Молчаньем истерзанных струн триста лет нам звенит гранит

 

Чеpный Пес Петеpбуpг, время сжалось луною,

И твой старый хозяин сыграл на трубе.

Вы молчите вдвоем, вспоминая иное

Расположение волн на Неве.

 

Ю. Ю. Шевчук

 

 

Болдинский ветер

 

***

 

 

 

Расстроеный рояль, в пальцы вросли кольца,

Пепел вальсов, ворох чертежей дворцов.

На стенах черным знаки солнца

Да шорох хриплых голосов чтецов.

Они не знают новых эпопей,

Они читают только эпиграммы.

Они - в тени динистии царей.

Я - дикорацией мольеровской затертой драмы.

Весенний верный дождь - как ксилофоном,

Прогинившим зановесом век на Цербера усталый взгляд.

И ветер старым фельетоном,

И листьев прошлой осени парад.

 

***

 

Болдинский ветер принес плач Сальери.

Строфы листвой оседают на стол.

Век старой петлей повис в Англитере.

У меня за спиной подожгли частокол.

Плеск ржавой Невы - старушечьим стоном.

Дыханье коней, перекрашенных в медь.

А слово в устах - отсыревшим патроном.

Поэты боятся на берег смотреть.

Им не интересен ваятель-гранит,

Они поджигают поэмы "Двенадцать",

Ворчат, что огонь их не жаром горит.

...И я ухожу в ночь Семеновским плацем.

 

...на руки перекрестки...

 

***

 

Театр гореть начинает с кулис.

 

Доски крестом - подмостки.

Дым слепит очи актрис. -

Им тоже - на руки перекрестки.

Им тоже - пламя жар,

И им в уста - Шекспира строки,

Как умирающему - дар,

Как ветхим временам - пророки.

Перед глазами - пустой зал.

В бокалах - бутафорское вино.

Актеры продолжают бал

Под звук нагроможденья нот.

Слова последних строф им в горле комом:

Пожар - нагроможденье мизансцен,

Но в ноту монолог последний - стоном

О камень театральных сцен.

 

***

 

Черный пес Петербург - ночь стоит у причала.

Скоро в путь, я не в силах судьбу отыграть.

В этой темной воде отражение начала

Вижу я, и как он не хочу умирать.

 

Ю. Ю. Шевчук

 

 

Лицедей выпьет чашу до дна,

Изъест черты лица его грим.

Ему равна лишь петербургская стена,

У подножья которой варварский Рим.

Ржаньем медных коней

Ветер-дым над Невой.

Камни царских костей...

Шут, ты песен не пой,

Слушай шорох времен

Да плач вешней воды.

Видел суть похорон!

И как рвутся кнуты!

Знай, что нет площадей,

Где был ты весь живой.

Знай, убитых царей

Стережет не конвой.

Слышишь, воды в Неве

Снова шепчут стихи,

Снова их не поймет

Старый верный гранит,

Снова будет прохожим

Хрипеть про грехи.

Но вдруг вновь кто-то скажет,

Что рана-Нева третий день не болит.

 

...я надышался жаром

 

***

 

I

 

 

Расскажи мне, старик, про бунт,

Расскажи, как Нева стоит,

Как молчаньем истерзанных струн

Триста лет - нам звенит гранит.

Триста лет слышим кашель и хрип,

Триста лет ветер флаги нам рвет.

Триста лет... не бинтуй - болит.

Триста лет мы уходим под лед

Вечной Ладоги, в омут времен.

Причитаньем - весной вода.

Кто-то крикнет: гранит - не звон.

Кто-то шепчет: судья нам - стена.

 

II

 

 

Ржавых струн из гнилых петлиц

Звон, как дым, по земле пошел,

Лезет в души смиренных страниц

Да ложится пером на стол.

Триста лет нам чернила - вода.

Триста лет на столах костры.

Триста лет нам судья - стена.

И эпиграфом - горсть золы.

 

***

 

Шекспировым сонетом окрик лицедею.

 

Монументом в спину дышит верный век.

Ворохом полотен "Гибели Помпеи"

Врос в архитектуру новый человек.

Рукописи хрипом шепчут "Илиаду".

Выдыхаю дым я, словно белый стих.

Кто напишет сноски к дантевскому "Аду"?

Кто посмеет Гете вновь переплести?

...Медный царь не видел ворох постаментов,

Он не слышал стоны верных площадей,

Не бросал в огонь прах черно-белой ленты.

Вновь надел сонеты старый лицедей.

 

***

 

Не зажигай свечей - я надышался жаром,

 

Мне выжгли душу лучин глаза.

Но ночь напоит вековым отваром,

И пылью станет времени слеза.

И цепи будут хрипеть о славе,

И ветер будет молчать на дне

Седой Невы о римском праве,

И отдан будет на суд струне.

Поэт восстанет забытой одой,

Прожжет лучиной свою судьбу,

И погребен будет дождливой погодой.

Его тело выдадут времени суду.