Аннотация: Славянское фэнтези с деревенским колоритом. Публикуется по главам.
Глава 1. Конец каникул.
А вышло так, что каникулы Коськи Просвирина закончились уже на третий день.
И нет, Костя не загремел на больничную койку или, чего хуже, в какой-нибудь учебный лагерь. Он даже не был привлечён к исправительно-трудовой дачной повинности, и в огород допускался исключительно для поживы.
Но всё же случилось что-то неладное в том деревенском раю, где он был оставлен на попустительскую любовь бабушки с дедом, в доме над светлой Кубенкой. И неладным этим стала глупая, казалось бы, стычка с его двоюродным братом Андреем, после которой oдни лишь девчонки не боялись заговаривать с Костей при встрече. Пацанов же стопорило извечно пошленькое: ты уедешь, а нам здесь жить.
Заковыка была в том, что брат негласно считался главным среди всех окрестных мальчишек, а в школе ходил в авторитете даже у старшаков. Всё потому, что простой, как багор, тринадцатилетний Андрей любил и умел ловко драться, да так, что однажды побил, пускай и подвыпившего, но всё же выпускника. И если раньше он постоянно пропадал в единственной на весь городок Кубенск секции каратэ, то теперь, после закрытия спортшколы, всё больше искал развлечений в родном своём сплавском посёлке. Вот потому и не стало житья, обосновавшемуся там же Костику, вот потому и сделался он лишним, словно кто-то выставил его за дверь в лето.
А лето искрило цветастой шутихой над всеми семью холмами Кубинской гряды. Лето ухало, гикало, цыкало, шкворчало и стрекотало. Лето окатывало разомлевших прохожих грибным дождём и зажигало тройные радуги. Тучнело, клонясь к земле под тяжестью ягод и яблок, играло чешуёй у самой речной глади, таилось под корягами, в затонах. Носилось на перегонки на великах, жгло затемно костры на галечном пляже, травило несусветные байки, сигало бомбочкой с подвесного моста, резалось в квадрат, и гоняло в футбол.
Косте же, с каждым новым днём всё больше казалось, что он наблюдает мир, сквозь толстое полупрозрачное стекло, отчего тот становился размытым и блёклым. Звуки были то глухими и далёким, то раздражающе резкими. Не радовали ни любимые игры, ни фильмы, ни книги, ни лакомства.
Нет, Коська, конечно, не подавал виду, чтобы его не начали жалеть, а, хуже того, расспрашивать. И сначала бойко принялся помогать по хозяйству: он ходил с дедом чинить насос, гнавший воду в дом прямиком из речки, укладывал дрова в поленницы, полол, поливал, окучивал и даже немного успел поучиться косить настоящей косой - не механической бензиновой, а той самой, с которой ещё при царях управлялись. Ко всему прочему, его копания в огороде видели пробегавшие мимо дома, к броду, пацаны, что избавляло его от сплетен на тему того, что он боится к ним приходить - ну, припахал дед и припахал - с кем не бывает.
Но вскоре дед с бабушкой всё же начали понемногу приставать, почему, мол, ты, Коська, не ходишь играть с другими ребятами? Чего купаться не идёшь?
Поначалу он, важничая, отвечал, что, это завсегда успеется. Но уже на следующий день, когда вопросы повторились, понял, что дело - швах! И теперь, чтобы ничего не рассказывать, ведь жаловаться, а тем более врать, он не хотел, стал Коська после завтрака уходить из дому гулять. Прихватив рюкзак с планшетом, книгой, пирожками и морсом, он шел, якобы, к мосту, где было футбольное поле, а на самом деле, куда глаза глядят. И всё же за эти серые дни выпало ему два приключения и одна удача.
Первым, и небывало странным, стал поход с дедом за реку, на сплавское кладбище. Честно говоря, сложно было назвать приключением всё случившееся, но было в этом деле нечто такое, что никому невозможно ни ушами услышать, ни словами сказать.
Поход был традиционным, свершаемым в первые дни каждого Просвиринского явления на малую родину, исключая, конечно же, редкие зимние приезды. По пути они обязательно заходили в маленький магазинчик, переделанный из строительной бытовки, и покупали конфет на развес. Вот тут-то и начались странности.
Жившая неподалёку, на Спортивной улице, бабка Чугуниха решила ни с того ни с сего порадовать свою беззубую древность грецкими орехами. Заказала странный свой гостинец у хозяйки вагончика Маринки, да и преставилась за два дня до пенсии, не успев его выкупить. И вот уже чуть ли не месяц красовался прозрачный куль с экзотикой на прилавке, у самых весов, за бросовую цену. Да, только местные ни в какую не обращали внимания на бабкино наследство: кто-то из суеверия, а кто считая сие лакомство - баловством.
У Костика же чуть не с порога, едва приметил он злополучный пакет, зазудело купить его, да так, что сил сопротивляться внутреннему неосмысленному порыву, просто, не было. А услышав от хозяйки предысторию орехов, он понял, что обязан завладеть столь ценный артефактом. Он даже не стал просить деда, а рассчитался из своих отпускных.
Есть орехи Костя, конечно же, не собирался. По крайней мере, сейчас. Закинув их в рюкзак, он представлял, как, вернувшись в Мурманск, станет тайно показывать их друзьям и приятелям, зловещим шёпотом рассказывая о мёртвой старухе, её предсмертном желании, и о таинственной силе, заключённой в орехах или какой-нибудь иной подобной чепухе - тут были варианты. Может быть даже, получиться уговорить приятелей сходить с заколдованным орехом ночью в одну из мрачных заброшек, например, в бывший клуб юных моряков.
За этими веселящими раздумьями, младший Просвирин не сразу заметил, что они давно уже пришли на место, и теперь петляли между теснившимися железными оградками, потому что дед никак не мог найти нужной могилы. Старик бранился себе под нос, и единственное приличное, что можно было разобрать так это: '..., вот же берёза, ..., от неё вниз, налево, ...'. В итоге было решено выйти на дорогу и зайти с центральной тропы. И вот уж удивился, и даже вздрогнул Коська, когда первой же могилой, у дороги, оказалась Чугунихина, со свежим, ещё не посеревшим крестом.
Дед тоже заметил её и, хмыкнув, со странной смешинкой в голосе сказал:
- Ну, что, доставай гостинец. Неспроста, видать, мы тут плутаем.
Суетливо Костик стянул рюкзак. Достал пакет со старухиным заказом и, не сумев одолеть тугой узел, надорвал его. Вытащив наугад пару орехов, он медленно, не сводя глаз с таблички на кресте, положил их на ещё не осевшую землю. Затем, повинуясь чему-то интуитивно понятому, но не осознанному, он достал из пакета ещё орех, огляделся и, приметив прямо под ногой камень, расколол об него скорлупу, и также положил половинки плода на могилу. А когда уже развернулся, то увидел на тропе ещё один бабкин гостинец, как видно, случайно выпавший из пакета. Костя быстро поднял его и сунул в карман, но на этом странности не закончились.
Когда они, наконец, отыскали своих, Просвирин увидел в земле, посреди прадедовой могилы совсем небольшое круглое углубление, более всего похожее на какой-то ход или норку. Но дед, вот ведь странное дело, коснувшись надгробий и поправив венки, совершенно ничего не заметил. И, отмолчав положенную минуту, отчего-то не стал повторять в этот раз обязательные речи про Неман и Кёнигсберг, про первый прадедов мост через Кубенку, да о том, как прабабка была в войну почтоноской.
Вместе этого начался долгий рассказ про покосы, тяжёлый и утомительный, как и они сами. Увлечённый им старший Просвирин, совершенно не обращал внимания на внука, а смотрел за реку, вдаль, на тонкий стержень теле-радио вышки. Глаза его притухли от того, что он всё дальше и дальше убегал по выстуженным временем тропам вглубь своей памяти.
Костя же, повинуясь пришедшему из ещё более дремучих глубин призыву, косясь на деда, словно опасаясь быть уличённым в чём-то постыдном, медленно достал из кармана орех, и, не донеся его до дыры в могиле, разжал пальцы. Плод беззвучно канул в этот маленький темный колодец, и тут дедушка громко троекратно чихнул.
Костя вздрогнул и резко обернулся, бормоча нечто похожее на дежурный ответ. Когда же он вновь взглянул на могилу, та была аккуратной и ровной, без единого бугорка или ямки.
А уже на следующий день, отправившись, по просьбе бабушки, искать на той стороне водную жилу, чтобы набрать ключевой воды для настоек, угодил он во второе своё приключение, подарившее ему тайну.
Пролетев на велике по безлюдному мосту, и промахнув на удивление пустое футбольное поле, нёсся он по едва различимой ухабистой колее, радуясь, что наконец-то у его путешествия есть хоть какая-то цель. Но у самой излучины, там, где в колее прорыл себе ход на воздух крот, под передним колесом осыпалась вдруг земля, и беспечный ездок закувыркался вниз, по пологому, поросшему ивняком склону. И, необъяснимым образом, легко, так что не зацепила, не хлестнула его ни одна ветка, пробруснул, казавшиеся непролазными кусты.
Костя лежал на спине, раскинув руки, и чутко прислушиваясь к себе. Поняв, наконец, что боли нигде вроде бы нет, он потихоньку приподнялся на локтях и сел. Тело вновь отозвалось тишиной. Лишь еле слышно поднывала шея. Осмотрев и ощупав себя, и не найдя - вот уж дела! - даже царапины, Коська наконец огляделся и обнаружил, что сидит на небольшом песчаном пятачке, напрочь отрезанном от прочего берега крепкой живой изгородью.
Поначалу, он, было, испугался и с тревогой оглянулся на воду - плавал Просвирин не ахти. Но тут же заставил себя успокоится, вспомнив, как отец учил его не паниковать и дышать правильно. Костя вновь закрыл глаза, глубоко вдохнул, и через пару минут, выровняв дыхание, сказал себе: 'Ведь ты же как-то сюда попал, а, значит, кусты только кажутся непролазными'. И точно, присмотревшись ещё раз, он понял, что видит в глухом переплетении ветвей проход. Просто видит и всё, также, как видит опытный в своём деле человек незримое для непричастного.
Отсалютовав улыбкой своей победе, Коська поднялся наверх, обратно к колее, чтобы тут же вновь пасть духом, потому как переднее колесо его вороного, с оранжевым узором, Алкида было безнадёжно погнуто так, что лопнул по шву обод, и повылетали из гнёзд некоторые спицы. И Костя уже явственно слышал, как вздыхает и цокает языком дед.
Но вынужденный ремонт лишь развеял стариковскую скуку. Тем более, что деньги на починку были безоговорочно экспроприированы из внуковой копилки. Потому уже через день Костик мчал к заветному месту под рамой дедовского взрослика, чтобы скрыться ото всех бед и отдохнуть, наконец, без оглядки. Проведённая разведка, показала, что пляжик этот никак не просматривался ни с одного берега, даже, если встать ровно напротив него. Осмелев, Коська даже зашёл в воду по пояс, с противоположной стороны реки, но и тогда не смог его увидеть. Лишь проход в ивняке был всегда для него открыт.
И он расслабился. Расслабился и забыл, что это чужое, предательское лето. Расслабился и вновь получил под дых.
Всего через неделю, едва притормозив и начав, для пущей конспирации, оглядываться, Костя услышал, как кто-то невидимый за кустами, лениво зевнув, басовито, с лёгким присвистом, пробубнил:
- И ведь не бухой был, понимаешь, да? А полетел, как..., - невидимка замялся, и не сумев подобрать слово, повторил: - Понимаешь?
- Угу, - коротко отозвался кто- то второй, - кайфовое местечко. Вечером здесь упадём.
- И, ведь, понимаешь, ни царапины! - снова загудел первый.
- Да-да, - нетерпеливо перебил его собеседник, - ты, лучше скажи, Маринка в долг отпускает ещё?
- Мне - нет.
- Ясно. Тоска.
- Ну, а чё? Знает, что я на мели. Работы на дачах мало в этом году. Стекольный обанкротили, шпалокомбинат ещё перед отвальной твоей сокращать начали, турбаза тоже загнулась - мотокросса больше не бывает и гостей нет. В ментовку только постоянно недобор - может, пойдёшь?!
Первый невидимка захохотал, а второй злобно выругался и буркнул:
- Ладно, идём, а-то скоро закроется лавочка. Может, договоримся.
- Ага, - хохотнул в ответ первый, - ты вчера уже мелочь при ней выгребал.
Костик узнал говоривших: первым был Гаврила, по прозвищу Махно, а вторым - Юрка Валашин, он же Клин, чей тихий, какой-то даже интеллигентский голос никак не вязался с разбитным его образом.
Вместе эти друзья-товарищи были одними из самых неутомимых бездельников, пробавляющихся случайными заработками в качестве подсобной силы, да ещё рыбалкой и огородом Юркиного дяди, у которого тот собственно и обитался. Но это были вершки. По-настоящему объединяло их, живущих не так уж и близко друг от друга совсем другое: гитара, баян и рок-н-ролл. Гитара, правда, была только у Гаврилы, а Юрик, по его же собственным словам, чётко запиливал на баяне, чему был насильственно обучен ещё в школе. Дуэт их навязчиво гремел по всей округе, стоило только им сойтись вместе в лихой компашке, где-нибудь у старого пляжа или под железнодорожным мостом. Тут уж они звенели, ревели, скрипели, гудели, рычали, дребезжали и тенькали без роздыху, и всё про мёртвецов, да чертей и пьяниц. В общем, как говаривал дед, не было им ни угомону, ни укороту. Однако в драках оба почти не участвовали и воровать, по крайней мере, у своих не ходили, отчего местный участковый особо их не тиранил.
Когда-то, классе ещё во втором, Костик очень сильно привязался к Юрке и даже старался походить на него, и для этого первым же делом он отрезал портновскими ножницами рукава у своей джинсовой куртки, а вторым - вывел на ней шариковой ручкой красивые слова, аккуратно списанные с безрукавки кумира: 'Панки - хой!' и нарочито небрежную 'А' в круге. Третьим же, и самым ответственным, делом он покрасил свою чёлку зелёнкой.
Свершив сей подвиг, он гордо предстал перед роднёй. Поражённый дед начал рукою слепо шарить по столу, ища очки, и неловко сжав их, погнул дужку. Папа, закашлявшись, выронил чашку из любимого бабушкиного набора, тем самым сократив его численность. Сама же бабушка в этот момент занималась тем, что возводила соляную горку в сковороде с грибами, не в силах оторвать глаз от внука. А у мамы на глазах выступили слёзы. И вовсе не умиления.
В общем, вопрос с домашним арестом был решён в кратчайший срок.
От воспоминаний об этом и оттого, что он, на самом деле искренне, ждал этой встречи, Костику стало вдвойне больней. Мир, вновь обретший живые краски, опять стал безлик и пуст, словно Костя вернулся на несколько дней в прошлое, в свой тягостный и муторный кошмар
Но не успел он окончательно провалиться в безнадёгу, как ивняк возмущённо затрещал, и перед ним, словно из-под земли, вырос вечно взъерошенный, щербатый Гаврила, весь в чёрном.
- О, малой! - отчего-то радостно выкрикнул Гаврила. - Ты чего здесь-то?
- Да, я так..., - замялся было Костик и бездумно вывернул руль к себе так, чтобы отгородиться от собеседника колесом. Но Гаврила ответил за него сам:
- А, катаешься. Понятно, - и добавил, - Слышь, малой, ты это, не видал, магаз работает ещё?
Костя отрицательно помотал головой, и тут с руганью из кустов выбрался Клин:
- Блин, пуговицу оторвал, зараза! - проворчал он себе под ноги, отряхиваясь. - Но место, всё одно, зачётное. Девчонкам понравится.
Клин сально хохотнул и это прозвучал для Коськи последним похоронным залпом.
- Здорово, Костян! - весело прогромыхал он и, пожав Костику руку, со смехом спросил. - Что волосы-то больше не красишь?
'Ещё издевается' - с досадой подумал Костя и от обиды закусил нижнюю губу. Он старался не смотреть на Юрку прямо, но всё же разглядывал того искоса, не в силах сдержать любопытства. От формы Клин избавился не полностью, оставшись в берцах, в которые заправил старенькие джинсы. На растянутой и застиранной любимой его футболке с трудом читалось ' he Exp o te '.
- Ладно-ладно, давай без этих, - всё так же весело подмигнул ему Юра. - Как дела?
- Нормально, - неуверенно пожав плечами, ответил Костя и подумал: 'Как у него только ноги не сварились ещё?'.
- А что там с братом у тебя? - выудив из-за уха сигарету спросил Клин.
- Да-а-а, - только и протянул в ответ Костя, неопределённо махнув рукой.
- Нельзя так с братом-то, понимаешь, да! - вмешался вдруг в разговор Гаврила.
От его слов Коська мгновенно и неожиданно для самого себя вскипел:
- А ему со мной можно, значит?! - выпалил он и отвернувшись к реке, упёрся взглядом в прибрежные заверти.
- Так за слова-то отвечать надо. Чего за словами не следишь!?
Но Костик замолчал. В груди начало как-то мерзенько саднить, и он ещё сильнее закусил губу. Перед глазами расплывалось белёсое марево.
-Да, ладно тебе, чего пристал к пацану. Нормальный пацан! Свой! - вступился за него Юра и дышать сразу стало легче.
- Сказал, как думаю, - не унимался Махно.
- 'Как думаю', - шепелявя передразнил его Клин. - Тебе этот пузан в уши надул, а ты и рад. Вон лучше самого парня спроси.
Сказал это Гаврила утвердительно, без намёка на вопрос, чтобы просто закрыть тему. Поэтому Костя снова промолчал. Он уже повернулся обратно к парням, но всё также старался смотреть мимо них. Говорить дальше было не о чем. Он развернул велосипед и промямлив что-то вроде: 'Ладно, пока', двинулся обратно к мосту, не слыша, как за спиной его закипело какое-то ожесточённое шушуканье. И только он вывел велосипед на тропу и, оседлав его, собрался уже было оттолкнуться, как услышал, как Юра окликнул его:
- Костян! Костян!
Коська безразлично обернулся и увидел, что оба разгильдяя спешат к нему.
- Не хорошо получилось как-то, - странно заискивая пробормотал Клин. - Нельзя так расходиться. Мы ж с тобой корешки всё-таки. Правда?
- Правда, - тихо ответил Костя. Ему показалось, что его, обречённо шагнувшего в пропасть, вдруг подхватили чьи-то верные, крепкие руки. Юра же толкнул плечом своего приятеля, процедив сквозь зубы что-то неразборчивое.
Гаврила кашлянул и сказал, как будто декламируя стихи с новогодней табуретки:
- Ты, это, не обижайся, правда! Голова с утра трещит, понимаешь, да? Наговорили там, понимаешь? Всё равно, ведь, с братом не хорошо... Но ты пацан-то правильный. Давай краба!
И, не дожидаясь какой бы то ни было реакции на свои слова, он сграбастал Коськину пятерню и энергично потряс.
- Лады? - спросил он у Кости.
- Лады! - смущённо, но весело ответил тот.
- Ну, вот, теперь и расходимся как нормальные человеки, - с улыбкой подытожил Клин. - Пока!
- Пока, - теперь уже легко и чётко ответил Костя, которому страсть как расхотелось уезжать. Но навязываться он не решился. Зачем портить хороший момент?
- Слушай, Костян, а ты когда уезжаешь? - вдруг спросил Клин. - Не скоро?
- Не скоро, - вздохнул Костя.
- Чего вздыхаешь? Надоело у нас? Ты приходи завтра вечером под мост. У нас песни новые.
- Бабушка не отпустит, - соврал Коська.
- Да, беда, - согласился Клин. - Слушай, а она сейчас дома?
- Дома. А что такое?
- Незадача получается у нас - вот, что такое. Хотели мы у деда твоего перезанять чутка, а тёть Люба она ж, ух, какая! Не даст.
Демонстративно сжав кулак, Юрка поднёс его к собственному носу.
- Это точно, - хохотнув, подтвердил Костик, и тут Юра посмотрел ему прамо в глаза:
- Слушай, а может, ты выручишь меня тогда? До пятницы. Нет, до понедельника. В пятницу мы ещё не вернёмся.
- А сколько надо?
- Ну, рублей двести-то найдётся? Ты ж парень городской - фартовый!
Терять перед Юрой авторитет Костик не хотел, тем более что он и заступился за него, и с Гаврилой вот помирил. А, главное, сказал, что он свой! Фартовый! И как тут его обмануть?
Костя полез в карман шорт. Подойдя ближе, справа жадно задышал Гаврила.
В кармане оказалось две сотни, полтинник и пара железных десяток. И Костик, не колеблясь, протянул парням две бумажки. У Клина в глазах заплясали бесенята, но он постарался улыбнуться Косте сдержано.
- Спасибо, пацан! - затараторил Махно. - В натуре, выручил! Точно, свой в доску! Понимаешь, да!
- Выручил, братан! - чинно добавил Юра. - Ладно, мы побежим, пока Маринка лабаз не закрыла. Пока! Спасибо!
- Пока, - едва успел мявкнуть им вдогонку Костик, как они уже были метрах в пятидесяти от него.
Но Гаврила, вдруг обернулся и крикнул, ступая задом наперёд:
- Ты, смотри, пацан, поаккуратней тут шастай! Говорят, колдун лещёвский вернулся! С весны не бывал! В центре видали его! - и, довольный собой, загыгал, пускаясь догонять Клина.
А вот Костику Просвирину сразу стало не до смеха. Про лещёвского колдуна и местного лесничего - Василия Чащина - рассказывали всякое. И всякое это было сплошной жутью.
Говорили, что мог он пропадать в окрестных лесах месяцами совсем без припасов. Потому как оборотню они ни к чему. А в том, что старик - оборотень, не сомневался никто. Иначе как он умел объявляться откуда ни возьмись перед неуёмными браконьерами, захмелевшими грибниками и прочими разгульными туристами? Вот и жена его сошла с ума, конечно же, от того, что дед в волчьем обличии таскал ей заполночь чужих младенцев, взамен собственных сыновей, сгинувших на двух войнах. И ведь, правда, несколько лет назад, начали пропадать в Кубенске и по соседству оставленные без присмотра дети. Малышню, по слухам, нашли потом у залётных цыган. Но лесник, всё равно, так и остался для всех колдуном. Тем более, что супруга его и вправду содержалась в местной психбольнице.
А Лещёвка, где обитался нечистый, как раз и находилась на той стороне реки, где сейчас совсем один остался Коська. Крайние дома деревушки было прекрасно видно уже отсюда.
Обо всём этом Просвирин думал, пока нёсся к мосту. А мчал он туда ещё быстрее, чем летел к теперь уже бывшему своему тайнику, пытаясь избежать встречи с местными на футбольном лужку.
И только он изготовился тащить велик вверх по лестнице на опору моста, как тут же застыл, едва подняв голову, и, кажется, на несколько мгновений даже перестал дышать.
На самом верху, в проходе, опираясь на самодельную клюку, стоял лещёвский колдун.