Вадим Месяц. Лечение электричеством: Роман из 84 фрагментов Востока и 73 фрагментов Запада. - М.: ТЕРРА, 2002. - 320 с.
http://magazines.russ.ru/ural/2002/2/mesiac.html
http://magazines.russ.ru/ural/2002/3/mec.html
Автор - человек из Сибири, минуя Европу, оказался на американском континенте и сделал попытку создать европейский роман - не то Джойс, не то Маркиз де Сад.
---
"Джойс и Маркиз - скучные. Я вообще мало читаю - в
основном пою песни. Джон Дос Пасос сыграл какую-то роль в весёлой юности.Слава Богу, что сводок с Югославской войны я почти не вставлял. Если бы приятели не
сказали - Джона не заметил бы".
---
Вышел роман-мистификация, и европейское письмо не спасло ни от русских проклятых вопросов, ни от американской наивности. Роман получился американско-русским. Русским - в своей платонической части, американский - в физиологической.
"Проклятые вопросы - наёбка, деление на "восток-запад" - не совсем. В Нью Йорке - женщины, во Фриско - девушки. Очередная пошлость, но так оно и есть. Про Сибирь скажу ещё, что это было трогательно почувствовать себя националным меньшинством. Думаешь: ёкарный бабай, я - русский. Потом думаешь: хохол. Потом - из Сибири я, хлопцы.
Валенок, бля. Это ход, пиар, если хотите. Кстати, ничего не знаю про американскую наивность. Если Вы имеете в виду, что их тоже можно обмануть, то правы".
Заметим, что это деление не соответствует авторскому делению на фрагменты и "запад-восток". Нет в романе-мистификации ничего случайнее и необоснованнее авторского деления, достаточно сказать, что востока в "западной" части романа больше, чем в "восточной", запада нет совсем, фрагменты не совпадают с фрагментами повествования, а страшное название - "Лечение электричеством" - всего лишь авторская шутка: герои лечатся... огнями города. Это, конечно, страшно: сибиряк в огромном американском городе, но не смертельно.
---
"Сибиряк в огромном городе - пятая колонна. Когда они начали
бомбить Косово, я был в Норфолке - и всё спорил с одним татарином из Новой Мексики, говорил-говорил: а сам смотрел в иллюминатор - "я список кораблей прочёл до середины". Хороший город, там я купил несколько книжек Тома
Роббинса. Да, еще рубашка белая у меня была, джинсы, я был нарядный парень.Ещё купил что-то про дзен, но читать не стал.
---
Недельное сочувствие Югославии
Разговоры о войне в насмешку, понарошку, на публику.
"Ваши вчера сбили наш. Самый секретный. Во цирк". Все это перемежается с разговорами об искусстве, неграх, которые "поют и потеют", зачитывается агитлистовка, из которой ясно, что главное, отправляясь воевать, взять с собой "герметичные пакеты с запасными хлопчатобумажными носками, а водка непременно должна быть отечественная. И у тех, кто слушает содержание листовки, складывается представление, что их на пьянку приглашают. Разумеется необходимо, отправляясь на войну, решить имущественные проблемы - написать завещание и заверить его у нотариуса. Цивилизация цинична. В рамках игры зарницы все всерьез - все всерьез как бы собираются идти добровольцами выступать на стороне, с которой воюет страна, их приютившая. И хотя ясно, что никто никуда не пойдет, позиция определена, сомнений нет (ментальность!) Различные мелочи как бы мешают как бы добровольцам:
" - У тебя есть резус-фактор?<...>
Не знаю <...> Надо к врачу сходить, дорого, наверное..."
И законное, на зарницах впитанное: раз ты не знаешь своего резус-фактора, на войну тебя не возьму , читай, в разведку с тобой не пойду. Как известно, для того, чтобы с тобой кто-нибудь согласился пойти в разведку, ты должен соответствовать многому и обладать обширным спектром положительных качеств.
Почему же мы все-таки не идем? "Нам не надо идти на войну, нам надо есть витамины" - обамериканенный вариант сказки "Война грибов" из собраний Афанасьева.
Вадим, неужели все эти разговоры действительно имели место быть?
---
"Конечно, в книжке 90 процентов вранья, документальность заключалась не в верном изложении фактов, а в остраненности какой-то. Для меня образцом был, наверное, "Мой друг Иван Лапшин", где звучат самые неожиданные нелепости иногда на заднем плане, а всю музыку и делают. Некоторые персоны, описанные в книжке, - похожи на своих прототипов. В России я таких людей не встречал.
Поп действительно не умеет читать, например. Вася, будучи неплохим мужиком, может засунуть пустую пивную бутылку в выхлопную трубу чужого автомобиля.
Я не знаю почему. Дикость всё это и к моей культуре мало имеет отношения. Я в то время в одном колледже служил, а соседи были такие вот. Я их полюбил даже в каком-то смысле, хотя и глаз подбивали, ногу один раз попортили - до сих пор болит. Когда Вы говорите о какой-то моей культуре (субкультуре? нарочитом безкультурии?), то по "Электричеству" наверное нельзя судить.
Дай Бог в начале года выйдет книжка рассказов - там совсем другой материал. И роман, за который я сейчас принимаюсь, будет выглядеть совсем по другому.
Кстати, крайне удивлён, что Вы заинтересовались "Электричеством", многие барышни считают это грубым (кстати, я вычистил из книжки почти весь мат - раньше было живее), или называют "черным юмором", хотя там по-моему всё весело и светло. И ещё подумал: если бы в России сидел, на странности русской речи не стал бы обращать такого внимания, там привыкаешь быстро к интонациям и их смыслам, а здесь всё-таки слух режет. И потом: Я же почти переехал в Россию, я там прожил почти год после десятилетнего отсутствия (с кратковременными набегами) и полюбил так называемый русский мир по-новой.
Всерьёз полюбил. А ведь было время полного отторжения. Меня угораздило даже креститься в лютеранской церкви. Ну и что изменилось? Поначалу в Москве мне казалось, что звон церквей - вторжение в личную жизнь. Теперь скучаю. Пост Великий соблюдал - почему бы и нет? Скоро Рождественский пост - это пьяницам полезно. Давайте, такими запсочками разговаривать. У меня сейчас на длинное и вразумительное просто нет времени. Я пришлю что-нибудь новое. Впрочем,
прямо сейчас что-нибудь пришлю.Слушайте, а почему Вам стало интересно чем
я
занимаюсь?"
---
Ага, спасибо. Мне кажется, следовало спросить: Вы по-прежнему фотограф?
Он - фотограф, она - фотомодель, повествование напоминает фотоснимки, где каждый фрагмент - предельно натуралистичное, а от этого искаженное изображение реальности, возможное только в фотографии.
----
"Фотографии я делаю в
чудовищных количествах - мне приятны деревья и обнаженные барышни. Океан,в
основном".
---
Фотография позволяет вглядываться гораздо глубже во внешнее, в то время как внутреннее сокрыто от взора наблюдателя. Объекты фиксации - фотомодель, героиня романа Лизонька (цветное изображение), и бабка Грабора (изображение черно-белое). Такое ощущение, что автор рассматривает семейный фотоальбом и вспоминает. Воспоминания случайны также, как случайно расположение фотоснимков в фотоальбоме: "Вот она кормит уток... Вот она пронзительно вчмокивает устрицу в свой соленый рот... Вот она проводит языком по губам и делает глазки... Вот она пьет из горлышка свой любимый коньяк и тянется губами поделиться...".
А вот беседы случайны по-Достоевскому.
---
"Подслушанные и записанные разговоры, там ведь не Вася говорит, а
Бродский-Генис-Толстая-и т.п. Обрывки фраз, кстати, можно включать в любую разумную беседу - Достоевского полюбил именно за это".
---
К случайным фотоснимкам добавляются случайные предметы: "Он еще раз повертел пачку в руках. Gauloises. Blondes. Filter. Табак серьезно вредит здоровью. 0,9 мг никотина. Сделано во Франции. Все чужое".
Взаимоотношение фотографии и времени непрямое. Фотография схватывает время, но в ее крепких кулачках время деформируется и предстает в виде гипервремени, гиперреальности. Можно было бы и роман назвать гиперобъективным. Но все, что превышает объективность - сверх, гипер - все может быть отнесено уже к категории субъективного.
---
"Сделано во Франции. Всё чужое". Я встретил Попа на Бродвее, где он продавал виды Нью_Йорка (огни "большого города"). Он подарил москвичам всё, что у него
оставалось, отвел в бар и напоил текилой. Книжку я ему подарил - но ведь
он,
бля, не умеет читать по русски.
Про нелинейные диалоги хочу рассказать.
Про объективность хочу рассказать.
Про гипер-субьективность хочу рассказать Вам, Ольга".
---
Рассказывайте, Вадим - я продолжу этот набросок в другом жанре. Я уже знаю - как он будет продолжен.
Но пока продолжим о случайности. Случайны ли эти случайные люди, может быть это лишние люди среди случайных вещей?
Сейчас лишние люди после "Андеграунда, или Героя нашего времени", написанного Маканиным - это самые правильные и прогрессивные люди. Они - настоящее нашей сегодняшней литературы. Если лет 15 тому назад ты не был лишним человеком, то ты лишний - сейчас. И это не только в литературе. Может быть, бытие лишнего человека 15 лет назад было особенно трагичным, а сам лишний человек наиболее обречен. Лишние люди пушкинско-лермонтовских времен имели хоть какую-то социальную опору, лишние люди прошлого десятилетия такой опоры не знали - рушилось вообще все! И на волне этого всеобщего разрушения они вдруг почувствовали себя такими, как все! Они сроднились со своей эпохой и почувствовали себя востребованными - именно поэтому они и состоялись! Ничего не сказано в романе о судьбе героев, но совершенно ясно, что, выйдя из своей личной трагедии, они обрели себя. В этом я вижу смысл заглавия "Лечение электричеством" - сама эпоха вылечила представителей андеграунда.
Они осознали себя случайностью среди случайностей и стали ближе друг другу, отсюда постулируемая современными поклонниками Тимура Кибирова пошловатость современного искусства. Оно стало более интимным, что ли. Это и спасает его, все как в картине Айвазовского "Девятый вал" - шаг в сторону - и ты погиб уже сейчас. А так, стоя на мостике, прижавшись к таким, как ты, в этом стихийном интиме ты выживешь возможно, и даже станешь героем, пусть и нашего времени (с иронией).
Часть 2. Поэзия. "ГРОЗА (РОМАНТИЧЕСКАЯ)"
Поэзия Вадима Месяца также наполнена электричеством - и она фотографический снимок, не совпадающий ни с внешним, ни с внутренним, находящийся на границе между тем и другим. Объектив фотоаппарата не совпадает с нашим собственным глазом, отсюда ощущение остранения. Но мы пытаемся найти какое-то объяснение изображенному, мы фиксируем на нем свой взгляд - и фотографическая реальность в отличие от простой реальности не может отвлечь наш взор, не может спрятаться. Разглядывая фотоснимок необычного, мы можем легко найти какие-то ассоциации и одомашнить это необычное. Фотография одомашнивает все, даже стихийные бедствия, она приручает реальность. Изображение грозы столь же спокойно, как и изображение пролитого молока, мы найдем здесь зрительные аналогии.
Окинув безумные взоры кровавым белком,
Гроза заливала полнеба парным молоком.
И брошенный наискось ливнем соломенный крик
В глухой немоте проходил переплетами книг.
Молния предстает в образе стрел, львов и полотеров - опасность ее в результате подобных метаморфоз сведена на нет.
В прыжке оттолкнувшись ногою с живой тетивы,
По каменным стенам метались прозрачные львы.
И свет, на мгновенье скользнув по высоким углам,
Стремился шальным полотером по голым полам.
Фотограф улыбки человеческие может классифицировать по сказанным во время той или иной улыбки словам. Есть улыбка слова "сейчас" - это полуулыбка - она соответствует полночи, и полукругу.
Но полночь была неподвижна отвесом храмин,
Вставая в душе серединою всех середин,
Подобная тихой улыбке на слове "сейчас"
И миру всему, вполукруг обступившему нас.
Фотограф умеет уловить соответствие жеста и человеческой души. Есть соответствие жеста простору - широкий жест. Есть соответствие жеста предметам, ощущениям, состояниям души.
Я что-то рассказывал, будто предчувствуя труд
Брожения, перерождения новых минут,
Сгорающих, как города, чтобы каждый твой жест
Стал равен простору испуганной жизни окрест:
Размытым дорогам, лепечущим в ливне лесам,
Поваленным наземь деревьям, усталым глазам,
Свечам, черным книгам, раскрытым на главном стихе,
И всем, кто сегодняшней ночью проснулся в грехе.
Соответствие молнии и фотовспышки разъясняет смысл стихотворения: все, что успевает запечатлеть художник - это отточия, чистое различие. Мы живем в мире, исполненном электричества. Оно дает нам возможность познать мир, запечатлеть его в нашей памяти.
И гром рассыпался над нами как сказочный ком,
Бескрайнею снежной лавиной, горячим песком.
И хищный затвор фотовспышки внутри темноты
Работал и метил отточием наши черты.
И ты поднималась, смиряя тускнеющий блеск,
И шла, превращая шелка в электрический треск,
И, словно от давней тщеты отряхая ладонь,
Спокойно бросала лягушечью кожу в огонь.
Вот оно - лечение электричеством. Это лечение фотовспышками, освечивающими контуры предметов, обостряющими сознание и дающими возможность увидеть реальность, которая не сможет уже скрыться от нашего взора.
А вот исполненное фотографической точности и фотографической философии стихотворение, посвященное родителям. Предмет рассмотрения - собственные впечатления и воспоминания, утратившие свою живость и ставшие гербарием, фотоснимком. И то и другое роняется как бы случайно и, несомненно, будет затоптано и рассеяно. Здесь присутствует самоидентификация автора с фотоснимком - он себя уже воспринимает как свое собственное изображение:
Окруженные грозами и горами,
Мы войдем в приусадебный планетарий.
Со страниц разлетится живой гербарий,
Смешается с расколотыми мирами.
В кои веки мы вместе. Неотличимы
Чужими в молчании голосами.
Так пустой и зовущий огонь лучины
Спорит с солнечными часами.
Мне достаточно одного желанья,
Через восемь лет на вас обернувшись.
Осторожного оживанья,
В телефонной трубке проснувшись.
Когда молнии шаркают, словно спицы,
По кремнистым вершинам далеких горок.
И на луне никому не спится
От скрипящих людских каморок.
Окруженные грозами и горами,
Мы уходим к уюту родного дома
Черно-белым портретом в семейной раме,
Как в глубины прозрачного водоема.
Забывая далеких и объяснимых,
Обладая лишь одним талантом -
Возвратиться на землю, как фотоснимок,
Обронённый рассеянным экскурсантом.
Примечание:
Вадим Месяц
Род. в г. Томск. Сын академика Г.А.Месяца (род. в 1936). Окончил Томский ун-т. Кандидат физико-мат. наук. С 1993 живет в США; координатор русско-американской программы при Стивенс-колледже (Хобокен).
Дебютировал подборкой стихов в "ЛГ". - 27.01.1993 (предисловие А.Фридмана и письмо И.Бродского А.Фридману). Автор кн. стихов; Календарь вспоминальщика. М., "Сов. писатель"; Выход к морю; Час приземления птиц. М., "Наука/Интерпериодика", 2000. Печатает также прозу: Ветер с конфетной фабрики. Повесть. Былина. 1993; Когда нам станет весело и светло. Рассказы. Стихи публикуются в "ЛГ", в ж-лах "Урал" (1996, Љ 10; 2000, Љ 10), "Знамя".
Первая премия англоязычного ж-ла "Новые голоса в поэзии и прозе" (США).