Он никогда не видел своего лица - в Центре Ликвидации Агрессивности не было ни одного зеркала. Он не знал своих родителей - его отняли у них сразу после появления на свет. У него не было даже имени, только номер - 1121, а единственным человеком, которого он, пребывая в ясном уме, видел последние десять лет, был Доктор, да и тот всегда скрывал своё лицо за марлевой маской.
Вот и сейчас Љ1121 лежал на кушетке, связанный по рукам и ногам, а Доктор прилаживал к его голове какие - то замысловатые электроды. Впрочем, так начиналось каждое утро, а вечером Љ1121 просыпался на этом же месте, и устало брёл в свою каморку, ничего не помня о событиях прошедшего дня. К счастью, он знал, что это беспамятство - величайшее благо в его положении.
- Как ваш вчерашний рубец? - спросил Доктор, закончив работу.
- Слегка ноет, - отозвался Љ1121, - да и на ногу всё ещё больно ступать.
- А ведь вам повезло ещё, Љ489 пришлось удалить 1,5 метра тонкой кишки. Пару сантиметров левее и пуля бы пробила аорту. Сегодня, наверняка, день будет менее жарким - Креаторы задумали баталию каменного века да несколько историй про бытовой мордобой. Видит Бог, наша докторская братия сегодня немного передохнёт.
- Простите, но, может быть, вы расскажете, что же разыгрывали вчера?
- Увы, времени на разговор уже нет, но я загляну к вам вечерком. Кстати, вы ещё не выбросили те таблетки, которые я вам принёс на прошлой неделе?
- Нет. А от чего они?
- Вечером, всё вечером, - отозвался доктор, поднося инъектор к плечу Љ1121.
Лекарство отдалось холодком в руке, который моментально расползся по всему телу, сердце забилось тяжко и вяло, а через несколько секунд окружающий мир померк. В этот миг сознание Љ1121 сжималось в маленькую точку, которая тусклой звёздочкой сверкала в этой темноте, пытаясь осветить те немногие клочки жизни, которые всё-таки стали достоянием памяти...
* * *
А в это время миллиарды людей приникли к экранам телевизоров, транслирующих в прямом эфире самые настоящие сцены насилия - драки и мелкие вооружённые стычки, воссоздание исторических сражений, семейные скандалы, изнасилования, матчи древних бойцовских поединков и многое другое. И солью всего этого действа было то, что зрители знали - всё это сейчас действительно происходит за стенами Центра Ликвидации Агрессивности - организации, принёсшей миру мир и избавление от преступности.
А потом те же самые люди благополучно шли на работу, учёбу, в детские сады, по магазинам и другим обыденным делам. Раз в четыре года они единодушно отдавали на выборах свои голоса великим Креаторам - тем, кто каждый день обеспечивал их зрелищем, хранил от насилия. Что же до тех, кто томился в стенах ЦЛА, то нормальным людям до них дела не было, а если вдруг у кого-то и появлялось, то очень скоро он сам оказывался героем одной из телепередач.
Зато люди знали, что могут спокойно учиться, работать, растить детей и большего не требовали, они ведь всегда мечтали о благоденствии и стремились просто жить и радоваться жизни...
* * *
Пробуждение всегда проходило тяжело: звон в ушах, тошнота, мелькание мушек перед глазами, ноги и руки ломит...
Но Љ1121 ждал этих ощущений с радостью, радостью быть снова собой, а не марионеткой в кровавых пьесах Креаторов. Впрочем, он и жив-то, наверняка, только потому, что играет в них далеко не главную роль - внешность далеко не эффектная: природная худоба, непропорционально длинные руки, да нездоровый цвет кожи. Последнее Доктор объяснял действием наркотиков - они медленно, но верно, убивали печень, почки, мозг.
Доктор многое объяснял - рассказывал о том, что творится за стенами ЦЛА, о людях на воле, которых вряд ли можно считать вольными, о своей жизни. Љ1121 считал его своего рода страдальцем - Доктора сослали в Центр за какое-то неосторожное слово, сказанное против начальства, поставив перед выбором - стать персонажем или тем, кто продляет им жизнь. Он выбрал второе, желая принести хоть проблеск света в жизнь заключённых, но никогда не переставал себя чувствовать палачом, мучителем, извергом. Радовало его только то, что он не пялится бессердечно в телевизор как все его коллеги на свободе.
Љ1121 был персонажем всю свою жизнь, как и большинство его собратьев - у его родителей не было денег выкупить его у государства, хотя, он даже не был уверен, что его родители были свободными. Может быть, и он уже приходится отцом десятку детей - кто знает, что вытворяют с его телом в часы забвения эти правящие извращенцы. Каждый невольник был участником их самых изощрённых постановок, считалось, что, только вскрыв всю мерзость жизни, лишив человека понятия о запретном, можно освободить его от желания творить зло. Хотя, Љ1121 полагал, что на воле воцарился мир только из-за отупения и страха, да ещё, видимо, полного отсутствия творческой мысли, когда человек не может выдумать ни доброго, ни худого.
С такими мыслями Љ1121 побрёл в свою камеру через петлистую сеть коридоров со стенами из красного кирпича, покрывающимися во влажный день мелкими капельками, которые каждый невольник жадно слизывал, пытаясь попробовать выпавшую ему участь на вкус, охладить опалённую душу.
В каморке его уже ждал Доктор.
- Рад видеть вас живым, - говорит он, и, наверное, улыбается под своей маской.
- И я рад видеть вас, - отзывается Љ1121.
- Я пришёл просить у вас совета. Я давно имел в мыслях такой план, но не решался сделать первый шаг. Честно говоря, я и сейчас не знаю, правильно ли будет так поступить, но уверен, что это безумие необходимо прекратить...
- О чём вы?
- О том, чтобы покончить с ЦЛА. Я не могу больше терпеть этого адского театра, этой жизни, в которой выживают посредственности. Помните, утром я говорил вам об этих таблетках, которые сейчас лежат у вас на столе. Это сильнейший яд. Если растолочь их и добавить в питательную смесь, которой накачивают всех заключённых перед сражениями, вы все погибнете в считанные часы. Я тоже намерен принять яд. Я всё посчитал - здесь, в стенах ЦЛА, около одного миллиарда людей. Когда я узнал, то не мог поверить, но это - чистая правда. Одни умирают, на их место заступают новые. Я вам никогда не говорил, но в подвале собрано около десяти миллионов женщин, которые всегда оплодотворены и ежемесячно рожают - у нас есть необходимые средства, чтобы ускорить процесс развития эмбриона и плода. Там всегда стоит плач новорожденных. При этом некоторых сразу же направляют на верную смерть в представление. Если кому-то из заключённых удаётся дожить до семидесяти лет, их уводят в пищеблок и пускают на питательную смесь вместе с погибшими в этот день, а потом этой смесью кормят вас. И везде, повсюду съёмочные площадки, транслирующие мыслимые и немыслимые непотребства. Вот чем пахнет наше благоденствие, вот цена тому, чтобы кто-то мог просто жить, а другие - править этой массой!
- И вы замыслили ответить убийством на убийства?
- Но вы только подумайте, народ за стенами лишится зрелища, с их глаз спадут шоры, и, возможно, следующее поколение уже будет жить в нормальных условиях.
- Доктор, вы вряд ли безумны, но вы - неисправимый утопист. Знаете ли вы, что открывается мне в часы наркотического сна? Я выхожу из тела и витаю бесплотным духом на воле, где живут свободные люди. Я слушаю их мысли и не нахожу в них ничего человеческого: поесть, поспать, позаниматься сексом, послушать простенькую музыку, заработать много денег, удовлетворять другие свои потребности. Больше ничего. Они даже разучились думать, творить. Зато их неодолимо тянет смотреть на жестокость. Она убила в них всякий зачаток рассудка, превратила в бездушных потребителей. Моя душа бьётся в судорогах от их бесконечного "Хочу!", и я с радостью просыпаюсь в стенах ЦЛА. Не надейтесь пробудить всех. Ваше доброе слово, внимательное лечение заключённых спасёт гораздо больше людей, которые поймут, что среди всего безумия ещё возможны доброта и бескорыстие.
Руки Доктора опустились. Он вздохнул и шаркающей походкой вышел из камеры, аккуратно закрыв за собой дверь.
Љ1121 лёг на жёсткие нары. Нет, он не всё сказал о своих видениях. Не сказал о том зовущем свете, который струился из крестообразно разверзающегося неба. От него веяло такой безмятежностью, миром и любовью, что душа всегда пыталась воспарить к нему, но невидимая нить, связывающая её с телом, не давала слиться со светом. К счастью, это тело тленно, скоро оно погибнет, и тогда придёт подлинная свобода. Другой дороги нет.
И Љ1121 уснул, его дух снова устремился к свету, но уже ничто не мешало ему покинуть этот мир.
- Что же, Доктор всё-таки осуществил свой замысел, - думал Љ1121, - а ко мне приходил, пытаясь оправдаться. Имею ли я право в чём-нибудь винить его, если сам только начинаю понимать, каково это - быть свободным? В любом случае я прощаю, ведь где-то среди этих стремящихся вместе со мной к небу светлячков есть и его душа...