голодом? Вино ты не любишь, да? Вот виноградный шербет, если хочешь. Но я бы советовал всё же вина. У нас оно не та кислая дрянь, что привыкли пить во франкских да италийских землях. Попробуй, не пожалеешь.
  Я попробовал. Действительно, гораздо лучше. И мягче, и слаще. Но гораздо больше меня привлекала баранья нога. Вина много не выпьешь, а вкусное, жареное, пареное, варёное, тушёное, печёное, вяленое, солёное и копчёное мясо я могу есть до бесконечности. С перерывами на сон, разумеется.
  Разрешение есть мне, послужило сигналом и остальным. Тут же потянулись руки к блюдам и кубкам. Не отстал и я. Только сначала навалил разного на тарелку Фионе, что, к сожалению, не осталось незамеченным. И если удивление девчонки только мне на пользу, то вот многозначительная усмешка Иоанниса меня напрягла. Но аппетит не испортила.
  Пока я ел, быстро, но деликатно отправляя в рот кусочек за кусочком, Михаил, видимо перекусивший пока его брат нас экскурсировал по окресностям, продолжал агитировать меня за советскую власть и православную веру. И так минут сорок, пока я не утолил первый голод и не отодвинул тарелку. Надо было восстановить способность глубоко дышать, а то было уже некуда. Михаил, как внимательный хозяин, тут же сделал знак и со стола начали убирать, а мне была предложена небольшая прогулка.
  - А прекрасному цветку дома Уберти мой брат с удовольствием покажет наш сад, - он посмотрел на брата, на что Иоаннис с плотоядно ухмыльнулся, кивая.
  Далеко мы не ушли: буквально в соседнем зале Михаил развалился на кушетке и показал мне пристроиться на соседней.
  - Ты же уже понял, чего я хочу, так? - без долгих рассусоливаний сказал он. - И прекрати пытаться свалить всё на девчонку. Я понимаю, зачем это тебе и уважаю твоё желание держать своё имя в тайне, но всему есть предел. Я не ниже тебя и это ты у меня в гостях. Не надо меня оскорблять.
  Когда человек заявляет, что он не ниже тебя, это обычно означает что? Правильно. А в данном случае это вообще означает ажно ух ты ни хрена себе что. Не устань я за день настолько что слегка отупел и не обожрись я только что мясом до состояния общей анестезии, у меня был бы шок, наверное. А так я только задумался. Мне бы радоваться, что меня не граф какой-нибудь захудалый, а целый император за ровню держит, только не получается. Его фраза - явное предложение перестать валять дурака. Получается, что я изначально прекрасно должен был понимать, что с моим телом он, может, лично и не встречался, но не узнать не мог. Я не знаю, какое имя, кроме того, что в российском паспорте, я держу в тайне. Но он-то явно не про него. Мы с ним однозначно про разные имена думаем. Я не знаю, чего ему надо, хоть в целом и догадываюсь. И я понимаю, что будучи сиротинкой Ружеро у меня было гораздо больше шансов покинуть столицу Восточного Рима живым, чем в качестве таинственного инкогнито, равного базилевсу по положению. Особенно, если я императора разочарую. Мне кажется, самая первая личина Ружеро - это тот, кого проще убить, чем кормить. Не зря же он ушёл в подполье, спрятавшись у Фаринаты на даче.
  - Только догадываюсь, - признался я. - Я всё-же не столь опытен в подобных делах. Мне только одиннадцать.
  Михаилу моё признание ожидаемо понравилось. Людям вообще нравится, когда собеседник сознаётся в своём несовершенстве. Это поднимает самооценку.
  - Ты здраво смотришь на вещи и оцениваешь свои силы, - кивнул он. - Это только свидетельствует в твою пользу. Когда ты собираешься вернуть принадлежащее тебе?
  Я молча пожал плечами.
  - Ладно, - усмехнулся базилевс. - Это не моё дело. Но мы и тут можем быть на одной стороне. Я кое в чём смогу помочь. Например... с Иерусалимом.
  С Иерусалимом? Я с трудом удержался от проявления крайнего офигевания. Ещё и Израиля мне не хватало! И тут евреи! Но он-то и я-то тут каким боком?
  - Это, - выдавил я, - дело будущего.
  - Ты прав. Сил у тебя пока совсем нет. Манфред про тебя знает?
  Я покачал головой.
  - Правильно, пусть пока не знает.
  - Ну, это не надолго, - заметил я.
  - Тоже верно. Пока это помогает тебе, но долго с этим тянуть нельзя: упустишь момент, и уже ничего не вернёшь.
  Знать бы, чего не вернёшь, подумалось мне. Но кивнул, соглашаясь, ибо само по себе высказывание бесспорно.
  - С этим, - продолжил Михаил, - сам понимаешь, многим не помогу. Ввяжусь в большую войну за морем - не сельджуки, так сербы тут же в спину ударят.
  - Я и не рассчитывал. Но Генуя... - я всё ещё был в растерянности, но про Геную не наобум ляпнул. Возможная большая война за морем, которую так неожиданно упомянул мой собеседник, просто не может не вовлечь основные морские державы в средиземноморском регионе. Другое дело, что да, я понятия не имею, почему вдруг война, с кем, и где тут я. То есть, Ружеро. То есть, кто он там на самом деле. Кабы не Израиль, я бы ещё выдвинул пару идей по этому поводу, в свете "вернуть своё" и "Манфред", но, вэйзмир, когда речь идёт за Израиль, то бедный шейгиц уже совсем не понимает, где в таком фаршмаке тухес, а где нахес, и где он будет "возвращать своё" и в каком качестве. Как бы не в качестве шлимазла.
  - У них договор со мной, - покачал головой Михаил, - но не с тобой. Даже если я вдруг буду очень настойчив... - он сделал многозначительную паузу и продолжил лишь дождавшись моего кивка в знак того, что я заметил и понял, - они могут не поддержать тебя.
  - С генуэзцами это вопрос денег.
  - Которых у тебя нет.
  - Поэтому я здесь.
  - И это возвращает нас к началу. Я могу помочь тебе, но мне тоже потребуется... услуга.
  - Что именно?
  - Балдуин.
  - Бывший император?
  - Он самый. Живой.
  - И в обмен на него...
  - Изз ад-Дин, став султаном, обеспечит тебя этой солью, местные купцы не будут препятствовать тебе в делах, а генуэзцы будут охранять корабли с грузом до Италии. И на землях Восточного Рима я... побеспокоюсь о твоей безопасности. Более того, в дальнейшем мы можем стать друзьями. Не забывай, что я сказал о Иерусалиме. Кто сделал бы для тебя больше?
  Вот и приплыли. Всё сказано открытым текстом и уже не отвертеться.
  
  
  
  xi
  
  
  Разговоры, разговоры,
  Слово к слову тянется.
  Разговоры стихнут скоро,
  А любовь останется.
   -- Разговоры. Муз.Э. Ханок, сл. Г. Серебряков
  
  
  Вечером того же дня, как мы имели счастье лицезреть Императора Восточного Рима, я нашёл донну Марию и утащил её в укромный и тихий уголок, отогнав любопытную Лоренцу. Фиона, державшаяся всю дорогу из последних сил, убежала в свои покои. Думаю - пореветь всласть. Отвести, так сказать, девичью душу. Так что от неё избавляться не пришлось. С Марией я и поделился своей проблемой. Точнее, проблемой своей личности.
  - Так ты, получается, совсем не Ружеро? - удивлённо покачала она головой в ответ на мои откровения.
  - Я в любом случае не Ружеро, - несколько раздражённо заметил я. - Изначально. И никогда не был. Забыла, что ли? Да хрен бы с ним, что я не он, так ведь это же и он был не он, блин!
  - И ты думаешь, что он на самом деле мог быть кем-то из благородных?
  - Да получается, что не просто из благородных, а из очень непростых благородных.
  - Кто бы это мог быть, интересно?
  - Вообще-то, я надеялся, что это ты бы мне с этим помогла.
  - Я? Я дочь купчихи, которую отдали в рабство за долги, а не графини. Как я могу тебе тут помочь?
  - Истории я не знаю, - со вздохом признался я. - Ну, реалий ваших современных. Вот Михаил сказал, например, что может мне поспособствовать с "возвращением своего" и упомянул Манфреда. У того был племянник, Конрадин, примерно моего возраста, который вроде и должен был стать королём Сицилии, и я подумал, что, может, меня за него и принимают, а?
  - Почему так думаешь?
  - Да Михаил очень уж явно давал понять, что я ему ровня. А мне кроме этого Конрадина в голову никто больше не приходит.
  - Ну... может быть.
  - Что ты про Манфредова племянника знаешь?
  - Да почти ничего. Возраста он действительно примерно твоего, разве что постарше будет, но не намного, наверное, года на два, на три. По матери он из Вельфов. Когда он родился, его отец, германский король, был уже в походе. Через два года после рождения сына король умер в где-то в южной Италии, так и не увидев наследника. Мать осталась одна с малюткой, который мог претендовать на короны - а по матери он ещё и герцогом Швабским был - и братья матери поначалу поддерживали и её, и её сына. А она уже и жила у старшего брата в доме к тому времени. Но потом что-то случилось и тогдашний римский папа стал искать, как не допустить законного потомка и Гогеншауфенов и Вельфов до трона, и стал всячески очернять и мать ребёнка, и её близкую подругу Марию, жену её брата Луиса, интригами убедив того в неверности жены. Луис, впав в ярость, даже не стал доискиваться доказательств и приказал отсечь несчастной женщине голову, заставив сестру присутствовать при казни. После этого испуганная мать согласилась на требования римского престола назначить регентом бастарда Манфредо, сына императора Федерико, сводного брата своего покойного мужа, а сына отдала епископу Констанца на содержание и воспитание. Потом, уже несколько лет назад, Конрадин, а в Сицилии его зовут Коррадино, некоторое время пребывал в Неаполе, но уехал обратно в Швабию. Когда пошли слухи о его смерти, Манфредо назвал себя королём. Жив Коррадино или нет - я не знаю, вроде слухи оказались ложными, но Манфредо до сих пор король.
  - Ага... Ну, так-то бы и сходилось, если бы не Иерусалим. Жаль, возраст не подходит... Да и с немецким языком облом.
  - Что, прости?
  - Лажа, говорю, с немецким языком. Не знаю я его вообще.
  - А причём тут язык-то? Ты ж вообще из... откуда ты там? Моска, да? Разве вы там по-немецки говорите?
  - В Москве-то? Да по каковски только не говорим. Но дело не в этом, а в том, что мне тут... как бы это тебе объяснить-то... в-общем, родной язык по умолчанию, кажется, поставили. Сначала, по крайней мере. Потом уже всякие глюки пошли косяками, но и тогда второй родной русским остался. Такой набор родных языков получился: русский и итальянский. Не немецкий, понимаешь?
  - Нет.
  - Да не бери в голову, Маш. Мне это сложно объяснить будет. Ты лучше скажи, а других подходящих мне по возрасту никого нету? Ну, там, принцев каких, потерявшихся, или других несостоявшихся королей или императоров?
  - Про императоров и королей не знаю, но у бывшей герцогини тосканской было много мужей и ещё больше детей. Многие выжили и оставили потомков. Может ты и из их числа, да то давно уж было.
  - Что за герцогиня? Что за потомки?
  - Герцогиня звалась Матильдой, её-то как раз все помнят...
  - Лютая была?
  - Страсть, до чего лютая. Власть поболе утех с мужчинами любила, хотя и того у неё было в избытке. Одновременно с мужем, была ещё и в тайном браке, да говорили - не с одним.
  - В смысле - любовники у неё были, что ли?
  - Да ну, скажешь! Кто тех считал-то? Нет, мужья. Всё честь по чести - с венчанием и свадьбой было всё. Только тайно.
  - В смысле - венчание? В церкви? С попом?
  - Ну, а где же? Там.
  - Так а как же?..
  - Ну, подробностей от меня не жди, говорю же - давно то было, уж поболее ста лет как. Но что знаю, так это то, что как раз тогда император с папой сцепились, кто из них может епископов назначать да право на землю и доходы с неё им давать. [т.н. война за инвеституру, в которой Матильда Тосканская действительно была ярой сторонницей папы Григория VII] На Тоскане тогда всё сходилось, а герцогиня уж очень тогда папу поддерживала, прямо всей душой. За такую поддержку папа её душе все грехи-то и отпускал, по мере надобности. Только кончилось это для неё всё равно плохо. Император Тоскану отобрал и титула герцогиню лишил. А потом и вовсе Тоскана свободной стала. Но если ты из её потомков, и это признают, то папа может подтвердить, что герцогская корона Тосканы - твоя. Ты ведь тогда точно за него будешь.
  - А Израиль тут тогда где?
  - Кто?
  - Иудея, по-вашему. Иерусалим, город такой. Ты про те края вообще что-нибудь знаешь? Кто там правит?
  - Нет, не знаю. Вроде, крестоносцы туда с походами ходили. Может, до сих пор там хозяйничают.
  - Крестоносцы... Крестоносцы - это мысль. Они ж как раз тут наследили, в этих окрестностях. И если я, то есть Ружеро, то есть кто он там на самом деле, из герцогов тосканских, то как раз тут меня и могли запеленговать, да? Тогда и Иудея... Нет, Иудея всё равно в схему не вписывается. Да и вообще, если вся та история уже вековой пылью покрылась, то сейчас я никому нахрен не сдался, узнавать меня ещё, через сто лет. Нет, не то это.
  - Ну почему? Это ведь только ты не помнишь, ни что было, ни родни, ни сторонников, которые могли и быть. А тот парень вполне мог и помнить, и даже новыми сторонниками обзавестись. Когда речь о власти - безразлично, сколько лет прошло. Важнее, сколько сил у тебя сейчас, чтобы её вернуть.
  - Согласен. Так. Хорошо. Только имя мы так не узнаем, в отличие от того швабского сицилийца, Конрадина. Кстати, Констанца эта, где он у епископа жил, она где?
  - Тоже не знаю.
  - Вот же... Блин, у кого бы узнать?
  - С мессером ди Тавольи поговори. Он про известные фамилии должен много знать. Да и про правителей разных земель благородный рыцарь тоже порасскажет больше, чем простая стрега, которая и из города-то дальше нескольких миль не бывала нигде.
  - Вот ты серьёзно сейчас? С рыцарем мне поговорить об этом, да?
  - Не злись. Не прямо, конечно, но хитростью да намёками можно многое выяснить.
  
  С рыцарем мне пришлось поговорить независимо от моего на то желания или нежелания. Потому как рыцарь желал, а это главнее. И желал он доклада от меня, сиречь - отчёта о ходе визита. Я ещё по дороге домой уже продумал, что ему можно знать, а о чём он лучше спать будет. И о жирных, как дождевые черви, намёках базилевса на мою исключительность я ему говорить не стал.
  Новости мессеру ди Тавольи не понравились. Он даже, видимо, разочаровавшись в моих умственных способностях, попытался выпроводить меня, как только я поделился с ним сведениями. Почти всеми. Но я упёрся.
  - А кто такой Виллардуэн? - спросил я вместо того, чтобы выметаться из его покоев.
  - Благородный рыцарь и маршал Шампани Жоффруа де Виллардуэн был правой рукой Бонифацио Монферратского, возглавлявшего четвёртый Крестовый поход, - как на уроке истории оттарабанил тот, пригладив седые усы. - Почему спрашиваешь?
  - Погодите, - призадумался я, не обращая внимания на его на глазах мрачнеющее от такой наглости лицо. - Бонифацио Монферратский... Четвёртый поход - это же когда Константинополь захватили, да?
  - Освободили, - резко поправил меня рыцарь. - От еретиков.
  - Ну да, - не стал спорить я. - Именно это я и имел ввиду. Так это ж когда было-то? Нет, не подходит. Тот давно уж помер, наверное.
  - Вскоре после возвращения во Францию, - подтвердил рыцарь и схватил меня за плечо. - Говори, в чём дело, да не юли!
  Хватка у него была железная, взгляд стальной, а характер паршивый, так что пришлось мне, в целях самосохранения, признаться, что к Манфреду базилевс нас отправляет не просто на переговоры, а за головой бывшего императора Балдуина. Причём голова должна быть живой и говорящей. Естественно, уже сама только идея отдать не просто доброго католика и беглую венценосную особу, но и собрата-рыцаря по совместительству, в руки не столь давних врагов да на верную смерть, мессеру ди Тавольи по вкусу не пришлась. Поэтому я и не хотел бы ему ничего про это говорить, но шила в мешке всё равно было не утаить. Да это ещё была только половина проблемы. Вторая оказалась не лучше первой:
  - Тут у базилевса есть ещё один Виллардуэн, явно не тот, который умер, - делился я. - Потому, что этот у его величества в плену уже несколько лет. Пока живой.
  - А, - рыцарь отпустил моё плечо и пошёл наливать себе вина. Ну, а как же разговаривать без этого пойла-то. - Это Гийом, князь Ахейи. Внучатый племянник Виллардуэна-старшего. Да, он воевал в союзе с Манфредом и эпирцами против братьев Палеологов, да был бит и пленён младшим из них. И что?
  Час от часу не легче. И этот не мусульманин и не дехканин.
  - Базилевс хочет обменять его на Балдуина.
  Рыцарь дёрнул щекой и залпом залил вино в глотку. Оттерев потом усы и бороду, он недовольно сморщился:
  - Поменять князя на императора? Это было бы глупо. А выдавать одного рыцаря на смерть в обмен на свободу другого - подло. Манфред не пойдёт на это.
  Звучало логично, но были нюансы.
  - Так-то император бывший, а князь - действующий, - напомнил я.
  - Это для Михаила он бывший, - не согласился Матиро.
  - Это да. С этой стороны если, то его ценность только увеличивается. А что можно сказать о князе?
  - Он уже несколько лет в плену. Да и до того особой силы у него не было. Княжество мало, земли скудные, войско невелико. Да ещё к тому в княжестве несколько баронов. Князь им сюзерен, но власти над ними практически не имеет.
  - Как же он с Палеологом воевал?
  - Воевал не один. Там много славных воинов было. Не думаю, что его баннер был из заметных. Это не значит, - громче добавил он, - что он менее достойный рыцарь или менее благороден, чем другие. Но надо смотреть правде в глаза: по силе и влиянию он не ровня Балдуину.
  - А где это княжество-то находится хоть?
  - По ту сторону Эгейского моря. На Пелопоннесе.
  На Пелопоннесе? Я с трудом удержал своё молодое тело от непроизвольного радостного подпрыгивания. Как на Пелопоннесе? Так это ж мне туда и надо! Божка местного реанимировать. Но тогда, получается, там сидят вовсе никакие не греки... вернее, греки там конечно есть, но правят там крестоносцы. Куча каких-то баронов да кто-то вместо князя. И задача становится уж вовсе нетривиальной: если греков я хоть как-то надеялся разговорить про храм Аполлона, то с упоротыми католиками на эту тему базарить - прямая дорога в страну разноцветных неприятностей. А ведь мне ещё и человеческие жертвоприношения там приносить. И что делать, Фёдор Михайлович?
  
  Исподволь узнать о себе у мессера ди Тавольи ничего не получилось. Не потому, что он был сверхъестественно умён и проницателен. Причина была, скорее, в другом: намёки он напрочь не понимал, но зато понимал, что чего-то не понимает и через то становился неприятно подозрителен. А когда становился подозрителен - становился зол, агрессивен, и крут, как кипяток, и разговор сам собой сворачивался, как яичный белок в том кипятке, оставляя вместо ясной и приятной беседы какую-то булькающую белёсую муть в душе, с неприятным вкусом.
  Ничего не добившись, я подался к последней надежде - Бокке. Мессер дельи Абати относился ко мне как к неожиданному, но ценному родственнику. Типа внезапно появившегося племянника, сына давным давно пропавшей без вести любимой младшей сестрёнки. Или, что может быть даже точнее, как к сильно младшему брату жены. Относился с поправкой на время, когда даже такое родство не даёт права на поблажки в плане воспитания. Особенно его отношение улучшилось, когда мы привели в Трамонтану старуху Савинари. Кьяра, хвала всем богам, а в первую очередь - Марии и Паоле, благополучно родила мальчика, оставшись не только живой, но и вполне здоровой. Сына назвала сама, лично, на третий после родов день, несмотря на возражения мужа и намёки остальных. И назвала при весьма необычных обстоятельствах.
  - Смотри, тварь, - шипела она в лицо перепуганной до зелени старушке, держа младенца на вытянутых руках. - Это мой сын! Знаешь, как его зовут? Его зовут - Винченцо дельи Абати!
  Пареста пыталась отползти от бешеной до безумия Кьяры, скользя худенькими коленками по мрамору пола, но сзади стоял я, подпирая её в спину.
  - Ты думала, что отняла его у меня, мразь? Ты так думала? - Кьяра аккуратно положила ребёнка на постель рядом с собой и, повернувшись в другую сторону, взяла со столика нож.
  - Ты думала, вы убили моего мальчика. Там, на плахе. Раздирая ещё живое тело моего сына крючьями...
  Пареста заскулила, словно загипнотизированная не отрываясь взглядом от рук молодой женщины.
  - Но нет... нет, - продолжала Кьяра. - Вот мой сын, мой Винченцо. Он со мной. Мой сын вернулся. Он жив. Видишь?
  Дождавшись мелкой тряски головы старухи, Кьяра ощерилась:
  - Сколько же ты получила за убийство моего мальчика, а, мразь?
  Старуха не смогла ответить. Она хотела, но способность говорить уже потеряла, только невразумительно мотая и тряся головой в разные стороны. Я бы мог просветить Кьяру, что нихрена старуха не получила, но смысл?
  - Сколько бы тебе не заплатили - мой сын здесь, - Кьяру сейчас тоже вменяемой не назовёшь, судя по её словам и выражению лица. Но она только-только после родов, психозы случаются и обычно проходят. Но старушке сейчас уже надеяться не на что. - А ты сейчас сдохнешь!
  А я что говорил? Да оно и сразу же было понятно. Для того я старуху сюда тащил, для того и сам здесь сейчас. Но мне было неприятно. Мне не было жалко старуху и я был полностью на стороне Кьяры, но всё равно было неприятно. Я не люблю насилия. И резких звуков не люблю. И резких движений. А старуха начала кричать. Вопила на каждый удар ножа в суставы. И дёргалась. А мне приходилось её держать. Потому, что все были на стороне Кьяры и никому не было жалко тварь, продавшую на смерть подростка, но в спальню молодой матери, чтобы помочь ей убить старуху, не захотел прийти даже Бокка. Убить самому - без проблем, но держать, пока жена будет мучить её - нет. Гвидо даже побледнел от такого моего предложения. Вито я даже предлагать не стал. А Лоренцу я и сам в такое втягивать не захотел. Хотя та могла и согласиться. А других подходящих знакомых у меня не было. И поэтому в спальне были Кьяра, её ненависть, и бессвязно и безнадёжно умоляющая о пощаде старая женщина, с растрепавшимися седыми космами. Меня и новорожденного можно было в тот момент не считать. А потом стало ещё более неприятно - пол уже заливала кровь от многочисленных ран и к её тяжёлому и тёплому железистому запаху, запаху боли и совести, присоединилась вонь парализованного страхом кишечника, избавляющегося перед смертью от содержимого.
  Кьяра продолжала что-то говорить старухе, вымещая давнюю боль, но не думаю, что старуха что-то уже воспринимала. Я и сам держался из последних сил, чтобы не отключиться. Хорошо, старуха умерла раньше, чем я окончательно поплыл.
  Кьяра, к счастью, не впала в истерику и не продолжила кромсать уже мёртвое тело, только долго смотрела в остекленевшие глаза, а потом, положив нож на место, спокойно спросила:
  - Ты поможешь мне убрать отсюда эту падаль? Кроме тебя мне, похоже, рассчитывать не на кого.
  - Конечно, донна Кьяра. Вам и беспокоиться не надо, я сам всё сделаю. Только зря вы так сказали. Мессер Бокка вас так любит, что без раздумий жизнь за вас отдаст. Просто он...
  - Ну, уж договаривай, - усмехнулась Кьяра. - Что - он?
  - Даже безумно влюблённые, бывает, не всегда понимают, что больше всего нужно предмету их любви в какой-то момент.
  - А ты, значит, - она усмехнулась громче, - понимаешь?
  - Так я ж не влюблённый, - пояснил я. - Рано мне ещё в таких прекрасных дам, как вы, влюбляться.
  - Такая ли уж я прекрасная? - не с сомнением, а с вызовом посмотрела она на меня.
  - Умней и прекрасней вас я никого в целом свете не встречал, - уверил я её.
  - А было бы не рано - неужто полюбил бы меня?
  - Такую, как вы, не полюбить невозможно. Вы же знаете. Сие было бы противоестественно, а посему и грех был бы пойти против природы мужской и пренебречь прекраснейшим творением господним.
  - Ну, что же, уж одно доказательство следования своим словам я от тебя видела.
  Это намёк? Да ещё какой. Вербует. Только куда? Просто так, на женскую сторону? В дворцовых ведь интригах, по причине отсутствия дворцов, она не замешана.
  - За доказательствами дело не станет. Вам стоит только пожелать.
  - И какую же награду ты потребуешь взамен, раз уж сам сказал, что любить меня тебе... ещё рано?
  Не, это как раз не намёк. Это - манипуляция. Морковка, о которой ослик может только мечтать. Ну и ладно, пусть вербует меня своими средневеково-женскими приёмчиками, которые я где-то даже читал. Как бы не в "Графине де Монсоро". Я не против. У неё самооценка повысится, ко мне относиться станет лучше, да и потом может пригодиться.
  - Когда-нибудь мне тоже может понадобиться... друг. Который... или которая, тоже не побоится пятна крови ни на одежде, ни на репутации.
  Кьяра прищурилась, одеревенев лицом. Ну, да. Тут я лихо цену выкатил, особенно про репутацию, с учётом разницы в положении. Но, к моему запоздалому удивлению, вдруг улыбнулась и кивнула. А я потащил труп из спальни.
  Этот маленький эпизод существенно повлиял на отношение ко мне практически всех. Большей части нашей компании, в лице Марии, Вито, Паолы, и Матиро, это не понравилось. Свидетели из местных просто стали бояться до судорог. А вот Бокка, Гвидо, и Лоренца - другое дело. Ну, с Боккой понятно - его благодарность за помощь жене достигла границ разумного. У Гвидо появились ко мне нотки отношения как ко взрослому, который может конфетку, а может и по печени; то есть с оттенком некоторого опасливого уважения. Лоренца - та от моего участия в кровавой расправе с последующим избавлением от трупа была просто в незамутнённом никакой логикой чисто девчачьем восторге. Почти целоваться полезла. Почти. Но, конечно, не полезла. Это ж Лоренца.
  
  По дороге к Бокке решил заскочить к Фионе, проведать, как она там. Фионку мне было по человечески жаль. У всех у нас тут кто-то был. Хоть как-то. Даже у меня было с кем пообщаться. А дочка Фаринаты была одна. Паола, теоретически, была её компаньонкой и по первому зову должна лететь к госпоже и торчать там, сколько госпожа не пожелает, но, сами понимаете, "должна" и "хочу" - это охренеть какие разные глаголы. К тому же, Паола предпочитает общество Гвидо, пойди её ещё отыщи, чтобы позвать.
  - Ты где так долго? - неожиданно встретила меня моя малолетняя начальница. - Мне что, до утра тебя дожидаться надо?
  - А я что, обещался прийти? - огрызнулся я, немного опупев от такого оборота. - Вообще-то я и не собирался.
  - А чего припёрся тогда?
  - Ну, проведать, как ты тут.
  - Значит, - заключила она, - собирался. Вот я и спрашиваю - где шлялся так долго? А я тут сиди и жди его!
  - Дела у меня были, - буркнул я. Ссориться не хотелось, но разговаривать с дочкой Фаринаты было не всегда легко.
  - Знаю я твои дела. Опять с ведьмой этой своей где-то носился, да? Вот ведь семейка, что тётка, что племянницы! Смотри, скажу слово - и как бы им всем на костёр не угодить.
  - Ты меня не пугай!
  - А ты мне не хами! Я - дочь самого Маненте дельи Уберти, а ты кто? Знай своё место! Почему раньше не пришёл, спрашиваю?
  Тут она была права - я не знаю, кто я на самом деле. И вместо того, чтобы выбесить меня окончательно, её фраза меня только успокоила. К тому же, как ни мала вероятность, но и Фиона может послужить источником информации. Да и не по возрасту мне на двенадцатилетних ссыкух обижаться.
  - Думал, ревёшь ты тут, - признался я, глядя на её совершенно сухие глаза.
  - Дурак! - припечатала она. Потом, видимо вспомнив подробности аудиенции, добавила:
  - Там другое дело было!
  - Ну и чем тогда у тебя сейчас мысли заняты? Давай говори уже. Вижу - что-то ты там задумала себе.
  - Ничего не задумала. Просто... - Фиона совершенно очаровательно покраснела и отвела взгляд. Интересно, мне сейчас в карму что-нибудь за проницательность добавят?
  - Иоаннис? - спросил я.
  - Ты только там ничего себе не надумай! - вскинулась она. - Он старый... и вообще... Но...
  - Но он брат императора.
  - Вот именно, - кивнула она. - Я видела - я ему понравилась...
  Ещё как, подумал я, окидывая её взглядом, ещё как ты ему понравилась. Нет. Даже вот так, предвзято-оценивающе если, всё равно не вижу. Нету тут женщины. Ну, нету, и всё! Мордашка миленькая, да, но грудь - только намёк, бёдра тонкие, попка детская... Вот через хотя бы пару-тройку лет, а пока... На что тут может встать? А у Иоанниса явно на Фионку стоял. Может, за разные женские места держаться у них изначально в обычаях нет, а главное - просто чтоб куда присунуть было, а там и на сиськи с ляжками пофиг вообще?
  - Узнай, - продолжала тем временем Фиона, - женат ли он?
  - И если нет?
  - Ну... я не знаю местных нравов...
  - Фи, - озарило меня. - Ты замуж за него собралась что ли?
  - Замуж всё равно придётся выходить, - вздохнула девочка. - Лучше уж за брата императора, которому нравишься, чем за...
  Она внезапно прикусила губу.
  - Рассказывай, - я уселся на кушетку и похлопал ладошкой рядом с собой. Фиона, как ни странно, жеста послушалась, пристроившись на указанное место. Хоть и не была домашним питомцем. Это что-то генетическое у них, не иначе.
  - Чего тебе рассказывать? Сам не понимаешь, что-ли?
  - Тебе до замужества ещё года три, а если повезёт, то и пять.
  - Не повезёт, - буркнула она. - У отца уже три кандидата есть. Один хуже другого. Все старики, все вдовцы. Один так вообще...
  - Зато богат, наверное.
  - Отцу не богатство нужно.
  - А, - въехал я. - Ну, да.
  - Да, - кивнула Фи. - Даже не знаю, почему он ещё меня не пообещал.
  - Может, ещё кого подыскивает?
  - Только долго искать не будет. Ему в ближайший год всё устроить надо. Я слышала, он с мамой об этом говорил. Вроде ещё какой-то вариант был, но там жених сильно молодой, как будто. Так что толку с него пока нету. И с семьёй непонятно. Так что, если ничего не делать - подложит меня под какого-нибудь из тех стариков. А там жди, пока он там ещё помрёт. А то и саму со свету сживёт.
  - А что ты сделать-то можешь? Против отца не пойдёшь ведь.
  - Ну, если найти такого, что и отец возражать не будет...
  - Не, Фиона. Иоаннис - не вариант. Да и не отдаст отец тебя ему.
  - Ну... если... - замялась Фиона. - Вобщем...
  - Забудь, Фи, - посоветовал я ей. - Ты что?
  Пришлось ей объяснять, что этому озабоченному самоходному контейнеру с тестостероном, конечно, достаточно одного её намёка, неосторожно наклониться, например, и он ей прямо на месте целку порвёт, но даже если бы она забеременела, что пока невозможно в силу малолетства... но даже в таком случае Иоаннис для её отца не вариант. Поэтому даже если её тут оттарабанят и брат императора, и сам император, и вся его рать, замуж она всё равно пойдёт по выбору отца за католика и итальянца, на худой конец, немца. За того, у кого интересы с её папой полностью совпадают до такой степени, что за них они будут вместе воевать. И какой бы Иоаннис или Бернар из Трюи её не опробовал до свадьбы, на свадьбе она для всех будет непорочнее девы Марии, даже если сама будет кричать об обратном. Ибо когда в большой политике начинает сильно подгорать со всех сторон, если французы уже собрали армию, а римский папа уже благословил на беспредел, если ни денег, ни серьёзной армии в наличии не имеется, то на хотелки одной девочки, даже если она любимая доча, уже наплевать. Как и на её девственность. Иоаннис же, при всех его достоинствах, не базилевс и никогда им не будет. Самостоятельной силой не обладает. А Михаилу наплевать, какую девку его брат на шишку надевает. У него уже есть свои и чётко обозначенные интересы и как раз ими он не поступится, независимо, даст Фиона Иоаннису, или нет. К тому же, тут и свои матримониальные планы наверняка имеются, и Фиона, какой бы хорошенькой девочкой ни была, вряд ли будет чем-то большим, чем временной игрушкой.
  Всё это объяснил как можно более деликатно, без матюков и даже без анатомических подробностей. Иначе мог и по мордасам получить. Но смысл сохранил как мог. На упоминание Бернара Фи опять покраснела и сбивчиво открестилась, что это всё не то, что вы все подумали. А совсем наоборот. А Иоаннис - чисто деловой интерес. Про Иоанниса, кстати, я поверил.
  Вобщем, поболтали вот так. Но обещание вызнать, женат ли севастократор, и как тут дело с соблазнением малолетних обстоит, и что с этого можно поиметь, она с меня выдавила.
  
  После Фионы заскочил к себе, взять Атешку - Бокка требовал всё время носить её с собой и упражняться при первой возможности. Таскать же постоянно с собой такую полноразмерную тяжесть, при всей её красоте и моей любви, я никак не мог. Я для своего возраста по местным меркам был весьма рослым парнем, но с таким клинком мог разве только в обнимку ходить. Поэтому требования моего наставника были никак не выполнимы. Но вот идти к нему без Атешки и так нарываться было бы уже глупо.
  Бокка мне обрадовался и тут же поставил в практически сидячую стойку с вытянутой рукой. В руке, сами понимаете, была моя "Огненная".
  Потом в полном приседе: шаг вперёд-выпад, шаг назад-защита сверху, шаг вперёд-выпад, шаг назад-защита сбоку. Ещё несколько дней назад буквально через пару минут таких упражнений моя рука, как подтаявший пластилин, опускалась вниз и никакими усилиями воли оружие ею было уже не поднять. Потом стало получше, но сегодня - сегодня было другое дело. Я послушно, как заведённый, выполнял команды Бокки. Плечо уже ныло, всё тело задеревeнело, но рука упрямо выполняла движения. И это не могло не удивить моего наставника, который не хуже меня самого знал мои пределы. Подняв бровь, он, слегка поклонившись, обнажил свой клинок и характерным движением пригласил меня к бою. Я левой рукой размял, как мог, правую дельтовидную, покрутил плечом, и кивнул. Бокка без лишних телодвижений обозначил уколы в грудь, в переднее бедро, и в голову. Но на этот раз это были только попытки, поскольку укол в грудь я отвёл, ногу убрал, а до головы уже было далеко. В тот момент был соблазн контратаковать, поскольку на такой дистанции моя значительно более длинная Атеш имела преимущество. Она - да. А я - нет. Бòльшая длина - обычно бòльшая и скорость, но не в моём случае. Для разгона клинка с большей инерцией мне не хватало силы. И Бокка это уже прекрасно знал. Поэтому, когда я всё же поддался соблазну и Огненная, аж зашелестев в воздухе, стремительно рванулась к его шее, он этого не ожидал. Не до такой степени, чтобы пропустить удар, тут я иллюзий не питал, даже и не надеялся его достать - потому и сдерживать и контролировать удар не стал - но удивить его ещё больше я удивил, это точно. И у нас впервые, по-моему, получилось поспаринговать хоть до какой-то степени на равных. То есть, он-то, конечно, мог меня уложить в любой момент, если бы задался целью, но уже можно было хотя бы показывать ход боя в динамике, а не пошагово, как раньше.
  - Какое... поразительное развитие, - заметил он, отсалютовав мне. - Я, честно говоря, не ожидал такого прогресса за столь короткое время.
  Ещё бы. Откуда бы ему взяться, если бы не моё недавнее обращение к системе. Я всё-таки решил потратиться валютой опыта. Опыта, перед тратой, накопилось восемьсот тридцать восемь рублей. Купить следующий уровень стоило двести шестьдесят, но мне туда пока было не надо. И я поднял "Телосложение" до пяти, за сто пятьдесят, что увеличило моё здоровье всего до шестидесяти одного. Но это почти 10% от исходного, и если тенденция продолжится, то это будет совсем неплохо. Это уже как у взрослого и здорового мужика. Главное, выросла "Сила" до восьмидесяти ватт. Дальше шла "Ловкость", которую я перевёл на четвёрку за сотню. С модификаторами от "Актёра" и "Саблиста" она стала 4.24. Шанс успешного уворота стал 5.11%, а шанс успешной кражи - 3%. Выросла физическая и появилась магическая устойчивость. Пока скромные четыре и два процента соответственно. Осталось 588 рублей опыта. Четыреста десять мне надо было зарезервировать на случай экстренной покупки уровня и выносливости. Посмотрел в меню как повысить болевой порог. Меню порадовало хорошими новостями: появились новая, не зашифрованная вопросительными знаками информация, но контроля боли я всё равно не нашёл. Была зато карта, что тоже очень бы пригодилось: мне ещё где-то на Пелопоннесе храм Аполлона искать, а там GPS не работает. Карта стоила от сотни до тысячи. Рекламных буклетов не прилагалось, так что в чём причина такого разброса цен - оставалось только гадать. Возможно, за сотню было что-то простой схемы, а за тысячу - продвинутый 3D вариант с возможностью зума и составления тактических планов на случай военных действий. Не знаю. Но тысячи у меня всё равно не было, а простая промокашка за сотню мне была не нужна. Пока, по крайней мере. Подожду. До похода к храму ещё придётся повоевать, глядишь, и подкачаюсь. Поднакоплю. А чтобы дожить до этого светлого дня, решил не полагаться на не слишком высокую "Удачу" и потратил ещё сто пятьдесят на "Ловкость", добив её до 5.3. Запас опыта оставил 438.
  Помимо покупного, у меня были и ещё изменения в статусе: в категории "Абстрактного мышления", которое поднялось до второго ранга, добавился "Логик", сразу 22%. Выросло Красноречие. Почему-то, появился "Разведчик" как подкатегория в "Поиске скрытого". До 42% подрос "Актёр". "Слава" составляла 0.0006%. Я не уверен, но если это от общего количества людей на Земле к этому моменту, то так или иначе обо мне могут знать от шестисот до примерно двух с половиной тысяч человек. Это если я правильно оцениваю возможную численность населения от ста до четырёх сотен миллионов на сегодняшний день. В любом случае - дохрена. Я не знаю, чем столько народа заинтересовал.
  
  Вобщем, в итоговом выхлопе на восемь ватт больше силы и трудно определимая практически разница в ловкости - не так много, чтобы завалить хорошего бойца, но достаточно, чтобы показать прогресс.
  
  Закинутые удочки в мелкий ручей Боккиной геральдической компетенции никакого улова в плане моей изначальной личности не принесли. Знания и интересы мессера дельи Абати были ограничены Фирентийской республикой. Там же никого подходящего под мои параметры вроде бы не имелось.
  
  Покончив с обоими вопросами - тренировкой и попытками исподволь вызнать как можно больше про себя - я побрёл в мыльню. Или бассейн, если ближе к нашим реалиям. Освежиться перед сном. А то и взбодриться, если сумею заставить себя попрактиковаться в черчении и изготовлении какой-нибудь бесполезной хрени. Может, набью руку достаточно, чтобы и на продажу, хоть ту же одежду, делать без того, чтобы в брак уходило больше, чем потенциальная выгода.
  В бассейне сногсшибательно обнаружилась Лоренца. Сногсшибательно - потому, что её в это время суток... да я тут никакую женщину без сопровождения вообще ни в какое время суток обнаружить не должен был! Даже со скидкой, на то, что она пока вроде как и не женщина. Даже пусть девка. Всё равно. Девки в этом бассейне были... вернее, бывали, только для сугубо утилитарных мужских целей. Сами же они мылись где-то ещё. Подозреваю, что у них своя мыльня есть, где они именно что моются. А тут... Это во-первых. Во-вторых, Лоренца была голая. Ну, это понятно, ибо что бы ей в бассейне одетой делать, но менее сногсшибательным это всё равно не становилось. В-третьих, она училась плавать. Именно в момент моего появления она, отчаянно пытаясь не пойти ко дну, молотила по воде руками и ногами, поднимая брызг не меньше ниагарского водопада, да и шума производя примерно столько же. Над водой при этом уверенно находилась только её попка. Причём именно ею Лоренца и была обращена ко входу, а потому и заметить меня не могла. Первым моим порывом было кинуться её вынимать из воды, но я быстро сообразил, что глубина здесь ей максимум по шею и она не тонет на самом деле, а именно что пытается плыть. Пусть даже все эти хаотические телодвижения всеми конечностями одновременно и выглядят, как временно задержавшийся на поверхности маленький самолётный пропеллер. Перемещаться в какую-либо сторону, кроме как вниз, всё это ей помочь никак не могло. Разве что взлететь ненадолго. Ну вот: как только я об этом подумал, Лоренца бросила увеличивать хаотичность вселенной и встала ногами на дно, отдышаться, убирая запутавшие лицо волосы. Я мгновенно ретировался за угол. Через несколько секунд пропеллер опять захлопал лопастями по воде. Высовываться поглядеть я не стал: вид тренирующейся голой девочки был от эротизма дальше, чем пляски полинезийских каннибалов вокруг костра от конгресса эндокринологов в Антверпене. Предложить ей помощь? Ну, это спалиться, что я её голой видел. Не знаю, как отреагирует. Ладно, если просто побьёт, а если обидится? Нет. Это же Лоренца. Не знаю, чего ей приспичило плавать учиться, но если надо будет - она сама обратится. Ну а нет, значит и нечего к ней лезть. Намекнуть бы, что так себя вести здесь нежелательно, но тоже не буду. Ничего ей не сделают такого, а мне, опять же, палево.
  
  У себя в комнате взял было в руки перо, но, подержав над чернильницей, отложил в сторону. Черчение - это хорошо, и создание предметов - тоже, но это требует сосредоточенности, без которой только бумагу да чернила переведу. Голова занята другим. Увы, одна логика, без знаний, помочь мне никак не могла. Одни только вопросы. Хрен с ней, с идентификацией, пока опустим. Почему парень отправился именно в Фиренцу? Мария вполне могла быть права про сторонников. Зря ли парень, возможно, через пол-европы подался к Фаринате? Не иначе, уже затевалось что-то, типа передела власти, и тут как раз я-настоящий влез, не имея никакого понятия, что, где, и когда. Не знаю ни где власть делить, ни даже в каком качестве. И чего мой реципиент хотел от лидера гибеллинов? Исторический опыт подсказывает: оружия (включая его операторов) и денег. А в результате-то что вышло? Фарината парня запряг какой-то карамультук из металлолома клепать, да и всё. И это претендента на что-то большее? Что это - конспирация, или парень и от Фаринаты тоже шифровался? Не вяжется. Не стыкуется тут. А если так: парень ведь не в вакууме жил. Прежде, чем к Фаринате попасть, были вокруг него и другие люди. Не они ли его в Фиренцу отправили? Может, от него действий каких-то ждали? Это может быть. Неважно, каких - этого я не знаю и даже гадать не буду. Важно, что чего-то же от этого действия ожидали, но, естественно, не дождались. И в этот момент как раз - тут у меня даже дух захватывает - Лила меня сюда и определяет. Тем самым стирая не только исходный носитель, но и его маску - Ружеро. И теперь не только те, первые, в растерянности, но и Фарината с гибеллинами в непонятках. В непонятках также и их противники. И я тоже. Причём мои непонятки гораздо круче. В понятках только Лила, но она меня явно в тёмную играет. Получается, срок мне недолгий отпущен. Это даже я, ни разу не суперагент, понимаю. Чего она хочет? Она хочет, чтобы я Фаринaте эту вундервафлю соорудил. Для чего, зачем - никто мне не говорит. Скорее всего, после этого ключевого для чего-то действия, надобность во мне отпадёт. В первую очередь - для самой Лилы. Ну, а то, с какой лёгкостью она меня из мира в мир перекинула, убив, по сути, предыдущую личность, даже две, даёт хороший такой намёк на то, как она будет переживать, если со мной что-то нехорошее случится.
  Да, про Лилу. Первое. Она прекрасно знает про богов и богинь, знают ли они про неё? Лила у Дианы даже сумела умыкнуть Феду, мне в помощь. В курсе ли Диана, где теперь её фея находится? И что будет, если, вернее - когда узнает? Наверное, хорошо, что мне не довелось эту веточку использовать. Но что будет, если придётся? Будет ли помощь, или будет наоборот? Не второго ли порядка это игры?
  Второе. Лила прямым текстом дала указание мои магические способности прятать ото всех. Значит ли это, что она тут тоже нелегалка? Если да, то либо она одиночка-изгой, либо представитель одной из сторон, тогда таких много, пусть и не конкретно в этом месте. В первом случае, на неё идёт охота, во втором имеет место как минимум агрессивное противостояние, а то и война. Цели, задачи и интересы сторон, да даже и сами стороны - для меня тёмный лес.
  Тут же не забыть, что она викария от инквизиции, получается, не меньше местных богов опасается. Если не больше - с Дианой-то она не слишком церемонно обошлась, а от Инфаньяти просто бежала, как беглый урка от овчарок. И про помощь мне потом обмолвилась (ненароком?), что за это ей втык прилетел. Значит, да, на организацию работает. Инквизиция - или те, кто за ней стоят - другая организация, по крайней мере не меньшей силы. А боги/богини? Ещё одна структура? По опыту общения с двумя из них - они разные совершенно.
  Ну, и, наконец, сон мой, что был мне не так давно. Про Олю и её разговор с начальником. Провалы в местное прошлое доказали, что не глюки это мои были, а что со сном этим? Может, тоже не просто так? Откуда этот сон мне прилетел?
  Но Лила и её действия в мою сторону в будущем остаются, пожалуй, самым важным для меня. И из этой логики - чем дольше я провожусь с ракетомётным "единорогом", тем лучше. Может, успею что-нибудь понять и придумать, как выжить.
  Ведь гарантию даю: если меня Лила решит пофиксить отсюда, радостного вопля Бьянки я больше не услышу.
  
  
  
  xii
  
  [Год 1264, Март]
  
  
  "При нынешних двух глазах могут раскрыться "вещие зеницы, как у испуганной орлицы"; но эти вещие зеницы могут не видеть, а лишь предполагать; под влиянием же страха даже и предполагать-то неверно!"
  
   --Бессмертие как привилегия сверхчеловеков, Н.Ф. Фёдоров
  
  
  
  
  
  Гийом де Виллардуэн, или, между нами, просто Ги, мужчиной был весьма почтенного возраста и весьма среднего роста. Шести десятков ему ещё не стукнуло, но выглядел он на все семьдесят: чернота давно ушла из его волос, оставив печальное серое пепелище на бороде и усах, а с макушки этот невесомый пепел уже почти совсем сдуло сухими ветрами быстрых лет, оставив только сально отражающую солнечный свет проплешину, окаймлённую редкой, ломкой порослью. Кожа француза, рождённого и проведшего всю жизнь на юге Греции, была смугла, но давно утратила гладкость, покрытая густым плетением морщин, которое не могла разгладить даже общая солидная упитанность тела. Особенно густо, словно ловчей сетью, морщины собирались вокруг тёмных, почти сплошь чёрных глаз, в которых было не различить зрачка. Взгляд же глаз был ленив и презрителен. В них хотелось ткнуть пальцем. В каждый по очереди. Вдавить гаду хрусталик в стекловидное тело и поцарапать ногтём по сетчатке, сдирая блямбу зрительного нерва. Или, как уж совсем гуманный минимум, хотя бы пнуть обладателя этих глаз по яйцам. Но ни того, ни другого я не мог сделать по политическим причинам. Ну и технически тоже - ахейский князь гонял меня палкой вместо меча так же легко, как это делал Бокка или Матиро. Или Бернар. Но тех мне пнуть не хотелось. По крайней мере, не так сильно.
  - Бесполезно, - скривился Ги, говоря что-то по французски наблюдавшему за тренировкой рыцарю, и небрежно отворачиваясь от меня. - Никчемный кусок дерьма, вот и всё, что я вам скажу, месье. Напрасная трата времени.
  - Не скажите, князь, - ответил ему Матиро на том же языке. - Мальчик делает поразительные успехи.
  - Не могу представить, чтобы было ещё хуже.
  Я ни слова не понимал, но ясно было, что меня не хвалят.
  Мои увеличенные сила и ловкость не компенсировали опыт и мастерство этого... нехорошего человека.
  
  В Константинополе мы застряли надолго. У меня сложилось впечатление, что Изз ад-Дин аж подпрыгивает, как хочет себе поскорее трон вернуть, да и монголы, опять же, вечно между собой резаться не будут и скоро войска Кылыч-Арслана вернутся в Иконию, но сложилось по другому. Джучиды скопились севернее Терека, Хулагу собрал войска южнее Дербента. Официальной причиной конфликта была казнь какого-то мусульманина в Багдаде, которого тенгрианин Хулагу вспорол, как свинью. Принявший ислам Бэрх Хан, он же Берке, стерпеть такого якобы не мог. То, что на самом деле это разросшийся улус Джучи натолкнулся в закавказье на набравших силу в иранских и аравийских походах Хулагуидов, было ясно всем; как и то, что монголы до того несчастного религиозного деятеля невозбранно вырезали десятки, если не сотни тысяч мусульман и никого это до сих пор не возмущало. Но, естественно, признавать, что внуки Чингис-Хана просто не хотят уступить друг другу наш родной Азербайджан с будущим Баку, никто не хотел. Это была слишком неприятная пока правда. Пусть Бэрх Хан и отравил племянника, Сартака, сына скоропостижно скончавшегося несколько лет назад Бату Хана (он же Хан Батый), а после отравил и сына Сартака, Улагчи, а вдову Бату Хана, потерявшую мужа-заступника, сына и внука, поймали, когда она пыталась сбежать из улуса Джучи в Иран и прямо на месте перерезали ей горло, но то были дела внутренние, можно сказать - бытовые семейные неурядицы. Проза жизни. Все понимали - без этого ханом улуса Берке бы не стать, так что у него и выбора никакого не было. Традиция. Все так делают. К тому же, доказательств-то нет. С Азербайджаном - другое дело. Тут уже полномасштабная война со своими. Такой традиции пока не сложилось. Тут только пока самое её начало. Поэтому искали повод. Хулагу, несмотря на успешные завоевания в Азии, объективно был слабее Берке и ему было выгодно потянуть время, чтобы успеть решить все внутренние вопросы и высвободить войск побольше. Возможно, будет строить укрепления по Тереку и крепости на подконтрольной территории, на что тоже нужно время и силы. Берке же никакие задержки были не нужны, даже вредны, поскольку сил у него было достаточно, а с наступлением весенней распутицы в его северных владениях перемещения войск только затруднятся. Поэтому, по данным византийской разведки, Хулагу затеял переговоры, в которых одним из аргументов была его готовность принять ислам и последовать пути двоюродного брата. Ну и до кучи - ворох всяких преференций мусульманам на его землях. В качестве виры он был готов казнить столько христиан, сколько пожелает его брат. Брат, якобы, пожелал, чтобы, раз такое дело, Хулагу казнил свою жену, христианку-несторианку.
  
  
  Новый (ХIII век) Армянский Гандзасарский монастырь (Нагорный Карабах). Основание приписывается Докуз-хатун, жене Хулагу.
  
  С этим вышел затык. Переговоры затянулись. А мы, как следствие нежелания Хулагу отрезать жене голову, зависли в гостях у Михаила. Впрочем, оно было и к лучшему. Во-первых, погода. Зимой даже в Турции не так комфортно, как весной. Тем более - путешествовать. Тем более - без удобств. Тем более - с кровожадными намерениями. Во-вторых, эти два с половиной спокойных месяца я, наконец, провёл с толком: чертил и изготавливал всё, что попало. Результат был радостный: Мастер ткани 2 (62%), Концентрация +1; Ремесло *1.03; Шанс улучшенного предмета:10%; Опыт +10. Уже одно только это позволило мне, в сочетании с выросшим до второго уровня Чертёжником, выйти на самоокупаемость при создании предметов одежды, а иногда и прибыль капала, поскольку теперь шанс создания предмета из своего чертежа перевалил за двадцать процентов. Реализацией всяческих штанов, сумок, тюрбанов, тюбетеек и укороченных кафтанчиков с карманами, которые иногда имели дополнительные эффекты, занимался Бернар на пару с Марией. Наш совокупный золотой запас увеличился на три флорина и теперь, со всеми затратами и расходами за всё время путешествия на почти два десятка человек, от изначальных шестидесяти мы были всего в минус двух - пятьдесят восемь. Неплохо, я считаю. Такими темпами я ещё через недельку бы восстановил наш баланс полностью.
  В-третьих, спешить мне, как оказалось, может быть вредно для жизни. Не знаю, что такого важного в одном единственном ракетомёте для войны с Карлом Анжуйским может быть, но и хрен с ними. И с Анжуйцем, и с Фаринатой, и со всей Фиренцей. Кто из них кого там раком загибать будет - плевать мне. У меня, оказывается, своя повестка дня есть. И для её выполнения надо госзаказ как можно дольше волынить и волокитить. Под благовидными предлогами, естественно, как и положено обращаться с госзаказами. А то придёт злая тётя Лила и надаёт мне. Как бы не пиздюлей, вместо почётной грамоты. В этом плане задержка в Константинополе - вполне себе обоснованное оправдание. Я тут вообще не при делах. Вон, даже по её заветам качаюсь. Приходилось, конечно, с боссом в далёкой Фиренце связь держать, эпистолы ему писать, в которых подробно и красочно описывал наши трудности. Видимо, по этой причине в навыке Перо и Бумага у меня появилось умение Каллиграф, и подкатегория "Умение красных букв 1", 1%. Что за умение такое - по традиции не объяснялось.
  А, ну и опыта у меня накопилось за все мои трудовые и дипломатические подвиги на восемь рублей, итого - 456.
  
  В начале марта Михаил дал нам добро на поход. Как раз в тот день, когда у меня в характеристиках цифра "11" в возрасте сменилась на "12". Или так совпало, или одно из двух. Со мной никто не поделился. Может, монголы решили плюнуть на демагогию и заняться, наконец, тем, зачем собрались такой толпой - братоубийством. Торта мне никто не дарил, шампанского и коньяка тоже не было. Как и открыток и шариковых ручек от лаборанток. И друзья не жали мне крепко руку. С утра прискакал гонец от Кей-Кавуса, поднялась суматоха и беготня, несмотря на то, что готовы мы были давно. Да и что там нам готовить-то было? Мне так и вообще нечего. Рыцари паковали какие-то шмотки в баулы, грузили ими запасной четвероногий транспорт, ди Тавольи следил за всем, я стоял в сторонке, мешалась под ногами Лоренца, Паолы и Гвидо не было видно до самого нашего отправления. Да, естественно, женская часть экспедиции оставалась в городе. Лично базилевс гарантировал их безопасность. Хотя к себе во дворец не взял, а оставил в доме купца. Ну, сука - что ещё скажешь? Одно слово - император.
  Обнимашек в эти времена люди ещё не изобрели. Разве что муж с женой или любовницей потрахаются на прощание, а потом всё - платочком из окна в лучшем случае. Поэтому Мария была удивлена, когда я её прилюдно обнял, прижимая к себе. Мы уже были почти одного роста, я ж хорошо расту, быстро, так что это было нетрудно. Лоренца пристально посмотрела в глаза, но обниматься не далась. Только и сказала:
  - Смотри там... давай. Не дай себя убить.
  Ну, чё - суровая девочка. Ребристая. Зато с такой потом долгие предварительные ласки будут не нужны: в руке зажал, зубами чеку выдернул - и кидай изо всех сил. Сам при этом не забудь в укрытие спрятаться.
  Фионка - та не вышла. Вечером мы с ней посидели, поговорили, я ей сказки порассказывал, какие помнил, нематершинные, посмешнее, чтобы не грустила тут по поводу замужества, ибо авось обойдётся. Даже в макушку ей подышал. Чмокнул бы её туда, но вот этого уже нельзя. Вот. А сегодня - не вышла. Ну, ладно. Паолы вон, тоже нету. Хотя тут-то понятно: наверняка они с Гвидо по правилам попрощались уже, по местным понятиям.
  
  У Кей-Кавуса нас встретили почти полторы сотни вояк. Часть из них были сельджуками, часть - приданным подразделением ромеев. И нас шестнадцать - двенадцать рыцарей, Бокка, Бернар, и мы с Гвидо. Это если не считать Ги нашего де Виллардуэна.
  Там я и увидел его в первый раз. Лично Иоаннис представил его мне... ну, то есть, конечно, наоборот. Плешивый старик, не выше меня ростом, демонстративно оглядел меня с головы до ног, не скрывая презрения, и повернулся к брату императора.
  - Худшего унижения трудно представить, - выдавил он, чуть не плюясь. Причём говорил он на незнакомом мне языке, отдалённо похожим на привычное мне звучание французского. - Если бы не данное мною его величеству слово...
  - Но слово было дано, князь, - отвечал на том же языке Иоаннис. Они, блин, тут все полиглоты, один я как дурак в сатиновых трусах на зимней рыбалке. Синий, в пупырышках, и смешной. Не такой, как все.
  - Я его не нарушу, не беспокойтесь.
  - Надеюсь.
  - Оскорбляете пленника, ваше высочество?
  - Даже и не думал. Вы слишком часто меняли союзников в войнах, чтобы мы об этом забыли. И очень вольно относились к заключённым договорам, разве не так?
  - На то и войны, - нехотя буркнул Ги. - В войне важна только победа, так что не стоит меня упрекать предательством союзников. Союзы заключаются только чтобы одержать верх, и если союзники становятся лишь помехой, то отказаться от такого союза не предательство, а долг правителя. Вам ли с вашим венценосным братом этого не знать?
  - Не равняйте себя с моим братом, - с угрозой произнёс Иоаннис. - Лучше посмотрите, куда вас это привело? И где вы провели последние годы? Не это ли есть результат ваших поступков?
  - Я и не равняю, - пожал плечами Ги. - У вашего брата была Никея, Бог ему судья, как он её получил, но она была. И престол в Константинополе он взял имея Никею за плечами. А у меня всегда была одна лишь Ахея, с толпой пастухов вместо воинов и стадами тощих коз, вместо кавалерии. А на дюжину баронов, что мне даже не подчиняются, наберётся хорошо, если сотня не проржавевших насквозь мечей да кольчуг. Впрочем, какая теперь разница? Я давно смирился с поражением. Но этот мальчишка... Неужели вы не могли поручить это дело благородному человеку?
  - Он достаточно благороден для вас, уж поверьте.
  - Для меня?
  - Ну, - усмехнулся Иоаннис, - для того, чтобы у него в пленниках был император, он действительно не столь благороден.
  - Но я вижу тут настоящих рыцарей, неужели...
  - Они тут для его сопровождения, - перебил его севастократор. - Ну, и для того, чтобы вы не забывали про данное слово. Рыцари ведь достаточно благородны, по вашему, чтобы сдержать его, не так ли?
  - Как хоть его имя? - сморщился старик.
  - Ружеро.
  - Ружеро... и?
  - Этого пока достаточно. Мессер Ружеро, - тут Иоаннис обратился ко мне на нормальном, человеческом итальянском, - Князь де Виллардуэн дал слово следовать за вами до самого двора его величества Манфреда Сицилийского. Я уверен, что он, как благородный человек, своего слова не нарушит, а для того, чтобы обеспечить безопасность будущего гостя короля у вас достаточно мечей. Посему я оставляю вас.
  Я, стоявший до сих пор как отключенный от сети сотовый на зарядке, слегка поклонился на его кивок. Уже несколько недель императорского братца не было в городе, пропадал, как и обещал, на югах, наводя воинский порядок и взращивая в населении миролюбие. Появился только вчера и сегодня должен уже опять убыть по месту службы. И меня это успокаивает. Не должен он успеть Фионку окучить. Не должен.
  
  Через пролив нас переправили на двух вёсельных галерах. Пока разгрузились, пока суд да дело, свечерело. Так что остались на ночь в Халкидоне, а уже оттуда поутру и начался наш поход по-настоящему. Хорошая, имперская дорога шла вдоль берега Мраморного моря до самой Никомедии, но в первый день мы дошли только до Дакибисы. В самом городе кучно разместить на ночь такую толпу нереально, поэтому встали лагерем за стенами, в живописном месте, среди холмов, с видом на море с высоты птичьего полёта. Тут, пока специально назначенные товарищи занялись кашеварением, мессер ди Тавольи потащил меня на очередную тренировку. Это было ничего. Это было привычно. Хуже, что на это дело притащился посмотреть старик Виллардуэн. Всю дорогу он держался рядом... а, да! Передвигались все верхами и для меня исключений предусмотрено не было. О таком повороте событий мне следовало бы подумать хорошо заранее, но мне настолько не приходило в голову, что от меня, интеллигентного человека, почти лауреата нобелевской премии, будут ожидать, что я добровольно, а то и с удовольствием, полезу на спину потного, вонючего и тупого животного, которое ни слова по-русски, на котором нет ни спинки, ни подлокотников, ни ремней безопасности, и буду держаться за него ногами (!), что я до последней недели даже и не беспокоился, а как, собственно, в военных походах перемещаются по пересечённой местности? Хорошо ещё, что дней за десять заметил наличие у нас отсутствия колёсных транспортных средств передвижения, с чем и обратился к главрыцарю. На что и получил в ответ дебильное объяснение, что поеду я как все, НА лошади, а не ЗА ней. От неожиданности я онемел и именно поэтому, наверное, не выглядел спорящим с законами мироздания идиотом. Пришлось к обычным тренировкам добавить залезание, удержание на, последующую тряску, и слезание с лошади. Или коня. Как повезёт. Худо-бедно что-то у меня получалось, хотя джигитом эти несколько дней меня, конечно, не сделали, что и заметил однажды Ахейский князь:
  - Похоже, твоими скакунами раньше были, в лучшем случае, ослы.
  - Не поверите, князь, - сквозь зубы прошипел тогда я. - Среди скакунов у меня ослов не было, а вот среди собеседников - да, находятся.
  Тогда он меня бить не стал, только в очередной раз выдал мне что-то на своём. Всей фразы я не понял, но некоторые французские слова уже знал. Два: "кусок" и "дерьмо". А, ещё "ок", что означало "да", вместо "уи", про которое я у Булгакова читал. Бернар мне пояснил, что месье князь изволит изъясняться на южном языке Ок, то есть, Ланге д"ок, который отличается от северного, Ланге д"уи, в частности тем, как тут звучит слово "да". Словом, любви у нас с князем не сложилось, причём изначально не по моей вине. Он не упускал случая меня подкалывать, а потом окатывал потоком помоев, но уже на французском своём Оке, который я не понимал, и поэтому официально обидиться не мог. Я и не обижался. Другое дело, что почти все мои спутники, ну, может, за исключением Гвидо да ещё пары воинов попроще, князя прекрасно понимали, и это не добавляло мне ни хорошего настроения, ни уважения окружающих, ни теплоты в отношении старика. Замечу ещё, что никто и никогда из наших меня не поддерживал и князя, в ответ на его явные оскорбления в мою сторону, не осаживал. Такие вот у меня друзья-товарищи. Ну, или время такое. Паскудное. Когда можешь защитить себя - защищайся, не можешь - терпи и утирайся, на помощь не рассчитывай. Ну, а люди... так они в любое время - паскуды. Им только надо дать шанс проявить себя. Князь - проявлял вовсю. И стал постоянным участником моих тренировок. Так у меня появился четвёртый "учитель". Учить он меня, конечно, ничему не учил, а просто под благовидным предлогом избивал палкой пока Матиро это не надоедало. Ди Тавольи был как бы моим главным наставником, Бокка и Бернар - типа младших тренеров. Вот, теперь ещё и старик Виллардуэн, крестоносец чёртов. Но и тут не без положительных моментов. Не знаю, то ли так совпало, то ли это его перк такой был в его издевательствах, но у меня появилась Регенерация. Первый уровень ускорил её на 50%. Я, когда цифру такую крутую увидел, чуть не ошалел от радости. Думал - всё, теперь я полубог. Но реальность поставила всё на свои места: это были проценты от моей исходной, видимо, так что то, что раньше зажило бы за четыре дня, теперь заживёт за три. Всего лишь. Даже не за два, как я сначала подумал. Вобщем, синяки у меня сходить не успевали, и ссадины не зарастали, как появлялись новые. Причём росла регенерация исключительно на избиениях меня князем. Уже двадцать процентов до следующего уровня. И если станет хотя бы плюс сто к исходной, то я князю всё прощу. Почти. Да, ещё скорость увеличилась до второго уровня, и теперь я мог разгоняться до 16 кэ мэ в час, если без штрафов. Так что бесполезными тренировки с ним, пожалуй, не назовёшь. Даже несмотря на то, что уровень владения оружием не рос.
  
  - Напрасно вы так, - заметил Матиро, по-прежнему говоря с Ги на французском, - разве вы не заметили сами, что он стал быстрее уворачиваться?
  Ги, стоя ко мне боком, покосился в мою сторону.
  - Дворовые собаки холопов тоже учатся быстрее уворачиваться, если их часто пинать, - скривился он, - но бойцовыми псами их это никогда не делает.
  
  Гвидо, кстати, он просто демонстративно не замечал. Но и не приставал к нему зато. Мой же приятель, глядя на мои терзания, уговорил неразлучную пару рыцарей, Ладо и Якобо, работающих в двойке, позаниматься с ним. И у него, кажется, успехи были не в пример лучше моих. Сабля, блин. Кто меня ей научит?
  
  Ночью, даже несмотря на вымотавшее меня конное путешествие с последующей интенсивной тренировкой, мне не спалось. И задница, отбитая об седло болела, и стёртые бёдра, и избитые руки, ноги, и спина. И холодно. Палаток, кроме самого нашего султана, ни у кого не было, спали прямо на земле, подстелив конские чепраки, закутавшись в сюрко и плащи. Плащ быстро промокал от естественной влажности земли и травы и особо не грел. Да никак не грел, блин. Костёр к середине ночи потух и поддерживать его никто не собирался - Дакибиса всего в дне пути от столицы империи, в сердце её земель, и считается вполне безопасным местом. Ну, по крайней мере для вооружённой толпы под две сотни рыл. Поэтому постов Кей-Кавус выставлять не стал. Не похоже, чтобы кому-то, кроме меня, ночёвка на голой земле доставляла какие-то неудобства. Ну, ничего, это сейчас, пока вы молодые. А вот доживёте лет до семидесяти, вам все эти ночёвки ещё как повылазят. А, ну да. Вы ж даже и до семидесяти такими темпами не доживёте. И этого следует ожидать, при таком-то отношении к суставам, простате и почкам. Впрочем, некоторые об этом хоть как-то позаботились и имели при себе куски шкур или войлока, типа кошмы. В моём багаже такой роскоши не нашлось. Да и как бы она там нашлась, если багаж собирал я сам и понятия не имел, что мне может понадобиться? А остальным было наплевать и советов мне никто не давал.
  
  В два тридцать шесть ночи по моим замечательным внутренним часам с фосфорно-зелёным аналоговым циферблатом, я потерял терпение. Мёрзнуть сил больше не было и заснуть в таком случае - это подписать себе приговор на три недели пневмонии при условии пенициллинотерапии, или две недели без таковой, но только уже в один конец. Где мне взять что-нибудь тёплое и согреться? Одну ночь, положим, я ещё протяну без сна, но вот уже завтрашняя будет полным кошмаром.
  А потом ещё большим кошмаром станет день.
  
  Пуховика или свитера раздобыть мне было решительно негде и единственным выходом был внешний источник тепла. То есть огонь. Но тут есть одна маленькая проблемка, на которую теоретики лесных и прочих зимних ночёвок на открытом воздухе внимания обычно не обращают: костёр - это очень, блин, неравномерный источник тепла и то опаляет, то почти не чувствуется. Это раз. И два: он всегда греет только одну сторону, а вторая при этом леденеет. Ещё он совершенно не греет землю под тобой. Хрен так поспишь. Хоть какая-то часть тела всегда мёрзнет. И три: костёр долго не горит. Его постоянно надо поддерживать, для чего, и это четвёртое, озаботиться дровами заранее и в достаточном количестве. Северные лесные народы, говорят, придумали способ целый древесный ствол потихоньку палить, и, говорят, на всю ночь хватает. Но я этого способа не знаю. Нет, ребята. У костра спать хорошо, когда и так лето и тепло. И когда для сугрева тела уже приняты все надлежащие меры. Когда спальник хороший ещё, двухместный, например, а к спальнику, например, ещё кто-то прилагается. В нём. Для сугрева одичавшей одинокой души старого солдата. И кто с пониманием отнесётся к насущным потребностям этой самой романтичной души. Тогда ещё ладно, тогда можно. Ибо так ночь у костра проводить - хорошо, и хорошо весьма. А когда нет - тогда не так уж. Так что для меня в нынешних условиях просто раскочегарить потухший костёр выходом было таким себе. Мне надо, чтобы не один большой огонь был, а несколько маленьких со всех сторон меня равномерно окружали теплом и уютом. А ещё чтобы их не надо было контролировать каждые несколько минут. Потому как я спать хочу, а не истопником всю ночь работать. Конечно, можно прямой конвертацией калорий согреться, но только, несмотря на магию, чудес всё-таки не бывает, калории где-то восполнять надо будет, а кормёжка в походе не очень и добавок не предусмотрено. А вот если четыре огонька моих активировать одновременно, да при наличии некоторого количества топлива, да запущенные в режиме энергосбережения, то при моей скорости восстановления маны и её общем увеличенном благодаря благодати запасе, они вполне способны несколько часов не дать мне замёрзнуть.
  Собрав все свои шмотки, чтобы потом утром здесь не шариться, я отправился искать подходящее местечко для личного ночлега, ибо проворачивать свои магические кунштюки на глазах у почти двух сотен нежелательных свидетелей я посчитал категорической наглостью.
  Отряд наш устроился в уютной ложбинке меж пологих холмов, защищавших от ночного бриза с моря. Поднимаясь, она плавно загибалась в сторону городских стен. Там, раздаваясь вширь, она превращалась в луговину, которую наше командование использовало под выпас коней. Туда мне явно не надо. Ибо это тут, в лагере, постов нет, а коней без охраны никто не оставит и хотя бы одна пара бдительных глаз там обязательно найдётся. Так что мне надо было перебраться через холм и устроить лежбище с противоположной стороны. Чтоб не светиться ни перед кем из наших. Да ещё желательно, чтобы и со стороны города моих огоньков видно не было. А с моря - ладно, пусть смотрят. Лишь бы с маяком каким не спутали, а то будут людям неприятные неожиданности в морской судьбе.
  Через холм напрямки перелезть не удалось - он сплошь зарос колючим кустарником. Днём, возможно, тут отыскались бы проходы, но ночью продираться - только одежду изодрать. Даже яркая луна не помощница. Нет, пройти я пройду, если такую цель поставить, но оно того не стоит в буквальном смысле. Проще обойти. И я двинулся в обход, со стороны моря, чтобы не попадаться на глаза конепасам.
  За холмом неожиданно обнаружилась довольно ровная терраса, с которой открывался потрясающий вид на ночное море и окрестности, залитые голубоватым светом. За сверкающей под совершенно невероятной луной водной гладью виднелись высокие холмы, почти горы, на противоположном берегу залива.
  Было тихо, не зудели комары, не стрекотали никакие цикады, только ветер шелестел травой да играл в листве невысоких деревьев лесистого склона холма. Терраса была, похоже, либо одним камнем, либо хорошо вымощена - в свете луны разобрать можно было только светлую слоистую поверхность. Со стороны моря она заканчивалась крутым обрывом, словно неогороженный перилами балкон на десятом этаже. В середине площадки то ли камень был выдолблен, то ли кладки не было - было продолговатое углубление, заросшее травой - в данный момент, сухой. Я огляделся. Ни с одной стороны, кроме моря, меня было не увидеть: терраса углом врезалась в склон, который словно стенами огораживал её с двух сторон, оставляя узкие проходы на обе стороны, да к морю. Уютнее уголка не сыскать. Траву сухую примять - так вообще хорошо будет. И я двинулся в лесок за дровами. Нужны были ветки потолще, чтобы на дольше хватило.
  Далеко я не ушёл - только завернул за "угол" террасы, как тут же влетел обратно от пинка в живот. Рухнул я аккурат на траву в центре, где помягче. Это было хорошо. Всё остальное было плохо. Из лесочка высыпались десятка два энергичных, как каучуковые мячики, парнишек, и быстро присоединились к тому, который и запнул меня сюда.
  - Ты глянь, - восхитился один из присоединившихся, - сам выполз?
  - Ага, - довольно осклабился футболист-пинальщик. - И искать не пришлось.
  - Вот всегда бы так, да?
  - Ага, - снова подтвердил тот.
  Я тем временем перешёл в вертикальное положение. Не совсем. Частично - пока ещё на одном колене, но в процессе. Зачем вставал - не знаю. Бежать уже было некуда - второй выход перекрыли. Драться с такими - явно бессмысленно. Так что вставал чисто на рефлексе. Из оружия, что можно было применить, у меня был огонёк, в такой ситуации полностью бесполезный, Атеш, которой, если повезёт, я кого-нибудь поцарапаю, и воздушный толчок. Способность новая, хорошая, но не протестированная и не откалиброванная, с неизвестной скорострельностью. Вполне возможно, что применить успею раз или два, снеся пару этих мальчишей-плохишей, на чём мой перформанс и закончится. Ещё из оружия у меня был головной мозг, но тут ему не хватало простора развернуться во всю мощь. Да и времени не было его активировать. Зато у меня было кое-что ещё и тут самое время для эксперимента пришло, ибо другого, похоже, мне уже не дадут. И я сунул руку в карман, вытаскивая ту самую вундервафлю, которую раньше так боялся использовать. Зажав веточку в кулак, по инструкции, я уже набрал воздуха в лёгкие, и тут этот воздух из меня вышибло одним ударом. Футболист, только заметив моё движение к карману, метнулся ко мне, впечатав обратно в траву до того, как я успел хоть что-либо сделать, выбил непонятный предмет у меня из руки, и привычным, отработанным движением, вогнал мне в живот нож. Или кинжал. Или меч... да мне всё равно было, что. Да так быстро всё, что я даже и движения, чтобы защититься, сделать не успел. Только охнул от удара и лишь потом понял, что меня только что убили.
  - Ты чего?... - собеседник футболиста попытался того удержать за руку, но было поздно.
  - Ничего, - зло отрезал мой убийца. - Ты видел, как он в карман полез?
  - Ну? И чего?
  - Ничего. Хер его знает, что он там держал. Уж больно шустро чё-то туда полез, сучонок.
  - И что у него там?
  - Да хер его знает, - он пошарил носком сапога в траве у моей разжавшейся руки. - Не вижу ничего такого.
  - Может, не успел?
  - Ща гляну.
  Футболист наклонился ко мне и сноровисто обшмонал.
  - Не, ничего нету.
  - Боц, - донеслось у меня из-за спины. - Там всё тихо. Все спят, никто не дернулся... О, а ты чё, его завалил, что-ли? Нахера?!
  - Ни нахера, бля! Дёрнулся он, вот я и...
  - И чё теперь? Он же живой был нужен!
  - Ну, был. Да и хер с ним! Так тоже норм. Да даже лучше: отследим, где возродится и всю цепочку восстановим.
  - Бля-а-а, Боц, Брамсу это не понравится...
  - Всё норм будет, я сказал! Давайте-ка осмотритесь тут ещё раз, да повнимательней.
  - Да спят они, только что же смотрели!
  - Да срать мне на это мясо! Ты смотри, чтобы кроме них тут никого не оказалось. Мы не одни могли быть. Как бы какая кавалерия не прискакала.
  - Так чего тут скакать, когда он уже жмур...
  Это было про меня. Жмур. Неприятное какое слово. Когда про других покойников, оно как-то не звучит так оскорбительно, как когда это относится к тебе самому. Про себя такое слышать не хочется. Но в остальном - правда. Рана в живот, в правый верхний квадрант. Там и печень, и кишечник. А я вовсе не принцесса и в кишечнике у меня совсем не весёлые легкокрылые бабочки живут. Даже в тонком кишечнике у меня полупереваренная слизистая масса, а в толстом так и вовсе говно. И сейчас это говно, перемешиваясь с кровью, вываливается в полость живота. С этим долго не живут даже у нас, а здесь так и вообще...
  - Они могут ещё не знать, что он зажмурился.
  - Или наоборот - уже знают и несутся сюда по нашу душу.
  - Так чё тогда ждём?
  - Ну дык посмотреть, кто примчится. Интересно же.
  Что-то дышать стало тяжело...
  - О, смотри, живой!
  - Ну, как... окочуривается. Вот и пена полезла. Всё, хана. Можно не добивать.
  Пена... Значит, пробил мне не только печень, но и в грудную клетку достал. Профессионал, сука. Одним ударом всё, что можно. Теперь понятно, чего дышать не могу - гемоторакс. Скоро лёгкое схлопнется - и каюк. Если от кровопотери раньше не загнусь. Кстати, а действительно - почему я ещё жив? Наверняка, регенерация работает. Вытащить она меня не вытащит, не тот случай, но мучения продлить - это вот получается. Ещё чуток времени у меня есть, а там - здравствуй, Бьянка. Ну, раз есть ещё время... так, где же? Ну? Где? Рука еле шевелится и похолодевшими пальцами трудно что-то нащупать, но он бил сверху вниз и далеко она не должна была отлететь, скорее всего, прямо подо мной, или под рукой. Я просто не чувствую. И, конечно, он даже не обратил внимания на неё среди сухой травы. Это? Нет, трава... Это?
  Я с трудом разлепил отяжелевшие веки. На меня уже не смотрели, разошлись по сторонам, переговаривались друг с другом, посмеивались чему-то. Футболист с двумя хмырями оценивающе разглядывали мою Атеш, пидоры пассивные. Все уже расслабились. Уже о своём думают, о бытовухе. Ну, да. Жизнь-то продолжается. Подумаешь, подыхает кто-то. Ну-ну. Сейчас посмотрим, как она у вас продолжится.
  Труднее всего было дунуть. И сил не было, и воздуха. Так что не дунул, а, скорее, слегка выдохнул. Напоследок.
  Хватило.
  Волчий вой острым клинком вспорол ночь, а в меня уставились яростные чёрные глаза. Ненависти в них было - море. Но мне то море было по колено. Так было даже лучше, чем захлёбываться в собственной крови. И я улыбнулся навстречу её ненависти.
  Всё испортил футболист. Ну, он мне изначально не понравился. И реакция у него на все случаи жизни, видимо, одна и та же: бей, а там разберёмся. И на внезапную нештатную ситуацию он отреагировал так же моментально и резко, как на моё движение рукой в карман. И Феда, вместо того, чтобы прибить меня на месте, вынуждена была отвлечься. Я успел только увидеть движение к ней, и её разворот навстречу. Потом взмах, то ли рукой, то ли крылом... Хотя, откуда крылья? Хвост? Ноги?
  Не знаю.
  Мои глаза закрылись.
  Какое бы веселье тут не началось, продолжилось оно уже без меня.
  А последней мыслью было: "сука, они ведь на русском говорили!"
  
  
  xiii
  
  [Год 181 до н.э.]
  
  
  Воспряньте духом, выше голову, как некогда на параде, мои боевые друзья! Вы не должны стыдиться своих деяний. Вы были достойными солдатами.
   -- Heinz Wilhelm Guderian
  
  
  
  
  
  
  Сухощавый мужчина, можно сказать, старик, стоя над обрывом, глядел вниз. Там, красно-чёрными муравьями, колоннами шли его враги. Он усмехнулся. Его годы подошли к концу, но с жизнью не уйдёт слава. Даже здесь, вдали от Карфагена и даже от Рима, его враги пришли в числе тысяч. Тысячи врагов, чтобы забрать только одну жизнь. Неплохой размен, э? Значит, не только жизнь была не напрасной, но и смерть будет не пустой. Сколько же их, славных воинов, закалённых не одной битвой, вышли против одного старика... Уже кончается седьмой десяток лет, как он живёт под этим небом. Не так много и осталось их, тех лет, что дал бы ему Баал. Но не терпится им. Они всё ещё боятся его. Или ненавидят... что одно и то же. И пусть ему больше никогда не отдать приказа "в атаку!", никогда больше за ним не встанет стена щитов и копий, никогда не поднять меча, показывая готовность к бою, но их страх никуда не ушёл. Даже их дети всё равно будут бояться его имени. Это ли не истинная победа? Именно она и есть. Не так, совсем не так ушёл тот, кто хвалился победой над ним, над самим Ханноба"алом Барка. Тогда, много лет назад, испуганный вторжением римлян на земли Карфагена, Совет вызвал его из Италии, где против него уже некому было встать и Рим, сам Рим готов был пасть к его ногам. Оставалось недолго, всего одно лишь усилие, несколько недель. Но Совет не захотел ждать - ведь под угрозой оказались уже их дома и жизни. И гроза Рима вынужден был поспешить домой, оставив недобитого врага за спиной. И там под Замой, он, наконец, встретился с роком. Что послужило причиной того поражения, что привело к закату не только его звезду полководца, но и стало началом крушения целого государства? Неудачное использование слонов в начале битвы? Тогда римская пехота расступилась перед ходячими крепостями и пропустила через свои ряды, заставляя огромных бронированных животных пробежать сквозь войско, как простых коров, подгоняя их стрелами. И те убежали в степь, не причиня противнику никакого ущерба. Но этого просто не могло случиться. Не первый раз эти слоны атаковали пехоту, не первый раз перед ними разбегались враги, не первый раз по ним стреляли из луков и бросали копья. Так почему же в тот день всё пошло не так? За слонами, уже разогнавшись для удара в копья, неслась двумя порядками пехота, ожидая встретить смешавшиеся после прохода слонов нестройные ряды, которые будет легко сломить профессиональным наёмникам, атаковавшим в первом порядке. Наёмнкиков было меньше, чем выставили на поле римляне, но за ними, вторым порядком, неслись ополченцы, которые, если проломить первые ряды врагов, вполне способны сражаться в общей свалке. Но вместо этого атакующих карфагенян встретили успевшие перестроиться боевые порядки римской пехоты, которые тоже уже разгонялись навстречу. Был ли это момент катастрофы? Вовсе нет. Ведь была ещё и кавалерия заходящая римлянам во фланг. И если бы нумидийцы ударили вместе с карфагенянами, римлян бы смяли. Пусть только с одного фланга, но этого было бы достаточно. Он видел такое много раз. Было бы больше потерь, битва заняла бы дольше, но карфагеняне бы переламывали одну центурию за другой, пока враг бы не побежал. Так было всегда. Но не в тот день. В тот день нумидийцы, с которыми бок-о-бок он прошёл от Испании до Италии, с которыми громил римские легионы под Каннами, ударили не по римлянам. Они ударили с ними. Внезапно. По нему. Римско-нумидийская кавалерия погнала прочь от битвы конницу Карфагена, неожиданно ставшую очень малочисленной, а римская пехота, вытянувшись в одну линию, начала давить карфагенян. Было ли предательство нумидийцев тем моментом, когда всё было потеряно? Тоже нет. Ханноба"ал не зря считался лучшим полководцем. Не зря он бил римлян всегда и везде, проходя с боями тысячи миль, воюя на чужой земле, годами обходясь без подкреплений. Откатившихся назад наёмников и ополченцев поддержал третий порядок построения - ветераны. И тут уж пошла битва на равных. Почти на равных. Потому, что, в отличие от красно-чёрных римлян, серо-лиловые карфагеняне стояли с тем, под чьим началом они не раз пускали кровь своим врагам. И ветераны ещё не растратили сил в сегодняшней рубке. И они были опытными воинами. А потому римляне стали понемногу уступать, проминаться, и скоро бы над стороной карфагенян пронёсся вопль ликования, вопль победы, и врагу ничего не оставалось бы, кроме как умирать. Они побежали бы, эти кичливые заёмной славой сыны северной страны. Побежали бы, даже зная, что показать врагу спину - это верная смерть. Лишь немногие спаслись бы, и победа была уже близка. Так близка, что Ханноба"ал искал глазами того, кто привёл сюда это войско, кто посмел ступить на эту землю, посмел бросить вызов Карфагену и ему. Публиус Скипио. Но римлянина было не видать: он уже не мог позволить себе наблюдать за ходом боя с коня, он уже сам был в гуще сражения, напоив свой меч горячей кровью. Так бы он там и остался, случайно выживший под Каннами, среди горы безымянных трупов. Но случилось другое. То, чему Ханноба"ал Барка уже нечего было противопоставить: вернулась римская кавалерия и ударила в тыл. Нумидийцы в это время добивали карфагенскую конницу где-то вдали. Римляне - отвратительные кавалеристы. Хуже них только галлы. Но для удара в спину много умения не требуется. Битва превратилась в резню. И торжествующие вопли разносились отнюдь не над стороной Карфагена. Армия была разбита наголову.
  
  Он не мучился вопросом, "как же так всё случилось?". Он знал ответ: красавица Имильке, единственная женщина, которую он любил. После рождения сына он, по древней традиции, должен был совершить молех - принести первенца в жертву Баалу. Но Имильке не была карфагенянкой, она была финикийкой по крови, но иберийкой по рождению и духу. Она бы подчинилась решению мужа, конечно, но один взгляд её полных слёз глаз решил судьбу младенца. И судьбу всего мира, в результате. Ханноба"ал выпил слёзы из глаз её и дал Баалу клятву на своей крови принести богатые жертвы после взятия Рима. И Баал много лет верил его клятве. Но клятва оказалась нарушена - Рим не был взят. Ханноба"ал ушёл из Италии без окончательной победы и без обещанных жертв. Вот и всё объяснение. Это была полностью его вина. Но он о ней не жалел. Хоть всё и было напрасно: Имильке рвалась с ним в поход, в Италию, не хотела расставаться, хотела быть рядом всегда, но он, опасаясь, что только что родившая женщина не перенесёт тягот долгого похода, отправил её, несмотря на все её слёзы и крики, в Карфаген. Это казалось правильным: не место женщине среди битв и сражений. Как бы ни благоволили к нему боги, поражения случаются, а он совсем не хотел видеть свою жену ни мёртвой, ни плененной. Так и вышло. Он больше не увидел её. Ни мёртвой, ни пленённой. Никогда. Через шесть лет, когда он всё ещё воевал с римлянами за морем, не дожив до двадцати двух лет и не дождавшись мужчину, с которым была лишь несколько недель, она ушла. Ушла туда, куда не дотянуться ни руками, ни криком, ни взором. Только сердцем. Но что толку тянуться сердцем? Сердце чувствует только боль, всегда только боль, и больше ничего. Разве можно вернуть того, кого больше всего хотел сберечь, а вместо этого обрёк на разлуку и безнадёжное ожидание, а затем и одинокую смерть на чужбине? Разве сердце услышит снова "я люблю тебя, мой прекрасный бог?" Разве почувствует вкус губ? Разве увидит глаза, полные обожания и восторга? Разве насладится прикосновением рук? Разве возрадуется улыбке любимой? Поздно кричать. Боль, только боль... Ещё раньше умер сын. Баал забрал своё. Боги всегда забирают сверх того, что дают. Так, или иначе. И тем более берут вдвойне, если смертные осмеливаются на любовь бòльшую, чем страх перед ними. Не удивительно, что жизни жены и сына не искупили нарушенной клятвы. Имильке... так прекрасна она была, так чиста и глубока её любовь, так обильна и полноводна была та река, что наполнила и его русло. Наполнила до краёв и с избытком. Только однажды, через несколько лет после того чёрного дня, когда он получил известие о смерти Имильке, была у него связь с женщиной, когда они стояли лагерем у какого-то городишки в Италии. Ему тогда привели из города какую-то куртизанку. Говорили, что она была прекрасна, как сама Анат, и как сама Анат умела сочетать искусность в любви с непорочностью. Словом, она была совершенна. Ханноба"ал не запомнил ни её лица, ни искусности, ни непорочности, ничего. Никакого совершенства. Ничего, кроме отвращения. С тех пор у него не было женщин.
  После поражения он больше не командовал карфагенянами на поле брани. Карфаген выплатил Риму чудовищную контрибуцию и те ушли. Не навсегда, это было понятно. Римляне никогда не уходили навсегда. Но несколько лет у него было. Его избрали в Совет, а потом он стал шуффетом Карфагена. За эти годы он наладил дела так, что золото снова потекло в город рекой, а многочисленные казнокрады лишались рук и голов, не взирая на чины и родовитость. Уже через несколько лет после того поражения, с ним начали искать союза селевкиды. Этого и испугались римляне. И тогда они выставили условие: немедленная ссылка Ханноба"ала, или же немедленная война. Ханноба"ал покинул город с почётом, и после многих лет он здесь, в Либиссе. Было ещё много сражений в его жизни, были и победы, и поражения. Того успеха, который ему давал Баал до того, как клятва была нарушена, уже не было, но опыт у него оставался, и многие хотели его службы. Хотел её и царь Битинии Прусиас, но... Не ему тягаться с римлянами. Прусиас был настолько дружелюбен, насколько это было возможно в его положении, и даже предложил помощь в побеге. Ханноба"ал ответил: "Нет, друг. Римляне так долго боялись меня, что им не терпится увидеть, наконец, мёртвое тело одинокого старика. Они не успокоятся, пока этого не случится. Давай освободим их от их страха, а непричастных - от их мести".
  Старик улыбнулся воспоминаниям. Да. Его жизнь была полна. В ней были поражения, но не было позора. Того позора, что испытал его "победитель", Скипио. Не прошло и десяти лет после той победы, с которой он вернулся триумфатором, как "благодарные" римляне затеяли против него судебные процессы, обвиняя его во взяточничестве, пособничестве врагам Рима, якобы, он был подкуплен Антиохом. Чтобы избежать суда, Публию пришлось даже выдать замуж за Тиберия Гракха свою пятилетнюю дочь! Но и это спасло его не надолго. Вскоре ему пришлось практически бежать из Рима, проклиная своё неблагодарное отечество. С тех пор Публий, как и Ханноба"ал, более не возвращался на родину, но если Ханноба"ала вспоминают с восхищением и благодарностью, а дальнейшая его жизнь в изгнании была полна уважения и почёта, то Публий умер где-то в захолустье, пару лет назад, в одиночестве, и ничем его смерть была не примечательна. Разве что поучительна. Ханнобаал усмехнулся, качнув чашу с вином. Поучительна, да. Разве Публий сам выбрал такую смерть? Нет. А вот он, Ханнобаал, да. Глядя на врагов, которые так и не смогут его одолеть, он сам выбирает, где ему умереть, и как. Он поднял голову жарким лучам. Полдень скоро. Пожалуй, пора. Надо дать Прусиасу время, а то с римлян станется пойти на штурм прямо с марша. Не стоит доставлять царю Битинии неприятностей в виде войны с Римом. Он не заслужил такого отношения. Пора.
  Глядя вниз, старик поднёс чашу к губам и сделал долгий глоток.
  И всё-таки, это победа.
  Победа, которую уже никто не отнимет.
  Никогда.
  
  
  xiv
  
  [Год 1264, Март]
  
  
  И то сказать: доверие Бога так требовательно, так взыскательно, что понятным предстает желание человека бежать от этого доверия куда глаза глядят.
  -- С.Аверинцев
  
  
  
  
  
  
  - Ты признаёшь свой долг передо мной?
  Вопрос задал совершенно незнакомый голос. Мощным, густым басом задал. Был у меня когда-то один знакомый - потом в Америку уехал - бывший полковник, начальник какой-то службы в дивизии, автоколонны какой-то, так вот он так же разговаривал. Мощно, громко, с напором. "Ты что, - одновременно хмуря густые брови и выкатывая глаза рычал он, когда я был у него в гостях в трёхэтажном особняке, - думаешь, раз мне звания давали, раз награды давали, так и антисемитизма не было?" Обильные чёрные заросли вокруг рта грозно топорщились. Его вопросы заданные хорошо поставленным, оглушительным командным рёвом не подразумевали двойственного толкования или каких-то сомнений, а только один чёткий ответ, ясный заранее. В данном случае ответ тоже был ясен, но кому там и чего я должен - нет. А открыть глаза и посмотреть, кто там мне долги выкатывает, я почему-то не мог.
  - Я признаю свой долг, Великий.
  Нет, ответил не я - ещё чего не хватало. Ответил другой голос, уже знакомый мне. Я его только что слышал. И даже видел его обладателя. Опять меня уносило в эмпиреи. Кино на этот раз, как я понял, было про Ганнибала, хотя он себя называл немного не так. Тогда, в принципе, понятно, с кем идёт беседа и о каком долге речь. Но я же, вроде бы, вернулся уже из своих видений? Или нет? Или я окончательно перенёсся на полторы тысячи лет назад да так там и остался? Честно говоря, не хотелось бы. Мне и в средневековье-то не очень нравится, но что-то мне кажется, что даже тринадцатый век нашей эры, каким бы поганым временем он ни был, как-то покомфортнее будет, чем второй век до неё.
  - Твоя служба будет исполнена, когда ко мне вернётся Танит, - снова утверждающе пророкотал бас. - С того момента обретёшь ты свободу, а до тех пор будешь ты верно служить мне, помогая обитателю Кетер всем, чем можешь.
  Ага, ещё один помощничек. Одна уже есть... или была. Что-то её долго не слыхать, да и почки мне никто не отбивает. Кстати, я что - не помер?
  Быстрая проверка статуса показала, что увы - запоздалое появление Феды мне уже не помогло, а ускоренная регенерация меня никак не спасла. Сам момент я пропустил, погружённый в астрал, но факт и запись в логах остались: здоровье - ноль ТП, ошибка протоколов, всё такое, и возрождение в ближайшей точке привязки. Где именно - пока неизвестно. Четыреста сорок восемь! Четыреста сорок восемь рублей драгоценного как слёзы зимних бабочек опыта - облезлому ишаку под хвост! При этом само возрождение было "в процессе". Сознание уже вернулось, а тело почему-то пока не распечаталось.
  - Мне не нужна свобода, господин, - равнодушно ответил Ганнибал. - Я всю жизнь отдавал тебе долг. Если найдёшь что-то ещё, что можешь забрать у меня - бери.
  Кажется, он нихрена не боится. Вот это яйца у мужика. Я бы так не смог. С верховным богом своим всё-таки разговаривает, а не с полковником автоколонны.
  - Ты отказываешься от долга?
  Тон бога вроде не изменился, но я бы не стал успокаиваться таким. Сто процентов после такого уточнения пойдут последствия.
  - От долга - нет, - Ганнибал остался равнодушным. - От службы - да. Служить ради награды, которая не нужна - что может быть глупее?
  Точно кремень мужик. Глыба.
  - Что же тебе нужно? - ещё раз уточнил Баал. - Я дам тебе годы жизни.
  - Мне не нужна жизнь - в ней нет никакого смысла. Если нет продолжения - какая разница, сколько прожил?
  На этот раз пауза затянулась. Видать, не так много у Баала рычагов влияния на строптивца.
  - Я верну тебе смысл, - наконец сказал он. - Я верну её. Достойна ли такая награда твоей службы?
  - Нет, - после заминки ответил Ганнибал. - Ты берёшь там, где не клал, мой господин, поднимаешь то, что не ронял, и раздаёшь овец соседа. Наградишь меня, а мой долг падёт на неё?
  - Не будет долга ни на ней, ни на тебе. С возвращением Танит ты и твоя жена будете свободны ото всех обязательств и долгов предо мной и в том я даю тебе своё слово!
  - Хороши и сладки твои обещания, мой господин. Сердце моё ликует и рвётся из груди от одной мысли хоть раз ещё увидеть мою Имильке... Но я повторю свой ответ: нет.
  - Что ещё? - вот теперь Баал рявкнул по настоящему. Это было как ураганный порыв под раскат грома. Если бы я был там во плоти, могло и в буквальном смысле слова с горшка сдуть. - Ты испытываешь моё терпение! Не боишься моего гнева?
  - Сколько песка ветра пустынь смели с барханов со времени моей смерти? - Ганнибал, видимо, решил гнуть свою линию до упора. - Сколько сотен раз деревья потеряли листву и вновь покрылись цветами? Сколько поколений вышедших из материнского лона пеплом ушли в землю за тот миг, когда я закрыл глаза, приняв яд, и открыл их здесь? В этот миг уместилось многое, что произошло под луной, но там не было места ни моей радости, ни моей печали, ни страху перед твоим гневом. Боялся ли я твоего гнева ранее? Ты давно уже покарал меня. Так буду ли я бояться ныне? Какую кару ты придумаешь мне?
  - Разве о каре я говорил? Разве не награду предлагаю я тебе?
  - Для меня не было и не будет большей награды, мой господин. Но сам посуди: ты предлагаешь мне, старику, вернуть молодую жену в пору её цветения. Каково будет ей видеть меня? Какая радость будет юной деве рядом с немощным стариком? А если не будет радости ей, то какая радость будет мне? Разве ты не знаешь, что в любви радость черпается только лишь из сердца любимой и пока не наполнишь счастьем её душу - не наполнится и твоя. Разве для того, чтобы увидеть боль в глазах Танит хочешь ты вернуть её? Вот поэтому я говорю тебе, что такая награда не нужна мне. Имильке уже не ведает ни боли, ни печали. Вся боль ушла мне, пусть мне и останется.
  Долгое время я слышал только шелест ветра в траве да неясный отдалённый гул неизвестного происхождения.
  - Я верну тебе молодость, - относительно тихо сказал бог. Зуб даю: он при этом задумчиво кивнул. - Но знай: всему есть цена.
  - Какова же моя? - поинтересовался Ганнибал. Он пытался оставить голос тем же равнодушным, но получилось не совсем. Голос дрогнул, словно старик гнал от себя малейшую надежду.
  - Вернётся только Имильке, - с нотками мстительности заявил Баал. - Одна. Хамилькара ты отдаёшь мне навсегда.
  - Молех? - с сомнением спросил Ганнибал. - Не поздно ли? Он уже давно не младенец.
  - Так ты согласен? - не стал отвечать Баал.
  - Да, - решился Ганнибал. - Дети у нас ещё будут. Я согласен на такую цену. Я буду служить тебе и помогать обитателю Кетер, пока Танит не вернётся к тебе. После этого ты вернёшь мне молодость и Имильке.
  - Да будет так, - быстро подвёл итог бог. - А теперь иди и жди. Он призовёт тебя, когда я позволю.
  
  Стало тихо. Темнота, в которой я находился, более не разбавлялась никакими звуками. Ганнибал, видимо, куда-то изчез. Зря, кстати, он так легко согласился на предложенные условия. Кажется, я знаю, почему так злорадствовал Баал. А старому карфагенянину следовало бы быть последовательным, раз уж подозревал своего бога в пакостности. Ну в самом деле: разве могло это быть настоящей ценой для язычника, изначально готового принести первенца в жертву? Да, ребёнок уже далеко не младенец, так Ганнибал его никогда и не видел, чтобы вдруг отцовские чувства взыграли. А вот Имильке - другое дело. Она и сразу после родов-то на такое не была готова, а уж растив сына несколько лет - так и вообще. Боюсь, что настоящую цену Ганнибал заплатит тогда, когда Имильке узнает о его выборе. Что он мог вернуть сына к жизни, но не стал. И на что он жизнь сына променял - на свою молодость. Не позавидуешь мужику. И ведь думал он, что Баал уже никак не сможет сделать его жизнь хуже. Наивный. Если бог не может - всегда ведь ещё есть женщина.
  
  - Давай уже открывай глаза, - прервал мои размышления Баал. - Хватит валяться.
  Голос его был не такой, каким он общался с Ганнибалом. Всё ещё рычащий и грозный, он всё же был ближе к полковнику, чем к верховному божеству. Но кочевряжиться и качать права, как это делал Ханноба"ал Барка, я не стал. Бог всё-таки, какой бы там ни был. Мало ли? Мне всё ещё есть, что терять.
  Баал удобно устроился на троне и с высоты насмешливо глядел на меня. Я перешёл из лежачего положения в сидячее. Что было делать дальше - вставать или нет - было не ясно. Встать - и что дальше? Стоять по стойке "смирно" и внимать ценным указаниям, или переминаться с ноги на ногу, словно двоечник в кабинете директора? Кланяться? Глупо выглядеть не хотелось. Я выбрал вариант сидеть дальше, только устроил ноги крест-накрест, как Салах умеет сидеть.
  Баал оказался монументального сложения дедом, бородатым по самые глаза. Над глазами нависали кустистые бровищи, а над ними - высокая тиара из то ли золотых, то ли бронзовых перьев. Впрочем - о чём это я? Бог ведь. Какая, к чертям, бронза? Нос древнего существа большой, округлой каплей свисал из разросшейся на широком лице лохматой волосни. И ещё был Баал насквозь рыжим, как на картинке. Одет верховный бог финикийцев был во что-то оранжевое, почти красное, в складку, и длиной до ступней. Выпирающие из-под подола этой ночнушки ступни были чудовищных размеров. Непропорционально огромные были ступни, даже с учётом его габаритов - гигантские. Словом, божественные. Руки, в отличие от ступней, были да, мощные, но вполне пропорциональные и покоились на украшенных какими-то крылатыми тварями подлокотниках кресла. То есть, трона, конечно же. Трон, нарушая мои представления о мироустройстве, висел за пределами террасы. Близко к краю, но за. Прямо в воздухе.
  - Ты ведь уже знаешь, кто я, так ведь? - вопросом встретил он мой переход в более-менее вертикальное положение.
  - Баал, ваше величество.
  Баал расхохотался. Я и сам не понял, откуда у меня это "величество" взялось. Глупо как-то получилось. Баал ржал смачно, с удовольствием, до слёз, вытирая глаза тылом ладони.
  - Это ты хорошо сказал, - всё ещё похохатывая сказал он через примерно минуту. - Хоть и не понял ничего, да?
  - Э-э...
  - Да не старайся, смертный... Хотя в твоём случае, конечно... Ну, да ладно. Так вот: Баал - это не имя. Баал - значит "повелитель", или "господин". Имя же мне - Хаман. Баал-Хаман - так звали меня на просторах под властью Кхарт-Хэдашта, которого более нет. На берегах семиглавой змеи Лийaтану, ныне пустынных, меня называли Баал-Зевуль, а дальше на восток, меж великих рек, величественные храмы в мою честь, от которых остались лишь поросшие колючками едва приметные холмы, называли храмами Владыки Хадду.
  - У меня стольких имён нет, - кивнул я на всё перечисленное. - Меня Ружеро зовут.
  - Не прибедняйся, - оборвал меня бог. - У тебя имён тоже достаточно.
  - Только я их не знаю, - признался я.
  - Ну, ещё как минимум одно-то ты знаешь. Но это не важно...
  - А вы знаете?
  - Что? А, имена... Нет. Мне это без надобности. Мне бы свои запомнить.
  Жаль. Надежда умерла, не успев родиться. И какой же он после этого верховный бог? С другой стороны, где тот Карфаген теперь...
  - А мне как вас называть?
  - Так и зови, как назвал. Все мои прежние имена исчезли вместе с народами, их знающими. Впрочем, не мне обижаться. Из всех нас остался в силе только Яхве. Кто сейчас помнит о нашем отце Илу? Кто помнит моих врагов Ямма и Мота, которых сокрушили мы с моей сестрой Анат? Кто помнит Анат? У меня хоть что-то ещё осталось, спасибо тому же Яхве и его жрецам. Не забывают старика.
  - Как же вы будете возвращать жену Ганнибалу? Если я правильно понял, теперь остался только один бог, да?
  - Кому? А, Ханноба`алу. Да верну уж как-нибудь. С чего ты взял, что Яхве один остался? Или тебе мало было встречи с Дианой и Персефоной?
  - А откуда вы?...
  - От Дианы на тебе метка была. Скорее всего, эта файлах поставила, что тут всех поубивала, - он мотнул головой в сторону. Я только тут сподобился оглядеться. И пожалел, что не видел самого побоища, а только последствия: россыпь трупов в живописных позах. Большинство со следами травматической ампутации хоть чего-нибудь, от части конечности, до головы. Головы в результате перепутались, и теперь хрен их разберёт, где чья. Феда знатно повеселилась. Смерть в результате несчастного случая - такой вот мой им посмертный эпикриз. Феду ведь счастливым случаем никак не назовёшь. Самый что ни на есть несчастный с пацанами случился случай. Эта бешеная девка и так-то была несовместима с жизнью, а тут на неё и её волков наверняка ещё мужики какие-то напали. А она, вот сто процентов, ещё и феминистка до мозга костей.
  - Она бы и тебя убила, - пояснил Баал, - да я не дал. А вот метку вполне могла наложить, если раньше не было.
  - Что за метка? - хмуро поинтересовался я.
  - Понятно, что. Сам, что-ли, не догадываешься? Чтобы всегда тебя найти, если понадобишься.
  - Ага, - кивнул я. Догадывался, разумеется. Просто уточнил. - Или наоборот: не понадоблюсь.
  - Или наоборот, - охотно согласился бог. - Ну, метку я снял. На всякий случай.
  - Вот так прям на всякий?
  - Ну, ладно. Не на всякий. Зачем мне, чтобы в мои дела эта сука лезла?
  - Не дружите с ней?
  - Как ты быстро догадался! - ехидно восхитился Баал. - Не дуйся. Расскажу тебе кое что, а то совсем ты никакой. Сначала про тебя. Но тут я мало знаю. Ты - обитатель Кетер и... собственно, всё.
  - Что за Кетер хоть такой?
  - Я откуда знаю? Кетер - твой мир, не мой.
  - Вот ведь... А это тогда что за мир?
  - Это - Даат.
  - Вот, блин, сейчас всё ясно стало. А ещё есть?
  - Есть. Та, кто тебя забрала из Кетер и перенесла в Даат, сама из мира Тиферет. Сразу тебе скажу: я не знаю, как она это сделала. Никто из богов Даат такого не может и вернуть тебя назад не сумеет. Даже Яхве.
  - Да я обратно не очень-то и спешу. Дело не в этом. Просто понять это всё... трудно. Миры какие-то...
  - Так это ещё не всё. За Тиферет есть ещё мир, или миры, но я даже имён их не знаю. Так вот. Вполне возможно, что и из них тут кто-то есть.
  - Ну, а я-то тут причём, а? Что в меня-то упёрлось?
  - А тут самое интересное. Ты заметил, что происходит, когда ты умираешь?
  - Ещё бы не заметить!
  - И?
  - Что - "и"?
  - Мир возвращается в прошлое вместе с тобой, да?
  - Ну.
  - Не слишком ли великая сила для простого смер... Хм. Для какого-то человечишки? Не задумывался?
  - Не в таком ракурсе. Задумывался, куда деваются все, когда я умираю. Ведь всё начинается сначала для всех, а это абсурд. Такого не может быть. Значит, я попадаю куда-то в похожий, но другой мир.
  - Нет. Никуда из Даата ты не деваешься и весь Даат действительно уходит за тобой в прошлое.
  - Но как? Такого не может быть! Тысячи... нет, миллионы людей! Годы памяти, событий... да даже мёртвые, получается, воскресают!
  - Осознал масштаб, да? Так это ещё не всё. Про богов вспомни.
  - А что с богами?
  - Боги, получается, пред тобой тоже бессильны. А мы такого не любим. Но тут есть нюанс.
  - Ну?
  - Будь повежливее. Я - бог, всё-таки.
  - Извините.
  - Да ничего. Просто не забывай. Так вот. С Даат соединены не только Кетер и Тиферет. Там сложно всё, для простоты скажу: есть близкие, соединённые пространства, тоже практически миры, где мы обитаем, когда не проявляемся в Даат. И когда ты умираешь, те, кто был, на своё несчастье, проявлен в Даат - уходят с тобой, а кто находился, например, в Гебурах, там и остаётся. Это колоссальное преимущество сохранившего память и знание перед тем, кто их потерял. Так что находиться в этом мире стало для богов смертельно опасно. Из-за тебя, мой друг. Из-за тебя.
  Баал многозначительно замолчал, лыбясь на меня. Мне было не до смеха. Глубина и ширина жопы была видна издалека и невооружённым глазом. Лила, сука... Но зачем?
  - А та, что меня, хм, перенесла... Она - не богиня?
  - Нет.
  Ну, хоть тут не сбрехала.
  - Она сильнее местных богов, - добавил Баал. - То есть, не всех, но сильнее старых - точно.
  Ну, блин, успокоил. Сильнее богов... Твою мать! А Инфаньяти тогда кто?
  - Кто же она тогда такая?
  - Я же сказал - она из Тиферет.
  - Я не знаю, что это значит.
  - Тиферет - это мир над Даат, так же, как Даат - над Кетер. Можно сказать, вышестоящий мир создаёт нижестоящий. Слыхал про Бога-творца? У каждого мира такой есть, и каждый Творец - из мира "над". Ну, или творцы. Я не знаю, сколько их, один, или несколько. Скорее всего - несколько.
  То есть, если оно так, то Лила не просто не из моего мира, она даже не из этого, а вообще как минимум через ступеньку выше.
  - А что там было про старых богов? Есть какие-то новые?
  - Есть. Диана как раз одна из них.
  - А Кора?
  - Персефона - нет. Она из наших.
  - А чем вы отличаетесь?
  - Тут, мой друг, мы приближаемся к тому пределу, за который вход уже платный.
  Ну, то, что вход рубль, а выход - два, я ещё полчаса назад понял. Баал подтвердил, что да, ему действительно нужно будет, чтобы я вернул его Танит. Вернее, помог ей "проявиться" в Даат, а дальше уж он сам. Радости от необходимости возвращать ещё одно божественное существо я никакой не испытывал. Мне Загрея мало? Сомневаюсь, что этa пассия Баала намного лучше. Как бы мне до МЧС дозвониться, чтобы на них этот головняк скинуть? Почему Танит тут проявиться не может, он не знал. В их "соединённых пространствах", где они обычно тусуются, её тоже нет, но зато есть явственные следы её присутствия.
  - Словно она только что ушла, понимаешь? - делился Баал своей печалью. - Я не могу этого понять и не могу объяснить. Она словно всегда рядом, близко, но... словно воспоминание, которое никак не ухватить. Словно я спал с ней в одной постели, встал, а её нет. Исчезла, как только я открыл глаза.
  - И как мне её найти?
  - Не знаю.
  - Тогда почему я?
  - Боги не могут исчезнуть просто так. Я чую - это дело рук тварей Тиферет. Теперь понял?
  Понял, чего не понять? Лила - как раз и есть та самая тварь. И ей что-то от меня надо. Мне с ней по любому ещё дела иметь. Вот чего мне не понять, так это того, я-то что могу, если она даже местных богов сильнее? Какое-такое у меня на неё может быть влияние?
  Ответа на этот вопрос Баал тоже не имел. По-моему, он цеплялся за соломинку. Мне так показалось, когда он рассказал, что когда-то были боги, обычные, нормальные боги. Миров не создавали, звёзд с неба не хватали, владели себе кое-какими силами и стихиями, или, там, территориями, бессмертными, ясен перец, были (хотя оказалось, что не такими уж), сверхъестественное творили (в основном безобразия), жрали как боги, сношались, как кролики. Но было и "но": у них были обязанности. У каждого по специальности. Например, в качестве бога грозы, он несколько раз в месяц устраивал бури в пустыне. В другой местности, уже как бог плодородия, обеспечивал урожаи и надои. Почему они были, эти обязанности, и почему их надо было выполнять? На этот вопрос Баал тупо завис, глядя на меня опустевшими глазами несколько секунд. Потом у него что-то перезапустилось и он признался, что никогда и никто из них, богов, над этим не думал. Просто так было. Даже отец богов, Илу, никогда своей работой не манкировал. А вот за пределами рабочего времени они могли делать, что хотели. Баал, например, метил на место царя богов и даже с братьями Яммом и Мотом сцепился, вопреки воле Илу. Ямма он умудрился убить, а вот Мота, бога смерти, убить не удалось. Сожрал его Мот. Но тогда вмешалась Анат, и, короче, понеслась тачанка по буеракам, пулемёт строчит. С Мотом, правда, удалось не так давно помириться. Тут я понял, кто именно услугу Ганнибалу на самом деле оказывать будет. Баал и тут схитрил. Впрочем, договорился же? Ладно. Вобщем, потом всё изменилось. Появились другие боги. Они почти ничем не отличались от старых, но только плевать они хотели на стандарты божественного поведения и никаких обязанностей не признавали. Сначала они были не сильны, но сила их росла и это тоже было неправильно, ибо с божественностью всё просто: ты или бог, от макушки до отпечатков пальцев, со всеми полагающимися по рождению силами, либо ты так, пупырышек на члене. Никогда никакому полубогу не стать богом. Только родиться. Никогда божественных сил не может стать больше или меньше. Ибо это - изначальная и незыблемая константа. Но новые боги богами именно становились, а не рождались.
  - Вы думаете, - уточнил я. - богами становятся твари Тиферет?
  - Не знаю, - чуть приподнял ладони Баал. - Может быть. А может быть, и те, кто выше них.
  Прекрасно, подумал я, а разбираться с проблемой, с которой даже боги ссут связываться, должен я, из самого нижнего мира.
  - Кстати, - вспомнил вдруг я. - А что значит, что у меня нет какого-то гения? Так эта Феда Иродии говорила про меня.
  - А у тебя его и нет. Ты же из Кетер. Гений - сущность верхнего мира, воплощённая в носителе в мире нижнем.
  - Не очень понял.
  - Ну, что непонятного? Ты - это ты, и никто больше. Ничем не отличаешься от людей Даат. Разве что те умирают навсегда, а ты - нет. Ты возродишься в прошлом, утянув туда весь мир. Но есть те, кто выглядит так же, как ты или любой другой, но знаешь, что будет, если он умрёт? Время не сдвинется назад, но он всё равно вернётся в Даат. Причём в царстве Мота его никогда не увидят. Потому, что гений - бессмертен. На самом деле, именно он и есть настоящий, а тело - только оболочка. Видишь эти тела? Думаешь, они мертвы? Вовсе нет. Они все имели гениев и сейчас где-то в своём мире они спокойно занимаются своими делами или уже вернулись к нам.
  - Так получается, они тоже - твари Тиферет?
  - Может быть. Я не знаю, но скорее всего - да.
  - И как же их достать?
  - Никак. Мир за гранью - недоступен. Они видят нас, но мы, даже боги, старые боги, не видим их и не знаем, что там. Попасть в верхний мир из нижнего - невозможно. Совсем. Более невозможно, чем рыбе доплыть то Луны.
  
  Я невольно оглядел трупы. Твари Тиферет. Земляки Лилы. И что же вам было надо от меня? Явно не то, что Лиле. И какую цепочку вы хотели отследить, когда я возрожусь? Я помнил одно имя, которое они упомянули, и это имя было мне знакомо по моему сновидению: Брамс. Про него говорила невидимая Оля своему шефу. Единственный Брамс, про которого я что-то знал, был то ли Иоганном, то ли Себастьяном, то ли ещё каким-то композитором, но этот был явно не им, а чьим-то партнёром. Видать, не очень желанным. Не к Лиле ли цепочка?
  Я не хотел быть цепочкой.
  А больше всего я не хотел быть звеном этой цепочки, которое захотят удалить.
  
  И ещё у меня был вопрос: если из нижнего мира невозможно попасть в верхний, то как же попал я?
  
  
  
  xv
  
  [Год 1264, Март]
  
  
  Если день не задался - тебе повезло!
  -- Anabel Gonzalez. "Lo Bueno De Tener Un Mal Dia"
  
  
  Дорогая мамочка, у меня нет времени гонять ослов по оливковым рощам. Я запустил в него книжкой по истории христианства. Что, по-твоему, я еще мог сделать?
  -- Джералд Даррелл. "Моя семья и другие животные".
  
  
  
  
  Лагерь не спал. Шум, поднятый Федой в процессе избавления своей персоны - а заодно и в остальном в целом неплохой планеты - от общества назойливых мужчин кого-то разбудил; тот поднял ещё кого-то, тот - следующего, и так далее. Тревоги пока не было, поскольку даже спросонок было ясно, что на лагерь никто не нападает, а проверка табуна показала, что и там всё спокойно, но скоро решатся разбудить экс-султана, а тот, как опытный командир, тут же распорядится отправить дозоры по окрестностям. Ибо что за командир без оперативной тактической обстановки? Чучело он соломенное и позор Красной армии, а не командир. Тем более султан.
  - Гвидо, - легонько потормошил я закутавшегося с головой парня, - вставай! Да проснись ты, блин!
  - Чего? Что? - Гвидо, наконец, скинул плащ с головы и заозирался. - Ружеро? Что случилось? Ты чего не спишь?
  - Тихо ты, не ори так. Мне помощь твоя нужна. Срочно.
  - Чего? Сейчас?
  - Да.
  - А чего не утром? Утром нельзя?
  - Гвидо, какая буква в слове "срочно" тебе непонятна? Вставай, пошли.
  Я развернулся и отправился обратно к террасе, уверенный, что Гвидо не завалится обратно спать, а уже идёт за мной.
  - Вот, - показал я ему на побоище, когда мы пришли. - Надо по-быстрому тут убрать пока никто не увидел. Боюсь, один я не успею.
  Это был факт. Парень я для своего возраста весьма неслабый, но не в этом дело. Разовое усилие у меня будь здоров какое может быть. С выносливостью вот беда. Когда-нибудь я её раскачаю так, что вокруг земли вперёд Филеаса Фогга и его воздушного шара оббежать смогу, на ходу раздавая подзатыльники, но пока, как хладнокровной игуане, хватает только либо на долго, но медленно и слабо (сравнительно с монстрами типа мессера ди Тавольи, да и того же сволочного князя), либо на быстро и сильно, но недолго (относительно желаемого). И жратвы мне потом требуется больше, чем остальным нормальным людям. Задействовав все свои возможности, я тут бы, конечно, враз убрался, ещё и на покурить бы полчасика осталось. Но вот потом утренней кормёжки на восполнение калорий не хватило бы - это точно. Потом следующей, чтобы покрыть очередную недостачу, и так далее. И остался бы дефицит на всё время похода, а там могут быть неожиданности... Впрочем, вот она, одна, уже стряслась. И вот оно мне надо такие риски? Поднять Выносливость в критический момент для восстановления энергии мне уже всё, не светит - спасибо Боцу-футболисту и пославшему его Брамсу, сукам. Пусть лучше Гвидо мне поможет. Друг он мне или Медичи?
  
  Гвидо, выйдя на свет и обнаружив, куда я его привёл, сделал то, чего я в реальной жизни никогда раньше не видел, а думал, что это - художественная гипербола: он выпучил глаза, словно их изнутри выперло, и натурально уронил челюсть, да так и застыл, статуей эндемического зоба с открытым ртом.
  - А что здесь было-то, а? - пробормотал он, когда я, наконец, сумел привести его в чувство, дёрнув за ухо.
  - Мне вот тоже интересно, - раздался сзади противный голос. - Что это такое здесь было, а, мессер Ружеро?
  Беда, твою мать, никогда не приходит одна. А иногда вместе с ней может припереться старик Виллардуэн. Вот чего он ко мне прицепился, а? Крался за нами, будто знал. Ему заняться нечем? Хорошо, заняться ему нечем, это да. Но он же ведь тупо пленник, пусть и без наручников! Какая тебе, спрашивается, нахрен разница, кто куда пошёл, да по каким делам? Едешь себе в дальний путь, и едь, думай о бренности своего бытия, не лезь не в своё дело. Так ведь нет!
  - Разве не видите, ваше сиятельство? Здесь была битва, - спокойно, не оборачиваясь, ответил я.
  - Да уж вижу, - старик вышел на террасу, оглядывая трупы. - Не слепой.
  - А как ты тут- то? Ты что, тоже? Да? - ошалело бормотал Гвидо.
  - Что "да"? Случайно я на это наткнулся.
  - Кто с кем бился-то? - потянул он меня за рукав. Я невольно поморщился. Если б этот засранец не спал так крепко, а проснулся со всеми, чтобы я мог его по-тихому отвести в сторонку, зловредный князь не заметил бы и не увязался следом.
  - Откуда я знаю? - буркнул я в ответ.
  - А что это вы, мессер Ружеро, - поинтересовался оный князь, обходя террасу и приглядываясь к некоторым телам, - решили по-быстрому избавиться от трупов, пока никто не видел? А? Если уж, как говорите, случайно наткнулись?
  - На то у меня есть свои причины, - набычился я. Князь на это только хмыкнул и присел у одного из тел, рассматривая внимательнее.
  - Надо же, - вынес он вердикт и подошёл ко мне, разглядывая уже меня, причём напоследок бесцеремонно резким движением развернул меня к себе спиной. Я дёрнулся было, но он, пока не закончил, на мои трепыхания внимания никакого не обращал. Яркая луна давала достаточно света для подробного осмотра.
  - М-да, - протянул он, отпуская меня. - А на самòм - ни капельки крови... Что бы тут ни случилось, вы, мессер Ружеро, в этом участия не принимали.
  - Ну, так а я что сказал?
  - Я и не сомневался, - перешёл князь на иной тон, - что ты только и способен прятаться за углом, если дело дошло до хорошей драки. Но вот видеть ты видел, и потому я спрашиваю: во-первых, что здесь было и кто были эти люди, и во-вторых, почему ты хотел спрятать их трупы, пока никто не нашёл?
  Вопросы, конечно, закономерные и даже уместные. Вот только задавал их неуместный человек. Какой бы он вопрос ни задал, даже если бы просто "как дела", мне всегда, почему-то, хотелось ему только выбить зубы, причём так, чтобы местом его последней прописки стал городской морг.
  - Что было - и так понятно, - я позволил себе в голосе изрядную порцию раздражения. - А вот кто это, и почему - могу только строить догадки, поскольку знаю не многим больше вашего.
  - Давай по порядку, - князь уставился мне в глаза. - С какого момента ты здесь был и почему вообще?
  - Потому, что холодно мне было, - ни на грамм не соврал я. - Пошёл искать место потеплее, без ветра, чтобы костёр развести...
  - Из лагеря почему ушёл? - перебил князь.
  - Чтобы не будить никого. Завтра переход длинный. Если мне не спится, это не значит, что все остальные тоже должны завтра носами клевать.
  - Дальше что?
  - Дальше пошёл через холм, - продолжил я говорить чистую правду, - но там колючки. Пришлось искать обход. Подошёл сюда - вдруг слышу шум, словно группа людей крадётся. Я затих, потом постарался подобраться поближе. Места тут должны быть спокойными, но мало ли?
  - Почему сразу не вернулся в лагерь и не поднял тревогу?
  - А что бы я сказал? Шорох слышал? Я ж не видел ничего. Вот и решил заглянуть туда. А там люди, много. Больше десятка. Собрались, обсуждают что-то.
  - О чём говорили?
  - Не услышал. Я решил подождать. Вдруг вот отсюда - вот, тут выступ, видите? - выскочили другие. Тут же все выхватили оружие и начали сражаться. Вот и всё. Когда всё утихло, я глянул, ну и... сами видите. Я пошёл в лагерь за Гвидо. Дальше сами знаете.
  - Допустим, - князь отцепил от меня свои зенки и снова оглядел террасу, подошёл к тому месту, на которое я указал, осмотрелся там, вернулся, продолжил оглядываться. - Отвечай на второй вопрос.
  - Какой? А! Убрать хотел, чтобы сиятельный Изз ад-Дин не узнал.
  Взгляд князя метнулся обратно ко мне так быстро, словно он мне в глаз заточку воткнул.
  - Почему?
  Дотошный какой. И послать его нельзя, и, продолжая отвечать хоть что-то в принципе, я изрядно перед ним опускаюсь и попадаю в зависимость. Не отчётливую, не обозначенную границами, но тем не менее.
  - Мне показалось, что первые, которые, возможно - возможно! - хотели напасть, были местные, то есть, получается, из Дакибисы. А вот вторые... Не знаю.
  - Почему решил, что из Дакибисы?
  - Не знаю. Нет ответа. Так показалось. Возможно, потому, что они как-то по-хозяйски себя тут чувствовали, спокойно, расслабленно. Вот, место это знали... Не знаю, вобщем.
  - Вторые тоже про это место знали.
  - Ну, те могли следить за первыми. Даже наверняка так и было, ведь напали внезапно.
  - Допустим. И что из этого?
  - Понимаете, князь, Дакибиса [современный Джебзе (Гебзе)] - имперский город. Всего в дне пути от столицы... от самого императора.
  Тут я многозначительно замолчал. Старик долго и пристально смотрел на меня, изредка моргая, затем задумчиво протянул:
  - Вон оно как. Ну... может быть. А если первые как раз не собирались напасть?
  - Не знаю. Мне, в данном случае, всё равно, кто хотел, а кто не хотел.
  - Ну-ка, ну-ка?
  - Видите ли, князь, нам, фирентийцам, нужно лишь одно: китайская соль. Мы не собирались вмешиваться в местную политику, а уж тем более воевать на чужой земле. Мы просто приехали закупиться солью. Но так уж получилось, что нам поставили некие условия...
  - Помочь вернуть Кей-Кавусу трон?
  - Ну, вот видите. Вы сами всё знаете. Так уж вышло, что главным в этом деле, несмотря на мой возраст, мой господин поставил меня. Ну, не во всех вопросах, сами понимаете...
  - Понимаю. Продолжай.
  - Так вот. Мне просто не нужны никакие задержки. Если сейчас сиятельный узнает о нападении... или пусть даже о наблюдении за ним - ибо за кем же ещё могли прийти эти люди, не за мной же? - а тем более о сражении близ его лагеря, то, боюсь, наш поход может и отложиться, а то и вовсе отмениться. И нам придётся задержаться на какое-то - может статься, долгое - время. Чего мне бы очень не хотелось. У моего господина своих проблем хватает, а вот лишнего времени нет.
  
  Трупы мы успели скинуть с террасы, так что заявившиеся сюда вскоре бойцы, числом пять, никого, кроме нас, не нашли. А лужи крови, присыпанные пылью, ночью, даже под яркой луной, обнаружить трудно. Ведь ни красного, ни зелёного цвета в лунном свете не существует, это ляпы операторов в кино. Кстати, когда я говорю "мы скинули", то понятно, что это не включает князя, который просто постоял в сторонке, пока мы с Гвидо пыхтели. Но успели - и ладно.
  Почему старый князь остался с нами, почему не ушёл обратно в лагерь, почему молчаливо помог мне, не став трепаться об увиденном - я не понял и подумал поначалу, что он просто выбрал среди всех его окружающих того, кому ему подгадить хотелось больше, а я, даже во всём своём великолепии, в этом списке был у него не на первом месте. О чём ему и намекнул со всей возможной ехидностью, на которую был способен. Ну, без того, чтобы отправиться с обрыва вслед за трупами, естественно. Учитывал такую вероятность. Но князь меня удивил внезапной откровенностью и заставил призадуматься:
  - Неплохо размышляешь для безмозглого щенка, - соизволил объяснить он свои мотивы. - Только опыта не хватает. Твои предположения глупы, как и выводы. Хотя, как ни странно, и привели к правильному решению. Бывший султан не станет задерживаться сколько бы трупов тут не обнаружилось - зачем бы? - а наоборот, только поторопится. Только нам с тобой тогда из этого похода возврата уже не будет. Поэтому лучше ему действительно оставаться в неведении.
  
  Суета, увы, к утру не улеглась. Экс-султана суматоха всё-таки разбудила и дальше уже он никому спать не давал. Поэтому снялись и ушли чуть свет, наскоро покидав в желудки у кого что было. Так и не удалось мне покемарить даже чуток.
  
  Наши держались наособицу, но в походе хочешь-не хочешь, а включаешься в общий ритм и распорядок. В том числе и в порядок подчинения. Отряд имперской гвардии был больше султанского почти в два раза, но бёлюк-баши байрака султанской стражи имперскому кентарху иканатов не подчинялся. К тому же сельджуки были этнически монолитны, в то время как за вытянутыми треугольными щитами иканатов, разрисованных в чёрно-белую ёлочку, можно было найти, я думаю, кого угодно, от того же сельджука до славянина или сакса. Мессер ди Тавольи тоже никому кроме Изз ад-Дина подчиняться не собирался. Да и тот, в принципе, мог только попросить. Но общее руководство лежало именно на будущем (если повезёт) султане и когда он скомандовал сворачивать лагерь, никто не спорил.
  
  Так мы и передвигались, меняя одну географическую локацию на другую, постепенно удаляясь от великой столицы Восточного Рима, от явления богов и от их скромных просьб, неделикатно облачённых в форму категорических приказов, от дворцовых игрищ сильных мира сего, и от мест недавних неприятностей. Впрочем, меня перемена мест никак не утешала, поскольку я ещё со школы знал: сумма не изменится. То есть, как меня раз нашли, так и второй найдут. Баал снял метку? Честь ему и хвала, только вот Феда уже потом, после появления Боца и товарищей из веточки выдулась. Возможно, конечно, что метка и раньше стояла, ещё со встречи с Дианой. Но тут тогда есть логическая яма: за те полгода, что я сидел в Италии, Диана при наличии этой метки могла меня сто раз на дню на ноль помножить, если бы хотела. И Иродия тоже. Или Лила, если метка была её. И даже Инфаньяти, если он действительно мне враг, со слов Лилы. Но нашли здесь. Сначала в городе, теперь вот тут. На базаре меня взяли и здесь тоже подкараулили. И там, и тут - Бернар в наличии. Он - единственное, что изменилось в моём окружении со времени отплытия из Генуи. Ну, это если не считать Салаха, экс-султана, и императора с его братцем-кроликом, подкатывающим к Фионке. Но ни один из них меня "случайно" на улице не встретил. Откуда этот казачок ко мне заслан - непонятно, но интересы его хозяев лежат в иной плоскости. Вопрос, получается, не только и не столько кто меня ищет и как находит, но и зачем.
  Лиле нужно, чтобы я склепал Фаринате вундервафлю, которая (в единственном экземпляре) даже в этом дремучем веке и на одно-то единственное сражение кардинального влияния оказать не сможет, не говоря уже о ходе всей войны. То есть, с точки зрения оказания практической помощи одной из сторон конфликта - гибеллинам - полная ерунда, господа. А ведь Лила - вовсе не дура. Она - тварь Тиферет (как минимум, а то и кто повыше), не будем забывать. Это вовсе не обязательно аттестат запредельного IQ, но то, что местные тёрки ей по барабану - так наверняка. Поэтому и интерес её не в выигрыше гибеллинов, получается. Но вундервафлю я им сделать, тем не менее, должен, вот кровь из носу. И где здесь логика? А она, я уверен, есть. И это - лишнее подтверждение, что я - вундервафля такая же одноразовая и после использования по назначению буду своевременно смыт в унитазе, как только всё вскроется. А как тут не вскрыться, если в тринадцатом веке на скучные местные разборки колхозников-имбецилов, натянувших на головы вёдра с прорезями и размахивающих вручную выкованными в сарае железяками, какой-то психованный несовершеннолетний мигрант подозрительной национальности вдруг выкатит реактивную систему залпового огня? Да и херакнет из неё на глазах у десятков тысяч свидетелей? Пострадавших, скорее всего, будет не так много, но офигеют-то все!
  Тут забавно наблюдать ещё то, что этого бадабума Лила никак не боится, а вот от магии меня отговаривала, чтобы не светил и не высовывался с нею. Совсем идиотом меня считает. Вот интересно, я - по её плану - хоть день после того, как мой многоствольный карамультук бабахнет, проживу?
  
  Привал сделали около полудня. И это было хорошо, потому, что я ещё был не настолько хорошим джигитом, чтобы спать в седле на ходу и каждые несколько минут просыпался от ощущения падения. Аркан, которым я постарался привязать себя за пояс к передней луке седла, падение замедлял, но совсем спасать от него - не спасал.
  На привале мессера ди Тавольи пригласили к сиятельному. Оказалось - из вежливости. Поговорили о дальнейшем пути, выслушали доклад разведчиков, уточнили важнейшее - про воду. В-общем, рутинное планирование похода, на котором присутствовали все "офицеры", которым рыцарь, безусловно, являлся по определению.
  
  Я нашёл сухое место, отвязался от коняки, и уснул ещё в падении на траву. Гвидо, тоже не выспавшийся, рухнул рядом. Разбудил нас лично мессер ди Тавольи. Мне показалось - всего через секунду, но лошади уже отдохнули, люди перекусили, и пора было продолжать набивать мозоли на задницах. Мы свой перекус проспали. С едой вообще было не очень. И ассортимент так себе, в основном сыр, вяленое мясо, да сухие, как пятка бомжа, пресные лепёшки, запиваемые угадай чем, и гарантий кормёжки - никаких. Каждый имел своё и своё же жрал. На ужин, разбившись группами по интересам, готовили горячее (прадедушку плова, я так понимаю) из чего придётся, но продуктами надо было скидываться. Хотя ладно - нам было проще. Провиантом в дорогу наш небольшой отряд обеспечил Салах и у нас на всех стол был общий, правда, только раз в день, на тот же ужин. Завтрак - остатки, а потом кто что в торбе припас. Доберёмся мы так куда географически - то бабушка надвое сказала, а вот в гости к прободной язве со всеми её прелестями - так наверняка.
  
  Третий день средневекового турне был самым мучительным: я был хронически голоден, хронически уставший от хронического же недосыпа (теплее не становилось, а спать на холоде я так и не научился), и боль от задницы - до которой и дотронуться-то было невозможно, а приходилось ведь сидеть! - стала разливаться по позвоночнику вверх, до самого затылка. И эта пытка длилась часами! Кроме того я был грязен, провонял конским потом, и у меня кончились мои самодельные, из дубового камбия, "зубные щётки". Но за этот день мы прошли через перевал и вышли в долину, в которой уютно устроился город. Адрианополис [современный Болу] был местечковой столицей - в буквальном, изначальном смысле провинциальным городом - и был он раза в три больше Дакибисы. Тут наш будущий султан решил сделать остановку на день. Причём не в поле, на травке, а в цивилизации. Размеры поселения предполагали достаточное количество свободных гостиничных мест, чтобы принять пару сотен агрессивных туристов. Впрочем, наверняка у части из них было где поселиться и без местных мотелей. Сам город, после Константинополя, меня не впечатлил. Да и не видел я его особо - Изз ад-Дин лично пригласил нас присоединиться к нему и мы, беспрепятственно пройдя городские ворота, минут через пятнадцать уже слезали с коней на обширном дворе чьего-то большого дома. Хозяин, степенного вида и обширного телосложения сельджук, с показной радостью приветствовал Кей-Кавуса и его гостей, и слуги нас быстро разместили. Не иначе, султан заранее связался с хозяином и договорился. Я был в таком состоянии, что меня ничто, кроме горячей воды, нормальной жрачки, и возможности нормально выспаться (обязательно кверху многострадальной жопой), не интересовало. Остальная часть войска устраивалась, я так понимаю, кто и где как мог. Как ещё в город такую банду запустили, интересно?
  Ночёвки получилось даже не две, а три. Причины нам не докладывали, да и предводителя мы не видели, но Бокка поделился соображениями, что задержка связана со сбором свежих разведданных и планированием дальнейшего передвижения: вскоре за Адрианополисом дорога поворачивала на девяносто градусов на юг и, петляя между гор, выходила из владений Восточного Рима. А каково будет турецкое гостеприимство - следовало уточнить заранее. Рыцари и князь Ахейи с такой версией согласились, и, стало быть, так оно и было. Мне было всё равно до причины. Главное - эти два дня и три ночи я провёл в основном в горизонтальном положении, выспался, отъелся, и у меня задница зажила. Скучно мне не было: прямо у конюшни я обнаружил связку тростника и занялся полезным делом. Вряд ли то, что у меня в конце концов стало получаться можно назвать свирелями, но оно дудело, за это капал опыт и рос навык, а что ещё мне нужно? А, ну да, деньги. Это да. Дудочки охотно раскупали на местном рынке, куда их не менее охотно сбывали приходящие слуги, за долю малую. А может и немалую. Не знаю. Но мне на меховую подстилку, торбу для еды, и саму еду, в том же виде сухофруктов, вяленого мяса, и сухих лепёшек, хватило. На самотёк своё дальнейшее походное существование я отныне пускать не собирался, а позаботиться обо мне, как оказалось, некому.
  Обзавёлся я и походной двухлитровой флягой, в которую залил крепко заваренного чая с лимоном и мёдом. Кинул туда ещё хорошо помытую серебряную монетку в качестве дополнительного презерватива. Голову мою теперь укутывал двойной сине-белый тюрбан. Удобная штука, как оказалось: и от рубящего удара может уберечь, и от жаркого солнца, и от холода, и перевязочный материал, если размотать. И вместо подушки работает.
  
  ***
  
  Если что и роднит тринадцатый век с двадцать первым, так это людские привычки. Вот уж что не меняется ни географически, ни темпорально, так это натура общечеловеческая. Правду говорят демократы про всеобщие ценности. Есть они. Только вот с конкретикой они маху дали. Жизнь человеческая, например, если правде в глаза, далеко не всегда, не везде, и не для всех хоть что-то стоила и стоит. Идея личной свободы, опять же, вопреки пропаганде, большую часть истории и на большей части суши, как была, так до сих пор и осталась абстракцией. Равенство... ну, тут вообще слов нет. Права - тоже самое. Вот честь и достоинство - тут как бы да, но оно и наоборот: сейчас, в тринадцатом веке, как раз и имеют значение и оберегаются куда более радикально, чем в судах века двадцать первого. Что там ещё среди непреходящих ценностей? Половое равноправие, права ребёнка, право гражданина на труд, на отдых, и на медицинскую помощь - такую непонятную чушь в лучшем случае слушать никто не будет. И это я, заметьте, ещё не упомянул фундаментальные права богатых на выдумку сексуальных меньшинств, которых простая и незамысловатая однополая любовь тоже больше уже не устраивает. Такой вот парадокс. И вот это вот самое отсутствие таких вечных и таких непреходящих ценностей в окружающей меня действительности как бы намекает на некоторую лукавинку в словах современных мне общественных деятелей. Уж и не знаю, чем она вызвана. Не иначе, излишней мечтательностью, наивностью и верой в чистое и светлое, характерной для большей части политической элиты. С другой стороны, оно и понятно: ведь это именно они изо всех сил толкают нас в светлое будущее. Кому, как не им знать все лучшие стороны человеческой натуры?
  Но это про ценности. А вот привычки те же. Бухать, например, по поводам. Или по случаю. Или просто так. По бабам таскаться, как только своей кольцо нацепил. Лезть в запертые двери, а потом обижаться. Или подглядывать. О, как мы любим подглядывать! И подслушивать тоже. Смотреть на трупы. Имеем такую странную привычку - как только где кто убился, так собираться и глазеть. Обсуждать подружек да и вообще всех, кого рядом нет. Мы вообще имеем привычку стесняться говорить правду в глаза. За глаза - другое дело. Ругать власти - это вообще святое. Правда, у властей есть привычка такое ограничивать. Где больше, где меньше - но всегда и везде. Если не прямыми репрессиями, так судами за клевету. Общество имеет привычку стремиться к хаосу, что оно имеет привычку называть свободой, а правительства - к тотальному контролю, что они имеют привычку называть порядком. Мы все имеем привычку мечтать о несбыточном и обещать невозможное, но как только дело доходит до дела - то лень. Или пофиг, оказывается. Или некогда. Или я вообще не это имел ввиду. Мы имеем привычку забывать своё зло, и помнить чужое. А ещё есть привычка привлекать самцов ярким опереньем, а самочек - гордой походкой и лихим чубом. Ну и шальным глазом, естественно, и оттопыренной губой. Имеем привычку орать, когда собираемся больше трёх, пить, что пьётся, бить, что бьётся, и верить тем, кто врёт. При этом страдают, как правило, непричастные. Короче, привычек много. Но меня из всех из них после трёх дней райского наслаждения напрягала одна вечная и неизменная общечеловеческая привычка подрываться в дальний путь ни свет ни заря. Причём заметьте - чем дальше в лес, тем раньше вставать. Ну, понятно, что поход. Понятно, что с утра надо. Но почему вообще в потёмках? Ну что этот лишний час может так кардинально решить? Мы ж ведь не на рыбалку, будь она проклята во веки веков всеми пророками и святыми угодниками, собрались! Что такое час в реальности современного путешествия? Ну, пять, ну, десять километров от силы. Стоит ли оно того? К тому же, если можно переться в потёмках утром, то почему нельзя то же самое, но вечером? Где логика? Да плевать всем на логику! Это, кстати, ещё одна человеческая привычка.
  
  На юг повернули сразу по выходу из города. О направлении не я догадался - об этом недовольно пробурчал ди Тавольи, проезжая мимо меня с кем-то из рыцарей. Турецкой географии, тем более нынешней, тем более Византийской, я даже приблизительно не знаю, так что мне совершенно побоку, где на юг поворачивать, но вот недовольство нашего командира мне было уже не безразлично. Его недовольство - это потенциальные неприятности всем нам. Да что - всем? Это мне неприятности потенциальные. Хотелось бы избежать. А для этого надо понимать суть проблемы. Да и надо, наверное, хоть какое-то представление получить, где мы географически находимся, и куда планируем попасть.
  Сразу поговорить не удалось. Дорога сузилась почти до тропы и резко пошла в холмы, запетляв по склонам и вершинам, словно сама отчаянно спасалась от неведомых преследователей. Ещё даже не рассвело, а мы уже были на такой высоте, что видели редкие огоньки в долине словно из-под облаков.
  Передвигаться можно было только колонной по трое, что наш сводный отряд и делал, занимая всю ширину проезжей части. Справа - ничем не огороженный крутой спуск, поросший чем попало, слева - крутой склон, тоже весь в неопрятной растительности. Возможности обгона не предусмотрено. Так что загодя занявшего место в голове колонны рыцаря я пока расспросить не мог, только когда на привал встанем. Тому, кто будет двигаться нам навстречу - не повезло конкретно. Впрочем, не похоже, чтобы этой дорогой часто пользовались: проезжая дорога может быть такой же узкой и в ямах, но не заваленной сухими ветками, которым, похоже, уже не один год.
  Сидеть в седле, к моему огромному удивлению и ещё большему счастью, оказалось уже не так мучительно. Если уж совсем честно, то вообще нормально: жопа не болела и чувствовала себя там вполне комфортно, словно и не выла белугой на всю вселенную несколько дней назад. Рядом с моим конякой мерным шагом передвигался транспорт Гвидо. Солнце всходило, тени скользили по нам, и прохладный ветерок обдувал наши лица, отгоняя сон, животные изредка перефыркивались о чём-то своём, конском, а Гвидо насел на меня со своим насущным. Легко предположить, что насущным у него на данный момент была Паола.
  - Гвидо, - перебил я его откровения. - А ты уверен, что мне всё это вот так уж надо знать?
  - Но... - растерялся недоросль. - Так ведь...
  Понятно. Он меня уже назначил на роль лепшего кореша, а лепшим корешам тут совсем не зазорно похвастаться всеми достоинствами своих подруг. В том числе и какие у подруг эти самые на ощупь, а те на вкус, и как она то, и как она это. И вообще, какая в Волге ширина, и какая в Волге глубина. И как я её и так, и этак, а ещё она даже вот так дала, представляешь? При этом я у неё первый!
  Когда этот половой гигант попробовал лично воспроизвести, как Паола стонала, мне реально пришлось сдерживаться, чтобы не засветить ему в торец. Вот и пришлось стоп-кран дёргать.
  - Мне плевать, как у вас там всё происходило, - соврал я: тельцу было двенадцать лет, уже проклюнулась какая-никакая эрекция, и плевать на такие подробности оно не могло по определению. Дело было в другом.
  Гвидо насупился и заткнулся. Некоторое время ехали молча, только звякали удила, глухо топали копыта, да переговаривались остальные служивые в колонне. К нашему разговору никто не прислушивался, хотя ехали тесно. У всех хватало своей повестки дня, чтобы на двух подростков обращать внимание.
  - Она ведь у тебя тоже была первая, да? - толкнул я локтём надувшегося парня. Как бы я не относился к их забавам, это не повод терять друзей.
  - Ну, - помялся он, смущённо глядя своему лошаку куда-то между ушей. - Вобщем, да.
  И вправду другом меня считает. Иначе не признался бы.
  - Повезло вам, - вырвавшийся вздох - это ничего. Завидовать в такой ситуации - нормально. Не тому, что встретились двое девственников - и давай друг друга девственности лишать, не имея даже толковой теоретической подготовки. Такому можно только посочувствовать. Но это только в плане оргазма и только на тот момент. А вот потом... Потом этот наивный и трогательный совместный опыт превращается для двоих в такой мощный якорь в отношениях, что не всякий жизненный шторм их с него сорвёт. А штормит-то в жизни часто.
  - Ага, - а вот в его голосе что-то больше нету энтузиазма.
  - Что не так?
  - Да всё так. Понимаешь... она такая... такая...
  - Понимаю, понимаю: у нее глаза - два брильянта в три карата, локоны ее - я схожу с ума ребята, губки у нее - створки две в ворота рая, и вообще она - вся такая-растакая.
  - О! - восхитился Гвидо. - Да! Хорошие стихи! - ну, ещё бы! Бессмертная российская попса. - Как будто про неё! - нет, это про всех девчонок, мой эстрадно-ограниченный друг.
  - Ну, так и что ж ты грустишь? Радуйся.
  - Я радуюсь, но... Что дальше?
  - Ого. Обычно это женщины после тру-ля-ля таким озабачиваются... Что так смотришь? Я от рыцарей слышал. Короче, ты-то чего паришься? Мало ли у тебя ещё таких приключений будет!
  Гвидо ещё больше скуксился. Я не стал ему в этом мешать. Хочет киснуть после секса с красивой девчонкой - да ради бога! Мне бы... И тут вдруг до меня дошло, почему ж меня так плющит и колбасит-то всё время, когда доходит до женского пола. Почему я такой озабоченный маньячелло. И Гвидо меня бесит, и Иоаннис, и вообще! Особенно Бернар.
  Это потому, что к концу прежней жизни мне уже не до баб было, в силу объективных причин. Их было две, причин тех. Первая, самая главная, боль. Постоянная, непрекращающаяся, многодневная боль из всех желаний оставляет только одно - избавиться от неё. Или хоть как-то уменьшить. Свернуться калачиком, прижимая колени к груди, вокруг чего-нибудь тёплого, и забыться хоть ненадолго. Вторая - старому и больному девочки дают только за деньги, при этом девочки такие, что и даром не надо. А если не такие, то и денег таких нету. А с женой отношения были уже не те. Оставалась только память о прошлых весёлых деньках. Она-то никуда не делась. Теперь боль прошла, тоска по заканчивающейся жизни - тоже, здоровья - хоть отбавляй, энергии - через край, как этим пользоваться я, в отличие от Гвидо, знаю очень хорошо, как и все главные рычажки и кнопочки женского организма. И где у женщин стартер знаю, и где газ. Как тормоза отключать знаю. Рулить в нужные стороны умею. Но вот беда: память у меня опытного мужика, гормончики уже входят в пубертат, но мне по-прежнему ни с кем из окружающих не светит. Несмотря на все мои знания и практический опыт. Мне пока из всех знакомых женщин разве только семилетняя Бьянка дать сможет... когда-нибудь. Потом. Все остальные девчонки к тому времени давно будут уже замужем. Хочу-то их я, хочу сейчас, а достанутся они, блин, кому попало! И изменить это я не могу!
  Как всегда после вербализации и осознания сути проблемы, стало легче. Не надо беситься. Не надо переживать. Надо быть реалистом и просто подождать. Всего-то пару-тройку лет. Замуж - это ведь не в могилу. И замужем жизнь есть. И там достанем, если понадобится.
  - Подвиг нужен, - отвлёк меня голос Гвидо.
  - Чего? Какой ещё подвиг?
  - Настоящий, чтобы вот... - он резко махнул кулаком сверху-вниз. - Ух! - и аж в седле подпрыгнул.
  - Да? И зачем?
  - А как иначе мне её отдадут?
  - А ты что, уже жениться собрался?
  На этом Гвидо завис. Несколько раз он открывал рот, но, видя откровенный скепсис на моём лице, тут же его и захлопывал.
  - Вот то-то и оно, - удовлетворённо кивнул я. - Жениться пока не собрался, а туда же - подвиг... Да и нахрена подвиг-то? Давай, не надо, а? Можно мы как-нибудь без всего этого обойдёмся пока?
  - Так мне тогда... Ты не понимаешь!
  - Ну, не понимаю. Я вообще любителей подвигов не понимаю. Да они и объяснить обычно ничего не могут, потому, как либо придурки на всю голову, либо уже покойники. У одних в голове ничего, кроме фантазий, а то и полного бреда, здравомыслящим людям неинтересного, а у других - кусок разлагающейся дряни, что раньше заменяла им мозг. Вобщем, как по мне, то интересны и понятны они были только психиатрам и патологоанатомам. Так что давай, излагай, чего тебя туда потянуло.
  Гвидо уже привык ко мне. Как-никак уже более полугода вместе бегаем. Поэтому на всё непонятное, исходящее из моего рта, он реагирует спокойно, как на фразу на незнакомом языке, которую подстраивает в текст по смыслу.
  - Я на ней женюсь, - не совсем уверенно сказал он. - Но если я не стану дворянином, кто мне позволит?
  - А, - понял я и связал цепочку: - Подвиг, Лапо делает тебя рыцарем...
  - Оруженосцем.
  - Не перебивай! Не суть. Оруже... Э, стоп! А оруженосец - это уже дворянин, что ли?
  - Оруженосец - это будущий рыцарь. А дворянин он или нет - не важно.
  - Короче, - суммировал я. - Оруженосец тебе дворянского звания не даст, так?
  - Ну, так.
  - Тогда смысл? Зачем?
  - У оруженосца особые отношения со своим господином. И если я попрошу мессера дельи Уберти о разрешении на свадьбу, он вряд ли мне откажет. Если я, конечно, буду вести себя достойно и буду верным слугой.
  - Мессер дельи Уберти - это ты Лапо имеешь ввиду?
  - Разумеется. Он ведь мой господин.
  - Так ты вроде ему и так типа оруженосец?
  - Если б я был настоящим оруженосцем, я бы сейчас был не здесь, а со своим господином, - тренируя надменность в голосе и задранный нос, ответствовал Гвидо. А потом со вздохом сожаления продолжил обычным голосом: - Но он и сам пока ещё не рыцарь.
  - Тфу ты, блин! - не сдержался я. - Ты меня совсем запутал уже!
  - Тут нет ничего сложного. Мессер Лапо скоро уже станет рыцарем - слава Создателю, война вот-вот начнётся и, конечно же, он достойно проявит себя. Тогда он и сможет официально назвать меня своим оруженосцем. А там, через полгода или через год службы я смогу осмелиться обратиться к нему с некой просьбой...
  - Дружище, - перебил я его. - Ты сам себя слышишь? Война... ну, ладно, война будет, куда уж тут деваться... Но то ли в этом году, то ли через год, а то и два; Лапо то ли будет на войне, то ли нет... и не спорь! Не факт, что мессер Фарината отправит своего сына в окопы... на фронт... Короче! Не факт, что Лапо позволят пойти махать мечом на коне, или наоборот. Так вот: то ли он проявит себя, то ли нет; то ли сделается рыцарем, то ли нет; то ли сделает тебя оруженосцем, то ли нет; и то ли попросишь ты его через год после всего этого о чём-то, а то ли и как её звали уже забудешь к тому времени. Да даже если и так, то ли впряжётся за тебя Лапо, то ли пошлёт подальше. И ты думаешь Паола до пенсии тебя такого единственного ждать будет? Даже при удачном стечении описываемых тобой обстоятельств, ей к тому времени лет двадцать будет.
  - Я понимаю, и это гнетёт меня... но что я ещё могу?
  - Ну, если уж так припекло жениться, то чего это не сделать напрямую, минуя посредников?
  - Это как?
  - Слушай внимательно инструкцию. Подходишь к девчонке... Нет, не так. Сваливаешься с неё как только она кончила, убираешь со щеки прядку волос, смотришь в глаза, легонько целуешь в губы, говоришь, какая она красивая, добрая, умная, нежная... обязательно: единственная на свете такая и у тебя в частности; дальше: что смысла жить без такой совершенно нет, и спрашиваешь, хочет ли она, чтобы ты отныне и навеки принадлежал ей, ей одной, и никому, кроме неё. Выслушиваешь "да", встаёшь, одеваешься сам, одеваешь её, берёшь за руку, ведёшь в ЗАГС пока она ещё в ступоре и под действием допамина, суёшь кто там оформляет на лапу за срочность, слушаешь поздравления, выходишь уже женатым. Конец инструкции. Вопросы?
  - А... а родители? - смысл слова ЗАГС он, видать, интуитивно понял. Ну так и да: там можно дать на лапу и жениться по-быстрому. А как оно звучит - не важно.
  - Чьи?
  - Так... наши... мои, её...
  - Ну, познакомишь их потом друг с другом, если захочешь. А не захочешь - не знакомь. Тем более, у Паолы родителей нет. Только тётка. А её ты знаешь. Насчёт твоих - сам потом решишь.
  - А как же?... - замотал он головой. - Нет, так же нельзя! Меня отец... Нет, никогда не позволит!
  - Нельзя, говоришь, - хмыкнул я. - Ну-ну. Ладно, как знаешь. Тебе жить.
  Рассказывать ему сказки про кузнецов своего счастья я не стал. Никаких таких законов, мешающих желающим получить официальное (т.е. церковное, ибо государству на этот аспект жизни было наплевать и оно сюда никак не вмешивалось) одобрение на обустройство личной жизни, не существовало. Любой визуально взрослый и самостоятельный человек мог прийти к любому попу с партнёром противоположного пола и, установив нужный контакт с представителем творца вселенной, выслушать все необходимые слова, после чего мог уже всем остальным заинтересованным лицам заявить о своём семейном положении. Причём, что интересно, далеко не всегда этот факт где-то фиксировался в письменном виде, ибо далеко не все деятели церкви сами могли что-то писать, да и никому, кроме коронованных особ да высшей знати, эта писанина на фиг не сдалась, ибо кто её там читать будет? Как по мне, так при таком раскладе и ходить-то никуда не надо. Чего время и деньги тратить? Свадебные торжества, на которые надо было собрать толпу побольше, изначально и были необходимы лишь для засвидетельствования факта и распространения информации по окрестностям. А если подрывать эту информационную бомбу интереса нету, то и так сойдёт. Потихоньку. А кто спросит, так и лично можно сказать: муж, дескать, приятно познакомиться. А это жена моя, прошу не любить и не трогать.
  Так что ничего Гвидо не мешало взять Паолу в жёны, кроме своей наивной глупости и того, что она бы за него всё равно не пошла. Я так думаю. Но попытаться он мог. А он даже не решился.
  
  Привала пришлось ждать долго. Подходящее место, где могли разместиться почти две сотни народу и ещё больше лошадей, нашлось когда было уже далеко за полдень. К тому времени устали все, и кони, и люди. Не знаю, кто больше.
  Матиро отвёл своего рассёдланного скакуна к водопою. Там я на него и накинулся со своими вопросами и подозрениями. Рыцарь сначала отмахнулся от меня, но всё же, пусть и неохотно, разговорился. Всё равно делать было нечего - надо было ждать, пока транспортное средство не заправится водой.
  - Мне самому никто не сказал, - недовольно признался он. - Так что я не знаю, почему мы идём этой дорогой.
  - Но вам же это не нравится, мессер? Почему? - я в это время обстругивал колышек потолще. К сожалению, я так всего и не смог предусмотреть, и такой мелочью не озаботился, а коня к чему-то привязывать надо.
  - Потому, что его величество опасается нападения, хотя нам говорил, что никаких стычек не должно быть.
  - А как выбор дороги может такое означать?
  - Самая лучшая и потому быстрая дорога на Иконию идёт от Дакибисы вокруг Никомедийского залива, через Прусу [Бурса] и Дорилеум [Эскишехир]. Все купцы этим трактом пользуются. За Дорилеумом вскоре начинаются земли Рума, но даже если его величество не хотел излишней известности своему походу, то можно было свернуть на старую дорогу, что была ещё частью Шёлкового Пути, через Котиэон [Кютахья]. Там до самого Никополиса [Афьонкарахисар] земли Рима, и даже дальше. И до Иконии рукой подать. Его величество этим путём не пошёл. Что это может означать? Только то, что он опасался там идти, и пошёл через Адрианополис. Но и тут основная дорога идёт через Анкиру.
  - Понятно, - кивнул я. - Шхерится его чалмоносное султанство, под диваном и шкафом до балкона прокрасться хочет, чтобы хозяйского тапка избежать. И что - есть шансы?
  Нахмурившись, Матиро долго пытался перевести. Потом, видимо, всё-таки перевёл и смысл ему резко не понравился. Он всегда остро реагирует на неуважение к представителям высших эшелонов власти. Даже если это не христианские владыки - ему главное, чтобы никакой безродный нищеброд в принципе не посягнул на святое. А мне надо было сначала на безопасное расстояние удалиться и только потом умничать. Хотя, тогда бы он за мной бегать злой стал, устал бы, вообще рассвирепел, и мне было бы ещё хуже. А так он мне только подзатыльник влепил. Было бы больше обидно, чем больно, но я в этот момент держал в руке острый нож и, разумеется, вместо коры с колышка он срезал мне мясо с пальца. Как я кол строгал, так и палец строганул. Кровь хлынула так, словно кухонный кран открылся - мощно, обильно, и мгновенно. Видеть то, во что превратился палец стало резко неприятно. А потом и болью шандарахнуло. Я попытался зажать рану правой рукой - куда там. С тем же успехом можно дырку в водопроводной трубе зажимать. Столько своей крови разом я ещё не видел. Вот сколько меня убивали, а столько - нет, не видел. От обилия кровищи и от зрелища мне даже как-то поплохело, во рту стало сладковато, а в глазах темно, и я поплыл навстречу прохладной земной поверхности. Совсем я не отключался и краем сознания воспринимал окружающее, просто как нечто совсем уже неважное. И в этой неважности промелькнуло некое такое поспешное шевеление, словно стаю птиц спугнул внезапный выстрел охотника и она с заполошными криками и хлопаньем крыльев снялась с окружающих деревьев и кустов, уносясь за горизонт. Вот только никаких улепётывающих от злого охотника птиц не было. Только тени от них. Да и те сомнительные. Матиро точно никаких птиц не видел и не слышал - он вот ругался, перетягивая мне руку тряпкой. Но это тоже было неважно. Потом я всё-таки, видимо, на какое-то время отключился, или просто не помню, чем оно было заполнено, и обнаружил себя уже полулежащим, рядом остальными нашими, со своим седлом под головой, тут же конь мой, а рядом - Гвидо и - опа, неожиданно! - Ганнибал в том же виде сухого, сурового старика, пожёванного жизнью. Рядом с доисторическим полководцем стоял натуральный серый осёл, которого в нашем отряде по вполне понятным причинам ни у кого не было. Ишак был осёдлан и флегматично жевал сухую траву.
  Чуть далее даже вредного Виллардуэна вижу. Правда этот разговаривает с одним из рыцарей и в мою сторону даже не смотрит.
  Палец дёргало болью. Я скосил глаза. Тряпка уже другая, аккуратная. В крови, конечно, но из-под неё хотя бы не течёт. Жутко представить, что там под ней. Ладно. Всё пройдёт. Я ж, блин, бессмертный пока.
  Ганнибал заметил мой взгляд на перевязку.
  - Это я тебе помог, - сказал он бесстрастно. И добавил, на всякий случай: - Моё имя - Улом.
  - Спасибо, - разлепил я губы. - Интересное имя... необычное.
  - Мне подходит, - равнодушно пожал плечами Ганнибал под равномерное движение челюстей своего осла. - На языке моего народа оно означает - Вечность.
  𐤏𐤋𐤌 /ʕuːˈloːm/, corresponding to Biblical Hebrew ʻōlām עולם /ʕoːlɔːm/ and Proto-Semitic ʻālam /ˈʕaːlam/ (in Arabic: ʻālam عالم /ˈʕaːlam/)
  
  
  xvi
  
  [Год 1264. Март, 21]
  
  
  Разумный не вмешивается в чужую ссору.
  -- Леонид Соловьев. Повесть о Ходже Насреддине.
  
  
  
  - Шансов уйти нет, - сказал мне тогда Ганнибал. И оказался прав. Но тогда я в его правоте пока ещё сомневался. Даже не столько сомневался в его словах, сколько надеялся на лучшее. Поэтому хотелось спорить - вот просто пёрло меня.
  - Почему? Перекрыть все дороги - это же попросту невозможно!
  Он только пренебрежительно цыкнул зубом. К чему было это пренебрежение - ко мне, несмышлёному, или к гипотетическим талантам противника, или к способностям уже нашего предводителя - было непонятно. Не исключено, что так Ханноба"ал Барка выражал своё отношение к слову "невозможно".
  Это было на следующий, по его появлении, день. Я, оберегая покалеченную руку, вёл своё животное на водопой. Так получилось, что даже Гвидо рядом не оказалось в тот момент. И Ганнибал, возникнув позади в сопровождении своего верного, как Тузик, ишака, заговорил, словно мы продолжали недавно прерванный разговор. И коснулся он, конечно, нашего путешествия с сомнительными целями и ещё более сомнительными перспективами. Тут Ганнибал со мной согласился, но это было единственное, в чём. Потом он трясся рядом со мной и Гвидо на своём осле, внимательно прислушиваясь к нашим разговорам, но сам не влезал. Я всё ждал, когда у наших появятся к нему вопросы, но не дождался. Одинокий старик на непритязательном ослике, обладающий навыками врачевателя, так вовремя подвернувшийся отряду, отторжения ни у кого не вызвал. И только на третьем привале он мне объяснил:
  - Ты видел тхар дэш харам, - и замолчал, словно вот тут я всё понял. Мне пришлось минуты три, не вру, старательно делать тяжёлый взгляд исподлобья и пытаться не моргать, пока он не снизошёл:
  - Присутствие бога.
  - Я, вообще-то, нихрена не понял, - вербализировал я после следующих нескольких минут выразительных гляделок. Но на этот раз он не обратил внимания, так что пришлось словами. На слова он снизошёл.
  - Когда ты решил умереть, рядом была сущность бога, - пояснил он наконец. - И она испугалась.
  - Вообще-то, ничего такого я не решал.
  - Ты не словами решил.
  Продолжения можно не ждать - Ганнибал не склонен к длинным фразам и пояснениям и предпочитает выдавать конечный продукт своего мышления, а остальное, как и промежуточные этапы, я должен домыслить сам. Ладно, домыслю. Тем более, тут не сложно. Сам Баал объяснил суть проблемы.
  - Ты тоже видел что-то? - мне было интересно, что за птицы улетели.
  - Каждый чувствует это по-своему. Кто-то видит глазами, кто-то душой.
  - А ты?
  Некоторое время он молча смотрел на блики солнца в прозрачном потоке ручья, у которого мы сидели втроём... впрочем нет - ишак стоял и отмахивался хвостом от слепней, а я не перебивал его размышлений... Эй! Это я сейчас про Ганнибала сказал. Обычно он отвечал... в конце концов. Не все его ответы были мне понятны или на самом деле отвечали на мои вопросы, но они были. Может, я просто не дорос пока до них.
  - Когда из мира уходит сущность бога, это значимая утрата. Любой живущий, даже простой зверь, это почувствует. Большинство не обратит внимания, ибо не поймёт, что случилось, но, если прислушается - обязательно заметит. Словно тень набежала вдруг на небесный свод среди яркого дня или тревога на миг коснулась сердца посреди весёлой беседы с друзьями или забавы с женщиной, или неясная тень промелькнула в уголке глаза... По разному может быть. Но обязательно будет понимание пустоты и напрасности всего, словно не хватает чего-то важного. Может быть, смысла всего этого. Пусть на удар сердца всего, но будет ощущение тоскливого одиночества. И не без причины: ведь из мира ушёл бог.
  На этот раз я не стал долго вслушиваться в его молчание: как для него, так это вполне себе был ответ и другого можно не дождаться.
  - Ну, ушёл и ушёл. Туда ему и дорога, - я, в искреннем равнодушии к такому событию, пожал плечами. - Одним меньше. Если леди вышла из автомобиля, как говорится, автомобиль поедет быстрее.
  
  В эти времена люди воспринимают язык, речь, совсем не так, как мы там, в наших верхних временах. Мы-то вслушиваемся в слова, пытаясь запомнить или найти их точное значение, закрепляем в памяти их правильный порядок и взаимодействие, формируя в мозгу прочные связи, которые бы позволили нам легко вставлять в них новые слова, и учим или практикуем язык именно через это знание. В нынешние же тёмные времена всё немного по-другому. Я не знаю, как они это делают, но они как-то воспринимают речь в целом и очень легко начинают говорить на другом языке, ловя не слова, а смысл. Я лично видел: человек, проведший всего несколько недель в другой стране, уже считается вполне квалифицированным "толмачом". При этом не сказать, что он знает много слов, но, блин, как в "Кавказской пленнице", всё понимает. В окружающих меня я замечаю ту же фигню: я могу сколько угодно сыпать незнакомыми им терминами - им плевать. Тут привыкли, что на куцем пятачке земли может быть куча народов со своими тараканами, и каждый таракан - со своим напевом. Поэтому на отдельные слова они не реагируют: они смотрят вглубь, в самый смысл. Как умелые слаломисты, мои собеседники обычно обтекают все мои непонятные для них словечки на полном ходу и продолжают катить вниз по разговору, не теряя скорости и не сходя с маршрута вплоть до намеченного финиша. Ганнибал же был из времён ещё более ранних, его словом "автомобиль" вообще не смутить.
  - Глупец, - без неприязни или пренебрежения, просто констатируя факт, сказал он мне. - Ты не понимаешь, о чём говоришь, но легкомысленно выносишь суждения.
  Осёл, словно соглашаясь с хозяином, фыркнул и качнул головой, сволочь.
  У ручья мы тогда были одни. Большинство уже было занято обедом или кратким отдыхом. Ладо лениво отмахивался палкой от наседающего неугомонного Гвидо. Ди Тавольи и Виллардуэн неспешно беседовали о чём-то, присев на сухой ствол спиной к нам. Я бы послушал, о чём они там, но слов было не слышно. И на какой почве они так сошлись, интересно? Впрочем, почему-бы двум благородным донам и не сойтись? Родственные рыцарские души, как-никак. Интересное совпадение: когда я со стариком, на тренировки меня не таскают.
  Да. Со стариком нужно держать ухо востро. В смысле - уважительно и внимательно впитывать древнюю мудрость. Он действительно умён и когда говорит - знает, о чём.
  - Поможешь мне понять?
  - Почему бы и нет? - согласился Ганнибал. Осёл опять фыркнул и вдруг выдал протяжное ослиное, привлекая внимание публики к моменту. Я невольно сморщился - ревущий над ухом во всю глотку осёл - это особый такой жизненный опыт, данный в ощущениях. Ганнибал даже бровью не повёл и спокойно дождавшись конца сольной арии, продолжил:
  - Богов можно не любить - их мало, кто любит. Да и за что бы? Иногда с богами можно спорить, хотя скорее всего за это последует жестокая кара. Богов обычно боятся - боги презирают людей, злопамятны, могущественны, и всегда думают только о себе и своих интересах. Богам совершенно чужда благодарность. Жертвы человека, чем бы тот не жертвовал ради них, они воспринимают как положенное и только разозлятся, если о них забудут. Кому помогли боги - тому лучше готовиться к смерти, чтобы избежать худшего. Так оно и есть.
  "Так оно и есть," - эхом подумал я. У Ганнибала уж точно есть такой опыт. Специфический. Только врагу пожелаешь. Он с богом пообщался и последствия, в отличие от меня, уже успел хлебнуть полной ложкой. Даже половником. Я вот пока не успел. А ведь догонит и меня: мне уже целых трое богов "помогли". Две богиньки, да один мужескаго полу. Все трое более-менее забытые (ну, хорошо: одна, Диана, скорее полузабытая, раз уж стреги её силу используют), но тем не менее вполне, как оказалось, существующие. И от этой забытости вряд ли их характер улучшился. Да, при появлении Коры, как и при появлении Баала, время не замирало, как это было в случае с Иродией. Хотя Иродия вроде как и не богиня сама по себе. Или, как Баал говорил, они усиливаются, пока не становятся богами. Тогда, может, уже и богиня.
  - Так оно и есть, - сказал Ганнибал, - и всё-таки это боги. Они не просто могущественные владыки, повелевающие миром. Они - его суть. Они многолики. Народы знают их под разными именами. В разных землях им подвластно разное. Вот бог моего народа, Баал, он один из самых великих. На самом севере того моря, что не умеющие правильно читать химьярские знаки набатейцы прозвали красным, его знали под именем Цафон, бог моря и штормов. В самом первом городе людей на чёрной земле семиглавой морской змеи [по показаниям Эстфана Довейги, патриарха общины маронитов, "Согласно сказаниям, крепость Баальбек - самое древнее строение в мире. Его построил сын Адама Каин в 133 году от сотворения мира, в припадке безумной ярости. Он назвал его в честь своего сына Еноха и населил великанами, которые были наказаны Потопом за свои беззакония". Почему БААЛЬБЕК в честь ЕНОХА - я не в курсе.] Баал-Хаддату пели хвалу за плодородие земли и женщин. В моём родном Кхар-Хэдаште Баал-Хамман был богом грозы и молний, а восточнее - Хубал, бог смертельных песчаных бурь. Ты думаешь, Баал насылал штормы и бури? Или сам оплодотворял каждую женщину и, как в то верили дикие полузвери, ронял своё семя на землю, чтобы был хороший урожай? Так ты думаешь? А Мот, бог смерти, сам умерщвляет каждого живущего? А что же делает бог или богиня любви тогда? А боги обмана? А бог солнца?
  
  Что на самом деле делают все эти боги, я не знал. Как бы я знал, если у нас их, как я почти уверен, вообще нету? Ну, кроме богинь любви - тех я видел и даже трогал. Или то были жрицы... А, да! Боги обмана у нас есть. Полно. Больше, чем хотелось бы. И вполне такие всемогущие, суки, в пределах данной местности и этнического состава, как и положено всяким языческим божкам. Атеистической прокуратуры не боятся, ибо им и закон не писан. И главный в пантеоне у них есть, такой же. Только они предпочитают называться по-другому и утверждают, что всегда говорят одну только честную правду. Что и понятно - они ведь обмана боги, а не наоборот. Других нету, даже богов войны, несмотря на то, что некоторые, которые артиллерия, себя так называют. Так что как там божественная механика работает, на каких принципах - я не задумывался. Ну, не чаще, чем о гражданско-правовом и трудовом кодексах на планетах с ассоциированным членством в алдебаранской звёздной конфедерации. Но на ответ Ганнибал и не рассчитывал.
  - Баал не вызывает штормов и бурь - он и есть шторм и буря. Он есть то море и тот ветер, что рвёт парус. Он и гром, он и молния. Он их суть. Он и есть то, что мы видим. Бог не владыка, не хозяин, и не посредник. Богу не принадлежит ни гора, ни река, ни лес. Он сам - они и есть, они - его тело, он - их сущность, душа. Когда капенаты говорили, что Ферония [До-римская италийская (этрусская?) богиня лесов, полей и рек. Ещё она - воплощение свободы: рабы, вошедшие в её храм, немедленно отпускались на все четыре стороны. В жертву принимала первые плоды урожая. Персонаж насквозь положительный, хотя и относилась к хтоническим божествам] - богиня рощи у подножия Соракты, они знали, что входя в эту рощу они входили в саму богиню, её божественное пространство, где всё - она. Каждая травинка, каждая ветвь и каждый листок.
  - И букашка, и цветок, - невольно продолжил я, чем вызвал недовольный взгляд осла.
  - Поэтому можно богов любить или не любить, - не стал отвлекаться Ганнибал, - но они - суть живого мира и без них мир существовать не может, как человек не может без воздуха, даже если воздух вонюч и противен.
  - А ты тут тогда причём? - я и хотел бы быть повежливее, тем более с такой исторической фигурой, да и просто с человеком, выглядевшим гораздо старше меня, но это невозможно: в его языке формальная вежливость, особенно множественное число по отношению к одному человеку, отсутствует как данность. Очень уж древняя культура. Они - одни из самых первых. В их времена даже мир был создан ещё не до конца и только проходил последние апдейты: ещё двигались с места на место горы, чему находились вполне живые очевидцы и потерпевшие; острова перемещались на более подходящие водные локации, вдруг исчезая с хорошо известных мореплавателям маршрутов, чтобы оказаться на путях других приключенцев; удалялись неудачные или выполнившие свою роль и отслужившие своё продукты генетических экспериментов - многоголовые и многоконечностные чудовища, дивные твари, полу-люди, или антропоморфные монстры, с которыми первые из человечества имели счастье или несчастье встречаться либо в качестве противников в бою, либо (если не повезло) умиротворительницей в качестве интимной жертвы, либо (если совсем не повезло) в качестве гастрономического изыска на обеде; ещё только изымались из обращения божественные артефакты, типа летающих сандалей, непробиваемых доспехов, мечей-кладенцов и прочих самобранок, но которые нет-нет да и всплывали контрабандой в людском обиходе; да и боги ещё, случалось, куролесили на подконтрольных территориях не стесняясь живых свидетелей, то устраивая сексуальные сафари за человеческими фаворитками, то зрелищные разборки между собой, с фейерверками, громом и молниями, то лично устраивая своих полубожественных отпрысков на тёплые управленческие должности. Мир был юн и они, первые люди, ещё видели и знали это. Они не заморачивались понятием разумности и отличали себя от животных только наличием Слова, а от богов - всего лишь личной силой и продолжительностью жизни. Потому даже и к богам некоторые весьма физически развитые герои не стеснялись обращаться с требованиями, равняя себя с небожителями. Там дальше уже от настроения бога/богини зависело, как долго столь непропорционально интеллекту развитая личность проживёт, но ведь важен сам факт. Так что никакой ложной вежливости в их речи места не было. И хотя мы разговаривали на привычном мне итальянском, языковой и поведенческий паттерны были полной калькой с финикийских.
  - Ты слышал слова Владыки. Я должен был явиться по твоему призыву.
  - Только я никого не призывал.
  - Ты не словами призвал.
  - А чем тогда?
  - Слова могут быть сказаны, а могут и нет. Или опоздать. Значит, слова не важны. Раз я здесь - ты позвал.
  - Ну, тут не поспоришь. А что за бог был? Ну, который испугался?
  - Не знаю. Но ничего хорошего это тебе не сулит.
  Чем это мне может грозить - он мне тогда не признался. Только плечами в своей обычной манере пожимал. Безразлично. А вот потом мы вспомнили тот разговор с Матиро, насчёт Кей-Кавуса, что он нападения опасается. И Ганнибал уверенно это подтвердил. Рыцаря, конечно, в тот момент рядом не было - мы не светили особые отношения со стариком Уломом, ни к чему это. Но он умудрялся постоянно тереться где-то рядом, а стоило мне оказаться в одиночестве или хотя бы вне пределов прямого подслушивания, тут же выдавал мне что-нибудь краткое и мудрое, а потом любовался результатом.
  Памятуя о его мягко говоря богатом военном опыте, я было провентилировал его на предмет Атешки. Ну, а вдруг? Должен же он был быть крутым мечником?
  - В пору моей молодости, - сказал он мне, удивлённо разглядывая Атеш, - я был не последним воином. Но даже и тогда не доводилось мне брать в руки подобного клинка. А последние годы мечи всё чаще поднимали другие руки по моему приказу, моя же длань лишь указывала на врага. Оружие полководца - армия, не меч.
  Жаль, конечно. Приходилось довольствоваться уроками всё тех же. Матиро к моей ране, полученной из-за него, относился совершенно наплевательски и виноватым совсем не выглядел. Не осознал, падла. Я бы с удовольствием обиделся, да толку-то? Мы вернулись к прежнему расписанию: каждая свободная минута отдана моему обучению. Причём, как вы понимаете, не моя свободная минута.
  Ги Виллардуэн продолжал избивать меня палкой, на что Ганнибал смотрел с любопытством. Рос процент регенерации и моя ненависть к эксплуататору. Бокка объединял теорию с практикой, даже эстетики добавлял, и примера хороших манер. Бернар тоже не отставал. Вобщем, никто не скучал. Особенно я.
  Только вряд ли поможет.
  
  Засаду все просрали и когда со всех сторон пошли хлопки луков - было поздно. Из хорошего было только одно - залпами стрелять пока ещё не додумались, каждый целится и стреляет сам по себе... Впрочем, вру. Дело не в том, что не додумались, а в том, что при залпе несколько стрелков, вместо того, чтобы поразить несколько целей, могут утыкать стрелами всего одну. Поэтому при относительно малом числе стрелков да на малой дистанции прицельного выстрела, стреляют по готовности, а не по команде. Тем не менее, с десяток иканатов стрелки вынесли в первые же секунды.
  Со всех сторон что-то начали кричать, кто по-турецки, кто по-гречески, а Гвидо, вытащив сторту, по-итальянски. Зачем он размахивает стортой над головой, мне лично было непонятно. Я свою Атешку доставать даже не собирался. И дело даже не в том, что вокруг пока одни только свои, в основном лошадиные задницы, и не в том, что непереводимые турецкие и греческие обороты скорее всего являются командами настоящим бойцам и несут определённую смысловую нагрузку, и не в том, что в поднявшейся суете и суматохе разгорающегося боя вряд ли найдётся место для такого бойца, как я. Даже не в том, что я не понимал, куда нестись и что делать - то ли драться, то ли тикать, то ли прятаться у коня под брюхом. Я просто думал, что моя Огненная не любит такие свалки. Ей, элегантной, но весьма рослой, здесь будет попросту слишком тесно. Не развернуться. Не показать истинную красоту своего смертельного танца. Ей - не важно, один противник ли, много ли их - нужен простор для манёвра. Если на коне - то ещё и скорость. Короткая сторта Гвидо для подобной тесноты подходила, бесспорно, гораздо лучше, но всё равно нестись куда-то, даже если бы у меня была такая, я бы не стал. И это ещё не говоря о том, что фехтовальщик я пока только весьма начинающий. Там, где не справятся сотня с лишним взрослых, здоровых, и тренированных именно на такое мужиков, мне делать явно нечего. Как, впрочем, и Гвидо. Меня это остановило. Его - нет. Впрочем, он же мне говорил про подвиг. Я, каюсь, услышал, но не до конца принял всерьёз, а ведь тут только так оно и есть. Вот и случай подвернулся, и мой друг, полный энтузиазма и вдохновения, умчался от меня, решив оседлать свою судьбу, но спутав с ней участие в банальной групповой поножовщине и нанесение и получение множественных колото-резанных, зачастую несовместимых с жизнью. Причём ведь, что парадоксально, изначально побудительным мотивом, о котором, клянусь моей треуголкой, он сейчас даже не думает, был как раз не до конца удовлетворённый инстинкт размножения с одной конкретной нашей общей знакомой. Будет ли участие в такой драке достаточным подвигом на его взгляд? Надеюсь, что да. Если выживет. Надеюсь что выживет. Надеюсь, и я тоже. Другой вопрос - кто должен этот его подвиг воспеть? Кто принесёт о нём весть тому, кто должен оценить его героизм? Где те глаза, которые должны увидеть его отчаянную храбрость и накрахмаленное до хруста благородство, достойные желаемой награды? Иными словами, как он собирается получить расчёт за проделанную работу? Кому чеки предъявлять?
  
  Коняка моя начала нервничать подо мной, тревожно фыркая и дёргаясь из стороны в сторону, насколько позволяла пока ещё теснота вокруг. Но секунды шли и то ли подчиняясь крикам-командам, то ли следуя пока ещё неведомой мне логике боя, то ли принимая собственные решения из своего опыта, только что прижимающиеся ко мне бойцы быстро рассасывались вокруг, устремляясь к таинственным для меня целям, оставляя меня в пустоте, наедине с беспокойным животным. В ответ на натянутые поводья эта сволочь только запрокидывала голову и начинала крутиться вокруг себя, храпя и разбрасывая пену. Нет, ребята, я не понимаю тех, кто прям вот тащится от этих четвероногих непарнокопытных. В них есть определённая природная эстетика, это да, но так можно сказать почти про любое животное, даже про человека. Про человека - особенно. Особенно, когда смотришь со стороны, издалека, и, желательно, по телевизору, в хорошей постановке и свете. Тогда красота в кадре и проступает весьма отчётливо. А вот когда вблизи, особенно при тесном контакте, то зачастую это только пот, запахи, и напрасные усилия, вследствие несовпадения целей и способов. Это и к лошадям, кстати, относится. Какое ещё там благородство? Обычные тупые и трусливые животные, ничего более.
  Я пригнулся в седле, поглаживая своё транспортное средство по шее, ласково и успокаивающе шепча ему в ухо:
  - Ну, тихо, тихо... тихо, мой ты хороший, спокойно, спокойно, я тебе морковку дам... давай, успокойся...
  Ну, и прочую чушь. Я же знаю: с животными и женщинами важны не слова, а тон. Ну, ладно, женщинам иногда и слова тоже. Животным - нет. И всегда работает. С женщинами. Но и с животными тоже. Стопроцентно. Так я слышал. Я был в этом уверен. Но - не работало нихрена! Я бы с большим удовольствием врезал бы строптивой твари промеж ушей, но вряд ли это было бы более эффективным. Вот потом, когда всё утрясётся...
  - За мной, быстро!
  Занятый укрощением строптивого, я не заметил, как и откуда появился Ганнибал. Он, конечно, называл себя Уломом и я почти привык называть его именно так, но сейчас он был именно Ганнибалом. Даже то, что он сидел на ишаке, а не на коне, не могло этого скрыть. Оставшись пожёванным жизнью, он сейчас выглядел жёваным жизнью, победами и поражениями воином и полководцем, а не уставшим стариком. И не говорил, он - привычно командовал, оценив обстановку на поле боя. А, вот. Теперь оценил ещё и обстановку в непосредственном окружении, обнаружил мои небольшие проблемы с транспортом, быстро, не сходя с ишака, перехватил узду у самой морды коня, быстро притянул к своему лицу и дунул ему в ноздри. Конь фыркнул, отпрянул, присев на задние, но - вот ведь скотина! - тут же успокоился. И что я делал не так? Или это перк такой особенный, которого у меня нету? Типа "говорящий с животными"? Круто. Я бы тоже от такого не отказался... Впрочем, если вспомнить его биографию, то там, по-видимому, прилагается побочный эффект - "не работает с женщинами". Тогда не надо. Я лучше без контакта со зверями проживу.
  
  Успокоившийся лошак без проблем рванул за ишаком. Я не видел раньше, как способны бегать ослы. Да что там, я и ослов-то раньше не видел. Но в моём представлении осёл - это тот, который Иа-Иа: вечно печальное, медлительное существо, разделяющее философский взгляд на жизнь, и которое ничто не может заставить куда-то нестись галопом, ибо сие чуждо самой его природе. А вот осёл Ганнибала, видимо, был из другой породы. Или, может, это был ещё тот, дикий осёл, не одомашненный предок, который, как антилопа, мог до семидесяти км в час разгоняться, если его жизни что-то угрожало. И мой более длинноногий скакун, чтобы поспеть за ним, вынужден был переходить с размашистой рыси на короткий галоп.
  Вокруг уже вовсю кипел бой. Наши, понеся начальные потери, таки вошли в тесный контакт с противником, в результате чего тот потерял преимущество дистанционного боя и вынужден был либо ретироваться, либо взяться за мечи и щиты. Но, как оказалось, и то, и другое в наличии имелось и сил у неприятеля нашлось в достатке. Со всех сторон вопили и улюлюкали, не понять - то ли свои, то ли чужие. Всё перемешалось. Был бы я один - даже не знал бы, куда бежать, куда податься: везде дерутся и везде стараются кого-нибудь убить. Иканатов ещё можно было понять по щитам, а вот сельджуков Изз ад-Дина от врагов я лично не отличал. Как они сами разбирались, кого рубить, кого нет - хрен его знает.
  Кто напал - тоже было не понятно. По логике если, так как раз сельджуки действующего султана. Но то по простой, линейной логике. Была же и ещё одна, местным недоступная, по которой всё, что вокруг - не более, чем продолжение той ночи, в которой появились Боц и компания, посланные Брамсом по мою душу. Против этой версии было пока лишь то, что с нами возятся слишком долго. Боц с гораздо меньшим числом бойцов не боялся всего нашего войска, а тут засада какая-то, стрельба из луков, теперь вот вязкая рубка без явного подавляющего превосходства... Ну, может, и не по мою. Было бы хорошо. Есть, впрочем, ещё одно, особое мнение, что даже если и не Боц, даже если и местные, даже если и конкуренты нашего сиятельного, то всё равно это игры тварей Тиферет и я тут всё равно самым непосредственным образом причём. Только не знаю, как и почему.
  И это обидно.
  
  
  xvii
  
  
  Теперь мы можем только драться!
  -- Р. Киплинг. Книга джунглей.
  
  Байрактары и иканаты если и попытались выступить единым фронтом, то либо сами не сумели, либо не дали им, и бой на разошедшейся широким распадком дороге, пологим склоном скатывающейся к югу, мгновенно разлетелся осколками отдельных схваток, закружил мутной позёмкой смертельных снежинок с кроваво-острыми гранями, в которой легко было потеряться и уже никогда больше не найтись, напоровшись ненароком на отблеск горячего от свежей жизни металла. При всей моей вере в величие разума - то есть, в себя - не выбраться бы мне самому из этой круговерти. К моему счастью, слава Баалу, у меня был опытный проводник, прекрасно знавший пути сквозь такие неожиданные для мирного туриста неприятности на дорогах. Ганнибал как влитой сидел на задорно подбрасывающем зад осле, протекая невозбранно меж сеятелей смерти, вдохновенно занятых своим делом, и уводил нас с этой пашни порубленных тел.
  
  Выстрел в меня я отчётливо видел. Ничего не замедлялось вокруг для меня, стрела не летела плавно и неторопливо, позволив мне вспомнить всю свою жизнь, включая удар синим пластиковым совочком по голове от одногруппницы Леночки в детском саду, за то, что я наступил на её домик из мокрого песка, сформированный таким же синим пластмассовым ведёрком. Но злой глаз сельджука поверх стрелы и как он отпустил тетиву, развернув лук в мою сторону, я видел чётко. И тут же, не задумываясь, отмахнулся воздушным толчком, в первый раз применяя его в условиях реальной схватки. И попал, хотя и слегка: стрела кувыркнулась в воздухе совсем рядом со моим носом. Видимо, по острию только пришлось, и то в последний момент. Перевёл взгляд на стрелявшего, но того уже на месте и след простыл. Выстрелил, сука, и поскакал дальше, даже не посмотрел - попал, нет. То ли уверен был, гад, что попадёт с такого расстояния, то ли другие дела возникли. Скорее всего - опытный, сволочь. В пылу боя на месте стоять - смерть свою приглашать.
  А у меня срочно возникла моральная дилемма.
  - Стой! - крикнул я в спину Ганнибалу, натягивая поводья и уже шипя ругательства сквозь зубы: слева, всего шагах в двадцати, из седла был выбит Гвидо - лихо налетел на сельджука, Чапай недоделанный, а тот, легко увернувшись, так рубанул его поперёк груди тяжёлым тесаком, что конь поскакал дальше без своего всадника, зависшего на долю секунды в воздухе, а потом кулём рухнувшего на землю. Твою мать! И что мне делать? Воздушного толчка, да ещё на минималках, всего лишь по стреле, в такой суматохе никто заметить не мог. Я об этом ещё пару минут назад подумал, когда вся эта заваруха только началась, первым делом, когда решал, как мне быть - не нестись же, как Гвидо, с шашкой наголо на пулемёты. Что первым приходит в голову? Правильно: шарахнуть магией по всему, что шевелится и не наше. Вот только магии у меня на всю эту ораву даже близко не хватит, да и условия её применения те ещё. Используй я огонь в любом виде - и уж это мимо внимания не пройдёт. Ещё и огонь у меня совсем даже и не смертельный, если на дистанции. А вот так, чтобы до самой души, чтобы до нутра дотянуться и ручку свою туда приложить - то кто же меня так к себе подпустит? Воздушная магия, конечно, лучше и не так заметна, но ведь дураков на свете гораздо меньше, чем мне хотелось бы. Стоит только случиться необычному, так обязательно найдётся кто-нибудь глазастый, чтобы обратить внимание, и любопытный, чтобы начать задавать вопросы и искать героя дня. Причём среди своих же и найдётся журналист либеральный, зар-раза. Так что сшибать врагов с коней со всей дури невидимыми ударами я тоже не рискнул. Ну его. Была бы жизнь одна, то тогда бы действительно терять было нечего, но у меня немного другая ситуация и страшнее привлечь непонятно чьё внимание. Лила может и врать, но может и правда не стоит. На том уровне, где она сама кого-то боится, мне никакие респауны не помогут. А у меня теперь всё уже не так плохо, как раньше, если я правильно понимаю, и откат в случае смерти будет не в самое начало, а только на несколько дней. Девчонки уже со мной, в Константинополе, всё почти нормально, ну, потеряют немножко воспоминаний, но главное - они меня не забудут даже если придётся на возрождение улететь. Там опять с Баалом пообщаемся... Вот ведь же, а? Боц, получается, ещё мне и услугу оказал. Дороговато, правда, мне это стало: больше четырёхсот флоринов опыта, но если в таком ракурсе посмотреть, то оно того стоит.
  Да, ещё один вариант я тоже рассмотрел, но выпускать тут Феду... Трупов будет море и враг не пройдёт, это да, полетят клочки по закоулочкам и запчасти от организмов далеко разбросает, вот только не все эти запчасти будут не моими запчастями. И смысл тогда?
  
  Упавшего Гвидо прикрыл один из рыцарей. Обычно мой друг крутился рядом с Ладо или Якобо, но со спины мне было не узнать, кто именно. К сожалению, рыцарь был один, а врагов трое. Меч флорентийца был длиннее, да и сам он был в броне и со щитом, но конная сшибка - это не пеший бой. Сельджуки были быстрее и раз за разом наносили удары с боков и сзади, пока рыцарь пытался достать одного из них спереди. Он просто не успевал разворачивать коня. Так долго продолжаться не могло. И, увы, не продолжилось. Удар сзади в шею - и нас стало ещё на одного меньше. А я так и не узнал, кто же это был.
  Ганнибал слышал мой крик и уже был рядом. И это было хорошо: мой заранее выведенный в поле зрения аналоговый циферблат отметил зелёной стрелкой шесть секунд, что пролетели с момента выстрела по мне, и за эти секунды ещё несколько этих человекообразных захотели нас убить и переместились в непосредственную близость, что я, поглощённый боем рыцаря, а перед этим рассуждая о вреде стояния на месте, заметил только в последний момент. И не сказать же, что я тормознул внезапно или в мысли свои ушёл в самый разгар экшена. Какое там! Нет, просто быстро всё происходит, гадство и я не успеваю одновременно отслеживать окружающее и адекватно реагировать, невольно задерживая внимание на каких-то только кажущихся важными моментах, вместо того, чтобы скользить вниманием по всему пространству и сортировать важность по принципу непосредственной опасности и выживания, а не в плане абстрактных моральных ценностей и сомнительного будущего. Опыт мне нужен, вот что. Опыт вот таких вот кровавых драк, куча на кучу. Опыт, которого у меня пока нет. Хорошо, что его хватило на двоих у доисторического полководца. Первый из нападавших лишился руки быстрее, чем увидел, кто это сделал - Ганнибал не зря сказал, что был не последним воином в своё время. Плечевая кость, коллеги, это вам не хворостинка. Вы попробуйте, попробуйте: положите её на разделочную доску и вот так вот, ножом, тесаком, да пусть даже топориком с одного удара разрубить её. Что? Нету человеческой? Не беда - возьмите свиную, это почти то же самое, я вас уверяю. Только берите переднюю ногу, в задней на этом месте бедренная кость, она толще... Ну?.. Ага, не получилось! То-то же. А если даже без доски, а на весу? Представляете? И со всем этим слоем мяса вокруг? Да ещё и с кожаным рукавом вокруг, причём кожи два слоя: снаружи плотная воловья, потом слой ткани, потом и собственная. Не каждый такое сможет. Тут сила нужна бешеная, да и скорость удара жуть какая. Просто запредельная скорость удара. Меч-то, не сказать, чтобы такой уж прям острый. Так, слегка заточенный. Я вот в молодые и лучшие годы тоже так смог бы, причём легко, но! Только бензопилой. А Ганнибал умудрился обычной железякой, чего от него никто не ожидал. К тому же он был на осле и выглядел, как простой старик, так что его по-началу могли просто не принять всерьёз. Но теперь уже точно приняли и попытались применить ту же тактику, что и с рыцарем: быстрые наскоки с разных сторон. Только их было теперь уже двое, а не трое. Как только что показала практика, свежеотрубленная выше локтя конечность, аккурат под коротким рукавом кольчуги, выводит противника из строя столь же надёжно, как и отрубленная голова. Выжить он, может быть, и выживет (хоть и вряд ли), если они очень скоренько тут победят и быстро ему кровь остановят и рану обработают, но вот прямо сейчас он сражаться точно больше не хочет. Четвёртый же, явно находясь в состоянии аффекта, нёсся на меня, бликуя кривым зубом из ощеренного рта.
  Что-то заорал на своём Ганнибал, отмахиваясь от своих противников, но уже не так успешно, и тут, вторя ему и задрав голову в небо, вдруг выдал своё фирменное "Й-Яааа!!!" осёл. На пике своего восторга или просто в силу отсутствия возможности использовать телефоны, ослы, желая пообщаться с сородичами на удалёнке, ревут так, что их слышно за три километра. Вблизи, внезапно заревевший осёл таким звуковым ударом запросто может спровоцировать срабатывание сигнализации ближайших машин, и инфаркт - у случайных прохожих. Коней (и не только вражеских) этот исторгнутый из ослиной глотки эгоцентричный вопль заставил шарахнуться в стороны, выгадав нам несколько мгновений. Достаточно времени, чтобы я вспомнил, что в этом, да и в любом другом мире, будь то мой родной Кетер, будь этот Даат - да хоть Тиферет! - не так важно, что ты делаешь, важно, как это выглядит для остальных. Этим вовсю пользуются фокусники и политики, дуря нам глаза и головы. Не важно даже, кто ты есть на самом деле. Всем гораздо интереснее, кем ты предстаёшь перед ними. И поэтому не надо быть великим бойцом на мечах, да? Надо им просто выглядеть. В прошлой жизни, в Кетер, для меня бы это было одним и тем же, ибо фехтование - это не фокусы и не политика, и напротив тебя такой же искусник с такой же шпагой в руке, так что кто лучше, тот и прижмёт пуандаре к груди или маске соперника. Но тут-то вам не там. Тут-то Даат. И тут у меня есть кое-что, чего не было там. И я могу в фехтовании быть и политиком, и фокусником. А то и тем и другим в одном флаконе.
  Главное, чтобы никто ничего не понял - и дело в шляпе.
  
  Получилось не идеально. Да, скакавший на меня неадекват на таком же выпучившем чёрные глазищи неадекватном животном и вправду не успел ничего понять, когда его правая рука, наносившая мне удар, почему-то пошла не вниз, на меня, а влево, закручивая его в седле, и в следующий момент он уже познал все прелести моей Атешки, пролетев вскрытым горлом по всем её волнующим формам, по выпуклостям и ложбинкам её восхитительного тела, оставляя в воздухе за собой след красных брызг. Такая она у меня чаровница!.. Но, вообще-то, я не совсем так это планировал, когда подбивал его руку Толчком. Это должно было совпасть с махом моей Огненной. Так совпасть, чтобы это выглядело парированием, а не вот так вот, когда оно вдруг само по себе. Так мы полностью палимся, а не фокусы показываем. Как-то я не успеваю собственной рукой за собственной магией. Сил пока не хватает так быстро саблей махать. Хорошо - успел поднять её на уровень его горла, а то он так бы и проскакал мимо с головой на плечах, и кто его знает, чем бы это кончилось. Но расстраиваться было некогда. Впереди были практические занятия по оттачиванию нужной техники и ничего, кроме как надеяться, что на моих не совсем законно убиваемых противников никто особого внимания не обратит, я поделать не мог. Ганнибала дать убить было нельзя.
  Вдвоём мы справились относительно легко. Я, правда, по своей ещё корабельной привычке, ударил сзади, ну и что? Зато все живы. Ну... это я имею ввиду нас с Ганнибалом. К тому же я попробовал Толчком ускорить свой собственный удар, опасаясь, что моих личных физических сил пробить кольчугу мне не хватит. Вышло на загляденье: остриё направил на спину врага, удар, Толчок в рукоять - и вот уже остриё торчит у него спереди, напротив сердца, а сам он понимает, что был неправ, погорячился, и теперь срочно уходит из жизни. Даже для меня самого такой эффект был неожиданным, и я чуть не потерял рванувшую из руки Атеш. Просто прям какой-то выстрел из гарпунной пушки получается, а не сабельный удар.
  Ганнибал, оставшись один-на один, тоже затягивать не стал и его противник почти сразу свалился с коня на землю. Прах к праху. Вот вам и старик на осле, придурки.
  - Улом, - кивнул я на окровавленную железяку в его руке, - а откуда у тебя меч?
  - Подобрал, - тяжело переводя дыхание объяснил он, кивнув куда-то в сторону. - А откуда у тебя такое умение биться?
  - Тоже подобрал, - усмехнулся я. - Случайно получилось.
  - Ахх-хаш, - вернул он мне усмешку оскалом. - Хорошие случаи вокруг тебя летают. Словно жирные утки. Видел я такое на реках галлов - только успевай пускать стрелы.
  - Убью следующую такую утку - поделюсь с тобой, если получится. Хочешь?
  - Тебя ненавидят и боятся боги. Как ты думаешь, получится ли? Думаю, да. Не зря же они боятся. К тому же, на твоей стороне сам Баал. Хочу ли я сам? Не знаю. Мне нужно другое. Но пока моя дорога идёт по твоей колее - я буду рядом. Может, и перепадёт мне твоё угощение, кто знает? - он огляделся. - Надо спешить. Их больше и скоро они сомнут наших спутников. Ты почему остановился?
  - Давай за мной. Там мой друг.
  Честно говоря, я не ожидал, что Гвидо выжил после такого, но мне надо было убедиться. Мне же потом Пашке всё надо будет как-то... Не знаю даже, как это ей... Да и глянуть, кто из рыцарей тут остался. Хотя, если Ганнибал прав - а чего бы ему быть неправым? - то тут все полягут, если не успеют сбежать. Вот только сбегать они не будут. Не тот случай. Про них, рыцарей этих, много можно сказать, и мало что из того будет их красить, но вот в такой ситуации они точно не побегут. Сдохнут, но не побегут. Такие дела.
  
  За те двадцать шагов, что отделяли нас от тел Гвидо и рыцаря, нас атаковали ещё два раза. Один раз совсем сумасшедшие какие-то: всего вдвоём кинулись. Причём совершили стратегическую ошибку: сначала решили зарезать старика, а потом, видимо, уже и мальчишку. Старик же связал их боем, хитро подставив мне спину одного, и, дождавшись всхрипа позади, разделался со своим, даже не глянув в мою сторону. Доверяет? Наверное. На моей стороне же сам Баал. Да и... хм, утки. С таким прикрытием действительно - чего за тыл опасаться?
  Второй раз их было трое, но ошибка та же самая: большинство на старого, меньшинство на малого. Неужели и впрямь Баал с утками за нас? На первом я снова испробовал парирование с Толчком. Опять не идеально: его рука отлетела не в сторону, а вверх, и опять раньше, чем я успел за ней Атешкой, так что внимательного наблюдателя это всё ещё не обманет, но в целом уже лучше. Потом Толчком на клинок сверху вниз - и Атеш располовинивает его от подмышки до пупа. Мощно, однако. А расход маны не сравнить с огнём - максимально Толчок списал 50 Дж, это как раз на этот удар, а на фокусы с фехтованием - и вовсе по десятке, что вообще ни о чём. Я так до бесконечности выступать на сцене смогу. Причём не мешают даже совсем не высокие Скорость и Ловкость - Толчок по самой своей сути быстрее, ибо для применения мне достаточно просто успеть посмотреть и увидеть, а это скорость света, господа, и надо быть полным придурком, чтобы попытаться её обогнать. Сам Толчок уже наверняка не такой быстрый, но на коротких расстояниях задержка визуально не регистрируется. Может, скорость звука. Было бы логично, а что, да?
  
  С теми, кто наседал на Ганнибала выпендриваться не стал, отработав по проверенной схеме.
  
  - Нет, ну вы поглядите на это, а?! - невольно вырвалось у меня при взгляде на тело Гвидо, когда я, соскочив с коня, склонился над ним. Тело замычало и потянулось рукой к груди, что для опытного врача являлось косвенным признаком наличия где-то там жизнедеятельности. А чего он тогда почти две минуты тут в отрубе валялся? Не иначе, при падении башкой своей пустой саданулся. Я оттянул ему веки. Нистагма нет, зрачки одинаковые, на свет реагируют симметрично. Если и растёт у него в мозгу гематома, то эпидуральная. Эта позже вылезет. Хотя нет, откуда там мозг? На груди - прорубленный нагрудник, под ним - целая кольчуга. Надавил через кольчугу. Вроде крепитации не чувствуется. Рёбра насовсем не переломаны, значит, и плевра и лёгкие целы. Жить будет. Убью, урода!
  Гвидо на мои манипуляции недовольно скривился, морща свою наглую рожу.
  - Как дать бы тебе! - признался я ему в своих чувствах. Жить стало чуточку веселее.
  Рыцаря, лежащего на спине и глядящего в небо полуприкрытыми глазами, пока ещё сохранившими свежесть недавно ушедшей жизни, звали Мартено. Мартено де кто-то откуда-то. Не помню. При жизни он имел вид сурового воина и гордого дворянина, а по-настоящему оказался просто молодым парнем, лет двадцати семи, или около того. Ни суровости, ни надменности больше никакой. Со мной он не общался, поэтому я ничего о нём не знал, но всё равно - вот зачем это всё? Ведь кто-то где-то ждёт его. И не дождётся. Сына ли, мужа ли, отца... а он вот, тут вот. С открытыми в небо глазами. И зачем?
  - Ладно, - вздохнул я. - Хоть не Ладо и не Якобо...
  - Поспеши, - напомнил Ганнибал.
  - Этого любителя подвигов надо на коня как-то, - я огляделся и опять зачем-то посмотрел на часы. Три с половиной минуты с начала боя. Всего-то. Навскидку, половины наших уже нет. От султанской стражи осталось несколько человек, скучковавшихся вокруг сиятельного, который тоже, вон, не чурается драки. Иканаты раздербанены на небольшие группы и падают один за другим. О, а это мессер ди Тавольи орёт, а рядом с ним бьются шестеро рыцарей. А, нет. Вот Бернар ещё машется. Ловок, однако, чертяка... А где Бокка, блин? А, вон он. Мессера дельи Абати бой унёс на другой конец поляны и там же старикашка Виллардуэн, жив и здоров. Паскуда он, конечно, но я рад, почему-то. А, ну да. У него же перк мне регенерацию повышать. Кто мне её на второй уровень выведет, если он помрёт? Кроме него некому, а до туда ещё сорок восемь процентов. А ведь есть ещё и третий уровень, и четвёртый, и так далее. Пусть уж он лучше живёт.
  - Он не удержится в седле, - покачал головой Ганнибал, с неким осуждением глядя на Гвидо, почти висящем на моём плече. - Да и как воин он слаб. Мы не уйдём с ним далеко. Нам надо быть очень быстрыми.
  - Это ты на осле, что-ли, быстрым собрался быть? - я перекинул руку Гвидо себе за шею. Тяжёлый он стал какой-то. Я его когда по Фиренце к Марии тащил, он как-то легче был. Растёт ещё, что-ли? Впрочем, кольчуга, нагрудник... Интересное дело, кстати - откуда у него кольчуга? Кто подогнал?
  - Не беспокойся за осла.
  - Ладно, не буду, - легко согласился я. Может, и в самом деле осёл окажется быстрее лошади. Вон он как рысачил, конь за ним еле поспевал. - Но нам ещё вон тех забирать, - показал я подбородком в сторону мессера ди Тавольи, - и вон тех, - в сторону Бокки и старикашки Ги, - можно даже вон его, - тут есть сомнения, но и вопросы тоже, так что Бернар тоже нужен. Пусть будет пока. Авось, зимой пригодится.
  Я ожидал массу возражений и попыток убедить меня, что нужно, не отвлекаясь на пустяки и мелочи жизни, драпать как можно скорее, прямо сейчас, немедленно, и заняться действительно важным делом - ведь нам было дано поручение самого главного бога, а у нас, ленивцев мадагаскарских, до сих пор конь не валялся, а ведь бог и обидеться может на такое нерадение, там же ведь высокие чувства под угрозой, и так далее. Ан нет.
  - Тогда, - прищурился старый вояка, оглядывая предстоящий театр личных военных действий и прикидывая план, - нам придётся хорошо подраться.
  
  Коня для Гвидо поймал опять же Ганнибал, ловко перехватив за узду оставшегося без седока. Мой приятель, общими усилиями водружённый поверх скакуна, сумел в седле удержаться без посторонней помощи, да и вообще, похоже, приходил в себя.
  - Ты в порядке? - уточнил я на всякий.
  - А... ага, - он, всё ещё в прострации, обвёл окружающее слегка плавающим взглядом.
  Ладно, не падает - и хорошо пока. Ганнибал прав - всё равно от него пока толку не много. Сами справимся. Не впервой. Х-хех! Не впервой... Надо же! И ведь приятно.
  
  
  xvii(b)
  
  Бывают дни, когда опустишь руки,
  И нет ни слов, ни музыки, ни сил.
  
  
  
  
  - Когда нападаешь, - много позже делился своей мудростью Ганнибал, - ты всегда должен иметь превосходство в числе воинов, даже если твои воины искуснее, опытнее, и лучше вооружены. Тогда ты разобьёшь врага и сохранишь их жизни для следующих битв.
  Своеобразная арифметика войны. Жизнь сохраняется не всем и не всегда. И не ради самой себя. Жизнь солдата ценна только в плане будущего обмена на жизни врагов.
  - А что если армия врага больше? - я перевёл взгляд с учебного пособия на его руку. Рука выглядела сухой и твёрдой, как деревяшка, и та ветка, которой он чертил на песке, выглядела её естественным продолжением. - Сразу сдаваться? - на самом деле, мне было всё равно. Уж кем-кем, а полководцем я становиться не собирался, поэтому его наглядные примеры никакого отклика в моей душе не вызывали. Я - врач, нейрофизиолог, между прочим, и голова у меня - не для ношения фуражек, или, там, шлемов, сделана. И уж тем более не для того, чтобы по ней били, да ешё, не дай Баал, металлическими предметами. Там у меня мозг внутри.
  Линии на песке, нарисованные сухой веткой, отмечали тяжёлую кавалерию и быстроногую конницу, копейщиков, пращников, лучников, тяжелых ветеранов битв и легко вооружённых новобранцев, а также тогдашнюю артиллерию - баллисты, скорпионы, катапульты. Ближе к его ногам были свои войска. Напротив, в данном случае, римские. Битва - настоящая, одна из тех, что была ещё в трансальпийской Галлии. Где-то, если правильно понимаю, неподалеку от нынешнего Марселя. Вот только с датой была беда: он не знал христианского летоисчисления, а я - финикийского. Римского мы не знали оба. Если приблизительно, то пара сотен лет до нашей эры, которая для него совсем не такая уж и наша. А схема была хороша. Если бы не отсутствие жирных стрелок для обозначения атак или отступлений, которых он ещё не придумал, а также разноцветных флажков, то прям тактическая карта.
  - Размер армии врага не имеет такого значения, - безразлично ответил Ганнибал. И не собирался продолжать, полагая, что ответ очевиден. Для меня же это мудрствование было сродни тому, чем занимался небезызвестный Сун Цзы, почти современник Македонского, кстати, автор "Искусства Войны". Великий полководец страны, никогда не побеждавшей в войнах с другими народами, если только те не были далеко позади во всех отношениях. Но со своими, такими же, как он, это да, он был силён.
  - Ты только что сказал, что для успешного сражения нужен численный перевес.
  - Я сказал не так. Я сказал: "когда нападаешь". В одном и том же сражении можно и нападать, и защищаться. И вот там, где ты приказываешь своим воинам атаковать, они должны иметь перевес. Когда нападаешь в большинстве, потери несёт враг, а твои войска остаются целыми. Уничтожив врагов тут, - он ткнул веточкой в песок, - ты переносишь атаку в другое место, потом в третье... и тогда вражеское войско начинает таять, как мёд в кипящей воде.
  - Ага, - засомневался я. - И как же это делать?
  - Нужно следить за битвой, копить силы, и находить правильное место и время для удара.
  Ну, точно Сун Цзы. "Мудрый знает, что всякий, желающий запрыгнуть на луну, должен всячески усиливать непрестанными упражнениями четырёхглавую мышцу левой ноги, ибо именно левая нога, как легко заметит всякий разумный, совершенствующий тело и посвятивший свой дух достижению ночного светила, является толчковой, правая же нога, в должной степени быстрым движением и в должное время выносимая в прыжке вперёд, усиливает таким образом толчок левой. Мудрый будет стремиться к гармонии этих двух движений, являющей собой собой пример единства и борьбы противоположных начал инь и ян, из коей мудрец выносит пользу для себя, глупец же, спутав ноги, падёт под смех трибун, так и не достигнув своей цели". Хотя... Хотя - нет. Не тот случай. Этот как раз знает, что говорит. Римлян годами по их родным Апеннинам гонять - это тебе не философией под чашку чая заниматься.
  - А если так не получится? Ну, не уследил, не успел, там, командир? Бывает же.
  - Тогда ты потеряешь армию, даже если победишь, - он бросил ветку, временно потеряв желание (или надежду) научить меня чему-то полезному в жизни. - И что толку от победы, если ты не сможешь её удержать? Если не с кем будет её удерживать? Пусть будет не одна, пусть будет несколько выигранных битв, но если ты начал терять свои войска - поражение не за горами.
  С этим вот как раз я был не согласен. Да, я не полководец, но про Великую Отечественную-то кто не знает? Сколько там наших полегло, сколько теряли, а всё равно перемогли. Несмотря на полную военную тупость множества генералов, маршалов, и даже одного генералиссимуса.
  - Ну, вот ты бил римлян, они проигрывали битву за битвой, теряли армию за армией, но в итоге-то они победили?
  Я понимаю, что это было не совсем тактично с моей стороны, напоминать ему об этом. Но ведь бывает же так: знаешь, что неправ, понимаешь, что лучше остановиться и замолчать, но прёшь буром, как дурак, не закрыв свою пасть вовремя, как будто кто-то за тебя всё делает. А последствия, и часто - непоправимые - этот сволочной "кто-то" оставляет тебе. Вместе с сожалением и запоздалым вопросом "чёрт, какого хрена меня понесло, а?" И вот опускаются обиженные глаза, отворачиваются разочарованные лица, капают в тишине слёзы, неслышным хрустальным звоном разбивая вдребезги всё, что было, и что ещё только должно было быть, но больше не будет, сжимаются зубы, навеки запирая слова... И всё: там, где раньше было тепло и светло - только дымящаяся лавовая корка да удушливый дым сквозь раскалённые трещины. И каждый раз! Каждый, сука, раз одно и то же!
  И вот опять.
  Я до сих пор не понимаю, почему он тогда усмехнулся.
  
  ***
  
  - Ага, твари траханые! - орал на своём языке старикашка Виллардуэн, размахивая мечом. - Получайте, презервативы дырявые! На ещё, кур-рва!
  Языка этого я не знал и понимал не дословно - так, по интонациям. И это, я полагаю, был как раз тот случай, когда можно на полном серьёзе извиниться за "мой французский". Хотя как раз французским язык Виллардуэна не звучал. Впрочем, кто там его знает? Может он совсем и не те слова кричал, и вовсе даже на немецком. Да и с "курвой" я переборщил. Немного.
  Дац, дац! - лупил он мечом, попадая по щитам турков, которые пытались кто уколоть его пикой, кто достать чем-то похожим на итальянские сторты, но более расширяющиеся к скошенному острию. Тесаки какие-то, короче. Бокка шатался в седле туда-сюда, но поскольку он периодически втыкал свой меч куда-то в кого-то, то это были ловкость и тактический манёвр, а не то, чем казалось на первый взгляд. Бернар умудрялся отбиваться так, что прикрывая его, с одной стороны у него всегда был кто-то из этих двоих. Вот же болт левонарезанный, а?
  Матиро и остаткам рыцарей удалось соединиться с султанскими телохранителями, и теперь они более-менее были способны некоторое время посопротивляться превосходящим силам противника. У Бокки с Виллардуэном и примкнувшим к ним Бернаром дела обстояли куда хуже - кроме них троих тут из наших больше никого не осталось, и они отмахивались от десятка вёртких сельджуков. Исход был столь же предсказуем, как и с тем рыцарем, прикрывшем Гвидо. К тому же никто из этих троих, в отличие от рыцарей, не носил доспехов. Поэтому я и направил наш маленький отряд именно к ним на помощь в первую очередь.
  Глянув на друга, который, слава богам, уже не сползал с седла и уверенно держался между мной и ослом Ганнибала, я успокоился за него и сосредоточился на предстоящем мне развлечении, загодя занося для удара Атеш и одновременно прикидывая, куда направить Толчок. Оставалось несколько скачков - и мы влетим в рубку. И именно в этот момент заметил вражеских стрелков, уже натянувших луки.
  - Сзади! - криком предупредил я, пришпорив коня и понимая всю напрасность и того, и другого. Конь не обгонит стрелу. Крик не поможет. Предупреждение - не убережёт.
  Три лучника спустили тетивы. Три стрелы. Три цели.
  - Да ёб же вашу мать! - заорал я и, наплевав на конспирацию, зарядил серией Толчков. Далеко, много стрел, и я не снайпер. Ювелирным прицеливанием сейчас заниматься явно не время. К тому же, сами стрелы я, понятно, видеть в полёте не умел. Так что, только количеством, только плотностью огня. Резерв маны просел на два килоджоуля сразу, что как-то многовато получается. Намёк ясен. Очередями пулять не рекомендуется: всего пара десятков таких выбросов энергии, и я останусь с одной голой Атешкой против превосходящих сил противника. Я, как врач, вижу сразу несколько противопоказаний такому образу жизни, а что делать? Зато попал: ни одна стрела не достигла цели. Лучники, выпустив стрелы, уже начали движение, уверенные в результате, и наверняка сильно удивились, когда стрелы буквально ветром сдуло. Им пришлось останавливать коней, заново поднимать луки и тащить из саадаков новые стрелы. Ерундовая заминка, но она решила исход: Виллардуэн услышал мой крик, развернулся и, мгновенно сориентировавшись, свесился с седла вправо, одновременно как-то умудрившись с места пустить коня в галоп в направлении новой угрозы. Вобщем, правильно тогда Маджио, по-моему, сказал: они, рыцари которые, что до таких лет дожили, их просто так уже не убьёшь. Да и я нёсся к лучникам во весь опор, как Скрудж Макдак. Вместо плаща за мной летел сам Ханноба"ал Барка. И то, что он был на осле, дела не меняло. Один Гвидо остался позади.
  Лучники работали слаженно: по Виллардуэну отстрелялся один, а двое других по нам с Ганнибалом. Я же по разнесённым целям работать Толчком пока не умел, поэтому срочно пришлось делать выбор: кого защищать. По всему выходило, что кандидат только один. Я не ошибся. По Виллардуэну, висящему с противоположной от стрелка стороны скачущего животного попасть было почти невозможно, а древний финикиец, хоть и не прятался за ишаком, умудрился стрелы избежать самостоятельно. Или с помощью осла, который на скаку подбрасывал своего седока так, что у прицеливающегося было больше шансов на внезапный эпилептический припадок от мельтешения в глазах, чем на удачное прицеливание.
  Если бы лучники сразу, не пытаясь повторно выстрелить, приготовились к ближнему бою или, хотя бы, слиняли бы без задержек, у них был бы шанс. Но теперь они едва успели поменять луки на короткие пики, а вот больше ничего уже не успели. Я бы ничего саблей против пики не сделал: пики, даже короткие, длиннее любого меча и лучники вполне умели ими пользоваться. Но то я, а рыцарь и экс-полководец сделали, воспользовавшись своей скоростью и неподвижностью врага. Сойдясь на расстояние, на котором длина пик из достоинства стала большим недостатком, а мечи вполне можно использовать. Каким бы скоротечным ни был бой, противники не легли мгновенно. Пока двое ещё пытались что-то противопоставить неожиданному натиску, третий умудрился ускользнуть, вывернулся, но, ускорившись, не стал сбегать, а, сделав короткий круг, разгоняясь, помчался на Виллардуэна, выставив пику. Я к тому времени уже притормозил, понимая, что в некоторые свалки мне лучше не соваться, пока не отточу умение. Поэтому всю картину видел в целом, и видел хорошо. Но перехватить турка не успевал. Да и если бы успевал - без Толчка от меня толку, как от Феды любви. А с Толчком мне рядом быть и не надо. Виллардуэну опять повезло: он уже видел несущуюся сбоку смерть и уже разворачивался, расправившись с первым врагом, но защититься не успевал. Опять лишь на долю мгновения, но не успевал. И не успел бы, если б я не исполнил свой уже отработанный трюк, подбив оружие противника Толчком снизу, отчего острие пролетело у француза над плечом. Дальше мне тут можно было ничего больше не делать: Виллардуэн без замаха, простым тычком вспорол бок промахнувшегося и тот через секунду уже грохнулся оземь, волочась за одуревшим конём застрявшей в стремени ногой. Классика жанра. Ганнибал тоже как раз справился. Тут и Гвидо подскакал. Как раз ему надо было разворачиваться: здесь мы закончили, а Бокка и Бернар оставались вдвоём против шестерых. Вся эта разборка с лучниками заняла четырнадцать секунд. Вроде и всего ничего, но тут каждую секунду членовредительство происходит... да мы и сами хороши, кстати. За это время наших не успели ещё убить или серьёзно ранить. Но надо было спешить.
  Теоретически, нас уже было шестеро против шести. Но это всего лишь теория. Я, несмотря на секретную суперспособность, по-прежнему не хотел рисковать и соваться туда, где желающих меня убить будет больше одного одновременно, да ещё и на короткой дистанции. Могу и не успеть ничего сделать, несмотря на вышеупомянутое. Я лучше миномётчиком поработаю: издалека и чтоб непременно безнаказанно. А вот тут уже начинаются проблемы: джоули оказались как деньги - вроде только что было много, и вдруг кончаются, хотя ведь ничего такого не покупал. А нам ещё Матиро помогать. Ну, если тут нас не поубивают. Есть ещё Гвидо, но у него желание лично поучаствовать в чём-то героическом отягощено отсутствием нужных навыков и совсем свежим сотрясением той пустоты, что у него в голове. Он и так-то соображает не очень, голова одними рыцарскими бреднями засрана, воплотить которые в жизнь он даже сам не знает как, а когда знает, так не умеет, так пока ещё даже координация не восстановилась. Из него боец сейчас, как из Феды девочка по вызову.
  Внезапное увеличение нашего числа застало сельджуков врасплох, чем мы и воспользовались. То есть, четверо из нас, которые умели. Гвидо я заранее остановил возле себя. Маячить стоймя во время боя, особенно когда у врага есть лучники, конечно не рекомендуется. Но тут уже была другая ситуация: противников и союзников на поле резко поубавилось и той неразберихи, в которой я совершенно не понимал, кто, где, и что делать, уже не было. Горячих точек осталось всего две: тут, и вокруг султана-претендента. Причём основная заруба идёт именно там. Остальные, и враги, и друзья, уже лежат, безразличные ко всем земным делам и суетам. Так что стрел, вроде бы, можно больше не опасаться, а вот внезапного наскока - да. Поэтому лучше не нестись куда попало сломя голову, а оглядеться, чтобы не прозевать нападение, чем я и занимался, краем глаза следя за тем, как бьётся наша бравая четвёрка.
  Я не суеверен и, сами понимаете, в силу образования ни в какую мистику не верю. Не могу просто: я лично стафилококки под микроскопом видел и безголовых лягушек электричеством пытал. Я на милом сером кролике, доверчиво отдавшемся мне в руки, учился трахеостомию делать, после которой он так и не выжил. Я, как и другие мои одногруппники, выкладывал бутеры на воняющий слезоточивым формалином труп на секционном столе в тесной аудитории, доставая учебники и конспекты, а потом мы эти бутеры смачно уплетали, рассказывая анекдоты - и ни один покойник не явился мне ни во сне, ни наяву, высказывая претензии. Я верю в антибиотики, аутопсию, и человеческую глупость. Но сегодняшний день мог мои убеждения поколебать, ибо вот так, чтобы раз за разом не везло, да одному и тому же человеку, это что за совпадения? Так и поверишь, что бывают дни, когда лучше никаких дел не начинать. Всё равно ничего не выйдет. Сегодня так не везло ахейскому князю. То есть, катастрофически. Хотя с другой стороны, ему столь же сильно везло, что рядом всё время был я. А случилось то, что его выбили из седла. Причём я не заметил, как именно, но сельджук свалился тоже, совсем рядом. Только князь рухнул на спину и из него выбило дух, а сельджук оказался ловчее и уже через пару секунд был на ногах, крутанувшись вокруг себя и прищурившись чёрными буравчиками из-под шлема на лежащего Виллардуэна. Тот ещё даже не начал подыматься, только начав приходить в себя. И не пришёл бы, вот зуб даю. Не дал бы ему сельджук. Но я уже, подражая махновцам и лихим кавказским парням на "заниженных" тачках, нёсся по ухабам на красный, свистя, улюлюкая, и размахивая саблей над головой. Гвидо, придурок малолетний, рванул за мной. Я не сразу это заметил, к сожалению. Турка я бы зарубил слёта, это я вам точно говорю, но он, паскуда, отскочил с моей траектории на недосягаемое расстояние. Я тут же, демонстрируя чудеса джигитовки, натянул поводья, разворачиваясь вправо... и тут эта падла, эта тупая скотина - я про кобылу Гвидо - со всей дури влетела грудью в круп моего коня, сбивая его с ног! Ну и меня заодно. Конь полетел в одну сторону, кобыла за ним, Гвидо за кобылой, а я полетел в другую, прямо под ноги турку. Ну и под его кривой тесак, который он уже держал наготове.
  - Ну, всё, Маленький Мук. Хана тебе, сейчас я тебя совсем зарежу, клянусь мамой Туркменбаши. Передавай привет двадцати шести бакинским коммунарам, шайтан залётный! - ощерившись, визгливо выдал сельджук. Перевод, конечно, примерный. Так-то я опять ни слова не понял. Он шагнул ко мне, коротко замахнувшись и...
  - Да пошёл ты, - обиделся я за маму Туркменбаши, и ударил его Толчком в опорную ногу.
  Я, помнится, как-то фантазировал, что Толчком смогу ударную волну имитировать и внутренности даже бронированных врагов в фарш превращать и для этого мне и маны-то особой не потребуется. Шестьдесят джоулей чтобы переместить шестьдесят килограмм на метр за секунду. Значит, думал я, на десять сантиметров хватит и шести джоулей, а вместо секунды задействовать Толчок на одну десятую секунды, и пусть будет всего один сантиметр - этого хватит. Я даже допускал, что где-то я, в силу незнания обычной механики, могу ошибаться в расчётах и может понадобиться не шесть джоулей, а все шестьдесят. Да хоть даже и сто. С моим нынешним запасом в пятьдесят тысяч это просто смех. Но в расчётах я ошибся гораздо больше, чем в десять раз. Или ошибся вообще в другом месте. Как бы то ни было, так оно не работало. Может быть, действие этих джоулей размазывалось на всю секунду, и не могло быть уплотнено, может местный джоуль был неэквивалентен земному, может сама физика другая, а может я вообще всё не так понял или вообще физики не знаю, но только никакой ударной волны не получалось. Да и затраты маны были нестабильны в зависимости от условий, и могли при кажущейся идентичности действия разниться в несколько раз. Взять хотя бы те две тысячи джоулей ушедшие на одну очередь по стрелам. Сколько я там их запустил? Ну, пусть десять, пусть даже двадцать. Обычный мой маломощный Толчок потреблял на это десятку. Усиленный - пятьдесят. Это условные мои названия, Толчок один и тот же, я просто вливаю силы по разному. Итого, должно было уйти двести джоулей. Даже если предположить, что я на нервах влупил усиленным - и то тысяча. Максимум. А ушло в два раза больше. И если количество силы я регулировать ещё мог (до предела энергоёмкости магической техники и моей энергопроводности), то время действия - нет. И я не мог спрессовать технику в более концентрированную и плотную. Толчок всегда оставался Толчком, не более. Где и в чём ограничение, в настоящей физике, или местной магии, что физику заменяет - не знаю. Вобщем, как говорил, серьёзно глядя честными киргизскими глазами, мой одногруппник на гистологии, отвечая на вопрос препода про разницу между остеобластом и остеокластом, "Пока сказать не могу, однако. Как бы, недостаточно информации, понимаешь".
  
  Ста джоулей вложенных в удар было явно многовато: сельджука аж целиком назад немного отбросило, прежде чем он врезался лицом в землю, не успев даже руку подставить. Вот только умереть от этого он не мог. Поэтому, немного опасаясь за целостность своих конечностей после незапланированного десантирования со своего скакуна, я поднялся сначала на четвереньки, а потом, убедившись в полной своей функциональности и отсутствии боли, и на обе ноги. Врага надо добивать - это ж аксиома. К сожалению, он тоже успел перейти в вертикальное положение. И пусть его взгляд всё ещё был ошалевшим, но это наверняка больше от неожиданности, чем от черепно-мозговой травмы. Я давно заметил: тут с этим туго. Убить ударом по голове можно. Можно даже оглушить и вывести из сознания на время. Но если супостат не помер, то очнётся здоров-здоровёхонек. Может разве только денёк морщиться будет, головой о притолоку стукаясь. Этот был из таких же. И его удивление произошедшим не помешало ему уверенно рвануть ко мне бегом, занеся тесак для удара. Тут у меня было два варианта, и я выбрал более, на мой взгляд, простой: снова сбил его с ног и, не давая ему подняться, засунул ему Атешку в спину. Привычка у меня такая, оказывается, в спину бить. И опять с усилением Толчком, чтоб наверняка.
  - Ну вот, - сказал я самому себе. - И ведь даже не стыдно. И фехтовать уметь не надо, и Толчок под саблю подгонять. Сбил с ног, и все дела. А чего он там споткнулся - кто знает, правда?
  
  
  xvii(c)
  
  
  - Милосердие - поповское слово.
   -- Глеб Жеглов.
  
  
  
  
  
  - Впечатляет, - сказал я, обозревая окрестности. - Уже не в первый раз вижу, но в таком масштабе... да, впечатляет.
  - Это мне вместо приветствия и благодарности? - саркастически поинтересовались сзади.
  - Да я просто в шоке, - признался я и поправился, разворачиваясь:
  - Приветствую и благодарю.
  - Ладно, не лицемерь, - усмехнулся мой собеседник, махнув рукой. - Да и благодарить-то не за что. Я ж не специально. Оно так само выходит.
  - То есть, вот это вот всё... - я обвёл рукой.
  - Ну да. Само так делается, - пояснил он. - Не спрашивай, как. Я и сам не знаю. Такова природа вещей.
  - Тогда спасибо, что вмешался.
  - А вот это да. За это благодари.
  Я вежливо поклонился. Молча. Слова-то уже были сказаны, чего повторяться. Но этого, видимо, ему хватило. В целом.
  - Хм. Ну... весьма поверхностно, конечно. Отвратительно, если честно. Но, с учётом твоей дремучести... Ладно, принято. Буду считать, что поблагодарил, как полагается.
  - Эмм... - смешался я, с одной стороны признавая, что где-то он прав в своём недовольстве и я по ниточке хожу, а с другой - должного уважения ему в желаемой для него степени я всё равно оказать не смогу, и если бы он хотел, то давно уже мне его неудовольствие летально прилетело. Но он не хочет, а потому и не будет мне ничего, даже если я и вовсе бы не поклонился. Ибо у нас совместный бизнес ещё впереди. Вот когда закончим общие дела, да как до прибылей дело дойдёт, тут-то он мне всё наверняка и припомнит. И поклоны мои формальные, и панибратство, и как он мне, неблагодарному, отдал лучшие годы своей жизни. - Понимаешь, у нас это как-то не принято... Не привык я ещё. Так что прости, если что не так. Я не со зла и не из-за неуважения.
  - Да понимаю я, потому и прощаю. Ты ж, наверное, даже не понял, как сильно мне обязан?
  - Почему ж не понял? Понял. Тут бы меня сейчас на ленточки нашинковали и шкварок нажарили, если б не ты.
  - Не то, - протянул он. - Совсем не то. Это ж мелочи.
  - А.. хе-гхм! - поперхнулся я. Мелочи? - Ну... Тогда не знаю.
  - Знаешь. Не совсем же ты глупец. Ну?
  А, ну, если в таком аспекте.
  - Ты пришёл, когда меня могли убить... И всё равно пришёл. Да. Я понял. И... знаешь, спасибо тебе.
  С этого конца его риск действительно несопоставим с моим.
  - Проехали, - совсем по-нашему ответил он. - С этим-то что дальше будешь делать? - тут он мотнул головой, словно показывая на окружающую панораму.
  Я пожал плечами. Вопрос, конечно, интересный. Вроде как действительно мне отвечать, а вроде как и чего меня спрашивать-то? Если бы не он, то я бы уже тут не стоял, так что вопрос как бы и не ко мне. Что я тут могу поделать?
  - Не знаю, если честно. А есть варианты?
  У меня их не было вот совсем. Тут, если он не поможет, даже рыпаться не стоит. Не те весовые категории.
  - Меня, в своё время, Мот сожрал, - со вздохом признался Баал. - И то выход нашёлся.
  
  ***
  
  - Не стой столбом, придурок! - окрикнул меня сзади князь. А я когда стоял? Я только успел Атеш вытащить из тела (добро, что не своего), а не стоял. Но на всякий случай отпрыгнул в сторону, одновременно разворачиваясь. И только тут услышал топот. Как раз с той стороны, в которую прыгнул. Хорошо ещё, успел увидеть приближающуюся лошадиную морду. Боги, как же я ненавижу этих тварей!
  Поверх морды маячило тело, которое, судя по выражению лица и направленной прямо в меня пике, хотело мне плохого. Я ему тоже, но на него даже взглянуть как следует уже не успевал, потому Толчок достался не его морде, а лошадиной, как ближайшему на тот момент нелюбимому существу. Бил, вроде, прямо, в ноздри, но коняка, почему-то, резко уткнулась головой в землю буквально в двух шагах от меня, тут же, откуда ни возьмись, самолётиком пролетел всадник, с рёвом заходя на посадку... пропеллер у него не работал, а потому посадка ожидалась жёсткой, ракетой вжикнула потерявшая управление пика, потом мимо меня на фоне неба мелькнули конячьи ноги, все четыре, и все четыре врастопырку торчащие вверх, потом метёлкой мелькнул хвост... и всё. Больше мимо меня ничего не летело.
  Я недовольно покачал головой. С целкостью у меня временами прям беда. Так-то неплохо, вроде, а иногда вот так. И ведь ни метки мне, ни перекрестья, ни мушки никакой. Одна голая интуиция.
  Ахейский князь стоял на колене, упираясь в него обеими руками, и было видно, что встать с него ему пока очень непросто. Надеюсь, что пока - лицо француза пыталось сохранить прежнее выражение, но невольно кривилось от боли. Плохо. Где я ему тут переломы буду лечить, если что? Я даже вон арбалета простейшего не смог не то, что сделать, а даже начертить, как я аппарат Илизарова делать буду?
  - Да откуда ж вы берётесь-то, а? - пробормотал я, прыгая к нему с места. Имел я ввиду не противного старикашку, а очередного всадника, увидевшего лёгкую цель и загоревшегося нездоровой идеей. Я даже не успел добить приземлившегося неподалеку летуна.
  На этот раз я попал не так удачно. Или жертва моей магии оказалась непробиваемой. Она, после удара Толчком, только головой мотнула. Но эффекта я всё равно добился: обиженная мною лошадь, аж взрыхлив копытами грунт, без предупреждения встала на тормоза обоими передними, опустив шею, и ссадила-таки с себя седока. Но тот, не будь дурак, самолёта из себя изображать не стал, а, выпроставшись из стремян, даже не упал, быстрым бегом продолжив движение уже на своих двоих, помогая себе широкими взмахами рук. То ли равновесие так удерживал, то ли воздушный тормоз включил, то ли реверс так у него работает. Это он ловко. Я так не умею. Я даже не видал никогда никого, кто бы так в реальной жизни умел, а не по телевизору. Такого ловкача завалить непросто было бы, если он и с тесаком своим столь же ловок. Но есть, есть у меня методы против этого Кости Сапрыкина.
  К тому времени, как он сумел остановиться и развернуться в мою сторону, я уже был между ним и Виллардуэном. Ловкач кинулся ко мне со всем энтузиазмом пылающего неземной любовью подростка, услышавшего от предмета своих ночных грёз предложение трахнуть её и в реале тоже, на большой перемене, в кабинете завуча, ключи от которого она уже спёрла. Ну? Вот ты б так не бежал с красными глазами, роняя слюни, мыча от вожделения и потеряв всякую способность членораздельно соображать? Ну, то есть, натурально отдельно от члена? Я вот бежал. Хотя потом оказалось, что... М-да. Но то ж одноклассница, а тут-то совсем другое дело! Я-то причём? Я таких побуждений одобрить не мог и, умудрённый опытом, ударил по опорной ноге. Толчком, естественно. И... Ничего не изменилось. Он продолжал бежать, вскидывая кривые ноги. Не понял - это как? Я промазал, что ли? Ещё Толчок. Бежит. Ещё раз. Бежит. Да что за нафиг такое происходит? Как он через мои невидимые Толчки перепрыгивает, гад? Тенденция была тревожная, но думать было некогда - он уже добежал на достаточно интимное расстояние и махнул на меня рукой. В смысле той, в которой тесак. Вот что в них, в тесаках этих, хорошо, так это то, что ими только рубить удобно. Да к другому кавалеристы и не привычны. Кольни он меня, как шпагой, не факт, что у меня что-то бы вышло, при его-то ловкости и скорости. Но когда рубишь, то какой бы ты ловкий ни был, а замахнуться надо. И когда уже рубишь, тут тоже всё по прямой. Быстро, но прямо. И рубящий со всей силы удар уже не изменишь. Механика такая. Иначе ничего не нарубишь.
  Поэтому тут мне было проще - рубили меня уже, бывало такое, и даже уже не единожды.
  На сей раз у меня получилось практически идеально совместить и усиленный Толчком взмах Атешкой, отбивающий его удар, и так же усиленный выстрел саблей в его сторону. "Стрелял" я куда придётся, лишь бы хоть примерно в том направлении. Оказалось, что после парирования, моя Огненная была направлена ему в лицо. Смертельно я ему не попал - ловкость у него, видимо, была восьмидесятого уровня и он сумел дёрнуть голову в сторону, но совсем успеть не мог: всё же скорость звука преодолеть - это надо где-то в ухе встроенный реактивный двигатель иметь. Но щеку я ему пропорол знатно, до самого виска, обнажая зубы. Если выживет, такой шрам будет - просто загляденье. Мне, правда, тогда помереть пришлось бы, а я этого не хотел.
  Он, наплевав хлынувшей кровью на повисшую шматком щеку, рубанул меня ещё, прям из того положения, в котором оказался его тесак после моего парирования. Этот удар сбоку я видел так, как видишь метнувшуюся под ноги кошку, когда несёшь полный поднос тарелок с закусками на стол: то есть видеть-то видишь, уже всё понимаешь, но ничего поделать не можешь. Тело физически не успевает. Только взгляд. Только мысль. Ну, и Толчок, конечно. Атеш под Толчок я поставил автоматически, да ещё ввалив под три сотни джоулей. Многовато, но... Испукался я. Это не описка была, если что. Мощно в результате получилось: тесак от удара вырвало из его руки, а меня провернуло вокруг по оси. Как я ещё саблю свою от такого не выпустил, не знаю. Может, если бы не противодействие тесака в момент столкновения твёрдых тел, то и Атеш улетела бы куда-то за горизонт.
  Назад я рубанул почти не глядя. На противоходе. Совсем не глядеть было нельзя - иначе бы как я Толчок применил? - так что голову повернул, сколько успел, чуть ли не выворачивая глаза из орбит, и как только в поле зрения показался противник, так сразу и рубанул. Горизонтально практически. Не сомневаюсь, что будь у него чем отбиваться, он бы как-то справился, но в руках у него ничего не было, да и скорость под Толчком у сабли сами понимаете, какая. Ну, я и сам не знаю, какая именно, но свистнула Атеш весьма злобно. И всеми своими волнами, с хрустом проскальзывая сквозь кости, вошла в чужое тело. Сначала в руку, а потом и дальше. И никакая ловкость ему уже тут не помогла. Всё. Давай, до свидания.
  Атеш остановилась только где-то посредине, под мечевидным отростком у него, видимо, не справившись с позвоночником. Я даже не сразу смог её вытащить. Пришлось упираться ногой в упавшее тело.
  
  Можно было перевести дух, пытаясь унять тахикардию. Пульс под двести колотит. Как они там себе представляют многочасовые сражения, а? Тут от нескольких секунд как пельменный фарш себя чувствуешь.
  Виллардуэн, так и стоя в той же позе, смотрел на меня... странно. Я бы и подумал об этом сегодня, а не завтра, но у меня ещё тут где-то самолётик валяется недобитый, если ещё не успел очухаться и не улетел. Надо сориентироваться на местности. Так. Вот оттуда он ко мне скакал, уж так он скакал... Значит, вот сюда. Траектория была предсказуема. Не, не улетел. И не очухался. Ну, и не очень-то и хотелось. И не надо. Остриё в грудь, Толчок, и никакая кольчуга нам не преграда. Ещё есть кто вокруг? Да. К нам скачут Бокка и Бернар. Одни. Живые. Князь кряхтит, воздвигаясь, как положено князю Ахейи. Гвидо только ещё выковыривается из-под машущей в истерике ногами кобылы. Ух ты, это ж как всё было быстро-то!
  - А где Улом? - первым делом прохрипел я Бокке, как только он осадил коня передо мной.
  - Вон он, - он не стал умничать и показал рукой. Я обернулся. Предусмотрительный и хозяйственный финикиец, оправдывая звание непревзойдённого стратега и тактика, уже обо всём позаботился и прибарахлился двумя скакунами, направляясь с ними в нашу сторону. Своего осла он, разумеется, в обиду никому не дал. Нам бы ещё одного, подумал я, но, повернувшись обратно, увидел, что Гвидо уже справился со своей истеричкой, и пытается её использовать по назначению. Та вертела жопой, уворачивалась, и не давала, но мой друг даже Паолу уломал - и с кобылой как-нибудь справится. Даже хорошо, что он пока занят другим делом.
  - Князь, - вежливо поинтересовался Бокка, - с вами всё в порядке? Вы не ранены?
  - По-моему, нет, - ворчливо отозвался старикашка, подходя к нам. - Хотя меня так приложило, что у меня, кажется, даже видения были. Во всяком случае, кое во что из того, что мне привиделось, я никак поверить не могу.
  - Дева Мария? - как-бы серьёзно вставил ехидный Бернар. Бокка осуждающе покачал головой, но ничего не сказал: Матерь Божья в Италии регулярно является, это уже никого не удивляет. Особенно в драматические моменты.
  - Да какая там, к чертям, Дева? - начал было Виллардуэн, но покосился на меня. - Хотя, лучше бы она...
  
  Ганнибал, тем временем, подвёл нам лошадей. Удивительный, всё же, человек. Ведь и полководцем был, каких в свете мало, и в правительстве неслабой державы на первых ролях сидел, и происхождение опять же, такое, что только позавидовать, а связи-то какие: с богом лично знаком! Это не говоря о том, что он ещё и на том свете побывать успел - причём не на пять минут, как некоторые, а на полторы тысячи лет - чем не каждый похвастаться может. Такая биография - ни в какие мемуары не поместится, а он на ослике и лошадей нам подаёт.
  - Господа, - вскарабкавшись в седло обратился я к спутникам, - вы готовы? Тогда у нас ещё есть дело.
  И, подражая известному мушкетёру, пафосно показал саблей на бившихся неподалеку соратников.
  Бокка вскинул бровь. Бернар оскалился. Виллардуэн промолчал.
  Ганнибал просто развернул осла.
  Гвидо... А Гвидо уламывал лошадь.
  
  
  
  xvii(d)
  
  
  Но лица многие перед моим лицом
  К моей руке имели уваженье -
  Ведь то, что для неё всего лишь продолженье,
  Для них уже является концом.
  -- Сирано де Бержерак. (О шпаге).
  
  
  Да, я готов на подлости,
  Эх, я готов на подлости,
  Ух, я готов на подлости.
  Но лишь бы в потасовке
  Хватило бы мне бодрости,
  Но лишь бы в потасовке
  Хватило бы мне бодрости.
  Хватило бы мне бодрости.
  Хватило бы мне бодрости!
  -- Куплеты Барабаса. Музыка: Рыбников А. Слова: Окуджава Б.
  
  
  
  "Какое небо голубое" - невольно подумалось мне фразой известной песенки Алисы и Базилио. И продолжение там, в песенке, вот точно как будто про меня. Но действовать, вопреки моей природе, приходилось прямо противоположными методами. Методы эти грубы, жестоки и подпадают под действие множества статей уголовного кодекса, даже если это уголовный кодекс Народно-демократической республики Конго. Но хуже того, методы эти были мне непривычны, что неминуемо влекло за собой сомнения, колебания и нерешительность когда доходило до планирования. При непосредственной опасности я уже научился довольно успешно использовать новообретённые способности для защиты себя и - максимум - ещё пары-тройки человек, если те будут кучно стоять. Нападение же у меня в реальном бою до сих пор шло из защиты, и с этим тоже особых проблем не возникало. Не без некоторых шероховатостей, но в целом удовлетворительно поскольку я-то до сих пор жив, а вот те, кто хотел наоборот - те наоборот. Если упростить схему, то на меня должен: a) напасть один - это важно! - противник, б) показать мне, как он хочет меня убить, в) я это вижу, г) пресекаю такое поползновение, и д) в ответ как получится, безо всякого предварительного умысла и плана убиваю его. Потом следующего напавшего, и так далее. В таком режиме я методично могу сокращать их поголовье ровно до того момента, когда у меня кончатся джоули даже на слабый Толчок. Ибо без него я всего лишь мясо. Справляюсь я с врагами не талантом фехтования, не удивительной скоростью и силой, не поразительной ловкостью, а всего лишь тем, что взгляд быстрее любого удара. А у меня Толчок и взгляд - близнецы братья. Даже если я вдруг Атеш не успею подставить под Толчок - и то не беда. Плохо, но не смертельно. Так что в крайнем случае даже с двумя противниками одновременно справиться сумею, наверное. Но опять же - от защиты. На тренировках, особенно с Боккой, мне, разумеется, доводилось отрабатывать и атаки, но это совсем другое дело: сначала тебе показали, как надо, потом встали в позицию, оба изготовились, атака и... ты получаешь сначала по руке, спине, или что подвернулось, а потом очередное объяснение, как на самом деле надо. Были и мои самостоятельные попытки в учебном спарринге атаковать. Плачевные попытки. Учителя мои в этом деле гораздо лучше меня. И последнее: даже с Виллардуэном, пытаясь его атаковать, я знал, что меня в этом поединке не убьют, даже не ранят, а максимум отлупят палкой. Это, я вам скажу, очень, знаете ли, сильный фактор в плане решимости на какой-то поступок.
  Сейчас ситуация была другая: мы впятером неслись в бой. Реально в атаку. И я не мог никак понять, что мне надо будет сделать уже через несколько секунд. Не то, что совсем не понимал - у меня, как и у каждого из нас, рука уже вынесена вверх и в сторону, сжимая изготовленное к рубке оружие. Но... у меня не было картинки-плана. Я привык визуализировать свои действия, как бы отрабатывать их до того, как сделаю что-то физически. И ко всему остальному это тоже относится. Я всегда - всегда! - планировал свои действия и поступки. Когда мог, конечно. Ну и кроме глупых - те как раз безо всякого плана получались прекрасно. Но если я хотел добиться результата, без планирования и просматривания этакого "фильма", как оно всё будет, не обходилось никогда. Для такого "фильма" нужны детали, чем больше, тем лучше. Тогда план будет более чёткий, внятный и осуществимый. После просмотра этого "фильма" действия в реальности уже понятны, привычны и результат предсказуем. Это меня успокаивает. И меня нервирует, когда я делаю что-то, про что я "кина" не смотрел. И это был как раз такой случай. А ещё меня могли тут убить. Пусть не навсегда, но всерьёз.
  Рыцарей осталось всего четверо. Султанской стражи - с дюжину. Заметны были и несколько щитов иканатов - человека три осталось от всего отряда. Нападавших тоже изрядно поубавилось, десятка три осталось, не больше. Оборонявшимся этого было более, чем достаточно: правота Ганнибала очевидна и численный перевес, используемый умело, бьёт класс. Они не лезут буром, не торопятся, а изматывают обороняющихся и ловят шансы там, где они появляются. А появляются они неизбежно. И любая контратака из такой обороны самоубийственна, и бежать бесполезно. Только терпеть, ждать, понимая близость конца, и стараться забрать с собой хоть одного врага. На иной исход надежды нет...
  Но это если нету подмоги.
  
  Наша атака внезапной не получилась. Кто-то вовремя заметил, крикнул, и несколько пик развернулось в нашу сторону. А там уже мне стало поздно что-либо планировать. Только услышал, как взревел мессер ди Тавольи. Наверняка, что-то ободряющее выдал или дельный совет товарищам дал. Для поднятия боевого духа.
  И вот мы уже схлестнулись.
  Двумя лёгкими и быстрыми Толчками я поднял пики, направленные в меня, но в ответ ударить не успел: сразу наиболее удобного для удара врага не сумел выбрать, а там они уже оказались позади меня. Секунда какая-то прошла. А я оказался позади какого-то турка, махавшегося с одним из рыцарей. Не долго думая, рубанул его по спине. С Толчком, разумеется. Это у меня гораздо лучше получается, когда вот так, неожиданно, сзади, и без объявления войны. И без ненужных жертв с моей стороны.
  - Сзади! - крикнул мне рыцарь и я, совсем как ахейский князь совсем недавно, свесился с седла влево. Левой рукой уцепился за луку, а правой над собой Атешку к Толчку изготовил: вдруг что, а у меня: а на-те вам! Сторону выбрал интуитивно правильно: над седлом справа проткнула воздух пика. А потом попытался проскакать и её обладатель. Попытался, но не смог: рыцарь его задержал, а тут и я выпрямился в седле и повторил свой традиционный удар из традиционного положения. Тут-то до меня и дошло, что я не просто так подло бью в спину, я наношу удары из засады, а это вполне уважаемый и достойный военный приём. В книжках и военных академиях наверняка такому даже учат.
  В рыцаре я с радостью узнал Ладо. Жив, чертяка. Будет и дальше Гвидо учить. Вот только напарника его рядом не было. Пришлось мне занять место сбоку и чуть сзади от него. Он, заметив это, кивнул.
  Ну, погнали, что ли.
  
  Как я и предполагал, сельджуки особо на рожон не лезли, предпочитая трогать защиту пиками издалека, не подставляясь под мечи. Моей Атеш тут делать тем более было нечего, если только не сорваться во внезапную атаку, чего я делать даже и не собирался. Поэтому тактика нашей пары сложилась мгновенно и спонтанно: я более короткой саблей отбиваю особо наглые пики, он более длинным мечом пытается хозяев таких пик достать. Особого успеха у нас не было, но и у врагов тоже не получалось, разве что джоули мои таяли, [как секс с начинающей вдовой] медленно, печально, но к неотвратимому концу. Я бы на их месте оставил сколько нужно бойцов связать нас боем, а лучников, сколько есть, отвёл бы на полсотни метров, да и начал бы расстрел. Пусть даже одного лучника. И тот бы спокойно, не торопясь, нас расстрелял бы. Да даже если и не всех - положи из нас человек пять, и всё. Но стрелять никто не стрелял. То ли стрелы кончились, то ли стрелки. То ли какая другая тому была причина.
  Рубились кто чем. Против нас с Ладо были пикинеры, но по сторонам друг друга убить пытались разным железом. Даже короткая секира мелькала, стуча по чьему-то щиту.
  Бой развернул меня на 180 градусов, и тут я увидел странное. Ахейский князь отмахивался от двух нападавших, рядом с ним бились байрактары султана, и в какой-то момент один из байрактаров столкнулся взглядом с Изз ад-Дином, тот коротко кивнул, и байрактар, широко размахнувшись, вдруг рубанул не противника, а Виллардуэна. Таким ударом запросто можно голову снести. И снёс бы. Виллардуэн был к нему спиной и подлости от союзника не ожидал. Ведь это же подлость же, вот так в спину бить, да? А всё потому, что я - другое дело. Я вообще другое дело. И не только. Я - ещё и персональный, получается, ангел-хранитель князя. Француз, по-моему, даже не понял, что только что избежал смерти, когда над его макушкой пролетел меч, поднятый моим Толчком. Он не понял. Но зато, оказалось, прекрасно понял другой человек. Бывший султан не отвлекался на кипящий вокруг бой, наблюдая за исполнением отданного им приказа - а чем ещё это могло быть? Когда палач так явно облажался, глаза Сиятельного на миг округлились, а потом он наткнулся взглядом на меня. Момент замешательства - и он, резко отвернувшись, рубанул по шее того, кому только что приказал убить князя.
  Дальше сеча пошла, как будто ничего не изменилось. Стучали металлом по дереву и металлом о металл, иногда звякало, когда удар встречался плоскостью клинка; хрипели лошади, топтали пыльную землю; кровь и пот, воняя, текли по телам, капая сверху на мёртвых и перекрашивая в осень раннюю траву. Только небо было по-прежнему голубым и не пачкалось. А я вот не понял, что это было только что. И как-то для меня само это сражение потеряло свою сиюсекундную важность. Я продолжал следить за тем, чтобы меня ненароком не убили, время от времени отмахивался саблей+толчок, иногда даже задевал кого-то, но больше всё-таки ощущал себя как за стеклом от происходящего, настолько меня увиденное выбило из колеи. Я не думал о чём-то конкретно. Вернее, пытался, но мысли были какие-то клочковатые и бесформенные, как скомканная бумажка на полу. На ней что-то написано и даже вон буквы видны, а прочесть никак. Надо поднять и развернуть. С бумажкой я бы так и сделал, а с мыслями не получалось. К тому же они и не лежали на полу, а летали в воздухе мимо. Поди прочитай их на лету. То, что только что произошло что-то важное, это была даже не мысль, а ощущение. То, что мне это ещё аукнется, тоже. А вот что делать - мыслей не было. То есть, были, но летали мимо и расшифровке не давались.
  В любом другом случае я бы сказал: "не знаю, сколько времени прошло, пока я был словно в прозрачном коконе, наблюдая из него за происходящим, может несколько секунд, может минут, а может и час". У меня есть встроенный циферблат и я точно знаю: прошло двадцать три секунды. Двадцать три секунды, и ситуация на поле боя радикально изменилась. Настолько, что именно это и вывело меня из ступора. Враги решили сбежать.
  - Братва, за углом арбузы бесплатно! - на по-прежнему непонятном мне турецком пронеслось над полем. Это я так вольно интерпретирую. Громко пронеслось, с командным оттенком. И сельджуки бросились врассыпную. Вот прямо натурально как тараканы, когда обои поднял - а там они. И офигели. И врассыпную. И эти так же. Да быстро так. До того естественно у сельджуков это вышло, что просто сомнений никаких, ни мыслей о западне ни у кого не возникло. И все наши кинулись за ними. Тоже врассыпную. А поляна-то с одной стороны в горную дорогу уходит, с другой стороны крутой спуск, который не для лошадей, с третьей стороны вообще овраг. Ну и лесок, в котором они прятались. И тоже не для конных соревнований. Не чистое поле, не степь, однако. Поэтому многих бы переловили и перебили - численного перевеса у них, похоже, уже не было.
  
  Порталы открылись беззвучно. Вполне возможно, что их вообще никто не заметил, кроме меня. Необязательно потому, что я внимательный такой и наблюдательный, у меня этот показатель так и остался низким. Я думаю, для местных это просто то самое необъяснимое, которое мозг просто заблокирует. Я же видел не только два десятка пеших воинов, невесть откуда появившихся на поле, но и мгновение радужного перелива рамки портала, словно человек появился из гранёной хрустальной вазы, обращённой зевом к наблюдателю, да такой прозрачной, что кроме этого игристого отблеска ничего больше и не видно. Банда Боца. Его я увидел сразу, и сразу же узнал. Они появились растянувшись по полю полумесяцем, так, что первыми под их удары попали напавшие на нас, а теперь драпающие, сельджуки. Хоть новоприбывшие и были пешими против конных, всадникам это никак не помогло. Удары длинных мечей были неуловимо быстры и смертоносны. Боцовцы били и по коням, и по всадникам без разбору, отсекая ноги людям и пропарывая животы несущих людей животным, перерубая коням шеи и продолжая удар уже по всадникам, легко уворачиваясь от попыток ответных ударов. Заорали предсмертно лошади, беспорядочно кувыркаясь по земле, в людском гомоне и гулком топоте явно были слышны чавкающие удары тяжёлых лезвий в плоть. Второй волной налетели уже наши, но боцовцам было плевать, кого убивать.
  Боц, вытащив из чьего-то упавшего ему под ноги тела окровавленный меч, посмотрел чётко в мою сторону. На меня. И удовлетворённо кивнул, делая шаг. В мою сторону, понятно.
  Так получилось, что на его пути встал Бокка дельи Абати. Лучший меч Фиренцы, а может, и всей Италии. Он был пока ещё на коне и имел преимущество и в скорости, и в положении - сверху рубить завсегда удобнее. Да и конём можно снести пешца, чтоб не стоял тут на пути, понимаешь. Бокка уже тянулся своей стортой к Боцу, а я понимал, что у мужа Кьяры это последний бой. Последний, потому, что шансов против твари Тиферет у него нет, а Толчком я уже пробовал дотянуться - не сработало. Далеко, наверное. Я на таком расстоянии раньше никогда и не пробовал.
  Боц круговым движением шевельнул выставленным мечом, и попавшая в контроль сторта Бокки вылетела у того из руки, а сам Бокка, неловко наклонившись вперёд и вправо, удобно подставил грудь под удар. Боцу осталось лишь кольнуть кончиком в тело, которое уже само насаживалось на лезвие. Он и кольнул.
  
  - Впечатляет, - сказал я, обозревая вдруг застывшие объёмной цветной фотографией окрестности. - Уже не в первый раз вижу, но в таком масштабе... да, впечатляет.
  Резня остановилась. Застыли брызги крови в воздухе и хлопья пены из конских ртов; застыли и не шевелятся глаза, отражая и далёкое утреннее солнце и близкий блеск стали; замерли занесённые руки, сжимающие оружие; шальная птица, пролетающая над полем боя, неподвижно повисла в небе с раскрытым клювом; исчезли звуки. Время остановилось.
  
  ***
  
  - Тут так сразу что-то в голову ничего не приходит, - признался я в ответ. Баал молча пожал плечами. Я бы сказал - равнодушно, но он же зачем-то явился в самый критический момент, значит, неравнодушен. Причём настолько неравнодушен, что рискнул проявиться в мире, в котором я погибну. То есть, погибнуть вместе со мной.
  - Я, конечно, слышал, что безвыходных положений не бывает, - продолжал я, - но тут просто силы совершенно не равны. Да что там неравны - несопоставимы. Это не так, как у вас было с Мотом. Эти же из Тиферет, да?
  - Скорее всего, - кивнул Баал. - Я вижу у них гениев.
  - И что я могу им противопоставить? Кстати, а как долго время тут может быть остановлено?
  - Время нельзя остановить. По крайней мере, мне про такое ничего не известно.
  - А вот это тогда что? - я развёл руки.
  - Да ничего. Для них всё идёт по-прежнему. Это для тебя всё ускорилось.
  - Ничего себе ускорилось! Да тут вон камень в воздухе висит и не двигается.
  - Очень ускорилось, - пояснил Баал.
  - Слушай, я уже полминуты на этот камень смотрю, он совсем не двигается!
  - Очень сильно ускорилось, - подчеркнул Баал. - Это не я сделал, я же говорил. Просто так происходит... при некоторых обстоятельствах, когда мы, боги, проявляемся в мирах смертных.
  - Но не всегда? - уточнил я.
  - Нет, конечно. Иначе как бы мы тогда общались с людьми?
  - Да наверное, как со мной сейчас.
  - Никто в Даат не может перейти на этот уровень общения. Никто. Как видишь, даже твари Тиферет не могут. И новые боги не могут. Они все застывают, словно лилия в янтаре. Только мы, настоящие боги мира Даат, не подвластны изменениям времени. Ну... и вот ты, получается.
  - Интересно, - протянул я задумавшись. - А этому есть какое-то объяснение?
  - Есть конечно, - с готовностью подтвердил Баал. - Только никто не знает, как и где найти того, кто его знает.
  - Плохо, - цыкнул я. - И как долго это может длиться?
  - Сколько ты выдержишь.
  - Так это что, от меня зависит, что ли?
  - Да уж не от меня. Я-то сколько угодно так могу.
  Меня это не порадовало. Получается, в любой момент кино пойдёт с прежней скоростью, так что и мне бы не тормозить. У Баала про дальнейшие детали спрашивать, похоже, бессмысленно, не знает он. Простой бог, что с него взять.
  - Слушай, - вдруг вспомнилось мне, - я, когда с этой... которая Диане родственница, общался, ничего не замедлялось...
  - Естественно, - хмыкнул Баал. - Даже если бы Диана сама тебе явилась, и то... Она же из новых. Я ж сказал, только мы, настоящие боги...
  - Да, - согласился я, перебивая. - Но зато вместо этого тогда изменился мир.
  - Так это она наверняка тебя к себе утянула.
  - Куда?
  - Да скорее всего, в промежуточный план... Ладно, ладно, объясню я, объясню, не смотри так. Промежуточный план - это не проявленный мир, но и не божественное пространство. Это из самого термина понятно. Другое дело, что промежуточность - она не в этом, а в том, что такой план может находиться вне установленных пространств. Как бы сделан кое-кем для самого себя. Вот смотри, миры соединены между собой, но сами миры - исключительно последовательно. То есть, из Тиферет можно спуститься в Даат, и только потом - в Кетер, напрямую нельзя. Никак. Но Даат, например, соединён, кроме миров Кетер и Тиферет, ещё с четырьмя божественными пространствами и они тоже установленные, реализованные, понятно? А промежуточные планы могут быть как бы на линиях, соединяющих миры и пространства. Между ними, ясно тебе?
  Понятно мне было весьма смутно. И терминология незнакома, и принцип. Да и предмет вообще ранее мной не изучен. У меня такое было только на первом курсе медицинского на парах по высшей математике. Улётные тогда были ощущения совершенной пустоты в голове, отрицания зла, и медитативного единения со всем сущим. Жаль, зачёт потом получать надо было, а так бы чистое ЛСД.
  - А что, если бы я там умер? - вспомнил я тогдашние ощущения.
  - Не советую, - сразу же предупредил Баал. - Я не совсем понимаю, кто ты и как ты сюда попал, но думаю, что кому-то это очень нужно. Кому-то, чья власть здесь, в Даат, побольше моей и любого из богов. И эта власть совсем не обязательно будет распространяться на личный план существа по крайней мере сравнимой силы.
  Я со вздохом кивнул. Я тоже не совсем понимаю, кто я и как я сюда попал, и тоже думаю, что вытащив меня отсюда, Иродия или сама Диана вывели меня тем самым из-под юрисдикции Лилы или тех, кто за Лилой стоит. Поэтому моя смерть, скорее всего, была бы окончательной, поскольку система бы меня не видела. Возможно, это и незаконно. И возможно, Диану за это поругают. Может даже, поссорится с ней кто-то аж вот до "да пошла ты, коза драная!" А может и этого не будет, поскольку я не уверен, что моё существование более законно, чем действия тех, кто его возьмёт и прекратит.
  - Как можно сделать такой план?
  - Не знаю. Когда мы пришли в мир, всё уже было.
  - Получается, вы, старые, не можете, а новые могут... - мне казалось это очень важным, хотя и непонятно, почему.
  - Получается, так, - невесело усмехнулся Баал.
  - Опять фигово, - констатировал я и повернулся. Фигово относилось вообще ко всему. И к моему будущему, и ко всем непоняткам, и тому, что произойдёт, как только я вернусь в нормальное время. Бокка уже почти насадился грудью на клинок Боца. Матиро тоже не жилец: у его коня отрублены ноги и рыцарь застыл в падении, вылетая из седла, а впереди по курсу у него ещё один пришелец, и рыцарю его никак не миновать. Князь пока отстаёт от этих двоих, но тоже спешит сюда. Вон, всего в сотне шагов, Гвидо уже оседлал свою кобылу, и, разумеется, даже не подумает остаться в стороне. И у султана, гори он в аду, остались считанные мгновения жизни, и у всей его стражи. И у всех нас. И у меня, потому как пришёл Боц за мной, и, проткнув Бокку, как бабочку, продолжит свой шаг ко мне. А мне ему и противопоставить-то нечего. Только Ганнибал не принял участие в этих весёлых догонялках и сейчас в образе Улома тихонько стоит с краю, у лесочка. Может, и успеет слинять... Хотя, толку-то? Вернётся вместе со всем Даатом к точке моей реинкарнации.
  Тогда зачем Баал сюда явился? Не просто же так поболтать?
  - Кора когда ко мне пришла, время тоже застыло... для меня, - вдруг вспомнил я.
  - Конечно, - отозвался сзади Баал. - Она же настоящая.
  "Настоящая", - подумал я. Как же. Поди разбери, кто тут настоящий. Тут не понятно, настоящий ли я сам.
  - У меня после неё магии резко прибавилось, - намекнул я.
  Баал намёка в упор не понял и комментировать не стал. Ладно.
  - Я так понимаю, услышать нас тут никто не может, даже боги?
  - Разбежались все, - хохотнул он самодовольно. Самый храбрый же, епть.
  - И Кора тоже? - на всякий уточнил я.
  - Она слаба сейчас. Все мы слабы, но она - более многих.
  Говорить, или нет? Вот в чём вопрос. Довериться Баалу, или лучше не надо? Не, так-то понятно, что лучше не надо. А вот в этой ситуации? Я так гляжу, помощь он вроде и обозначил, но и делать дальше ничего не делает. Успеет смыться до того, как меня Боц на ноль помножит, в случае чего? Да наверняка. В самом начале, возможно, риск для него и был, если он в реальном времени только ситуацию отслеживает, а вот теперь уже точно нет. Двинется время своим ходом, и всё: ищи его, свищи его. Выдавливает из меня очередную просьбу о помощи? Увеличивает счёт к оплате? Эго тешит? Или всё вместе и многое другое? Да даже к бабке не ходи. А делать нечего. Нет у меня контраргументов. Ни против него, ни против Боца.
  - Кора мне задание дала, - тут я сделал паузу, глядя на его реакцию. Баал даже глазом не моргнул. Как стоял, разглядывая поле боя, так и остался стоять. Пришлось продолжать:
  - Она вернуть кое-кого хочет. Прямо как ты.
  - Не тяни, - с некоторым раздражением процедил бог, даже не покосившись в мою сторону. - Говори, что хочешь сказать.
  - Она хочет вернуть своего сына, Загрея, - как в холодную воду нырнул. Не знаю, как там повернётся потом с Корой, может, она меня за такое разглашение интимной информации потом и прибьёт. Опять же, я ничего не знаю про отношения среди этой божественной братии. "Новых" они, по крайней мере Баал, точно не любят, а вот между собой как? Если по мифам, то и между собой они тоже собачились будь здоров. Все против всех. Так что Коре наверняка такое не понравится. А что делать?
  - А я хочу вернуть Танит. Ты про это хотел сказать? Можешь не продолжать. И Кора тебя одарила благодатью, а я нет. Так?
  Я даже сбоку видел его усиливающееся недовольство, но Булгаков, устами Иешуа, утверждал, что правду говорить легко и приятно. Что ж, самое время проверить.
  
  
  
  xvii(e)
  
  
   Вот что, ребята. Пулемёт я вам не дам.
  
  
  Баал не любил Кору-Персефону. Это стало совершенно ясно. Впрочем, вполне возможно, что Баал не любил вообще никого, даже свою Танит. В человеческом смысле слова не любил - а так кто его там знает, какая она, божественная любовь. Я, видимо, невольно поддался его некоему такому свойскому обаянию. Ведь он разговаривал совершенно, как обычный мой современник... ну, или на моём уровне, моим лексиконом. И я расслабился. Вот Кора - та сразу дала понять, кто я, и кто она. Там у меня даже и мысли не возникло не то, что панибратствовать, но даже говорить с нею не как с богиней. Иродия с Федой тоже вот поставили меня на место, причём максимально быстро и эффективно, как штурм спецназом фанерного самолёта с картонными фигурками террористов. Диана, хозяйка ихняя, вообще не снизошла и страшно представить, как она бы меня прессовала. Ну, так-то понятно: все бабы - стервы, тут ничего нового. А божественные бабы, соответственно, и стервы божественного уровня. А Баал - этот нет, не такой. Поболтать мастак, похихикивал со мной или надо мной, добряк-добряком, советы давал, помогал в трудную минуту. С таким чего бы и не потрындеть по-приятельски?
  - Хорошо устроилась, файлах... - зло процедил он и добавил что-то, чего я совершенно не понял. Длинная фраза была столь эмоциональна, что была только одна правильная догадка: всяк предпочитает материться на родном языке.
  Я, на всякий случай, тут промолчал. Линию поведения менять уже не стоило, потому как если уж дожил до сих пор, то и дальше поживу, но иногда всё же следует себе напоминать, что милая полосатая кисуля, с которой я заперт в одной клетке, это амурский тигр. Дикий. Он только что целиком сожрал козу и потому интереса я у него пока не вызываю, но время идёт, клетка остаётся запертой, спрятаться негде, тигр без намордника, и когти у этого котика хозяйка не удаляла.
  - Видел, как она ослабла после? - выговорившись на своём финикийском, повернулся ко мне Баал. Взгляд бога был тяжёл, как пыльная надгробная плита.
  - Да она исчезла практически сразу, - вспомнил я.
  - Даже так, - презрительно хмыкнул Баал. - Ещё хуже. Не смогла удержаться в проявленном мире. Предельная слабость. И это при том, что она дала тебе первую благодать.
  Я кивнул. Так оно и было. Всего у меня было одна из трёх возможных, и её, получается, первая, но в чём тут важность - я не понимал.
  - Насколько увеличились твои силы? - спросил меня Баал вместо ответа на мой вопрос.
  - В сто раз.
  Он кивнул.
  - Это ещё не так и плохо. Не для тебя, - махнул он рукой, словно закрывая мне рот. - Для тебя результат как раз так себе, могло быть гораздо лучше. Для неё это было не так плохо. Не так много отдавать пришлось.
  Золотая тиара поверх рыжей шевелюры склонилась набок, словно он решил получше меня рассмотреть.
  - Ты ж понимаешь, что сила твоя - полностью заёмная? От неё?
  Я утвердительно мотнул головой и тут же оцепенел от внезапной догадки.
  - Не бойся, - поняв моё состояние, успокоил меня мой высокопоставленный собеседник. - Отдавать не придётся. Ну, пока она жива и пока она довольна тобой. Вижу, подробностей хочешь? Даже не сомневался. Ну, слушай. Если исчезнет бог или богиня, давшие тебе силы, силы тоже исчезнут, это логично, ведь так? Тут просто. А вот забрать силы назад... С этим сложнее. Никто из нас сверх отмеренного сил получить не может, мы не новые боги, поэтому Персефоне надо будет сначала истощиться, чтобы от тебя что-то вернуть себе, а кто же захочет рисковать, намеренно становясь слабее, пусть даже только временно, лишь для того, чтобы какого-то смертного ослабить? Так что для тебя риска почти никакого. Только мотивация, чтобы давшие тебе благодать боги никуда не делись.
  - Тем более не вижу, в чём проблема.
  - В том, что каждая благодать увеличивает имеющиеся силы, вот в чём.
  Мне понадобилась целая минута его многозначительного молчания, прежде, чем я понял.
  - Твою мать...
  - Тебе повезло, что у меня только отец, - тут же отозвался бог. - Советую быть осмотрительней в высказываниях. Иногда хорошее к тебе отношение может и не спасти.
  - Прошу прощения, - спохватился я. - Это вообще не в чью-либо сторону. Так получается, что следующая благодать увеличит мой резерв ещё в сто раз?
  Баал совершенно земной гримасой, поджав губу и подняв брови, показал, как я прав в своём запоздалом озарении.
  - Ещё в сто раз... - прошептал я, подсчитывая про себя. - Это ж писят тыщ да на сто... да разделить на тридцать на средний Толчок... Это ж сколько Толчков у меня тогда выходит? Ух, ё...
  - Увеличила бы, - многозначительно прервал мои подсчёты бог.
  - А? - не понял я, возвращаясь в реальность.
  - Увеличила бы, - повторил он, отворачиваясь в сторону, словно теряя интерес. - Если бы ты прямо сейчас нашёл того, кто согласился бы потратить в сто раз больше сил, чем Персефона. А я смотрю, ты уже даже начал мечтать о третьей благодати, да? Ну-ну.
  Начал, чего скрывать? Начал. Усилиться в миллион раз - чего бы не помечтать? Но, походу, надо приземляться - ведь, получается, третий бог, задумавший меня благословить, должен будет и слить в десять тысяч раз больше Коры. То есть, он и сильнее её должен быть на столько же. И это как минимум. И кто это у нас такой может быть, а? Разве что ныне действующий глава пантеона из него одного-единственного. Уж он меня благословит, пожалуй.
  Теперь скептицизм Баала в плане получения даже второй благодати был понятен. Вернее, был бы понятен, если б он не стоял тут, со мной, разглядывая замершее во времени поле боя.
  - Даже не надейся, - не поворачиваясь, прервал он ход моих мыслей. - Благодати я тебе не дам.
  Поразмыслив маленько, я понял, что, пожалуй, и рассчитывать на это не стоило. Это ж как божий пень.
  Помолчали.
  Хорошее было утро поначалу. Яркое, солнечное. Весенняя классика. В такое утро какого-нибудь среднестатистического гражданина евросоюза неудержимо тянет на добрые дела: дарить бабам мороженое, дитям цветы, заботиться о дельфинах и рисовать в сетях сердечки всем подряд. Остальные жители нашей планеты могут просто порадоваться жизни...
  Вот же как бывает, да? Начинается вроде всё хорошо, едешь ты, к примеру, ну... тут варианты, конечно. Кому что больше по душе. Например, на рыбалку. Или на плановые потрахушки. Или с них уже. Или, там, за дочкой в школу. Короче, едешь куда-то и думаешь о приятном. Километров так под сто двадцать идёшь, потому как дорога пустая. Музычка у тебя такая, кайфовая играет. Ароматизатор источает благородный букет кожи и табака. Мужской такой. Ты расслаблен и счастлив. Ибо удалась. И ведь ничего не предвещает, понимаешь? И тут вдруг оса тебя в правую щеку с лёту - н-на! - и ты орёшь от неожиданной боли, дёргаешь рулём влево - это ж инстинкт - и несёшься уже по встречке, неумело вращаясь в одиночном вальсе. И, всё уже понимая в эти секунды, надеешься только, что сорвавшуюся в этот жуткий танец машину не остановит никакое дерево, а просто улетишь ты в канаву, прижатый подушкой к спинке и надеясь на чудо. И вроде уже и пролетаешь мимо крепкой пихты в два обхвата, которую за каким-то хреном высадили тут семь десятков лет назад, вроде и пронесло тебя уже, и тут в одном из пируэтов ты замечаешь прямо по курсу бледное от ужаса лицо за стеклом ржавой копейки, волокущей за собой такой же ржавый прицеп с мешками, тяпками, и лопатами. Тебя прокручивает дальше, копейка мелькает, исчезая из поля зрения, и тебе остаётся только ждать удара. Самое интересное, в этот ничтожно малый промежуток вспыхнувшей и угасшей надежды тебя накрывает даже не страхом, а обидой: какого хрена этот пенсионер тут делает вот именно сейчас, а? Откуда он, сука, взялся?! Ведь почти уже, почти повезло!.. Дачник трёпаный!!!
  И вот смотри: про осу-то уже никто и не вспоминает. Убила тебя оса, а виноват - пенсионер, который вообще ни за что помрёт.
  Нас всех, и меня, и рыцарей, и султана со всеми его присными, тоже уже почти пронесло мимо пихты. Мы уже было обрадовались. И тут из-за поворота вывернулся ещё один персонаж.
  В отличие от тебя, который сейчас убьётся о пенсионера-дачника, я прекрасно понимал, что Боц - это всего лишь та самая ржавая копейка, на которую меня несёт. За ним, за Боцем этим, какой-то Брамс маячит. Но и тот не обязательно причина. Может, Лила. Может, ещё кто мне неведомый. Но злость и обида у меня всё равно именно на Боца. Психология такая, однако.
  - А если я сейчас сам их всех поубиваю? - идея лежала на поверхности.
  - Можешь попробовать, - разрешил Баал. - Но не советую. Скорее всего, если напрямую тронешь любого живого, даже своим мечом, совпадёшь с его временем.
  - Резонанс это называется, - вздохнул я. Но не особо расстроился. Не могло всё быть так просто. - Постой, а если трону неживого?
  - У неживого времени нет. Вечность, она, знаешь ли, не замедляется и не ускоряется.
  - Ну, и прекрасно, - сказал я и отправился осуществлять непрямые вмешательства.
  - И что дальше? - поинтересовалось верховное финикийское божество, когда я вернулся и встал рядом.
  - Там посмотрим, - пожал я плечами.
  - Не поможет. Ну, разве что на несколько мгновений.
  - Да, - согласился я. - Разве что несколько мгновений.
  Но Бокке, от груди которого я отвёл вражеский меч, и остальным, смерть которых была уже неминуема, но была мной отсрочена, это даёт хоть какую-то надежду. Ничего другого мне в голову не приходило. Только дать своим лишнюю секунду, да самому успеть подойти поближе, на расстояние Толчка... которое я так пока и не определил.
  - Почему не просишь? - Баал уселся в материализовавшийся позади него трон, оказываясь лицом ко мне.
  - А толку-то, ваше величество? - я пожал плечами. - Вопрос, разве что...
  - Ну?
  - Моё возрождение можно как-то сюда поближе сдвинуть?
  - Уверен? Я ведь могу только к тому моменту, как сам явился.
  - А, тогда нет. Прямо сюда вот мне совсем не надо.
  Был ещё спонтанный вопрос. В присутствии Иродии я чуть кони не двинул, она даже сказала, что я не выдерживаю её сущности, а вот с Корой и Баалом такого не было. Можно было бы и спросить об этом, но не стал. Зачем? Нет, я не из тех, кто решает не задавать какого-то вопроса только из-за того, что, якобы, времени нет, или не до того. Это тупые отмазки. В жизни так не бывает. Какое такое время нужно, чтобы произнести несколько слов? Ты что, последнюю секунду живёшь? Не, это всё для оправдания накручивания сюжета и последующего идиотизма главных героев, которые поленились рот когда надо раскрыть. Типа заняты были. Ртом, что ли? А потом оказывается, что вот если б вопрос тот был задан, то и ни книжки, ни фильма бы не было. Сразу б всех победили - и все дела. Ну, или отношения бы у героев сразу сложились, без нервов и конфликтов. То есть, с точки зрения режиссёров и сценаристов, совершенно неинтересно.
  Это напомнило мне ситуацию на базаре в Коканде в восьмидесятых. Стоит у прилавка женщина, покупает курагу. Узбек скручивает ей кулёк из газеты. Я спрашиваю: почём курага? Молчит, крутит. Я опять: почём курага? Молчит. Насыпает женщине в кулёк. Я опять. И так раз пять подряд. Отдал кулёк тётке, поворачивается ко мне: "Ты что, не видишь - я занят, а? Двадцать копеек". Руки заняты - язык не работает. Или мозг две операции параллельно не тянет. Но я не курагу на базаре продаю. Я могу в любой момент что угодно спросить, от меня не убудет. А вот с Баалом... Вдруг у него лимит на мои вопросы? Не по времени, а по количеству? И по тупизне. Что мне даст его ответ? Это при условии, что он сам знает. А он, скорее всего, не знает. Иродия и Диана же из "новых". У них какая-то другая механика.
  А вот другой вопрос может быть важен: до Коры у меня благодати не было, значит, Иродия за богиню не проканала. Кора была первой. Баал ещё один из. А откуда третий слот под благодать? Появился он до Баала. Может он знать, кто это был? Об этом и спросил.
  - Нет, - сказал он. - Я не знаю, кто ещё из богов заинтересовался тобой.
  - А "новые" вообще могут давать благодать?
  - И этого я не знаю.
  Блин. И что спрашивал? Ведь уже понял сам, что ничего он о "новых богах" не знает.
  - Так и не спросишь, зачем я здесь?
  - Боюсь, - признался я.
  - Вон оно что... Так не бойся. Цену я тебе уже назвал.
  - Мне так кажется, что она неокончательная.
  - Но-но! Я - бог. Моё слово нерушимо!
  - Тогда что не так?
  - То, что это я - бог. А ты - нет. Это моё слово нерушимо. А ты - всего лишь смертный. Даже если не собираешься слова нарушить, можешь просто не успеть выполнить. Жизнь она такая штука, знаешь ли, непредсказуемая. И что тогда? Если б Персефона не успела раньше, то другое дело, но теперь это уж слишком дорогое удовольствие. Я-то смогу, я ж не эта дорожная файлах, но я прорву сил отдам, ослабну, а что взамен? Только твой никому ненужный труп? Это не та плата, уж извини.
  - А какая тебе нужна? Вроде, души не ты в обмен берёшь.
  - Ну почему же? Я бы как раз и взял, да только и тут брать с тебя нечего: нету у тебя никакой души.
  Ах, ну да. Он же ещё и Баал-Зевуль.
  - Ничего другого предложить не могу. Вроде о Танит мы уже договорились, что ж ещё?
  - Договорились. Но ты ведь ещё и не начал ничего делать. Это я тебе опять помогаю.
  - Ладно, - сдался я. - Зачем ты здесь, ваше величество?
  - Помочь тебе хочу.
  - Я весь внимание.
  - Благодати, как я уже сказал, я тебе не дам. Пока не дам. Пока ты не покажешь, что отдаёшь долг. Когда... и если я увижу, что твои помыслы и дела направлены на возвращение Танит, тогда и получишь ты от меня этот дар. Пока же одарю тебя другим. Возможно, ещё более ценным даром.
  - Что за дар?
  - Сначала согласишься его принять.
  - Извини, ваше величество, - я постарался не выказать голосом неуважение такой наглости с его стороны. - Это не те условия, на которые я могу пойти.
  - Других не будет, - жёстко оборвал он меня, но тут же смягчился. - Ты пойми, это не моя прихоть. Так всё устроено. Хочешь действительно ценный дар - бери кота в мешке. Рискуй. Я и так уже сказал тебе, что дар БУДЕТ ценным. Очень. Но основное условие, твоё незнание, должно быть соблюдено. Соглашайся.
  - Это единственное условие? - его настойчивось была подозрительна, как сивушные разводы на поверхности водки "Абсолют".
  - Ну, - замялся он, - не совсем. Есть ещё одно ма-аленькое дополнение.
  - Уже интересно, - соврал я.
  - Ты не должен принимать ничьей более благодати, - он наклонился в мою сторону, уперевшись ладонями в звериные морды подлокотников, - пока тебя не одарю ею я. Это, кстати, в твоих интересах. Тебе же не нужна зависимость от недоброжелательно к тебе настроенного бога или богини? А третьей благодати я тебе дать не смогу.
  Мне и от него зависимость была совсем не нужна, но озвучивать такое я не решился.
  - Тогда получается, что твой дар - это и не дар совсем, а плата мне за отказ от чьей-то благодати, - заметил я. - Уж извини, ваше величество. И почему тогда я должен брать кота в мешке?
  Баал откинулся на троне.
  - Отказываешься?
  - Я просто рассматриваю ситуа...
  - Прекрати свой словесный понос. Просто скажи слово. Ты отказываешься от моего дара?
  - Я согласен принять твой дар, - почему-то вытянувшись, чуть не щёлкнув отсутствующими каблуками, отрапортовал я. Вытянешься тут, когда божественная натура проступает сквозь наносное балагурство, а громовой голос бога внезапными тенями отражается от редких облаков в небе. И это позабытое всеми финикийское божество. Представляю, какую мощь должен иметь Яхве. То есть, совершенно не представляю.
  - Тогда познакомься. Её зовут Атеш. Да обернись ты, дубина. Она за стоит за твоей спиной.
  
  
  
  xvii(f)
  
  
  О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая!
  Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника;
  Живот твой - круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино;
  чрево твое - ворох пшеницы, обставленный лилиями;
  два сосца твои - как два козленка, двойни серны;
  шея твоя - как столп из слоновой кости;
  глаза твои - озерки Есевонские, что у ворот Батраббима;
  нос твой - башня Ливанская, обращенная к Дамаску;
  голова твоя на тебе, как Кармил, и волосы на голове твоей, как пурпур;
  царь увлечен твоими кудрями.
  Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью!
  Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти.
  Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее;
  и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблоков;
  уста твои - как отличное вино.
  Оно течет прямо к другу моему, услаждает уста утомленных.
   -- Песнь песней Соломоновых.
  
  
  Сравнись со мной - величье ты,
  Вглядись - я никну пред тобой.
  Сравнюсть с тобой - не прах ли я?
  Все клады лишь в тебе одной.
  -- Низами Гянджеви
  
  
  
  
  А позади меня стояло чудо. Обёрнутое в полупрозрачные воздушные ткани, так, что видно было лишь только лицо и кисти рук, самое настоящее чудо. Несмотря на кажущуюся плотность обёртки, её одежды, видимо, совершенно не стеснят её движений - настолько лёгкой и расслабленной была её поза. Чудо было золотым на бело-красном фоне: яркая белизна вверху, от головы и до груди включительно, плюс руки, а ниже - насыщенно-красное. На голове был странный головной убор, как перевёрнутое ведёрко, но он удивительно гармонировал с остальным убранством. Самого этого убора не было видно за той же тканью, что укрывала её голову, частично лицо, и грудь. Сзади ткань расходилась от головы, словно крыльями спадая на спину. Надо лбом шла золотая лента, с которой изобильно свисали золотые кругляши, размером с ноготь, то ли монеты, то ли специальные подвески такие. Грудь украшало множество тонких бус и тяжёлых ожерелий, которые умудрялись составлять непротиворечивый ансамбль с головным украшением. Красный низ оказался чем-то вроде перетянутого на тонкой талии белым кушаком сарафана, который, когда она пошевелилась поменяв позу, показал длинный - выше середины бедра - разрез с одного (по крайней мере) бока,через который себя продемонстрировала наверняка изумительно стройная ножка, спрятанная в лёгкие, опять же белые, шальвары. Всё это великолепие завершали умилительные сапожки цвета венозной крови, чуть закрывающие щиколотку и на небольшом каблучке, которые тоже были все украшены золотым шитьём. Но главным было не это. Главным были две вещи. Первое: её лицо, обрамлённое белой тканью, было идеалом, созданным специально для меня, для того, чтобы я в него влюбился с первого взгляда. Линии его были столь строги и совершенны, словно принадлежали не земной девушке, а богине. Или же бог, создавший это совершенство, целую вечность кропотливо выверял и отшлифовывал каждую мельчайшую его деталь, добиваясь абсолютной непревзойдённости. И с этого лица из-под бровей, прямых, словно раскинутые крылья чайки, пристальным и твёрдым, даже каким-то требовательным взглядом на меня взирали большие тёмно-зелёные глаза. Иногда, когда она чуть склоняла голову к плечу, блеск её глаз казался отражением ночной грозы в гранях изумрудов. Её небольшой, но прямой нос не имел ни малейшего намёка на курносость или вздёрнутость, но был, тем не менее, женственнее всех носиков, что я до сих пор видел. Пухлые губки так бы и хотелось немедленно поцеловать, не будь они столь плотно и сурово сжаты. На вид девушке можно было дать лет двадцать, но с тем же успехом ей могло быть и тридцать и, с учётом местных реалий, семнадцать.
  
  
  Ramzi Taskiran
  
  - Здравствуйте, - я даже чуть поклонился, не в силах оторваться от неё.
  Позади хохотнул Баал.
  - Вряд ли она тебе ответит, - пояснил он. - Ну, поскольку ты, похоже, не собираешься поворачиваться ко мне, разговаривая, поясню: плод твоего воображения вряд ли способен тебе отвечать.
  - Что? - не понял я и сделал попытку отвести от девушки свои зацепившиеся за неё, словно репейники, глаза. - Какой ещё плод? Ты же что-то про дар говорил?
  - Ну да. Дар. А это, по-твоему, что?
  - Девушка. Очень красивая. И... это ничего, что мы, вообще-то, в присутствии третьего человека разговариваем так, будто её, - извиняющийся кивок в её сторону с лёгкой улыбкой, - тут нет?
  - Ну так никакой девушки тут и нет. Это зайриль, дух твоего оружия. Ты же не думал, что я могу вот так запросто взять и сотворить настоящего человека, да потом ещё и подарить тебе? Даже если это - прекрасная девушка?
  - Да нет, конечно, - смутился я. - Я и не собирался становиться рабовладельцем. Что я, совсем уж моральный урод?
  - На это мне плевать, - равнодушно отозвался Баал. - Рабы - не лучший и не худший товар, чем всё остальное. Но ты, кажется, подумал, что я, Баал Хамман, буду лично для тебя создавать прекрасных дев только чтобы дарить их тебе в наложницы? Если так, то и не мечтай. Посмотри внимательнее. Ты сам-то разве не видишь?
  И тут я осознал для себя то второе главное в ней, что увидеть - увидел, но что не сумел осознать: у неё в правой руке была Атеш. Я имею в виду - моя сабля. Я даже ухватился за рукоять той, что была у меня на поясе.
  - Зайриль рождается, - продолжил Баал, - когда обладатель оружия не просто любит его, но и относится, как к живому. Не формально, а на самом деле. Это не так уж часто происходит, кстати. Кроме того, владелец должен одержать победы над более сильными противниками. Множество раз. Причём победить в таких боях, в которых, не будь у него именно этого клинка, неминуемо погиб бы. Это случается ещё реже. Кроме того, и обладатель, и оружие должны быть совершенным дополнением друг друга, более совершенным, чем муж и жена, и даже более, чем друзья и соратники.
  Девушка так и стояла с обнажённой саблей в руке, не обращая на разговор никакого внимания, только изредка чуть шевелилась. Она дышала, моргала, и совершенно не походила ни на какой плод воображения. Даже моего. Я явственно ощущал тонкий аромат её тела. Непреодолимо влекущий, сводящий с ума аромат женщины, оттенённый ночной терпкостью духов. А сабля бликовала на солнце.
  - Не может быть, - прошептал я. - Не может быть... Вы разрешите? - я потянулся рукой потрогать её.
  - Не веди себя как идиот, - рявкнул сзади Баал. Не как бог рявкнул, а так, по-человечески. - Разумеется, ты можешь её потрогать, это же не призрак!
  - Но как же?.. - моё прекрасное видение, всё так же пристально глядя на меня, на мою попытку чуть покачало головой, молча показывая всю несвоевременность таких поползновений.
  Действительно: никаких признаков призрачной прозрачности не наблюдается... Ладно, пора приходить в себя. Что это я тут так расчувствовался, как школьник, в самом деле? Ну, девка и девка. Две ноги, две руки, посредине пупок. Над пупком - сиськи, под пупком - а вот и нет. У всех у них так, ничего нового там не будет. Плавали, знаем. И голова у них отличается только внешним видом, но почти всегда одинакова по содержанию. Так что нечего тут... Так, я сказал! Отворачиваемся!
  - Хорошо, - я обернулся назад к самодовольно ухмыляющемуся Баалу и почесал переносицу большим пальцем. - Хорошо. Это не девушка, это дух оружия зая... зае..?
  - Зайриль.
  - Да. Тут как бы тогда непонятно.
  - В чём мой дар?
  - Да нет. То есть да, но не в том смысле. Если дух родился, то... вот в этом. Понимаешь?
  - Тогда давай, я закончу. Так вот. Всего, что я перечислил, достаточно, чтобы дух мог родиться, но совершенно недостаточно для того, чтобы он осознал себя, и уж тем более - вступил с человеком в контакт. Такого вообще, по-моему, ещё не случалось. И уж чего и вовсе никогда бы не произошло, так это чтобы дух воплотился, да ещё и в желанном хозяину облике.
  - Желанном?
  - Ну да. Я ведь и понятия не имел, как ты её видишь.
  - Я вижу? Кого "её" я вижу?
  - Свою саблю, кого ещё? Эта, кхм, девушка - образ из твоей головы. Такой ты хотел бы её видеть, если бы она была живой. Такой она и стала. Сами-то зайриль не имеют ни пола, ни возраста, ни рук, ни ног, ни зелёных глаз. Одно в них только и есть: страсть убивать да пить кровь... Так что вот тебе мой дар: я дал зайриль возможность родиться, я дал духу желание воплотиться, я дал силу для воплощения, и я даю ей часть своей сущности, чтобы продолжать существовать... Да ты погляди! А что рожа-то вдруг стала такая кислая? Это, между прочим, божественный дар, а ты что тут из себя корчишь?
  И вот как ему это объяснить? Есть же такие: насрут в душу - и рады, словно конфетку подарили.
  
  ***
  
  Тах, тах, тах! - очередями лупил я Толчком по ногам резво идущего ко мне Боца.
  - Что, не получается, да? - он, как недавний сельджук, словно бы перепрыгивал через невидимые удары. И вот как такое может быть? Тут же скорость звука! Но не получалось, в этом он был прав. Тогда я перешёл на более крупный калибр, заряжая в Толчок сразу где-то около трёхсот джоулей и направляя в корпус поганца. Т-дах! Боц, зар-раза, даже не заметил моих потуг, хотя я точно не промахнулся. Ему осталось всего метров двадцать до меня, это уже было почти в упор. И опасно. И я зарядил на максимум энергоёмкости доступных мне техник - десять килоджоулей. Это уже не "тах!", это уже "б-быдыщщч!" Таким энтузиазмом можно и трактор было опрокинуть, но эта сволочь только пошатнулся на полушаге, замерев лишь на миг, и тут же продолжил сближаться со мною.
  - Вот ты долбак, а? - даже как-то беззлобно усмехнулся он. - Не обоссысь от натуги, смотри. Чё, крутым себя прикинул среди таких же неписей? Резист у меня на твою сраную магию!
  И скакнул ко мне одним гигантским прыжком, занося длинный прямой меч, кенгуру мельдониевый.
  
  Тех мгновений, что я подарил нашим, хватило не всем, но большинству. По-крайней мере, Бокка пронёсся мимо своей смерти, и Матиро пролетел над своим противником, не успевшим его рассечь на два худеньких одноногих и одноруких рыцаря. И Виллардуэн жив. И Гвидо пока ещё скачет - с момента, как я вернулся из C-локуса прошло лишь несколько секунд. Он опять опаздывает к своей смерти. Кто-то не избежал своей судьбы сегодня, но кого мог, я спас. Теперь бы самому.
  
  Меч упал на меня сверху, как молоток, забивающий последний гвоздь в крышку гроба. Сами знаете, если доводилось присутствовать на таком событии: никто из собравшихся у свежей могилы в такой момент не сомневается, что у покойника нет ни малейшего шанса этого удара избежать. Да никому даже и в голову такое не приходит. И самому покойнику не приходит. И Боцу тоже. Да мне и самому бы не пришло ещё полчаса назад по моим часам. Но у меня было тридцать минут в С-локусе, тридцать минут наедине с подарком Баала, и шанс, в отличие от покойника, у меня был.
  Сабля не может жёстким блоком остановить мощный удар тяжёлого меча. Это вам любой скажет. Парировать прямым встречным тоже не только бессмысленно, из-за разнице в массе и кинетической энергии, но и опасно: сабля, как и любая девушка, использует в противостоянии с мужчиной не силу, но искусство, а вот если дело доходит до грубой силы, то результат, увы, почти всегда один. И увернуться я от такого молниеносного удара никак не успевал, поэтому Боц и не мудрствовал лукаво, ибо вообще незачем. А я, ощущая прохладу нежной кожи Атеш на своей щеке и её ладонь на правой кисти, сжимающей её рукоять, вместе с ней протанцевал то па, что мы разучивали эти тридцать минут. Наши руки взмахнули, кончиком волнистого лезвия прошелестев по мечу, и я, одновременно испытывая упоение девственника от слияния с прекрасной женщиной и изжогу ревности от её прикосновения к постороннему, провернулся на правой ноге, скользя носком левой по молодой траве. Атеш, двигаясь со мною, направляя мои движения, прижалась к моей спине и поддержала за левое плечо, не дав мне упасть. Словно в танго, моя нога была в плену её бёдер. И когда я завершил поворот, вновь оказавшись напротив удивлённого лица Боца, его меч был слишком далеко, чтобы успеть перехватить нас. А мы были близко. И нас было двое. И ещё Толчок. Пусть у Боца был резист на него - на Атеш, подхваченную порывом смертельного ветра и рванувшуюся к его шее, у него резиста не было. И горячий красный салют был тому подтверждением.
  - Охуе... - удивлённо успел сказать Боц. А потом упал.
  И умер.
  
  Вот это вот слово, которое не успел произнести Боц, произнесли, видимо, кто вслух, кто про себя, все его бандиты, кто хоть краем глаза видел нашу схватку... Ну, как схватку? Его удар, один-единственный, неповторимый и неотразимый, и его почти мгновенную гибель. А видели почти все они. И на пару секунд испытали вот оно, то самое. Это пара секунд спасла немало жизней, я думаю. Не их жизней - на них-то мне плевать. Наших. То есть, через ту пару секунд они бы снова включили этот свой режим мясорубки, но уже не успели. А те две секунды они никого не убивали.
  И это хорошо.
  
  
  
  xvii(g)
  
  
  Когда-то давно мы с одноклассниками занимались в авиаклубе, где долго и упорно изготовляли летающие модели самолётов. Как копии, так и самопалы. Долгим и упорным процесс был потому, что Евгений - наш руководитель - твёрдо и навсегда вбил нам в головы ставшую на всю жизнь очевидной истину: некрасивое - не летает. Не умеет некрасивое летать. Не очень красивое - летает не очень. Хороший самолёт (в нашем случае - модель) должен быть красив - и это аксиома. Поэтому надо обтачивать и ошкуривать, обтачивать и ошкуривать, а потом опять и опять, до микрона, добиваясь идеала. И тогда он у тебя полетит, и полетит красиво. Так полетит, что люди любоваться будут. Вот так вот. И ведь это не только к самолётам относится. Красивые вещи красивы во всём. И красивые люди красивы во всём. Иначе - уже не то. Я сейчас, сами понимаете, вам не про самолёты и не про абстрактных людей каких-то говорю. Я про Атеш. Саблю мою.
  Атеш была прекрасна в любом обличии, ребята. Даже когда она была просто саблей, она была совершенством. Её формы и тогда были верхом функциональности, в которой внешность является бесспорным доказательством абсолютного соответствия предназначению. И в ипостаси девушки её внешность и её формы также оставались неопровержимым свидетельством такого соответствия. Пусть уже и противоположного по смыслу. Хотя учила она меня как раз убивать, к сожалению. Она была совершенством форм во всех смыслах этого слова. Гармонией внутренней сути и её проявления. Она была для меня буквально божественным даром. Вот только, увы, дар этот оказался не совсем даром. То есть вот совсем недаром. К тому моменту, как Баал научил меня призыву зайриля, который автоматом переносил меня в С-локус, у меня накопилось целых двести двенадцать флоринов опыта. И это за все те подвиги, что я совершал во славу свою. Подозреваю, что больше всего пришло за хитрости с Толчком. Седьмой уровень стоил двести шестьдесят. Он мне сам по себе был не нужен - ещё много чего можно было прикупить и на моём шестом - но, купив его, в критический момент можно было себя спасти и такой запас налички опыта мне ну никак не был лишним. Однако, согласившись на урок от моей собственной сабли, я был неприятно удивлён, что урок этот вовсе не бесплатный. Один-единственный приём, которому Атеш согласилась меня научить, стоил две сотни. Две, мать его, сотни опыта. Под килограмм чистого золота в нашем эквиваленте, чтоб было проще понятно. Как шестой уровень. И это не считая десятки за сам призыв. Неплохие у моей сабли расценки, да? На дополнительные занятия и приёмы налички уже не было, а в кредит Атеш не отпускала. Согласитесь, неприятно, когда вас берётся учить ею пользоваться ваша собственная вещь. Вдвойне неприятно, когда оказывается, что у вас на это не хватает то ли мозгов, то ли денег... да неважно чего. Главное, что у вас этого нету. Отсутствует. И вещь посылает вас со всеми вашими хотелками на все весёлые. Обидно это.
  Моё отношение к Атеш не испортилось только потому, что я точно знаю: если что-то выглядит, как человек, реагирует, как человек, имеет человеческую моторику, включая мелкую, дорого берёт за свои услуги и способно к самообучению, то это - человек. Даже если она пока со мной не разговаривает: всякие болезни бывают, я и не такое видел, и всё равно те больные считались людьми. Даже если у неё анатомически там не будет того, чего хотелось бы. Хотя тут, кстати, не факт. Если Баал вытянул её у меня из головы, то там такие анатомические подробности будут, что я уже сам себе завидую. Только из-за одного этого стоит попотеть из неё этого самого человека сделать. А то, что недёшево она мне обойдётся... Ну, то ладно. Она же не для ради себя такая меркантильная. Наверняка весь этот опыт, что я в неё солью, потом Баал из неё вытянет на поддержание её же существования. И это то самое, на чём он меня поймал: на огромный такой крючок с изумрудными глазами, с которого мне никак не соскочить. И ведь знал же я, что нельзя ему верить! И ведь недавний пример Ханноба"ала ещё перед глазами! Но всё равно купился и от этой зависимости уже никуда не деться. И ведь не жалею, что характерно. Теперь только за то, чтобы Атеш никуда не исчезла, придётся добросовестно и оперативно искать способ вернуть Баалу его Танит.
  
  Само обучение призыву Атеш прошло на удивление прозаично, безо всяких спецэффектов. Просто появилась строка запроса: "Согласиться на перемещение в С-локус"? Никаких пояснений, что это такое, при этом традиционно дадено не было, но в требовательном взоре Атеш жило такое не высказанное словами ожидание, что раздумывать тут было нечего и я согласился на списание десяти флоринов опыта. И вмиг неведомо чья широкая кисть одним мазком размазала окружающий мир молоком по пыльному зеркалу, и остались только мы с нею среди мутных, белёсых разводов вокруг. У меня было лишь тридцать минут и пока я разбирался, что к чему, она терпеливо ждала. А вот уже когда я понял, что надо делать и выбрал приём для разучивания, тогда моё прекрасное оружие взяло меня в свои маленькие руки и цепкие ладошки начали показывать мне, как на самом деле надо, а её ноги направляли мои. Я дышал её дыханием, чувствовал стук её сердца в своей груди, и смотрел её глазами. Я всей душой пил её пьянящую радость и задыхался восторгом её невесомого полёта, направляемого моей рукой в её руке. Это было легко. Это было здорово. Это было счастье. А потом, буквально через мгновение, тридцать минут истекли и всё кончилось. Внезапно и без предупреждения. А у меня остались привкус морозной свежести её дыхания, лёгкая тяжесть в руке, и возможность её иногда позвать.
  
  Призыв зайриль Атеш.
  1 раз в сутки.
  Длительность: 30 минут.
  На время призыва аватар перемещается в С-локус той же версии. По истечении доступного времени, аватар возвращается в исходный S-локус. Во время призыва возможно развитие навыков и умений, а также восстановление сил и здоровья (условия и ограничения не отличаются от S-локуса).
  Примечание: возможное время рассинхронизации локусов - до 0.33 секунды.
  
  ***
  
  Я сполна воспользовался заминкой, которую вызвала непредвиденная смерть Боца, и рванул туда, где было более безопасно в данный момент - поближе к мессеру дельи Абати. Даже если остальная команда Боца не уступает своему главарю, Бокка всё равно мой (а значит, и наш) единственный шанс выжить, поскольку других кандидатов на успешное противостояние новым врагам среди нас всё равно нет. Особенно если я ему сумею помочь.
  А по истечению второй секунды справа от меня, за спинами боцовцев, на том же месте, где появились на поле они, так же беззвучно и из таких же порталов высыпались на сцену ещё одни действующие лица и с одного прыжка в врубились в бой. На сей раз бойцы были не в коже, а в полноценных доспехах, в нагрудниках поверх кольчуг, лица закрыты забралами шлемов, и у всех за спиной алые плащи, апофеозом кича. Но несмотря на такую помпезную деталь, дрались они на зависть. Хорошо, что не против нас - подобно мне, они не стали играть в картинное благородство, а благоразумно ударили команде временно покойного Боца в спины и тем сразу стало не до нас. А я как раз добежал, куда хотел.
  Мессер дельи Абати с неприкрытым изумлением взирал на происходящее. Рядом такой же статуей с обнажённым мечом застыл мессер ди Тавольи. Бернар и Виллардуэн, тоже лишившиеся коней, спешили присоединиться к нам на своих двоих. Тут же были ещё четверо живых рыцарей. Гвидо, единственный из нас оставшийся верхом, пытался утихомирить свою опять впавшую в панику кобылу, а Ганнибал наблюдал за всем с противоположного конца поляны. Вокруг экс-султана скопились остатки его байрака и отряда стражи, около дюжины человек. Они так же, как и мы, не горели желанием продолжить драку неизвестно с кем, а выжидали. Остался ли кто из первоначальных нападавших или они успели убраться отсюда, неизвестно: в поле зрения больше никого не было.
  Красные плащи были изумительно хороши, их такие же длинные мечи мелькали с неменьшей скоростью, чем недавно мечи их и наших врагов, но, к моему удивлению, несмотря на первоначальные потери от удара в спину и явно худшую защиту, бойцы Боца, затянутые в чёрную кожу, оказали упорное сопротивление и быстрая победа нашим неожиданным союзникам не удалась. Я уже прикидывал, как бы мне тоже присоединиться к веселью, со спины и без особого риска... ну, что я только и умею, как тут оно и случилось.
  Думмц!
  Эхо от лопнувшей басовой струны пронеслось над землёй, сбивая всех с ног. А я, чуть заметив яркий блеск полумесяца над высоченной белой фигурой, появившейся из на мгновение пошедшего рябью воздуха, упал ещё раньше, на каком-то инстинкте. Упал и подкатился к брюху убитой лошади, да ещё успел подтянуть к себе с другой стороны чей-то труп. И закрыл глаза. На всякий случай.
  Шшшч-ч-ч-ч!... - пронеслось сверху, словно китайские петарды, но обдало холодом и в глазах позеленело. И тут же сверху, как мокрым ватным молотком, ударило тяжёлой тишиной, да так, что заложило уши.
  Потом накатила слабость и начала давить всё сильнее, до потери возможности дышать. Ощущения были знакомы, но гораздо мощнее, так что главный вопрос был лишь как скоро я сдохну. Долго выдержать присутствие Само́й я даже не надеялся.
  
  Перед глазами, на поверхности чёрной бездны беспамятства, поплыли радужные круги. За ними вдруг замаячили тусклые, неясные фигуры и смутно узнаваемые слова тяжёлыми, маслянистыми каплями просочились с той стороны сквозь пелену, продолжая разговор, который то ли был, то ли будет, а то ли мог быть. Он был как обкусанный с обеих сторон кусок дождевого червя: непонятно, что к чему и зачем оно такое вообще. Одно точно - там был я, хоть и насмерть не помню такого. А моим собеседником был мой мимолётный знакомый и спаситель.
  - ...Не вмешается, - уверил меня Бонуомо. - Матушка ваша на сносях опять, всё новому мужу наследника подарить пытается. Лудовико далеко, да и не вышло бы у него: Жак [Жак Панталеон Кур-Пале. В описываемое время папа римский Урбан IV], конечно, всего лишь сын сапожника, но хватка у него не то, что у Ринальдо, даром, что тот графом был. Так что Лудовико сейчас лучше сидеть тише воды, ниже травы.
  - Сидя тише воды ничего не добиться, а у Людовика большие амбиции. Не будет он просто ждать, - с несвойственной мне мудростью заметил я. Впрочем, это был не совсем я, а моя проекция в это неведомое измерение.
  - Не думаю, что тут стоит беспокоиться. В конце концов, он лишь мелкая сошка. Не король, тем более не император. Подумаешь - герцог... У Жака до него просто руки не доходят. Латинская Империя... - священник покачал головой и с задумчивым лицом налил мне ещё. - Кто бы мог подумать, что Балдуин мог так бездарно потерять такую корону! Да ещё побежал не к его сапожному святейшеству, а к Манфреду. Разумеется, Жак пришёл в бешенство. Первым делом он кинулся к своим французам. Тем, учитывая обстоятельства, кроме как оказать папе полную поддержку ничего не оставалось и они встали на его сторону. Альфонсо тоже. Даже Корнуэлл. А вот Генуя отказалась поддержать святой престол в походе на Константинополь. Кастильцы и Арагонцы с Генуей связываться не хотят. Корнуэлл далеко. У франков флот - одни слёзы. Венецианцы, в принципе, согласны вцепиться генуэзцам в глотки, но хотят ещё преференций и золота от Жака, а он так легко не расстаётся ни с тем, ни с другим... Палеолог, тем временем, обзаводится своими союзниками. Болгары, Эпир... даже герцогство Афинское... Манфред, опять же. Вобщем, та ещё заварушка намечается. А тут ещё гибеллины эти фирентийские... Кстати, о них. Фарината тоже не поможет. И вот, что я вам скажу, любезный мой...
  ...и как раз в тот момент, когда мой собеседник уже почти назвал меня по имени, мгла забытья мгновенно разлетелась клочьями тумана, развеялась, словно порывом свежего ветра. Ещё никогда возвращение ясного сознания меня так не огорчало.
  Не сдох.
  Вероятно потому, что находиться в этом мире в момент моей смерти богам и богиням - край, как неохота. И она ушла, доведя меня почти до беспамятства и оставив после себя противную, сладковатую тошноту. Тогда другой вопрос: чего приходила? Кого искала? Почему сама? Почему опять Иродию не послала? И третий: нашла или нет?
  
  - Может, поговорим? - спросил кто-то в нескольких метрах от меня.
  - Не о чем, - ответ был сух и категоричен. - Но если свалите отсюда прямо сейчас, добивать вас не будем.
  - С хера ли? - другой голос. - У нас тут свои дела. Вы чего влезли?
  - Наплевать мне на ваши дела. Вы либо валите отсюда, либо мы вас тут сейчас всех положим.
  - Я всё ещё не вижу причин нам тут сраться и гробить прогресс. Ради чего? Давай, может, на паузу и пусть лиды перетрут?
  - Нет необходимости. У вас три секунды.
  - Слышь...
  - Две.
  - Вот ты гандон...
  - Тихо. Хорошо, мы уходим.
  Быстрый топот пробежки.
  Опять тишина.
  Очень информативный диалог, однако. Главным образом тем, что никто из его участников явлению богини не уделил ни единого слова. То есть, вообще не удивились.
  Чудеса.
  Труп, которым я прикрывался, с меня стащили и что-то толкнуло меня в грудь несколько раз.
  - Вставай, - сказали мне. Я не стал ломать комедию и открыл глаза.
  Высокий мужик в пафосном алом плаще поверх стальных доспехов, стоя надо мной, шевелил меня носком сапога. Это как-то сразу возбудило во мне некую к нему неприязнь. Чего ты, спрашивается, ногами пихаешься? Ну, хочется тебе поговорить - так ты присядь рядом, позови ласково, рукой за плечо потрепи, по-дружески, так к тебе и отношение потом взаимное. А вот ежели ты вот так, ногой, то и отношение к тебе уже не взаимное, а соответствующее. И тут уж не взыщи. Вот не зря у него плащ такой. Зуб даю: под забралом у него презрительно кривится рожа записного красавца-мачо, покрытая тщательно выращенной и ухоженной "небрежной" щетиной. И, в сочетании с галантными манерами, остроумием и финансовой состоятельностью, такой уровень тестостерона должен прямо и недвусмысленно - на всех частотах вещания - идентифицировать лучшего самца в этом курятнике и просто таки сносить всех симпатичных цыпочек в округе с их стройных ножек. Причём уже ощипанными от всех пёрышек и готовыми к употреблению.
  Вот же повезло мне, что я не цыпочка.
  - Иди за мной, - сказал он мне, когда я перешёл в вертикальное положение. Даже стоя я едва доставал ему до плеча. А ведь мне двенадцать уже, и я весьма рослый парень. Точно мачо. Ди Каприо завёрнутый в Джо Кокера.
  
  Отошли недалеко - просто шагов двадцать в сторону, то есть, всё равно остались у всех на виду, но моему неожиданному спасителю этого показалось достаточно. Он только развернул меня спиной к оставшимся на поляне и слегка наклонился, вглядываясь мне в лицо. Его собственного лица мне по-прежнему было не разглядеть. Вглядывался он, впрочем, недолго.
  - Ты знаком с его преподобием? - тем же сухим тоном осведомился он у меня. Неожиданно, однако! Я молча замотал головой, делая глаза честными и преданными, как у собачонки зимой. Я и правда не сразу сообразил. Секунды три он раздумывал, а затем помахал вокруг меня руками.
  - На всякий случай, - пояснил он, то ли мне, то ли себе. Если мне - то я всё равно не понял. Удовлетворившись своим шаманством, он запустил руку себе за пазуху и вытащил рулончик бумаги.
  - Держи, - сунул он мне этот свёрток, с которого свисал шнурок с классической такой сургучной печатью. - Читай тут, чтоб я видел.
  Можно было брать свиток, можно не брать. Можно читать, можно не читать. Можно было даже сделать вид, что и я не я, и читать не умею. Я даже уже руки за спину убрал. Но Красный Плащ, видя мои сомнения, добавил, причём без особой агрессии:
  - Читай давай. Это тебе лично в руки. И давай быстрее, пока Диана не надумала вернуться по твою душу. Вроде меток нет, но как-то же она тебя нашла. Ну, или не тебя. Всё равно читай, не тяни.
  И буркнул уж вовсе не к месту:
  - Ты или не ты, сами пусть там разбираются.
  Ну, это меняет дело. И я, хрустнув печатью, развернул свиток.
  
  "Ружеро, у тебя наверняка накопилось множество вопросов. Уверен, кое о чём ты уже догадался. Но должен тебе сказать, что дело гораздо сложнее, чем может показаться. И опаснее для тебя. Многие и многое из того, что тебя окружает может быть не тем, чем и кем кажется. Будь осторожен. Ничего не говори вслух. Любое место опасно. Врагом может быть любой. При первой возможности, я отвечу на те вопросы, на которые смогу. Пока же знай: тобой заинтересовалась Диана. Я пока не знаю, почему, но подозреваю, что это ответ на нарушение баланса и её цель - твоё уничтожение. Она - не человек и никак не контролируется нами, поэтому с нею тебе некому помочь. Только сам. На ту, что привела тебя в этот мир не рассчитывай - у неё свои интересы и цели. Не доверяй адептам богов. Даст Бог - скоро увидимся и я постараюсь тебе помочь.
  Береги себя.
  В".
  
  Как только я дочитал до последней точки, свиток рассыпался невесомой пылью, которая испарилась, не успев упасть на землю. Суровый мачо и этому не удивился, удовлетворённо кивнув. Дела, однако.
  - Вопросы? - совсем по-военному уточнил он. Может, и вправду вояка?
  Вопросов у меня была прорва и ещё чёрная дыра сверху. И письмо это вопросов только добавляло, что само по себе характеризовало автора. Зачем писал, спрашивается? Что мне это дало? Что дело опасное - ежу понятно. Что Лиле верить нельзя - сам давно догадался, а вот мотивация самого викария чтобы меня предупреждать - пока сомнительна. Он ей не друг, но не значит, что друг мне. И, если уж на то пошло, при всей опасности со стороны Лилы, не факт, что она сама по себе мне враг. Что Диана заинтересовалась - так это ж вообще вовремя он меня предупредил, блин. И заинтересованных сторон тут может быть гораздо больше, чем две. Даже уверен, что так и есть. Взять хоть Баала, как представителя "старых" богов, и уже упомянутую "не такую, как все" Диану - уже четыре, но дело вряд ли этим ограничивается, ибо если Красный Плащ из лагеря викария, то Боц работает на некоего Брамса, а вот кто за тем стоит и из одной ли они команды с Лилой - неизвестно. И сиятельный Изз ад-Дин что-то начал вызывать у меня подозрения, и хитровыдуманный трубадур тоже. А незабвенные братья францисканцы? Но про это викарий только намекнул. Во всём этом письме интересными были только два момента. Первый: то, что Диана не человек, и "ими" никак не контролируется. А кто человек тогда? Другие боги? Баал, например? Или Феда? И что значит - никак не контролируется? А кто-то другой как-то да контролируется? Кем? Как? Кто такие "мы"? Боц, например, в это самое "мы" включается, или нет? Второй момент: некий баланс, из-за нарушения которого Диана на меня и взъелась. Нарушила, получается, этот баланс Лила, чем и вызверила Богиню, а крайний - я. Так мало того, Лила у неё ещё и Феду умыкнула и мне подсунула. Это чтобы наверняка уже, да? Преподобный викарий прав: кое о чём я догадываюсь, тут только идиот не начнёт догадываться, но деталей-то нету и в чём смысл-то, а? Хотя польза от письма всё же есть: прямым текстом сказано - "ничего не говори вслух". И свиточек многозначительно самоуничтожился. Лила боится викария. Вопрос: кого боится викарий? Диану? То-то же он тут сам не появился. Я бы и подумал, что письмо-то написано гораздо раньше, но уж больно вовремя помощь подоспела.
  - Его преподобие всё ещё в Фиренце? - задумчиво спросил я.
  - В Риме сейчас, - машинально уточнил Плащ. А я даже не удивился.
  - Да, вот ещё что, - добавил он. - Диана отсюда на северо-запад рванула на всех парах. Может, и в Фиренцу, но, скорее всего, в Константинополь. У тебя там никаких интересов не осталось?
  - Нет, - сказал я, пожимая плечами. - Никаких. Мы в Иконию направлялись.
  - Ну, вот и держись от неё подальше, - посоветовал он.
  Да не всё так страшно, брат. Зассыт она меня лично убивать. У них же конкуренция - как в паучатнике. А вот в Константинополе как раз есть, кем меня прижать. Так что не всё так страшно. Всё, как намекал твой начальник, гораздо хуже.
  Долгое какое-то утро выдалось. Долгое, и утомительное.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"