1.

- "By the rivers of Babylon..." - после продолжительного басовитого мычания оглушительно пропел из динамика низкий женский голос и заполнил собой все.

Зеленый микроавтобус, подпрыгивая на ухабах и проваливаясь в рытвины, мчался на максимально возможной скорости по проселочной дороге. В салоне не ритмично раскачивались из стороны в сторону и подпрыгивали на жестких боковых сиденьях пассажиры-геодезисты. Сваленные в центре на пол топоры, рюкзаки и штативы подпрыгивали вместе с ними.

Встряска взбадривает. В прямом смысле этого слова. Академик Мигулин утверждал, что при встряске организм очищается от шлаков, и, быть может, именно поэтому настроение у геодезистов было веселое. До хрипоты перекрикивая орущее радио - водитель, отгороженный от них стеклом, любил, чтобы музыка в салоне была погромче - геодезисты, перебивая друг друга, постоянно острили, рассказывали анекдоты и занятные случаи, каламбурили. Взрывы хохота просачивались в кабину, вызывая улыбку у старшего группы, тоже любителя пошутить, а водитель не понимал: как три человека, общающиеся между собой круглые сутки на протяжении вот уже почти месяца, могут постоянно находить себе повод для веселья? Тем более что повода и быть не должно. Работа движется еле-еле, расценок своих новых они не знают, деньги на исходе. За себя-то он спокоен: у него твердый оклад, командировочные обещают - в общем, он без зарплаты не останется. А они? За эти три недели они бы уже успели два проекта сделать, отчитаться за них и получить деньги. И он, водитель, получил бы за переработку свои пять процентов. А так - и они ничего не заработали, и он задарма тут с ними горбатится. Спрашивается: чему же они сейчас рады? Они же сдельщики: месяц проторчишь, а получишь - шишь!

Водитель резко крутанул руль вправо-влево, объезжая небольшую лужицу. От энергичного движения опять заныла спина. Кажется, простудил, когда выметал грязь из салона. С мокрой спиной внаклонку на ветерке - вот и продуло. Они вечно в грязных сапогах норовят в машину сесть. Сколько ни ругайся, им все трын-трава: Ты бы, Юра, еще ковры здесь постелил. Машина-то пока новая - ее беречь надо. Что же их веселит? Не иначе, как над ним смеются. Еще десять минут назад они выбрели из леса, промокшие насквозь под ноябрьским моросящим дождем, пальцы не гнутся, едва смогли глину с сапог очистить. Мама сказать не могут - губы синие, задубели. Молча уселись в холодную машину (черт, он забывает печку наладить уже третий день) и через несколько минут - гогочут! Что за народ такой?

Водитель покосился на сидящего в пассажирском кресле старшего группы. Старшим был очень молодой и симпатичный киргиз. Выполнение работ целиком зависит от него. Ну, конечно, и от водителя тоже. Если без одного, даже, без двух рабочих задание можно выполнить - трудно, долго, но можно, то без старшего все остановится - это понятно. Без водителя и машины, конечно, тоже никуда, но всегда можно из конторы вызвать другую, и работа пойдет, а вот без этого... А он распоряжается не только работой, но и командировочным бытом всей бригады, подотчетными деньгами, делит зарплату. Уж как Юра ему ни доказывал, что пять процентов за переработку мало - тот ни в какую: и этого тебе много. Он вот баранку крутит с утра до вечера, а частенько и ночью, когда все дрыхнут, или в карты играют, или книжки читают. Можно подумать, что он здесь последний человек, и от него ничего не зависит.

- Юра, здесь надо повернуть направо, должны выехать к Междуреченску. Не ездить же пятьдесят километров в объезд.

- Как скажешь, Мирбек. Направо так направо. Только мне кажется, что своротка подальше будет.

- Тебе кажется, а я точно знаю. Я же по карте смотрю, - Мирбек для убедительности потряс упакованной в пластиковую папку картой.

- Ну-ну, увидишь, когда через пять километров в лес упремся, и придется возвращаться, - Юра заложил крутой поворот и съехал с накатанного проселка на еле заметную полевую дорогу.

После того, как геодезисты, взболтанные в салоне торможением и виражем, немного угомонились, стекло, отгораживающее кабину от салона, отодвинулось, и с риском стукнуться подбородком об острый край перегородки в проеме показалась наглая бородатая рожа одного из них.

- Куда едем? - спросила рожа.

- В Междуреченск, - коротко ответил Мирбек.

- Почему так называется? - поинтересовалась рожа.

- Почему-почему... Потому, что между двух рек находится, - излишнее, на его взгляд, любопытство Мирбека раздражало.

- Тигр и Евфрат? - задала очередной вопрос рожа.

- Да! - крикнул Мирбек и рукой вдавил голову назад в салон.

- Ребята, мы едем в Вавилон! - донесся из него восторженный вопль. - К истокам зарождения цивилизации!

- На твою историческую родину, - недовольно пробурчал Юрий и медленно повел Уазик по огромной луже.

2.

- О, Вавилон! - юродствовал в салоне бородатый. - Как я давно мечтал тебя увидеть!

- Ага. Крепостные стены, покрытые голубой глазурью, - в тон ему подхватил второй рабочий, смуглый, с длинными черными волосами, забранными под бандану, и мечтательно закатил глаза.

- Подняться на этот... - пощелкал пальцами, вспоминая, третий, самый молодой в группе, русоволосый парень. - М-м... как его, сука... зиккурат.

- А висячие груд'и, то есть, сады Семирамиды? - приставал к ним с расспросами бородатый. - Разве вы не хотите их увидеть? Это же одно из чудес света!

- Хотим! - единогласно подтвердили геодезисты. - Только их давно разрушили.

- Их можно восстановить. Чтобы полюбоваться.

- Нет-нет, восстанавливать ничего не будем - историю вспять не повернуть. Можно будет искупаться, сначала в Тигре, потом в Евфрате.

- Или наоборот, сначала в Евфрате, а потом в Тигре? Тигр - священная река - смоем евфратскую грязь, а заодно и грехи, - как обычно, противоречил бородатый. - Будем сильными и мудрыми, как Навуходоносор.

- А что, Навуходоносор был сильным и мудрым? - спросил молодой, Лешка.

- Конечно, - ответил бородатый. - Он ведь сумел победить иудеев и разрушил Иерусалим.

- Он был зверюга, он не был мудрым, - длинноволосый покачал из стороны в сторону длинным грязноватым указательным пальцем. - Если бы он был мудрым, то он не стал бы уводить евреев в Вавилон. Сколько они там жили?

- Семьдесят лет, - бородатый задумался. - Олег, ты, наверное, прав. Навуходоносор не был мудрым. К тому же, мне кажется, он не был коренным вавилонцем, с постоянной пропиской, а откуда-то пришел и вселился во дворец без согласия основного квартиросъемщика. Я даже склонен думать, если судить по разграблению и разрушению Иерусалимского храма, что у него был скрытый люмпен-пролетарский комплекс лимитчика.

- Если он не был мудрым, значит, он был глупым, и я не буду купаться в Тигре и Евфрате, - Лешка категорично скрестил руки на груди. - Навуходоносор - не мой герой.

- Леха, не переживай. Глупее, чем мы есть, мы уже не будем, - бородатый сочувственно похлопал Лешку по колену. - И умнее - вряд ли.

- Я вообще-то оптимист, - Олег закурил очередную сигарету и, разговаривая, не выпускал ее изо рта. - Я свято верю, что человеческая глупость беспредельна, и нам есть куда деградировать. Еще пару недель командировки, и мы будем смеяться самой непритязательной шутке. Ну, вроде этой.

Все как-то скорбно задумались над словами Олега, а он продолжил.

- К тому же купаться в ноябре, пусть даже, в Тигре и Евфрате - это разве не глупость? - Олег обвел присутствующих взглядом.

- Да, согласился бородатый. - Ноябрь - это... не фунт изюму. Если не купаться, то, может, хотя бы сапоги помоем? Если, конечно, вода после американских бомбардировок не очень грязная. Ну, там, трупы мирных иракцев не плавают... фекалии из разрушенных стратегически важных очистных сооружений.

- Эт можно. Но! - Леша тоже указал пальцем вверх. Иногда в вопросах гигиены он был педантом и каждый день, возвращаясь в гостиницу, тщательно, не считаясь со временем и усталостью, намыливал лицо, некоторое время давал ему выстояться, а потом так же тщательно смывал пену. - Воду надо обязательно проверить, а лучше предварительно сдать ее на анализ, на наличие в ней вредных бактерий.

- Я придумал четверостишие по этому поводу, - Олег приложил палец к губам и поморщил лоб. - Сейчас-сейчас... вот:

Поплавать в Евфрате и в Тигре неплохо.

Но шарики СПИДа, но палочки Коха?

И пусть Жириновский пьет чай на Цейлоне,

Омою свои сапоги в Вавилоне.

- Неплохо-неплохо... - Лешка уважительно склонил голову. - Сразу видно - поэт. Настоящий большой поэт. Честно говорю: я так не умею.

- Поэтами не становятся, поэтами рождаются, - бородатый смотрел на Олега с гордостью, как мамаша на достижения своего отпрыска, хотя Олег достиг литературного признания лет за пятнадцать до их знакомства и уже выпустил несколько сборников своих стихов.

- Нет, не так, - Олег начал поправлять самого себя. - Получается, что Вавилон - река, в которой я омываю сапоги. Надо по-другому: ...у стен Вавилона. Я сейчас...

3.

Машина остановилась. Сквозь стекло перегородки было видно, как Мирбек и Юрий возбужденно пререкались. Геодезисты не вмешивались в спор. Во-первых, они не знали сути, хотя и догадывались - тема чаще всего была одна: какой дорогой ехать, и возможно ли вообще проехать в нужном направлении. Во-вторых, они все равно ничем не смогли бы помочь - информацией, куда ехать и зачем обладал исключительно Мирбек. А в-третьих, Мирбек, не смотря на свою молодость или в связи с ней, был самоуверенным и довольно жестким руководителем: мог сгоряча и послать, и пригрозить, и в запальчивости, вероятно, исполнить угрозу; Юрий же, по натуре своей, был хамоват, что геодезистам не нравилось, и поэтому они, в регулярных стычках водитель - руководитель, придерживались нейтралитета, получая удовлетворение в том, что хамство иногда наказуемо, так же, как и излишняя самоуверенность. Потом они выслушивали жалобы каждого из спорящих о безграничной тупости и упрямстве оппонента, сочувственно кивая головой или, как Леха, пожимая плечами: это ваши проблемы, разбирайтесь между собой сами.

Вот и сейчас, Лешка открыл толстенный сборник рассказов О'Генри и углубился в чтение. Чтение было его любимым занятием, и он его умело сочетал с другими своими пристрастиями, например, к пиву. Олег еще немного посмотрел на перепалку в кабине, а потом задумался о чем-то своем, рассматривая сто раз виденный узор на матовой пленке. Юрий, как он сам же и выразился, из соображений безопасности, чтобы на стоянках посторонние в окна не зырили и не видели приборы, заклеил матовой пленкой полностью все окна в салоне и - фрагментарно - стекло в перегородке между кабиной и салоном. После столь радикального решения вопросов безопасности геодезисты ехали в изоляции от внешнего мира и на природу могли любоваться только сквозь не заклеенные бойницы и смотровые щели в перегородке. Юриково единовластное ограничение прав геодезистов на визуальную информацию поначалу тех сильно раздражало, но потом свыклись и на вопросы Мирбека вроде - видели ли они деревню справа, в которую предстояло выйти после измерений, с некоторым злорадством отвечали: Откуда? Мы что - ясновидящие?

Бородатого звали Владимир, а чаще - Володя. Он был вдвое старше Мирбека и Лешки, чуть-чуть старше Олега и ненамного моложе Юрия. Он сидел, ссутулившись, на длинной боковой скамье и равнодушно-туповато рассматривал какую-то соринку на полу. Пожевав немного губами, как бы разминая их, он вдруг произнес:

- Если не можешь найти дорогу, назначь ее! Дескать, вот этот проселок, овраг или болото я сегодня назначаю дорогой. Многоуважаемый Юрий Сергеевич, соблаговолите ехать по ней.

- А многоуважаемый Юрий Сергеевич вежливо так отвечает, - Лешка оторвался от книги. - А не пошли бы вы...

- А вот за это уже можно и по сусалам схлопотать, потому как - субординация! - Владимир патриархально-наставительно указал пальцем в светильник на потолке и, чтобы окружающие лучше запомнили, повторил. - Если не можешь найти дорогу, назначь ее!

- Ну, еще раз повтори. Чтобы мы запомнили навеки. Это что - Козьма Прутков? - с обычным к сентенциям Володи раздражением спросил Олег, оторвавшись от своих, видимо, не очень приятных размышлений.

- Возможно. Но вероятнее всего, что это мое собственное - в его стиле, навеянное, так сказать, музыкой дороги, - спокойно ответил Владимир.

- О! Это гениальный афоризм! Его надо размножить в миллионах экземплярах и разбрасывать с самолета, - язвительно и преувеличенно возбужденно воскликнул Олег, выплескивая в сарказме часть накопившейся усталости.

Владимир помолчал, обдумывая ответ, потом хмыкнул:

- Неплохо бы еще и мою фотографию прилепить, своих героев народ должен знать в лицо. Чтобы бить их не по паспорту, а по морде.

Лешка, опять погрузившийся в книгу, хихикнул. То ли над словами Володи, то ли над текстом О'Генри. Впрочем, Володя тешил себя надеждой, что Леха сейчас только делает вид, что читает, а на самом деле внимательнейшим образом сканирует психологический климат в машине, и его насмешило именно ерничество Володи.

Тем временем, перепалка в кабине улеглась, и "Уазик" начал осторожно разворачиваться, переваливаясь с боку на бок на каждой кочке.

- Похоже, что на сегодня работа закончилась, - Лешка по старой привычке посмотрел в окно, но ничего кроме матового узора пленки не увидел, и опять уткнулся в книгу.

Олег тоже ушел в себя, механически пересчитывая глазами попадавшие через бойницы в его поле зрения кусты и тонкими нервными пальцами то пощипывая, то поглаживая отросшую за месяц на подбородке щетину. Володя равнодушно смотрел на мутный свет за окном, изредка поглядывая краем глаза на Олега. Конечно, тон, которым было сделано замечание по поводу афоризма, его задел. Но предполагая, что знает законы накопления усталости и способы ее разрядки, а также в стремлении к психологической стабильности в группе, основе успешного выполнения работы, он попытался все перевести в шутку и не обидеться, чего в момент раздражения от него неосознанно добивался Олег.

"Усталость, усталость... Все устали от этой затянувшейся тяжелой командировки, раздражены. Все чаще срываемся друг на друга. Сегодня надо обязательно выспаться, к черту рисование абрисов! Конечно, хорошо бы перед сном выпить водки, но большинству это противопоказано. Мирбек пить не будет, а пить без начальника и без уважительной на то причины - это уже пьянка".

В одной из октябрьских командировок они допоздна работали под дождем и с точек, координаты которых определяли приборами GPS - основная работа их группы - выбирались попарно в абсолютной темноте, когда не видно собственной руки. Через лес, канавы, буераки и буреломы... Потом еще долго тряслись по проселкам к месту своего ночлега - в гостиницу при доме обходчика газопровода. По дороге в ночном магазине купили бутылку водки и закуску. Переодевшись в сухое - мокрым было абсолютно все, включая трусы - уселись ужинать.

Мирбек уставился на литровку "Гжелки" и протянул: "Я думал, что на счет водки вы пошутили..." Для Володи объем бутылки тоже стал неожиданностью, он был зачинщиком и говоря о профилактике, подразумевал по сто грамм на каждого. Но пришлось поддержать коллектив и объяснить, что это от возможной простуды. Зная Володю, как почти не пьющего человека, Мирбек не стал сильно возражать. В результате, единственного сухого в этот день - Юру - развезло, и он начал убеждать всех, что доплата ему за переработку мала, что он пахарь, каких еще в природе не было. Естественно, Мирбека это заявление возмутило: Ты целый день сидишь в сухой машине, получаешь твердую зарплату, командировочные и еще почти пятую часть того, что каждый из них заработал, и тебе мало? А они - только оставшиеся четыре части! Ты хочешь, чтобы я у них забрал, а тебе отдал еще что-то?

На следующий день Володя спросил у Мирбека, будет ли он с Юрой работать и дальше. Тот ответил, что, как только вернется в контору, сменит водителя. Но потом, видимо, остыл и оставил все, как есть. Володя пьяную откровенность Юрия не забыл, нет-нет, но при разговоре с ним возникало чувство, что Юрий внимательно изучает содержимое его карманов - нет ли в них его, Юрия, денег?

А выпивка имела последствием незапланированный выходной день. Спать легли поздно, спали восемь часов - Мирбек неукоснительно придерживается в командировках всеобщего восьмичасового сна, а когда проснулись и позавтракали, Юрий уже разобрал машину, что-то было неисправно, и он уже давно собирался отремонтировать. Мирбек скрипнул зубами, но промолчал, день накануне выдался тяжелым, а особой спешки с выполнением работы не было, пусть будет выходной.

Сейчас все было по-иному: работа срочная, начальство торопит - выходной день не устроишь - и повода особого нет. А усталость?.. На то она и работа, чтобы уставать. Да и черт с ней, с усталостью! Ляжем пораньше - поспим подольше".

4.

"Зима через неделю, а утро теплое, почти сентябрьское. И солнышко светит - хорошо! Пока Мирбек ушел разбираться со здешним геодезистом и выяснять какие-то вопросы, можно расслабиться, покурить спокойно - условия благоприятствуют.

Олег с Володей стоят у витрины киоска, обсуждают его содержимое и думают, что бы такого купить. А мне ничего не надо, у меня все есть. Кроме денег, конечно. Юрик тоже куда-то сгинул, не достает своим трепом. Вообще никто не достает. Иногда их болтовня раздражает. Особенно - Володина. Пусть там побродят, а я здесь посижу.

Что же это за компрессорная такая? Грязь одна, и не видно ни одного компрессора. Еще не построили, а съемку им делай. Только здание своей строительной конторы собрали из каких-то блестящих блоков. Алюминиевых, что ли? Каждый блок - кабинет. А что? Удобная штука. Решили что-то строить - привезли, собрали - контора готова. Построили - разобрали, перевезли на новое место, опять собрали. В каждом кабинете своя жизнь. А ну-ка, ну-ка... Где это здесь Володин монокуляр был? Ага, вот он.

Так... посмотрим, чем они там - в кабинетах - занимаются. Ага... здесь какой-то начальник что-то втолковывает рабочему. Именно не ругает, а втолковывает. Все, как положено: начальник за столом, рубит рукой воздух, рабочий - перед столом, кивает головой. Полное согласие и взаимопонимание. А здесь? Дама смотрит в монитор. Старая, лет сорок, злая и надутая. По клавишам лупит от души - наболело. Наверное, дебит с кредитом сводит. А он не сводится, хоть режь его.

Так, а здесь? Оп-ля, никого. Почему никого нет, почему не работаем? Хотя... вон дверь открывается, и кто там войдет? Будет здорово, если Мирбек, посмотреть, как он себя ведет в кабинетах. А это не Мирбек. Это девушка. Симпатичная. С рулоном ватмана. Села за стол. Сейчас поднимет голову и посмотрит в окно. А здесь я, в десяти шагах, сижу в дверях машины и пялюсь на нее в монокуляр. Неудобно получится, ну его к черту, и так хорошо видно.

Девушка красивая. Брюнетка. Волосы вьются, носик, губки, фигура... На меня ноль внимания, фунт презрения. Видит только свой чертеж, карандашиком что-то исправила и по носику им постукивает. Ну, подними глаза, посмотри на меня. Нет, взгляда не чувствует - стекло экранирует.

Черт, уже мужики собираются: Юра машину два раза обошел - на колеса смотрит, и Володя с Олегом уже рядом ржут, какие-то ценники обсуждают, а девушка все свой чертеж изучает. Ну, посмотри на меня. Я тебе рукой помашу...

Все. Мирбек со своей папкой пришел, сейчас запрыгнет в кабину, на место: По коням! И-иго-го!

- Залезайте! - Мирбек кивнул Олегу с Володей, хлопнул дверцей.

И тут Лешка сделал то, что сам от себя никак не ожидал. Он подскочил к окну и постучал в стекло. Девушка вздрогнула и недоуменно посмотрела на него. Лешка показал жестом и крикнул: "Записывай!" "Что?" - ее губы округлились в неслышном ему вопросе. "Телефон!" - прокричал Лешка и для убедительности потряс своим мобильником.

Мирбек открыл дверцу кабины и крикнул:

- Леха, давай в машину! Время!

Лешка раздраженно махнул на него рукой:

- Сейчас, Мирбек, минуту!

Но тот не унимался:

- Какую минуту? И так полдня потеряли. Давай быстрее!

- Ну, говорю: сейчас! Сей час!

Девушка недоуменно смотрела со своего места за их перепалкой, но карандаш из руки не выпустила. Лешка начал диктовать, громко выкрикивая цифры, одновременно показывая их на пальцах и выводя зеркально на стекле. Девушка записала и показала бумажку Лешке. Тот, напрягая зрение и морща лоб, прочел на ней свой номер и радостно закивал головой. После этого он, как папуас при встрече с Миклухо-Маклаем, стукнул себя в грудь и закричал: "Алексей!". Девушка улыбнулась, подписала под номером "Алексей" и снова показала бумажку Лешке. Тот радостно закивал головой и, уже отлипая от окна, крикнул: "Позвони мне!", - сопровождая это соответствующими жестами и мимикой. Девушка подошла к окну, улыбаясь и кивая головой. А когда Леха собрался захлопнуть дверку, помахала на прощанье рукой.

Машина тронулась с места. На протяжении всей этой сцены Мирбек размеренно и монотонно кричал из машины: "Леха, садись в машину, надо ехать. Леха садись в машину". В его голосе не было ни раздражения, ни нетерпения. Он забавлялся и дразнил Лешку. Но тот, взволнованный неожиданно посетившим его чувством, игры не принял. Раздвинув стекло между кабиной и салоном, Леха обрушился на начальника в выражениях, не имеющих ничего общего с возвышенностью момента и, тем более, с субординацией. Мирбек обиделся за свою непонятую шутку и тоже наговорил всякого разного в разных же выражениях. Потом они каждый со своей стороны перегородки - Мирбек в кабине, Леха в салоне - уселись друг к другу спиной, обиженные на весь свет.

В Олеге горел огонь любопытства - сейчас, на его глазах, товарищ, судя по всему, влюбился по уши. Он и сам почти год находится в этом состоянии, чем и было вызвано его плохое настроение в командировках-разлучницах, но поэту интересно знать, как эти процессы протекают у других и насколько созвучны с его чувствами. Но Лешка на все вопросы только отмахивался и говорил: Да отстаньте вы от меня! В качестве щита он тут же схватил книгу и сделал вид, что полностью поглощен сюжетом о продавщицах из универсальных магазинов, получающих пять долларов в неделю. Он ждал звонка и молил Бога, чтобы машина не выехала из зоны приема. Телефон молчал, и глядя на страницу книги Лешка видел, как карандаш беззвучно ударяется о кончик точеного носика, и как ее глаза внимательно рассматривают чертеж.

- Может, у нее в кабинете нет городского телефона, а звонить из другого отдела ей неудобно, - как бы про себя заметил Володя.

- Вероятнее, что у них отключена восьмерка. Так что жди звонка вечером, после работы, - Олег поддержал Лешкину веру в успех, и для укрепления себя в этой мысли посмотрел на Володю.

- Да-да, скорее всего так и есть, - Володя не стал спорить, хотя думал иначе, и кивнул головой.

- Не переживай, Леха, все будет классно. Она обязательно позвонит, иначе она бы не стала записывать номер, - Олег победоносно вскинул голову, будто эта встреча была его заслугой.

- Красивая девушка, - задумчиво сказал Володя, а про себя подумал: "Будем надеяться, что она не замужем. И живет одна или с родителями, а не с бойфрендом из отдела комплектации или машинистом трубоукладчика".

Через некоторое время "Уазик" уже мчался вчерашним проселком. Опознав через смотровую щель вдалеке причудливое, а потому запомнившееся, очертание изуродованной жизнью сосны, Володя нараспев произнес:

- Мы снова едем в Вавилон... - и с жутким варварским произношением вполголоса забормотал. - Бай тзе риверс оф Бабилон, уээ уи сэт даун, энд тзэ-э уи вепт, вен уи ремембе Сзайон...

5.

Лешка сидел, уткнувшись в книгу, делая вид, что читает, а на самом деле - его зрачки были неподвижны - он о чем-то думал. Олег много курил, чуть ли не прикуривая очередную сигарету от окурка предыдущей, а Володя все бормотал и бормотал "...ван уи ремембер Сзайон".

Машина прыгала по кочкам, Мирбек время от времени давал Юре короткие команды куда ехать. Постепенно сентябрьское бабье лето кончилось, и на лобовом стекле "Уазика" время от времени появлялись мелкие капли, уничтожавшиеся лениво-замедленными движениями "дворника".

Лешка вздохнул: все, они выехали из зоны приема - это он почувствовал, даже не глядя на дисплей мобильника. Она не позвонила, придется ждать вечера. А тут еще Борода бубнит и бубнит.

- Владимир, что это вы такое поете? Что-то знакомое, но в вашем исполнении не узнаю, - Лешка попытался придать лицу вежливо-заинтересованное выражение, какое обычно делал, обращаясь к кому-нибудь на "вы".

- Да так, Лешенька, псалом пою. Можно сказать, что молюсь, - по-отечески ласково ответил Володя.

- Псалом? Я, честно говоря, псалмов не знаю, но в вашем исполнении это напоминает какую-то попсу, что-то из "Бони М". Кажется, "Реки Вавилона".

- Так это и есть "Реки Вавилона" - псалом номер сто тридцать шесть.

- Они что, на псалом написали песню? - Лешка, специалист по современной музыке, знающий все направления и течения ее, и даже правильно по-английски произносивший все названия, был удивлен.

- Нет, Леша. Они просто взяли несколько строф псалма и положили его на ритмичную музыку. Может, ты помнишь из постсоветской литературы известную фразу: "Пусть отсохнет моя рука, если я забуду тебя, Иерусалим!"

- Да-да-да! Что-то припоминаю, это из... - Лешка обрадовался знакомой фразе и попытался вспомнить, откуда она, но Володя продолжил:

- Так вот, это из того же псалма.

- Там что, прямо так и написано: Пусть... отсохнет... моя рука? - Олег включился в разговор энергично, пытаясь сбить с Володи флер всезнайки и вещателя истин.

Но тот уже завелся.

- Нет не так. Там написано что-то вроде: "Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть забудет меня моя рука". Ну и еще: "Пусть прилипнет (или отсохнет) мой язык, если в моем веселье не ты будешь главным". Вообще-то, очень грустный псалом. Очевидно, написан во время Вавилонского пленения, и - главное - очень зловеще заканчивается. Если вас интересует, сейчас достану Библию и прочитаю.

- В смысле, достану? Ты хочешь сказать, что она у тебя с собой? - Олег был удивлен. Он знал Владимира уже несколько лет и никогда не замечал за ним какой-либо набожности.

Лешка был вообще сражен. Каждый раз, собираясь в командировку, он брал с собой килограмм пять разных по тематике книг, но похоже не встречал человека, который в рюкзаке таскал бы с собой религиозную литературу. Володя внешне был невозмутим. То, что коллеги узнали о его привычке возить с собой Библию, сразу придало ему некий ореол исключительности, чуть ли не философа-мыслителя. А это льстило его самолюбию - не одному же Олегу в поэтах ходить, можно и ему походить в мыслителях. Чтобы не упустить момента и окончательно сразить коллег, Володя залез рукой в стоящий тут же рюкзачок и достал небольшую карманную Библию, тщательно упакованную в желтый полиэтиленовый пакет. Из потертого - командировочного - футляра он тут же извлек очки "Лектор", быстро нашел нужное место и с пафосом, без нумерации строф, не всегда правильно делая ударения, продекламировал:

- "ПСАЛОМ 136. При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе. На вербах посреди его повесили мы наши арфы. Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши - веселия: пропойте нам из песен Сионских. Как нам петь песнь Господню на земле чужой?" Вот,- Володя сделал многозначительную паузу. - "Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя. Прильпни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего. Припомни, Господи, сынам Едамовым (то есть, вавилонянам) день Иерусалима, когда они говорили: разрушайте, разрушайте до основания его. Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен..." - Володя сделал еще одну паузу и произнес с разрядкой, подчеркивая страшный и роковой смысл слов. - "...кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!"

На минуту в салоне воцарилась тишина. Лешка поерзал на своем раскладном стульчике и пробурчал: - Добрые они были...

Владимир, как будто первый раз увидел, тихо повторил: "...младенцев твоих о камень". Олег сердито сказал:

- Вот и накликали себе на голову! Нельзя желать другому несчастья оно же тебя и настигнет. Желая кому-либо несчастья, ты, тем самым, приумножаешь Всемирное Зло, которое падет и на твою голову. Не суди и не судим будешь, не рой другому яму... и так далее.

- Конечно, ты прав, - Володя вышел из транса. - Библейское око за око две тысячи лет назад заменено евангельским подставь вторую щеку, прости и прощен будешь... Да кто это выполняет? Ежесекундно мы кого-нибудь проклинаем, ежеминутно бьем словом или рукой-ногой, пытаемся вызвать ответное ожесточение и агрессию. Чтобы потом ударить еще больнее... Я уж не говорю о том, что неосторожно сказанное или грубое слово может вызвать реакцию или цепочку поступков, которые приведут к трагедии. Не сейчас, сиюминутно, а потом, когда причинно-следственную связь между словом и трагедией будет невозможно установить. К тому же сила действия обязательно равна силе противодействия. Это и психология, и физика. Это элементарный закон физики! И никто с ним не спорит! Но продолжаем бить, толкать, унижать, своим однократным действием двукратно увеличивая общее Зло.

Володя вдруг разошелся, но, посмотрев в то, что раньше было прозрачным окном, угас. Олег хмыкнул и закурил очередную сигарету.

- А я говорю о том Великом Зле, которое окружает наш маленький островок Добра!

- Архипелаг, - по привычке вяло поправил Володя.

- Почему? - Вначале не понял Олег, но тут же сообразил. - Ну, конечно же, архипелаг. Маленькие островки, атоллы, рифы Добра, затерянные в огромном Океане Зла. И Зло, как океанский прилив... или даже цунами, периодически то подтапливает берег, то отступает, оставляя на берегу Добра лужи Зла. Но островки Добра, как коралловые рифы, растут. Каждое сделанное нами или кем-то доброе дело это коралл, увеличивающий платформу островков Добра. И уровень приливов Зла все ниже и ниже, потому что острова растут.

- И с какой же периодичностью происходят приливы? - Лешка внимательно слушал Олега. - Если это периоды, то их тогда можно вычислить и предупредить наступление Зла.

- Вот-вот, совершенно верно! Есть такая теория Чижевского...

- Тот, который люстру изобрел - "люстру Чижевского" - ее всюду рекламируют? - Лешка вопросительно поднял брови и наклонил вбок голову.

- Да, это его, - Олег кивнул и продолжил прерванную Лешкой мысль, обращаясь уже к нему. - Так вот, согласно теории Чижевского, все на земле подчинено, кажется, одиннадцатилетнему циклу солнечной активности. Всякие бунты, революции, войны все попадает в пик активности солнца. А наибольшее зло происходит когда? Во время всех этих человеческих катаклизмов.

- Я об этом что-то читал! - Лешка щелкнул пальцами. - Только не знал, что это теория Чижевского. А может, знал, но забыл. А почему Добро не материк или, хотя бы, не большой остров? Ты хочешь сказать, что Добра так мало по сравнению со Злом, что не тянет даже на такой остров, как Мадагаскар или Гренландия?

- Я думаю, что Добро бывает разное мы не всегда его даже распознаем и отвергаем как зло и поэтому разъединено, в отличие от Зла, имеющего тысячу обличий, и, тем не менее, остающегося объединенным Злом.

Володя улыбнулся:

- А Зло мы разве никогда не принимаем за Добро?

- Конечно же, принимаем, - Олег пожал плечами.

- У Мильтона в "Потерянном рае" рассказывается, что после изгнания Сатаны, тот собрал всю изгнанную вместе с ним нечисть и держал совет, как им быть. И все вместе приняли решение: пропагандировать Зло, творить Зло и помогать тем, кто творит Зло. А Бог никакого совета не держал, а продолжал руководить ангелами и архангелами авторитарно, - Володя хитро улыбался. - И, хуже того, - создавая человека, он пустил его воспитание на самотек, заранее зная результат, - специально предоставив ему, так сказать, свободу выбора: соблазнится человек или нет. Вот и пойми, кто главный соблазнитель и кто двигатель Зла: Сатана, исторгающий Зло, или Всевышний, постоянно провоцирующий его и нас на плохие поступки. Да и с Христом тоже все было заранее спланировано, поскольку мера искупления за провинность человека уже была определена. По Мильтону, еще до создания человека.

- И еще один момент, - Володина улыбка приобрела самодовольный оттенок - он сейчас чуть подцепит Олега, и тот вновь активизируется. - Я опять из физики: закон сообщающихся сосудов если в одном месте суша поднимется, то в другом месте произойдет подтопление.

- Ты хочешь сказать, соотношение Добра и Зла в этом мире постоянно? Сколько ни делай добра, зла от этого не уменьшится? - Олег говорил эмоционально, активно жестикулируя.

- Вполне возможно. Мне бы этого не хотелось, но законы физики...

- В таком случае, островки Добра, даже при увеличении уровня Зла, должны оставаться на поверхности, - Лешка был заинтригован развитием в споре идеи. - Не здесь, так в другом месте.

- Хотелось бы верить, что не произойдет глобального опускания суши на океанское дно, - скепсис Володи начинал раздражать.

Машина остановилась.

- Но все равно, так или иначе, каждое сделанное доброе дело будет наращивать и наращивать острова Добра, и океан Зла уже не сможет их затопить. Его площадь уменьшится, хотя он и станет глубже, а Зло изощренней, - последнее слово осталось за Олегом, и он был этим чрезвычайно доволен.

Мирбек вышел, еще в кабине накинув на голову капюшон куртки. Геодезисты замерли, ожидая команды - никому не хотелось вылезать под моросящий дождь первым. Дверь отворилась, Мирбек просунул в салон голову и спросил:

- У кого-нибудь есть чистые бланки пригласительных билетов?

- А зачем? - дружный контрвопрос. - У тебя какое-то торжество?

- Не-а. Чтобы я каждому, персонально, выписал пригласительный билет на выход из машины.

- А мы думали ты поссать вышел, нам же в окно не видно.

Геодезисты тут же начали собираться:

- Мирбек, что с собой брать?

- Как обычно: два уголка, кувалду, топор, лопату...

- Рулетку не забыть, сейчас была очередь Олега рисовать абрисы, и он привычно засуетился.

- А приборы? - в один голос спросили Володя и Лешка.

- Если бы надо было брать приборы, я бы сказал: возьмите приборы. Но я ведь не сказал возьмите приборы значит, приборы брать не нужно, - Мирбек любил потемнить, не раскрывая геодезистам всех планов на предстоящую работу, чтобы была интрига. Из-за этого те часто попадали впросак, а Мирбек этим упивался и забавлялся. Но на этот раз он раскрыл карты.

- Сегодня кинематикой заниматься не будем, поздно уже - через два часа спутники уйдут. Будем забивать точки на газопроводе, а когда пойдем кинематикой отстоим "быстрой статикой".

- Ясненько! - геодезисты заметно оживились.

Никому не хотелось сейчас тащиться вдоль трассы по колено в осенней, разъезженной бульдозерами и трубоукладчиками грязи, вертикально держа в руке штатив с антенной, чтобы через каждые пятьдесят-сто метров, смотря по обстоятельствам, останавливаться и проводить измерения. И упаси, господи, антенну наклонить, даже если поскользнулся, провалился или увяз и падаешь лицом в грязь - потеряешь связь со спутником, и стой после этого, жди пока она вновь восстановится - а это потерянные десять-пятнадцать, а то и двадцать, минут. В ноябре и так световой день короткий, а тут еще спутники себе устраивают чаепитие на пару часов - ныряют за горизонт.

И сидеть на точках сегодня тоже не хотелось. Дождь - не снег. Какой бы хороший ни был плащ, рано или поздно намокнут манжеты, рукава, колени, а потом по волокнам-капиллярам влага поднимется выше, струйками сбежит по спине, по ногам, и все - к приходу машины ты уже мокрый и холодный, как выловленный из проруби лыжник. При работе в обычном, статическом, режиме на одной точке можно просидеть час, а можно и день - все зависит от того, чем в это время занимаются остальные: едут к следующей точке в объезд за пятьдесят километров осеннего бездорожья, или валят десятиметровые деревья на триангуляционном пункте, чтобы создать для прибора "небо", или продираются на этот самый пункт пять километров через болото. За это время под дождем так вымокнешь и вымерзнешь, что десять раз пожелаешь сам пройти через это болото или в поисках пилона с маркой выкопать яму глубиной полтора метра.

А закладывать точки - милое дело. Все вместе - и поговорить можно, и согреться: вначале - с кувалдой или лопатой, потом - в машине с чаем. И результат - вот он: торчат из земли пять сантиметров уголка в центре окопанного круга. Приходи, ставь прибор и принимай, в свое удовольствие, со спутников информацию.

6.

- Блин, Леха, тебе кувалду доверять нельзя. Копал бы и копал себе. А кувалда - инструмент тонкий, он интеллигентного обращения требует, его понимать надо.

Лешка, в этот момент уже занесший кувалду над головой и начавший удар по уголку, хрюкнул, дрогнул и попал на его край, чем и усугубил. В двух шагах от него торчали из земли две вбитые до половины и погнутые жертвы геодезии. Мирбек и Володя стояли рядом, раскрасневшиеся и взмокшие. Они уже израсходовали свой запал в попытках вколотить в землю эти метровые куски железа, но каждый раз натыкались на камень, и уголок гнулся. Сейчас Лешка, пусть и самый молодой из них, но обладающий наибольшим стажем работы в геодезии, вел "мастер-класс". Под Лехиными мощными ударами уголок лопнул по ребру и развернулся двумя лепестками, постепенно скручивающимися в "бараньи рога". Но, тем не менее, медленно и неохотно его основное тело вползало в землю все глубже и глубже. Наконец, дело было сделано: из земли торчал штырь с двумя завитушками. Володя сделал в центре насечку в виде креста, надписал номер точки и с трудом выпрямился, закручивая колпачок на баночке с лаком для ногтей.

Перепрыгивая с кочки на кочку, чтобы не выпачкать ботинки, подошел Юрий. Посмотрел ехидно на изуродованные уголки.

- Что-то я не пойму, среди вас только один еврей, а все три уголка забиты "по-еврейски". Володя что, один забивал или вас заразил?

- Юра, ты же знаешь, что еврейство, как болезнь, воздушно-капельным путем передается только на водителей, предрасположенных к этому.

- А половым?

- Половым? Через мужчин нет, а через женщин результат скажется только в последующем поколении - подтверждено многочисленными опытами над людьми в течение пяти тысяч лет.

- А что... и-и... не лечится?

- Нет, совершенно неизлечимо, ничего не помогает. Пробовали даже купание в святой воде с последующим сжиганием. Все бесполезно - остаются евреями.

- Жаль. У меня, говорят, дед был евреем...

- Прими мои соболезнования, - Володя сочувственно пожал Юрию руку.

Ссутулившись от горя, Юра прихватил кувалду, чтобы не возвращаться порожняком, и направился назад, к машине.

Олег уже управился с планом местности, а Лешка с Мирбеком измеряли пятидесятиметровой рулеткой расстояние до ближайших заметных ориентиров. На сегодня все.

Мирбек был доволен. Несмотря на поздний выезд, они сегодня успели заложить вдоль трассы газопровода десять точек - пять пар. Для того чтобы работать на этом участке, придется подыскивать какое-нибудь жилье поближе. Тратить ежедневно по два часа на дорогу туда и обратно - не имеет смысла. Может в Междуреченске? А что, довольно большой поселок, гостиницы в нем нет, но, возможно, есть какое-нибудь общежитие или, на худой случай, можно попытаться снять комнату или квартиру. Они почти рядом, сейчас еще не поздно, надо заехать и договориться.

Все еще разгоряченные работой, геодезисты уселись в машину, сбросили мокрые плащи и куртки. Уже начинало смеркаться, и в салоне было темно. Чтобы проверить какую-то запись в блокноте, Олег включил свет. В желтом тусклом свете салон "Уазика" выглядел особенно непривлекательно.

- Мирбек сказал, что не может смотреть на грязь в салоне, - угрюмо передал слова начальника Володя.

- А что у него с глазами? - оживился Лешка. - Конъюнктивит?

- Малярия и бронхит. Приезжайте же скорее, добрый доктор Айболит, - пробормотал Олег.

- Он предлагает подмести салон. Или даже, - Володя сделал "страшные" глаза. - Вымыть его!

- Это плохая идея, - скептически заметил Лешка.

- Это вообще не идея, - сказал, как отрезал, Олег. - Это полный бред!

- Ты думаешь, Мирбек бредит? - наигранно встревожено полез Володя со своими постоянными вопросами.- Он, по-твоему, болен?

- А что, ты хочешь дать ему одну из своих таблеток? - в голосе Олега прозвучал обычный сарказм.

- Да, нет... Я, собственно, на счет "профилактики"... - Володя, как бы смущенно потупил глаза и провокационно не договорил фразу.

- А-а! Профилактика это здорово! - Лешка оживился и заулыбался. - Но вы же его знаете, господа, с ним каши не сваришь.

- Как раз кашу или пельмени с ним сварить можно. А вот профилактику организму устроить... - Володя горестно вздохнул.

- Ты-то чего вздыхаешь? - напустился на него Олег. - Ты ведь и так не пьешь?

- В том-то и дело, что "и так" - не пью. А для "профилактики" - с удовольствием.

- Володя, ты - змей, - проворчал Лешка. - У меня и мыслей никаких на эту тему не было, только: приехать, пожрать и спать. Пока ты не сказал. А сейчас - все! Ни о чем другом думать не могу.

- А о пиве? - провоцировать наступила очередь Олега.

- И о пиве не могу, - Лешка был категоричен. - Только о ней, родимой, все помыслы и чаяния. Как представлю, что после всей этой промозглой сырости и гадости она, горячая, пробежит по жилушкам, и как внутри все приголубит и обогреет, так мне уже от одной мысли кайфово делается.

- Если от одной мысли... Можно, пока суть, да дело, помедитировать чуток, - Олег вошел в раж.- Сядем кружком и начнем себя уговаривать. А что? Хорошо! И деньги сэкономим, и Мирбека трогать не будем.

- Э-э! - щелкнул пальцами Лешка. - От медитации не тот эффект.

- Олег, я знаю, ты крупный специалист-медиум, никаких вопросов. Расскажи лучше Лешке, как ты медитировал с творогом, - Володя, в предвкушении рассказа, ухмыльнулся.

- Ну-ка, ну-ка, ну-ка, - Лешка подался вперед, поближе к Олегу, чтобы не пропустить ни одного слова. - Я этого не слышал, что там за история приключилась?

Олег заулыбался.

- Да я как-то, по примеру Володи, попробовал на завтрак творожок есть. А что? Нормально. Кальция в нем много - для зубов полезно, - Олег ощерил свою беззубую пасть. - Ну, я как-то сижу на "точке", поел творожку. А через некоторое время решил еще водички попить. Пью, понимаешь, и чувствую, что вот, она льется в желудок, а там творог лежит. Кучкой, как я его закидывал. Абсолютно непереваренный. Ну, я и стал медитировать, чтобы он быстрее переварился. Вот, собственно, и все.

- А зачем ты танец живота делал? - допытывался Володя. - Животом зачем крутил? Перемешивал его?

- Никакой это был не танец живота!

- А что же это было?

- Ну... это... у меня спина затекла от долгого сидения, я как бы разминался.

Олег оправдывался с таким серьезным видом, что у Лехи в уголках глаз от смеха заблестели слезы.

7.

"Восток - дело тонкое". Интересно, к чему это Володя сказал? Он и сам, в некотором смысле, восточный человек. Ближневосточный человек. Тоже еще, философ. Не говорит, а изрекает. А так, в принципе, ничего. Староват, конечно, уже для нашей работы, но тянется, не подает виду. Олег с Лешкой несут свой прибор через день, меняются, а Володя - каждый день и не ропщет. Впрочем, он сам говорит, что от физической нагрузки испытывает кайф, забывает свой возраст и некоторые болячки. А от нагрузки на природе - двойной кайф. Хорошо. Пусть дальше кайфует. Интересно, он утверждает, что после этого маршрута, мы опять захотим чего-нибудь подобного. Вполне возможно. Бригада подобралась нормальная, без сачков и слабаков. А сильный человек, преодолев какую-нибудь трудность, обязательно захочет испытать себя еще раз. Адреналину хочется. Он ведь как наркотик. Посмотрим через полгода, захотят ли они работать на следующем проекте.

Бригада неплохая, только иногда бывает какой-то безалаберной. Всё о чем-то думают, забывают, что им говорилось уже по тысячу раз. Олег - с ним все ясно, он - поэт. Он то о стихах думает, то о своей барышне. Часами с ней по мобильнику разговаривает или эс-мэ-эсками переписывается. Леха - созерцатель. Ему - все по барабану. Свое дело знает, но проколы совершает. А Володя? Ему скажешь: глубина такая-то, а он через минуту уже переспрашивает. На работе надо думать о работе! А они: то прибор не вовремя выключат - "рефлекторно", видите ли, то неправильно включат, то еще чего-нибудь учудят. Леха вылез из машины на "точку", все взял: книгу, стул, рюкзак с едой, термос, штатив, а прибор - забыл. Только через десять минут позвонил, попросил, чтобы прибор ему привезли! Олег - запрыгнул в машину и поехал, а два прибора остались стоять без присмотра. Володя... каждый день что-нибудь... Если бы я во время работы думал о чем-то другом, кроме работы, мы бы не одного проекта не сделали. А сейчас мы - лучшая бригада. За год сделали столько же, сколько и три других. Надо мужикам внушение сделать, чтобы повнимательней были. Хорошо хоть, что они управляемые, не как другие. И в командировках не пьют. Правда, в прошлом месяце было... Профилактика... Но, действительно, ни один не простудился, а ведь весь день мокрыми работали. Я, правда, не пил, но тоже не простудился, но я - не в счет, мне не положено болеть, работать кто будет? Я заболею - три человека в простое. Я по больничному средний получу, а они лапу сосать будут.

А Юра какого хрена пил? Он же все время кричал, что не пьет, что ему на водку даже смотреть противно, а сам как нажрался! Причем, с чего? Мужики-то промокли, целый день под дождем и по болотам лазили, а Юра? Целый день под крышей, в машине, в чищеных ботинках просидел. И еще начал требовать доплату побольше. Ага! У нас оторвать, а ему дать. Хрен тебе!

"Уазик" вывернул с дороги на шоссе, немного проехал по нему и резко затормозил. Из кабины доносилась ругань. Ее накал и удивил, и встревожил геодезистов.

- Я здесь начальник. И я приказываю, а ты обязан выполнять!

- А у меня уже рабочий день закончился! И после работы я не обязан слушать твои приказы! - сиплый голос Юры не мог противостоять молодому, командному голосу Мирбека.

- Во-первых, рабочий день у тебя еще не закончился, еще целый час, а, во-вторых, мы тебе доплачиваем за сверхурочные. Едем в Междуреченск.

- Что вы там доплачиваете? Копейки!

- Все равно сколько! У тебя еще час рабочего времени, и нам надо ехать в Междуреченск. Я приказываю!

- Езжай к себе в Киргизию, или как там... - побледневший от злости Юра с издевкой произнес, акцентируя звук "ы". - ...Кыргызстан, и там командуй! Будет мне еще всякий черножопый указывать!

Мирбек стал пунцовым.

- А ну, выйдем из машины, я тебе сейчас покажу, кто из нас черножопый!

- Мужики, их надо как-то разнять, - Олег забеспокоился. - Мирбек - тэквондист, без водителя останемся. У Юры - монтировка, значит, и без начальника.

- Да кто ты такой, чтобы я с тобой выходил? Пацан! - кричал прямо в лицо Мирбеку Юра. - Ты тут свои пацанские законы не устанавливай!

- Что боишься? За свои слова надо отвечать!

- Как их разнимешь? - Лешка пожал плечами. - Я ввязываться не хочу. Они вдвоем накостыляют нам троим, а потом продолжат...

Володя был растерян и не находил слов, чтобы как-то разрядить обстановку. Его покоробило откровенное хамство водителя, его расизм, и было стыдно смотреть на обоих, как будто, это он кричал, брызжа слюной: "Убирайся в свою Киргизию, черножопый!"

- Сопляк! Пацан! Что я с тобой выходить буду! - Юра понял, что перегнул палку, и уже сожалел об этом, но достойного для себя выхода из скандала не находил.

- Что, боишься? Знаешь, что я тебя вырублю? Трус! Ты трус! - кричал с ненавистью и презрением Мирбек, но видно было, что его самолюбие получило частичное удовлетворение.

Отказ Юры выйти из машины "на разборку", воспринятое Мирбеком как трусость, а не нежелание доводить ссору до крайности, несколько удовлетворил амбиции. Он уже понял, что победил. Олег почувствовал благоприятный момент и просунул голову в кабину.

- Извините, господа, что вмешиваюсь в вашу высокоинтеллектуальную беседу, но может, остановимся возле какого-нибудь магазина? Надо бы хавки-жрачки купить, а вы, конечно, если захотите, могли бы там продолжить.

Юра молча щелкнул ключом зажигания, двигатель взревел, машина описала полукруг на мокром, черном шоссе и рванула в сторону Междуреченска.

Мирбек с ненавистью посмотрел вслед скрывшейся головы Олега, как будто тот был виновником скандала, и плотней уселся в кресле, весь напружиненный и готовый ответить агрессией на любое неосторожно сказанное слово.

8.

"Междуреченск, Междуреченск. Междуречье - Месопотамия. Вавилон! Реки Вавилона... Володя нашел удачное сравнение. Я смог бы написать фантастический рассказ или роман с этим названием. О том, как группа геодезистов, например - мы, в таком междуречье едет по бездорожью и попадает в древний Вавилон к ассирийцам. Или - к шумерам. Геодезисты едут на "Уазике", а навстречу им колесницы и боевые слоны. В то время слонов, кажется, уже приручили. Или попадают на строительство Вавилонской башни. И именно они невольно становятся помехой в ее строительстве. На них, как на чужаков, начинается охота, они сражаются, отбиваются штативами, лопатами и мечами. Нет-нет! Наоборот, их принимают за богов, сошедших на землю. Конечно, богов! У них, у геодезистов, есть повозка, которая ездит без лошадей (пока есть бензин), они могут извлечь огонь из пальца (пока есть газ в зажигалках), у них... Ну, можно еще многое придумать. Вот их и принимают за сошедших на землю богов и, поэтому, прекращают строительство. Зачем строить, когда боги уже здесь?

Забавно. Что еще? Ага, вот! У каждого геодезиста будут свои последователи-адепты, религиозные фанатики. Эти фанаты будут почитать только одного из них, а других считать богами рангом пониже - полубогами-небожителями. Поскольку геодезисты могут говорить на разных языках - экипаж должен быть интернациональный, а в то время существовал единый праязык, то вавилонцы начинают изучать языки своих богов. Кто-то учится у Мирбека киргизскому, у Володи (допустим, он его знает) - ивриту, у Юры - русскому матерному, у меня (пусть я буду хохлом) - украинскому, у Лехи... У Лехи - английскому. Или у меня - английскому, а у Лехи - китайскому. Правильно! Из моего плохого английского через пару тысяч лет образуется латынь; из киргизского - тюркские языки; из русского матерного - старославянские. Ха! Получится, что славянские языки - одни из древнейших. Пусть будет так. В конце концов, я - патриот. Потом уже, через четыре тысячи лет, археологи сломают себе голову и вывихнут мозги, как на шумерских глиняных табличках клинописью могла быть написана на старославянском языке одна из глав о Гильгамеше, слово в слово совпадающая с поэмой Баркова "Лука Мудищев". Хотя Барков родился за сто пятьдесят лет до открытия Вавилона.

Блин! Классный может получиться роман! Надо в блокнот записать. Пока не забыл. Впрочем, пока работаем в междуречье, не забуду. А ковыряться нам здесь еще не меньше недели.

Так... На чем я остановился? На языках. Вот и получается, что древневавилонское население разбилось на несколько групп, каждая из которых почитает только своего бога - одного из геодезистов - и говорит только на его языке. Они перестали понимать друг друга, рассорились и разбрелись в разные стороны. А строительство башни похерили, что полностью соответствует библейской легенде. Осталось продумать некоторые детали, подтянуть их к древней истории и...

- "Нет прекрасней и мудрее средства от тревог, чем ночная песня шин", - протянул Володя, глядя через бойницы на темное и пустынное шоссе.

Каждый раз, когда он видел сочетание мокрого, блестящего в свете фар асфальта, в городе или на таком вот пустынном шоссе как сейчас, ему вспоминались строки из этой песни Визбора. До ночи, конечно, было еще далеко, но бесснежный ноябрьский вечер ничуть не светлее глубокой ночи.

- "Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог штопаем ранения души", - казалось бы, дремлющий Олег закончил фразу.

Лешка вздохнул и снова посмотрел на дисплей мобильника. Нет, в зону приема еще не въехали. Неизвестная девушка в этот самый момент, может быть, набирает его номер, а бездушный компьютер ей в ответ противным голосом проигрывает файл: "Абонент находится вне зоны приема..." Неужели и в Междуреченске нет связи? Дикость какая! Почти посередине между Питером и Москвой - нет связи! В двадцать первом веке! Действительно, Вавилон, какой-то. Центробежная сила глубокого изгиба дороги надолго прижала Лешку к стене - это Уазик поднимается по спирали зиккурата к жертвеннику на его вершине. Бред!

- Вавилон какой-то, - пробормотал Лешка.

В салоне вновь повисло тяжелое молчание. Володя и Олег, каждый по-своему, обдумывали ссору между Мирбеком и Юрой, просчитывали, какие последствия она может иметь для бригады, выполняемой ими работы, для себя лично. Мирбек, наверное, считает, что демарш Юры нанес его авторитету удар, и будет стараться нейтрализовать его действие различными способами, в том числе повышенной строгостью, которая в исполнении Мирбека выглядит порой как заурядное хамство. И зря. Потому что в глазах и Олега, и Володи, и Лешки, его авторитету классного специалиста и нормального честного парня никакого удара не наносили. Конечно, порой он бывал вспыльчив и резок до грубости, но Володя считал, что это от отсутствия опыта руководства взрослыми самостоятельными людьми, которое вскоре пройдет, потому что в Мирбеке было главное: он видел свои ошибки и старался их не повторять.

Напрасно Мирбек беспокоится, Юра никоим образом не мог умалить его авторитета. Юрина попытка неподчинения шла вразрез с общим интересом бригады и не могла вызвать у них ни сочувствия, ни поддержки. Да и великоросская нацидея "Россию - для русских" в бригаде не могла встретить одобрения. Не национальность была критерием, а личностные и деловые качества каждого. Не прав был Юра, очень не прав. Человеку, которому никогда не приходилось сталкиваться с национализмом по отношению к себе, которого никогда не шпыняли только за то, что он еврей, или "узкоглазый", или за любой другой расовый или национальный признак, не понять, почему тот, с которым ты не раз ел из одной банки тушенку, проехал с ним в одной кабине не одну тысячу километров, вдруг обижается на случайное, оброненное в пылу спора, казалось бы, обыденное слово.

Юра вел Уазик почти по середине шоссе. За последние десять минут они не встретили ни единой машины. А ведь время не позднее, еще и семи нет. Сыро, слякотно - вот и сидят по домам. Он бы через час тоже сидел в теплой гостинице, да нет же - вези в Междуреченск, в самую глухомань. В общем-то, Мирбек прав - пора передислоцироваться, чего зазря туда-сюда гонять. Что, в той гостинице медом намазано? А если не намазано, то чего взъелся на парня? Тон. Тон не понравился. Нет бы, нормально сказать: Юра, пора переселяться, поедем, поищем квартиру. Так он: марш! быстро! ать-два! Слишком крутым начальником себя считает. Конечно, он - Юрий - тоже не прав. Зачем он сорвался? Ведь уже опытный, немолодой дядька, а начал с пацаном спорить. И, главное, что он такого сказал, что тот аж зашелся? Подумаешь! Володя, вон, не обижается, когда Юра говорит "по-еврейски" что-то там сделано. А может, обижается, только вида не подает? А Мирбек, видите ли, обиделся. Ладно, чего там, извинюсь, конфликт мне не нужен. Надо только момент выбрать удобный, когда никого рядом не будет, а то неловко как-то перед пацаном извиняться.

Юра посмотрел на Мирбека, благо, надо было объехать какую-то телегу с пьяными мужиками - повод был. Мирбек сидел злой, нахохлившийся - такого он его еще не видел, даже в самые неудачные дни - и молча смотрел перед собой.

- Юра, останови. Надо кое-что спросить.

- Мирбек. Может не надо? Пьяные они, что у пьяного спросишь?

- Останови.

- Как скажешь.

Юра свернул к обочине, "Уазик" остановился. Мирбек не торопясь, вылез из кабины и пошел навстречу телеге.

Олег раздвинул стекло в перегородке.

- Юра, что?

- Мирбек пошел спрашивать.

- Нет, я не о том. Вы чего? Что вы поцапались?

- А-а... да ну тебя! Сам не знаю, отчего завелся.

Снаружи раздался шум, какие-то выкрики. Олег открыл дверь и выглянул наружу. Мирбек возвращался к машине, сзади него трусили три тени.

- Мирбек, все в порядке?

- Да. Пьяные они, ничего не знают.

Мужчина лет тридцати, небольшого роста, но коренастый, бросился к машине, ухватился за дверку.

- Парни, давайте я в-вам покажу. Я с в-вами поеду. Я тут всех знаю.

- Не надо нам ничего показывать, - Мирбек грубо отстранил руку. - Мы сами все найдем.

Сзади подошли еще двое. А за ними, дышлом чуть не зацепив микроавтобус, остановилась телега, с которой равнодушно смотрели на происходящее еще люди.

- Н-нет. Ты не понимаешь. Я сейчас с-сяду в машину и все покажу, - мужичок попытался оттолкнуть Мирбека и силой залезть внутрь.

Рефлекс на враждебное действие сработал мгновенно: крюк правой пришелся парню прямо в челюсть. Щелкнув зубами, он начал заваливаться вбок. И тогда его догнал второй удар Мирбека левой рукой. Геодезисты высыпали из машины. За ней, освещенный красными габаритными огнями, уже стоял Юрий, держа двумя руками за отвороты куртки одного из догоняющих, и пытался стукнуть парня лбом в переносицу, но тот удачно уворачивался.

Третий из них закричал:

- Мужики, не надо! Не надо, не надо! Мы что? Мы ничего! Мы уйдем, не надо!

- Какого хрена в машину лезли? Вам же сказали: до свидания? Забирайте свой труп.

Мирбек пренебрежительно, без злости, пнул ногой лежащего. Тот тихо застонал и завозился на земле. Мирбек кивнул стоящим ошарашено геодезистам.

- Залезайте, поехали.

Хлопнули три дверцы. Машина тронулась.

"Кажется, сейчас подходящее время, чтобы извиниться",- подумал Юра и вслух сказал:

- Мирбек, ты, это, слышь...

9.

Поворот с указателем "Междуреченск 8 км" и стрелкой, направленной прямо в лес, "Уазик" преодолел бодро, но через сотню метров двигатель зачихал.

- Черт! Только этого еще не хватало!

Юрий еще с полминуты скороговоркой говорил разные слова по адресу изготовителей машин, продавцов и производителей топлива, погоды и гаражного начальства. Потом он аккуратно снял с крышки двигателя разные, лежавшие на нем, предметы и переложил их за сиденье. Подняв кожух, Юра очередной раз убедился, что со своего места в карбюраторе ковыряться плохо - он по-прежнему находится со стороны пассажира.

- Извини, Мирбек, придется погулять жиклер засорился. Я быстро, не успеете и чаю попить. А чтобы вы не заскучали, я сейчас музычку включу.

Мирбек пожал плечами и молча перешел из кабины в салон. Володя с Олегом сразу накинулись на него с расспросами: что, да почему, да зачем те мужики бежали за Мирбеком?

- Да ничего не было! Я к ним подошел и говорю: в Междуреченске можно квартиру снять? Чтобы зря не ехать. Потом смотрю они в стельку пьяные. Что-то заорали, руками замахали я не понял. А я еще злой был, после Юры, - Мирбек глянул в сторону кабины, но за перегородившим проем кожухом ничего не было видно. - Потом я просто махнул на них рукой и пошел. А дальше вы все видели.

- "...и упал, опаленный звездой, по имени Солнце..." - вдруг оглушительно раздалось из динамиков.

- Юра, сделай потише! - закричал в кабину Володя.

Но тот не слышал. Он лежал грудью на пассажирском сиденье, свесив ноги наружу, в открытую дверь, и что-то там, в глубине двигателя крутил, видны были только двигающиеся лопатки.

- А ты ему здорово вломил, - Олег захлебывался от переизбытка эмоций. - Он как подкошенный рухнул. "Упал, опаленный звездой"...

Мирбек засмущался.

- Да чё там. Все было, как на тренировке. Я даже сам не успел подумать. Чистый рефлекс. К тому же, второй удар был зря, ему и одного хватило бы. Я ему левой рукой попал в лоб по касательной. И толку никакого, и кисть себе повредил.

Все посмотрели на левую руку Мирбека. Он ее осторожно помял правой.

- Главное, чтобы кость не сломал. Теперь когда заживет... А работать надо, - он немного помолчал.- Два года, как не тренируюсь, навыки растерял.

- Хотел бы я так растерять навыки! - восхитился Олег. - А то, вон, менты мне зубы выбили, руку сломали, а я им ничего. А так бы, как врезал им!

- Правильно! Уж тогда бы ты от них так легко не отделался это точно. Они бы тебе и коренные зубы повыбивали, и почки бы еще отшибли, - Володя успокоил его в своей обычной манере.

- Да, - многомудрый Лешка вставил свое слово. - Менты много чего умеет. Волшебники. Святые люди. Пришел к ним человек пожаловаться на кого-нибудь. Будьте любезны: перекрутят-перевертят, сам же останешься виноват. Потому что тот, кто тебя обидел, сильнее тебя, а сила силу уважает, а слабых не любит.

- Просто у них нет настоящего профессионализма, и потому идут легким путем, - Володя, как обычно, обобщил, глобализировал и подвел к бесспорному выводу.

- А с чего у них профессионализм будет? Для этого надо, чтобы обучали профессионалы. А кто у них матерые, опытные профессионалы, передающие свой богатый опыт молодым милиционерам? - Олег сделал паузу, как бы ожидая ответа. - Те, кто лепил дела в сталинско-брежневские времена, или те, кто сам не работал, а "чисто-конкретно" занимался наукой. Как в анекдоте: не умеешь работать руководи; не умеешь руководить учи. Вот и учат их, не как быстро дело раскрыть, а как его быстро закрыть.

- Это точно, - поддержал Володя. Даже в лучших современных ментовских фильмах, менты называют их правдой о нашей работе, преступления раскрываются благодаря какой-нибудь случайности или совпадению, а не анализу и работе мысли. Любые исключения только подтверждают закономерность, и о них слагают легенды и сочиняют книги. Даже когда есть возможность поймать вора за руку, они стараются от этого увильнуть, чтобы потом в отчетности поменьше писать бумаг, - Володя перевел дыхание и продолжил. - Пример. В девяносто пятом году меня обокрали мои временные соседи из нашего дома. Средь бела дня, когда я был на работе. Потом выяснилось, что все в нашем крыле знали, кто украл и где хранится, но молчали. Ладно, Бог им судья, дело не в этом. Пришел милиционер. Я к тому времени из неофициальных источников уже знал кто, показываю: вот, в этой квартире. Милиционер постучал в дверь. Никого. Ну и что вы думаете? Он развернулся и ушел. Я в милицию: да вы что? Оно же - награбленное - все у них, еще не успели вынести. А мне: не беспокойтесь, ведутся оперативно-розыскные мероприятия. А как мне не беспокоиться, если из одежды осталось то, в чем я был на работе? Я уж не говорю про всякие там телевизоры, магнитофоны...

- Ну и как? - Мирбек на время забыл о руке.

- Никак. Повторно к ним пришли через три дня, ничего, конечно, уже не нашли и дело закрыли. Хотел на милицию в суд подать за бездействие, жаловался их генералу, но меня вежливо предупредили: у вас свое предприятие могут быть неприятности, проверками замучают, они вам нужны? Вот это и есть основной принцип их работы: сделай все, чтобы ничего не делать и припугни потерпевшего, чтобы не жаловался.

- Плюс - безнаказанность, - Олег горячо поддержал. - Помнишь, в Петрозаводске офицер-омоновец на троллейбусной остановке застрелил студента? Омоновец пьяный был, а студент ему не понравился, вот и застрелил. И ничего: отделался дисциплинарным взысканием, выгородили. Сказали, что студент на него набросился, хотел отобрать пистолет. Ты когда-нибудь видел офицеров-омоновцев? Это такие шкафы...

За окнами - непроглядная темень, по крыше уныло сеет дождь, Юра по-прежнему ковыряется в моторе, радио орет на всю катушку, а геодезисты в салоне, перекрикивая его, рассказывали истории о своих и чужих столкновениях с работниками почему-то "правоохранительных" органов, которых все чаще и чаще цинично называют "силовыми структурами". А что, все верно: сила есть ума не надо.

10.

И нет никого.

Длинная галерея: слева - обшарпанная оштукатуренная стена, кремово-розовая с белыми полуколоннами и обрамленными такой же белой лепкой "зеркалами", а справа нескончаемый ряд колонн, тоже белых, и что за ними - не видно: то ли площадь, то ли улица - только падает оттуда пронзительный солнечный свет, но нет никакого уличного шума, даже приглушенного. Вообще ничего и никого нет. Есть только эта непонятная длинная галерея и на разных ее концах - я и он. И мы медленно движемся навстречу друг другу, но я его лицо вижу плохо, все-таки зрение уже не то, можно сказать, вообще лица не вижу, а он видит меня хорошо, потому что насторожился - это понятно по его фигуре - и замедлил шаг. И вокруг никого нет. И глухая звенящая тишина солнечного дня.

Я стараюсь своего шага не замедлять, хотя чувствую себя неуверенно. Люди об этом месте говорят разное. Одни пугают различными промышляющими здесь бандами, другие говорят: ерунда, никаких банд, а только отдельные хулиганы, наркоманы и карманники. Третьи просто пожимают плечами - мы туда не ходим, нам там делать нечего.

Я тоже не был в этих местах уже лет пятнадцать и идти не собирался - не из страха, а потому, что действительно дел у меня здесь не было никаких. Но сегодня, гуляя по городу и любуясь его архитектурой, свернул бездумно в один переулок, другой, третий... и оказался здесь. Я даже не уверен - там ли нахожусь, где думаю, но вроде бы здесь. Но почему в многомиллионном, наводненном летними туристами городе, в самом его центре, никого кроме нас двоих нет?

И тишина.

Этот парень выглядит крупнее меня и наверняка моложе, сильнее. Вряд ли он настроен агрессивно, но кто знает, что он тут делает. Я не замедляю шага - разве что на мгновение, когда его увидел в конце галереи, свободной небрежной походкой иду навстречу.

Конечно, в жизни мне приходилось драться. Но не скажу, что делал это успешно. Чаще все-таки меня били. Правда, били не в одиночку, один на один, а вдвоем, втроем или при моральной поддержке зрителей-подстрекателей. Были и на моей стороне победы, но за ними следовал матч-реванш, и победа, в конечном итоге, оборачивалась поражением.

Но мысленно я всегда готовил себя к отпору, "прорабатывал ходы", физически ощущал в руках тяжесть различных подручных предметов, которыми наносил смертельные удары без всякой жалости к нападавшим. И, приготовившись, таким образом, к самому неблагоприятному для меня течению событий, я неторопливо проходил мимо компании подвыпивших подростков, не обращавших, впрочем, на меня никакого внимания.

Но ведь кто-то же забил насмерть Витьку, каратиста, бывшего десантника, когда накануне своего дня рождения он возвращался через лесок возле дома, слегка позвякивая в пакете двумя бутылками коньяка. И кто-то забил насмерть Палыча, тоже хорошего задиру, исписавшего три толстенных тетради своими странными стихами. И кто-то ударил сзади по голове Саню и вырвал из его рук бутылку пива. А на Диму напали тоже сзади, средь бела дня, на многолюдном проспекте, и в пяти шагах от милицейского поста пинали так, что сломали три ребра. Сереге, огромному, сильному Сереге, приставили сзади нож, когда он спускался в подземный переход, отобрали сумку и кошелек. Почему я не должен думать, что эти подростки, которых в темноте легко принять за скинхедов, неонацистов или просто промышляющих разбоем, не могут на меня ни с того ни с сего напасть, чтобы ограбить или развлечения ради? Волки, волчата, шакалы, гиены - вы бродите по улицам где-то среди нас, и не всегда вас можно признать по оскалу, расцветке или запаху. Вас, может быть, и немного, но на вас не написано, что это вы, а нападаете вы внезапно, чаще без предупреждения.

Я иду по галерее - он неуверенно движется мне навстречу. Его походка не возбуждает подозрений в агрессии. Может, он сам меня боится? Может, он такой же, как и я - обычный прохожий, закомплексованный и неуверенный в себе? И сейчас он идет на трясущихся ненадежных ногах и взглядом подыскивает что-нибудь, чем можно защититься от меня. Я прохожу мимо одной колонны за другой. Что видно между ними: дома, площадь, улица - не знаю. Мне все равно. Я не свожу взгляда с фигуры своего визави, краешком правого глаза замечая чередование асфальта и грязно-белой штукатурки основания колонн. Человек, идущий мне навстречу, тоже заметно приободрился. Его туфли размеренно поднимаются и опускаются, шаг стал тверже. Харахорится? Что ж, посмотрим на тебя, когда сойдемся. А где мы сойдемся? Может быть, вон возле того порожка? Зачем какой-то порожек на гладком каменном полу галереи? Не споткнуться бы об него.

Ты идешь уверенно, и я иду уверенно. Ты меня боишься, а я тебя - нет! Вот в чем мое преимущество: Я ТЕБЯ НЕ БОЮСЬ! И поэтому я могу с тобой сделать все что угодно.

Я немного расслабляюсь и смотрю налево, на белую облупившуюся лепку, и направо, на улицу - только не на него.

Да, это - улица. По ее противоположной стороне тянется серый унылый забор. Поэтому и прохожих нет - нечего им тут делать. Ни магазинов, ни учреждений. С одной стороны улицы забор, с другой - галерея без единой двери. И ослепительное полуденное солнце, наискосок, мне в глаза.

Но мы вот-вот должны встретиться. Я, как вежливый человек, немного, совсем чуть-чуть, беру вправо, чтобы с ним благополучно разминуться. В его сторону я не гляжу - он мне неинтересен, я к нему равнодушен, но краешком глаза замечаю, что он подался не вправо, как можно было ожидать, а влево - мне наперерез! Значит, его цель все-таки я! Неужели он так ловко притворялся невинным прохожим, что я обманулся? Внутренне поджавшись, я смотрю на приблизившийся ко мне небольшой порожек и через пару шагов уже готов занести ногу, чтобы переступить через него, но чувствую и периферийным зрением вижу, что он готов сделать то же.

Я задумчиво-недоуменно поднимаю глаза: в чем дело? что за преграда?

За небольшим разделяющим нас порожком делает мне шаг навстречу я.

Господи, как у Грина в "Рассказе Бирка"! Я вижу сам себя! Но нога по инерции уже занесена над порожком-рамой, носок туфли коснулся поверхности этого огромного зеркала и носка отраженной в нем ноги, я начинаю входить в него - в зеркало. Центр тяжести тела уже переместился, я не могу себя остановить. Я переступаю в зеркало, на его границе сливаясь сам с собой. Оборачиваюсь, вижу все ту же галерею, но меня уже в ней нет. Так же, как и нет моего отражения. Я - в зазеркалье...

11.

- "...И на пожарище заката неивствовался соловей". Чьи это строки? Есть три варианта ответа,- пробился в Володино сознание жизнерадостный щебет радиоведущей.

Он с трудом разлепил веки. Лицо было залито чем-то мокрым и теплым, и оно все текло и текло откуда-то. Воняло бензином и гарью. Немного повернув голову, Володя увидел Мирбека. Мирбек полусидел, полулежал, прислонив лицо к краю выбитого окна, осколки стекла глубоко вошли в щеку. Его глаза были открыты и неподвижны.

С трудом приподнявшись, Володя увидел Лешку. Телефон в его руке играл какую-то музыкальную фразу и требовал ответа, но Лешка ответить уже не мог. На его лбу чернела свежей кровью глубокая вмятина от удара. Олег стоял неподвижно у выбитого окна в двери "Уазика", широко расставив ноги, упираясь в притолоку руками и головой. Глаза его были полуприкрыты, из шеи тоненькой пульсирующей струйкой вытекала кровь. В кабине, за перегородкой, за задранным кожухом угадывалось неподвижное тело Юрия. Оно-то и не позволило геодезистам выскочить наружу через кабину.

Володя попытался из-под руки Олега открыть дверь, но та по-прежнему не поддавалась. Сколько прошло времени с момента нападения на них, Володя не представлял, но знал, что немного, не более 10 минут, хотя ощущение было - вечность. Вечность легла между Володей, смеющимся над историей Мирбека, которого пытались задержать за нарушение правил регистрации, и Володей, стоявшим сейчас на коленях, опираясь окровавленной рукой о чемоданы с приборами.

Они прекратили свой треп только тогда, когда, услышав резкий стук по обоим бензобакам, позвали Юру, и тот не откликнулся, хотя был здесь, в кабине, за кожухом. Они попытались открыть одну дверь, вторую - не удалось, их, видимо, подперли чем-то снаружи. Тогда выдавили аварийное окно.

Первый сунувшийся в него - Мирбек - получил ощутимый удар в голову. Стали выбивать все окна, чтобы выпрыгнуть одновременно, прикрываясь подручным инструментом, но те атаковали вилами... Что было дальше, Володя не помнил.

Сейчас машина горела. Через одно из окон Володя увидел освещенную пламенем фигуру. Надо решаться и прыгать в противоположную сторону, ну...

- "By the rivers of Babylon..." - орало радио в охваченном пламенем "Уазике".

- Шурка, отходи! Сейчас рванет! - крикнул высокий белобрысый парень и схватил за узду еще храпевших после погони лошадей, чтобы отвернуть от огня их морды. - Тпру! Стой, скотина!

Почти сразу же, один за другим, взорвались оба бензобака. Через пару секунд прозвучали еще два хлопка - это рванули в машине канистры. Лошади беспокойно запереступали ногами, но Пашка их держал крепко. Машина горела некрасиво, не как показывают в кино, и уж, тем более не разлетались в разные стороны куски железа. Только подпертые кольями двери вышибло воздушной волной. Хорошо, что на дороге никого нет. Пятница - все по домам "Поле чудес" смотрят. А здесь свои "чудеса" - съездили к тетке, помогли стожок к дому перевезти...

- Шурка, ты жив? - крикнул Пашка в сторону пылающего "Уаза".

- Жив, жив. Что мне сделается? - откликнулись оттуда, и на фоне пламени показалась приземистая фигура. - Ох, и здорово же рвануло! Меня аж отбросило. Метров... на три.

- А что ты там делал? - из телеги раздался солидный басок. - Дрова, что ль, подкладывал?

- Да не, - Шурка вытер вязаной шапочкой вспотевшее прикопченное лицо. - Я боялся, что кто-нибудь выскочит.

- Так они уже все "жмуриками" были, - тот же голос хохотнул. - "Жмурик" - не рыба, на сковородке прыгать не будет.

- Ага, конечно, - Шурка самодовольно заржал. - Будет-небудет, а один сейчас чуть в окно не сиганул. Смотрю: страшный такой, вся рожа и борода в крови, зубы сверкают. Уже бы и сиганул, да я его слегой упредил и назад отправил, к своим. А если бы сиганул, чтобы мы, дядь Саш, делали? До утра его по лесу шукали?

- Все равно, далеко бы не убежал. Ну ладно, устерег так устерег, - с телеги раздался зевок. - Домой пора. Ничего не забыли? Вилы, топоры? А где Николай? Николай, ты где? Обосрался, что ли?

- Здесь я, здесь. Чего горланите на всю округу? - из темноты выступила еще одна фигура. - На, Пашка, топор. Только оботри ему обух сперва. Завтра вы поедете за сеном, а я с Витьком, как начнет светать, - сюда. Только бы он к утру очухался. Мы с ним протокол осмотра составим. Расследуем, как положено, по всем правилам. Здесь и так все ясно: неосторожное обращение с огнем, канистры в салоне, курили и так далее. А потом сволокем машину на стоянку в район. По дороге может уроним пару раз. Пока дотянем, что не отлетело - отлетит, никакая экспертиза не увидит. Да и не будет никакой экспертизы - кому охота в чужом дерьме ковыряться? А об остальном - молчок. Понятно?

- Само собой, - Шурка взялся за повод. - За эту мразь никому сидеть не охота.

- Во-во, будут знать, как драться, - бурчал Пашка. - А то, ни с того ни с сего - хрясь Витька по морде! Он им помочь хотел, а они - по морде! Ничего, будут знать теперь. И другим не повадно будет...