Данат открыл глаза намного позже, чем намеревался. Других последствий ужина, с легкостью кварты эля перетекшего в полуночную попойку, не наблюдалось: ни головной боли, ни мучительной жажды, ни разбитости. Чего, впрочем, и следовало ожидать: кроме богатого вкуса и солнечного цвета, эль, который варят в Роттаре, славен как раз беспохмельностью.
Он встал, привычно проверил тетради и стило, затем кошелек. Все было на месте, и денег осталось даже больше, чем он надеялся: часть выпитого вчера оплатил Дак, а закуску и вовсе подали за счет заведения.
Открыл ставни, впуская свежий воздух и свет. Сощурился: утро снова было солнечным. А ночью опять шел дождь.
Подобная предсказуемость погоды была удобна и уместна в это время года, но Данату успела порядком надоесть: ему был по душе переменчивый травень родного Приморья. Можно было предположить, что в Роттаре погоду кто-то зачаровал; предположить с достаточной уверенностью, чтобы побиться об заклад. Но делать этого Данат не собирался.
Во-первых, потому что не с кем. Не с местным же урядником, в самом деле?
Во-вторых, потому что он сразу удостоверился в обратном. Погодные чары слишком сильны и масштабны, и поэтому неизбежно заметны. Здешний же край, кроме густой магической начинки новых домов и дорог, в плане силы мало чем отличался от того же Приморья. Ну разве что...
... тем, как здесь сказываются отголоски близкого Сероземья...
... измененными Знаками, которые все равно продолжают действовать...
Да: еще тем, что произошло вчера с портретом.
Вот это и было "в-третьих". Проспектор, обнаруживший нечто непонятное и не разобравшийся в причинах - не проспектор. Даже если бы это "нечто" не столь четко соответствовало заказу Дабера Тэрба: "любые изменения в структуре силы, которые покажутся странными".
И хотя выпитый накануне эль ничем не омрачал утро, нерешенная проблема перекатывалась в сознании, словно вопящий камешек-маячок в седельной суме. И мешала не меньше.
Сев на кровать, Данат сосредоточился и начал просеивать все, что мог вспомнить из вчерашнего разговора. Проспекторы называют профессиональную способность выборочно запоминать моменты, которые не получилось записать сразу, "карманной памятью". После беседы с Даком "карман" трещал от обрывочных, бессвязных фактов, и каждый такой обрывок мог на поверку оказаться загадкой... или ключом к загадке. Или хотя бы - деталью, эту загадку дополняющей.
Например, мажьий бунт был упомянут как событие общеизвестное, историческое: "Трактир справный! Хоть и не самый новый, еще цеховыми, до мажьего бунта построен". В проштудированном загодя трактате по новейшей истории Роттара никакой бунт не значился, а ответом на осторожный вопрос Даната были вздох, взмах руки и категоричное "оно тебе не надо". Настаивать было неудобно, да и разговор вскоре сменил русло. Но можно предположить, что именно этим событием обусловлен запрет на въезд для волшебников любого направления.
Волшебников тут очень не жаловали - обрывки разговоров за соседними столиками, тоже осевшие в "кармане", время от времени содержали фразу "мажье отродье". Обычная ругань здесь звучала не чаще, чем в любом трактире - но и не намного реже. Но эти слова произносились редко, резко и зло, и сказав их, посетители смущенно оглядывались на окружающих - и на висящий в красном углу портрет герцога.
Да: собственно, портрет. Точнее, "артефакт в виде портрета размером два на три локтя, поясного, в доспехах". Хороший стиль выбрал старый герцог - за сталью лат не видно одряхлевшего тела. Хотя, если судить по лицу, дряхлости там нет и близко - пожалуй, писали еще тогда, когда Вечный был крепок. Лет этак двадцать тому. Или сорок. Сколько сейчас герцогу? Хорошо за сотню, если при вступлении во власть было около тридцати. Шлем снят, лежит под левой рукой, правая на эфесе меча. Лицо с династическим резким профилем, едва заметно смягченное возрастом. Волосы густые - слишком густые, серебристой волной падают на плечи; возможно, парик или украшательство художника.
Портрет-артефакт, активируется простеньким, вполне уместным в трактире ритуалом и выполняет определенную функцию. Понять бы еще, какую? Тостов за вечер было немало, но нити больше не появились, так что шанс отследить их действие спокойно, не суетясь, так и не представился. В какой-то момент - кружки после пятой - Даната одолело желание придвинуть к портрету стул и выяснить непонятную штукенцию самым непосредственным образом. Однако это вряд ли одобрили бы селяне, и уж тем более - новоявленный собутыльник.
Дак был родом не из Двух Холмов. Двадцать лет службы - застава на невидимом, но вечно неспокойном степном рубеже - превратили зеленого юнца в закаленного командира, с железной хваткой и головой, годной не только для прошибания стен. Отставка по выслуге лет была почетной, с назначением на должность урядника в деревню на перекрестке нового и старого тракта - деревню, явно обреченную разрастись до городка, а там - и города, причем в самом ближайшем будущем. Если не при самом Даке, то при его детях - точно.
Большая часть беседы - а точнее, речи урядника - была скучна, невзирая на воодушевление оратора: вещал он "о величии и достижениях". Отчасти о том, что Данат видел сам: дороги, дома, благополучие и безопасность. Но немало было сказано и о прочем - в частности, о "самой лучшей в мире столице", городе Роттар - и, как ни странно, о тамошней Академии.
Описание живо, до внезапного приступа ностальгии напомнило Данату Сорноль. Неудивительно: Академия Роттара была основана одновременно с сорнольской и ныне разрушенной бетилейской, и изначально служила тем же целям. Теперь, конечно, ни "говорящих с металлом", ни тем более, магов в роттарской Академии не было - только ученые, с прилежанием муравьев собирающие и хранящие знания. Если получится задержаться в столице на день-два, стоит заглянуть к ним, рассудил Данат. И на пути туда - вдруг удастся добыть известные только роттарцам сведения о Сероземье? И на обратном, если повезет и если будут знания, годные на продажу. По словам Дака, заработок может оказаться неплохим.
- Если эти, ингренденты лишние добудешь - это к мэтру Хадаму, в Смердельню. Если карты нарисуешь - к Старому Хре... к куратору Дойлу, то есть, в Картографию. А архивисты правую руку бы отдали, чтоб оставшейся левой полистать твою тетрадку - да только руки их тебе без надобности, а кроме рук, им особо платить нечем...
Для сельского урядника - или даже для офицера - Дак слишком хорошо разбирался в делах научных. Точнее, околонаучных: он упоминал детали жизни Академии, известные только своим. Гадать или спрашивать не пришлось:
- Батя мой в этой их Академии - не из последних, - не скрывая гордости, сказал Дак. - Магистер, советник двора, главный хронист и все такое. Гостит у меня, неделю уже. Я б тебя с ним познакомил, да - глянув в заоконную темень, Дак вздохнул, - отдыхает уже...
"И хорошо, что отдыхает, - подумал Данат. - Общение со знатью - даже научной - может обязать, а может и связать".
- Кстати! - воодушевлено взмахнув куриной ногой, урядник воззрился на Даната, будто впервые его увидев.
- Отец же будет возвращаться в столицу - и, как обычно, без особой свиты. Завтра выезжать думает, с утреца...
Откусил мяса, прожевал, посмотрел почти просительно и закончил:
- Компанию составишь? И тебе веселее, и мне спокойнее. У нас, конечно, безопасно - но папаня уже не тот, что прежде. Не ровен час, мул охромеет или еще чего...
Отказаться учтиво не получилось бы, а невежливо - не хотелось.
Не только из страха испортить только-только завязавшиеся отношения с местными властями. Данат спешил, поэтому все равно не собирался задерживаться в Двух Холмах. Спешил он, однако, не настолько, чтобы галопом промчаться расстояние, оставшееся до столицы. Да и не в этом было дело.
Дак искренне заботился об отце. Данат его отлично понимал - и готов был помочь. А значит, разбор содержимого "кармана" придется отложить хотя бы до вечера. Вечер утра мудренее - так тоже бывает.
Данат позавтракал наскоро, на сей раз без пива. Расплатился, поблагодарил хозяина и, выходя, бросил косой взгляд на портрет. Выражение герцога было явно недовольным.
А вот Мышастый, отдохнувший и полный сил, разве что не улыбался. Прав оказался конюх: мерин, чьи лошадиные мысли не обременяли ни загадки, ни опасения, был куда более счастлив, чем сам Данат, и готов двигаться дальше... Если, конечно, хозяин не надумает задержаться в этом гостеприимном месте еще малость. Но, зная непоседливых проспекторов, даже конь понимал: не надумает.