Приснился снова страшный сон:
«Припорошенный снегом тракт,
От бора медленный подъем
И неба розовый  закат.

Да пятна крови на снегу,
Клочки из мяса на виду…
Пошевелиться не могу…
И я отчаянно кричу!»

Но дело было все ж не так.
Лет семьдесят тому назад
Моя сестренка заболела;
Хрипела, кашляла, ревела.

Ей было где-то года два
И нужен мед был. Вот беда!
Я после смены, вечерком,
Отправился к друзьям пешком.

А троицкий старинный тракт
Шел через бор, к реке внакат,
Через широкий ровный дол,
Затем, к Увельке на бугор.

Я бор прошел, а на бугре,
(Почудилося видно мне)
Там человек большой стоял
И несколько овечек гнал.

Уже стемнело, я шагал…
Вдруг резко голову поднял,
А предо мною вряд стоят
Собак пять штук. Да так глядят!

Мохнатые и морды долги.
Я сразу понял – это волки!
Нельзя им спину показать,
Придется пятиться назад.

До бора может дотяну,
А там залезу на сосну.
Но пятясь, шанс есть кувыркнуться.
Спиной не лучше ль повернуться.

Спешу вперед с частым оглядом,
А волки вот они, тут рядом!
Шагах лишь где-то в тридцати
И ноги не хотят идти!

От страха банку в них швырнул.
Волк прыгнул, вытянулся и толкнул.
В канаве банка. Хоть кричи…
Вдруг вижу – на горе лучи.

Машина! Я рванул навстречу.
Волки врозь! «Боялись покалечу.»
Шофер с завода что-то вез.
Я под ноги к нему полез.

Он выскочил. В волков стрелял,
Но, к сожаленью, не попал.
Меня ж ужасно отругал:
«Не мчал б навстречу, постоял!»

А дома маме я сказал:
«Темно. Машину повстречал.
Я лучше завтра днем пойду,
До смены, меда принесу…»

С утра в селе и шум и толки.
В соседях разорвали волки,
Как подведя под все венец,
Бычка и сразу двух овец.

Увидев эти клочья мяса
Я понял: Ведь могли сожрать!
И сонный принялся орать.
Ко мне метнулась сразу мать…

Пришлось всю правду рассказать.

А мед Веруське не помог.
Жесток неумолимый рок.
Судьба видно такая,
Осталась девочка глухая.