Пыль и ветер улеглись, на беззвездном западе как будто появился намек на дождь.
Поскольку августовский вечер стал гнетущим, клубные окна были широко распахнуты, словно страждущие по свежему воздуху. Ковры и занавески были убраны; одна или две ярких лампы подчеркивали пустоту комнат; тут и там бродили подобные теням слуги, сверкая позолоченными пуговицами в темноте, их шаги по голому полу усугубляли тяжелую тишину.
В пустоту этих выходных дней вторгся юный Шеннон, бесцельно блуждая из библиотеки в коридор, в конечном итоге войдя в длинную комнату, где портреты покойных президентов клуба ухмылялись сквозь окна на пустынную улицу.
Когда его шаги отозвались эхом от лишенного ковров пола, некто сокрытый тенью выдвинулся из глубин мягкого кресла у углового окна, и голос, который он узнал, приветствовал его по имени.
- Ты здесь, Харрод! - воскликнул он. - Я думал, что ты в Бар-Харборе.
- Там и был. У меня нашлись дела в городе.
- Ты здесь надолго остановился?
- Ненадолго, - медленно ответил Харрод.
Шеннон плюхнулся в кресло с зевком, который перешел в стон.
- Самое забытое Богом место из всех, - начал он, - нью-йоркский клуб в августе.
Харрод нажал на электрическую кнопку, но никто из слуг не ответил на звонок; и вскоре Шеннон, развалившись в кресле, ткнул в кнопку наконечником трости, и слуга принял заказ, повторив, как будто не понял: "Вы сказали два, сэр?"
- С оливками, сухими, - раздраженно кивнул Шеннон. Они сидели молча, пока звон льда не вывел их из оцепенения, после чего: "Дважды вам улыбнулась удача", - пробормотал Шеннон, а затем с едва слышным вздохом добавил:
- Принесите еще два и меню. - И, повернувшись к старику: - Ты обедаешь, Харрод?
- Если хочешь.
Подошел слуга и включил электрическое освещение; Шеннон просмотрел в меню под бледным сиянием, нацарапал что-то в блокноте и протянул его слуге.
- Ты вписал мое имя? - с любопытством спросил Харрод.
- Нет, ты пообедаешь со мной, если не возражаешь.
- Я не возражаю - в этот последний раз.
- Опять уезжаешь?
- Да.
Шеннон подписал бланк и взглянул на своего друга. - Ты в порядке? - неожиданно спросил он.
Харрод, глубоко лежа в своем кожаном кресле, кивнул.
- Ох, ты довольно бледен! Закажем еще по одной.
- Я думал, ты завязал с этим, Шеннон.
- С чем завязал?
- С выпивкой.
- Ну, этого не произошло, - угрюмо сказал Шеннон, закидывая ногу за ногу.
- В последний раз, когда я тебя видел, ты сказал, что завяжешь, - заметил Харрод.
- Ну и что из этого?
- Но ты же этого не сделал?
- Нет, мой друг.
-Ты не можешь остановиться?
- Я мог бы... сейчас. Завтра - я не знаю; но я знаю достаточно хорошо, что не смогу послезавтра. И послезавтра мне будет все равно.
Последовала короткая пауза, и Харрод сказал:
- Вот почему я вернулся сюда.
- Чего?
- Остановить тебя.
Шеннон посмотрел на него с угрюмым изумлением.
Слуга, объявивший об обеде, поднял их на ноги; они вместе вошли в пустую столовую и уселись у открытого окна.
Наконец Шеннон поднял голову и нетерпеливо рассмеялся.
- Ради всего святого, давай веселиться, Харрод. Если бы ты знал, как проклятый город действовал мне на нервы.
- И по этой причине я тоже вернулся, - сказал Харрод со своей загадочной белоснежной улыбкой. - Я знал, что мир доводит тебя до ручки.
- Так и есть; я остаюсь здесь день за днем в надежде хоть что-то сделать. - Он пожал плечами. - Дела идут хуже некуда; я не могу больше держаться. Ты прав; мир заставляет меня ходить по краю, и он будет продолжать сталкивать меня вниз, разве что...
- Разве что ты можешь взять взаймы на своих условиях?
- Да, но я не могу.
- Ты ошибаешься.
- Ошибаюсь? Кто даст...
- Я дам.
- Ты! Да ты хоть знаешь, сколько мне нужно? Ты знаешь, как долго я ещё буду в этом нуждаться? Ты знаешь, каковы шансы на то, что я добьюсь успеха? Ты! Зачем, Харрод, я утащу тебя в болото! Ты не можешь себе этого позволить...
- Я могу позволить себе всё что угодно - теперь.
Шеннон уставился на него.
-Ты на что-то наткнулся?
- На то, что позволит мне ни в чем не нуждаться. - Он порылся в нагрудном кармане, затем вытащил портфель и достал из плоского кожаного футляра номерной чек с его подписью, но не заполненный.
- Скажи им принести ручку и чернила, - проговорил он.
Шеннон, озадаченный, сделал знак официанту. Когда принесли чернила, Харрод жестом велел Шеннону взять перо.
- Прежде чем я отправился в Бар-Харбор, - сказал он, - у меня была определенная сумма... - он запнулся, вполголоса назвал эту сумму и попросил Шеннона заполнить чек на нее. - А теперь промокни его, положи в карман и используй,- безучастно добавил он, глядя на освещенную фонарями улицу.
Шеннон, еще более бледный, чем его друг, уставился на кусок перфорированной желтой бумаги.
- Я не могу принять его, - пробормотал он, - мой залог никуда не годится, говорю тебе...
- Я не хочу никакого залога, я... Я вне всякой нужды, - сказал Харрод. - Возьми его, я вернулся сюда ради этого... отчасти ради этого.
- Вернулся сюда, чтобы... чтобы... помочь мне!
- Чтобы помочь тебе. Шеннон, я был одинок в жизни; я думаю, ты никогда не понимал, как много значила для меня твоя дружба. У меня никого не было - никого из близких. Ты никогда не понимал - ты, со всеми своими друзьями, - что я забочусь о нашей случайной компании больше, чем о чем-либо в мире.
Шеннон склонил голову.
- Я этого не знал, - сказал он.
Харрод поднял глаза и посмотрел на беззвездное небо; Шеннон ел молча; его молодое лицо, уже омраченное беспутством, озарилось странным светом. И мало-помалу водоворот его чувств начал приходить в порядок; он увидел над бездной сверкающий мост, а за ним, маня к себе сквозь белую славу, все, чего желало его сердце.
- Я висел на волоске, - пробормотал он, - откуда ты мог это знать, Харрод? Я никогда не жаловался...
- Я знаю больше, чем я знал... вчера, - сказал Харрод, подперев свое побледневшее лицо худощавой рукой.
Шеннон, нервы которого были на пределе, весь дрожал, кровь мчалась по его венам, он начал говорить взволнованно:
- Это похоже на сон - один из самых благословенных... Харрод! Харрод!.. Какие сны мне снились в прошлом году! И я пытаюсь... я пытаюсь понять, что произошло... что ты сделал для меня. Я не могу... меня всего трясет, и я думаю, что сижу здесь, ем и пью, но...
Он слепо коснулся своего бокала; тот опрокинулся и разбился, упав на пол, пролитое вино вспенилось и зашипело на скатерти.
- Харрод! Харрод! Что я за человек, чтобы заслужить такое от тебя? Что я могу сделать...
- Во-первых, держи себя в руках.
- Я так и сделаю! - как ты и сказал! - он коснулся ножки нового бокала, который принес и наполнял официант. Он стучал по бокалу до тех пор, пока тот не отозвался четкой, волнующей, хрустальной нотой, а затем ударил еще резче. Бокал раскололся с мягким плещущим треском. - И это все?- он рассмеялся.
- Нет, не совсем.
- Что еще ты позволишь мне сделать?
- Еще кое-что. Скажи им, чтобы подавали кофе внизу.
Они вышли из столовой, прошли по пустынным коридорам и спустились по лестнице в гостиную. Она была не освещена и пуста; Шеннон отступил назад, старик прошел мимо него и занял угловое кресло у окна - то самое место, где Шеннон впервые увидел его десять лет назад и где он всегда искал его после окончания рабочего дня. И вслед своим мыслям, молодой человек импульсивно произнес вслух:
- Я прекрасно помню, как мы встретились. А ты? Ты только что вернулся в город из Бар-Харбора, и я видел, как ты вошел и уселся в том углу, и, поскольку я сидел рядом с тобой, ты спросил, можно ли включить меня в свой заказ - помнишь?
- Да, я помню.
- И я сказал тебе, что я здесь новичок, а ты показал мне портреты всех этих покойных президентов клуба и рассказал, какими они были славными парнями. Позже я узнал, что ты сам был президентом клуба.
- Да, я был им.
Харрод повернул свое темное лицо к окну, его взгляд остановился на знакомой аллее, теперь пустой, если не считать полицейского напротив и оборванных детей бедняков. В августе высота прилива возрастает и вода из трущоб начинает омывать Пятую авеню, выбрасывая застоявшиеся обломки под пороги домов.
- И я еще помню, что ты рассказал мне, - продолжил Шеннон.
- Что?- спросил Харрод, бесшумно поворачиваясь к своему другу.
- О том ребенке. Ты помнишь? Тот красивый ребенок, которого ты видел? Разве ты не помнишь, что говорил мне, как она уходила от гувернантки и разговаривала с тобой на скалах...
- Да, - сказал Харрод. - Также и по этой причине я вернулся сюда, чтобы рассказать тебе все остальное. Ибо для неё настали чёрные дни, Шеннон, и годы берут своё. Послушай меня.
Наступила тишина; Шеннон, молчаливый и озадаченный, поставил свой кофе на подоконник и откинулся на спинку стула, стряхивая пепел с сигары; Харрод медленно провел руками по впалым вискам:
- Ее родители умерли; ей еще нет двадцати лет; она не в состоянии позаботиться о себе сама; и... она прекрасна. Какие у нее шансы, Шеннон?
Его собеседник хранил молчание.
- Какие шансы? - повторил Харрод. - А когда я скажу тебе, что она излишне доверчива и принимает решения только по велению сердца, ответь мне: какие у нее шансы быть с мужчиной? Ведь ты же знаешь мужчин, и я тоже, Шеннон, я тоже знаю.
- Кто она, Харрод?
- Жертва расторгнутого брака - оставшаяся со своей матерью. Пусть ее родители будут в ответе; они ответственны сейчас, Шеннон. Но их просьба тебя не касается. Что касается тебя, так это ныне живущие. Девочка выросла и стала женщиной, и она ищет здесь работу - здесь, в Нью-Йорке, интересуясь подобной возможностью. Но какие у неё шансы?
- Когда ты узнал об этом? - трезво спросил Шеннон.
- Я узнал это сегодня вечером... все, что касалось ее... сегодня вечером ... за час до того, как я... я встретил тебя. Вот почему я вернулся. Шеннон, слушай меня внимательно, слушай каждое мое слово. Ты помнишь своё мимолетное увлечение этой весной голубоглазой девушкой, с которой ты встречался каждое утро по дороге в город? Помнишь ли ты, что по мере того, как шли дни, мало-помалу она начала бросать на тебя ответный взгляд? - затем твою улыбку? - затем, наконец, твое приветствие? И помнишь ли ты, как однажды, в минуту отчаяния, ты сказал мне, что был близок к влюбленности, что верил в нее, как во все милое и невинное, но что ты не осмелился двигаться дальше, зная свои шансы и зная конец - горькое несчастье в любом случае, неважно, виновен ты или нет...
- Я помню, - хрипло сказал Шеннон. - Но это не... не может быть...
- Это и есть та девушка.
- Не тот ли ребенок, о котором ты мне рассказывал...
- Да.
- Как... когда ты узнал?
- Сегодня вечером. Я знаю даже больше этого, Шеннон. Ты выяснишь это позже. Теперь снова спроси меня, что такого ты можешь сделать.
- Я спрашиваю, - с придыханием сказал Шеннон. - Что мне делать?
Долгое время Харрод молчал, глядя в темное окно, а потом сказал:
- Нам пора идти.
- Ты хочешь уйти?
- Да, мы немного погуляем вместе, как в прежние времена, Шеннон, совсем немного, потому что мне пора возвращаться.
- Куда ты собрался, Харрод?
Но старик уже встал и направился к двери, и Шеннон, взяв шляпу, последовал за ним по сумрачной, освещенной фонарями улице.
На авеню они вышли под белое зыбкое сияние дуговых фонарей, свисавших, как огромные лилии с бронзовых стеблей; местами фасад какого-нибудь отеля вздымался, как утес, его пронизанная окнами стена пульсировала желтым светом, или же белая мраморная груда, холодная и выжженная, расстилала море теней на мерцающем асфальте. Порой зажженные фонари извозчиков всполохами освещали их лица, временами силуэты проносились мимо, словно призраки; но на улице, куда они теперь сворачивали, не было ни фонарей, ни людей, ни звуков, ни какого-либо света, кроме тусклого отблеска молнии на западе.
Дважды Шеннон останавливался, вглядываясь в Харрода, который не делал остановок и не замедлял своего ровного, бесшумного шага, и молодой человек, поколебавшись, снова шел вперед, ускоряя шаг, чтобы догнать своего друга.
- Куда... ты идешь?
- А ты не знаешь?
Краска сошла с лица Шеннона; он заговорил снова, медленно произнося слова пересохшими губами:
- Харрод, зачем... зачем ты пришел на эту улицу сегодня вечером? Что ты знаешь? Откуда ты знаешь? Говорю тебе, я... я не могу вынести этого... этого напряжения...
- Она же это выносит.
- Боже правый!
- Да, Бог милостив, - сказал Харрод, поворачивая к нему свое осунувшееся лицо, когда они остановились. - Ответь мне, Шеннон, куда мы идем?
- К... ней. И ты это знаешь! Харрод! Харрод! Как ты узнал? Я... я сам узнал только за час до встречи с тобой; я не видел ее уже несколько недель - я не осмеливался, потому что всякое доверие к себе умерло. Сегодня в центре города я столкнулся с настоящим крахом и увидел, что по ту сторону завтрашнего дня всему придет конец. В тот момент, в моем сегодняшнем путешествии в ад, как раз в сумерках, мы миновали друг друга, и прежде чем я понял, что натворил, мы оказались плечом к плечу. И почти мгновенно - я не знаю как, - она, казалось, почувствовала гибель, нависшую над нами обоими, потому что на душе у меня было тяжело, Харрод, когда я стоял, оценивая это проклятие улыбающимися глазами, - там, на грани всего. И она поняла, наконец, что я плыву по течению.
Он посмотрел на дом перед ним.
- Я сказал, что приду. Она и не согласилась, и не отказала мне, и не задала ни единого вопроса. Но в ее глазах, Харрод, я увидел то, что можно увидеть в глазах детей, и это ошеломило меня... Что же мне делать?
- Иди к ней и посмотри еще раз, - сказал Харрод. - Именно об этом я и пришел просить тебя. Прощай.
Он повернулся, его темное лицо поникло, и Шеннон последовал за ним на авеню. Там, в белой вспышке электрических ламп, он снова увидел Харрода, каким всегда его знал, - с проблеском улыбки в его усталых глазах, с хорошо очерченным ртом и приподнятыми уголками губ,- и он сказал:
- Все бывает в жизни, Шеннон, и даже больше, чем ты думаешь, гораздо больше. Ты так и не сказал мне, как ее зовут?
- Я этого не знаю.
- Ах, она тебе сама скажет, если спросишь! Скажи ей, что я помню ее там, на морских скалах. Скажи ей, что я искал ее всегда, но только сегодня вечером я узнал то, что она узнает завтра, и ты, Шеннон, тоже узнаешь. Прощай.
- Харрод! Подожди. Не... не уходи...
Он обернулся и посмотрел на молодого человека, сделав при этом свой привычный жест, который был ему так хорошо знаком.
На этом было все, Шеннон вслепую качнулся на каблуках и снова вышел на ту улицу, подняв глаза к высокому освещенному окну, под которым он стоял моментом ранее. Затем он поднялся по ступенькам, на ощупь обыскал вестибюль, отыскивая подсвеченный номер, и коснулся кнопки электрического звонка. Дверь бесшумно распахнулась, он вошел, после чего она закрылась за ним с тихим щелчком.
Он мчался наверх, ступенька за ступенькой, петляя по узким коридорам, потом снова наверх, пока неожиданно она не встала перед ним, наклонившись вперед и сжимая белые руки на перилах.
Оба хранили молчание. Она медленно выпрямилась, расслабив пальцы на полированных перилах. За ее плечами он увидел освещенную лампой комнату, и она обернулась, посмотрела назад на порог и закрыла лицо обеими руками.
- В чем дело?- прошептал он, наклоняясь к ней. - Почему ты дрожишь? Не нужно. Во всем мире не найдется того, чего тебе стоит бояться. Посмотри мне в глаза. Даже ребенок может прочесть их сейчас.
Она оторвала руки от лица и их глаза встретились, и Бог знает, что она прочла в его глазах, а он в ее, потому что она покачнулась, закрыв веки, и стали податливыми руки, и губы, и шея, и волосы.
Позже она заплакала, положив руки ему на плечи, в то время как он опустился на колени рядом с ней, держа его на расстоянии вытянутой руки от своего свежего молодого лица, чтобы распознать в его лице угрозу, которую она когда-то прочла. Но она исчезла - та угроза, которую она читала и смутно осознавала, - и она еще немного поплакала, одной рукой обхватив его голову и прижимая к себе.
- С самого первого... с первого момента, что я увидел тебя, - сказал он вполголоса, отвечая на вопрос, трепещущий на ее губах, - губах божественно милосердных, повторяющих кредо влюбленных и исповедующих веру, к которой, быть может, в конце концов, стремятся все влюбленные души.
- Наида! Наида!- ибо он узнал ее имя и не мог насытиться им, - все, что есть в мире для меня хорошего, находится здесь, объятое моими руками. Во мне недостаточно мужества, чтобы победить в одиночку, но есть человек, который пришел ко мне сегодня вечером и встал на защиту моей падшей души. Как он узнал о грозящей тебе и мне опасности, одному Богу ведомо. Но он пришел, как сама Судьба, и держал передо мной свой щит, и привел меня сюда, и поставил пылающий меч перед твоей дверью - дверью ребенка, которого он любил, - там, на морских скалах десять лет назад. Ты помнишь? Он сказал, что ты вспомнишь. И он не Архангел - это достойный человек, это друг, с которым я, сам того не ведая, сражался этой ночью лицом к лицу. Его зовут Харрод.
- Мое имя! - она выпрямилась и побледнела в его объятиях; он тоже поднялся, безмолвный, сомневающийся, - а затем повернулся к ней, бледный и потрясенный.
Она сказала:
- Он... он последовал за нами в Бар-Харбор. Я была ребенком, я помню. Я спряталась от своей гувернантки и разговаривала с ним на скалах. Потом мы ушли. Я... я потеряла своего отца.
Он уставился на нее, с его напряженных губ готово было сорваться слово, но он не издал ни звука.
- Приведи его ко мне!- прошептала она. - Как он может знать, что я здесь, и оставаться в стороне? Неужели он думает, что я забыла? Неужели он думает, что мне стыдно? Приведи его ко мне!
Она взяла его руки в свои и страстно поцеловала; она обхватила его лицо своими маленькими детскими ручками и заглянула глубоко-глубоко в его глаза:
- О, какое счастье ты принес! Я люблю тебя! Ты тот, с кем мне суждено войти в рай! А теперь приведи его ко мне!
Дрожа, пораженный, ошеломленный в вихре счастья и сомнений, он соскользнул вниз по черной лестнице, нащупывая дорогу. Двери бесшумно распахнулись; он уже почти бежал, когда свернул на авеню. Дорожка из белых огней подобно звездам освещала его путь; одинокая улица вторила его торопливым шагам; и вот он уже поспешно вошел в широкие двери клуба, и когда он поравнялся с портье, тот наклонился вперед, протягивая ему телеграмму. Он взял ее, остановился, тяжело дыша, и спросил своего друга.
- Мистер Харрод?- повторил клерк. - Мистер Харрод не был здесь уже около месяца, сэр.
- Что? Я обедал здесь с мистером Харродом в восемь часов!- рассмеялся он.
- Сэр? Прошу прощения, сэр, но сегодня вы обедали здесь один...
- Пошлите за управляющим!- нетерпеливо прервал его Шеннон, хлопнув по раскрытой ладони желтым конвертом. Вошел управляющий, сопровождаемый дворецким, и на короткий вопрос портье он ответил:
- Мистер Харрод уже шесть недель не появлялся в клубе.
- Но я обедал с мистером Харродом в восемь часов! Уилкинс, разве не ты обслуживал нас?
- Я обслуживал вас, сэр, но вы обедали один... - дворецкий заколебался, сдержанно кашлянул, и управляющий добавил:
- Вы заказали на двоих, сэр.
Что-то во встревоженном лице управляющего заставило Шеннона замолчать; дворецкий отважился сказать:
- Прошу прощения, сэр, но мы... официанты думали, что вы... больны, видя, как вы разговариваете сами с собой и просите чернила, чтобы написать на скатерти, и разбили два стакана, смеясь, как...
Шеннон пошатнулся, переводя мертвенно бледный лик с одного на другого. Затем его ошеломленный взгляд остановился на телеграмме, смятой в руке, и, дрожа с головы до ног, он разгладил ее и вскрыл конверт.
Но содержимое оказалось исключительно деловым; его попросили приехать в Бар-Харбор и идентифицировать бесполезный чек, выписанный по его приказу, и, возможно, оказать помощь в опознании тела утонувшего человека в морге.