Рийналд, магистр Роттарской коллегии и советник двора, был стар и толст. И то и другое - с добавлением "очень". Дак выглядел гора горой благодаря мышцам, развитым боевой практикой и магическим усилением; его отец не уступал ему в весе, но был скорее грузен, чем могуч. Одевался он просто, почти неряшливо; седые волосы, длинные и редкие, были стянуты в жидковатый хвостик на затылке. В общем, отец Дака обещал быть не самым приятным спутником.
По крайней мере, так казалось издали. Вблизи же, особенно после первого взгляда в глаза, подумавшему так становилось стыдно, а полнота и возраст становились незаметными. Глаза у старика были живыми и ясными, со спрятанной в уголках лукавинкой - но не насмешкой.
- Доброго утра, юноша! Благодарю за согласие скрасить старику путь до столицы! - голос Рийнальда был звучным, а речь - четкой. Уздечку крупного покладистого мула он держал крепко, в седле держался ровно, насколько можно было судить при его комплекции.
Дорога от Двухолмского трактира до города Роттар пролегала по Дальнему тракту - еще староимперской постройки, он выглядел совсем как новый. Единственным ощутимым отличием было отсутствие стойких заклинаний: дорогу строили на века, используя Силу только как инструмент, но не как материал. Дорожная подложка была из песка и камня, без примеси требующих постоянной подпитки чар. Данату, чувствительному к изменениям силовых потоков, этот тракт нравился куда больше оставшегося позади новодела.
Еще одним отличием - видимым - были статуи в три человеческих роста, заменявшие каждый сотый верстовой столб. Говорят, когда-то они были раскрашены, а некоторые - даже позолочены. Но краска и позолота давно сошли, открывая камень - серовато-бежевый, обветренный, хранящий очертания людей давно умерших. Старый, как сама история.
Доехав до такой статуи - широкоплечего коронованного мужчины с узнаваемым горбатым носом династии Тарнунгов - Рийналд придержал мула.
- Хэккар Первый Объединитель, - голосом опытного лектора проговорил он, и Данат словно перенесся на полтора десятка лет назад, в Поместье, где им среди прочего рассказывали о Времени Рассвета.
- В его правление было начато и завершено строительство трактовой сети. Число каторжников, солдат и даже магов-дорожников, не вернувшихся с этих работ, неизвестно до сих пор - по преданию, сам император велел уничтожить соответствующие записи, а заодно - обеспечить молчание тех, кому было поручено их вести. Однако, назвав сего достославного монарха "Кровавым", хронист был бы не только неосторожен, но и несправедлив: имперские тракты, способствуя торговле и быстрому передвижению войск, позволяли поддерживать мир в Империи до самой Северной войны, чем спасли не одну тысячу жизней.
Жесток ли был император Хэккар? Да, весьма. Вызвал ли он ненависть? Да, и такую, что за долгую историю Эмми Тамра лишь семеро его потомков правили под этим именем. Но именно его усилия предотвратили распад империи в самом начале. И многие блага, которыми мы пользуемся до сих пор - много веков спустя! - доступны нам лишь благодаря железной воле правителя. Так-то, юноша!
Путники двинулись дальше, оставляя позади статую - но не разговор. Данат продолжал вспоминать историю ... и по всему получалось, что отец отставного вояки прав. И прав не насчет одного только Хэккара: в имперской истории периоды, когда страна управлялась железной рукой, всегда знаменовали резкий скачок в развитии.
Динвальская гавань, через которую идет львиная доля внешней торговли, оставалась захолустным южным портом, пока на трон не взошел Румил Страшный - при нем головы сыпались с плеч кровавым горохом. Бетилея, звезда науки и искусства в северных лесах, была возведена при Кроме Третьем Суровом и разрушена при его праправнуке Тимаре, вошедшем в историю под почти неприличным для монарха прозванием "Терпимый". Нерешительный и слабовольный Тимар дошел до того, что в самом Кейм-Батале обосновались чернокнижники-уртары, образовав неподсудный светской власти анклав. Их истребление в ходе Северной войны - поголовное и безоглядное, с попутным пролитием если не рек, то полноводных ручьев невинной крови - жуткая, но неотъемлемая страница правления следующего императора, кстати, снова Хэккара, Восьмого и пока что последнего этого имени. Народ и хронисты в один голос именуют его Меченосцем. Он же сумел договориться о мире со взбунтовавшимся Роттаром, заключил союз с Землей Мастеров и даже в тяжкие послевоенные годы не жалел денег и сил на развитие Академии и Ордена Света - но об этом помнят далеко не все.
Нынешний правитель, его императорское величество Кром Пятый, пока не снискал себе прибавки к имени. А поскольку правление его ничем примечательным не выделялось - то, скорее всего, он так и войдет в хроники просто под номером. И упомянут о нем разве только потому, что он - вопреки опасениям родни и двора - назвал своего первенца, наследника трона Эмми Тамра, Хэккаром.
Невзирая на грозное имя, тот более всего интересовался науками и даже инкогнито проходил курс обучения в Академии - по поводу чего в Сорноле и окрестных селах три года ненавязчиво квартировала когорта Лесного легиона. Лесовики умело сочетали бдительность и силу с незаметностью и обходительностью; постой оплачивался из казны, щедро и исправно. Довольны были все - кроме Даната, которому на это время пришлось забросить сомнительные приработки и оставаться законопослушным проспектором-консультаром. Ну, почти законопослушным: используя незаметные со стороны способности "гребня", он довольно быстро догадался, кто из студентов юридического факультета был престолонаследником. Делиться своими догадками с кем-либо, естественно, поостерегся.
- Кстати, мэтр, - спросил Данат, вспоминая носатого худенького паренька с не по годам грустным взглядом, - а каково ваше мнение о словах Вайниса Леммифадского, утверждавшего, что любовь к власти свойственна натурам низменным, а обладание ею развращает и лучших из людей?
Магистр вскинул брови и неожиданно громко расхохотался. Хохот сотряс его тучное тело с такой силой, что мул, испугавшись, остановился.
- Эх, юноша, юноша... - отсмеявшись, Рийналд вытер слезы и пнул мула в бок, побуждая двигаться дальше. - Вот уж - чего не ждал, того не ждал. Впрочем, вы ведь посещали академические диспуты, так? Любимый студенческий прием: заставить оппонента сцепиться с классиком, а самому стоять в сторонке и аплодировать... Не буду я с Вайнисом спорить, не буду - он и классик, и прав. Да, свойственно. И да, развращает.
Выдержав эффектную паузу, Рийналд продолжил:
- Примеров этому множество; мы, однако, не будем на них сосредотачиваться и обратим внимание на обратное. Прежде всего, династическая передача власти - то есть, ее наследование - нередко приводит к тому, что на троне оказывается человек, вовсе этого не желавший, и уж тем более - не жаждавший.
Данат, снова подумав о тихом юноше-наследнике, кивнул.
- Скажу больше, - продолжал тем временем Рийналд. - В стране, достигшей монархии, это происходит намного чаще, чем при власти выборной, когда кандидат в правители тратит немалые усилия и средства, чтобы убедить народ отдать свой голос именно за него.
Данат снова кивнул, вспоминая свои поездки на острова Архипелага: выборной власть оставалась только там да в захолустных поселениях Предгорий и Лесного пояса.
Старик тем временем разошелся окончательно. Бросив уздечку, Рийналд жестикулировал обеими руками, так что вместо мула можно было очень легко представить себе кафедру в лекционном зале.
- Развращает ли власть? Несомненно, как и любая сила, знание, или умение, которого нет у остальных. Но если носитель этой власти не предоставлен сам себе, а воспитан в духе ответственности перед предками, богами, страной, да кем угодно! - развратить такого нелегко. И даже если на троне оказался человек, презирающий законы человеческие и высшие, но человек этот следует некоей идее - будь это стремление к величию страны, к познанию, или хотя бы славе - все не так и плохо. Наконец, и в самом худшем случае - при воцарении стяжателя и себялюбца - наступает момент, когда тот пресытится стяжательством. Когда получаемые блага перестанут приносить радость просто вследствие своей доступности. Если рядом в этот момент окажется мудрый советник, забота о благе народа может стать средством борьбы со скукой.
Чем дольше правит один и тот же человек, будь он хоть трижды тиран и диктатор, тем более он заинтересован в установлении порядка и благосостояния в стране. И, соответственно, тем больше он успевает сделать...
Выводы были столь очевидны, что их даже не было нужды озвучивать. Рийналд, однако, не смолчал:
- Родился я, как вы знаете при герцоге Гжеще. Я крепок, но годы свое берут - и, вероятно, умру я тоже в его правление. Так вот: при всем, что я знаю о прочих правителях Эмми Тамра, предках и родственниках его сиятельства - я не хотел бы жить ни при ком ином.
Искренность, звучавшая в голосе Рийналда, уже не была ораторским приемом. Тоска по сопричастности чему-то большему на миг отодвинула в сторону все, что проспектор привык считать самым важным.
- А что думаете вы, юноша? Вы ведь уже немало повидали в Роттаре? - Рийналд не сводил внимательных, добрых глаз со слушателя, и вдоль линии взгляда почти незаметно струилась нить Силы. Не от самого старика - не иначе, снова "магия места", тот самый загадочный фактор, что и у портрета...
И точно так же, как тогда, Данат отстранился, легким толчком перенаправил поток Силы, пустив его мимо... и словно протрезвел.
- Я не думаю, мэтр. Я смотрю. Я вижу порядок, непривычный для Империи. Но судить не берусь. У моего пути - иная цель, и лежит она строго за пределами герцогства. Здесь же я - просто гость.
- Гость с проспекторской лицензией, - в улыбке Рийналда странным образом сочетались одобрение и ирония. - Так, пожалуй, удобнее всего.
- Так безопасно и спокойно, - улыбнулся в ответ Данат - Хотя в Сероземье вряд ли кто-то соберется проверять у меня лицензию. О монстрах говорящих - точнее, подражающих человеческой речи - слышать доводилось, но представить себе читающего харракута?..
Вежливо посмеявшись, Рийналд согласился. Дальше говорили исключительно о погоде, академических предпочтениях и литературе. Рийналд, как многие домоседы, зачитывался трудами Фальтонга из Мерро, именуемого Проходцем. Цитируя книги Фальтонга чуть ли не страницами, старый ученый расспрашивал Даната о местах, где тот побывал, радуясь совпадениям и очень по-стариковски сетуя на перемены. Переспрашивал, уточнял - осторожно, не перебивая и не давая повода заподозрить очередную проверку. Но Данату уже не нужен был повод.
С некоторых пор все, происходящее с ним в герцогстве Роттарском, воспринималось им как непрерывное и тщательное расследование - и, как это ни неприятно, он был не следователем, а объектом. Поэтому, как и всегда в таких случаях, он не говорил ничего кроме правды, только правду.