Отмолчали рты, из пихты колотя плоты 
Поджидаем вот, пока лёд по Убе пойдёт. 
Как сойдёт - махнём вслед за льдом, по большой воде
а пока стоим - всем далёким - незнамо где,

а самим - понятно: в лесу, на большом мысу,
где на белый плёс шиверой нанесло торос,
где теперь до лета увязнут бульдозера,
ну а мы, поди, подадимся домой с утра...

Покурить, пожрать, да друг дружку предупреждать
засмолив в закат два бычка, мол, хотя бы, сват,
не тотчас по льду, не ровён - попадём в беду,
да и ну ко дну... 
 -  Доставай-ка ещё одну,

раз уж мой сырой, а чужой отдаёт махрой
лишь на вид: на вкус - обстриги да кури свой ус
с той же пользой, эх, да побрился ты, как на грех -
хоть под носом бел был с утра, да сгореть успел

за пол-дня. Меня, хоть мы вроде как и родня,
умиляет  твой, извини, нежилой настрой
и раскраска. Ты ж, гладколицый мой, ни за шиш
пол-обмылка смыл, пока бороду соскоблил...

Аль тебе примет не говорено: этот свет
и лохматым мил, и немытых не отлюбил.
Ты не вздумай, дядь, и исподнее постирать
на дорогу, впрок, да одеться по первый срок.

  -  Доставай, поди, гармонист, инструмент. Гляди  -
скоротаем ночь, а то ночью совсем не в мочь :
ни поспать как след: в каждый сон, как сказал поэт,
лишь троса, да пни, да тайга, да вон те огни.

  -  Мне-то что ж, спою, ток ведь каждый поёт свою,
а твою, видать, и трёхрядкой не подобрать -
до того проста, аж позёмкой повдоль хребта
да под дых кайлом, чтобы горлом пошло, нутром...

  -  Было б чем идти. У нутра-то свои пути.
А моё давно - не нутро, а пустое дно...
А на дне саднит, да кишкой на разрыв звенит
как струной сырой, прорастая в нутре дырой.

И куда ни ткни стылым взглядом - всё те же пни.
И куда ни глянь рваным сердцем - всё то же, Вань:
Пустота-тоска в два стежка посередь виска
И хоть в лес, хоть в дом - всё одно: степь да степь кругом...

И как мокрый трут трёшься боком о разный люд
навострив ушко: вдруг приметишь, кому легко...
Да у люда то ж - когда пыль рукавом сотрёшь:
немота и страх в облегчённо-пустых глазах.


  -  Вот и я о том.  Вас, истратившихся нутром,
что при жизни мрут - на десяток-другой запруд
наберётся. Ток подозрительно мне, сваток,
что тоска из вас лезет тихо, да напоказ:

Дом в запой запрёшь, а к окошку нет-нет прильнёшь
исподлобьем - мол, не забыл ли кто: Костька зол.
Покичиться той неизбывной своей тоской
ни один из вас не забыл, поди... Хоть сейчас:

Вон и лес взопрел, и Серёнька Санька огрел
по спине багром, и тайга шубуршит костром,
и Уба вот-вот как  пришпоренная всхрапнёт,
да пойдёт в намёт (да Бог даст, не сорвёт наш плот)

И пихтой - нюхни - пресловутые пахнут пни
аж дурман стоит, аж в носу и в паху свербит;
На югах темно, и ноге в сапоге давно
на Бархот охот - босиком да за чебаком,

или так... сплясать... - кренделя сапогом связать
или топнуть хоть - слегонца распотешить плоть,
шапку в лёд втоптать, под каблук; за гармошку - хвать
да всхромнуть вприсяд по-над горкою в аккурат...

А гора, смотри-к, распушилась под воротник
пихтачом густым, а ты всё со своим пустым
горемычным, сват - с пустотой в полтора-обхват,
на весь мир сутул, а гляди-ка - и ты икнул:

Стал-быть, кто-нибудь на ночь глядя решил вздохнуть
и на твой, брат, счёт... 
  - Да хорош уже, Ваня. Чё-т
я с пустым нутром, ты с басистым своим добром
как на радио. Лучше спой, Бога ради, о

том, как ужас нам режет души напополам.
- Про подлодку что ль?
- Нет, про плот бля.
- Ну что ж, изволь...

И сидят, поют, да чаёк по стаканам льют
и под свет костра препираются до утра
и на них тайга смотрит как-то не свысока
и по яшмам, ввысь по течению ихня жись

От верхов до дна тащит плот - на двоих одна.