Мир как воля, но не представление, а судьба. Для одних "холодный сон могилы", для других "чтоб ... голос пел" - и быть там, откуда видна голубой земля. Если до того у Лермонтова между волей и судьбой всегда побеждала судьба: Калашников побил Кирибеевича как извечное "покоримся воле Божьей" побеждает пару допотопных и первобытных Желание и Самоволие (хотя потом закон Ивана Третьего не дал своевольничать Ивану Четвертому), а Вулича своеволие зарезало как свинью (и все это на роду написано), то в элегии "Выхожу один я на дорогу" все соединились в единстве мирового космоса и сне земли, победили пушкинские покой и воля.
Здесь Лермонтов замкнул заданный Сумароковым нравственный круг: "Не терпи, о боже, власти беззаконных ты людей" с волей человека, сравнявшегося с божеством - и полюса, означенные Карамзиным: "Жизнь! Ты море и волненье! Смерть! Ты пристань и покой".
"Забыться и заснуть" у Лермонтова не равносильно смерти, потому что там, где есть пушкинский дуб и сладкий голос матери - жизнь.