Это нашими молитвами,
на перроне
оставшиеся от людей тени
рассыпались жёлтыми, красными и сиреневыми
стёклышками и шариками,
что закатились под лавки. А на мраморных колоннах
цветы в корзинках цвели и роняли росу на серый гранит,
и капли в воздухе носились драгоценностями,
пока мимо, с шумом и громом, будто дракон
проносился синкансэн.

И во взгляде твоём за очками,
слепыми от оранжевого света
и голубого блеска от высоких вокзальных окон,
я угадывал то ли упрёк,
то ли вопрос;

но там, за железнодорожной веткой
раскатились по траве шары гортензий,
что прыгали пёстрыми мячами
вслед за драконом одичалым, что уносился за облака
в золотистой ауре огня.

Однако вопрос касался не меня одного, а нас...

Долго ли ещё твоими молитвами
дракон будет нас игнорировать,
лишь бы не съесть, хрустя сухожилиями на зубах,
лишь бы когтями не разорвать?
И вместо свободы через пасть драконью
мы вынуждены сидеть на пустынном перроне вечно,
разглядывая горы, поросшие лесами вокруг нас,
и синее до слёз утреннее небо.
И ты снова прошепчешь:
Скоро поезд пройдёт, опасно, отойди от края. 
И я опять подумаю, что нам не добраться
вовек не добраться
до ада или рая.