Жажда славы - оборотная сторона стремления к бессмертию. Первый человек, впервые сталкивающийся с другим человеком, уже полагает себя самодостаточным и весьма значительным, причем не в какой-то отдельный момент, а всегда, априори и посмертно. Ясно, что эта значимость иллюзорна, и кроме его самого этого никто не видит и после его смерти об этом вообще не будет знать никто. Значит, чтобы все увидели его превосходство, он должен навязать это представление о значимости другим. А еще лучше, он должен преобразовать этот мир в такой, который его бы признал, который бы даже после его смерти помнил об этой значимости и воздавал ей должное.
Он быстро понимает, что второй путь - преобразование мира, куда более перспективный, чем если постоянно навязывать себя другим, ведь навязывать что-либо без кровопролития невозможно. Только что толку от того, что ты убьешь всех своих врагов? Бессмертия невозможно добиться, убив тех, кто может это твое бессмертие хоть как-то подтвердить.
Или заставишь их пойти к тебе в рабство? Они тебя признают, но поскольку тебя признали люди побежденные, ничтожные, то кто ты сам, как не ничтожество? Да, ты рисковал жизнью, а они не захотели рисковать, струсили, сдались, в них нет человеческого достоинства. В тебе есть, они это признали, но доволен ли ты признанием трусливых людей? А главное, обрел ли ты себе это признание навек? Не будут ли рабы твои после твоей смерти смеяться и глумиться над тобой? Ведь их покорность тебе держится на твоей силе, такой недолговечной.
Нет, разумеется, тебе нужно признание равных, ты не удовлетворен признанием рабов. Но на поле битвы равные просто уничтожат друг друга, что противоречит не только идее бессмертия, но и самой жизни.
А вот преобразовывать мир - совсем другое дело. Твое желание иметь значимость для других может не обязательно сопровождаться кровопролитием и завоеванием рабов (то есть ограничением свободы), но может реализовывать себя в чем-то противоположном ограничению свободы - в искусстве или спорте. В спорте идет борьба понарошку - это уже почти искусство. Здесь есть одно-единственное ограничение - не убивать соперника, но зато сколько простора для освобождения своего Желания! За одно желательное самому себе (ведь что толку убивать) ограничение человек соревнующийся обретает свободу быть признанным столько раз, сколько он будет в силах.
Другое дело, что сил не так много, человек быстро стареет и утрачивает способность к соревнованию, к тому же в спорт - это замедленное самоубийство. Оно подтачивает силы человека, уродует его. Удовлетворит ли это медленное самоубийство желающего действительного, вечного признания человека? Нет, он не согласен, что какие-то объективные факторы так жестоко ограничивают его свободу самовыражения.
Искусство позволяет тебе доказывать свое превосходство постоянно, в течение всей своей жизни и даже после нее. Тут идет снятие проблемы возраста и времени как такового, что освобождает еще более и поэтому дает практически неограниченные возможности самоутверждения.
Искусство преобразует мир, в котором ты живешь, и в этом, преобразованном тобой мире главный - ты. Ты уже "духовный работник". Цель твоей борьбы не убийство (даже понарошку, как в спорте), а победа. Как говорил Аристотель, "прекрасное - это предмет, который приносит безвредную радость".
Но здесь возникает одна проблема, очень серьезная: если ты превзошел в искусстве всех, то можешь ли ты быть удовлетворен их признанием? Для кого ты его творил? Для ничтожных людей или может быть... для Бога? Тебе нужна религия. Не система ограничений, как это полагают о религии материалисты, а проекция собственного Желания в бесконечность. И тогда формула "Если бога нет - все позволено" преобразуется в другую, ей противоположную: "если все позволено, Бог - есть". Стремление к собственному бессмертию и абсолютному признанию создает через искусство его подлинного ценителя - Бога.