|
|
||
Терранский Институт Экспериментальной Генетики, факультет практической биоинженерии человека, лаборатория Љ 17.
- Я - профессор Норкина Эдуарда Петровна, заведующая лабораторией, и я вам не рада. Равно как и мои ассистенты. Вы все попали сюда по недоразумению или по протекции.
Ты, Конев, например, здесь исключительно по просьбе твоего уважаемого отца. А ты, Ольмезовский...- выразительная пауза и полный неприязни взгляд вызывают жгучее любопытство у всей аудитории. Очень сложно при таком внимании сохранить невозмутимость и наглую усмешку на губах, но у меня вроде получилось.- Конечно,- продолжала Норкина,- в 23 года возглавить лабораторию на факультете зоогенетики способен не каждый. Но если ты думаешь, что работать с человеческим геномом тебе будет проще, чем остальным, ты ошибаешься. Вас здесь 25 человек и дай-то Бог, чтобы к концу года хотя бы один набрал достаточно баллов, чтобы всего лишь надеяться на место младшего ассистента при моей лаборатории.
- Ох, и попьет же она нашей кровушки!- озабоченно прошептал Конев, с первых же дней получивший вполне закономерную кличку Конь.
На Коня он не обижался, наоборот, оформил свой ментальный эго-образ в виде несущейся бешеным галопом пегой лошади. Девчонки восхищались и ахали, хотя я в этой картинке ничего, кроме махрового выпендрежа, не видел.
- Слышь, Янни! А ты, случаем, не родственничек нашему уважаемому ректору?
- На 76 процентов.
- То есть?
- А то и есть,- говорю,- что во мне его генов 76 процентов, а остальные 24 собирали под микроскопом в этой вот самой конуре. Эдичка лично и собирала...
- Ух, ты, так они, по закону о клонах, твои мамочка и папочка!
- Классные родители!
- Вот ты здесь по чьей протекции!
- Идиоты!- вступился за меня Конь.- У них таких деток десятки тысяч по всей Солнечной Системе. Если букву закона соблюдать в каждом случае...
- Немедленно прекратить!- гаркнула Норкина.- Если вам скучно, можете выйти в коридор и продолжить болтовню там. А здесь потрудитесь держать тишину в ментале аудитории, особенно если говорю я!
Сейчас вы разделитесь на группы по два-три человека, и каждая группа получит своего руководителя. После чего приступим к практическим занятиям.
Мне и Коню повезло: нас обоих Норкина взяла к себе под крыло. И без шуток, ребята! О таком наставнике, как легендарная Эдичка, лично я и мечтать не смел. А вот остальные думали иначе.
- Эх,- сокрушался Конь, счастья своего не понимая.- Что я ей сделал? Почему?
- Потому, что у вас двоих мозгов на тысячную долю процента больше, чем у любого из остальных!- съязвил кто-то.
Шутка получилась в духе заведующей и развеселила всех, кроме меня, но я решил не связываться. Ведь кто они есть, мои сокурсники? Семнадцатилетние балбесы. Сам таким был лет шесть назад...
А профессор Норкина - ведущий генетик Земного Содружества, и если уж руководство Института терпит ее мерзкий, мелочный, склочный характер, то нам сам Бог велел делать то же самое.
- А она ничего... симпатичная,- храбрился Конь.- В сорок пять... ну, сами знаете, ягодка и все такое...
Очередной взрыв смеха.
- Где ты видел сорок пять?
- Конь, ей за 90!
- Она профессором стала, когда твой дед еще не родился!
-... Это все косметика и всякие крема, дурак...
- Плюс омолаживающие процедуры... И приукрашенный донельзя эго-образ!
- Ти-хо! Мы пришли. Вот это,- Норкина указала на стеллажи, уходящие в глубину зала,- третий инкубационный зал, приписанный к нашей лаборатории. Аппарат "искусственная утроба", в просторечии искут, предназначен для единственной узкоспециальной функции: замене женской матки в процессе выращивания биоинженерного конструкта или клона. Раньше, на начальных этапах развития генной инженерии, эмбрионы подсаживали суррогатным матерям и ждали положенные девять месяцев естественных родов. С появлением биоинженерных нанотехнологий был создан аппарат, полностью заменяющий женское чрево. Проблема абортов, родовых травм, внутриутробных отравлений, материнских истерик таким образом ныне сведена к нулю. Вам предстоит изучить полный цикл работы искута, от первой недели жизни эмбриона до собственно родов. Управление ментальное, требует навыков не ниже пятой ступени второго телепатического ранга. Те, кто до сих пор болтается на третьем ранге, обязаны пройти психотренинги в ближайшие десять дней. В противном случае вас никто не посмеет здесь задерживать. Инструкции по эксплуатации...- яркий информ пакет вспыхнул в ментале подобно Сверхновой.- Учитесь. Зачет через месяц. Искренне надеюсь выгнать не меньше половины из вас. Вопросы есть?
- Да,- говорю.- А почему бы не сократить рабочий цикл искута с 9 до хотя бы 4 месяцев?
- Зачем?- ласково интересуется Норкина.
- Для повышения производительности,- пожимаю плечами, понимая, что ляпнул глупость.
На лице заведующей - все, что она думает обо мне вообще и моем предложении в частности.
- Опыт показал, что при искусственном вынашивании целесообразнее придерживаться естественных сроков. Кроме того, применение гормона роста на эмбриональной стадии оборачивается значительной задержкой умственного развития у детей. Еще вопросы есть? Я имею в виду существенные вопросы!
Больше вопросов ни у кого не было.
- Приступайте к занятиям.
И мы приступили. Техобслуживание искутов, профилактический режим, настройка, весь рабочий цикл... в том числе - аборты и детальное вскрытие при гибели плода на поздних сроках. А если тебя рвало от такой учебы, это было только твоими проблемами.
...Теленка жалко! Кошку жалко! А здесь - дети. Десятки и сотни. Тысячи! Из трехсот зародышей до второй половины технобеременности доживало не больше сорока, а из оставшихся сорока на свет появлялось два-три, реже четыре здоровых малыша... Каждый день инкубационный зал выпускал в жизнь до сотни младенцев. Считайте сами, сколько нам приходилось работать!
От Норкиной сочувствия было не дождаться:
- А вы сюда не коврики вязать пришли. Не нравится - проваливайте! Я никого не держу насильно...
Чем хорош второй телепатический ранг? Можешь сразу делать несколько дел, на которые раньше последовательно тратил весь день. Например, подтягиваешься на турнике и одновременно готовишь курсовой реферат, вытягивая все необходимые сведения из инфосферы, а Конь, разгулявшийся в парке с сокурсниками, учит тебя жизни:
- Какой-то ты слишком правильный, Янни, скучный, весь в науке! Так нельзя! Давай к нам! У нас тут весело.
Чего они там пьют, алкоголики? Образный видеоряд слишком уж смазан, а уж что вместо привычной лошади в ментале шатается и передать невозможно.
- На прозвища не отзываешься! Хочешь, я тебе эго-образ подправлю? Надо сделать поприкольнее...
Ментальный эго-образ - визитная карточка любого уважающего себя телепата, но не каждый способен правильно и грамотно оформить его. Конь, конечно, был прекрасным мастером, но по пьяной дури у него получалось такое...
- Отвали по-хорошему!- говорю.- Я учиться сюда пришел, а не прикалываться!
- Погоди-погоди, я щас...
Ресурс, с которым я безуспешно пытался синхронизироваться пятую секунду, наконец-то раскрылся. И тут Конь со своим дурным рвением смазал доступ!
Я осатанел. Отправил всей компании эмпат-императив на протрезвление; не совсем законная вещь, да что еще было делать-то?
- Скотина!!!- завопил хор возмущенных до предела голосов. Еще бы! Пьяниц настиг приступ отчаянной рвоты.
- Весь кайф испортил!!! Гад!
- Не гад, а благодетель. Завтра роды, забыли? До встречи за чайком у Эдички!
Я спрыгнул на пол и отправил готовый реферат на запись. Хорошее дело - второй ранг! Говорят, правда, что с третьей ступени телепаты настолько интегрируются в инфосферу, что уже не в состоянии прожить самостоятельно даже полминуты. Сходят с ума и погибают.
Не знаю, как другим, но мне и на пятой без нее уже не прожить.
Без спрессованных в фемтосекунды мгновений безграничного доступа к любому ресурсу Солнечной Системы, без всеобъемлющего солнца любви... Не ухмыляйтесь, лишенные дара! Вам, оставившим для любви лишь одно, плотское, значение, никогда не понять разлитого во всеобщем эмпат-поле тепла. Инфосфера - это вся радость мира. И при каждой синхронизации ты становишься ее частью. Не знаю, как объяснить лучше. Знаю одно: если по какой-то причине утрачу вдруг свою телепатическую паранорму и больше не смогу вернуться в инфосферу, то сразу же повешусь.
Без раздумий.
Мы готовили отработавшие весь положенный срок искуты ко вскрытию, а Норкина прохаживалась по залу, отпуская ядовитые замечания. "Клешерукие" - это было еще самым безобидным определением; маленькая, сухонькая, быстрая, а в ментальном восприятии - высокая, статная, величавая... не все то правда, что мы видим глазами, верно? Хотел бы я совершить какое-нибудь значительное открытие, такое, чтоб приблизиться к профессору Норкиной хотя бы на ступеньку. Хоть на полступеньки! Чтобы она перестала считать меня кретином наравне с остальными студентами, чтобы удивилась, чтобы запомнила имя, чтобы...
- Ольмезовский, спустись на землю! Ты как был сопляком, которого я вытащила из искута на этом вот самом столе, так им и остался! Придержи свои фантазии для борделя! Здесь от тебя требуется только одно: внимание, внимание и еще раз внимание!
Кумиру можно простить многое. Очень многое. Даже когда спина взмокает от обиды, а лицо и шею заливает краска мучительного стыда. Какой, к черту, бордель, и не в возрастной разнице дело, разве ж можно посягнуть на святое да еще таким гнусным образом?.. Но если она предпочла при всех осрамить меня за то, чего я не делал и делать не собирался, ее право.
Простить действительно можно очень многое.
Хотя все равно обидно.
Конь нервничал. К тому же после вчерашнего у него дико болела голова.
- Что мне делать?- в панике спрашивал он.
- Успокойся для начала. И следи за мной.
Все-таки мне приходилось проще, чем остальным. Пусть я до сих пор имел дело лишь с животными, все равно, в техническом плане роды есть роды, чем тут человеческое дитя отличается от, скажем, теленка?
Вскрыть крышку, раздвинуть влажные мембраны... такая же рутина в общем...
- Аккуратнее, Ольмезовский! Не кошку на свет принимаешь!
- А что,- шепнул Конь,- на факультете зоогенетики кошек выращивают?
- И кошек тоже. Искут - универсален, в нем можно вырастить кого и что угодно. Даже пси-мутированного динозавра. В парке Юрского периода бывал?
- А то!
- Моя работа!- не удержался я от хвастовства.
Дипломный проект, от и до разрабатывал сам. Это потом, когда запахло солидными деньгами, мне помощничков подсуетили и соавторов. Но до последнего я работал один. Сейчас, правда, ящеры уже из моды вышли. Вместо них вновь популярность набирают кошки всевозможных модификаций. Как хотите, но трицераптора или тиранозавра не положишь на подушку и не заставишь мурлыкать. А вот пантеру или пуму - пожалуйста. Наследственность!
- Ольмезовский! Не отвлекаться!
...Пережать пуповину, прочистить носик, прикрепить индивидуальный браслетик с именем и кодом генкарты, что там еще... Розовый чистенький малыш гневно вопил, высказывая свое мнение об идиотах, вытащивших его из теплого уютного чрева искута под яркий свет надстольной лампы. Добро пожаловать в наш мир. Не нравится? Привыкай. У тебя будет не так уж много времени. Зеленый код генкарты означал целительскую паранорму, а целители на своей собачьей работе дольше десяти активных лет не вытягивают. Чудес не бывает. Психокинез забирает много энергии, и за каждую операцию целитель расплачивается собствеными жизненными резервами; окончательный срыв наступает в среднем к двадцати пяти годам, после чего остаются милосердная эвтаназия или мучительная агония - на выбор. Оттого и не спешат родители заказывать своим чадам такую паранорму, хотя спрос на целительские услуги велик. Оттого и рождаются целители только в Институте, в Эдичкиной лаборатории в том числе.
- Прошу внимания,- Норкину абсолютно не заботил рвущий уши детский крик.- У каждой группы сейчас - от троих до пяти новорожденных детей. Это близнецы, полученные из одного генетического материала. Обратите внимание на их ауры.
- Ауры?- скривился Конь.- Но мы же не целители!
- Чушь!- гневно отмела его слова профессор.- Каждый второранговый обязан уметь вести экспресс-диагностику не хуже любого целителя.
Я прищурился, рассматривая "своих" детей. Какой в них подвох? Аура как аура, здорового голубого цвета... Черт, одна на всех пятерых! Как это так?!
- Вижу, большинство уже сообразило, в чем дело. Поясняю проблему. На одном и том же генетическом материале возможно оживить не более трехсот эмбрионов. Все остальные просто погибнут в первые же часы жизни. Поэтому максимальное количество не превышает трехсот, это целесообразно. Из первоначальных трех сотен к концу рабочего цикла искута в живых остается в среднем от трех до семи детей. В лучшем случае - десять, в худшем - ни одного. Личностная матрица при этом размазывается по всем выжившим физическим телам, вы это видите. В принципе, при рождении однояйцовых близнецов естественным образом наблюдается такая же картина, но материнская любовь дает толчок к формированию индивидуальности еще во внутриутробном периоде. А эти дети лишены матери с самого зачатия. И сейчас наша задача - грамотно и качественно провести первичное разделение. Что тебе неясно, Ольмезовский?
- Зачем разделять?- говорю.- Разве не более удобно использовать единую личность, например, в армии, где требуется точность в исполнении приказов?
- Это абсолютно не удобно, Ольмезовский. Опыт показал, что тяжелое ранение или гибель одного члена прайда резко снижает боеспособность остальных. Искусственно полученные близнецы несамодостаточны, они воспринимают боль братьев как свою собственную и крайне редко способны пережить смерть кого-нибудь из них. Кроме того, мы производим не безмозглых биороботов, мы даем жизнь новым людям с паранормальными способностями, и формирование личности здесь важно не меньше формирования физического тела. Кретин с телепатическими данными впадет в кому при первой же полноценной синхронизации с инфосферой, но дебил с каким-либо аспектом паранормы психокинеза способен натворить немало дел прежде, чем его нейтрализуют. Душа - это не наш профиль. Схемы, по которым мы проводим все коррекции, разработаны специалистами факультета паранормальной психологии. Нарушать их строжайше запрещено, потому что каждая схема выстрадана тысячами изломанных судеб...
Все, хватит лирики! Приступаем к операции.
А ведь надлом все равно остается, думал я, наблюдая, как медтехники вывозят новорожденных из зала. В первый год детей еще держат вместе, зато потом разводят по разным группам, начинают воспитывать в них индивидуальность. И всю жизнь они живут с ощущением горькой пустоты в душе. Пустоты, так и не ставшей кем-то родным и близким...
- Вы всё еще здесь? Странно! Я ожидала худших результатов. Тема следующего практического занятия: сборка эмбрионов и собственно зачатие. Как я уже говорила, на одном генетическом материале возможно оживить не более трех сотен эмбрионов. Как быть, если для реализации какого-либо проекта требуется большее количество выживших младенцев? Элементарно. Все необходимое разнообразие обеспечивается вариацией не значащих для основной схемы параметров, таких, как цвет глаз, волос, форма ногтей... Что тебе неясно снова, Ольмезовский?
- Почему они погибают? Из трехсот эмбрионов на выходе - три-четыре ребенка! Это очень мало! У нас...
- У вас!- перебивает Норкина,- Нечего сравнивать зоологию с инженерингом человека! Личностная матрица возникает в процессе зачатия одномоментно на всех эмбрионах с одинаковым генетическим кодом. По мере развития зародышей она стягивается, концентрируясь на нескольких наиболее жизнеспособных физических телах. Остальные останутся пустыми. Нам не известно заранее, в каком именно искуте окажется такое тело. Из пустышек, кстати, получаются прекрасные биороботы... Элементарная арифметика, Ольмезовский. Четыре человека и двести девяносто шесть безмозглых кретинов, годных лишь собирать запчасти на конвейере. Но все заводы с конвейерным производством давным-давно используют автоматику. Военные тоже предпочитают набирать рядовой состав среди имеющих хотя бы одну извилину в мозгах. Поэтому искуты настроены так, чтобы отсекать рождение неполноценных.
- Значит, их можно спасти!- вырвалось у меня.
- Можно, Ольмезовский. Но им никогда не стать гражданами человеческого общества. Они полностью лишены свободы воли, они не осознают себя. Почему так происходит, мы не знаем. Сумеешь понять причину, получишь Нобелевскую премию. Больше, чем уверена: этот день наступит не скоро.
- Эдуарда Петровна,- тихо спросил Конь,- а эти... биороботы... они чувствуют боль?
- Прекрасный вопрос,- Норкина благосклонно посмотрела на моего напарника.- Да, Конев. Эмоциональная сфера у... гм, взрослой особи, развита примерно до уровня пятилетнего ребенка. Именно поэтому они никому не нужны. Так, все. Приступаем к практике.
Собирать ДНК эмбриона оказалось не легче, чем возиться с искутами в инкубационном зале. Кропотливая, нудная, рутинная работа, да еще - по чужим схемам. Но я не жаловался. Придет день - и я буду составлять свои собственные схемы. А мучиться за меня станут мои практиканты.
- Яйцеклетка - это сложная, гетерогенная, химически предобразованная система,- вещала Норкина, зорко наблюдая за всеми нами.- Ее структура во многом определяется физическим состоянием женщины-донора. Иными словами, яйцеклетки больных наркоманией, алкоголизмом, имеющих врожденные генетические патологии нам не подходят. Да, Институт берется за исправление наследственного негатива, но это - особые заказы за отдельную плату. И не мой профиль. Я занимаюсь разработкой и внедрением исключительно новых генокомплексов. Итак, вы внесли все необходимые изменения. Прошу составить все колбы на стол. Теперь нам необходимо инициировать развитие. Простого электрического импульса мало. Вы должны полюбить их всем сердцем, всей душой, так, словно это ваши собственные дети. В какой-то мере так оно и есть.Это ваши дети. Дайте им свою любовь! Без нее они погибнут. Синхронизация,- резко приказала она в конце тирады.
Синхронизация сознаний в ментале - это полное слияние разумов всех в ней участвующих. Мы стали единым целым, одной коллективной личностью, лидером которой оставалась профессор Норкина.
Внимание наше сосредоточилось на колбах со спящими эмбрионами. Разряд - синим всплеском вспыхнули ауры зарождающейся жизни. И сразу же наше единение распалось.
- На сегодня все. Каскад делений начнется через сорок восемь часов. Каждая оживленная яйцеклетка разделится на две дочерние, а те в свою очередь разделятся тоже и так до тех пор, пока все двести девяносто девять ячеек не будут заполнены. После чего начнем заряжать искуты. Свободны.
Толпа сокурсников возбужденно галдит, обсуждая урок, шуточки так и сыплются. Я намеренно держусь в стороне. Плохо у меня с чувством юмора, чего уж там. А может, слишком взрослый уже? Разница в семь лет говорит сама за себя. Они - еще дети. Я - давно уже нет...
- Слышь, Янни! А ты что, и впрямь влюблен в Эдичку?
Лавина ехидных образов, большей частью непристойных.
- Да пошли вы все!- обозлился я, закрываясь от ментала разошедшихся студентов зеркальным барьером.
А наутро наши нервы ожидало очередное испытание. Я-то думал, что после инкубационного зала меня уже ничем не прошибить. Как же я ошибался!
Мы смотрели сквозь стеклянную стену в комнату, где находилось пятьдесят детей в возрасте от двух до четырнадцати лет...
- Иногда,- звучал в ментале бесплотный телепатический голос Норкиной,- безусловно-негативныые мутации, пропущенные на стадии проектирования, проявляют себя лишь с определенного возраста. Эти дети относятся именно к подобной категории. Они либо смертельно больны, либо опасны для общества. Ваша задача - провести эвтаназию. Работайте.
Работайте... Куда уж проще. Блин, вот влипли!
- Ты проводил когда-нибудь эвтаназию?- спрашиваю.
- Нет!- вопит Конь.- И не собираюсь!
- Тогда Норкина тебя выгонит.
- И хрен с нею!- вообще-то Конь выразился грубее!- Я сам уйду! Но убивать не буду!
- Конь,- говорю,- ты их этим не спасешь. И дело даже не в том, что за тебя их...усыпят другие. Посмотри повнимательнее, составь диагностику, ну же, ты ведь умеешь!
Конь прижался носом к стеклу.
- Рак,- прошептал он,- рак, шизофрения, снова рак, аутизм, аутизм, опять онкология...
- Понял?
- Да...
- Давай... психокод на остановку дыхания во сне...это не больно, поверь. Они уснут и больше не проснутся...
- Да ерунда это все,- нервно рассмеялся вдруг Конь,- Психотренинг! Пятьдесят детей на двоих остолопов... Нас в группе двадцать пять, умножь на количество лабораторий... Где они столько больных наберут? Психотренинг это, точно! Как на второй ранг, помнишь? С максимальным приближением к реальности!
- Конь,- тихо сказал я,- знаешь, а мне от этого не легче...
В аудитории все сидели тихо, как мыши, даже в ментале царила стерильная тишина, без привычных шуток и подковырок. Норкина осмотрела каждого с такой брезгливостью, будто перед ней лежали мышиные экскременты. Внешний слой ее эм-фона содержал все то же брезгливое презрение. А в глубине души...
- Так,- сказала она, наградив меня свирепым взглядом.- Полагаю, все вы поняли, что вместо практического занятия проводился ментальный психотренинг.
- Почему?- тонко выкрикнул Конь.- Зачем?
- Затем,- очень спокойно произнесла Норкина,- чтобы вы знали цену своим открытиям. Очень скоро вы начнете разрабатывать свои собственные проекты. Ни на одну минуту вы не должны забывать, что результат вашей деятельности - это дети. Прежде всего, это - дети. Да, клоны, да, биоинженерные конструкты, но все равно - дети. И за вашу тупость, леность, халатность, недальновидность, амбиции, Бог знает за что еще, они расплачиваются собственными жизнями. Вы не имеете права на ошибку! И потому я категорически запрещаю оживлять схемы, не одобренные уважаемым Искинтом нашего Института. Повторяю еще раз: ни одна, разработанная вами, схема не принимается к реализации без санкции Искинта. Если вы посчитаете себя умнее искусственного интеллекта с двухсотлетним стажем, можете подать апелляцию Ученому Совету Института. Вас выслушают со всем вниманием и, может быть, дадут разрешение на эксперимент; преценденты бывали. Свободны. Ольмезовский, останься.
Я недоумевал. Зачем я понадобился ей? Норкина переждала, пока из аудитории не вышел последний студент.
- Ольмезовский,- сказала она,- тебе не приходило в голову, что ты находишься не на своем месте?
- То есть?- не понял я.
- А то,- сказала она,- что ты только что преодолел эмпат-блок первого ранга с легкостью, абсолютно не соответствующей твоему статусу в инфосфере. С такими данными прямая дорога в Институт Телепатических Искусств. Если хочешь, могу составить протекцию.
О как... Надо же! Институт этот - контора многоуважаемая, потому как работает на поддержание инфосферы. Кого попало туда не берут, даже по протекции. С какой, интересно, стати такая честь?
- Скажу прямо,- Норкина смотрела на меня не мигая.- Будет лучше, если ты избавишь мою лабораторию от своего присутствия. Для тебя, в первую очередь, лучше. Не обижайся. Есть у меня нехорошее предчувствие...
Она встала, нервно прошлась по аудитории.
- Сто двадцать лет назад Институт только начинал разрабатывать психокинетическую линию. Сопутствующее ей качество предвидения до сих изучено слабо. Будущее сложно предсказывать, оно изменчиво, поливариантно. Но ты, Ольмезовский... От тебя просто несет большими неприятностями!
- Ага,- со злостью сказал я,- и вы хотите, чтобы вместо нашего ректора с этими неприятностями разбирался ректор Таврин. Не выйдет!
- Значит, остаешься,- она не спрашивала, просто принимала факт.
- Да!- с вызовом сказал я.
Норкина помолчала, потом устало сказала:
- Ну что ж... Тогда будь осторожен. Я тебя - предупредила.
Она отвернулась к окну, давая понять, что разговор закончен. А я тихонько вышел в коридор и какое-то время стоял дурак дураком, переваривая услышанное.
Несмотря на всеобщую доступность и открытость инфосферы, мы не стремимся афишировать себя. Да, вся наша жизнь - на ладони, но чтобы получить правильный ответ, надо задать правильный вопрос. Тайна личности соблюдается в полной мере и с такой тщательностью, какая нетелепатам и не снилась. Норкина же совершила неслыханное. Дала информацию о себе.
Сто двадцать лет. Первые эксперименты с искутами, первые шаги к нынешним паранормам... Черт, да она родилась даже не в прошлом веке, а в позапрошлом! Весь ее столетний жизненный опыт стоит гораздо больше слабеньких способностей к предвидению!
Я аж остановился. Может, впрямь воспользоваться советом и уйти? Ведь не на улицу же гонят! А потом меня пробрала злость.
Да с какой стати! Всю жизнь себе испортить, занимаясь нелюбимым делом. Еще чего. Будущее изменчиво. Сам факт предсказания уже меняет его.
Быть осторожным? Ладушки, буду. Но не более того.
Приняв решение, я повеселел. Даже начал насвистывать какую-то легкомысленную мелодию. И тут же за свою беспечность поплатился.
Валит по коридору навстречу мне толпа, а за нею - рой автоматических видкамов. Жутенькое зрелище, уверяю вас.
- Позвольте представить вам, господа журналисты, одного из наиболее перспективных наших студентов...
Ректор Института Ольгерд Янович Ольмезовский, мой генетический родитель. Чхал я на него, если честно. Когда-то он был неплохим ученым, а сейчас мутировал в великолепного администратора. И все. Никаких самостоятельных научных разработок за последние двенадцать лет. Но эти свои мысли пришлось запихнуть поглубже, а на их место вызвать обаятельную улыбку. По всем слоям ментала! У ректора - первый ранг, да и кое-кто из журналистской своры тоже щеголяет значками не ниже высших ступеней второго ранга.
Еле я от них отделался, честное слово! Не выношу журналистов. Да и кто их выносит?
Потом я долго стоял у окна, любуясь величественными пиками гор. До самого горизонта тянулся частокол вершин, белоснежно-царственных, залитых багровой кровью закатных лучей умирающего солнца. Последний месяц отживающего свое года. Отсюда и журналисты. Институту понадобилась предновогодняя реклама.
Зимние праздники - дни особые.
Все дети мира ждут чудес. Деда Мороза, Санта-Клауса, еще какого-нибудь доброго волшебника. В новогоднюю ночь они приходили и к нам, в младшие группы.
А еще раз в квартал нас обязательно навещала Норкина. Конечно, плевать ей на нас было на самом-то деле. Она просто хотела лично проконтролировать развитие своих проектов. Но при этом считала своим долгом найти нужное слово для каждого. Я помню тесты на телепатическую восприимчивость, помню, как справился быстрее всех, помню, как Эдуарда Петровна взъерошила мне волосы и сказала: "Далеко пойдешь, малыш". Вот потому я и стал тем, кто я есть сейчас. Чтобы оправдать доверие великого человека. И, черт возьми, я докажу всем и каждому, что Эдичка - тогда!- во мне не ошиблась.
А для этого необходимо совершить открытие, достойное хотя бы самого малого из всех дел моей наставницы.
Всего-то навсего.
И я его совершу.
В лаборатории Конь маялся над курсовым проектом: требовалось доработать схему самой Эдички по непринципиальным параметрам. Но у него мало что получалось. А Искинт, урод недоделанный, как всегда, издевался. Нет бы помочь бедняге! Так куда там, вы что! Ниже нашего электронного достоинства.
- Янни! Он достал меня!- Конь едва не плакал с досады.- Этот гад... Он достал меня! Он еще хуже Эдички!
- Это ты достал меня своим тупоумием!- огрызнулся Искинт.- Элементарных вещей просчитать не можешь. И это - будущий цвет биоинженерии! Куда только смотрит ректор, позволяя набирать в студенты умственно неполноценных личностей!
- Он меня еще оскорбляет, ты слышишь?!
- Так, Конь,- говорю,- ты взял неверный тон. С этим уродом разговаривать следует на манер Витьки Адамцева, то есть без лишних вежливостей. Иначе он сядет тебе на шею и провода свесит, я его знаю.
- Хамишь, Янни,- бесстрастно отметил Искинт.
- Заглохни, устройство! И очисти ментал. Нам работать надо.
- Исполняю.
В стандартную фразу сервисной информслужбы Искинт вложил столько яда, что любая гадюка удавилась бы от зависти. Но я знал, на этом Искинт не успокоится. Полный набор мелких пакостей в ближайшее время мне обеспечен.
И плевать.
Слишком много наш электронный друг о себе воображает. Время от времени надо ставить его на место, и кому еще, если не мне? Витька пацан еще, а Ученому Совету на выходки Искинта чихать, лишь бы за рамки базовых функций не зарывался.
К вечеру о ссоре с Искинтом я напрочь позабыл, и совсем зря, как выяснилось.
Вспоминать пришлось в ванной.
Вначале отключился душ.
Потом погас свет.
И в наступившей темноте меня внезапно ошпарило стоградусным кипятком, затем окатило ледяной водой, а потом наступил такой адский холод, что хоть вой. Дверь, естественно, заклинило.
- Вот сволочь,- задумчиво проговорил я вслух, стуча зубами, мне даже ругаться не хотелось.- Доберусь я до твоих электронных потрохов, ты у меня попляшешь!
Я выбил дверь ногой. Придется платить за ремонт, но лучше платить, чем околевать на морозе, дожидаясь сервисного робота!
В квартире, само собой, света не было тоже. Равно как и тепла. Я оделся и вышел в коридор. В коридоре свет был.
И ведь управы на поганца не найдешь! Официально, во всяком случае. Вышел из строя климатизатор, это бывает. Пробки перегорели - тоже бывает. Одновременно в одной отдельно взятой квартире - и это периодически случается. Не к чему подкопаться.
Ничего, вот подцепит какой-нибудь особо зловредный эмпат-вирус, сразу шелковым станет. Потому что в глюках нашего Искинта только два человека на Терре разобраться способны, один из которых - сопливый мальчишка, а второй - ваш покорный слуга.
Собственно, я затем и ушел в биоинженерию, чтобы от Искинта отделаться. Если и существует во всей Системе более неблагодарная свинья, то я таковой не знаю! Чинишь его, блин, лечишь, а в ответ слова доброго не дождешься.
Вечер оказался испорченным окончательно.
Делать нечего, пошел я в Эдичкину лабораторию, допуск у меня был. Уж там-то Искинт свет отключать не посмеет!
Я хотел поработать; предпраздничная суета, охватившая Институт, меня мало заботила. Может, я зануда, может, просто черствый сухарь, может, из моего генома изъяли домен, ответственный за компанейность, не знаю. Но только праздничные банкеты с рюмочками, бутылочками и девочками вызывают у меня лишь тоску и дикое желание бежать прочь с воплями. Гораздо полезнее и,- можете поверить, куда интереснее!- провести время за терминалом, просчитывая схемы Норкиной или пытаясь составлять собственные...
В лаборатории было темно и тихо. Негромко напевал голосом юной звезды со сто первой Фабрики забытый кем-то комм. Я прошел к терминалам, собираясь его выключить, да так и замер. В углу аудитории страстно целовалась сладкая парочка.
На столике перед ними был накрыт ужин с энным количеством ополовиненных бутылок. Еще больше бутылок и банок стояло под столом.
Блин, вот вляпался!
Я тихонько попятился, стараясь производить как можно меньше шума. Впрочем, обвались тут потолок, и то они, наверное, не обратили бы внимания.
А в следующее мгновение в мое сознание вломились эго-образы этих друзей...
Дальше меня повело автопилотом.
Я смутно помню, как подцепил со стола одну из бутылок, как вышел из аудитории, как добрался до инкубационного зала - там тоже были терминалы - и присосался к бутылке.
Жидкий огонь пробуравил туннель до желудка и взорвался там термоядерной бомбой. Я онемел, ослеп и оглох, а потом, проморгавшись, дико выругался. Что за дрянь они хлестали?...
И тут же меня отпустило. Появилась странная приятная легкость в теле, обострилось восприятие, появилось странное чувство восторженного полета, захотелось вдруг запеть и пустится в безудержный пляс, ноги сами начали уже отбивать какой-то веселенький ритм...
Очень хорошая дрянь, однако!
"Содержание эйфориака - не менее 12 %"- сообщала этикетка.
Эйфориак - легкий наркотик, разрешенный к повсеместной продаже. Усиливает половое влечение и, в основном, именно для того и принимается.
... Если профессор Норкина несмотря на почтенный возраст умудрилась сохранить интерес к плотским удовольствиям, за нее оставалось только порадоваться.
Но вот партнер ее...
Конь!
Мальчишка!
Который ей не то что во внуки, в правнуки годится!
... А я, значит, сопляк для нее!
Мелькнула дикая мысль вернуться обратно: наркотик исправно делал свое дело. Я взбеленелился и замахнулся бутылкой, но в последний передумал и снова присосался к горлышку.
Напьюсь, мрачно решил я. До потери пульса! До синих соплей!
Гори оно все огнем!
Но забыться не получилось.
Сознание, вместо того, чтобы выключиться, неожиданно обрело кристальную ясность ума. Мысленной командой я включил терминал.
- Ну, Ваше величество Наука,- сказал я вслух, язык заплетался,- потанцуем?
Великое открытие рвалось на волю, сплетаясь дивными кружевами формул и графиков новых схем геномов.
К утру я еще раз прогнал все схемы через контрол-программу, испытывая радостное возбуждение. Вот так! Нобелевка мне обеспечена. И, может быть, даже не одна.
Я сломал барьер! Разгадал все коды! Соединил в одном геноме две несовместимые паранормы: телепатическую и психокинетическую. Да мне за это памятник еще при жизни поставят!
Довольный собой донельзя, я зарядил инкубационные колбы зародышевым материалом... так, если из трех сотен на выходе получится всего трое-четверо, а мне надо не меньше сотни... три, нет, четыре... Нет, шесть! Лучше семь. Восемь комплексов по тысяче колб в каждом...
Пять Нобелевок мне обеспечены.
За оригинальность, за изящное, нетривиальное решение проблемы совместимости двух генетеческих линий, за новое слово в науке, за огромный вклад в развитие биоинженерии... еще за что-нибудь... Ай да я!
С чувством исполненного долга я выбрался из-за терминала. Внезапно закружилась голова, и я осел на пол, не в силах шевельнуть и пальцем. Проклятье, набрался все-таки! Последнее, что я запомнил, это пустая бутылка из-под вина с эйфориаком, подкатившаяся к самому носу.
После чего наступила темнота.
Терранский Институт Экспериментальной Генетики
Приказ Љ 01245
Я, ректор ТИЭГ, Ольмезовский Ольгерд Янович, приказываю:
Ј уволить доктора биоинженерных наук професора Норкину Эдуарду Петровну без права восстановления преподавательской лицензии и дальнейшего трудоустройства по основной специальности;
Ј Отчислить студента Конева Игоря Филипповича без права восстановления на курсах факультета практической биоинженерии человека;
Ј Отчислить студента Ольмезовского Яна Ольгердовича без права восстановления на курсах факультета практической биоинженерии человека
Ј Уничтожить испорченный зародышевый материал в количестве девяти тысяч шестисот единиц;
Ј Отнести затраты и стоимость уничтожаемого зародышевого материала на счет студента Ольмезовского Яна Ольгердовича по стандартным рыночным расценкам;
Ј Применить штрафные санкции в виде ограничения доступа к инфосфере:
- профессору Норкиной Эдуарде Петровне - по второй категории;
- студенту Коневу Игорю Филипповичу - по четвертой категории;
- студенту Ольмезовскому Яну Ольгердовичу - по второй категории.
Вторая категория ограничения доступа - это вам, друзья, не мед и не сахар. В инфосфере остается лишь та часть сознания, что работает на ее поддержание и не дает тебе сбрендить окончательно. Никаких частных разговоров, никакого общения, доступ к архивам - полчаса в сутки! А если тебе нужна информация, включай терминал и довольствуйся топорным интернетом нетелепатов...
... Где я им возьму миллион семьсот тысяч ю-долларов?..
С моим окладом на прежней должности в филиале зоогенетики мне двести лет работать придется! Это без учета коммунальных счетов, еды и затрат на одежду!
Но хуже всего пережить было то, что вся моя работа, мое бесценное открытие - псу под хвост, в утилизатор! Ученый Совет даже слушать меня не стал! Старичье проклятое! Они и рта мне раскрыть не дали!
Получи по мозгам и распишись...
Где справедливость?! Ну где она, я вас спрашиваю?!
С ума сойти можно!
- Я ведь тебя предупреждала,- сказала мне профессор Норкина.
Я только кивнул. Не было у меня сил смотреть ей в глаза после такого позора. Чего бы мне тогда к ее словам не прислушаться?
Впрочем, толку об этом думать. Сейчас-то.
- На самом деле,- проговорила Норкина,- твоему знаменательному открытию грош цена в базарный день.
Я дернулся, совсем уж обозлившись. И Эдичка туда же!
- Отчего же грош?- сказал я.- Ваша карьера...
- Карьера!- презрительно фыркнула она.- Пятьдесят седьмой год в Ученом Совете Института, шестьдесят третий - на должности руководителя лаборатории, семьдесят вторая Нобелевская - это уже не карьера, Ольмезовский. Это каторга, поверь. Так что я тебе даже благодарна. Пусть я не смогу покинуть Терру, все равно - целая планета неизмеримо больше стен лаборатории. Уеду... Буду путешествовать и развлекаться. Мальдивы, Паламан, никаких клонов. Может быть, Игорек согласится поехать со мной...
Меня передернуло. И я не сумел скрыть своих эмоций.
- Все просто,- вздохнула она.- В юности я любила Влада Конева. Он погиб. Игорек - его улучшенная копия. Старая, помешанная на науке дура воссоздает незаконным образом клона своего любовника, сто лет назад отправившегося в могилу. Цинично и аморально, не так ли?
- Нормально,- сказал я, справившись с собой.
- Я рада, что ты понял. Прощай. Удачи тебе. Думаю, ты выкрутишься.
Продолжение следует