Годы бегут - не угонишься. Уже и косточки поутру ломит невмочь, шерсть одичала, сединой её побило, уши раскосматились... вот почему Господь дал мне разум, а языка лишил? Был бы я псом речистым, выдал бы Папе, тугодуму: " Таки вычеши, в конце-то концов, питомца, уши подстриги - изнутри подстриги, а не поверху, а сам сделай что-нибудь со своими подмышками, сил моих больше нет эти самые подмышки терпеть!"
Они: "Ах, ох, - наш мальчоныш, собачёныш..." - вы же всем своим пахнете, ребята, это же какая мука в запахах ваших жительствовать...
Намедни изволили на банкет отбыть: ладно, пока бы упёрлись, терпел - с полчаса марафет наводили... кстати, врёт Папа, не французский у него одеколон, а воротились... ой грехи мои собачьи: осетрина, которую вы, недоумки, трескали, была не то что второй, а аж четвёртой свежести, а жаркое - жаркое ресторанные сволочи собрали с недоеденных столов и подали вам, фраерам, под бенгальский огонь, чуть разогрев. До утра Папаня проблеваться не мог, надрывался в клозете, Мама испереживалась вся, после отпаивала его настоями пахучими.
К примеру, были бы у Папы мозги, водил бы меня с собой дегустатором, здоровее был бы. А то мнит себя - смотреть и понимать противно. Если, допустим, мы без Мамы уехали в дальний дом, он вдруг такой независимый делается - постель у печки разберёт и мне небрежно: "Ну, давай, паршивый, залезай"
Кто из нас паршивее, это ещё большой вопрос, осчастливил приглашением, видите ли. При Маме шиш позвал бы, а тут: "Иди, Бабу, вприжимку согреемся быстро..."
В могиле я видел - перегаром травит, храпит и ногами толкается. Хоть и люблю я его, запивоху, непонятно за что, но вот нет в нём той, нашей, собачей гордости, когда ты на голову выше и встречного, и поперечного...
Судите сами: друзьям своим он отказать не умеет, принимает на грудь до края и ещё до троекратного посошка. Мама же такой героизм воспринимает по женскому разумению и торжественное возвращение кормильца в семью завершает успокоением последнего на диване в гостиной. Ладно, а я ведь должен проследить, чтоб всё прошло без ущерба, - значит, стерегу его, забулдыгу, до утра - вечные мои бессонные ночи, а я, между прочим, уже не тот, что в лета молодые, мне самому отдых нужен. А с рассветом у Папы язык к пищеводу прилипший, и дышит он, собрав последние силы, вот и беру я его осторожно клыками за пульс и веду на прогулку. И что же видят соседи и уличные доброжелатели? Они видят - Папа спозаранку в пиджачной паре и при галстуке выгуливает любимчика, мохнатого симпатюлю: зачёт семье, пример мужьям алкоголикам. Знали бы наблюдающие, что Папа в чём прогуливается, в том и дрых, ну, а я, ухмыляясь в бороду, патронирую благочинца мнимого и чётко секу момент, когда похмелье начнёт переходить в кому, и надо будет тащить страдальца домой, к кухонной плите, на предмет реанимационного кофе...
Да, заболтался я. Мне про малышей надо рассказать и про дружбу нашу. Эту дружбу просто так нельзя затеять, она, наверное, заранее кем-то устроена.
Бывает дружба обычная, как у всех: вот, к примеру, за оградой нашего дальнего дома живёт петух со своими квочками. Ну, какое моё дело - петух и куры, да и пёс с ними. Ан нет, петух тот, перестарок, через забор к нам лазает, клешнёй своей корявой грядки ковыряет и шлюшонок своих созывает на халявное угощение.
Раз я ему хвост проредил, отпустил после с миром. На следующий раз прикусил посильнее - не понял, сволочь. Ладно, дождался я очередного посягательства гниды этой на клубнику нашу и погнал его с дальним расчётом: он через забор - я за ним, он к сараям, я - следом и решил кончать на вражьей территории. Уже я на ходу клыки показал, задние лапы вывернул (краем глаза вижу - соседка набегает с дрыном, прикинул отрыв - порядок, успею), и петушка подминать начал, и тут, чёрт бы его взял, прямо под лапы мои бросается несмышлёный порося и пятачком своим слюнявым и всем своим несерьёзным хвостиком просит мира.
Ладно, я отходчивый, спрятал клыки, облизал поросяке рыльце и пошёл через забор к себе. И что вы думаете? - тот самый свинёнок принялся шастать к нам и завязывать дружбу.
Умница он был, но по молодости мало знал. Просто любил земное окружение из-за своей восторженности миром. Я его принял, с ним спокойно было, да ещё молоком от него пахло, сладко так пахло, по-домашнему. Он, бывало, похрюкает, посуетится, потом очень рядом сядет, прижмётся, и мы вместе думаем обо всём.
Когда той осенью мы уезжали из дальнего дома на зиму, соседи собрали урожай, затеяли самогон и друга моего съели.
А потом, весной, на следующий наш приезд, появились малыши. Ну, они не вдруг появились, они всегда были, но той весной они мне показались.
С ними трудно, они не знают времени, спрашивают меня недавно: "Где ты был? - обещал же, что с рассветом игру продолжим..." - ни хрена себе рассвет, - от лета до лета.
Я их учуял в печной трубе - есть у нас в дальнем доме такая, к жилищу пристроенная печка под маленькой крышей. В ней раньше хлеб пекли, а нынче Папа шашлыки жарит. Так вот, в трубе этой самой печки я их и нашёл. Не понял поперву, что это там было такое, ненашенское. Скакал весь день перед той печкой, как мартышка, осип от лая. Папа ругался, загонял меня в дом, после сам на трубу полез. Ни фига, конечно же, не понял, а потом, к звёздам, они мне объявились. Славные они и умеют со мной говорить. Говорят не так, как Папа и другие люди, они внутри меня говорят, мало говорят, но очень понятно.
Папе, Маме и моим человекосёстрам они не покажутся, говорят - нельзя. А охраняют их по-своему, теперь через меня. Если чего моим делать не стоит, они мне подсказывают, а я, значит, - хвост оторви, но проследи и огради!
Как подружились, они мне блох вывели навсегда, внутри блохам сказали, и те бегом, без оглядки. Попросил я малышей с Папы чуток спесь согнать, ему же на пользу - отказались: вмешиваться напрямую у них не положено, хотя и подтвердили - стоило бы пустоплёту чуток хвост накрутить, но против своих законов они хоть убей...
Нынче дело опять к осени пошло, пора нам из дальнего дома двигать, гляжу - малыши забеспокоились, спросил про причину - молчат, скрывают что-то, но разговорил, в конце концов, они и поведали: мне эту зиму еле перетянуть - вышел мой собачий срок, а им от печки и трубы ни на шаг: говорят - ты уж как-нибудь доживи до завтра (это они про весну), без присмотра семью оставлять нельзя, а потом мы тебя в нового щёна поместим, чтобы опять своих соблюдал под наше слово. Ну что ж делать, буду держаться. Знаю, Папа по врачам станет таскать, таблетки горькие будут в пасть совать, задницу исколют... ладно, перетерплю, такая наша доля. До весны продержусь, а там малыши присмотрят, и новый я появится, и всё будет, как раньше. А пока есть время, надо Папе внушить, чтоб после закопал меня под большим орехом. Это моё любимое место во дворе дальнего дома, и с печкой рядом...