- Виновен, - шептались между собой прохожие у огромных экранов, расположенных в деловом центре города.
Даже объективы камер смотрели как-то с укором, хотя сочувственно.
Попытка заговорить с этими, по виду такими же, как я, людьми, успехом не увенчалась. Не расположены они были к общению со мной. Язык я понимал с трудом, через раз. Еще бы! Какая-то нелепая смесь из английского, русского, немецкого и еще нескольких, которые были мне совсем уж незнакомы. Хотя и в трех перечисленных я, откровенно говоря, никогда силен не был. Попытался изъясняться жестами - покраснели оба, стоявшие по бокам от меня, молодых человека в одежде, напоминавшей прорезиненную форму супергероев. Сделал соответствующие выводы. Стал глупо улыбаться и периодически кивать на задаваемые вопросы. В какой-то момент понял, что докивался, ибо морды у всех стали какими-то уж чересчур довольными и злорадными. Изменил тактику - стал все отрицать, как Рахметов, - рожи стали еще злорадней. Замолчал.
Молчал я неимоверно долго, пока не приспичило. Притом, в прямом смысле слова. Стал проситься, как мог, а смог - неподалеку. В туалет не пустили. Да, собственно, никаких туалетов у них, как я понял за время своего здесь пребывания, не было. Как-то по-другому справлялись они со своими естественными потребностями, но меня в свои тайны не посвятили, а начали показывать пальцами и ухахатываться над процессом дефекации. Я юмора не понял, застеснялся, отвернулся от них. Они стали ухахатываться еще громче. Видимо, сзади процесс выглядел прикольней. По окончании вышеуказанного процесса я оглядел местность вокруг в поисках какой-нибудь бумажки или, на худой конец, лопуха. Ни того, ни другого поблизости не оказалось. Чисто у них тут... было, пока я не нагадил.
Проблему пришлось решить с помощью носка, который после использования я долго не знал куда выкинуть и пытался отдать его одному из прорезиненных парней. Тот вежливо отказался. Я бросил носок в сторону напиравшей толпы, и она тут же расступилась, после чего лица в толпе стали отчего-то напряженными.
Спустя некоторое время меня поставили в длинную очередь к цилиндру высотой примерно два с половиной метра, находившемуся посреди огромного крытого стадиона. Я заметил, что наверху, под куполом, подвешен четырехсторонний монитор, где крупным планом показывалось лицо подходящего к цилиндру и торжественный вход этого самого лица внутрь. Затем дверь цилиндра закрывалась, сверху в него ударяла молния, зрители аплодировали, и все повторялось заново.
Я пришел в некоторое замешательство от того, что цилиндр с каждым открытием двери оказывается пустым, и испугался было. Но затем успокоил себя, подумав, что это что-то наподобие лифта или некоего портала, где и происходит основное действо. В чем оно заключалось и почему его не показывают на подвешенном мониторе, я пока догадаться не мог.
Второй раз я удивился, присмотревшись к лицам людей, находившихся в очереди передо мной. Некоторые из них были мне совершенно незнакомы, другие казались смутно припоминаемыми, но в нескольких я совершенно точно узнал личности Гитлера, Сталина и Ивана Грозного. Заметив это, я немного приободрился, так как окружали меня по-настоящему знаменитые люди. Вполне возможно, что и слово "виновен" здесь означало совсем другое, либо было просто созвучно ему.
Наконец я понял, что парни по обеим сторонам от меня не конвоиры, а охранники, целью которых является препровождение меня до входа в цилиндр, являющийся в свою очередь порталом в некий закрытый клуб для знаменитостей. Чтобы как-то проверить свою догадку, я пнул того парня, который не захотел брать мой носок. Парень стоически снес мою выходку, проявив мужество, достойное индейца, то есть ни один мускул не дрогнул на его лице.
На мониторе тут же высветилось мое лицо. Публика загудела. Я сделал несколько пируэтов собственного производства, на что публика отреагировала бурными овациями. Я начал входить во вкус. Теперь публика была всецело в моем распоряжении и реагировала на любое мое движение. Я изображал зомби, обезьяну, спародировал Сталина, спрятав кисть правой руки под курткой, а левой изобразив курение трубки. Надо признать, самого Сталина моя пародия огорчила, уж больно укоризненно он на меня посмотрел. Тут я заметил, что он не один. Примерно пять Сталиных смотрели на меня с укором из очереди. Один даже сделал вращательное движение пальцем у виска.
Между тем, подходила моя очередь. Предо мной оставались две неизвестных мне личности и один из Сталиных, а также, стоявший прямо передо мной, Распутин. К слову, Распутиных подошло и заняло очередь уже за мной штук восемь. Я понял, что вечеринка становится очень многообещающей.
Вдруг, Сталин, стоявший перед Распутиным, сорвался с места и побежал в сторону выхода. По всей видимости, его охранники не ожидали от него такой прыти, поэтому не сразу рванули следом. На помощь им пришел кто-то из очереди и предательски подставил вождю советского народа подножку. Кто именно это был, я не понял, но у одного из тех, кто мог быть причастным к этому, предательски подрагивала бородка.
Сталина препроводили на отведенное для него место. К этому моменту уже подошла его очередь. Тут вождь расплакался, стал что-то говорить про время неспокойное и Соловки, грозил своим охранникам расстрелом, что не производило на них ровно никакого воздействия, зато зрительская масса зашлась в крике и улюлюканье.
"Господи! - подумал я. - Что же это за время такое, где не боятся расстрела, где в обществе царит совершеннейший мир и всеобщая идиллия? Неужели такое возможно?" Но результат был на лицо: всюду, куда я не обращал взгляд, на лицах блуждали счастливые улыбки. Лишь Сталин периодически всхлипывал, упираясь руками и ногами в края дверного проема, уподобившись герою русской народной сказки - Терешечке. В конце концов, с ним сладили.
Мне поневоле становилось жутко и не хотелось уже ни на вечеринку с Распутиным и прочими, ни славы, ни, вообще, пребывания в этом дурацком времени. Когда же вслед за Сталиным в цилиндр вошел Распутин, я наконец-то прозрел. Меня попросту собирались убить, притом убить совершенно и бесповоротно. Напрочь убить, если можно так выразиться. Чтобы даже следов не осталось.
В цилиндр ударила очередная молния. Дверь его распахнулась. И перед моими глазами стала пролетать жизнь.
Жил я недурно, что уж греха таить. Нескучно так жил, припеваючи, хотя в самом начале складывалось все как-то не очень. Но - все по порядку.
Родившись недоношенным, я доказал всему белому свету, что физические недостатки запросто способен перекрыть громкий и властный голос, благодаря которому я с младых ногтей получал любую безделушку, начиная с груди матери и игрушки в магазине и кончая признанием огромных толп народа. Да что там народов, целых наций. Однако, об этом чуть позже.
Как и многие мои современники, окончив школу, я поступил в ПТУ, где получил специальность сварщика. При выборе профессии, не мудрствуя лукаво, я стал зарабатывать деньги в качестве сантехника. Карьера как-то не складывалась, если не считать того обстоятельства, конечно, что я получал разряд за разрядом.
Потом случилось самое неожиданное в моей жизни происшествие, которому я обязан взлетом моей карьеры. Попросту, приехав к себе на дачу по указанию вышестоящего генералитета в лице собственной жены, я обнаружил, что чудесным образом перенесся в другое время, распрощавшись и с женой, и с двадцать первым веком. С граблями и лопатой в руках, а также зажигалкой - в кармане.
Перенесся я в древние времена. Надо отметить, что древние люди мне поначалу не понравились, но я, напротив, понравился им. И понравился настолько, что они, дабы впитать в себя мою божественную сущность, решили меня съесть. Такая идея не сулила мне ничего хорошего, поэтому я убедил их немного подождать с воплощением столь радикального решения, пообещав быть справедливым и разумным правителем.
Получаться стало неплохо. В возведении системы орошения пригодились мои профессиональные навыки.
Со временем я узнал, что нахожусь на острове. Кроме моего племени, там находилось еще несколько племен поменьше. Однажды на совете старейшин я заметил, что они ведут себя неэтично и тырят бананы, растущие на нашей территории. Племен не стало.
Затем один из старейшин припомнил мне, что я, дескать, устроил кровавую бойню, уничтожив братские народы. Я ему возразил, сообщив, что его череп больше пригоден в качестве чаши для вина, а не пристанища для столь скудного на умные мысли мозга. Мои слова понравились подчиненным, и плюрализма тоже не стало. Даже слово стало считаться матерным. Порою можно было услышать, проходя по окраине поселения: "Плюралистишка проклятущий!" или "Ты, нешто, оплюралистил совсем?!"
Самым сложным делом оказалась отмена многоженства, но и здесь я продемонстрировал смекалку, попытавшись успокоить волнующиеся массы тем, что членам правящей верхушки многоженство будет дозволено. Мои заверения масс не успокоили. Умы бродили. Надо было что-то предпринимать. Решение оказалось простым. Однажды ночью я вспомнил, что в моем, так сказать, родном времени была милиция и закон. Не откладывая законотворчество в долгий ящик, сразу же, ночью, я призвал самых верных мне людей и предложил им одобрить несколько основных постулатов. Доказывал им необходимость принятия законов я жарко, однако в глазах их особого энтузиазма не наблюдалось. Тогда я пообещал сохранить многоженство для всех членов правящей верхушки, в результате чего, сам собою упразднился закон о том, что перед ним все равны. На рассвете мы решили, что незнание закона не освобождает от ответственности. Этим же утром были публично казнены личности с наиболее бродящими умами.
Много еще совершено было великих деяний, поэтому я не особо сопротивлялся, когда мои подданные предложили возвести в мою честь величественную пирамиду, которая и во время жизни, и после моей смерти будет свидетельством того, что я являюсь самым замечательным правителем всех времен и народов.
Поделка мне очень понравилась. На некоторое время я переселился туда вместе с женами и прислугой, прихватив кое-что из самых необходимых вещей. Предавался утехам, спал также в прохладе пирамиды.
И вот, проснувшись однажды, обнаружил себя здесь, в этом дурацком времени, где толпы знаменитых людей уничтожаются ради какой-то непонятной мне идеи. Если это будущее, то цивилизация развивалась зря.
Но я отнюдь не собирался вести себя, как Сталин. Я решил войти внутрь цилиндра с гордо поднятой головой, решительным шагом. Да, я сделал немало, но разве докажешь это в мире, где кроме тебя побывало столько правителей и напридумывало столько ерунды. Где, кстати, их нынешний? Всех бы их сюда!
Подняв голову, я оглядел трибуны, надеясь найти на них хоть одного сочувствующего человека. Вдруг, взгляд мой выхватил несколько человек, сидящих на переднем ряду. Среди них был всем известный Менделеев, незабвенный дядька с усами - Эйнштейн. Пушкин со своими бакенбардами тоже находился с ними в одном ряду. Лица их были равнодушны и беспристрастны.
Спустя мгновение, я понял почему. Камера, передающая изображение на главный монитор, метнулась за моим взглядом и выхватила несколько вытянутых рук с опущенными вниз большими пальцами. Только один из сидевших не шелохнулся и не вытянул руку. Его лица я не знал, но увидел на нем какую-то странную полуулыбку. Что она означала, я понять не мог, да и важно ли это, в конце концов?
"Спасибо тебе, незнакомец, - подумал я и вошел внутрь цилиндра. - Да, именно, в конце концов".