Чикризов Виталий : другие произведения.

Лилия в янтаре vii - ix

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  vii.
  
  [Год 1263. Августовские дни]
  
  
  
  Полиция незамедлительно приходит на помощь каждому, кто нуждается в ее защите от преступных и иных противоправных посягательств.
   -- Федеральный закон РФ от 7 февраля 2011 г. N 3-ФЗ "О полиции", Статья 1.
  
  
  
  
  Гвидо разливался соловьём, вроде и для меня что-то рассказывая, а вроде я ему и нафиг не сдался, он и сам с собой бы прекрасно пообщался. Яркое солнце светило, отражаясь от светло-желтых или бежевых, в основном, стен домов. Фирентийцы никуда не спешили, чинно шествовали по своим делам или просто общались. Птички привычно развлекались, стараясь нагадить прохожим на головы - словом, всё было как обычно. И на том же месте, в тот же час, даже еще не заметив нападающего, я метнулся к ничего не подозревающему Гвидо... Да. По здравому размышлению, я решил, что он будет прекрасной отмазкой для меня перед Фаринатой. Кто сможет лучше подтвердить, что мне срочно надо было линять и ложиться на дно? Кстати, где это "дно" может находиться я тоже мог узнать только от этого недоросля. Поэтому, он должен был выжить.
  
  На этот раз я почти совсем успел. Толкая Гвидо, я широко махнул выхваченным из-под накидки мечом. Я попал, но и Гвидо всё же досталось. Убивец, хоть и не достиг своей порочной цели, успел пропороть ему бочину. Я его, конечно, тоже не сильно покалечил, с моим-то уровнем и навыком, но шею ему оцарапал прилично и тем вывел на время из строя. Его напарник, в свою очередь, из-за моего внезапного рывка в сторону не успел тюкнуть меня по голове и потерял темп. А обнаружив меня через секунду с мечом наголо, он растерялся, а место-то всё-таки людное. Будь у них еще помощники, тут бы нам обоим и конец. Даже и без прикрытия замочить двух пацанов, один из которых уже растекается по земле - дело двух секунд. Но меня-то им надо было брать живым, и вот с этим-то и вышла проблема. Затевать поножовщину посреди улицы с целью быстро грохнуть - это одно, а пеленать кричащего, визжащего - ну да, а чего? жить-то хочется, а в пыточную не очень - и махающего длинным ножиком (и неизвестно как им владеющего) подростка на глазах у заинтересованных прохожих- это совсем другое. Век-то не 21-й. Обязательно вмешаются. Италия - не Франция, оружие тут в этом веке носят почти все мужчины, независимо от сословий, кроме монахов, и владеют им и любят пускать в ход не хуже д'артаньяна Боярского, точно говорю. Гвидо, кстати, тоже был с кинжалом на боку, только воспользоваться не успел. Так что парочка похитителей младенцев через секунду растворилась в небытии. А я подхватил полумертвого больше от страха Гвидо, и потащил изо всех сил подальше отсюда, вниз по улице, к Арно. Это, если что, речка, а не имя такое. Сам удивлен. Всегда думал, что Арно бывает только Бабаджаняном. До самой речки (Фиренца, блин!) никаких подворотен или чего подобного, чтобы укрыться, потеряться, замести следы, даже в пересекающих улицах, не было. Канализации нет. Подворотен нет. Сквозных... да хоть каких дворов - нет. Катакомб, бляха-муха, нет. Дома сплошняком со всех сторон, спичку не просунуть... И я на виду у всех тяну истекающего кровью парня подальше от площади. Почему туда, а не обратно к Фаринате? Показать тому, так сказать, наглядно, какой он тупой упёртый баран, и что времени терять нельзя, а меня надо беречь, как зеницу ока... Ну да. Так я и подумал в самом начале, когда, получив от мессера Уберти флорин и меч, первый раз выходил на этот, как оказалось, весьма тернистый путь, и первый раз утаскивая по направлению к дому... пардон, дворцу Уберти труп Гвидо. И во второй, и в третий... в четвёртый раз Гвидо даже жив был и мог почти идти. Но это не помогло. На пятый раз я понял, что хватит. Уберти обложили плотно, и туда меня ни с Гвидо, ни без него, не пропустят. Один раз даже убили-таки. Повезло. Но этот раз был уже даже не десятый. Даже не помню, какой. Бьянка, наверное, заманалась орать "Мама, мама, Ружеро очнулся", а уж как доктор Гарбо бы опупел от удивления, узнав, в который раз он мою подмышку нюхает...
  
  Раз за разом я то ли воскресал, то ли возрождался, то ли переносился в дом Пеппины в новой реальности и неделю за неделей выздоравливал от травм, полученных в результате взрыва лаборатории Россини. Пытаться слинять по тихому из дома Пеппины вряд ли было самой лучшей идеей, ибо линять было абсолютно некуда, но я и это попробовал. Однако через первый этаж пробраться незаметно для Пеппины оказалось невозможно ни днём, ни ночью, это привело лишь к преждевременному визиту к Фаринате, с тем же исходом. Лезть же ночью (ну, не днём же из окна сбегать!) со второго этажа без лестницы или хотя бы верёвки, с незажившими переломами... Я честно рассматривал такой вариант, но, если реально, то кроме дополнительных переломов он мне ничего не сулил. К тому же, по улицам шастали патрули ночной стражи, а ворота из города закрыты. И куда мне? Раз за разом отправлялся я на беседы с мессером Уберти. Раз за разом пытался убедить его в том, что враг не дремлет, время терять никак нельзя, а мне нужно не домой к тётке Пеппине, а в мастерскую. Ничего не помогало. Я, "выздоравливая" то раньше, то позже (как-то раз не разговаривал месяц) менял дни аудиенции, предлоги, объяснения, аргументы. Один раз открытым текстом сказал почти правду, что видел агентов инквизиции, караулящих меня и окруживших дом... пардон, дворец Уберти. Но, видимо, в эту реальность, настоящая она, или игровая, не было заложено иного варианта. Я не мог отправиться в эту чертову мастерскую прямо из дома... пардон, дворца Уберти. Я должен был или умереть, или найти способ спастись от наёмников инквизиции самостоятельно. Так вот и поймёшь, что имели ввиду, когда придумали слово "судьба". Пацанчику явно не суждено было добраться до мастерской. Хорошо, что я условно бессмертен.
  
  Я к тому моменту уже заметил очередных преследователей и только обрадовался, когда на площади был остановлен тройкой ментов в бригантинах с набрюшниками и с алебардами.
  
  - Помогите! - пискнул Гвидо, и я его поддержал, с трудом переводя дух:
  
  - Мессеры, на нас напали. Нам нужна помощь.
  
  Одеты и снаряжены стражники были совершенно одинаково, и фиг его знает, как они определяли, кто из них сержант, но он среди них был и совершенно универсально, как оказывается, для всех феодальных государств всех времён, определил наше ближайшее будущее:
  
  - Разберёмся, - буркнул он, оценив наш вид, подумал секунду, и решил:
  
  - Давайте их в Барджелло.
  
  Нас подхватили под руки и не очень-то аккуратно "помогли" идти. Гвидо вдвоём, а меня сержант лично за плечо цапнул. На ранение Гвидо и его сдавленные стоны никто внимания не обратил.
  
  - Мессеры, - попытался я смягчить ментов. - Мой спутник ранен, нельзя ли поаккуратней? Мессер Уберти, наш патрон, человек небедный, и хорошо отблагодарит тех, кто поможет его людям.
  
  - Мессер Уберти, значит, - хмыкнул сержант. - Вот, значит, как. Иди давай. Без разговоров. Там разберутся.
  
  Что-то мне в его тоне не понравилось. Так на уважаемое имя не хмыкают.
  
  Хорошо, Фиренца все же не мегаполис - тащиться было не далеко, всё в центре, всё под боком. Уже через несколько минут, миновав обширный внутренний двор и обменявшись короткими приветствиями с часовыми, нас ввели, а лучше сказать втащили в каменное здание с зубчатой крышей и типичной квадратной башней. Местная кутузка, в которой нас заперли, оказалась в полуподвальном помещении, была скудно освещена небольшим зарешеченным оконцем под потолком, и из мебели, естественно, имела только жалкую кучку соломы на полу. Устроив потерявшего сознание Гвидо насколько мог удобнее, я осмотрел его рану в левом подреберье. Я не хирург, конечно, но, хотя рана была чисто колотая и на вид небольшая, она сильно кровила и могла быть глубиной хоть до почки. Гвидо дышал мелко и часто. Это мне тоже не нравилось. Пульс еле прощупывался. Короче, время вызывать скорую. Я поколотил в крепкую дверь, крича так громко, как мог, надеясь, что услышат не только те ментяры позорные, которые нас взяли, но и кто-нибудь погуманнее:
  
  - Помогите, Гвидо умирает! Позовите врача! - ну и всё в том же духе, пока, минут через пять, в окошке не появилась хмурая морда.
  
  - Чего орёшь?
  
  - Врача нужно, очень быстро! Гвидо умирает!
  
  Морда заглянулa глазом в кутузку, обнаружилa Гвидо на полу, подумалa, и равнодушно выдохнулa:
  
  - Ничё, небось, не помрёт.
  
  Я хотел возразить, но уже было некому. Тогда я принялся орать по-новой, и это-таки помогло: дверь открылась, и вошла та самая морда, теперь в полном комплекте, с туловищем, ногами, и руками. И, едва открыв дверь и увидя меня, эта тварь с размаху саданула мне кулаком прямо по обгоревшей стороне лица. Мир сверкнул напоследок, успел кувыркнуться, и померк.
  
  Вряд ли я провалялся в отключке очень долго - за окном ещё не стемнело - но, когда я очнулся, Гвидо уже умер. Ему, скорее всего, никакая мед помощь, доступная в этом веке и не помогла бы, но кем нужно быть, чтобы даже не попытаться помочь? Даже пальцем своим ленивым не пошевелить? Суки. А ведь мы даже не преступники. Просто попросили помощи. В следующий раз услышу о христианской любви к ближнему - дам брехуну в морду. Откуда столько скотства, чтобы бросить умирать ребенка?
  
  От удара тюремщика едва зажившая кожица лица лопнула, и кровь все еще стекала на холодные камни пола. Хотелось пить. Я привалился к стене. Перед глазами поплыло. Сотрясение, гад, мне сделал. Но своего он добился - кричать меня уже не тянуло, он может спокойно доспать свою смену.
  
  В таком положении, несмотря на тошноту и головокружение, я, как тот охранник, неожиданно тоже задремал. Пробуждение было неприятным. От толчка я, не успев проснуться, свалился на бок, вызвав жизнерадостное ржание того самого сержанта и ещё одного дебила. Тоже мента, конечно, кто тут ещё мог быть? Вполне возможно, один из его давешних напарников, я их не запомнил.
  
  - Смотри-ка, этот жив ещё...
  
  - А чего ему станется? Ладно, надо капитану доложить. Пойдём... Хотя постой-ка, - сержант наклонился ко мне. - Говоришь, Уберти служишь, сучонок?
  
  Я уже понял, что в местных органах правопорядка мой работодатель не пользуется особой популярностью. Но, учитывая методы работы этих органов, это только вызывало дополнительную симпатию к нему.
  
  - Ему, родимому, урод.
  
  Сержант кивнул, выпрямляясь, и осклабился.
  
  - Ну-ну.
  
  От резкого пинка под ребра и вспышки боли я непроизвольно икнул селезёнкой и неведомая сила, не спросясь, свернула моё тело в тугой комок. Втянуть воздух в горящие лёгкие я смог только после того, как эти двое, звеня ключами и пересмеиваясь, уже были по ту сторону двери.
  
  Доложил сержант капитану обо мне или нет - не знаю. Но уже через час со мной здоровался брат-отец Альфонсо. Из чего я сделал вывод, что, к сожалению, оказался не на той стороне. Местные правоохранительные органы, а значит и власти, явно отдают предпочтение Церкви, а не знатным мессерам. И если заговор, в котором, получается, участвует Уберти, не пустил ветвистые корни ни в Церковь, ни во властные структуры, причем как минимум близкие к высшим, то дело Уберти - и моё вместе с ним - швах, ибо такие бунты ничем хорошим не кончаются.
  
  Продолжение вышло как и в первый раз: меня отволокли в подвальное помещение и Альфонсо с Бартоломео принялись теми же способами в полном смысле этого слова выпытывать из меня признательные показания. Только прежде, чем умереть, мучился я, по причине увеличившегося здоровья, дольше.
  
  А к следующему моему к ним попаданию здоровье выросло настолько, что братья Альфонсо и Бартоломео развлеклись по полной. Альфонсо преподал Бартоломео, по-моему, полный курс прикладной пытологии, и даже прихватил кое-что из разряда "для особо одарённых студентов", неделю не давая мне не то, что умереть по-человечески, но даже сознания не дав потерять. Пришлось, чтобы помереть поскорее, ослаблять здоровье голодом. Пробовал уморить себя обезвоживанием, так силы воли не пить не хватило. Рассказывал всё, что знал и мог придумать. Если я перемещаюсь из одной реальности в другую, а не возрождаюсь в той же самой, то не завидую я тому мессеру дельи Уберти, что там остался: за предыдущие визиты и разговоры я многое успел узнать, и, разумеется, всё слил уже на первом допросе. А чего тянуть? Мне, конечно не помогло, но дальше я только орал и сочинял какие мог небылицы... Но я и себе не завидовал. Раз за разом повторялось почти одно и то же, и, причем, в максимально неприятной для меня форме. И выхода не намечалось. Может, я попал в ад? Не в порождение убогой фантазии в буквальном смысле допотопных сказочников, а в настоящий, изощрённый, персонально для меня? А что? Если Создатель сотворил бесконечную вселенную, то для какой цели? Может, для того, чтобы в ней было место и для такого вот.
  
  Следующие разы я пытался найти обходные пути по кривым улочкам совсем не блещущей красотами Фиренцы. Не помогло, понятно. Меня либо брали стражники, либо задерживали обыватели, либо, если мне таки удавалось проскользнуть ближе ко дворцу, наёмники.
  
  У францисканцев в подвале я, разумеется, побывал более, чем один раз, не считая того, самого первого. В результате моих множественных нескоропостижных смертей выяснилось, что ошибки обнуления - они ошибки и есть. Опыт и шмотки с меня при возрождении слетали, а вот уровни, достижения, навыки и умения - нет.
  
  Иногда менялись кое-какие нюансы. Например, в самом начале я мог знать свой родной русский на 6%, потом это изменилось и минимальный уровень знания языка, достаточный и необходимый, чтобы быть принятым во внимание, стал десять процентов. Тут же оказалось, что именно на столько я знаю испанский. Забавно.
  
  Ещё в самый первый раз защищая Гвидо, я умудрился зацепить его убийцу, и тут же получил сообщение, что в неравной схватке и всё такое прочее... короче мне без наставника дали навык "Бой на мечах", и на выбор умения: "мечник со щитом", "обоерукий", "двуручник", и "саблист". Я полез было узнавать про них, но в разделе "Умения" были, разумеется, одни только вопросительные знаки в описаниях, а времени на раздумья у меня в тот момент ну совершенно не было, и я в совершенной запарке ткнул в "саблист", хотя хотел в "обоерукий". Отыграть назад не дали.
  
  Да, так вот. За то, что я, такой маленький и слабый, пёр труп/полутруп Гвидо, воевал (с переменным успехом) с количественно и качественно превосходящим противником, терпел пытки часами, а то и днями, и проявлял прочие чудеса мужества и героизма, мне время от времени выдавали скромные награды. К бою на мечах опыта насыпали до второго уровня. Опыт потом сгорел, но уровень остался. А вместе с уровнем - и меч заработал с его +2 к ловкости. Ненамного, но стало полегче. Заодно выяснил, что коэффициент к ловкости распространяется только на базовый параметр. Саблист 1-го ранга дал к ней коэффициент 1.05, который сложился с предыдущим и стал в сумме 1.06. Сила подкачалась на 3 ватта, что слегка облегчило таскание Гвидо. Следующей наградой стало достижение "Стоик 1 уровня", которое дало мне опыта (в сумме с уже накопленным) до 3-го уровня и по одной единице к харизме и воле, плюс осталось немного опыта докупить ловкости. Была надежда, что со смертью смогу переиграть в мечника, но вышел облом. Не дали. Ну и где в Италии 13-го века брать саблю, спрашивается? Потом, то ли за то, что много врал на допросах (невольно, говорить-то что-то надо было), то ли за попытки найти способ добраться до дома Фаринаты, то ли еще за какие заслуги, но повысили Хитрость до 2-х. Характеристика вторичная, на что влияет непонятно, но пусть будет. Так же выросла Воля. На полпроцента повысили физическую устойчивость. Ну и, последним, совершенно меня не спрашивая, ни с того ни с сего, подняли Телосложение. Вот этому я не совсем был рад, так как теперь ускользнуть от Альфонсо возрождением стало практически невозможно.
  
  За это время я разобрался с интерфейсом и окончательно выяснил, что мне доступно, а что нет. Первичные характеристики и инвентарь открыты полностью, вторичные открыты частично. Название и значение есть, потом скобки и вопросы. Были опции "Карта", "Запись", "Воспроизведение", "Поиск", и "Контакты", но неактивируемые. Все, что касалось навыков и умений - только названия имеющихся, дальше ни-ни. А вот список достижений с описанием - пожалуйста. В общем, весьма урезанные возможности...
  
  
  
  
  
  viii.
  
  [Год 1263. Август, 15; Около девятого часа]
  
  
  
  "It is Diana! Lo!
  She rises crescented."
   --Keats. Endymion
  
  
  Огонь, по-видимому, играл в ее культе особо важную роль. Во время ежегодного праздника, посвященного Диане и приходившегося на самое жаркое время года (13 августа), ее роща озарялась светом многочисленных факелов, ярко-красный отблеск которых ложился на поверхности озера.
   -- Джеймс Джордж Фрезер. Золотая ветвь. Исследование магии и религии.
  
  
  
  
  
  ... - Ружеро, мы идем не туда...
  
  - Туда, туда.
  
  - Дворец мессера Уберти в другой стороне.
  
  - Знаю. Иди давай.
  
  - Нам нужно вернуться как можно скорее и все рассказать мессеру Уберти!
  
  - Не нужно. Да иди ж ты давай уже! Не могу я тебя такого дылду на себе все время тащить!
  
  - Ружеро остановись! Нам...
  
  - Да нельзя нам ни останавливаться, ни возвращаться!
  
  - Почему?
  
  - Убьют.
  
  - Кто?
  
  - Те, кто на нас напал.
  
  - Но они уже убежали!
  
  - Есть другие.
  
  - Кто?
  
  - Не знаю. Но нас ждут на обратном пути.
  
  - Откуда ты знаешь?
  
  - Ох, блин... Каждый раз одно и то же! Ты бы хоть в этот раз другие вопросы придумал!
  
  - Я тебя не понимаю...
  
  - Еще бы ты понимал. Не обращай внимания, просто старайся идти ровнее. В этот раз тебе не так уж сильно досталось.
  
  - В этот раз?
  
  - Да. Тьфу, блин! Не путай меня. Быстрее! Сюда.
  
  Я потащил Гвидо направо за угол мрачноватого кирпичного сооружения явно культового предназначения, и дальше вдоль высокой арочной стены, над которой виднелись верхушки деревьев сада церкви Святой Марии. Тут народу почти не было, но чтобы выйти на улицу деи Фосси, ведущую к Новому мосту, нам предстояло пересечь небольшую, но людную площадь Санта Мария Новелла. А там и до Арно рукой подать. Сам мост мне был не нужен. Но именно рядом с ним с лодки рыбачил Вито. Лодка была большая, когда-то она принадлежала монастырю, в котором зарабатывал себе и семье на жизнь всеми возможными способами его отец. Одним из способов было снабжение иноков рыбой. Потом отец умер а лодка осталась у 13-ти летнего пацана. Было у него две сестры, старшая и младшая. Матери не стало после рождения младшей. Вот и пришлось Вито стать монастырским работником на все руки вместо отца. Вито, хоть он этого пока еще не знает, мой давний знакомец. Мы с ним не раз уже сплавали на тот берег к его тетке Марии, у которой он и жил с сестрами. И с Машей я уже знаком хорошо. Правда, предыдущие разы знакомство со мной ничем хорошим для них всех не закончилось. Будем надеяться, в этот раз все будет по-другому.
  
  - Почему на нас напали?
  
  - Потому, что им нужен я.
  
  - Зачем?
  
  - Я знаю то, что им нужно.
  
  - А что им нужно?
  
  - То, что я знаю. Гвидо, не надо меня пытать, я тебе не могу этого сказать. Это секрет мессера Уберти. И мы, как верные слуги, должны приложить все силы, чтобы этот секрет так и остался секретом, ведь так?
  
  - Да, конечно, но ты уверен, что...
  
  - Уверен. Вот увидишь - все будет хорошо.
  
  Ну, если не в этот раз, то когда-нибудь.
  
  То, что сравнительно безопасный для нас путь пролегает по данному маршруту я выяснил эмпирическим путем: пробовал пробраться другими улицами и везде был перехвачен, а именно тут и именно в этот момент людная площадь и оживленная улица свободны и от городских стражников и от наемников. Правда, улица упирается в реку и там уж другого пути, кроме как на ту сторону, не было. Но это уже частности. Осталось только не привлекать внимания обывателей - и все. На этот раз Гвидо молодцом, почти сам идет, никто особо на нас не косится. Да и то: на площади маленький рыночек, люди за покупками пришли, основной массе не до глазения по сторонам. Матроны, завершив, или еще не приступив к покупкам, чинно беседуют друг с другом, а итальяночкам помоложе мог быть интересен только Гвидо, но интерес исключительно червовый, никак не трефовый. Я свалил свою полуходячую ношу на низкий парапет, прислонив к стене, и пошел к прилавкам. На 2 денария с флорина, предварительно разменянного еще у Симоне (на рынке с целого флорина не каждый продавец сдачу найдет), я закупил нужные мне продукты, а именно: примерно стакан муки, полстакана меда, и маленький мешочек соли. Вино налил в деревянную фляжку. Все. Хватаю Гвидо и дальше. Вот и улица деи Фосси. До Арно добрались без сюрпризов и Вито, естественно, был на своем месте, на лодке и с удочкой. Удочка - это у него так, время провести в ожидании пока не придет пора сети проверить. Вот и стоит лодка прямо у берега.
  
  Вито только с виду флегматичный увалень, а так без спросу в лодку к нему я больше не полезу. Его удар с правой мне тогда сразу четверть жизни снял. Здоровый пацанчик такой. Представляю, каким он еще вырастет. Видать, кровь северных варваров, сокрушивших Римскую империю, пока еще не совсем растворилась в бывших италийских племенах.
  
  Не обращая внимания на продолжающиеся бесконечным потоком вопросы Гвидо, я стащил его с набережной на берег и окликнул Вито по имени. Тот медленно повернул голову и оглядел меня с полным безразличием на лице.
  
  - Ты кто такой? - и голос уже со взрослым баском.
  
  - Меня тетушка Мария за тобой послала. Быстрее возвращайся.
  
  - Чего так?
  
  - Беда.
  
  - Какая еще беда?
  
  Нет он не тупой. Наверное. Просто характер такой. Да и жизнь у него размеренная, без стрессов: наловил рыбы - продал в монастырь, излишки - на кухню; не нужна рыба - поправит ограды в монастыре, там вскопает, тут прибьет, грядки польет. По воскресеньям в церковь. По праздникам - ярмарки и развлечения на городских площадях. Ни врагов, ни войны никакой нет, давным-давно не было, и не будет. А если и была когда война и еще когда случится, так то вон, подесты, капитана войны, да богачей проблема, а не монастырского работника. Действительно, какая беда?
  
  - С Паолой беда будет, если не поторопишься. Сматывай удочки. Сеть потом подымешь. Вечером вернешься.
  
  Это его пробирает. Паола старше, но всего на год - они все погодки - да к тому женщина, потому он сам за старшего, вместо отца, и реагирует даже на непонятную угрозу.
  
  - А чего случилось-то? - хмурится он, но уже вытягивая леску из воды.
  
  - Тетушка Мария тебе все расскажет. Да и мы с тобой поплывем.
  
  - Это зачем еще?
  
  - Вот, - показываю ему сверток с продуктами. - Все, что надо я купил. Сам передам.
  
  - А что это там у тебя?
  
  - Это для тетушки Марии. Ты давай быстрее, а то опоздаем!
  
  Опаздывать, даже незнамо куда и почему, Вито не хочет: тревога за сестру придает энергии и уже через минуту он усиленно машет веслами. Плыть нам недалеко, всего лишь почти напротив через речку, в Ольтрарно. Там мы почти бегом, насколько позволяет раненый Гвидо, которого уже тащит Вито, минут пять петляем по узеньким, кривым улочкам, и вот дом донны Марии. Такой же желто-коричневый, двухэтажный, с красной черепичной крышей. Все это время Гвидо, слава Богу, молчит, а Вито пытается выведать у меня, кто я такой и что, собственно, случилось. Со мной-то понятно, я сын одного хорошего знакомого, а вот что случилось - это к тетушке. Вито вламывается в дом со все возрастающей тревогой на лице. В большой комнате на первом этаже, объединяющей и кухню, и столовую, и гостиную, он застает все свое женское семейство в полном составе, спокойно занимающееся своими делами. Мария, стройная брюнетка лет тридцати пяти, и две девочки, Паола и Лоренца, прекратив разговор, удивленно уставились на тяжело дышащего Вито, с полубессознательным Гвидо на плечах, и на меня.
  
  - Тетушка, что случилось? - взгляд Вито мечется от Марии к Паоле, но не находит объяснения, что же тут за беда такая.
  
  - Ничего, - голос Марии был спокоен, но на лице я заметил тень тревоги... или я просто уже знал, что замечать? - А с чего ты решил, что что-то случилось?
  
  - Но вы же послали за мной... - Вито повернулся ко мне, словно за подтверждением. Гвидо уже было так плохо, что он даже поздороваться не мог, совсем повиснув на нашем провожатом. Мне этикет был пофигу, я молча смотрел на донну Марию, стараясь сделать взгляд по-многозначительней и по-таинственней.
  
  - Вот этого юношу? - сразу же схватывает на лету Мария. - Нет, я никого не посылала за тобой.
  
  - Но он сказал...
  
  - А кто это? Погоди, может юноша сам представится и объяснит, что тут происходит.
  
  - Он сказал, что с Паолой беда... будет, если не поспешить... и вот какой-то сверток... он же сын Грицко...
  
  Мария с Паолой быстро переглянулись и тетушка с прищуром уставилась на меня.
  
  - Я не знаю такого имени. С Паолой, значит, беда? - она подошла вплотную ко мне. - И что же за беда, сын Грицко? И кто такой Грицко?
  
  Я пожал плечами. Действительно, почему Грицко? Я ведь мог и Вано, и Резо, и Петро сказать. Назваться сыном Джордано Бруно мне даже сам не знаю что не позволило.
  
  - Представления не имею. Но про беду - это правда. Донна Мария, Гвидо ранен, нельзя ли попросить Паолу помочь ему, а я пока вам все объясню?
  
  - Паолу? - опять быстрый перегляд.
  
  - Ну да. Ведь она уже пробовала лечить?
  
  Лицо Марии каменеет.
  
  - Кто ты такой? - у-у-у... таким тоном можно темной ночью до инфаркта напугать.
  
  - Меня зовут Ружеро, и я принес вот это для Королевы Светляков. - я протянул ей сверток с продуктами и фляжку с водой. - На ужин. Ведь сегодня пятнадцатое августа, ночь полной луны.
  
  Мария развернула сверток. Ей было достаточно беглого взгляда.
  
  - Вито, - сказала она не отворачиваясь от меня. - Отведи раненого в комнату к Паоле.
  
  - Тебе надо сеть забрать. - сказал я ему когда парень спустился обратно. Вито был в полной растерянности, это читалось на его лице. Тут явно что-то происходило, а он ничего не понимал, и он собирался начать это выяснять. Но ни мне, ни Марии это было не нужно.
  
  - Иди. - подтвердила Мария и с нажимом повторила, - Иди, Вито. Иди. Забери сеть. Возвращайся после заката. Лоренца, пойди с Вито, поможешь ему. Паола, - повернулась она к старшей девочке, когда брат с сестрой вышли за дверь. - Займись раненым.
  
  Паола молча кивнула, бросив на меня подозрительный взгляд, и поспешила вверх по деревянной лестнице. Мария подождала, пока она не уйдет, и бросила мне:
  
  - Садись. Мне нужно закончить готовить ужин, ну а ты пока расскажешь мне, кто ты такой и что все это значит.
  
  Я без споров последовал за ней к столу, внутренне усмехаясь. Ужин... да, ножом она ловко владеет. Когда я в позапрошлый раз не угодил ей с ответом, она меня чуть не прирезала насмерть. Но теперь я к ее вопросам был готов. Не обращая внимания на то, что взятый ею тесак явно был неудобен для нарезки овощей, я спокойно сел на скамью рядом.
  
  - Рассказывать, кто я такой слишком долго, донна...
  
  - Так я и не тороплюсь и тебя не гоню. Пока ужин сготовлю, пока поужинаешь с нами... Кстати, что ты там про ужин-то какой-то плел? И зачем ты мне вот это принес?
  
  Я покачал головой.
  
  - Чтобы замесить тесто для трегвенды, разумеется. Как и заповедано:
  
  мужчины и женщины в свете костров
  очистят тела наготой благородной,
  покуда последний из давних врагов
  не ляжет покрытый землёю холодной.
  во мраке игру Беневенто начните
  и трапезу ночи вы так освятите...[7]
   (Aradia, Gospel of the Witches, by Charles G. Leland, [1899]. Перевод автора.)
  
  - А времени не так уж много, донна Мария. По крайней мере, чтобы рассказать все, да так, чтобы вы поверили. Давайте, чтобы не ввергать вас в соблазн пырнуть меня этим ножом, сразу скажу вам, что я не только не шпион инквизиции, но и вообще не католик.
  
  - Да будь ты хоть иудей, мне-то что инквизиции бояться?
  
  - Пока ничего. Я же сказал, что беда еще только случится. А пока они ничего не знают о двух стрегах, тетушке и молодой племяннице... но-но! Не спешите меня убивать, донна. Узнают они не от меня, а, как всегда, от ваших добропорядочных соседей. Осторожней надо быть, донна.
  
  Их бы все равно схватили. Скорее всего этому семейству ведьмочек не так долго оставалось. И скорее всего их бы заложили соседи. Хотя ничем, кроме целительства, они не занимались... ну, тетка, конечно, участвовала в чествованиях Дианы с непременными оргиями после освященного ужина, а Паола пока еще была мала для этого. Их наверняка скоро повязали бы и без меня. Но это в погоне за мной через несколько часов сюда придут псы господни. Это из-за меня допросят соседей и те, мешая правду с полным бредом, будут топить соседку, у которой не раз просили помощи то со сглазом, то с несварением. И девочку, которая по неосторожности залечила соседскому котенку загноившиеся глазки, не забудут. Это именно из-за меня эту женщину, девочек и мальчишку схватят и будут пытать. Марию и Паолу сожгут. Лоренце, под весёлое улюлюкание радостных горожан, перед утренней молитвой отрубят конечности, потом голову. Вито будет долго умирать, подвешенный за ребро на крюк. Но его смерти я уже не увижу. Это, конечно, если и на этот раз не получится. Я иду по лабиринту, натыкаясь на тупики. В этих тупиках умираю я и умирают другие, которые помогли мне дойти до нового поворота. Только узнав, где очередной тупик, я могу пройти ещё несколько шагов. Чтобы умереть чуть позже. Я знаю пройденный маршрут, но не знаю, где кончится мой путь на этот раз. Сколько ещё шагов я успею сделать? Я не хочу, чтобы кто-то, тем более эти симпатичные стреги, умирал из-за моих действий, поскольку мне кажется, что для них смерть это совсем не то, что для меня, но я не вижу другого выхода. И в ситуации "я или кто-то другой", всегда в конце концов выберу себя.
  
  В принципе, мне всего-то нужно было укрытие на час-другой. Оказать первую медицинскую Гвидо и самому пропасть на время из виду, чтобы там, на том берегу, немного рассосалось. Оставаться с ведьмами дольше особой необходимости вроде не было. Тащить их с собой - тоже. Вот только им уже без разницы - даже хуже, если останутся: по моим следам сюда всё равно явятся - а мне лишние пара-тройка часов ближе к утру не лишние. А вот то, что я их с собой потащу, так то уже чистый альтруизм. Вдруг да получится их как-то вытащить. Правда, пока не получалось, да и не знаю как.
  
  Стрега со вздохом отложила тесак в сторону.
  
  - Ты ничего не сказал о себе, кроме имени.
  
  - Моя история... она либо очень долгая, либо очень короткая. Они разные, и каждая из них будет правдива. Я и сам не знаю, которая именно более заслуживает внимания, и какую можно назвать настоящей. Рассказывать обе слишком долго и лишь запутает и вас и меня, а времени, как я уже сказал, у нас нет. Нам нужно уйти еще до утра. Утром, а может и раньше, здесь будут инквизиторы...
  
  Как вместить свою жизнь и свою смерть в один короткий рассказ? Я жил, и я умер. С раком поджелудочной редко живут больше полугода. Я прожил почти год. Ну, как прожил... Последние 5 месяцев - непрекращающиеся, адские боли. Страх был постоянным, но хуже всего было ночами, когда обострялось понимание абсолютной беспомощности, безнадёжности и одиночества. Днём иногда звонили друзья. Ночью я понимал, что уже вычеркнут и не нужен никому. Ночью была тишина. Ни разговоров, ни пожатия рук. Ни телефонных звонков. Никого рядом. Да, друзья поднимут трубку и сочувственно выслушают, если позвонить. Но зачем? Зачем звонить? Я прекрасно понимаю, что за этими ободряющими, или сопереживающими (в зависимости от собеседника) междометиями, будет прятать свой мокрый носик стыдненькое такое, конфузливое желание поскорее этот неприятный разговор закончить и вернуться к своим делам. Ко сну, к книжке, компьютеру, телевизору, к мягким женским грудям, наконец. К чему угодно, только бы отодвинуть от своей нежной души неприятное напоминание о смерти. Близкой смерти. И боль. Боль настырная, неотвязная, как голодная навозная муха. Сначала я принимал морфий, который немного помогал, но последние 2 недели я провёл с болью один на один. Потому, что стало ясно - конец близок. Вот-вот я откинусь. Помирать же мне полагалось в твердом уме и трезвой памяти (или наоборот). Это не так просто, скажу я вам, сохранить ясный рассудок, умирая от рака. Тем более - от рака поджелудочной. Для этого были приложены немалые усилия, что немало способствовало моим предсмертным мукам. Но, как было верно замечено, жить захочешь - еще не так раскорячишься. Только так, если верить Лиле, у меня появлялся махонький такой шансик поздоровкаться со смертью, но договориться о ещё одном свидании как-нибудь в другой раз. Потому, как, померев, я вовсе не горел желанием отправляться туда, куда попадают все псы, тем более, что ни в это место, ни в его знойную противоположность я не верил.
  
  Вобщем, закончилось тем, что рак сделал, зачем пришел: я, подергавшись и посучив ногами, а, может, и обмочившись напоследок, чуть не визжа от отчаяния и страха, помер-таки.
  
  Лила дала мне фантастическую, нереальную, сумасшедшую, да что там - просто безумную надежду, с абсолютной уверенностью и с каким-то, как мне казалось, спокойным знанием дела рассуждая о бессмертии разума. Я поверил в её сказки. Но ладно - я! Я - особое дело. На пороге смерти очень легко поверить во что угодно. Лила заразила этой идеей всё моё войско, всю мою лабораторную рать, включая циничного бытового пьяницу Толика. Круто замешивая дилетантское понимание нейрофизиологии и нейрохимии с метафизикой и индуизмом, она, затягиваясь "кэмелом" и прищуривая от дыма глаз, во всех деталях рассказывала нам о переселении душ. Правда, слово "душа" в этом контексте не звучало. Зато было много об информации и о её сущности; о её неуничтожимости; об информационном поле; о ноосфере; о мозге, как о мультимерном рецепторе и трансмиттере информации; о разуме, как об особой форме высокоорганизованной и устойчивой структуры; о том, что да, жизнь это таки способ существования белковых тел, тут классик не ошибся, но разум - есть способ существования информации; о том, что с точки зрения информации белковая эволюция не обязательна, но возникновение разума - неизбежно, как неизбежна кристаллизация в перенасыщенном растворе. Мы много узнали о пране и абсолютной истине, о континуумах, даймонах и эгрегорах. Об отличиях иудаизма от христианства и ислама, и об анимистических религиях, а также о разнице между политеизмом и пантеизмом. О том, какое место занимала идея "души" в раннем язычестве и об эволюции этой идеи в последующих религиозных системах. О египетских "Ба" и "Ка". О связи понятия "душа" с посмертием, и детальном рассмотрении уже идеи посмертия. И, наиболее актуальное лично для меня, о том, что смерть это, вобщем-то да, смерть. В том смысле, что личность перестанет существовать как отдельная информационная структура. То есть соединится с Великим Абсолютом, иначе называемым "ноосферой" или "абсолютной истиной", и прекратит осознавать себя как "Я". Почти всегда. Почти. То есть, всё-таки, бывают исключения. И для того, чтобы стать таким исключением, требуется сочетание особых факторов. В отношении меня там был приличный список необходимых и достаточных условий. Но было и ещё одно граничное условие для переноса . А именно - свободный носитель. То есть, когда разум уже покинул тело, но оно ещё живо. Тут возникала не моральная, а вполне шкурная проблемка: если всё это так, то какой смысл? Из одного мертвого тела - в другое, почти мёртвое? Но Лила утверждала, что если предыдущего хозяина уже нет, то новая смерть перестанет быть неизбежностью. Ответ на вопрос "каким образом?" у Лилы занял больше двух дней, если учитывать перерывы на работу, и начала она с самого начала. В буквальном смысле слова. То есть с момента образования Вселенной. И не важно, умышленно сотворённой кем, или так, сама по себе вылупившейся неизвестно из чего. В её монологах снова появились белые ниточки понятий "информация" и "разум", стали вплетаться в ткань бытия, перевились с причинно-следственными связями, и вроде бы уже глупо было сомневаться, что при переносе разума происходят гораздо более глубинные сдвиги в мироздании, чем просто "проснулся в новом теле". Ничего подобного. В логические цепочки вписывается новое звено; вставляется новая переменная, а то и неизвестная величина в великое уравнение, описывающее существование бесконечной, самоподдерживающейся и самоорганизующейся Цикличной Многомерности, попросту называемой "наш мир". Раздвигаются нити Бытия, меняется ход времён, обусловленный предыдущими факторами. Выпадает следствие и остаётся растерянной осиротевшая причина. Появляется новое "Я", ранее не-бывшее. Новый разум. Разум, не являющийся продуктом бесконечной множественности предыдущих... Короче, на тело с новым разумом какое-то время, потребное для окончательной "прописки" в новом Бытии, будут не действовать некоторые законы логики и причинно-следственности.
  
  Когда я заметил Лиле, что это весьма малоправдоподобно звучит, и это ещё весьма политкорректно сказано, она предложила мне представить, просто представить, но во всей полноте, бесконечность Вселенной. А когда я легкомысленно сообщил, что готов, она спросила, могу ли я представить какое угодно событие, явление, или вещь, произошедшую лишь однажды, или существующую в единственном экземпляре. Так, чтобы этого больше никогда не было больше. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. На это мне было ответить легко - разумеется, личность человеческая. Я. Эго. Уникальное, и неповторимое. Никакой дурак с этим спорить не будет. Лила и не спорила. Она только спросила: в рамках определения "бесконечность", насколько низкой должна быть вероятность события, чтобы оно, опять же в рамках бесконечности, произошло лишь однажды? Даже до меня, дурака, дошло. Если - если!!! - Вселенная действительно бесконечна, не просто "охренеть, какая здоровенная штука", а, блин, твоюнахренвообщебесконечна, то любое вероятное событие будет повторяться бесконечное число раз. А если что-то существует, то, значит, вероятность существования была отлична от нуля, и, стало быть, повторяется бесконечно. В том, блин, числе и уникальная личность. Как я. Как любой из когда-либо живущих и ещё не рождённых. В прошлом. В настоящем. В будущем. В бесконечности времени. В бесконечном пространстве.
  
  Сказать бы Лиле, что права она была, да где ж теперь Лила та... И не узнают ТАМ никогда, как всё прошло. Вот если только я бы в том же времени остался, тогда... Но и сама Лила, и Мишаня, и Вячеслав, и Антон Сергеевич, и Вовчик с Толиком, не говоря уже о Басове, которому было пофиг, считали такое маловероятным. Впрочем, Вовчик с Толиком охотно и с интересом слушали, особенно под стрельнутую сигаретку, горячо спорили о деталях, хмурились и качали головами узнавая шокирующие подробности о смерти и посмертии, о бесконечности Вселенной, в конце концов соглашались с доводами Лилы, но вот чтобы так, по-настоящему, чтобы как в нерушимость дружбы советских народов и торжество социализма на всей Земле... ТАК - нет, ТАК - не верили.
  
  Итак, вылетела душа моя, как арбузная семечка из-под пальцев. Лететь бы ей в никуда и сгинуть, да предсмертная воля (в переводе на наш тогдашний язык - векторно структурированный или поляризованный информационный пакет), вкупе с шаманством Лилы (фасилитация вывода сформированных устойчивых информационных метагрупп за пределы локации, сохранение иерархии структур, формирование временного поискового модуля) и нашим франкенштейнистым магнитотроном, полученным скрещиванием томографов Сименс Эспри и Хитачи СуперВижн в нашей лаборатории (необходимая энергия , обеспечение начальной динамики и создание внешней оболочки, модуляция колебаний, а также пробой физической компоненты локации), эту безнадежную траекторию изменили. У кого-то еще душа отлетела, а тело еще не умерло, вакуум, так сказать, образовался. Временный поисковый модуль сработал и моя душенька туда и влетела. Всосалась, как та семечка в пылесос. Казалось-бы, оно по времени совпасть должно, ан нет. Время тут величина полностью отсутствующая. Какие-то другие параметры совпасть должны. Хорошо хоть, если теория верна, ни в таракана безмозглого, ни в жирафа бестолкового перенестись я не мог. Только в человека разумного. Это, кстати, важное уточнение. А то ведь были и другие. Homo habilis, например. Ведь, как уже сказал, по времени никаких ограничений, кроме как от нуля ноль-ноль по часам Вселенной и вплоть до момента смерти, не было. Вот и мог я сейчас лежать в шалашике африканского охотника веков этак за сто до рождения Тутанхамона...
  
  ***
  
  ...На ужин был в основном хлеб. Хороший, ноздрастый такой. Вкусный. Его обмакивали в оливковое масло, смешанное с базиликом и тёмным уксусом, и ели с сыром и слегка отваренной цветной капустой, сбрызнутой всё тем же уксусом. Жареной рыбы, присыпанной чесноком, досталось по кусочку.
  
  
  
  
  
  
  ix.
  
  
  - Мерзавец! - воскликнул Атос, наступая на него. - Я тебе уши отрежу!
   -- А. Дюма. Три мушкетера
  
  
  [Год 1239 -1241.]
  
  - Выбора у меня не было, - голос Марии был спокойный, но лицо слишком отрешённым. За такими лицами обычно живёт неутихающая боль. - Пятнадцать лет мне тогда исполнилось. Время замуж выходить, и тут так повернулось, что не до замужества оказалось.
  
  Мы сидели на лавке за столом; горела масляная плошка, тускло освещая лица. Я спросил, как её угораздило податься в стреги, и она, пряча руки, вспоминала.
  
  Семья Марии была не из бедных - отец был поставщиком сукна для гонфалоньера Болоньи. Марию приглядывали себе в невестки видные семьи, от двух уже были серьёзные предложения. Мария с интересом и без страха поглядывала на потенциальных женихов. Амальфи выигрывал со всех сторон: во-первых он не был таким старым, как двадцатилетний Брацци; во-вторых, он лучше одевался; в-третьих, он был богаче; в-четвёртых, он лихо гарцевал на лошади... или коне, неважно. Наконец, он ей больше нравился. У него такая улыбка...
  
  Папа тем временем скупал сукно по контадо, красил по оптовым ценам, и, загадочным образов выиграв тендер, на эксклюзивных правах продавал городу. Примитивная схема, с неизменным успехом применявшаяся и в двадцать первом веке российскими чинушами и околовластными нуворишами. Жировал несколько лет. Но Болонья 13-го века всё ж таки отличалась от Москвы 21-го. Гонфалоньеры часто менялись. С кем-то из вновь назначенных ушлый бизнесмен договориться не сумел, а отказаться от доходного дельца не смог. Поверил в себя, так сказать. И как-то раз получил горящий заказ на крупную партию. Маржа была такой, что прожжёный деляга рискнул, залез в долги, скупил товар у всех окрестных производителей, но и того не хватило, так что поехал в Геную. За дешевизною. Доехал, не доехал - Бог весть. Не видел его больше никто. А поскольку ни мертвеца, ни завещания в наличии не оказалось, мать Марии, как не вдова и не собственник, не могла ни имеющийся товар продать, ни деньги за уже проданный получить. Кое-какие личные сбережения у матери были и она попыталась добиться правды в суде. Только вот адвокаты вдруг оказались заняты, хотя деньги за консультацию принимали охотно. Она обратилась в адвокатскую гильдию, где ей в конце концов объяснили, что дело её бесперспективно и никто из адвокатов Болоньи за него не возьмётся. На требование вернуть деньги её просто выставили вон. Так и получилось, что по истечении срока закладной всё имущество отошло заимодавцу. Да и ладно бы, если бы покрывало долг. Но стоимость дома и всего остального, по оценке магистрата, оказалась почему-то меньше, и в результате по обычным болонским законам домочадцы переходили в собственность кредитора вместе с домом на веки вечные. Аминь.
  
  - Примитивная схема, - заметил я. - Догадаться откуда ноги росли сложно было?
  - Нетрудно, - вздохнула Мария. - Но это уж потом. Мама никогда делами отца не занималась, ничего в происходящем не понимала, металась то туда, то сюда. Помощи искала. А я так и вообще совсем девчонка была. Одни женихи на уме. Откуда в семье деньги и не задумывалась. Да и что можно было сделать?
  - Заимодавец, небось, родственник гонфалоньеру был? - предположил я.
  - Вряд ли. Скорее, дела у них общие были. Сам он денег не давал, как я поняла, а когда отец пропал, быстро долги у других скупил.
  - О как. Молодец... Наверняка магистрат не просто так оценку занизил, и все заинтересованные стороны уже знали, что чем-то твой отец гонфалоньеру очень насолил и с вашего имущества всех денег на покрытие долгов не хватит. Уверен, как только папа твой сгинул, заимодавцы ваши загрустили, и были рады спихнуть расписки хоть за какие-нибудь деньги. То есть, гонфалоньеру с компаньоном эта афёра в полцены обошлась.
  
  На мгновение глаза Марии сузились, словно она хотела зажмуриться от яркого света, но миг - и лицо её снова спокойно, как маска будды, а широко раскрытые глаза безмятежно глядят куда-то в пространство.
  
  Её старшему брату повезло: он к тому времени крупно рассорился с отцом и ещё два года назад ушёл и из дому, и из Болоньи. А вот Марии и её матери, попавшим из князи в грязи, пришлось в буквальном смысле на своей шкуре прочувствовать, что прав у слуг нет. То есть абсолютно. Так что то, что последовало в первую же ночь в хозяйском доме, делом было обычным, можно даже сказать - житейским. Служанки для того и существуют. Даже господские жёны это понимают.
  
  Положение их ничем не отличалось от положения рабынь: платы никакой не было и не подразумевалось, и хозяин мог сделать с ними всё, что хотел. Вскоре мать понесла, а когда срок уже большой был, её, под равнодушным взором домовладельца, и под довольную ухмылку его супруги, избили хозяйские сыновья. Били с остервенением, вдвоём, палками. Добивали ногами. Начались роды, в которых мать и умерла вместе с недоношенным младенцем.
  
  - Ни хрена себе! - не удержался я. - А ты?
  - А меня в кладовке заперли. Я только крики слышала. Сидела в углу... Уши, дурёха, затыкала, но всё равно слышала.
  - Я... даже не знаю, что сказать. Совсем там законов, что-ли, нет? По-моему, такое даже тут это слишком!
  - Законы есть, - отозвалась Мария. - Если бы дошло до суда, то хозяину грозил большой штраф. Могли даже лишить прав владения... мною. Мама уже умерла.
  - Ну и?
  - Это всё у него дома было, не на улице. Стражу нельзя позвать. Только жалобу писать и потом через нотариусов. У меня не было на это денег. А без денег меня и слушать бы никто не стал. Да и не дожила бы я до суда.
  - Дела... Как же ты... Потом?
  - Убить их хотела. Всех. Отравить.
  - Отравила?
  Мария покачала головой, по-прежнему глядя не на меня, а куда-то вдаль.
  - Молодая была. Жить хотела. Нашли бы меня тогда. Это ведь только хозяевам за слуг ничего не бывает. Так что ничего я им тогда не сделала...
  - Тогда? - переспросил я. - А потом?
  - Потом? - улыбнулась Мария. - Потооом...
  
  Потом Мария встретила Асмерту.
  
  Посещение по воскресеньям и праздникам церкви было одним из того немногого, что ей не мог запретить никто. В Сан-Себастьяно она ходила редко - далеко от их сестьеры, слишком богатый храм, да и знакомых никого. Но хозяйка наказала почему-то идти на этот рынок, хотя был рыночек прямо под боком... может, потому, что он был намного дальше. Вобщем, в то воскресенье было проще зайти в Сан-Себастьяно, чем давать ногам ещё больше работы. В церкви она долго не пробыла. Едва зайдя, в арке нефа увидела его. Он стоял к ней боком и его бледный профиль почти сливался с белым мрамором колонны, но она видела его чётко. Дыхание перехватило. Ведь ждала же, надеялась. Даже когда хозяин уже лишал девственности, всё равно верила, что вот-вот кончится этот кошмар, постучит слуга и объявит насильнику, что у дверей мессер Амальфи, который называет юную донну Марию своею невестою и требует немедленного освобождения...
  
  Прохожие с удивлением оглядывались на выбежавшую из храма девушку. Мария, стараясь не дать слезам вылиться, не обращала внимания ни на кого. Так бы и прошла через весь рынок, забыв обо всём, кроме своей боли, если бы не старческая рука, схватившая за запястье.
  - Попробуй моего вина, девонька! - старуха была ниже её на голову и призывно улыбалась раскрытым ртом. - Меня Асмертой кличут.
  - Не надо мне вина! - Мария вырвала руку, с трудом отрывая взгляд от её редких зубов.
  - Так я ж не купить предлагаю, - смех старухи, на удивление, был чистым и звонким.
  - А... А чего тогда?
  - Просто выпей моего вина, девонька.
  - За... зачем?
  - Что, столько воды в глазах, а пить не хочешь? Идём. Вон моя лавка. А хочешь, лепёшку с мёдом тебе дам?
  - Я ничего не куплю, - заявила Мария, но тем не менее как-то само получилось, что она уже идёт за старухой. - У меня денег нет, - на всякий случай добавила она.
  - И не надо, - не оборачиваясь согласилась старая. - Я тебе ничего не продаю, - она подошла к небольшой лавчонке с покосившимся тентом. - Зайдёшь?
  - Зачем?
  - Так я же вижу: горе у тебя девонька. Издалека я его увидела.
  - Как это?
  - Ветер ко мне принёс, горькое оно, от горечи его листья почернеть могут. Воробьи от тебя разлетаются. Как Асмерте такое не почувствовать, не увидеть? Смотри, видишь, облака потемнели, потускло всё?
  С этим девушка была согласна. Утро вовсе не казалось больше таким ярким.
  - Успокоиться бы тебе. А то не ровён час глупостей наделаешь. Так зайдёшь?
  Мария неуверенно кивнула. Вроде как ничего страшного, если она выпьет кружку вина, нет. Тем более, если старуха даст лепёшку. Но как-то это странно. С чего бы торговке принимать в ней такое участие и даром раздавать свои товары? Они совсем незнакомы. Странно. Но, с другой стороны... лепёшка. С мёдом!
  Старуха, обернувшись, ожидала её решения и Мария, почему-то оглянувшись по сторонам, зашла под тент.
  - Вот и хорошо! - оживилась хозяйка лавки. - Вот и славно!
  Aсмерта усадила девушку и тут же нацедила из бочки. Вино было терпким, густым, не таким, какое обычно продавали окрестные пейзане.
  - Хорошее вино, - заметила Мария. - Необычное. Вкусное.
  - Да, да, - закивала старуха. - Не каждому такое попробовать.
  - Вы разве не продаёте?
  - Вино? Нет, что ты, девонька. Да ты пей, пей.
  Мария невольно скользнула глазами по лавке. Асмерта тут же спохватилась, выудила откуда-то поллепёшки и горшочек, пододвинула к ней.
  - Вот. Как обещала. Угощайся.
  Устоять перед угощением девушка не могла. Во рту со вчерашнего обеда маковой росинки не было.
  Мёд был под стать вину: густой, тёмный, с горчинкой. Очень вкусный. На подбородок капнуло с губы.
  - Вот, - Асмерта протянула ей плошку.
  - Что это?
  - Соль. Попробуй макни в соль, потом в мёд.
  Марии совет показался странным: зачем лепёшку в соль-то макать? Но отказаться было неловко.
  - Ух, как хорошо! - совсем чему-то обрадовалась старуха. - Хорошо! Вкусно? Нравится тебе угощение Асмерты?
  Девушка кивнула. Рот был полон. Вкус мёда с солью был необычен, но, в сочетании с вином, вовсе неплохим.
  - Почему вы мне помогаете? - спросила она уже потом, утолив голод.
  - Ну, а кто ж тебе ещё поможет? - развела руками лавочница. - Вон туда, - она кивнула в сторону храма. - Уже ходила. Легче ль тебе стало?
  Вопрос старухи был неприятен, о храме, всё-таки, речь, но невольно мотнула головой. Нет, не стало легче.
  - И не станет. Некому там тебе помогать. Нету там никого. Только стены одни, да дураки в тех стенах.
  Тут Марии стало страшно. Говорить такое про храм и бога... Кто эта старуха? Зачем она её позвала? Почему?
  - Сиди уж, девонька, - пригвоздила та её к месту, заметив попытку встать. - Куда тебе теперь бежать? Сама ты ко мне пришла. Имя я тебе своё сказала, знала ты его. Пришла, пила моё вино. Хлеб, соль, мёд, всё приняла. Да благодарила.
  - Я... Я... - ничего больше не выходило из побелевших губ.
  - Не знала? - старуха покачала головой. - Ну, и ладно, что не знала. Да ты что так побледнела так? Не бойся девонька. Ничего с тобой худшего, чем есть, не случится. Сама подумай, досель никто тебе не помогал, ни люди, ни боги. Думаешь, отсель кто-то поможет, если так же и будешь жить? Да и чего тебе терять-то? А приобресть как раз можно кое-чего...
  
  Ещё примерно через неделю, безлунной ночью она сбежала на окраину города, где среди руин патрицианского дворца той ещё империи собрались десятка три человек. Той ночью, после трегвенды, как и заповедано - при свете костров, впервые отдаваясь мужчинам без омерзения и ненависти, даже получая какое-то удовольствие, она стала стрегoй. Посвящённой Диане, в которую поверила всей силой жаждущей отмщения души. Ей казалось, что Асмерта льёт на её склонённую голову не молоко, а самый настоящий лунный свет, и уверенность в своих силах переполняла её. Тёмная, густая капля из разреза на её ладони упала тогда на сухую землю, прикрывшую крохотное зёрнышко. Меж камней под её ладонями за считанные удары сердца вырос и расцвёл красный, как кровь, похожий на пламя костра мак. Новообращённая с удивлением перекатывала во рту, пробуя на вкус, неудобные камешки чужих, незнакомых слов...
  
  Отсутствие любимой игрушки не прошло незамеченным и поутру она была жестоко бита за то, что бегала куда-то ночью. Но она только улыбалась на удары. Обозлённый хозяин выволок её за волосы на конюшню, схватил плетёный кнут и велел раздеться. Мария без жалоб скинула короткую котту, оставшись в одной юбке и дерзко глядя в глаза. Хозяин, увидев свежие засосы вокруг сосков, совсем взбесился. Хлестал кнутом куда ни попадя, сбил кулаками на землю, пинал ногами, топтал... Как только не забил насмерть. Но она даже сознания не теряла. Когда он убрался, тут же появился Джованни, конюх.
  
  - Чего развалилась? - в его голосе не было ни на волос сочувствия к полуголой, избитой девушке. - Проваливай давай, потаскуха.
  
  Мария потянулась к измазанной навозом котте, но Джованни, усмехнувшись, поддел котту ногой и вышвырнул далеко во двор.
  
  - Потрясёшь сиськами, не отвалятся...
  
  Однако, когда девушка вставала с четверенек, чтобы направиться во двор, он своё мнение изменил. Толкнув её на кучу соломы навалился сверху, задирая юбку и раздвигая ей ноги коленом.
  
  - Ну-ка, ну-ка... Не дёргайся, шлюха... Вот так... Где ночью-то была? А? Tрахали тебя ночью, да?
  
  Сжимая её груди, он толчками вминал её в солому. До самого пола додавил, пока не кончил.
  
  Котты во дворе не оказалось. Кто-то из слуг решил продолжить развлечение. Что делать, Мария не знала. Другой одежды у неё не было. Так и сидела посреди двора, обнимая себя за плечи. Плакать не было сил. Выручила, как ни странно, жена хозяина. Может, не хотела, чтобы девчонка лишний раз мужа голой грудью отвлекала. Бастарды-то по закону имеют на имущество те же права, что и остальные дети. А выкинет ли молодая, если и её беременную избить, или умудрится плод сохранить, это ещё неизвестно.
  
  После того случая хозяин переключился на других служанок и её больше не трогал. То старший, то младший из сыновей, правда, от случая к случаю затаскивали себе в постель, но далеко уже не каждую ночь.
  
  Про жажду мести, накапливавшуюся в душе, Асмерта знала. Диана, в отличие от христианского бога, вовсе не была против, более того - дело это было святое. И когда Мария попросила помочь, легко согласилась.
  - Можно, можно, - кивала она. - Только амулетик надо будет изготовить. На полнолуние. Серебро нужно. Либра. Достанешь, или мне подсобить?
  Серебра у девушки, конечно, не было. Пришлось отработать, посещая нужных Асмерте мужчин. Через несколько месяцев старая ведьма сказала, что необходимое для амулета серебро собрано.
  - Ну, - Асмерта была чем-то довольна. - Дело за малым: крови добыть.
  - Кровь-то зачем? - не поняла Мария.
  - Ты не любовный наговор на амулет класть будешь, - пояснила старуха. - Соком вербы тут не обойдёшься.
  - Ладно, я согласна.
  - Да не твоя кровь нужна! Какая ты непонятливая... Обидчиков твоих кровь!
  - Где же я... - растерялась Мария. - Как?
  - То-то и оно, что как. Обидчиков у тебя больно уж много. С одного-то добыть и то проблема, а со всех... Но ты не горюй. Попробую я с вестницей пошептаться. Может, можно что-то сделать.
  И пошепталась, старая.
  - Есть способ, - сообщила через неделю. - Только цена... Не знаю, согласна ли будешь...
  Мария думала, что большей цены, чем стать продажной девкой, да ещё через вторые руки, придумать нельзя, но, оказывается, можно.
  - Нужно, чтоб ты понесла от хозяина или от сыновей его... Лучше от хозяина, чтоб наверняка. Вот от этого нерождённого кровь и возьмёшь.
  - Я??? - задохнулась Мария. Это что же - забеременеть от ненавистного насильника, убить собственного ребёнка, а потом на его крови делать колдовской амулет? Ведь и подумать-то такое страшно, не то, что сделать. Нелюдское же ведь это...
  - Ты, ты. Кто ж ещё? Или передумала? - вперила в неё взгляд ведьма. И прошипела:
  - Передумала? Испугалась-таки цены? Или думала, что всего-то надо будет ещё разок ножки раздвинуть? Нееет, девка. Нет. Жертва нужна. Какая ж от богов и их миньонов помощь может быть без жертвы? А большое дело, девонька, и жертвы большой требует. Тут да, тут сразу и не скажешь, что хуже, столько иной раз жертвовать приходится. То на то и выходит. Да с каждой жертвой от души столько отрываешь, что вскорости ничего от себя прежней не остаётся. Но по другому не бывает. Тут сама думай. Только в следующий раз. С этим-то ты уже столько прошла - неужто на полпути остановишься? Столько времени потратила, столько сил... К чему тогда всё было?
  
  Отблески костра плясали на обнажённых телах совокупляющихся ведьм. Тишина разрывалась сладострастными стонами. Марии стало противно до рвоты. Ей показалось, что настоящая стрегa здесь только одна Асмерта, а остальные лишь тешат свою низменную порочность и потакают запрещаемому христианством сластолюбию. Настоящая ведьма назначила настоящую цену за свою помощь.
  
  Стоит ли оно того? А как иначе вырваться из этого плена? Бежавших слуг ищут и, чаще всего, находят. И тогда либо язык рвут, либо ухо отсекают. Могут и руку отрубить. А если хозяин разозлился всерьёз, то может и с судьёй договориться, чтоб повесили в назидание. Можно, конечно, добраться до Генуи, а там - малого приворота для капитана галеры будет достаточно. Но куда направиться? В Андалусию, в Магриб, в Никею, в Эпир? Где безопасно? Долго ли продлится свобода молодой женщины без денег и защитника даже в славном куртуазными трубадурами Провансе или добром и гостеприимном Лангедоке? Да и как жить просто сбежав? Как затушить этот пожар в груди, эту полыхающую ненависть? Как не отомстить за маму, за себя?
  
  Травинки под руками пятнадцатилетней девочки жухли и осыпались сухой трухой.
  
  - Когда? - тихо спросила она.
  
  - А вот в шесть месяцев выкинешь, - немедленно отозвалась Асмерта. - Тогда и начнём ритуал. Кровь из сердца младенца сама возьмешь...
  
  
  
  [Год 1263. Август, 16; Третья стража]
  
  
  Вышли далеко за полночь. Час был самый ведьмовской, но ни уставшая Мария, ни сонные девочки на злые силы, питающиеся чёрной энергией мрака и смерти, никак не походили и никакой радости от ночной прогулки не выказывали. Спотыкаясь о выступающие камни мостовой, хватаясь друг за друга, то и дело роняя поклажу, они и не думали заняться какой-нибудь ворожбой, способной хоть как-то облегчить жизнь, не говоря уже о полётах на метле. Ведьмы были однозначно неправильные. У меня ныл разбитый в кровь большой палец на правой ноге, из-за чего шёл хромая и шипя.
  
  Идти было особо некуда. Донна Мария побегов от инквизиции не планировала и никаких конспиративных квартир или ухоронок у неё не было. Друзья-знакомые от инквизиции прятать не будут - не принято тут такое. Одна беспомощная, по сути, женщина, раненый, и трое (кроме меня) перепуганных детей, бегущие из дому в ночь, в никуда, ради спасения своих жизней... В гробу я такую романтику видал.
  
  План был один, и план был, откровенно говоря, говно. Он не простирался дальше нескольких часов и нескольких километров. Он не имел вариантов на случай неудачи. В нём было слишком много авося. В нём мы только перебираем ногами, а в остальном пассивно отдаёмся на волю судьбы и неизвестно кого ещё. План, если объективно, условно приемлем был только для меня: продвинуться ещё насколько-то и посмотреть, что можно будет сделать в следующий раз. С учётом того, что для этого всем, в том числе и мне, придётся помереть (а это становится всё болезненнее и болезненнее), план - говно. Просто другого нет. Мне катастрофически не хватало опыта жизни в средние века в таком политически оживлённом городе, да ещё будучи в центре внимания местной почти всесильной структуры. Из всех тех месяцев, что я тут, большую часть я провёл в подвале.
  
  До рассвета оставалось часа четыре, наверное, но изначальные планы выйти раньше были не совсем реалистичны, и даже, по-сути, попахивали откровенным волюнтаризмом. Начать с того, что хоть и немногое, но кое-что надо было собрать в дорогу. Так сказать предметы первой средневековой необходимости. Во-вторых, не спешил с речки Вито, хотя и стемнело. В третьих, и главных, срываться на виду у любопытных соседей это моветон, который может привести к дополнительным неприятностям. Среди немаловажных резонов был и тот, что, как ни странно, но чем позже, тем меньше вероятность нарваться на стражу. Они тоже люди. К тому же в рощу Дианы, как донна Мария называла место их сходок, лучше всего пройти через недавно построенные Римские Ворота, остальная часть Ольтрарно уже обнесена стеной. Через стену даже днем лезть глупо, а среди привратной стражи у нее есть связи (Италия, господа!), пропустят, но только если глухой ночью, без лишних глаз. Потом вернулись Вито с Лоренцой, потом надо было всех накормить, потом дети отправились поспать хоть немного, иначе мы могли далеко и не уйти, а мы с Марией ещё посидели. Слегка планы обсудили: куда и как. Потом она расспрашивала меня, я - её. Она, естественно, о моем мире, какие там женщины вообще и какие у меня, кто я там был, как жил, ну и все такое. Ну, я тут немножко так... приукрасил свое житье-бытье. Ну не жаловаться же, какой я непонятый женой и неоцененный сослуживцами и начальством. Да еще квартира эта, двушка, будь она неладна. Есть же у 21-го века и положительные стороны? Есть. Могли они и в моей жизни случиться? Могли. Поездки с женой по солнечным странам, например. Могла моя жена быть красивой, умной, веселой, и все-все понимающей? Могла. Ведь она когда-то именно такой и была. А вместо убогой квартирки мог наличествовать трехэтажный особняк. Мог, еще как мог, если бы я еще 25 лет назад понял, что ни мои дурацкие, как потом жена говорила, принципы, ни лаборатория в частности, ни нейрофизиология в целом никому на фиг не нужны. Нужно совсем другое. Это только со стороны может показаться, что с науки своровать нечего. Это смотря с какой. На нашей теме можно было неплохо озолотиться, в прямом смысле: золотые клеммы и серебряные контакты повсюду. Реактивы и расходники можно цистернами списывать, а они вовсе не копейки стоят - все забугорные. То же самое с аппаратурой на миллионы. Кто сможет проверить, что там не работает, что сломалось, что из оплаченного заказано, а что в карман положено? Проще надо было быть. Тогда не надо было бы самим по техпомойкам шариться да из отходов конфетки лепить. Настоящий олигарх, конечно, даже пачкаться о такое не будет, а вот кому помельче - нормально. Опять же - чиновники от минздрава не только жадны, как голодные каирские проститутки, но и тщеславны, как... ну, тут хуже их самих никого нет. Они и сами не прочь отметиться в чужой публикации, и имеют кучу друзей или родственников с такими же запросами. И всем нужно в соавторы, а то и руководители. Вроде как мелочь, но если показывать им характер, отказывая в "невинных просьбах", то ни карьеры, ни денег. Лучше, конечно, было бы не показывать. Все у меня могло быть. Так что почти и не врал.
  
  Много интересного узнали оба. Было бы мне тут чуток побольше лет, думаю, посиделки закончились бы ещё интереснее. Такие доверительные беседы, когда наперебой самое секретное наружу, сближают не хуже уже имевшегося интима, а с высоты моих почти шестидесяти излёт её тридцатника - вообще не возраст, а фигурка у неё такая, что её даже этот балахон дурацкий не может скрыть. Но увы, пока все это только чистая теоретическая эстетика, практически мне до таких развлечений ещё года четыре.
  
  Тогда же я в первый раз узнал, что никакого заговора, в котором участвует Уберти, нет. Наоборот, он один из главных гибеллинов, что не очень давно захватили власть в городе. В локальной заварушке, показавшейся местным жителям Армагеддоном, гибеллины под его началом наголову разбили гвельфов. Теперь официально самый главный тут - герцог Новелло, но он только ставленник короля Сицилии Манфреда [9], имеющего личные и политические терки с Папой, а так Уберти вполне тянет на лидера нобилей. А нелады со стражами порядка оттого, что хотя герцог Гвидо Новелло [10] (читай - Манфред) и ликвидировал с должности старого подеста и существенно модифицировал закон о верховной власти в городе, некоторые элементы прежней системы управления городом, включая Совет, цеха, и Капитанов войны и народа, остались. Надо сказать, что ни одна из этих ветвей власти счастлива под гибеллинами не была и с удовольствием бы от них избавилась. Более того, в недавней войне все на тот момент власть имущие забыли про свои внутренние дрязги и сплотились против подошедших к стенам города гибеллинов. Не помогло. Патриотизм народного ополчения Фиренцы не проканал супротив опыта и лучшего вооружения кондотьеров Уберти. Гибеллины вошли в город и немного повеселились, перевешав одних и изгнав других гвельфов, половину гвельфовых башен в городе посносили нахрен. Хотели все снести, заодно, пользуясь случаем, и бошки посрубать кому ни попадя, а лучше всем жителям, на всякий пожарный, так Фарината и не дал. Заявил своим соратникам из Сиенны, что он сначала фиренец, а уж потом гибеллин. Пригрозил им самим бошки за Фиренцу посносить. Вобщем, весь город спас, получается. Такие дела. Вот только ответных чувств не дождался. Город большей частью гвельфским остался и теперь живёт Фарината как немецкий оккупант в Киеве: покорность населения есть, любви нема. Оба Капитана, естественно, попали в категорию "казнить, нельзя помиловать", так что горожанам пришлось выбирать новых. Отменить выборы совсем Уберти и Новелло не решились, поскольку, вишь ты, вековые традиции, и открытое наплевательство на них кончилось бы массовыми беспорядками и необходимостью такой же массовой резни, а гибеллины, как я понял, все же не были большевиками и под корень свой народ истреблять не хотели. А может и плевать им на народ было, просто победа уже была одержана, и рисковать ею, затевая новую свару в только что покорённом городе, и снова воевать уже никто не хотел. Итальянцы же. Деньги есть, мессеры. Вино, закуски, вокруг друзья, красивые и веселые женщины, лабухи на мандолинах лабают, синее небо, зеленые холмы, хорошая погода, тра-ля-ля, все дела. Гибеллины просто попытались протолкнуть на ключевые должности своих, но обломались. Так что верховная, так сказать, законодательная власть отошла нобилям, а вот исполнительная, особенно на местах, осталась за гвельфами и пополанами. Менты же как раз и подчинялись Капитану дель пополо. И среди них было много таких, что стояли на стенах против армии Уберти... Вот такие вот выверты итальянского феодализма.
  
  Ну? За что воевали, спрашивается? Заложили под свои задницы бомбу - и сидят, радуются, что город захватили. К войне с гвельфами где-то еще в другом месте готовятся. Идиоты.
  
  Но вывод такой, что напрасно я бегал по всему городу и впадал в крайности: либо пытался искать защиты у ментов, либо искал, где затихариться. Надо было просто выяснить, где гибеллинские районы и ломиться в дом любого. Ну, кто знал... Теперь-то уж точно поздно.
  
  Дав детям поспать часа три, скомандовали подъем. С более-менее оклемавшимся и начавшим опять свои вопросы Гвидо я провел беседу сам, упирая на опасность для мессера Уберти, заговор непонятно кого, обнаглевших врагов, и необходимости пока затаиться и выждать. Что характерно, не врал ни в одном слове. Просто не стал упоминать,
  что среди врагов - инквизиция. Гвидо согласился, что врагов мессера нужно выявить, да за ушко - и на солнышко. Потому он со мной и пусть трепещут. На солидного и категорически не согласного всё бросать и почему-то куда-то бежать Вито всем весом своего авторитета наехала донна Мария. Наезжала она наедине, на втором этаже, пока я Гвидо обрабатывал, и я понятия не имею, как она сумела убедить начинающего главу семьи не рассказав ему правды. Растерянная и сонная Лоренца просто делала то, что ей говорили. Бледная от страха Паола одна, кроме нас с Марией понимала, что происходит что-то очень нехорошее, но держалась молодцом. Может, не понимала всей степени опасности.
  
  На тёмных улочках Ольтрарно стража не попадалась, но всё равно мы шли медленно и чуть ли не перебежками, стараясь не попасться на глаза какому-нибудь запоздалому пьянице, бредущему из трактира, бессонному обывателю, или сумасшедшему влюблённому. Но в это время суток в средневековом городе, вопреки пьесам Шекспира и иже с ним, соловьи не оглашали сонные холмы возбуждающими душу сладкоголосыми трелями, не звучали серенады, не раздавался звон мечей, никто не спешил навстречу своей возлюбленной и не возвращался со свидания, утомлённый страстной любовью горячей красотки. Обыватели тоже не шлялись по улицам, ни трезвые, ни пьяные, и не пялились ни в окна, сейчас плотно закрытые ставнями, ни через заборы. А тратторий на этом берегу вообще не было. С заходом солнца город, и без того не слишком весёлый, становился вовсе недружелюбным, переходя на военное положение. Никакой оживленной ночной жизни. Даже воров и грабителей. Ночные гулянки вовсе строжайше запрещены. Сестьеры и - в некоторых местах - даже улицы пересекались цепями. Пешеходу невелика помеха, но вот повозка уже не пройдёт. Пойманных ночных гуляк ждала тюрьма и солидный штраф, если повезёт. Не повезёт - повесят. Как на раз-два. Правосудие тут то ещё. Так что привет Шекспиру. Не читали тут его. Ни одного огонька нигде не светилось. Наверху же, в небе, было суетно и неспокойно. Там, в недосягаемых высях, не задевая неподвижных деревьев в темных садах, ветер торопился, гнал к морю скопища туч и яркая луна лишь изредка, урывками, проливала на спящий город свой голубоватый свет, а посему видимость была ограничена. С одной стороны хорошо, с другой - ни хрена не видно, куда ступаешь. И палец, опять же. Шли молча, только донна Мария изредка тихо командовала "сюда", когда надо было свернуть. Она хотела идти впереди, но я не дал: даже если за очередным поворотом нам попадётся патруль, мальчишка не вызовет настороженности, по крайней мере сразу. Поэтому, перед тем как свернуть остальным, сначала выходил я, и только убедившись, что на улице по-прежнему пустынно, давал знак Марии. Так, крадучись, добрались почти вплотную к воротам, сооружению массивному, громоздкому, наверняка эффективному с фортификационной точки зрения, но с эстетической точки зрения меня-туриста, впервые посетившего итальянский город 13-го века, абсолютно безвкусному. Было бы этим воротам лет 700, то другое дело, дух бы трепетал просто от осознания прикосновения к древним векам. Но сейчас-то это новострой, типа стандартных бетонных коробок нашего века. Совершенный примитивизм в квадратно-римском стиле с одной широкой аркой, и арками помельче по сторонам. Тут уж освещения, особенно по контрасту с остальным городом, было хоть отбавляй. Масляные светильники были и на стене по обе стороны ворот, и внизу, перед воротами. К светильникам прилагались стражники, по одному на каждый, общим числом около десятка. Ещё каждый стражник имел при себе ту жуткую помесь топора и ежа, нанизанную на длинное древко, что алебардой зовётся. Кроме того, чадили масляные лампы, прикрепленные над арками. Штук этак с несколько. Мы во все глаза пялились на нездоровую суету, сами укрываясь в густой тени.
  
  - Сегодня нам здесь не пройти, - констатировала донна, с тоской глядя на огромные железные ворота, по ночному времени наглухо запертые. Неожиданно усилившаяся и, хуже того, бдящая охрана не оставляла шанса быть втихаря пропущенными её знакомым через боковые калитки.
  
  - Что будем делать? - спросил я, изучая диспозицию.
  
  - Не знаю. - потерянно прошептала донна Мария, и я тут же почувствовал угрызения совести. Ну в самом деле, мог бы и не задавать дурацких вопросов растерянной женщине, у которой это был единственный вариант спасти себя и детей.
  
  - Может усыпить их как-то? - я с надеждой посмотрел на неё. Всё таки настоящая стрега, ведьма, без дураков. Диана-богиня, опять же. Так сказать, связи на самом высоком уровне. Но она посмотрела на меня, по-моему, как на слабоумного.
  
  - Как?
  
  М-да, ведьма... А я, действительно, как деревенский дурачок, в чудо поверил. Хотя... есть же у меня в параметрах "мана", значит волшебство должно быть, его не может не быть!
  
  - А через стену? Перелезть где, может, можно?
  
  Тут на меня посмотрели как на дурака все, даже Гвидо.
  
  - Ну, может обвалилась где... - счел нужным пояснить я имея ввиду что стена-то древняя, аж 13-го века, мало ли что... и понял, что продолжаю нести чушь. Три идиотских вопроса за минуту. Надо с собой что-то делать. А для начала придумать что-то умное. И подумалось мне, что это "ж-ж-ж" неспроста. Войны никакой не намечалось, так чего вдруг такая активность по охране ворот? Может я слишком много о себе думаю, но вот что-то кажется мне, что это из-за меня тут план "перехват" ввели в действие. Хорошего тут только то, что уж это-то не пройдёт мимо внимания мессера Уберти и выведет его из состояния "самоуверенный осел". Ну и, если он действительно не совсем осёл, то поймет две простые вещи. Первое, я ещё на свободе. И второе, меня надо найти первым. Надеюсь, у него есть хоть какая-то агентура, иначе ну его нахрен, действительно, такого босса. Но это может быть хорошим только если я умудрюсь, как минимум, остаться жив. И с этого момента начинается пессимизм. Всё-таки план "перехват" же не просто так придумали? Наверное, он всё-таки осложняет жизнь беглецам и снижает их бегательную активность и убегательную способность. Ночью уже перекрыли, скорее всего, все выходы из города, днём будут шерстить, совершенно плюя на официальную власть. Вот так вот оставлять МВД под контролем оппозиции. Феодалы хреновы. Возвращаться домой к Марии нельзя. Ждать нельзя. Надо кровь из носу выбираться из города до свету.
  
  - Ладно. У кого какие идеи?
  
  Лоренца просто без сил опустилась на землю, привалившись к стене. Паола молча стояла рядом с сестрой, устало глядя в никуда. Мария пыталась быть молодцом, но видно было, что надежды у женщины почти не осталось. Вито хмурился на меня, словно это я был виноват в их бедах. Хотя... Tак, загоним пока совесть под лавку. Только Гвидо, азартно блестя глазами, разглядывал ворота так, словно прикидывал план штурма. О своей ране, кажется, он и думать забыл. Или Паола действительно чудно хороша как целительница. Да, Гвидо меня удивил. Я-то думал он первым сдуется, а оно вон как. Перышки встопорщились. Тем не менее даже он не стал предлагать нападение на пост охраны порядка, понимая, что трое практически безоружных мальчишек против десятка накрученных начальством, злых, хорошо вооруженных и опытных мужчин это не та сила, чтобы внезапным ударом из темноты опрокинуть и обратить неприятеля в позорное бегство.
  
  - Донна Мария, днем здесь много народу проходит?
  
  - Много. - Мария обняла Паолу. - Сядь, отдохни, девочка... Отсюда начинается Сиенская дорога, а от Сиенны идут дороги на Перуджу и Ареццо. Здесь идут и те, кому на Римскую дорогу. - я наморщил лоб, пытаясь по услышанным названиям определить, хотя бы примерно, свое географическое положение. Сиенна звучало знакомо, но где именно такой город находился в Италии моего мира, я без понятия. Мне мои финансы туры в Италию не позволяли, чтобы там ориентироваться, а географией я особо не интересовался. Как в школе атлас последний раз рассмотрел, так и всё. Разве что политические карты мира потом на стенах видел. Рим - другое дело. Рим - столица. Это я знаю. Он где-то в середине, близко к западному берегу. Но, хотя эти ворота расположены на юго-западе, они лишь ведут на Римскую дорогу, а по ней можно и на север и на юг идти с равным успехом. Так что я даже не знаю, мы севернее или южнее Рима. - Хочешь затеряться в толпе?
  
  Я задумчиво кивнул. Сработает, нет? Фотографий тут не существует, в лицо нас никто не знает... Но кого ищут? Нас всех? Нет, вряд ли. Тогда бы у дома Марии взяли. Быстро и эффективно. По-тихому. Зачем город будоражить? Так что нет. Не знают они про Марию пока. Ловят или меня с Гвидо, двух мальчишек, или только меня. Если бы искали всю группу, то разделение могло помочь, но поскольку это не так, то ни черта не выйдет. Более того, если даже одного из нас схватят, остальным недолго гулять. По себе знаю.
  
  - Может, и выйдет, - на свой лад подтвердила мои рассуждения Мария. - Меня хорошо знают и, если пойдём все, то обязательно задержат всех. А если разделимся, то у вас и девочек будет шанс выбраться.
  
  - А у тебя?
  
  - Мне в любом случае не пройти. - она опустилась рядом с Паолой и Лоренцой и они прижались друг к другу. - Меня тебе уже не спасти. Спаси детей.
  
  Она сказала это так просто, словно собиралась сходить в магазин за луком и просила посидеть с ребёнком минут десять. Но так дело не пойдёт. Мало того, что тут даже не вопрос, кто кого спасает, так она ещё не знает, что если попадет к "братьям" в подвал, то всё равно всех сдаст Альфонсо. Может, не сразу. Может, за это время мы сможем уйти подальше от города. Но группа детей, без взрослых, которым некуда идти, негде укрыться, нечего есть, и про которых известно, в каком направлении их искать, всё равно обречена. Да нет, вообще глупость идея эта. Если бы был реальный шанс ей сработать, можно было бы пожертвовать Марией, но как это будет в действительности? Мы дожидаемся утра... кстати где? Вот тут перед воротами? Общественных парков в округе нет, вокзалов и ночных ресторанов - тоже. Цыганистого вида группы беженцев пока ещё не стали обыденным зрелищем, чтобы не вызывать подозрений. Город до предела утилитарен и рационален, сводящий к минимуму неиспользуемые площади, и непрохожих закутков и подворотен, как я уже отмечал, тут тоже нет. Правда, совсем рядом есть большой сад, но он за высоким забором. Но ладно, положим, разделились, рассредоточились и дождались утра по-одиночке. Итак, пошла Мария. Её узнают, хватают, и... и что? Всем скопом с гиканьем и свистом тащат в своё паучье гнездо, на радостях оставляя ворота без охраны? Вот уж вряд ли. Завернут ей ласты и с нарядом из максимум трёх, а скорее всего двух бойцов отправят в участок. Остальные продолжат бдить. Могут и на месте ее подержать, а за конвоем вестового отправить. И если я хоть что-то понимаю в жизни, то непременно проверят дом и окрестности места задержания. Причём одновременно. Что это даёт нам? Вернее, не так - что это даёт мне? Марии знать не обязательно, но мне-то забывать и заигрываться в спасителя ведьм и их детей не стоит. Они и всей толпой пройдут без проблем. Это меня хоть одного, хоть с толпой захомутают как пить дать.
  
  - Нет, донна Мария, - при детях я называл её как полагается. - Уходить будем все. У нас есть ещё часа два до свету, должно хватить, если поторопимся.
  
  - Куда ты думаешь идти?
  
  - Особого выбора нет. Через ворота не пройти, через стены не перелезть. Остаётся река. Всё. Двигаемся прежним порядком. Я впереди, донна Мария, вы указываете самый короткий путь, но сами остаётесь за моей спиной. Гвидо, Вито, помогайте девочкам да посматривайте назад, не идёт ли за нами кто. Двигаемся тихо, не разговаривать, не шуметь.
  
  Встали, подобрали баулы, мой, кажется ещё потяжелел, и двинулись обратно к реке.
  
  - Что ты думаешь делать дальше? - тихо спросила Мария. - Зачем нам на реку?
  
  - На мостах точно будут ждать...
  
  - Проход по мостам по ночам закрыт, - кивнула Мария.
  
  - Тем более. Возьмём лодку Вито, она большая, все поместимся, и спустимся вниз по реке за пределы города. Там выйдем и найдём дорогу, ведущую к твоему храму.
  
  - Роще.
  
  - Ну роще.
  
  - Река перегорожена цепями.
  
  - Цепи - это от больших кораблей, рыбацкая лодка наверняка проскользнёт. - отмахнулся я.
  
  До реки было около километра. Когда мы уже отшагали примерно половину и впереди угадывалась в темноте какая-то площадь, справа из-за угла (как и положено - внезапно) вывернулась парочка мужчин и, судя по резким, хищным движениям и размашистому шагу целеустремлённой походки, не любовные утехи были целью их ночного бдения. "Грабители?" - подумалось мне первым делом, пока я скомандовал нашему отряду схорониться за углом удачно подвернувшейся слева улочки. Но, к сожалению, там начиналась ещё одна улица, отходящая по-диагонали, так что тут вместо типичного трёхметрового, от силы, прохода, образовалась довольно обширная площадка. К тому же Вито замешкался, помогая Паоле, да и луна не вовремя выглянула. Так что те двое заметили нас, напрасно мы, стараясь задержать дыхание, прижимались к стене, надеясь укрыться в её тени.
  
  - Эй, кто там? - рявкнул командный голос. - Ну-ка, выходи!
  
  Нет. Это не грабители. Мы переглянулись. Я, честно говоря, растерялся. Бежать - бесполезно, драться - безнадёжно, выходить сдаваться - глупо, а просто стоять и ждать, пока к тебе не подойдут и не вытащат за ухо...
  
  - Не ваше дело, милейший, - вдруг крикнул Гвидо. - Шли себе, вот и идите по своим делам, и не суйте нос в чужие!
  
  Из-за угла я не мог видеть, что там происходит, но, по звукам, прекрасно представлял. Вот обладатель властного голоса, наверняка тот, что повыше, негромко командует что-то своему спутнику (тот наверняка кивает в ответ), и бросается нам вслед, на бегу вытаскивая ту заточенную железяку, что тут зовётся мечом. Топот ног всё ближе и мне от страха начинает не хватать воздуха. Сейчас, сейчас... Я не знаю, что - "сейчас", достаточно того, что это точно будет не то, чего бы я хотел. Что он видел? Женщину с детьми. Он даже, не видя никакой угрозы, приказал второму остаться. Зачем, бросаясь в погоню, он достал меч? Зачем?
  
  Сейчас...
  
  Тут рядом всхлипывает Паола, и в этом коротком звуке я слышу такой страх, какой мне и не снился. Наверное, даже хуже, чем когда я загибался от рака - всё же мне было под сраку лет, а тут ребёнок, ещё вчера не готовый к смерти никаким образом, сейчас, сию секунду теряет всякую надежду жить, дышать, ещё раз увидеть небо... Коротенький звук оказался способен передать всю тоску и отчаяние маленького, беззащитного существа, которое даже в принципе не способно сопротивляться надвигающейся смерти...
  
  Я даже не знал, что ненависть может быть такой. Что она, как страх, способна заполнить каждый уголок тела, каждую клеточку; что от неё нет спасения, что она может пульсировать в висках и рваться наружу чёрной птицей, оставляя в горле и во рту пыльные, дурно пахнущие перья, от которых трудно откашляться. Ненависть пропитала мой страх, отравила его, превратила в нечто столь же неприятное, столь же отвратительное, но гораздо более страшное. Быть может в ярость. Безумную, слепую ярость берсерка. А может быть я впал во временное помешательство. Может, этому следовало бы придумать другое определение, а может, это хорошо известное людям состояние. Как бы то ни было, я, по-моему, тоненько, по-поросячьи визжал, когда изо всех сил вгонял в живот выскочившему догоняльцу свой "Меч дома Уберти". И ещё раз. И ещё. И ещё. Раз за разом. Била в голову мысль-вопрос: сердце, где же сердце? где у него сердце? Я очень, очень хотел ударить в сердце, но не мог остановить себя, и продолжал бить в живот. Почему он не умирает? Сука, сука, сука!!! Почему он всё никак не сдохнет, блять?!!
  
  Меня не удивляло, что мой противник никак не сопротивляется и не издаёт ни звука. В какой-то момент он, наконец, начал наклоняться вбок и падать, но он делал это так медленно, таким долгим было его падение, что я успел ударить его мечом, как ножом, ещё много раз, а потом начал, наотмашь, рубить. Куда ни попадя. А потом у меня кончились силы, и я обнаружил, что сижу, опершись спиной на стену, а остальные смотрят на меня буквально шестиугольными глазами. Я попытался встать, но оказалось, что дрожат не только руки, но и ноги, и даже спина. Всё ходило ходуном. Хотел спросить, как у всех дела, но нижняя челюсть с ляском чуть не отхватила собственный язык. Я обхватил себя за плечи, пытаясь унять постыдную дрожь, и посмотрел на своего врага. В темноте трудно разглядеть подробности, но уж то, что часть головы у него отсутствует, было видно хорошо. Кроме того, вокруг тела на мостовой помимо чёрного пятна, в котором тело и лежало, виднелось множество тёмных предметов неопределённой формы, которых до этого не было.
  
  Колотить от этого зрелища меня стало ещё больше. А между тем нам надо было быстро уходить отсюда: ведь всего в нескольких шагах остался второй противник, и удивительно, что он ещё не заглянул поинтересоваться, что за шум тут был, а Германа всё нет. Мысли мои были кристально ясны, но организму на это было совершенно наплевать. Слушаться он не хотел, и баста. Я пытался сказать Марии, чтобы брала детей и уходила, но не смог открыть рта. Причем с чего такой отходняк - непонятно. Ну, стресс. Ну, испугался. Ну, убил этого мудака. Понятно, что такое даром не проходит в первый раз, слышал. Но не до такой же степени! К тому же в мыслях у меня никаких рефлексий не было. Ни по факту убийства, ни по тому, как я это сделал... хотя нет. Если представить себя кромсающим человека тесаком на фрагменты, то да, становится неприятно. Но и только. Подкатывало бешенство, что я, как парализованный тушканчик, никак не могу совладать со своим собственным телом и сейчас просто подходи и жри меня тёпленького. И никто никуда не уходит, блин. Хотя тут не уходить - тут бежать надо!
  
  Мария, заметив моё состояние, вдруг опустилась рядом со мной и, наклонившись, поцеловала. По-настоящему, по-взаправдашнему. Так, как меня уже... вобщем, давненько меня так никто не целовал. Кроме одной профессионалки, лет пятнадцать назад, когда мы отмечали диссер Мишани и там, уже изрядно подшофе, в курящей компании возле ресторанных туалетов, я познал что такое есть настоящий, крупнокалиберный, бронебойный поцелуй, попадающий под башню. Но сам поцелуй - он что? Сам поцелуй - тьфу, губы да язык. Как ни верти ты языком во рту, как ни засасывай язык партнёра, как ни вытягивай губки, это не переведёт поцелуй в разряд тех, что могут быть измерены лишь в тротиловом эквиваленте. Но вот дыхание... Вы слышали? Дыхание уже не имеет функции снабжения лёгких кислородом, нет, это призыв, принесённый ночным ветром, это слова желания на пробудившемся из самых генетических глубин языке, самая его суть, это истинная речь, которая только и понятна в эти мгновения. Вдох - да. Выдох, превращающийся в стон. Стон, истекающий нетерпением. Рука - под волосами на затылке: не отпущу. Пальцами по щеке: трогаю, обозначаю, моё. Изгиб шеи - беззащитность, покорность. Запах - сколько в нём? - волосы, кожа, руки... вот это ещё парфюм, а вот это уже самка... Ладонь на тонкую спину: ближе, ещё ближе, теснее. Самка. Принадлежность. В моей территории. Моё. Груди под слоем шёлка - пока. Красное - в сторону. Сакральная жертва и окончательное признание права владения... Ускользают, удаляются. За ними. Губы твердеют. Холодно. Нет дыхания. Колотится, как сумашедшее, сердце, бьётся жаром в виски, но нет резонанса, нет ответа. Я тянусь вслед, пытаясь вернуть своё, почти догоняю, но - нет. Рёв водопадов адреналина стихает, и водоворот тестостерона превращается в воронку в унитазе. Открыв глаза, я обнаружил себя стоящим и тянущим вовсе не дрожащие шкодливые ручонки куда не следует. Во всяком случае, куда пока не следует в моём возрасте. Мария внимательно смотрела на меня. Вполне так профессионально смотрела. В смысле, как врач. Типа помог уже укол, или дозу следует увеличить. Вот ведьма.
  
  Помог, помог.
  
  Напарник убитого так и не появился, напрасно мы боялись. То ли он сразу ушел, как команду получил, то ли потом сбежал от греха подальше. Ну, и слава богу. А то, пока я валялся в судорожных рефлексиях, нас можно было вязать пачками.
  
  Обстоятельный Вито, прежде, чем мы кинулись прочь, изъял у трупа холодное оружие и обшарил одежду. Меч он оставил себе, а мне молча протянул горсть монет и свёрнутую трубочкой бумажку. Бумажку я взял, а на монеты покачал головой. У меня ещё почти непочатый флорин есть, а им, в случае чего, пригодится. Мало ли. Бумажку засунул в собственноручно сделанный карман, испытав прилив законной гордости. Гвидо смотрел, как Вито, сопя, засовывает меч себе за пояс, с неприкрытой завистью, но тут всё было честно: во-первых, сам мог подсуетиться, а во-вторых, у него хоть какой-то кинжал есть, а вот Вито только сейчас обзавёлся средством самозащиты. Однако время уходило и надо было спешить. До реки мы уже почти бежали толпой, никак не прячась. Гвидо на этот раз помогал Паоле и бросал на меня многозначительные взгляды.
  
  Пока бежали до речки по боковым улочкам, до меня вдруг дошло, что в пылу боя, если это можно так назвать, не обратил внимания на несколько сообщений, и, пока работали только ноги, проверил, что там мне администраторы подкинули. Оказалось, появились новые умения, "Военная хитрость", "Боевая ярость", "Ассасин" и "Маскировка", накапало опыта, поднялась Харизма, поднялось Оглушение и шанс нанесения критического удара, ещё кое-чего разного - всё не успел просмотреть - да отношения со спутниками улучшились, особенно с Гвидо. Вот откуда такое восхищение в глазах. На Вито, как ни странно, как и на девочек, мой подвиг если и произвёл впечатление, то сильно на отношения не повлиял, подняв их только на единичку. А с Марией вообще ничего не изменилось. Ну, там ещё с начала ночи всё было хорошо. Гвидо, когда я замедлился поправить баул на плече, шепнул мне:
  
  - Это было здорово. Научишь меня. - и поволок Паолу дальше, поддерживая её за талию, хотя именно там она вряд ли нуждалась в поддержке, но то ли от усталости, то ли по какой другой причине, девочка не возражала.
  
  До реки добрались без приключений. Шагов за сто я скомандовал остановку для перевода дыхания и осторожной разведки: мало ли что. Откуда те двое появились нам навстречу в глухую ночь, а?
  
  Прокравшись к мосту, предварительно сняв башмаки на деревянной подошве, я убедился, что предосторожности оказались не напрасны: у лодки был выставлен пост, правда, всего из одного обалдуя, который сидел лицом к реке. Я почти в него уткнулся и если бы он нёс службу как положено, то не мог бы меня не заметить первым. Возможно, лёгкий плеск волн заглушил шум моего появления. Он был так близко, что я мог сказать, что он ел на ужин. По запаху, по запаху, конечно. Я замер, боясь пошевелиться. Любой шорох теперь мог меня выдать и я никак не мог выбрать момент и заставить себя ползти назад. Если бы можно было опять войти в то же состояние, что помогло мне разделаться с первым противником, я бы, пожалуй, рискнул напасть. Вернее, не я - мой страх и ненависть сделали бы всё за меня. Но как снова вызвать.. стоп, стоп. Так это ж у меня в Навыках где-то... Я открыл соответствующий раздел и таки-да, вот оно: активное умение "Чёрная ярость" (урон +25; скорость *5; шанс критического удара + 25%; шанс оглушения +25%; мудрость -10; интеллект -15; действие 15 секунд, по окончании действия здоровье - 50%, сила - 99%, энергия - 99%; восстановление: 1 час). Активировалась "Чёрная ярость" простым желанием, но вот желания как раз и не было. Да и возможности тоже - час ещё не прошёл. И теперь понятно, что меня так скрутило опосля. Самоубийственная, в бою, способность. Только если исподтишка... Получается, Мария одним поцелуем мне всю энергию и силу вернула, да половину здоровья восстановила. Вот это да. А я уж сомневаться начал. Прям не девица бальзаковского возраста, а развёрнутый медицинский пункт полка в одном флаконе. Однако использовать мою секретную вундервафлю-способность, не имея такого шприц-тюбика, как Маша, крайне не рекомендуется. А без неё, ярости этой, ткнуть человеку мечом в спину никак не получалось. Тем более, что я отчаянно трусил пошевелиться, а не шевелясь очень трудно вытащить меч из ножен. Но всё случилось само собой. За моей спиной послышался тихий, но вполне различимый в тишине ночи стук деревянной подошвы по камню мостовой и часовой среагировал на звук, повернув голову и выхватывая оружие. Я начал действовать автоматически, не раздумывая, всего на долю секунды позже, но ему хватило, чтобы отклониться и мой меч, пропоров одежду и, в лучшем случае, только порезав ему кожу, пролетел мимо. Я полетел за мечом, нырком входя в воду. В полёте я получил от разворачивающегося часового ещё и дополнительный толчок локтём в бок, что только придало моему лёгкому тельцу скорости, и только потому я и не плюхнулся ему прямо под ноги. Что-то происходило на берегу следующие 2-3 секунды, только я был занят собой, пытаясь принять такое положение, при котором голова оказалась бы над водой, а не под, и со страхом ожидая, что часовой сейчас сам мне поможет своей твёрдой рукой. При этом надо было не выронить меч. Когда я вынырнул, отплёвываясь, часовой наседал на отчаянно отбивающегося своим кинжальчиком Гвидо. Д'артаньяну, по слухам, было всего на пару-тройку лет больше, когда он в таких случаях смело крича - нет! гордо восклицая - прокуренным голосом Боярского: "один за всех!", резал прошедших не одну схватку гвардейцев направо и налево, а также вверх и вниз, при этом задумчиво напевая извечное философское "пуркуа па?" Но то Боярский. А Гвидо явно не тянул. Может, ему шляпы с пером не хватало, может, лихих усов, а может, Констанции Бонасье в качестве стимулятора, но парень не справлялся со взятыми на себя обязательствами и вот-вот должен был понести за это несоразмерное наказание. Поэтому я поспешил ему на помощь, стараясь при этом не очень шуметь и подобраться незамеченным как можно ближе к вожделенной спине. Выйти, а тем более выбежать бесшумно из реки на скользкий берег в темноте и держа в руке увесистую железяку? Это, конечно, мне не удалось и я был обнаружен задолго до того, как приблизился на расстояние уверенного поражения. То есть метра за два. Вместо того, чтобы кинуться на меня, дабы побыстрее покончить с совершенно очевидно еще более слабым противником и тем самым подставить свою спину уже Гвидо, он, негодяй, отступил на пару шагов назад, так, что теперь мы не могли наброситься на него с разных сторон, оглядел нас настороженным взглядом, и открыл рот. Не думаю, что он хотел пожелать нам спокойной ночи и удалиться по своим делам. Скорее всего, он собирался кричать. Ну, там, "караул", "на помощь", или даже "тревога". Но этому было не суждено сбыться: в действие вовремя, как deus ex machina, вступил Вито и саданул ему вытащенным из лодки веслом поперёк хребта. Ну, таким-то орудием надо бы по голове, конечно, но и так нашего супостата снесло с ног. Почему Вито не воспользовался заранее прихваченным мечом - Бог весть. Наверное, не только у меня пока ещё проблемы с зарезаниием насмерть живых людей. А весло-то оно ему гораздо привычней. Мы с Гвидо, не теряя времени, как коршуны ринулись на поверженного. Однако тот тоже хотел жить, что и придало ему скорости. Гвидо ещё успел ткнуть его кинжалом, мой же меч воткнулся в землю. Я только успел разглядеть противника в свете выглянувшей поразвлечься луны. Так, на вскидку, лет слегка за 25, лицо злое, но не испуганное. Крутанувшись, он ушёл от следующего удара веслом, и внезапно сделал молниеносный выпад в сторону потерявшего страх Гвидо. Как мне показалось, лезвие вошло тому прямо в сердце. Парень, как ни странно, сразу не упал, а ещё сумел поднять кинжал в сторону врага. Никакой практической угрозы в таком жесте уже не было, но тот автоматически защитился, открываясь с моей стороны и я как был в низком старте, так и атаковал, выбрасывая себя как пружину с мечом на конце. Я был уверен, что попаду - и я попал. Но не в живот по самую рукоять, как хотел, а кончиком в бедро. Он таки успел отскочить, зараза. Я опять нырком полетел мимо него. Если б не Вито, тут бы мне и конец, но Вито опять махнул веслом и часовому стало не до меня. Совсем увернуться у него на этот раз не получилось и удар, хоть и вскользь, пришёлся по левой руке в районе локтя. Жаль, что не по правой. Но и так это дало мне время встать на ноги и отскочить на более-менее безопасное, насколько возможно в драке, расстояние. Гвидо уже стоял на коленях, свесив голову, и заваливался набок. Вито, с веслом наперевес, обходил противника по дуге. Безобразная поножовщина продолжалась. Часовой, то ли после двух моих позорных попыток не считая меня за серьёзного противника, то ли разозлённый двумя ударами весла, решил следующим покончить с Вито. Очень по современному, с моей временнOй точки зрения, качнув маятник, уходя от размашистых ударов, он метнулся к нему, перехватил весло когда Вито в очередной раз промахнулся, и вырвал его из рук мальчишки, отбрасывая в сторону. Он ошибся в том, что думал, будто без весла Вито останется деморализованным и беззащитным, и расслабился в предвкушении победы. Он оказался слишком близко к обезоруженному пацану и не сразу пустил в дело меч. Он ошибся. Вито без всяких дополнительных приспособлений двинул ему в челюсть так, что он чуть ли не сальто назад сделал. В реальной жизни от таких ударов в себя приходят не скоро, а часто уже в больнице, но этот тут же попытался встать на четвереньки. Совсем у него там мозгов нет, что ли? А постельный режим? Нет, таким поползновениям надо препятствовать, и мы с Вито кинулись к нему. Вито, правда, на полдороге развернулся за веслом, а моё оружие было при мне. На этот раз никаких рефлексий у меня не было. Я очень хотел его убить, этого гадёныша. Поэтому без раздумий, перехватив меч обратным хватом, воткнул его тому в спину. Жалко, что с такой рукояткой трудно держать меч двумя руками - удар вышел слабый, глубоко лезвие не вошло. Я не только не убил его, он ещё умудрился продолжить вставать. Ну, до чего живучие, гады! Весло прервало его попытку, с неприятным хрустом стукнув в плечо. Это уложило супостата на землю, но он и лёжа напакостил: даже не вставая пырнул Вито в ляжку и Вито, выронив свою вундервафлю, рухнул на одно колено и прекратил активные боевые действия. Нет, с таким мерзавцем, который один, раненый и лёжа умудрился вывести из строя две трети личного состава нашей группы - причём будем говорить откровенно: наши лучшие и сильнейшие две трети - я один на один оставаться никак не хотел. А тем более не хотел видеть его стоящим на ногах и с мечом против меня. Но увы, именно это и произошло, потому, что он каким-то непонятным маневром исхитрился пустой и, по идее, покалеченной рукой отбить мой задумывавшийся финальным и неотразимым удар сверху вниз - и вот он уже опять на ногах, хоть и видно, что ему не сладко. Но я не сомневался, что и в таком изрядно покоцанном состоянии он легко со мной справится и только потом отправится в травмпункт на перевязку. Это не люди, это... я не знаю, прям, что. Напильники какие-то. Ножовкой по металлу их, что ли, пилить, чтобы они пришли в негодность? Я приготовился принять свой последний бой, после чего улететь радовать быстрым выздоровлением хорошенькую девочку Бьянку, и встал в фехтовальную стойку. Ну, как я её себе представляю. Мой противник не стал заставлять себя ждать и пошёл в атаку. Не так просто! Между нами было шага три-четыре, однако ему пришлось сделать гораздо больше, потому, что я, оказывается, неосознанно применил маневры "сохранение дистанции", "фланговый отход", а также наверняка многие другие приёмы из разряда "уклонение от боя в тактически неблагоприятной обстановке" и, несмотря на всё его желание догнать меня, ему это никак не удавалось. На очередном шаге его вдруг мотнуло в сторону, он потерял равновесие, выронил меч и, уже падая, зачем-то потянулся руками себе за спину. Я, конечно, кинулся его контрольно добивать, но этого уже не требовалось. Я увидел, что сбило его с ног. Это была Лоренца, которая, сидя у него на спине, вытаскивала нож из его шеи.
  
  Тут же накатило опять, хотя я и не включал эту свою "Чёрную ярость". Не до такой степени, как перед этим, но ощутил себя, как сдувающийся воздушный шарик. Как же я вымотался за эти - сколько? - две, три минуты? Слюна была такая густая, что не проглотить, а горло горело огнём. Отогнав здравую мысль о том, куда весь этот город сбрасывает свои нечистоты, я скатился к воде и стал жадно глотать прямо из реки. Утолив жажду, я вернулся к месту нашей боевой славы. Гвидо, слава Богу, был жив. Не в сердце его паразит поразил. В подмышку, пониже плечевого сустава. Я было испугался: там и плечевое сплетение, и сосуды, но вроде ничего, обошлось, хотя рана была сквозная, через большую грудную спереди и широчайшую спины сзади. Мария и Паола быстро перевязывали сдержанно стонавшего героя. Проткнуло его лезвие сантиметра четыре шириной, так что и без повреждения крупных сосудов можно ожидать серьёзную кровопотерю, но, кажется, он особо кровью не истекал. Надо будет с Марией поговорить об этом. Не иначе без них, ведьм, тут не обошлось. Несколько секунд - и Мария уже у Вито, оставив Гвидо на попечении Паолы, и второй герой получает свою порцию внимания и медпомощи. И только настоящая героиня, которая и спасла всех, осталась обойдённой. Лоренца сидела на земле, в двух шагах от убитого, и широко раскрытыми, блестящими даже в темноте глазищами смотрела на труп. Ртом она делала какие-то рыбьи движения, как будто пыталась и не могла заглотить воздух. Только громкой истерики нам сейчас не хватало. Я кинулся к ней.
  
  - Лоренца, помоги мне с лодкой, пожалуйста.
  
  Ноль реакции. Популярным способом - пощёчиной - мне что-то пользоваться не хотелось. Лучше уж по методу доктора Марии. Я обхватил девочку за шею и попытался крепко поцеловать. Не сработало. Она даже и не сопротивлялась. Просто не заметила моих усилий. Плюнув, я обхватил её поперёк талии и поволок к реке, сопровождаемый одобрительным взглядом Марии. Холодная речная ванна помогла: из-под воды Лоренца появилась с осмысленным лицом, пусть даже на лице застыл ужас.
  
  - Я... я... он... - невнятно повторяла она, глядя на меня.
  
  - Ты молодец, - я привлёк её к себе за плечи, пытаясь успокоить, но забыл, что я не в той возрастной и весовой категории, чтобы успокаивать пришедших в сознание двенадцатилетних девочек. Получилось, что это я к ней то ли за утешением, а то ли обниматься полез.
  
  - Ты что? - возмущённо оттолкнула она меня, хмуря брови. Ну, и то хорошо. Вздохнув, я покачал головой, удивляясь своей незадачливости.
  
  - Давай-ка лодку на воду, - я сделал вид, что ничего и не было. Но Лоренца этим не удовлетворилась.
  
  - Держи свои руки при себе, понял?
  
  Вообще-то, мокрая ткань, облепив её тельце, недвусмысленно свидетельствовала, что хотя по местным законам она уже была вполне готова к "совершению брака", но фактически была едва начавшим оформляться подростком и тянуть руки там было особенно и не к чему. Была б на её месте Паола... Но не оскорблять же мне, старому хрычу, ребёнка?
  
  - Я надеюсь, что когда-нибудь ты простишь мне мой невольный порыв, Лоренца. Ты была столь прекрасна, подобно античной богине сразившей чудовище, что чувства взяли верх над моим рассудком. Прошу, не суди меня строго...
  
  ОТНОШЕНИЕ К ВАМ СО СТОРОНЫ "ЛОРЕНЦА" ИЗМЕНИЛОСЬ НА +10. ТЕКУЩЕЕ ЗНАЧЕНИЕ +11.
  
  Ну вот. Навешал ребёнку лапши на уши, рад стараться.
  
  ОТНОШЕНИЯ С "ПАОЛА" +1 (+2). ОТНОШЕНИЯ С "ВИТО" +1 (+2). ОТНОШЕНИЯ С "ДОННА МАРИЯ" +1 (+21). ОТНОШЕНИЯ С "ГВИДО" +1 (+16). ОТНОШЕНИЯ С ФРАКЦИЕЙ "ГВЕЛЬФЫ" -5 (-9).
  
  Интересный ход. Может, мне ещё к Паоле поприставать? Хотя нет. Тогда, кажется, отношения с Гвидо ухудшатся гораздо больше, чем улучшатся с Паолой. Про себя подивившись - да и порадовавшись - что отношение окружающих ко мне более не являются закрытой книгой, я, с помощью Лоренцы, спихнул лодку на воду.
  
  Как раз с той стороны реки в тишине этой сумятной ночи негромко звякнул колокол.
  
  Дин-данг....
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"