Аннотация: Саша пытается понять, что произошло, и найти выход.
2
Можете мне не верить, но больше всего я удивился даже не тому, что попал на этот берег. И уж точно не самому берегу, - он выглядел хоть и непривычно, но все же по-земному.
Самым странным было то, что я очутился тут один.
Я вдруг понял, что никогда в жизни не был нигде -- тем более в незнакомом месте -- сам по себе. Всюду -- с мамой. Ну или с классом. С приятелями. Даже вчера вечером -- с бабушкой. Но не сам.
Нет, я, конечно, часто бывал один дома -- с тех пор, как пошел в первый класс. И по улице, понятно, не за ручку с мамой ходил. Мамины подруги даже удивлялись моей "самостоятельности" - еще бы, я и ужин мог себе соорудить... Но что это за самостоятельность? - был-то я дома, где все знакомо, все на своем месте. Да и разве это "один", когда под рукой комп и мобилка? Щелк -- и ты уже в Сети, болтаешь с кем-нибудь. Тоже мне, одиночество.
Я даже в лагере никогда не был -- все из-за здоровья. Если заграницы не считать, вообще никуда не уезжал из дома. Вот только вчера... Но и то не один -- поезд полон был народу.
Потому, наверное, я так и восторгался утром, гуляя по парку. Впервые почувствовал себя на свободе... Ни звонить никому не хотелось, ни видеть никого...
И что свобода -- вот она!
Первым делом я, конечно, полез в телефон. Можете сами догадаться, была ли тут сеть. Я все-таки попытался набрать мамин номер, потом бабушкин. Ответом мне была не просто тишина, а что-то глубокое, космическое, вечное -- будто я пытался дозвониться на Землю откуда-нибудь с планеты Пандоры, сквозь миллиарды ледяных километров.
...А вдруг и впрямь другая планета? Бывают же разные межпространственные туннели -- раз и там? Может, и этот интернат не такой простой? Бабушка говорила, что их летом вывозят на море - а если вот на это самое море?..
...А вдруг это прошлое? Очень-очень далекое, какой-нибудь юрский период? Поэтому и лес такой мрачный -- одни хвойные деревья, и еще папоротники. Тогда были одни папоротники. Вот сейчас захрустят ветки, и из лесу выйдет... Ну такой, зеленый, чешуйчатый... Видели, наверное...
Совсемодин. Чего только в голову не полезет! Почему-то придуманного тиранозавра я испугался больше, чем того, что случилось со мной в реальности. Помотал головой, так чтобы она чуть-чуть закружилась, и начал считать желтые и красные шарики, сразу начавшие скакать перед закрытыми глазами. Так и прогнал наваждение.
Я поднялся, побрел зачем-то вдоль берега. Наверное, был отлив, и волны чуть отступали, обнажая все такой же скучный серый песок. Конечно же, никаких следов мне не встретилось. По правде, не попадалось вообще ничего, даже никаких камушков, палочек, ракушек. Будто было это море неживым, - так, соленым бульоном, а не морем. Будто не только людей тут не было -- но и вообще никого живого.
Странное дело -- но именно то, что я был тут один, почему-то удерживало меня от того, чтобы просто сесть на песок и зареветь от отчаяния. Окажись я здесь, ну, с кем-нибудь из класса, да хоть с тем же Данькой -- я бы или с кулаками на него полез: "куда, гад, меня затащил!" - или стал бы плакать и причитать: "Данечка, выведи меня отсюда!" Я даже плюнул со злости -- так противно было себе просто это представить. А ведь так бы и было. Потому что я нигде, никогда не был сам, и ждал бы, что меня сейчас отсюда выведут. Ага, вон под тем камнем ключ от третьего уровня, а в запасе еще три жизни... Да, Данька и в игры играл лучше меня.
А когда некого просить и некого винить (ну, я сам себя пару раз хлопнул так ощутимо по щеке -- а вдруг все-таки сон? Ничего, конечно, вокруг не изменилось, только в ушах чуть-чуть зазвенело) -- как-то, знаете, проще. Никакой тебе психологии. Да-да, я смотрел фильм "Повелитель мух". Вернее, нам психолог в школе показывал. Как нехорошо быть жестокими, как важно быть терпимыми друг к другу... Смешно...
И еще одна мысль промелькнула -- я не успел ее как следует поймать и обдумать, но была она совсем неуместной и потому радостной. Мысль была о том, что всенезря. Ну, пожары не зря, и не зря бабушка с ее письмом, и парк, и что я именно сейчас сюда попал, и что именноя. Ну, что все в мире взаимосвязано, и все делается для того, чтобы именносомной-- не с кем-нибудь -- что-то произошло. Вот двенадцать лет не происходило, а теперь произошло. И уж конечно не для того, чтобы я тут маму звал и плакал, сидя на песочке.
Наверное, каждому когда-нибудь кажется, что весь мир придуман только для него. На меня почему-то такое накатывало, когда я смотрел на ночную Москву. У нас из окна Останкинская башня видна, в темноте она светится -- ну, видели, наверное. И огни, все разноцветные. На крышах высоток -- красные, чтобы самолет не сбился с дороги. В новых домах -- белые, яркие. В пятиэтажках у нас во дворе -- желтые, уютные. Еще машины, то красным моргнут, то синим... И понятно, что за каждым из этих окон -- люди, совсем мне неизвестные, ничего обо мне не знающие... А я думал не о них, а о том, что весь город зажег огни -- для меня только. Чтобы я смотрел, как они дрожат чуть-чуть на ветру, чтобы бежали такие мурашки -- как всегда, когда думаешь о чем-то волнующем и хорошем...
И вот что-тослучилось. Такое, о чем не пишут в твиттер. И -- именно со мной.
Наверное, если бы я очутился где-нибудь среди ночи, в трескучий мороз, надолго бы мне этой глупой гордости не хватило. Но здесь -- как и у нас -- тоже было лето. И утро.
Я посмотрел на часы. То есть, на телефон. Удобно все-таки -- заменяет собой кучу предметов... Секунды мелькали, как ни в чем ни бывало. Прошел неполный час с тех пор, как я отправил маме смс -- еще из бабушкиного дворика. Всего-навсего! Если время здесь такое же, то до ночи еще далеко...
...Заменил столько предметов -- но вот не спички и само собой не еду. Попробуй закажи себе пиццу сюда, на Пандору (я про себя обозвал этот странный мир Пандорой -- ничуть не похоже -- но вот бывает так, прилипнет кличка, и все тут)...
А как костер развести тогда?
А что, если тут вообще ничего живого нет? Хотя в лесу-то всегда найдется...
А когда в жизни я был в лесу один? И сумею ли я хоть что-то съедобное там найти? Или шишки придется жевать, как тот летчик? Ну, которому ноги отрезали, забыл фамилию...
Ведь ни ножа с собой. Ни спичек. Ни еды, кроме малины, которую я рассыпал на песке. Даже воды и той нет. Ни одежды, кроме той, что на мне.
Да что там перечислять. Ягоды. Телефон. Ключ. Кроссовки. Футболка. Шорты. Трусы.
Ну и я сам.
Ни фига ж себе транспортировочка!
Я отгонял от себя разные нехорошие вопросы, отгонял, - а они все лезли и лезли, цепкие, скользкие, противные, будто сжимали вокруг меня кольцо, в котором становилось все холоднее и холоднее.
Я несколько раз шумно выдохнул, глубоко вдохнул. Воздух был теплым и сладким и чуть-чуть пах какой-то пряностью, как в кофейне, корицей, что ли. В груди вроде чуть-чуть оттаяло.
Самое главное было не начать бояться этого. Потому что если начать бояться -- то этоточно начнется. А чтобы не бояться -- надо забыть, что баллончика с собой нет. А чтобы забыть -- надо думать о чем-то другом. И я попытался подумать.
Мама, изучая мой дневник, говорила, бывало: "Знаешь два самых главных русских вопроса?" - ну, сначала я не знал, конечно, а потом уже выучил.И если вариантов ответа на "кто виноват?" было множество, то на "что делать?" - только один. Исправлять поскорее, вот что делать.
Если разобраться, то первый вопрос даже и не важен. Ну какая разница, кто виноват, если ясно, что надо делать. А делать мне оставалось одно -- еще раз внимательно приглядеться к этой Пандоре, пока не пошел дождь, не налетела буря, не спустилась ночь, пока я не захотел есть, пить и спать и не так больно было идти (а идти было довольно больно -- кровь кое-как остановилась, но царапина на ноге оказалась, похоже, довольно глубокой и противно ныла).
Справа от меня было море. Такое же серое, ленивое, почти неживое -- и безжалостное.
Слева -- за узкой полосой высокой травы и кустов -- вздымался лес. Он казался еще более неприступным и прочным, чем море. Будто деревьям его, на первый взгляд обычным (разве что слишком высоким и ветвистым) елкам и соснам -- многие тысячи лет.
Зачарованный лес -- подумал почему-то я. В нем мне точно ничего не светит. Идти туда можно будет, только отчаявшись.
Я все-таки присмотрелся еще, прислушался: вдруг где-то стучит топор, вдруг веет дымом? Но лес был глух, темен и закрыт.
Прямо передо мной тянулась полоска мокрого песка, по которой я и брел -- просто чтобы не стоять на месте. Тянулась и тянулась -- до самого горизонта.
...Если б его еще было видно, этот горизонт...
Просто -- терялась в тумане, далеко впереди. И не обещала ничего нового.
Оставалась четвертая сторона. Та, что у меня за спиною.
Я обернулся. На песке отпечатались мои следы, они медленно набухали водой. Все та же полоска песка, берег осторожно закругляется...
--
Йес! - крикнул я и крепко сжал правую ладонь в кулак. Как всегда, когда что-то удавалось. Глупо, конечно. Я же не сам придумал, что песчаный "пляж" с этой стороны обрывался -- метрах в пятистах от того места, где я стоял -- и берег перегораживала огромная (нереально огромная!) каменная скала, сползавшая прямо в море.
--
И как я мог ее не заметить, осматриваясь на Пандоре в первый раз? Может быть, туман с тех пор чуть рассеялся, и контуры скалы проступили сквозь его пелену (они и сейчас были чуть размытыми, нечеткими, почти дрожащими). А может, я просто не смотрел в ту сторону, прикованный взглядом к лесу и морю? Какая разница! Я повернулся и едва не вприпрыжку пустился по берегу к скале.
--
Почему я так обрадовался ей? Да просто потому, что она не была похожа на все остальное в этом мире. Нарушала это дурацкое однообразие. Казалась живой посреди мертвого царства. Больше просто не за что было ухватиться.
--
По правде, это была не совсем скала. Скала -- это что-то острое, гордое. Здесь же на берегу лежал обычный полукруглый камень. Валун. Только очень-очень большой. Одним своим полукружьем он уходил под воду, другое терялось где-то далеко за лесом -- отсюда было не разглядеть. Сама "шапка", плоская вершина, высотой, наверное, с семиэтажный дом , угадывалась глубоко в лесу, в окружении особенно могучих -- и особенно темных -- деревьев. А мне путь преграждал каменный склон -- довольно крутой, чтобы поломать голову над тем, как на него половчее забраться, и довольно пологий, чтобы, попав на него, долезть до вершины без риска эту голову сломать.
А за склоном берег терялся, и моря не было видно. Только серое небо. Мне подумалось даже, что этот камень -- пограничный. Поставлен на границе этого мира, и за ним ничего нет.
Я бежал к скале, не останавливаясь. Почему-то считается, что бегать по песку тяжело. Но ноги сами несли меня, я даже не запыхался. И едва не врезался в камень на полной скорости.
Валун был желтовато-серым и, видимо, очень старым. Весь испещренный мелкой сетью "тропинок" из мха. Такого же мокрого и мягкого, как у нас...
Скала поднималась здесь под довольно крутым углом, и сначала я не знал, как к ней подступиться. Но потом, присмотревшись, заметил, что это совсем не так сложно. Дожди и ветры обточили поверхность скалы. Было в ней множество маленьких уступчиков -- пригодных только для того, чтобы упереться ногой -- но и глубокие ниши, почти плоские площадочки, на которых можно было растянуться в полный рост... Одним словом -- лезть вверх было удобно. И я лез. Моей целью было почти плоское плато, возвышавшееся метрах в десяти над морем. Оттуда открывался путь по склону прямо на вершину скалы.
Десять метров -- это чуть повыше лестницы в старом нашем дворе, на которую я залезал еще первоклашкой. Да и внизу была не пропасть -- даже если бы я вдруг сорвался, всего лишь проехался бы по склону вниз, до следующей площадки. Даже такому альпинисту, как я, здесь ничто не грозило.
Пару раз сердце все же тревожно ухнуло -- в первый раз, когда нога вдруг скользнула по мху, и я чуть не загремел от неожиданности, во второй -- когда каменный "козырек", за который я ухватился рукой, обломился и остался прямо у меня в ладони, а сам я не удержался и упал на четвереньки. Пришлось в прямом смысле слова ползти в обход. Наконец, перепачкав руки и ноги, зато ничего не расшибив, я вылез на плато.
Здесь, наверное, когда-то гнездились птицы. Все оно было в белых пятнах -- ну, понятно от чего -- и засыпано мелкими перьями. Даже неудобно как-то стало -- будто в чужую квартиру влез... Впрочем, особо под ноги я не смотрел. Мне было интересно, что же там -- по другую сторону скалы?
Пока я лез, туман внезапно рпять сгустился, и впереди я видел только край скалы, на которой стоял -- но уже не то, что было за ней. Раздосадованный, я решил подойти поближе к противоположному краю, - вдруг что-нибудь да откроется, не может же быть, что и вправду дальше земли нет... Сделал два шага, под ногой что-то хрустнуло (неужели яйцо?). Шагнул еще раз.