Парусная регата в век космических технологий - безумный анахронизм и не менее безумная красота. Все соревнования делятся на три типа: современные, реконструкторские и смешанные. Больше всего на свете люблю вторые. В них живёт особенное тепло из прошлого, какое бывает, когда внезапно натыкаешься на бумажные письма прадедушки к прабабушке, выцветшие и пожелтевшие от времени. Как будто в щеку целует тёплый ветер...
Пафосно говорю, знаю. К тому же, в регате участвуют новоделы, а не настоящие раритеты, которым место исключительно в музее по причине высокой культурной ценности. Но я художник, мне можно.
Несколько лет назад нашу планету наконец-то открыли для галактического туризма, и регата тут же притянула к себе всевозможных гостей из разных уголков Галактики.
Во-первых, соревнования. То есть, азарт, ставки и пополнение планетарного бюджета, в том числе и штрафами за дебоширство, продажу запрещёнки и прочий криминал. Во-вторых, любопытно же посмотреть, как живёт чужая раса, не похожая на твою. Какие праздники празднует, какие города строит, какую историю хранит.
Ну, а я - я рисую. В древней технике, на деревянных досках: акрил, спиртовые чернила, смола, ручная роспись. Моя студия-мастерская находится в конце набережной, рядом с гигантским дубом, посаженным когда-то первыми поселенцами. В те времена об экзоэкологии никто не думал, колонистам приходилось выживать в условиях полной потери связи с материнским миром. А когда вопрос о выживании стоит ребром, то последствия активной инвазии привычных по прежней среде обитания форм жизни - это последнее, о чём думаешь.
Периодически раздаются кличи вроде "Вернём планете её истинный облик", но этих энтузиастов отправляют на Второй материк, охранять естественные биомы, там это имеет смысл. Здесь же, на Первом, суетиться уже бесполезно. Прежде всего, потому, что сами же кричащие не готовы жить в болоте и постигать приёмы грязевого дыхания. Возвращаются потом со Второго тихими и мирными, может, слегка мрачными, но с плакатами, как раньше, уже не бегают.
Старый двухэтажный дом из пластибетона, структурированного под дерево, сам по себе памятник эпохи заселения, достался мне от старших, уехавших из города на Солнечные Равнины. Им там хорошо, мне - не очень. Я слишком сильно люблю океан, чтобы уезжать от него далеко и надолго.
И парусники.
***
... Он пришёл в один из хмурых дней, когда с неба сыпалась мелкая морось, не то дождь, не то вовсе туман. Невысокий, в шелковистом плаще до колен изумительного бархатно-лазурного оттенка, с золотистым просверком. По пластике движений издалека было видно, что нечеловек. Вблизи впечатление ещё усилилось. Не бывает у людей таких невыносимо прекрасных лиц, с матовым оттенком кожи, с большими синими глазами в золотистых загнутых ресницах. Волосы - пружинки чистейшего золота по плечам. От влаги они скрутились ещё сильнее.
Надо сказать, что пройти к моему дому могут только те, в ком уровень агрессии ниже выставленного минимума. Подогретая веселящими напитками молодёжь, люди или не люди, неважно, проходят вдоль барьера мимо, даже не догадываясь, что здесь находится чьё-то частное домовладение. К чему одинокой девушке проблемы? Потасовки, стрельба, вызовы полиции и прочая гадость. Не пропускает барьер и детей с их неуёмным любопытством и свойством устраивать кавардак на ровном месте.
Но если гость спокоен, уравновешен и вежлив, он может прогуляться до конца набережной, полюбоваться со смотровой площадки на бескрайний простор океана и цепочку уходящих за горизонт островных гор, на стартовый залив и яхты, ждущие отмашки для первого рывка. На автоматической веранде его ждут чай и сладкая выпечка. И иногда - редко, но всё же бывает и такое - незнакомец может поговорить со мной...
Я люблю рисовать. Жить в придуманных зеркалах, акрилом и спиртовыми красками по дереву вызванных к жизни. Радуюсь тому, что детство закончилось, и нет больше никакой необходимости общаться с психотерапевтами-телепатами. У детей должны, просто обязаны быть друзья. Взрослые могут позволить себе обойтись без них.
- Кажется, я заблудился, - сказал гость в задумчивости.
Он хорошо говорил по-русски. Закрой глаза, ведь не подумаешь, что слышишь представителя чужой расы.
- Пройдите на веранду, - предложила я, незнакомец мне понравился. - Там вас не будет мучить дождь. Моё имя Десима. Можно просто Дес.
- Саевернтик, - он улыбнулся мягкой, доброй, чуть смущённой улыбкой. - Можно просто Саэ.
Через несколько минут мы уже пили кофе из тонкостенных фарфоровых чашечек, привезённых сюда ещё прапрадедом со Старой Земли. Синяя с золотом сеточка рисунка, тоненькая ручка, аккуратное маленькое блюдечко. Шоколад и карамель, мёд и ваниль и тонкий след корицы - могу я угостить понравившегося мне гостя кофе из личных запасов?
Саэ грел трёхпалые ладошки о горячие бока кружечки, и я видела, насколько сильно он замёрз. У нас здесь в начале лета бывает довольно свежо. Из-за северных ветров, дующих в это время года, безусловно. Ветра благоприятны для регаты, но не слишком полезны для выходцев из жарких миров.
***
Потом Саэ приходил ещё не раз. Любовался океаном, иногда работал с планшетом за одним из столиков. Я угощала его кофе. От него веяло ветрами дальних странствий, чужими звёздами и нечеловеческими тайнами. И я знала, что однажды он исчезнет так же, как и появился: внезапно и сразу. Не то, чтобы знание причиняло мне боль. Но думать о предстоящей разлуке не хотелось.
Мы не разговаривали друг с другом, кроме совсем уже простых фраз вроде "добрый день" и "не хотите ли кофе?". Нам хорошо было вместе молчать обо всём на свете.
В то лето у меня было много заказов. Я рисовала, упаковывала, отдавала на линию доставки. Почтовые дроны летали стаями. Забирали готовое, привозили материалы... Саэ не жаловался. Полагаю, он бы сказал, если бы что-то пошло не так. А может быть, и нет. Всё-таки он оставался гостем на моей территории, и ни на миг о том не забывал.
Я подумала, и закрыла барьер для всех, кроме Саэ. Скоро начнётся регата, поток посторонних возрастёт. Кто-нибудь ещё обязательно появится рядом с моим домом... Зачем? Мне нравилось жить в пузыре из личного пространства и одинокого молчаливого гостя. Время застыло подобно мухе в янтаре, и, думалось, так будет всегда.
Я потом подсчитала дни. Их оказалось ровно сорок.
Как-то раз я нарисовала портрет своего странного гостя. Саэ получился как живой. Золотые волосы-пружинки, синие с солнечным отливом глаза. Как он смотрит, слегка склонив голову, как улыбается - с таким невыносимым теплом. Я долго колебалась, потом всё же показала ему портрет. Ещё испугалась, вдруг не понравится...
Он долго смотрел на картину. Она вышла небольшой, объёмная миниатюра десять на десять. Потом сказал:
- Ваши работы стоят дорого, Дес. Я видел в информе. У меня ничего нет...
- Это подарок, - объяснила я. - Подарок не имеет цены.
- Не имеет цены, - задумчиво повторил он за мной. - Хорошо сказано... Но, в таком случае, и вы скоро примете от меня подарок, Дес.
- Но я... я же не ради ответного подарка...
Он поднял ладонь, и я замолчала.
- Не обижайте меня. Пожалуйста.
Пришлось согласиться. Саэ поднялся, протянул мне руку ладонью вверх.
- Не бойтесь, - мягко сказал он, заметив моё колебание. - Вам понравится, вот увидите.
Я осторожно вложила пальцы в его ладонь. Саэ повёл плечами, и его небесно-голубой плащ внезапно развернулся в огромные крылья! Они взбили воздух, и я оглянуться не успела, как оказалась в вечернем небе, промытом быстрой недавней грозой. Тучи унеслись к горизонту, оставив после себя лишь воздушные, подсвеченные закатным золотом, перья. А внизу остался город, подковой выгнувшийся вдоль побережья, залив с яхтами, готовыми к новой регате, переливающиеся огнями подводных поселений волны...
- Не бойся, - сказал Саэ. - Мы умеем генерировать антигравитационное поле. Небольшое, но обычно его хватает для двоих. Ты не упадёшь.
- Я не боюсь, - ответила я.
Я вправду не чувствовала страха. Разве можно бояться, когда тебя так бережно держат за руки?
- Расслабься. Почувствуй поток...
Однажды, в далёком детстве, лазая (без разрешения, разумеется) по старым портовым складам, я попала в зону невесомости, и навсегда запомнила то беспомощное чувство, когда тебя несёт, как воздушный шарик, просто ветром несёт и всё, прямо в зев принимающего механизма, а ты ничего не можешь сделать...
Но здесь и сейчас всё было иначе. Тонкие крылья Саэ, с просвечивающей сквозь них рыжей вечерней зарёй, легко удерживали нас обоих на месте, и никакой сортировки рядом и близко не наблюдалось.
Его лицо рядом. Его невозможные, нечеловечески прекрасные глаза. Мягкая улыбка, ставшая за последние дни родной и знакомой...
Нас бросило друг к другу почти против воли. Притянуло и сжало в единое целое, не разорвать. Мир умер и провалился куда-то вниз, и там пропал; поцелуй произошёл как будто в вакууме. И безликое пространство взорвалось новыми смыслами. Так рождаются Вселенные, так умирают звёзды - в единой вспышке, поглощающей всё...
А на следующий день Саэ не появился.
***
К вечеру я начала беспокоиться. Не пришёл, значит, была причина. Что с ним случилось? Попал в беду? Может быть, ему нужна моя помощь?
Но вместо Саэ появилась мама.
Мама у меня - прайм-пилот Службы Изысканий, летает в дальние экспедиции, домой навыдеывается раз в год, а то и реже. Помню время, когда она как-то пропала на шесть лет. Потом вернулась. Трудный был рейс, как она тогда объяснила, но в чём состояли трудности, не рассказала. О своей работе она говорила мало. И семья, когда-то не одобрившая её выбор, предпочитает о моей маме тоже лишний раз не говорить.
Она появляется, как комета, и, так же, как комета, пылает на семейном небосклоне, внося сумятицу в нашу размеренную привычную жизнь, а потом пропадает вновь.
Все привыкли. Всем нормально. И лишь для меня одной визит мамы почти катастрофа. Не потому, что я не люблю ее. Люблю! Она замечательная и интересная, она моя мама, в конце-то концов. Но после неё почти всегда собираешь себя из осколков, и вечно что-нибудь в процессе сборки гнётся либо теряется навсегда.
Мы пили кофе на веранде, и я рассказала ей про Саэ, потому что невозможно было не рассказать: в последние два дня я рисовала только его и его крылья, и мама видела мои рисунки.
Мама мягко положила ладонь мне на руку:
- Он не вернётся, Дес.
И от её слов гулко оборвалось сердце, улетело куда-то ниже планетарной коры, прямо в огненный ад ядра. От маминых слов веяло повелительной ясностью точного знания.
Саэ не вернётся.
Точка.
- Почему? - я ещё надеялась, что эхо будущего горя прозвучало в маминых словах случайно.
- Он - апарие, - сочувственно объяснила мама. - Да ещё и апарие чима, то есть, вечный странник, изгой. Перекати-поле, вырванный с корнем сорняк.
- Может быть, ты неправа, - сказала я.
Мне не понравилось то, что я услышала от мамы о моём Саэ.
- Давай я расскажу тебе об апарие, я их немного знаю по службе. Апарие живут в пространстве Бариэтаим, к северо-зениту от нас, в сорока двух гиперпереходах...
- Это... далеко?
- Очень, - заверила меня мама. - Примерно двенадцать лет в один конец. Твой друг прибыл к нам издалека. Чима не живут подолгу на одном месте, начинают томиться и тосковать. Что их гонит в дорогу, они и сами не знают. Просто однажды собираются и уходят в дальний путь. Не оглядываясь. Никогда не прощаясь. В точности так, как, судя по всему, ушёл от тебя твой Саэ.
- Он не мог уйти сам, - упрямо сказала я.
- Он - апарие, Дес. Не человек. Да ещё и чима. Мог.
- Мама, не может быть! Ведь мы с ним...
- Были вместе? - остро глянула она на меня. - Ну, что ж, Дес, добро пожаловать во взрослую жизнь. Иногда нас бросают. Иногда даже - без видимых причин.
Она водила пальцем по столешнице, и я понимала, о чём она думает. О моём отце, не пожелавшем летать с нею в дальние экспедиции. О том, кого любила меньше, чем свою профессию. Ради кого не сумела остаться в гравитационном колодце планеты навсегда, даже после того, как родила дочь.
- Хочешь сказать, причина есть всегда? - спросила я.
- Да, Дес. Причина есть всегда. Даже если ты её не видишь сейчас.
- Он не мог! С ним что-то случилось!
- Случилось, девочка моя, - взгляд мамы печален и строг. - Он - чима, а чима не умеют останавливаться. Расстройство личности, ошибка в генетической структуре, это у них не лечится и не поддаётся никакой корректировке. Твой Саэ, наверное, почувствовал, что слишком долго задержался на промежуточной станции. И улетел. Отпусти его из своего сердца: назад он уже не вернётся.
- Ты так говоришь, мама... - тихо сказала я, и замолчала.
Она говорит так, будто точно знает. Не предполагает. Не догадывается. Знает. А это значит...
- Что ты рассказала ему обо мне, мама?
Глаза в глаза. Попробуй утаи что-нибудь, телепатическая восприимчивость при мне, хоть я и отказалась учиться ментальным искусствам. Я не прочту мамины мысли, не умею, да это и запрещено. Все, отказавшиеся от обучения, получают набор психокодов, блокирующих прямой раппорт с другими сознаниями. Но я смогу распознать любую ложь. Даже самую маленькую.
- Правду, - сказала мама, не отводя взгляда. - Я рассказала только правду, Дес.
- Полагаю, не слишком красиво было с вашей стороны влюбить в себя девочку с диагнозом, Саэ. Вы ведь кима! Вы бросите её, рано или поздно, и она будет страдать, может быть, даже попытается наложить на себя руки. Лучше вам уйти сейчас. Так, как вы уходили всегда до того. Не оборачиваясь и не прощаясь...
Я не смогла ответить, слова не шли из горла. Как она могла? Как она... почему... ведь она сама же была на моём месте когда-то!
- Ради тебя, Дес, - мягко сказала мама.- Ради твоего же блага.
- Благо без Саэ - твоё благо. Не моё!
- А ты камнем хочешь упасть на его крылья, Дес? Он - чима, вольная птица. В клетке ему не жить.
- Как легко ты режешь чужие судьбы, мама, - поразилась я. - Как спокойно! Как безжалостно...
- Я безжалостна, насколько должна, Дес. Человеку нужен человек. Не апарие с больной головой, а человек! Тот, кто поймёт тебя. Не даст тебе упасть и разбиться...
- Я не слышу тебя, мама, - я резко встала. - Не хочу слышать!
- Пройдёт время, и ты меня поймёшь.
- Никогда!
Мама лишь вздохнула. Когда-то, давно, выбирая между любимым человеком и любимой работой, она выбрала работу. Возможно, сейчас она пожалела о своём выборе. О том, что не нашлось того, кто отговорил бы или запретил. И теперь она пыталась оградить от неправильного решения меня. Но я не она! Я не могу жить мамину жизнь, у меня есть своя!
О, словами не передать всю глубину охвативших меня отчаяния и гнева!
- Пусть он сам скажет мне, мама. Кто я ему. Вторая пара крыльев или камень на его спине. И я хочу услышать это сама. От него. Не от тебя. Где он? Где Саэ?
- Полагаю, уже на орбитальной, - спокойно ответила она.
- Я опоздала...
Я выговорила вслух своё отчаяние и, прозвучав в воздухе, оно не стало слабее.
- Скорее всего, да, Дес. Ты опоздала.
Да нет же! Нет! Я сорвалась из дома, не оглядываясь и не слыша маминого окрика в спину. Что у меня там в диагнозе? Высокофункциональный аутизм... трудности коммуникации... да неважно, плевать! С этим живут даже без поражения в правах, кроме репродуктивного: рожать натуральным образом запрещено, только через медицинские центры, чтобы исключить наследственный фактор. Такая мелочь, если вдуматься. Сейчас давно уже не смотрят, как ты родился, через родовые пути матери или из аппарата в детском отделении. Смотрят только на то, кто ты есть!
Человек. Или слизь на палочке.
Я опоздала. Я катастрофически опоздала. И в космопорт, и на орбитальную. Сае и след простыл, а куда он отправился, кто же расскажет. Тайна личности. Хотя догадаться было несложно, в тот день на периферию нашей планетарной системы, к большой пересадочной станции, уходил всего один лайнер.
Я стояла в зале ожидания, смотрела на бело-сине-зелёный, разводами, шар планеты, на которой выросла и прожила всю жизнь, и понимала, что назад уже не вернусь.
***
Когда я поняла, что обречена опаздывать вечно? Через год или через два, может быть, через пять лет... Я опаздывала всегда. На час, на полчаса. На сутки. На неделю. Я пыталась догнать Саэ, и отставала, упуская возможность его увидеть в самый последний момент. А ему действительно не сиделось на месте. Где он только ни бывал, куда только ни заносило его. И меня следом за ним заодно...
Дороги, дороги, дороги, гиперпереходы, иные миры, равнодушные звёзды, калейдоскопы человеческих и чужих лиц. Трудности коммуникации? В прошлом. Если раньше я всегда краснела, бледнела и заикалась почти до потери сознания, пытаясь заговорить по делу с незнакомцем, то теперь я без труда могла составлять самые сложные фразы, вот только разговоры дальше деловых не заходили никогда.
Мой Саэ оказался ксенологом-практиком, одним из лучших нашего времени. Он очень много сделал для Бариэтаим и Человечества. Его путевые заметки, переводы, статьи сближали обе расы вернее, чем дипломатические переговоры. Он шёл от мира к миру вслед за своим любопытством, а я догоняла его и не успевала поймать. И на моём пути мне по-прежнему не нужны были друзья. Только я и бесконечная дорога, и недостижимая цель в конце её.
В какой-то момент я отчаялась, осознав всю тщету задуманного. Мы никогда не встретимся вновь. Слишком далеко развело нас, и интервал опоздания неумолимо увеличивается. Если раньше разница не превышала часа, то теперь счёт шёл уже на сотни дней. Безжалостная судьба уводила нас всё дальше и дальше друг от друга. Что будет, когда между нами проляжет год? Десять лет? Или, может быть, вся оставшаяся мне жизнь. Человек в два раза меньше живёт, чем апарие.
***
- Это происходит потому, что вы живёте не своей целью, человек Десима, - сказал мне как-то один пожилой апарие.
Золото его волос потускнело, вобрало в себя оттенки старой, зазеленевшей от времени, бронзы.
- Прежде, чем искать кого-то, вам сначала нужно найти себя, - продолжал этот апарие дальше. - Иначе ничего не получится.
- Я знаю, кто я, - ответила ему я. - Я - Дес. Человек.
- Знать и найти - разные совсем состояния, - не согласился он со мной.
Он улыбался, иронично, даже с сарказмом, я бы сказала, но весь его сарказм направлен был на себя самого. И я вдруг узнала в его взгляде моего Саэ. Так странно, в чём даже и страшно. Знакомые черты в другом апарие...
- Саевернтик мой сын, - подтвердил старик мою догадку. - И я не видел его уже очень давно. Благодарю за весть, человек Десима. Слышать о сыне от того, кто видел его когда-то своими глазами, большая удача. Чима видно с самого детства. Они не такие, как большинство наших детей. Их тянет к странному, - всегда. Они слишком рано вылетают из гнезда и теряются на бесконечных перепутьях множества дорог. Но иногда они возвращаются туда, где им было хорошо. И если правильно поймать момент, зов странствий угасает в них, оставляя вместо себя покой...
Я молчала. В словах старого отца Саэ что-то было. Что-то, чего я сейчас не могла уловить никак, хоть и старалась. Возможно, я пойму позже. Тогда, когда опоздаю опять.
Похоже, вечное отставание давно уже стало моим проклятием.
- Вы ведь и сами стали уже легендой, человек Десима, - сказал старый апарие. - Девушка, которая ищет возлюбленного, и оставляет за собой след из соединившихся сердец.
Я рисовала в дороге, это верно. Я не умела больше ничего, только рисовать, и мои рисунки давали мне средства, необходимые для перелётов и жизни в чужих мирах и на пересадочных станциях. Больше всего мне нравилось рисовать влюблённых, встречающих друг друга после долгой разлуки... И если кому-то помогали дышать мои картины, то это, наверное, было хорошо.
- Если вы увидите моего сына, человек Десима, - сказал старый апарие, - то прошу вас, передайте ему голосом моим и дыханием моё благословение. Пусть крылья его будут лёгкими, а полёт - долгим.
- Я передам, - пообещала я, после чего мы расстались, и я знала уже, что мы никогда не увидимся больше.
Галактика велика. Жизни не хватит увидеть её всю. Ни человеческой жизни, ни жизни апарие.
***
Вечность разводит рвущихся друг к другу навстречу в разные стороны, но она же и сводит тех, кто давно позабыл друг друга и ни о какой встрече уже не мечтает.
Классика жанра: в одном из фудкортов человеческого сектора очередной пересадочной станции я встретила маму. Бесполезно было делать вид, что не узнали друг друга. Узнали.
Глаза в глаза. Прямые взгляды, проброшенные в вечность.
"Прости меня, девочка моя"
"Прости меня, мама"
Потом, отрыдавшись в объятиях друг друга, мы вместе пили кофе со Старой Земли - ваниль, шоколад, карамель и капля бальзама.
- Всё летаешь на дальние рубежи? - спрашивала я, и сама понимала, насколько глуп мой вопрос: на маме по-прежнему была униформа прайм-пилота Службы Изысканий.
В волосах у неё добавилось седины, а гусиные лапки в уголках глаз стали резче. Но в остальном мама не изменилась нисколько. Тот же цепкий взгляд и крепкие руки.
- Всё так же отстаёшь? - в тон мне отозвалась мама и вдруг улыбнулась, понимающе и грустно. - Девочка моя, может, позволишь тебе помочь?
- Ради моего блага? - не удержалась я.
- Ради него, - кивнула мама, и подвинула ко мне свой планшет.
На голографическом экране красовалась новая, свежая статья Саэ. Её я ещё не видела. Он писал об одной планете человеческого сектора, о праздниках, принятых там, и о девушке-художнице, живущей в конце набережной в доме у старого дуба.
"Иногда они возращаются", - эхом отдался в памяти голос старого апарие, отца моего Саэ.
- Да, - кивнула мама, - я думаю, он сейчас там...
Я не успею. Я поняла это чётко и жёстко. Отсюда до родной моей планете - двенадцать гиперпрыжков, почти два года пути... Сам переход через гейт пересадочной станции мгновенен, но маневры в пространстве требуют времени, а ещё хайланеры по федеральной межзвёздной трассе ходят не так, как тебе хочется, а по строгому расписанию...
- Мы прибыли сюда только вчера и простоим здесь не меньше двадцати дней, - сказала мама. - Надо пополнить запасы продовольствия и топлива... Я возьму скаут. Прямой прыжок на сигнал опорного маяка займёт гораздо меньше времени. Это ведь не полёт в неизвестность, откуда не знаешь потом, как вовзращаться...
- Мама...
- Я хочу помочь тебе, - серьёзно сказала она. - Исправить причинённое зло. Я была неправа тогда...
Я обняла её снова и снова разревелась, как в детстве, когда-то давно, когда мама ещё брала меня на руки.
А в глубине души шевелился червячок ледяного страха: вдруг даже прямой прыжок не поможет, и я опоздаю безнадёжно, как опаздывала всегда...
***
Вечер стоял такой же прозрачный и тихий, как и тогда. Мрела угасающая заря между кромкой плотных облаков и горизонтом. Стояли яхты в стартовом заливе, готовые в самое скорое время рвануться в сумасшедшую гонку ради победы. Дождь уже отшептал своё, и в воздухе стояла холодная свежесть с запахом влажного камня, листьев и прелой земли.
Десять лет прошло с тех пор, как я ушла отсюда, думая, что ухожу навсегда? Двадцать? Я путалась, не могла сосчитать и вскоре бросила это неблагодарное дело. Дуб стал толще и выше. А в остальном всё осталось по-прежнему. Автоматическая кафе-веранда, приветливо раскрытые створки декоративной калитки. Барьер, настроенный лишь на меня, моих близких и на Саэ.
Вот только на набережной никто не стоял.
Опоздала? Опять?
Похоже на то.
Хотелось плакать, но слёз почему-то не было, одна лишь стылая пустота на душе. Чудес не бывает. Потому-то мы в них и верим.
Я уже почти решилась уйти. Уйти, чтобы никогда уже не возвращаться. Стать такой же чима, как Саэ, бродить среди звёзд без цели и желаний...
- Дес! - вдруг окликнули меня, и я узнала знакомый до боли голос.
Из тысячи голосов я узнала бы его всегда.
Нет. Мне это лишь снится. Не может быть, потому что не может быть никогда.
Но меня уже обнимали родные крылья, упругие и шелковистые на ощупь, и я знала, что не сон и не бред воспалённого разума.
Мы встретились. Мы действительно встретились снова.
Наяву.
- Не бросай меня больше, - прошептала я, пряча заплаканное лицо на плече у любимого. - Никогда больше не бросай.
- Не брошу, - ответил он мне и крепче прижал к себе, руками и ещё крыльями, как будто боялся, что я сейчас исчезну, растворюсь в начинающемся дожде, как призрак.
Два одиночества нашли друг друга. На время или навсегда, жизнь покажет. Но совершенно точно я нарисую про нашу встречу сквозь года и звёздный свет картину.