После многодневного плаванья на подлодке мы стали еще больше уважать подводников. Тут несколько дней кажутся вечностью, а у них боевые походы месяцами тянутся. Но всему рано или поздно приходит конец. Ночью мы всплыли, и после трехчасовых маневров нашли сухогруз. Мы получили приказ пересесть на этот сухогруз вместе с грузом и прибыть в порт *** в распоряжение местного э-э-э-э... торгпреда. Аким покидал подлодку в плохом настроении, ибо местный кап два всю дорогу громил его в шахматы, умением играть в которые Аким весьма гордился. Когда с лодки в катер потащили какой-то длинный ящик, Аким посетовал своему шахматному партнеру соболезнующим тоном:
- Как же вы теперь без перископа? Ведь Тарасюк его у вашего боцмана на коньяк выменял...
Кап два было дернулся, так как уже сталкивался с данным родом деятельности Тарасюка, но быстро вернулся в монументальное военно-морское спокойствие, а Аким прошествовал на сходни с чувством глубокого удовлетворения.
На сухогрузе было плыть не в пример комфортнее, чем на лодке, но немного надоедал местный Фурманов. Помощник капитана по политчасти возжелал рассказать сухопутным нам, как и что называется на корабле. Будучи скромными экспедиторами, сопровождающими грузы, мы были вынуждены слушать его самозабвенную болтовню. Судя по абсолютно придурочно - восторженному лицу Акима, он что-то задумал, и это что-то буквально через десять минут дало о себе знать. Политкапитанен гордо подвел нас к брашпилю:
- А вот, что это такое, вы точно не знаете, товарищи.
- Знаем, знаем! - восторженно вскричал Аким. - Во времена работорговли, когда вашего капитана звали Франциско Негоро, сюда вы приковывали рабов, а когда вашу шхуну останавливали Британские фрегаты, то жестокосердные вы на этом брашпиле их всех, таких бедных и прикованных, топили в Марианской впадине.
Но окончательно испортил Барону настроение Тарасюк. Он доложил командиру, что ящики на пароход сгрузили уже не с той начинкой, с коей они прибыли на борт подлодки. Барон поверил нераздумывая, ибо ушлый старшина видел любой ящик насквозь. Ну, а когда в порту эти ящики публично и средь бела дня перегрузили на водоплавающий раритет по имени 'Кайман', все стало окончательно ясно. Нами опять кого-то прикрывают. Ну, что же, такова наша судьба. Приказ подлежит выполнению, даже когда не вызывает положительных эмоций, или не понятен в плане дальнейших результатов его выполнения. Определение - 'Приказы не обсуждаются' особенно верно в нашей профессии. Любая группа видит только часть проблемы, решать которую помогает вмеру сил и приказов. Иногда создается впечатление, что ты смотришь в длинную трубу и видишь только ту информацию, которая ограничена далеким светлым кружком, а все в комплексе знает только командование. Представьте, что вы получили задание во вторник ровно в 12 часов 17 минут, на Downing Street, в определенной с точностью до сантиметра точки на тротуаре, расположить банановую кожуру... Вроде бы полный бред... Но! Именно по этому тротуару и именно в эти минуты проходит курьер с секретными документами, касающимися Британских ядерных сил, и вторая группа должна вырубить его шприц-пулей, аккурат около этой банановой кожуры, а третья, под видом скорой помощи, должна будет подобрать джентльмена, поскользнувшегося на банановой кожуре и ударившегося головой об асфальт. Но каждая группа видит только свою часть картины. Или более простой вариант... Вашей группе приказано отравить колодцы в мирном селении. Да, это жутко, негуманно и даже преступно. Но в этой деревушке должна стать на последний привал перед ночной атакой банда инсургентов, чтобы напасть ночью на госпиталь и вырезать там всех, включая и персонал, и раненых. Своих войск рядом нет, охрана у госпиталя символическая, а вас - четыре человека против сотни бандитов. Так что, на войне, как на войне. А война - это, в первую очередь, тяжелая и кровавая работа.
Наше судно тащилось к небольшому необитаемому острову. То, что сейчас мы шли в сопровождении, присоединившегося к нам в нейтральных водах дряхлого корвета, бывшего когда-то противолодочным, не сильно грело, ибо был он ныне лишен всех чинов, наград и амуниции, исключая своих ровесников в виде Гере Бофорса и Гере Эрликона, а назывался этот линкор 'Акула'. Наша эскадра чапала с крейсерской скоростью аж узлов 7, вибрация корпуса, происходящая из машинного отделения, обещала Фуль СПИД не меньше 9. Как сострил Аким, только не давайте шкиперу команду balls to the wall, а то вдруг возьмет штурвал на себя, и ведь улетим на хрен. Но улететь нам не дали. Со стороны солнца нарисовались два торпедных катера, и корвет принял бой. Капитан корвета представился нам ранее, как капитан Мачо де Марино. Этот щуплый латинос оказался с чрезмерным самолюбием и вдобавок, был полон безудержной бравады. Но, как оказалось, нельзя поспешно судить о человеке. 'Акула' храбро ринулась в бой. Один из катеров, изрешеченный меткими очередями, горел и тонул одновременно, но второй выпустил в нашу сторону две торпеды. 'Акула' бросилась наперерез и подставила борт торпеде, и этой торпеды вполне хватило, кораблик подбросило вверх, и он вернулся в океан, уже разваливаясь на части. Нашему 'Кайману' повезло чуть больше, мы получили торпеду под корму и пара часов у нас еще была. Тарасюк и Арканя быстро завладели одной из шлюпок, заранее выбранной Акимом и снаряженной Тарасюком (замечу, что для команды спасательных средств было тоже более чем достаточно). Мы успели спустить шлюпку на воду, пока позволял крен, и взяли курс на остров назначения, до него было не больше пятидесяти миль. По дороге наш экипаж увеличился еще на одну боевую единицу, на героического капитана Мачо де Мариино, который, на свое счастье, оказался нашим коллегой, и, к нашей радости, настоящим моряком. Воды, продуктов и горючего, благодаря старшине Тарасюку, было больше чем достаточно, плюс к этому была одежда и оружие, и что-то нам подсказывало, что оружие еще пригодится.
Как и положено в таких ситуациях и сюжетах, к острову мы подошли на рассвете. Нашли нужный заливчик, высадились, замаскировали лодку и стали искать встречающих. Свежепостроенная метеостанция была пустой, судя по следам, люди тут были недавно, но следов панического бегства или боя не наблюдалось. Тарасюк задумчиво сказал: 'Адже тут повинно бути що-небудь типа льоху, або пiдвалу?'
И подвал нашелся. Тарасюк и Арканя привели оттуда всклоченного человека с дикими глазами. Увидя его, мы с Акимом хором воскликнули: 'Лобачевский, блин!'
Информация к размышлению. БАЛЛАДА О ЛОБАЧЕВСКОМ.
А дело с этим Лобачевским было так. На дне рождения у одного Генерала (где мне, увы, пришлось присутствовать) один не в меру подхалимствующий капитан выдал с засаленной бумажки экспромт в стихах. Я долго терпел, но когда прозвучал перл типа - наш командир орлом из меди возведенным, вперед к победам нас ведет... - я понял, что не смолчу. Когда все прохрюкались и выпили, слово взял я. Сказав военно-скабрезный тост, из которого генерал так ничего и не понял, импотент он или половой гигант, я сказал, что капитана мне все равно не переплюнуть, и только теперь я понял, почему Лобачевский так рано нас покинул. Большинство гостей были артиллеристы и, безусловно, знали, кто такой был старик Лобачевский, а капитан - пиит - сто пудов нет. А я, сделав максимально возможную паузу, таки дождался вопроса от именинника. А от чего умер Лобачевский? И со скорбной гордостью ответил: 'А ПОТОМУ, ЧТО ОН ПОНЯЛ, ЧТО ТАКИЕ СТИХИ ОН ХРЕН КОГДА НАПИШЕТ'! Стол грохнул, но моя победа была недолгой. Ее украл у меня сам издеваемый. Он успокоительно похлопал меня по плечу и искренне успокоительно сказал, что, мол, поэт Лобачевский все равно пишет лучше какого-то капитана.
Одно меня утешило. С тех пор и до конца службы капитана звали исключительно Лобачевским.
Так вот, именно его мы и встретили на острове, где он был командиром группы, с которой мы должны были выйти на контакт. Капитана Лобачевского (который в дальнейшем оказался майором Копытиным) поили ромом, били по щекам и опять поили бренди. Наконец, из него смогли выдавить нечто членораздельное. Майор и его трое людей изображавшие Метеорологов, согласно инструкции прошли на катере несколько миль вдоль берега и высадились в небольшом заливчике, для того чтобы осмотреться и разобраться с какими то развалинами, проглядывающими сквозь заросли, и доприглядывались... Из зарослей выскочили какие-то непонятные фигуры, но судя по одежде - явно солдаты, убили одного из людей майора, а двоих споро и грамотно спеленали. Потом подошло еще двое, судя по всему офицеры, и началось самое страшное. Победители буквально вспарывали пленных мечами и придавались натуральному каннибализму. Майора спасло то, что он отравился чем-то за завтраком, и его вдобавок так укачало на катере, что он не имел сил пойти на берег, к которому не получилось причалить из-за открывшейся во время отлива отмели. Улучив минуту, майор перерезал якорный трос, и катер мирно унесло в океан, ну, а когда страшный пляж скрылся за мысом, Лобачевский завел движок и вернулся в свои пенаты, где и затаился в подвале. А этой же ночью на острове произошло землетрясение, земля гудела и ходила ходуном, и Лобачевский даже хотел выбежать на улицу, но это показалось ему еще более страшным.
Услышав эту историю, мы думали не долго. Оказия будет только через два дня, а таинственный противник может появиться в любой момент. По описаниям майора, на солдатах был явно не камуфляж, а из оружия - только винтовки и штыки, да еще сабли и пистолеты у офицеров. Так что, наши полдюжины М 14 с сошками, да плюс еще Хайпауэры, и, как сказал, скромно потупившись, Тарасюк на вопрос Командира:
- И это все?
- Та є ще трохи сiонiстських автоматiв, штук п'ять або шiсть.
Давали заведомое огневое преимущество, ибо противника явно было не сильно много, по крайней мере, для нас. Еще у нас были три датчика обнаружения живой силы, коробочка величиной с две пачки сигарет крепилась на стволе М 14, на оператора надевались наушники, и его оповещало пиканьем разной конфигурации о присутствии в джунглях и весях живой силы противника. Система была made in USA, попала к нам из Индокитая, ну, а остальное, как говорится, военная тайна.
Борьку и Мачо, снабженных пулеметом, одной М-14, парой Узи и одним из двух Карлов-Густавов, обнаруженных на метеостанции, оставили в засаде около домика станции. Остальные погрузились на катер и отправились в рейд. Высадились мы, не дойдя немного до описанного Лобачевским заливчика. Там было удобное место для высадки, невидное с берега, примеченное майором раньше, и мы без проблем углубились в заросли и взяли курс на отмеченную на карте заброшенную плантацию, где когда-то что-то выращивалось. На подходе к плантации засекли пост, часового снял Таракан и предъявил заношенную выгоревшее кепи со значком сакуры и пятиконечной золотой звездочкой, и плюс к этому винтовку Арисака древнего образца. Ну, к образцам амуниции и вооружения времен второй мировой нам было не привыкать, но то, что мы увидели на плантации, все-таки смогло привести нас в изумление. Между старых построек слонялись солдаты в непонятной форме. Над входом одного из домов висел смутно знакомый красно-белый флаг:
- Императорская армия, - сказал Аким. - Ну, конечно, похожий флаг был еще у краснознаменного ВМФ РККА, но это явно не они.
- А чому це не радянський червонопрапорний флот? - заинтересованно спросил Тарасюк.
- А Маршала Буденного среди них не наблюдается, - абсолютно серьезно ответил Аким.
Противника начитывалось не меньше семи человек, при двух Гочкисах. Один стоял на треноге у здания с флагом, второго остроглазый Сокол засек на притулившейся к дереву вышке. Где-то далеко бахнул орудийный выстрел, потом еще один. А чуть погодя не хило рвануло. Грех было не воспользоваться ситуацией, и мы ей воспользовались. Первыми погибли смертью храбрых пулеметчики, остальной гарнизон падал под нашими пулями в рабочем порядке. Граната, выпущенная Арканей из Карла-Густова, прошелестела в окно штабного дома. Броском преодолев последние метры до периметра, мы щедро добавили уже ручных гранат в окна построек и зачистка была уже собственно не нужна, хотя один пленный нам достался. Оглушенный взрывом гранаты, офицер пришел в себя и, окинув нас быстрым и цепким взглядом морской собаки, встал и, резко поклонившись, представился на прекрасном английском:
- Лейтенант Хамиро Утояси. Командир специального отряда Токей-Тай.
А потом добавил напевную фразу на японском, услышав которую, Арканя усмехнулся.
Лейтенант рассказал нам историю последнего японского гарнизона Второй мировой войны. Тут в бункерах, на глубине 100 метров, были законсервированы боевые части для бомб 'И' бактериологического оружия Японской империи, так и не примененного в последнюю войну. Отряд морской Кемпетай честно нес тридцатилетний караул, уничтожая редких гостей, посещавших этот остров. В основном это были рыбаки, попавшие в шторм, пара компаний искателей приключений и кладов и даже корабль 'Гринписовцев'. Метеостанция Лобачевского должна была быть последней жертвой отряда. После инцидента на пляже, к метеостанции послали охрану входа в бункер, состоящую из четырех солдат и танка Чи-ха, последнего, из оставшихся на ходу. Тарасюк и Мачо приняли бой и, естественно, победили. Старички, я имею в виду, и солдат и танк, были сметены огневой мощью наших друзей. Тридцатимиллиметровая броня Чи-ха для Карла-Густава была смазкой для штыка, а успевшего добежать до них, визжавшего сержанта с мечом, Тарасюк срезал из Узи. А разговор продолжался и когда Барон, будто вскользь спросил, мол, а чегой-то сняли охрану с объекта номер один, японец усмехнулся и, встав и оправив на себе ветхий мундир, сказал:
- А охранять было больше нечего Эбису Гейджин. Мы получили приказ и накануне ночью взорвали хранилища.
После чего стремительным движением выхватил кинжал и вонзил себе в живот по всем правилам сепукку, сначала проведя лезвием горизонтально от левого бока к правому, а потом вертикально от диафрагмы до пупка. Опускаясь на землю, он улыбался, и только сейчас стало видно, что он далеко не молод.
Лежащий на земле японец что-то шептал, Арканя наклонился к нему, вслушался, а потом, кивнув, достал Браунинг и выполнил акт милосердия. Весь день он был еще более задумчив, чем обычно, а вечером сказал Барону:
- Японец этот и сейчас, и при встрече процитировал старинную танку, суть которой в том, что на острове, где никогда не цветет сакура, может жить только смерть, валить надо отсюда командир.
И вот закончилось и это путешествие, а потом было еще несколько и еще одно, и, как выяснилось из объявленных нам по прибытии новостей, последнее. Первой новостью было то, что наша Группа подлежит расформированию, второй, что Отдела больше не существует, третьей... впрочем, и двух первых достаточно. А Советскому Союзу оставалось жить тринадцать лет.
'В старинном байзеле, в районе Праттера, недалеко от знаменитого колеса обозрения, гуляла странная компания. Официанты уже слегка нервничали, но вовсе не потому, что поняли, что это русские, и, действительно, кого сейчас удивишь в Вене русскими. Эта компания вела себя нестандартно для русских туристов, они пили пиво, и вели себя не очень громко, одеты были прилично, хотя и разномастно, и самое поразительное... у всех были ленты и знаки "Серебряного Креста" Австрийской республики. И тут компания оживилась, грациозно выскочив из фиакра, в байзель вошла красивая женщина в элегантном и очень дорогом деловом костюме, и тут случилось еще одна странность... Когда Леди подошла к столу странной компании, все русские встали и не садились, пока дама не присела на поданный официантом стул.
Народ очень обрадовались Эрике, ибо давно уже пора было начинать банкет и пиво уже надоело, вдобавок часть ребят сковывали официальные костюмы. А костюмы были подобраны весьма в своеобразной гамме... Барон, Никита и Борька с Акимом, были в стандартных смокингах, Генка и Сокол в деловых костюмах, Тарасюк облачил свои короткие телеса в белую тройку от Версаче. Ну, а Таракан и Арканя переплюнули всех: они гордо сверкали малиновыми пиджаками, черными рубашками и зелеными бабочками в белый горошек. Да-а-а, наша компания была экзотической не только по одежде, но и воощще... Борька был Аглицким банкиром, Аким Питерским - издателем, Никита - тенором в Ля Скала, Барон владел какой-то фирмой в Калифорнии, Тарасюк, по его словам, поставлял кофе из Украины в Рио, что, исходя из его личности, не казалось шуткой, Генка и Сокол выпускали модный журнал одновременно в Москве и тут в Вене, ну, а Таракан и Арканя гм..., были представителями теневой экономики в одном немаленьком Российском городе. Вобщем, как перефразировал Жванецкого Барон - "Видно, что-то не так было у нас в Военных училищах". Банкет завертелся по-нарастающей. На столе появилось шампанское, господа офицеры чинно и по очереди танцевали с Эрикой, а когда она, перецеловав всех и всплакнув напоследок, вышла к ожидавшему ее мужу для сопровождения оным домой, то начался настоящий Русский банкет...'
Как бы было здорово, будь это все полностью в реале, но не все стулья за этим столом были заняты.... Один из ребят будучи тяжело раненым, остался, прикрывая отход группы и подорвал себя гранатой, другой растворился в эфире вместе с пропавшим вертолетом, третий ушел в небеса в пламени взорвавшегося танкера, четвертый сгорел в танке... Но пусть они останутся в вашей памяти выжившими и победившими.
Приходят и уходят политики, меняются границы и названия государств, но люди по-прежнему делятся на две части. Те, кому все равно и те, для кого существует Присяга.
"Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников. Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству. Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся".