Часть Первая. В бездне времён
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
![[]](/img/c/chekmarew_w_a/2/knigawe1.jpg)
Часть первая
В бездне времён
Мятеж
Россия -- интересная страна, где, выйдя из дома, вы никогда не уверены, что вернётесь назад.
Гумилёв вернулся в Петроград, когда всё было кончено: царь Николай II отрёкся от престола. Падал ватный мартовский снег, сапоги скользили по панели.
-- "Новое время"! "Новое время"! -- галдели огольцы.
Гумилёв купил газету, просмотрел заголовки на первой полосе (формирование революционного правительства, выступление министра Милюкова, беспорядки на фабрике товарищества "Привет"...).
Скучно.
Он сунул свёрнутый листок в карман шинели, закурил папиросу, щёлкнув английской зажигалкой, и пошёл по Невскому.
Толпа ловила переодетого жандарма.
Между смертью и бессмертием
-- Способность запоминания присуща только человеку. Нет нужды проводить сравнения с животными: безусловно, они способны чему-то научиться, но мы с лёгкостью можем согласиться с тем, что "они каждый день живут заново". В генокоде животных содержится необходимый -- для того, чтобы не погибнуть, -- набор рефлексов и инстинктов; можно вырабатывать у них условные рефлексы, развивать способности к заучиванию; животные помнят своих хозяев -- но однако же кукушкины птенцы всегда могут "инкогнито" быть воспитаны ничего не подозревающей птицей -- это память иного качества, это уровень досознания. Разве можно сопоставить домостроительство бобров или ласточек с искусством архитекторов? Разница уровней безусловна. Во многом именно памяти человечество обязано своею культурой и цивилизацией. Каждый родившийся человек и течение жизни обретает опыт всех живших до него, и в том уже проявляется бессмертие культуры. Вся природа подвластна времени, неумолимый поток его истребляет в конце концов всё живущее. "Жизнь природы есть сделка между смертью и бессмертием, -- пишет Владимир Соловьёв. -- Смерть берёт себе всех живущих, все индивидуальности и уступает бессмертию только общие формы жизни: это единичное растение или животное обречено неизбежно погибнуть -- после нескольких мгновений; но эта форма растительности или животности, этот вид или род организмов остаётся". Нет бессмертия личностного, и неумирание видов и форм не изменяет этого печального положении.
-- Человек с самого начала внутренне противился всеистребляющему потоку времени. Древний охотник нарисовал в пещере мамонта. И это уже в какой-то степени противление законам природы, в этом рисунке какой-то давний день вырывается из мертвящего потока времени, чтобы стать принадлежностью дня грядущего. Борьба со смертью, одоление её силами творчества и разума -- вот в чём содержание культуры, вот чем отмечено явление в мир человека, назначение и смысл его сущности. Это определяет и содержание творчества, которое воскрешает минувшее в грядущее.
Диалектика
Встретились два человека в кавказской чайной -- горский разбойник и русский социал-демократ. Разговорились.
-- Я всё могу, -- расхвастался разбойник. -- Моя шайка нападает на богатые дома, экипажи, даже поезда.
Я сказочно богат. А ты всё какие-то книжки читаешь.
-- Твоя шайка сильна, спору нет, -- согласился русский. -- Но что вы можете? Ограбить несколько богачей. А моя шайка -- она называется партией -- хочет отнять все богатства у всех богачей. Вся Россия будет наша, а потом, может быть, и весь мир.
-- Якши, -- сказал горец, подумав. -- Я хочу вступить в твою шайку.
Эхо века
Кружились пары на ледяных катках. Военный духовой оркестр играл вальс "Амурские волны", пар валил из труб. Дворники в белых фартуках расчищали снег. Поскрипывали валенки прохожих, проносились сани, припорашивая снегом тротуар.
Полицмейстер отвозил на извозчике пьяного в участок.
От Страстного монастыря тянулись вереницы нищих; обсуждали чудесное явление образа Божьей Матери на морозном окне храма Христа Спасителя.
Василий Васильевич Розанов спешил, кутаясь в меховой ворот, на заседание теософического общества, мечтая о том времени, когда все люди будут ходить обнажёнными.
В моде были теософия, гипнотизм, магнетизм, спиритические опыты.
Дамы носили длинные газовые шарфы, подчёркнуто простые причёски и узкие юбки.
В моду входил стиль "модерн", который привнёс характерные спиралевые линии, восточную символику, утончённую простоту и асимметричность в архитектуру, одежду, "уличную графику" (афиши, рекламу, вывески), типографские шрифты.
Закручивались в спираль граммофонные раковины; ракушечные рамки обрамляли семейные портреты.
Дамы стали ездить на велосипедах и курить длинные тонкие папиросы.
Начиналась эпоха танго.
Талантливый молодой пианист Борис Пастернак встречал портретом-импровизацией каждого входящего в дом, где проводились поэтические вечера.
Дядя царя Константин Романов печатал в периодике стихи под скромными инициалами "К.Р.".
Ещё не знакомый с футуризмом Василий Каменский прилаживал велосипедное колесо к аэроплану собственной конструкции. Гремела слава Серёжи Уточкина, знаменитого одесского велосипедиста и авиатора. Это было время первых полётов Губерта Латама. Семь дней жили в палатке среди чистого поля лётчик, механик и кинооператор. На восьмой день аэроплан взлетел и, пролетев сорок метров в воздухе, благополучно приземлился. Кинокадры вызвали сенсацию. А потом мир был потрясён событием: Блерио перелетел Ла-Манш!
Век бредил движением. Возникла идея кинетической геометрии. Движение, время -- четвёртое измерение мира, и в такой же степени косно рассматривать предметы неподвижными, как косно плоское представление о них, имеющих трёхмерность. Об этом писал Анри Бергсон в книге "Длительность и одновременность", вышедшей в 1911 году. (Идея была не нова: по существу это возврат к Гераклиту.)
Иногда над Летним садом повисал аэростат, и горожане уже знали, что это опять будут прыгать с парашютами отчаянные братья Древницкие.
По Волге курсировала баржа с кинематографом "Наяда".
-- "Ваши пальцы пахнут ладаном"! "Последний поцелуй смерти" -- только один сеанс! -- выкрикивали зазывалы.
Отставной казачий офицер Ханжонков просматривал только что смонтированную хронику "Смотр войскам". Старевич, склонясь в кружке света, раскрашивал кадрики мультипликационного фильма. Ходили по Москве разговоры вокруг актёра Сашина-Фёдорова, который оставил театральную карьеру и завёл себе электрический театр.
В 1908 году родительский комитет гимназий города Казани подал прошение вице-губернатору об издании приказа, который запрещал бы гимназистам посещать толкучий рынок, кинематограф и другие увеселительные заведения.
Знаменитая Сара Бернар долгое время не решалась сниматься в кинематографе, чтобы не повредить своей репутации.
Кино было ещё в новинку. По всему миру наезжали на публику люмьеровские паровозы и капризный малыш отворачивался от предлагаемой каши. Поражал не столько малыш и суетящиеся вокруг него взрослые, сколько шелестящие, движимые ветром листья, волнение воды. Снимали хронику и драмы, снимали с воздушного шара, из лифта, с Эйфелевой башни.
Техническая эстетика с одинаковой лёгкостью отвергалась и так же легко входила в сознание. Французская девушка Тереза из Лизьё (Малая Тереза) просила Бога: "Господи, будь моим Лифтом!.."
Эйфелева башня шокировала всех своей безвкусицей. Мопассан говорил даже, что теперь можно спокойно прогуливаться только у подножия башни, ибо это единственное место, откуда её не видно.
Кинематограф сразу же объявили чудом. Таинственный шатёр привлекал внимание и успешно конкурировал с бородатой женщиной, сросшимися младенцами и заспиртованным чудищем из озера Лох-Неш. Операторы крутили вхолостую ручку аппарата у входа в иллюзион -- зазывали зрителей (и всякий раз находились простодушные актёры из уличных зевак, которые приходили потом вечером, надеясь увидеть себя на экране)...
"Всё пространство, все промежутки между материальными частицами этого мира, -- писал в 1877 году петербургский журнал "Свет", -- наполнены неуловимой, как кажется, не подлежащей материальному тяготению субстанцией, которую наука называет эфиром. Это таинственный посредник всего существующего. Без волнообразных колебаний этой среды, к которым приспособился и которые осязает наш глаз, мы оставались бы в вечных потьмах".
Это не было открытием эфира. Древние греки полагали, что, кроме четырёх физических стихий -- земли, воды, воздуха и огня, есть ещё одна -- эфир, который находится где-то между воздухом и огнём, всеохватывающая, невещественная сфера, область обитания богов, духоносный, божественный эфир; боги на Олимпе, предполагалось, дышали чистым эфиром.
Уже в ранней истории были дерзновения проникнуть в небо -- вспомним проекты летательных машин Леонардо, прыжки с колоколен безымянных русских изобретателей. Но в основном люди осваивали землю и воду. Великие географические открытия XII-XVI веков расширили сферу человеческого обитания, открыли новые горизонты; земля одновременно "одомашнивалась" и удивляла неожиданно новыми знаниями о ней. Наносились на карту имена первооткрывателей -- Колумба, Магеллана; великие русские путешественники Беллинсгаузен, Врангель, Крузенштерн, Литке снаряжали экспедиции. Поговаривали о воздушном океане.
"Штурм неба" -- терминология французской революции. Имелось в виду низвержение богов. Немногим позднее началось техническое освоение пятого океана.
В воздухе повисали над изумлёнными толпами неуклюжие дирижабли, ветром носило воздушные шары, наполненные горячим воздухом; отважные испытатели прыгали с парашютами. Появились первые аэропланы.
Одновременно учёные вспомнили об эфире (многие века это понятие можно было встретить только в поэтических сочинениях; учёные же люди считали его такою же нелепицей, как идею теплорода или корпускул). Мир, который в век Просвещения представлялся вполне освоенным и понятным, вновь обретал таинственность.
Математик Лейбниц занимался мнимыми числами, которые, как он говорил, "есть поразительный полёт духа Божиего, которые обитают где-то между бытием и небытием". В 1857 году увидели свет два тома исчисления мнимых величин сэра Вильяма Гамильтона. Через десять лет кембриджский профессор физики Максвелл открыл теорию электричества и магнетизма. Сфера таинственного, трансфизического обретала видимое бытие в исчислениях и формулах.
3 марта 1901 года с броненосца "Генерал-адмирал Апраксин", находящегося у острова Готланд, была послана депеша на остров Асле, за тридцать миль, по аппарату конструкции преподавателя кронштадтских минных классов Александра Попова. Это был первый опыт работы беспроволочного телеграфа. Эфир, становясь проводником сигналов, обретал реальность. Он постепенно наполнялся звуками. Радиолюбители устанавливали на крышах домов проволочные антенны, целыми днями ловили сигналы из далёких стран. Летели по почте радиооткрытки, испещрённые непонятными непосвященным значками. Протягивались невидимые, почти невероятные нити общения...
В читальном зале библиотеки Румянцевского музея за палисандровым столиком тихо переговаривались двое -- библиограф Николай Фёдорович Фёдоров и учитель геометрии из Калуги Константин Эдуардович Циолковский:
-- Победа над смертью, общение живых и мёртвых, воскрешение всех, когда-либо живших на земле, -- вот смысл и общее дело человечества. Ведь всё, чем мы живём, создано трудом наших предшественников, они жизнь свою положили на создание ценностей, которые мы принимаем готовыми. Мы все -- неоплатные должники всех живших до нас. Чем можем мы оплатить этот долг? Только жизнью. Нет, не жизнью нас самих, отдаваемой рано или поздно смерти (для этого не требуется никаких усилий), -- но их жизнью, воскрешением умерших. Это возможно: по портретам, воспоминаниям, дневникам, письмам воссоздаются вновь личности ушедших. Наше общее дело -- научиться воскрешать телесно.
-- А где же расселить всех обретших новую жизнь?
-- По всей Вселенной.
-- Я не понимаю, каким образом вы предполагаете самое расселение людей по Вселенной? Как транспортировать их на другие планеты, когда мы привязаны к Земле непреложным законом тяготения?
-- Земля -- колыбель человечества. Но оно не может навсегда остаться в колыбели. Оно оторвётся от Земли...
-- Каким способом?
-- Вы видели когда-нибудь китайские пороховые ракеты, которые запускают по праздникам в Александровском саду? Подобные им небесные корабли смогут стать транспортом для людей. А форму их уже предугадали храмы, которые есть порыв к небесам. И настанет время, когда храмы оторвутся от Земли и понесут людей в другие галактики.
В православных храмах предавали анафеме графа Льва Толстого. Мировым скандалом шло дело Дрейфуса. В защиту поднялся Эмиль Золя. На сторону осуждённого встали Чехов, Владимир Соловьёв и Короленко.
Этим жил мир. Взрывались бомбы боевиков под царскими колясками.
Шла русско-японская война. Какой-то смельчак, прервав представление в Большом театре, встал с места и, указывая на прима-балерину, громко сказал:
-- Господа! На шее этой дамы -- половина русского флота, в ушах у неё -- пять дредноутов.
Все знали, что прима была любовницей великого князя -- министра флота. Ещё жива была в памяти Цусима, гибель адмирала Макарова, и публика не дала жандармам схватить патриота.
Шаляпин в ресторане "Славянский базар", стоя на столе, пел революционную песню "Дубинушка".
Савва Морозов шёл пешком в банк -- снимать с лицевого счёта десять тысяч рублей за освобождение Леонида Андреева, хозяина конспиративной квартиры РСДРП.
Ленин возвращался с заседания ЦК, чувствуя спиной угрюмое око филера.
Среди ночи поступали телеграммы к Иоанну Кронштадтскому с просьбой о молитве. Он вставал и прилежно молился -- о болящих, скорбящих, плененных, пагубными ересьми ослепленных...
В 1911 году русский учёный Розинг впервые осуществил передачу телеизображения (используя явление катодной телескопии, открытое им в 1907 году). Эфир, дотоле невидимый, явил себя зримо. Только что прошла мировая сенсация -- петля Нестерова. Через несколько дней лихой пилот Борзунов, пролетая мимо царских трибун на Ходынке, встал и отдал императору честь, за что был сразу пожалован из прапорщиков в капитаны.
Градоначальник Ростова издал приказ запретить движение автомобилей по городским улицам, пока лошади не привыкнут к ним.
Успешно переносил сорок человек на коромысле Иван Иванович Поддубный. Шли чемпионаты по борьбе.
-- Борец в чёрной маске! Таинственная фигура! -- зычно выкликал, выходя на опилочный манеж, знаменитый арбитр дядя Ваня (И.В. Лебедев).
"Три сестры" Чехова не имели успеха у публики.
С холмов сползали конные трамваи, позванивая на поворотах. На Трубной торговали грибами, цветами и ягодами всех сортов; ветер носил по площади подсолнечную шелуху. Важно придерживая на бедре "селёдку", прохаживался городовой. Время от времени из-за угла выезжал лихой пожарный обоз, в блестящей медной каске с закрученным улиткой верхом скакал усатый брандмайор. В свете факелов горели каски, кони потряхивали гривами...
Владимир Гиляровский бесстрашно шёл в шулерский притон писать вечерний репортаж.
Есенин уже бродил в цилиндре и с тростью по петербургским улицам.
Ходили по аристократическим домам Городецкий с Клюевым, играя на гармошке и напевая срамные частушки собственного сочинения.
Гулко звенели колодцы дворов от звучных голосов точильщиков, лудильщиков, старьёвщиков, водоносов, молочников; шарманки напевали свои печальные мелодии: "Трансвааль, Трансвааль, страна моя. Ты вся горишь а огне..."
Ещё расписывал пасхальные яйца художник Маяковский.
Хлебников, который предсказал в своей книжке-таблице (1912 г.) падение Русского государства в 1917 году, жил на иждивении у булочника Филиппова, на Воздвиженке. Жаловался друзьям, что его заставляют писать какой-то роман, в то время как ему хочется заняться вычислениями (законами времени).
А мир готовился к войне. Она зрела, порох был сухим, и атмосфера раскалена. Старый мир ждал искры, чтобы вспыхнуть, вздрогнуть и расколоться пополам. Пороховую бочку мира взорвал один лишь выстрел, прогремевший в Сербии. На экраны вышел фильм "Убийство герцога Гиза".
В 1914 году Бурлюк, Каменский, Кручёных, Хлебников и Маяковский подписались под манифестом, в котором провозглашалось, в частности, что "революция содержания -- социализм-анархизм -- немыслима без революции формы -- футуризма".
Год спустя Дмитрий Петровский получил телеграмму следующего содержания:
"Король в темнице, король томится. В пеший полк девяносто третий, я погиб, как гибнут дети; адрес: Царицын, 93-й зап. пех. полк, вторая рота, Виктору Владимировичу Хлебникову".
Вечно нетрезвый Гришка Распутин в красных сапогах плясал на царском паркете.
Маяковский написал стихотворение "Надоело".
Утопая в табачном дыму, интеллигенты спорили до хрипоты. Ждали бури.
В домах пахло сладким тестом, пекли пироги и наряжали ёлки. Жарко горели начищенные медные заслонки на кафельных печах. Дети возились с мишурой, золотили орехи. Висели портреты императора, украшенные гирляндами трёхцветных электрических лампочек; газовые фонари струили свой загадочный свет. Среди семи чудес света читатели петербургского журнала "XX век" назвали: беспроволочный телеграф, телефон, аэроплан, радий, антитоксины, спектральный анализ, рентгеновские лучи.
Россия ждала Рождества.
За гранью небес
Мне приснился Пабло Пикассо. Он был подмастерьем у Господа Бога. Он лепил из синей глины портреты ангелов и людей. А Господь по этим отпечаткам творил чистые сущности. И это были лики ликов и идеи идей.
Заблудившийся трамвай
Баба в вагоне ругалась матом, заставляя слушателей строить самые причудливые предположения о женской физиологии. В окно глядел печальный северный рассвет.
На нас лежит печать несбывшести. Трагизм нашего
положения в том, что мы -- субъекты той культуры, которой больше нет. Наши современники её не наследуют, как не наследуют нынешние римляне и египтяне культуру древнего Рима и Египта. Пришла новая, варварская культура. В акрополе бродят кони, и он никогда не будет восстановлен.
Гусарский прапорщик вошёл в подъезд, поднялся по чугунной лестнице на четвёртый этаж, отпер дверь с зеркальной визитной карточкой -- затейливый курсив, кокетливо загнутый никелированный уголок -- и не раздеваясь прошёл в комнаты, вдыхая запах нежилого -- пыльный, холодный дух.
Разница культур -- это, в конце концов, разница в запахах.
Есть запах дикости, запах варварства и запах цивилизации.
Есть взрослые народы и народы-дети.
Молодые культуры пахнут зверем и травами.
Белый охотник не может уподобиться индейцам или жителям африканских саванн. И тем более -- диким зверям.
Машинально подобрал с запылённого паркета забытую некогда брошюру: "Служебная памятка молодым офицерам, выпускаемым из Александровского военного училища"; присев на край турецкого дивана, раскрыл на случайной странице:
"...Свой окоп и позицию защищать, как пост, как святыню, доверенную воину родиной, стремясь при этом нанести врагу как можно больше потерь. Постоянно внушать бойцам, что оставление ими рядов без приказания или отход назад целой частью является предательством по отношению остальных".
Культура обретает сладость и полноту, как и плод, достигнув зрелости и старости. Ни одна из культур не бесконечна, она старится и должна умереть. Её седина -- золото и мёд.
"...Умело и твёрдо командовать своею частью и постоянно помнить о разведке, охранении и связи".
Декаданс, свойственный старым культурам, -- предчувствие скорой гибели и нашествия варваров ("Божий бич, приветствую тебя!").
"Создать себе доблестных и умелых помощников".
Я думаю, что наша культура погибнет, от неё не останется следа. Нас захлестнёт дионисийская стихия.
"Свято исполнять приказания и служить примером добропорядочного отношения к делу, доблести и спокойствия в ту минуту, когда все теряют голову и только в вас видят поддержку".
Молодые культуры имеют особый, пряный аромат, но они лишены гармонии, сладости и полноты. Наши идеалы обращены назад, к той культуре, которая уже умерла.
"Уметь со своею частью прорывать врага и окружать его, не боясь своего окружения, и при всяких обстоятельствах помнить воинскую честь, запрещающую даже мысль о сдаче; честь дороже трусливой жизни".
Христианство внекультурно. Оно вечно юно и несёт на себe отблеск алой утренней зари, в отличие от прохладного, золотого вечернего света угасающих культур.
"...Приказание начальника сдаваться в плен не исполнять, а отдавшего такое приказание -- убить".
Поэт вынул из кармана, развернул, скомкал, швырнул на пол газетный лист -- весть измены и мятежа, знак катастрофы. Подняв медно-бычий взор, презрительно бросил в глаза-пятаки царёва портрета окопный, фронтовой ярлык:
-- Штафирка!
Он откинулся на спинку дивана и заснул, склонивши голову на грудь.
Сон офицера был коротким и глубоким.
Ему снился радужный рай: золотой океан, жирафы Африки, лохматые пальмы и львы. На спины негров падал снег.
Освоение мира
-- Освоение мира человеком наалось, возможно, с называния окружающих его предметов. Психологи считают, что не названное не существует в сознании, ибо оно не отделено от незнакомого, незнаемого нечто; когда же явлению даётся имя, слово, оно уже определяется (получает границы, пределы), выделяется из бесформенного ничто, обретает форму. Например, "дерево" -- это не весь лес целиком, не куст, не зверь и так далее. "Дуб" -- не осина, не берёза -- то есть дифференциация понятий всё более и более чётко оформляет, определяет окружающее. Названное принадлежит уже неотъемлемо сознанию, и над ним не властна безымянная бесформенность, равнозначная небытию.
-- Но этого мало! Ибо человек смертен, и какой смысл в этой оформляющей мир деятельности сознания, когда забвение поглотит всё, и сыновьям заново придётся постигать то, что уже открыто умершими?
-- В этом видится дурная бесконечность, пугающая бессмысленность, обращающая в ничто личное существование каждого...
-- В письменной культуре (я употребляю это понятие в расширенном смысле -- включая изображения) было спасение. Опыт и знание передавались изустно, но одновременно делались уже изображения, которые оставались после своего создателя. Человечество было обречено на письменность -- иначе невозможно было сохранить культуру.
-- Строго говоря, не было насущной необходимости рисовать на стенах пещер.
-- Она кроется в глубинном, интуитивно постигаемом, неодолимом стремлении вывести себя (и даже не только себя лично, но и сознание всего рода) из мертвящего потока времени, в противлении смертоносным законам природы. Письменность началась с того, что человек провёл палочкой или углём черту на плоскости -- оставил след, память (хотя бы об этом своём действии). В китайской культуре существует понятие о памяти, как тени, и белом забвении. Белое означает одновременно смерть, забвение и пустоту. (Пустота, понимаемая как прозрачность, в которой нет ничего. Прозрачность -- зримое выражение пустоты.) Чёрное же есть символ графической определённости предмета и его способности быть запечатлённым в памяти.
-- Сократ презирал письменность.
-- Однако же мы знаем о нём благодаря его верному ученику Платону, не только не презиравшему её, но и преуспевшему в этом деле.
Марш
В борьбе за народное дело...", -- взрыднули трубы за окном.
Привалясь спиной к уютному кафелю печи, Катя шнуровала высокие ботинки-"коты".
Она оправила на выпушке пальто алый, вошедший в нынешнюю моду бант, глянулась в зеркало, сумеречно мерцавшее в прихожей, сделала себе воздушный поцелуй и скользнула в подъезд, а там, отчечётив ступеньки этажей, -- Литейным на Невский.
Оркестр ушёл на полверсты вперёд. Хоронили жертвы революции. Их было числом около сорока.
Слёзы -- светлые, радужные, как отменённые теперь императорские флаги, навернулись на Катины глаза.
-- Николай Степанович! -- закричала она вдруг, замахав рукою в замшевой перчатке.
По тротуару, в расстегнутой шинели, глядя прямо перед собой, не замечая её, шёл Гумилёв.
Обвал
Зло совершило прорыв в мир.
-- Оно и раньше прорывалось -- войнами, революциями, разбоем, насилием властей...
-- Но тут оно прямо-таки обвалилось в мир, рухнуло на него. Никогда ещё мир не знал столь истребительной войны, как первая империалистическая.
-- Я думаю, что во всём виноват тот французский инженер, который изобрёл колючую проволоку.
-- Чудовищная дальнобойность артиллерии и убойная сила нарезного огнестрельного оружия сделала бессмысленными латы и кольчуги. Обороняющиеся войска стали закапываться в землю. Оставалось преимущество атакующей кавалерии. Против неё был придуман пулемёт.
-- И -- та самая колючая проволока, которая первоначально, надо полагать, создавалась для сельскохозяйственных нужд -- оцеплять загоны для скота.
-- Пулемёт сделал невозможной и атаку пешей колонной, вышибая за рядом ряд солдат. Атакующие поползли. Война сделалась позиционной. Окопавшиеся, загородившиеся колючей проволокой войска стали выкуривать газами, вышибать разрывными снарядами и взрывами авиабомб, расстреливать с аэропланов. На колючку попёрли танки. Тогда возникли минные поля -- как против вражеских кораблей. Армия зарылась в землю.
-- Флот начал прятаться под воду -- возникли субмарины. Бою флотов -- рыцарскому турниру -- противопоставлены были торпеды и взрывы глубинных бомб. Неприятеля стало нужно уже не сразить, не покорить, а -- извести, истребить. Встарь уходили абордажи, штыковые атаки, фехтовальные поединки конников.
-- Когда противник далеко -- лица не разглядеть, он перестаёт быть личностью, судьбой. Он, собственно, перестаёт тебя интересовать.
-- И не стало милосердия, ибо злоба закипала -- когда рядом, после разрыва снаряда -- груда кишащих кишок, разбрызганные по земле мозги -- а это был твой товарищ. А вон там, на дереве, висит нога. Твоя? Сердца солдат переполняла злоба.
-- Зло множилось на всех фронтах. С его запасом они уходили домой -- готовые на всё.
-- Враг словно ждал: кто первым рухнет? Кого захлестнёт стихия тьмы? И рухнула Россия -- круговой порукой зла, увлекая за собой весь мир.
Февральская лазурь
-- Свобода, свобода, слава Тебе, Господи! -- купец в распахнутой бобровой шубе, с алым бантом на шапке христосовался с подвыпившим мастеровым.
(Мы чувствуем себя как-то очень торжественно -- как перед смертью, как моряки на тонущем военном корабле, надевающие лучшие одежды. Какая-то светлая, тихо-радостная обречённость.)
И это была Россия -- пьяная, ошалевшая от счастья, наивная, резвая, святая, обречённая на смерть и предсмертные муки, простодушно щедрая на ласку и гнев, сгубившая себя на взлёте, как уточкинский аэроплан, -- правду о которой в тот смутно-солнечный, до обидного, до ангинной боли в горле звенящий, ликующий день знал один Гумилёв.
Утро вождя
Русскую революцию Ленин проспал.
Слышали бы стены Смольного, Зимнего или дворца царской пассии Кшесинской, как матерился он в то мартовское утро в Цюрихе, раскрыв и перешарив ворох утренних газет, как нервно пил пиво в дремотном кафе, как в бессильной ярости бродил между урн и деревьев парка, как стучал кулаком по скамейке, твердя: "Суки... Опередили!" Как кинулся собирать чемодан, как снимал партийную кассу. Надюше нагрубил.
И неотвязно, назойливо вылезал из задворков памяти тот нелепый арест в Галиции в самом начале войны (шла охота на русских подданных) полевой жандармерией австрийцев.
Недельку пришлось провести в неуютной, пахнущей клозетом и плесенью кутузке, пока не предстал, хлопотами местных социалистов, перед шефом жандармов.
Шеф был усат, похмелен и по-швабски груб.
На великолепном берлинском диалекте, усвоенном от матушки, Ленин потребовал объяснений.
Шеф стукнул костлявым прусским кулаком по казённому столу и предъявил обвинение в шпионаже в пользу русского правительства, выслушав которое, Ильич заливисто расхохотался.
Ему был подан стакан воды.
Ульянов выпил воду залпом, после чего сделал следующее заявление:
-- Меня обвиняют в шпионаже в пользу России. Нельзя придумать ничего смехотворнее подобного обвинения. Кто, как не мы, большевики, разлагаем русскую армию на фронтах, призывая солдат не исполнять приказы командиров, бросать окопы и уходить домой? Кто, как не мы, большевики, подрываем военную промышленность России, организуя забастовки на заводах, беспорядки и саботаж? Кто, как не мы, большевики, средствами прессы, устной агитацией, повседневной работой в массах влияем на общественное мнение России, склоняя его к желательности и даже неизбежности австро-германской победы? Кто, как не мы, большевики, препятствуем снабжению русской армии и населения городов продовольствием, побуждая крестьян уничтожать помещичьи экономии -- основной источник сельской товарной продукции? Результаты не замедлят себя показать: армия деморализована, фронт расползается по швам, оружейные заводы простаивают, в городах возникают голодные бунты, а русская общественность убеждена в необходимости и даже полезности военного поражения России. И меня обвиняют в антиавстрийской, антигерманской деятельности! Не мешайте нам работать, и я гарантирую падение нынешнего, враждебного Габсбургам русского режима через пару лет. Дайте нам взять власть -- и Россия, поправ все союзнические обязательства, пойдёт на самые унизительные, самые постыдные уступки ради сепаратного мира с державами Тройственного союза.
Шеф, ошеломлённый услышанным, снёсся с высоким начальством в Вене и Берлине.
Наутро, вернув Ульянову галстук, подтяжки и ботиночные шнурки, его вывезли в Швейцарию.
И вот настаёт тот последний, тот решающий миг. Промедление смерти подобно. Только бы добраться до России! Он, коего ждали, нежданным придёт. Каждому даст по делам его, рабов на престол возведёт.
Вместе с женой и группой верных товарищей Ульянов-Ленин усаживается в опломбированный вагон с немецкой надписью: "Achtung! Seuche!" ("Внимание! Чума!"), прицепленный к почтово-багажному поезду, следующему кружным путём, минуя опутанные колючей проволокой линии фронтов, через Германию и Австрию -- в мятежный Петроград.
За стеной у бабы Мани
Сын бабы Мани сильно матерился за картонной стеной всю ночь, а утром рассказал, что вернулся с похорон: друг его пришёл домой пьяный, упал лицом в пуховую подушку, а подняться уже не смог -- и задохнулся так.
Этот случай произвёл почему-то особенно сильное впечатление на сына бабы Мани, уже пожилого мужика; он почернел и стал пить ещё больше прежнего.
Председатели земного шара
Хлебникова особенно раздражало название нового правительства -- "временное". Видя в этом узурпацию и плагиат, он одну за другой посылал уничтожительно-язвительные телеграммы Керенскому, неизменно называя его "Александрой Фёдоровной".
Хлебников мечтал о государстве Времени, перед которым содрогнутся правители пространственных государств.
Вдвоём с Дмитрием Петровским они отправились к отцу Павлу Флоренскому -- с тем, чтобы предложить ему стать одним из будущих председателей земного шара.
Вошли, как школьники в келью схимника. Вышли через час -- задумчивые и присмиревшие.
-- Там, за Ураном -- граница Неба, -- рассказывал им отец Павел. -- Это область сверхсветовых скоростей, где протяжённость тел равна нулю, масса их бесконечна и время -- тоже бесконечно. Не есть ли это мир чистых форм Аристотеля, платоновских идей, бестелесных вечных сущностей -- иерархии ангельских чинов? Это воинство небесное, созерцаемое с земли как звёзды, но земным свойствам чуждое. Время там течёт в обратном направлении -- от следствий к причинам, причинность заменяется телеологией, и за границею предельных скоростей простирается царство целей.
Поговорить о председательстве так и не пришлось.
А Маяковский, уже давший своё согласие, решил пока что выставиться на выборах президента России.
-- От какой партии? -- спросил приятель.
Он ответил:
-- От партии футуристов.
И ходил задумчивый весь день.
В бездне времён
Над Невским кружил аэроплан, сбрасывая прокламации. В воздухе чувствовалось какое-то беспокойство. Кончался сумрачный октябрь. Выстроились очереди к хлебным лавкам. Догорали в сизой дымке костры.
Путешествие в Рроссию
Россия -- странная страна, где русский человек испытывает тоску по родине.
Мы искали её всюду и не находили. Мы вглядывались в темноту пустынных улиц, в пустоту переулков, где от домов на лунный снег ложились сиреневые тени.
Век моргал глазами фонарей и не давал ответа.
Пуршил между домами крупный и частый снег. В темноте под фонарём мы увидели торчащий из стены трёхцветный флаг и кинулись к посольству неведомой страны.
Оказалось -- это Верхняя Вольта. Вместо синего был чёрный.
А потом страны такой не стало, а на её месте появилось какое-то Буркина Фасо -- народная джамахерия. И флаг стал бильярдно-зелёным, с коньячной звездой, и вождь у них -- капитан милиции.
А я уж знаю: раз джамахерия -- значит, головы рубят.
Захват
Ленин ехал в автомобиле.
Загодя шофёр приметил сваленные поперёк дороги брёвна и затормозил.
Из сугроба выскочил бродяга и, нацелив наган, потребовал не двигаться с места. Его напарник, такой же оборванец, ловко вскочил в машину и довольно бесцеремонно обшарил поднявших руки пассажиров. Из бокового кармана ленинского пиджака он выудил бумажник, а из брючного -- револьвер, вооружась которым, потребовал, в свою очередь, покинуть машину. Ленин, Крупская и водитель подчинились. Грабители, усевшись в автомобиль, развернулись и скрылись в метельной тьме.
На другой день Владимир Ильич вновь выступал на заседании Совнаркома и, в качестве аргумента в пользу подписания немедленного -- пусть даже и на грабительских условиях, пусть унизительного -- мира с Германией, привёл пример со вчерашним ограблением, которое могло бы стоить ему и жизни, не прояви он выдержки и хладнокровия. (Не обмолвясь, впрочем, ни единым словом о том, что поучительное происшествие случилось с ним самим.)
Он не забыл германский грант.
"Царь Николашка"