Мутация интеллектуалов

1 Основание фигуры интеллектуала

Ницше предвидел переворот интеллектуализма, что не было понято.
Интересна в этом плане встреча Саломе и Ницше - это встреча (помимо и сверх
того, что они были женщиной и мужчиной) интеллектуала современного
европейского разлива и философа. Интеллектуал энергичен, напорист, коня на
скаку остановит и все такое прочее. (Показательно, что Саломе закончила
фрейдизмом. Здесь измена человеческая оказалась дополнена изменой
интеллектуальной. Измена Ницше как человеку, - изменой действительному
мышлению с его успешной коммерческой симуляцией). Именно такими людьми
свершалась наука, а затем и онаучивание. Именно эти люди создали математику,
рассчитали канализационные системы и создали атомную бомбу. Они вообще
много чего создали.
Не всегда при этом понимая собственные цели или понимая их не вполне, да и
не особенно задумываясь по этому поводу. Но это, наверное, так и должно было
быть. В конце концов, рабочие, которые все эти разработанные ими идеи
воплощали, те вообще были лишены и разумности и духовности, обратившись в
пелевинских насекомых и уэллсовских морлоков.
Дело в другом - в том, что интеллектуал, даже в упор столкнувшись с
философией, понять ее не способен. Это как слепые и слон. У современного
европейского вида интеллектуала нет соответствующего органа, чтобы
воспринять философию. Он способен понимать ее лишь в опосредованном виде.
Интеллектуал энергичен, напорист, коня на скаку остановит и все такое
прочее. Но интеллектуал прост, он тяготеет к простоте и простым решениям, он,
словно элой, начинает зевать и теряет интерес, сталкиваясь с чем-то для него
запредельным, - интеллектуал неспособен мыслить объемно.
То есть в общую интеллектуальную жизнь проникают какие-то крошки
философских концепций, основное же так и остается в параллельном мире.
Попытки же интеллектуала напрямую загрузить в себя тексты хотя бы и все того
же Ницше оборачиваются чем-то комическим. Потому что нет у них
способности обращаться с объемными текстами и их пытаются читать или в
привычной научной/технологической плоскости, либо как беллетристику.
Саломе не была глупа. Но ум интеллектуала внешен, он как одежда, или как
какое-то техническое приспособление, которое никак не связано с самим
человеком, - одежду можно снять, инструмент отложить и человек останется
голым. Ум интеллектуала не дает ему защиты от собственной внутренней
пустоты. Быть европейским интеллектуалом - это быть начитанным,
образованным, дипломированным болваном, - ибо многознание не есть ум.
Хайдеггер, вслед за Ницше, объявляет волю к власти основанием оснований
бытия новоевропейского человека:
"ницшевский разбор предполагает, что полагание ценностей коренится в воле
к власти. Воля к власти служит ему предельным фактом, до которого мы
добираемся"
В чем же основание воли к власти?
Хайдеггер формулирует:
"Новая свобода есть - в метафизическом видении - приоткрытие всего
диапазона того, что впредь человек сам сознательно сможет и будет себе
полагать в качестве необходимого и обязывающего. В реализации всего
диапазона видов новой свободы состоит суть истории Нового времени.
Поскольку в эту свободу непременно входит самодержавное право человека на
самостоятельное определение целей человечества, а такое самодержавное право
в сущностном и категорическом смысле требует власти, постольку впервые
лишь в истории Нового времени в качестве этой истории самоуполномочение
власти становится основополагающей действительностью"
Дальше он углубляется в разбор понятия власти, а потом переходит к
положениям Протагора и Декарта, что интересно, но тема основания
оказывается отставлена в сторону.
С его точки зрения - да, дальше не пройти. В основном потому просто, что
дальше идти тогда не было нужды. Но важно, на мой взгляд, то, что Хайдеггер
упомянул мимоходом, словно бы оговорившись:
"в эту свободу непременно входит самодержавное право человека на
самостоятельное определение целей человечества"
Какое, казалось бы, дело сверхчеловеку до человечества?
Но может ли человек, пусть даже в ранге сверхчеловека существовать вне
человечества?
Эта "оговорка" дорогого стоит, человека нельзя представить как нечто само-в-
себе сущее, человек имеет тканевый, текстовый характер, сплетен из
взаимодействий с другими людьми и всякие там made in England "общественные
договоры" и "войны всех против всех" философски вульгарны, выражая собой
непонимание их авторами основы основ человеческого. Человек не подписывает
договоров и не воюет со всеми, поскольку общество вовсе не лежит где-то вне
его, - оно входит в него множеством нитей, прорастает изнутри. Не человек
решает в силу этого с кем воевать и с кем подписывать договоры, а общество за
него, - сквозь него.
Хайдеггер формулирует так:
"Сейчас дает о себе знать то, что Ницше уже метафизически понимал, - что
новоевропейская "механическая экономика", сплошной машиносообразный
расчет всякого действия и планирования в своей безусловной форме требует
нового человечества, выходящего за пределы прежнего человека. Недостаточно
обладать танками, самолетами и аппаратурой связи; недостаточно и располагать
людьми, способными такие вещи обслуживать; недостаточно даже просто
овладеть техникой, словно она есть нечто в себе безразличное, потустороннее
пользе и вреду, строительству и разрушению, применимое кем угодно для
любых целей.
Требуется такое человечество, которое в самой своей основе сообразно
уникальному существу новоевропейской техники и ее метафизической истине, т.
е. которое дает существу техники целиком овладеть собой, чтобы так
непосредственно самому направлять и использовать все отдельные технические
процессы и возможности. Безусловной "механической экономике" соразмерен, в
смысле ницшевской метафизики, только сверхчеловек, и наоборот: такой
человек нуждается в машине для учреждения безусловного господства над
землей"
Так выходит, за волей к власти сверхчеловека стоит некая общественная
потребность, а, значит, воля к власти вовсе не nec plus ultra и под ней также
проглядывает некий более глубинный слой?
Не есть ли это тогда лишь очередное проявление той "негативной стороны
общественности", что "имеет в индивидуальности свое оружие", как о том
пишет Гегель:
"дух единичности, - формулирует он, - отрываясь от общей цели, оказывается
только злым и внутренне ничтожным", "это начало... было бы бессильно, если
бы сама общественность не признавала силу молодости, незрелую
мужественность, которая еще находится внутри единичности, силою целого"
Выходит, что метафизика сверхчеловека - предвидение появления
интеллектуала.

2 Мутация интеллектуалов

Прочитал по случаю книгу французского публициста Бенда "Предательство
интеллектуалов". Книга написана после первой мировой, а внушительное
предисловие к ней - после второй. В весьма детальном исследовании автор
показывает, что в современном обществе западного типа назрел
интеллектуальный кризис. Автор причисляет интеллектуалов, - правда, лишь
потенциально, - к современному духовенству, а массы определяет как мирян.
Проблема, согласно автору, в обмирщении общества, в том, что интеллектуалы,
функцией которых было бы нести в массы общечеловеческие, надсоциальные и
внеполитические истины, - т.е. осуществлять связь человечества с идеальным, -
изменили своему предназначению:
"Как будто призвание человека духовного не в том, чтобы говорить мирским
истины, которые им не по нраву, и расплачиваться за это своим покоем"
В результате массы оказались идеологизированы, "утверждены в реальном":
"Но самый резкий разрыв с давней традицией и самое решительное поощрение
мирского человека в его старании утвердиться в реальном ознаменовали
созданные интеллектуалами доктрины, та шкала ценностей, какую они теперь
предлагают людям. С пониманием и сознанием, которым изумится история, те,
кто на протяжении двадцати веков проповедовали смирение реалистических
страстей во имя трансцендентального, стали возводить эти страсти и
поддерживающие их чувства в наивысшие добродетели и крайне
пренебрежительно относиться к существованию, которое каким-то образом
полагает себя за пределами временного"
Анализируя предвоенную полемику, ведшуюся во французских изданиях, он
приходит к следующим выводам:
"Но если негоже, чтобы мирские проникались воззрениями интеллектуала, то
гораздо опаснее вовсе не проповедовать их мирским, позволяя людям отдаваться
практическим страстям без всякого стыда и без малейшего желания, пусть даже
лицемерного, хоть немного возвыситься над ними. "Есть несколько
праведников, которые мешают мне спать" - говорил реалист о своих древних
учителях. Ницше, Баррес, Сорель не мешают спать никакому реалисту, скорее
наоборот. Это ново, и это представляется мне важным. Мне представляется
важным, что человечество, как никогда захваченное земными страстями,
слышит от своих духовных вождей заповедь: "Будьте верны земле".
Окончательно ли принял род человеческий всеобъемлющий реализм или же
только временно? Переживаем ли мы, как полагают иные, наступление нового
Средневековья (гораздо более варварского, чем первое, ибо если первое
придерживалось реализма на практике, то хотя бы не восхваляло его) - периода,
который сменится новым Возрождением, новым возвратом к почитанию
бескорыстного? Выявленные нами составляющие современного реализма вряд
ли позволяют надеяться на это"
Он акцентирует свое понимание случайности утрачиваемого баланса:
"признавая новое Возрождение возможным, мы полагаем, что оно всего лишь
возможно. Мы не согласны с теми, кто уверен в его неизбежности, потому ли,
что оно уже было, или потому, что "цивилизация создана человеческим родом"
цивилизация, как я ее здесь понимаю - моральное первенство, отдаваемое
культивированию духовного и чувству всеобщего, - представляется мне
счастливой случайностью в развитии человека; она появилась три тысячи лет
назад по стечению обстоятельств, случайный характер которого историк
сознавал так ясно, что назвал ее греческим "чудом". ... Значит, если
человечество в конце концов потеряет это украшение, у него будет мало шансов
найти его; наоборот, весьма вероятно, что оно его уже не вернет, - так у
человека, уронившего в море найденный им когда-то на дне морском
драгоценный камень, будет очень мало шансов опять увидеть свою находку"
Если "реализм" победит "идеализм", это может быть навсегда:
"Если обозреть историю в целом, пожалуй, можно сказать, что, исключая две -
три очень короткие светоносные эпохи, чей свет, однако, подобно свету
некоторых звезд, долго еще озаряет мир по их угасании, человечество в
основном живет во мраке. ... И что не может не внушать тревогу, человечество,
кажется, неплохо приспособилось к этому пещерному бытию"
Это соответствует тому, о чем я писал в других своих работах по поводу
Великой и Малой историй, Бенда формулирует:
"Преклонение перед духовным ... представляется мне счастливой
случайностью в истории человека. Скажу больше: оно представляется мне
парадоксом. ... только по величайшему недоразумению горстке людей
созерцательного ума удалось заставить массу поверить в то, что высшие
ценности - духовные блага. Теперь этот мираж перед нею рассеивается, она
уясняет свою истинную природу и свои настоящие желания и бросает боевой
клич против тех, которые веками похищали ее у нее самой. Стоит ли этим
узурпаторам (если таковые еще остались) негодовать из-за падения их царства?
Не понятнее ли было бы с их стороны удивление, что оно просуществовало так
долго?"
Автора не удивляет проигрыш идеалистов, его удивляет и пугает то, что те,
кто должны были бы быть духовны по своему общественному статусу,
предпочли возглавить деградацию:
"Орфей не мог притязать на то, что будет зачаровывать своей музыкой зверей
до скончания веков. Но, наверное, можно было надеяться, что сам Орфей не
обратится в дикого зверя"
Вот еду в метро, один из передо мной сидящих разгадывает кроссворд, другой
чешет задницу, третий ковыряет в носу, но какие у них у всех при этом
одухотворенные, интеллектуальные физиономии! Прямо профессора на
заседании академии наук. Это итог интеллектуализации масс. Массы и
интеллектуалы, ранее противостоявшие друг другу, взаимодействовавшие друг с
другом и дополнявшие друг друга, теперь слились, породив невероятный ранее
гибрид в лице жлобоинтеллигента.
Таков результат того, что современный квазиинтеллектуал в ходе своего
массового производства потерял главное - связь с идеальным.

3 Средний класс как социальный холодильник

Некогда Фоминым в "Свободной мысли" был сформулирован вопрос - в чем
цель современной модели образования, в чем смысл этого перепроизводства
заведомо не могущих быть востребованными и, в общей массе, никуда не
годных "специалистов широкого профиля"? В чем смысл перепроизводства
интеллигенции? Он пытался ответить на это концепцией "социального
холодильника", - дескать, наиболее мобильная молодежь, будучи включена в
иерархию онаучивающей машины, отвлекается тем самым от возможности
социального протеста и одновременно выводится из сферы производства, давая
иллюзию какой-то занятости (закамуфлированная под деятельность
безработица). И хотя этот его концепт, на мой взгляд, играет не основную роль в
общей картине (главным, по моему мнению, является пропускание всех людей
через сито онаучивания с соответствующей, как бы попутно производимой
отбраковкой и дисциплинированием), - но, тем не менее, он весьма важен.
Выведение рабочей (правда, лишь потенциально) силы из действительного
производства действительно проводится. Делается это на разных уровнях, -
скажем, в виде "офисизации", или в виде обуржуазнивания, в результате
которых люди отвлекаются от производительной и сколько-нибудь полезной для
общества деятельности.
В наше время платят не за работу, а, - наоборот, - за безделье, - так что, чем в
работе меньше дела, меньше пользы для общества, тем дороже она ценится. Все
это прикрывается словесами об ответственности и, чем только еще не
прикрывается, - вспомним, к примеру, тезис Мизеса о тяжкой доле богатых,
которые испытывают на себе новые удовольствия, которые потом, постепенно
удешевляясь, пойдут во все более широкие массы.
Как ни странно, но эта риторика о тяжкой роле богатых имеет под собой
определенные основания, безделье не так просто и безобидно, как может
показаться. Оно несет в себе яд разложения, с которым сложно ужиться, оно
несет в себе опасность расслабления, а в этом состоянии можно утратить свое
положение, поскольку претендентов на бездельное место обычно много, да и
вообще бездельничать сложно, этому надо учиться, как надо учиться, к примеру,
глупости, которая по природе неестественна для человека.
В итоге "осреднекласнивания" множество народа оказывается выведено из
реального дела. И в этом нет ничего необычного - любой водитель "приглушит"
двигатель, скажем, на скользкой дороге, когда есть опасность потерять
управление (или, - что более соответствует ситуации, - если он малоопытен). С
социальным двигателем производятся те же манипуляции, - его работа на
полной мощности нужна крайне редко. Другой вопрос, - как это сказывается на
выведенных из дела, и как это сказывается на оставленных в нем, поскольку
работать они теперь должны в прямом смысле "за себя и за того парня". Причем
под стоны о малой производительности (которая высчитывается, понятное дело,
исходя из общего числа работающих (т.е. как тех, кто работает, так равно и тех,
кто работает лишь номинально)).
Современное образование приняло форму статусной ритуальности, цель
ритуала при этом забыта, утрачена. Ум интеллигента, - как крылья у муравья, -
нужны лишь раз в жизни, чтобы долететь до благоприятного места. Интеллигент
оплачивает образовательный ритуал, производит его, получает статус,
"долетает" до теплого места и отбрасывает ненужные теперь ритуальные
навыки. О чем, кстати, вполне красноречиво свидетельствует статистика по
поводу ничтожности процента применяющих полученные в ходе "обучения"
знания.
Рубинштейн формулирует:
"Есть только один путь - если есть путь - для создания большой личности:
большая работа над большим творением"
Соответственно, - есть путь и для создания маленьких личностей, - и такие
личности востребованы в наше время в наибольшей степени, - как можно
меньшая работа над как можно меньшим творением. Безделье убивает
человеческое.
Власть получает в лице интеллигенции удобного, управляемого обывателя, все
побуждения которого легко предсказуемы - попасть в "средний класс" и
удерживаться в оном любой ценой.
И если (также Рубинштейн):
"В творчестве созидается и сам творец"
То в безделье созидается существо, удобное в управлении и манипулировании.
К производительному труду оно непригодно, пестуется властью как
социальный балласт.
Автохтонное население нейтрализуется подачками, и это не только
"офисизация". Старики получают пенсии, молодежь - образование, - т.е., в
принципе, то же право пожить ряд лет не работая, - ну а основная масса людей, -
тех, кто от работы вроде бы отвертеться никак не должен, - получают легкие и
непыльные обязанности среднего класса. Адвокаты, психоаналитики,
журналисты, бухгалтера, менеджеры, обслуживающий какой-то персонал и
прочие тому подобные, все это пресловутое "общество услуг" - все это в массе
своей паразиты, раковая опухоль на теле общества.
Перед нами ситуация, при которой все вроде бы заняты, но ничего не делается.
Как общество выходит из нее?
Во-первых, - ввозом гастарбайтеров, которые работают за гроши, выполняя
реальный общественно-полезный труд и не имея никаких видов на политические
рычаги общества.
Во-вторых, - формируется каста "неудачников", людей, лишенных статуса за
то или иное прегрешение. Этим также не до политики, поскольку их может
интересовать лишь "шкурный вопрос" - как выжить и как выбраться из
социальной ямы на социальную поверхность.
Может ли общество быть чем-то кроме холодильника?
Может, - это показывает практика.
В настоящее время охлажденная зона явно превосходит рабочую, - так
превосходит, что изрядно ее подмораживает. Мне могут возразить, что в наше
время, - благодаря научно-технологическим достижениям, - один мужик
способен прокормить семерых генералов.
Однако кормить можно по-разному - лагерь беженцев или концентрационный
лагерь тоже кормят своих постояльцев и обеспечивают им определенный
уровень существования, и, похоже, что это и есть те идеалы общественного
равновесия, к которым дрейфует современные общество.
Современное общество, - как бы в некоем разочаровании человеком, - загнало
людей в города, устало поставив их в такие условия, где они бы доставляли
поменьше беспокойства и могли причинять наименьший урон. Так некоторые
родители запирают своих детей в темных чуланах.
Здесь виной интеллигентская ренессансность, культивирующая в людях
дешевый демонизм вкупе с презрением к "простым" людям и "простому", то
есть действительному, приносящему пользу труду.
В любом случае, даже если человек, - при всей своей гибкости, - и впрямь
оказывается неспособен в полной мере нести груз человечности, - это не повод
для сдачи его в приют. Полагаю, - это серьезная проблема, стоящая перед
человечеством, - необходимость постепенного вывода обществ из тупика
социального холодильника.

4 Паразитарная остановка

У Бибихина есть великий поворот (внутрь) в понимании эволюции. Идея
такова, - в вольном переложении, - вот некий вид достигает главенства, и, как
водится, начинает плодиться и размножаться в геометрической, - или иной
какой тому подобной, - прогрессии. "Природа борется" (применим это
упрощение, - на данный момент такого приближения достаточно) с этим
возникшим вдруг валом "жизненного порыва" вовсе не некими репрессиями,
ограничивающими движение жизни в этом направлении извне, а, - совсем
напротив, - природа останавливает вал, проникая в него изнутри. В виде
паразитов.
Паразиты останавливают движение вида.
У вида остается лишь одна возможность продолжить движение, - ассимиляция
паразитов. Надо полагать, возможность эта достаточно призрачна и реализуется
крайне редко. В основном паразиты придавливают вид, останавливая его
победное движение, под этим давлением он обретает нормальные границы
обычного вида, и раньше или позже достигает своего бесславного финала.
Этот интересный концепт имеет в данном конкретном случае следующее
приложение (одно из) - человечество стало развиваться слишком интенсивно и,
согласно бибихинскому закону паразитирующего торможения, получило
паразита в лице интеллигенции. Т.е. сперва, конечно, интеллигенция была
вполне себе честью и совестью эпохи, "а потом что-то изменилось".
Она стала массовой, и эта массовость похоронила под собой индивидуальные
прорывы. Суть интеллигенции в массовости, а суть интеллигента (в понимании
того же Бенда, скажем) в противостоянии массовости. Сделав интеллигента
массовым, власть сделала его противоречием в себе, - социальным паразитом. В
старину интеллигенция была "солью земли", но если соли в еду насыпать
слишком много, то она станет несъедобна.
Эффективность этого паразита весьма высока - тому свидетельство остановка
роста "развитых стран". Французский социолог Тодд, к примеру, весьма
доказательно увязывает уровень образованности общества с уровнем
рождаемости в нем и даже рекомендует для уменьшения рождаемости в
развивающихся странах повышать в них уровень образованности, что, согласно
его расчетам, действует на уровень рождаемости лучше, чем раздача
презервативов или принудительная стерилизация.
Однако дело в том, что падение рождаемости вовсе не единственный эффект,
который выдает на выходе машина современного образования, падение
рождаемости лишь проявление общего падения производительного, как
такового, - общего угасания творческого начала в обществе.
Говоря попросту, - став "шибко грамотными" все хотят не работать, а где-
нибудь пристроиться и сосать из общества соки. Образование дает ничем не
подкрепленные
амбиции, учит
социальной хитрости.
Современная образованщина одержима мечтой найти теплое местечко и там отсиживаться до
старости. И потому она теперь что-то вроде социального рака, который плодится
на организмах носителях, на своих народах, питаясь их энергией и ничего не
давая взамен.
Интересно, кстати, что уже Витгенштейн говорил о неприятии этих тихих
заводей, о необходимости производительного труда. Позиция Витгенштейна в
определенном смысле перехлест, его положения должны быть более поняты
внутренне, чем руководство к прямому исполнению. Труд должен быть
осмысленным и нести пользу, неважно, где работает человек, - у станка, в поле,
или за письменным столом, - он должен участвовать в общем деле, а не лишь
изображать его, оторвавшись от народа.
В бибихинской теории не все паразиты оказываются гибельны, - время от
времени происходит гибридизация, и паразиты входят в состав своего носителя,
образуя некую новую ступень организации. Бибихин вообще предполагает, что
вся эволюция обусловлена именно такими актами гибридизации, начиная с того,
что совершенно разные организмы, объединившись, создали клетку. Надо
полагать, это бывает крайне редко, но бывает.
Возможно, преодолима и эта паразитарная остановка, кто знает.

5 Догматизм интеллектуалов

Кассирер прописывает весьма жесткую для наших интеллектуалов истину:
"Теперь уже нет пути назад к предполагаемому догматизмом отношению
между знанием и его предметом как отношению "непосредственного" покрытия
одного другим или их соответствия"
Это было сформулировано почти столетие назад, но догматизм остался
непоколебленным, он просто не заметил собственной гибели. Мысли Кассирера
прошли мимо догматизма, он оказался неуязвим в силу неспособности осознать
их, - что, кстати, не значит, что он жив, - как бы свита и подданные не
восхищались "платьем" короля, оно на нем от этого не появится, - так и
мертвый догматизм, сколько бы его не полагали живым, от этого не оживет.
Перед нами догматизм интеллектуалов.
Бибихин говорит:
"Мы катастрофически настроены на правильное решение, которое нам
кажется где-то готовым"
Стоит противопоставить этому догматизму интеллектуалов более тонкое
видение, то о чем Кассирер пишет:
"Философия достигает того, на что никогда не способна сама наука, накрепко
привязанная к повозке языковых понятий"
Интеллектуалы недостаточно сложны, несмотря на все свое самомнение.
Снова Кассирер:
"Там, где обыденный взгляд на мир видит самое надежное и прочное - не
подлежащую сомнению реальность, там философское видение различает
изменение и переход, непостоянство и произвол наименования"
Философия всегда чрезмерно добра. Она допускает наличие разумного в
любом неразумном, борется за него, ищет его и не сдается, когда находит. Эту
философскую доброту принимают, как водится, за слабость и объявляют о
вторичности философии то перед лицом религии, то науки, - философия же
просто работает с тем, что есть. Протестные свистопляски не в обычаях у
философии и если люди, занимающиеся Делом, иногда позволяют себе выразить
свое неприятие происходящего, то делают это обычно лишь в виде насмешки.
Или усмешки.
Вот, к примеру, Бибихин формулирует такую философскую усмешку над
наукой:
"за ножницы между хорошо разработанным математическим формализмом и
нечистой, пусть и необходимой, общей терминологией, физика должна
расплачиваться, допуская, что в самом начале всего, например, при большом
взрыве, сами космические константы, так сказать, сгорали, расплавлялись. Эта и
подобные гипотезы - способ существования предела в науке - неудобный.
Философия должна уметь не выкраивать себе таким образом удобного поля для
оперирования, отодвигая предельное куда-то за край этого поля"
Философия работает с тем, что есть, не используя времени, как инструмент для
расчистки пространства в целях удобства мышления. Если она говорит о
зарождении жизни, к примеру, то не переносит ее в далекое непонятное
прошлое, а говорит - жизнь зарождается сейчас, всегда, во всякий момент, если
она говорит о зарождении мира, - она говорит, что мир появляется сейчас,
всегда, во всякий момент, а вовсе не в каком-то гипотетическом "большом
взрыве", если она говорит о появлении человека, то она говорит, что человек
появляется в каждой душе каждого человека, - причем, увы, не всегда успешно.
Наука подобна социальным машинам Делеза и Гваттари, - что работают, как
известно, только постоянно ломаясь, скрежеща и рассыпаясь на части, -
парадигмы преходящи, их приход и уход цикличен, научная машина
рассыпается, потом собирается заново, пыхтит, пытаясь соответствовать
реальности, а потом вновь разваливается. И это не учитывается
интеллектуалами, что принимают научные выводы догматически, выстраивая на
их основе нигилистические мифологии.

6 Интеллектуал как культурный деятель

Прочитав все вышенаписанное, интеллектуал, - если он способен
задумываться (что сейчас редкость), - может почувствовать себя врагом народа.
Но это, конечно, не обязательно так (хотя, увы, так оно в настоящее время по
большей части). Есть нечто, что способно защитить интеллектуала от
вырождения, это нечто - связанность с общим делом, с делом человечества.
Связь эта вовсе не обязательно должна быть в виде некоего внешнего каната,
которым человек сообщен с баржей общественного блага, - связь эта должна
быть внутренней.
Такая, - внутренняя, - связь не цепь, что связывает, такая связь, наоборот, дает
свободу. Человек волен делать, что хочет, но эта внутренняя связь с идеальным
не дает ему потеряться в пучине "реального". Когда любой поступок проходит
через оценку с позиций связи с идеальным, человек может заниматься чем
угодно, не рискуя мутировать.
Утратив же эту связность с общечеловеческим, человек теряет и саму
человечность превращается в "нарыв на теле мира".
Вот, скажем, город. Города были задуманы не для того, чтобы их обитатели не
знали чем заняться, и маялись от скуки. Живущий в городе освобождается от
рутины деревенской работы, но свобода эта дается не так просто, она дается для
того, чтобы горожанин смог сделать что-то для деревенского люда. Может быть,
он будет делать гвозди, может, - трактора, а может, - и культуру, - никакой
коренной разницы между производством прагматы и производством культуры
нет. И хотя то, что я написал сейчас, вещи очевидные, в наше время они звучат
неким эзотерическим откровением, поскольку практически никто не держит в
своем сознании какую бы то ни было полезность своих поступков по
отношению к целому.
Каждый в наше время живет для себя и, если некто делает гвозди, то лишь
потому, что не смог влезть на какое-то теплое место и участвовать, скажем, в
производстве той же культуры, а уж если влез, то делает культуру также, как
гнал халтуру в процессе изготовления гвоздей.
Города появились как своего рода органы общечеловеческого тела. Но
выродились в нарывы, поскольку функция их полностью инвертировалась.
Построив в наше время город, власти начинают думать, чем бы таким занять его
обитателей, тогда как должно быть наоборот, - есть чем заняться людям, - они
строят город для этого занятия, а вовсе не для создания замкнутой самой на себя
инфраструктуры, как это имеет место сейчас, когда все друг друга обслуживают
(даже термин выдумали - "общество услуг") и в этом видят не просто
предназначение людей, но даже - предназначение общества в целом.
Производить все больше услуг, повышать комфорт... Но забыт главный смысл
этой гедонистической гонки, - комфорт вовсе не важен сам по себе, - это лишь
общественный РЕСУРС, задача которого в освобождении людей от житейских
забот, но не как самоцель, а для того, чтобы они свои освобожденные силы
направили на какие-то общечеловеческие цели.
Иначе мы приходим к модели города, которая в ее доведенном до абсолюта
виде, оказывается нашедшей выражение в лагерях беженцев, которым подвозят
все для жизни, но которые годами живут только для того, чтобы потреблять
подвозимые им ресурсы. Идеальное общество услуг с развитой
инфраструктурой и сетями распределения. Раковая опухоль на теле мира.
Интеллектуал должен осознавать, что ему ДАНА возможность для творчества.
Причем не просто дана народом, не просто дана обществом, но дана ВО
ВРЕМЕНИ, - многие и многие поколения трудились над созданием таких
условий, чтобы интеллектуал мог совершать свои культурные подвиги. И его
бездействием все эти труды сотен поколений пускаются по ветру.
Интеллектуал должен подчинить свои потребности потребностям
человечества, должен научиться видеть глазами мирового духа.
Хотя, при этом, видение это не должно быть насилием над собой, оно должно
быть как совесть, неким внутренним, имманентным, естественным как дыхание.