Аннотация: Сказ... то есть Стёб о том, как Т-34 не остался без экипажа. Специалисты - на всю голову!
Стёб о чЁкнутом танке.
Если вы ждёте от меня рассказа о том, как вышел из-под контроля какой-нибудь космический супер-танк, вы крепко заблуждаетесь. Танк этот был обычным (разукомплектованная "под списание" "тридцатьчетвёрка"), но вот экипаж... Достаточно упомянуть о том, что будущий наводчик ещё до войны припёрся в военкомат (или как он на тот момент назывался) и заявил, что очень хочет служить. Разумеется, товарища тут же, безо всякой медицинской комиссии, признали "не годным даже в военное время".
Однако обо всём по порядку. Танк этот (раннюю "тридцатьчетвёрку", ещё ту, из которой надо было высовываться, дабы оглядеться) вверили было самому опытному во всей будущей дивизии экипажу, но с "аксакалами" бедняжке не повезло: командир по старой кавалерийской привычке танков побаивался. Механик-водитель мог хоть с закрытыми глазами перебрать колхозный "Фордзон-Путиловец", но поскольку у танка не обнаружилось заводной рукоятки и руля, то первый же (и то случайный) пуск закончился сносом колхозного сарая и романтическим купанием под сенью "близ уже лежащих" деревьев. Заряжающий, мужик исполнительный (адъютант ещё "его превосходительства") при самозабвенных выкриках командира "Эскадрон, рысью!" принимался носиться рысью прямо по танку. Однажды у него в руках оказался трассер. Всё списали на залётную молнию (благо до танка он не дорысил метров пятнадцать). Теперь рысит при штабе, но по старой привычке всё списывает на "залётные молнии". В принципе, танк был спасён опытным артиллеристом. Настолько опытным, что перед стрельбой он приказывал вынести все боеприпасы "из каземата во временный склад, а то у нас в Порт-Артуре..."... В общем, экипаж у этого танка "не сложился". Командира отправили командовать кавалерийским корпусом, водителя оставили инструктором, а наводчик вернулся в береговую батарею. Стрелок-то он был отменный, из танковой "сорокапятки" и то по воробьям попадал, а уж из родной 356-миллиметровки "ТМ-1-14"... Однако не будем о грустном.
Когда подошло время новой дивизии отправляться на фронт, танк, как ему и положено, закатили на железнодорожную платформу, надеясь подобрать экипаж уже "на месте". Однако "местный" экипаж подобрался не сразу, и танк (не пропадать же добру!) до его "прихода" уже успели растащить на запчасти. Ну а поскольку экипажу, набранному больше "для галочки", данное обстоятельство повредить не могло, то и собирали его отнюдь не по принципу боевой эффективности.
Командиром назначили героя-полярника, прибывшего с рекомендательным письмом от самого Главного Чекиста по Советскому Заполярью. Разумеется, в письме не самому знакомому человеку мудрый Чекист не стал упоминать о главном "подвиге" своего протеже, однако по сохранившимся в народе сведениям историю удалось восстановить. Короче, пришёл как-то в город чукча-осведомитель. И сразу к Большевику (Большому Человеку, потому как из Большого Города): "Однако, джаз на полярной станции слушают...". "Совсем от рук отбились, подумал Большевик, стоило одних на льдине оставить, как они тут же "вражью волну" поймали". Послали ледокол, расстреляли радиста, высадили "своего"... Опять приходит чукча: "Джаз, однако". Опять шлют ледокол, расстреливают второго радиста (как не оправдавшего доверие), конфискуют радиостанцию... Через неделю опять чукча: "Опять джаз...". Однако... Пришлось думать. Так ничего и не надумав, посылают ледокол. Когда эта коптящая посудина вновь приблизилась к дрейфующей станции, навстречу вышел тамошний синоптик: "Вам что, ..., делать не[чего]?! Как припираетесь, ..., так даже музыку мой грозоразрядчик ни[как] не принимает!...!". Вот тут-то пришлось думать по-настоящему: расстрелять нельзя, потому как нечем. Патроны на двух прежних "врагов народа" перевели. Посадить тоже нельзя, ибо все приспособленные для этого места находятся южнее, а на юг ссылать как-то не принято. Поймут, в общем, неправильно. Все проблемы решила война - его просто призвали. Как героя, командиром.
Заряжающим определили свинаря. (Надо же его было к чему-то приписать) До войны он был агрономом, человеком в высшей степени интеллигентным и добрым. Поговаривают, что он за свою жизнь не свернул голову ни одной курице и очень страдал, когда любимый кот (звавшийся Леопольдом) ловил мышку. Не в силах смотреть на это, агроном его ругал. Потом страдал ещё больше и извинялся. Ну не стрелком же его было ставить.
Стрелок определился несколько позже, когда уже разукомплектованный танк выставили на самое видное для вражеской авиации место. Дело в том, что его на тот момент так "расприватизировали", что восстановить беднягу уже никто не надеялся. Вот и решили дать врагу его разбомбить. Вскоре, как и полагается, появились "фрицы": "Юнкерсы", "Хейнкели" и даже один Bf 110. Его-то и угораздило зайти на "сладкую" цель. "Угораздило" потому, что среди проходивших мимо партизан оказался бывший таёжный охотник, легко попадавший в глаз удирающей белке. А потом пришедший в военкомат... Впрочем, об этом я уже рассказывал. Так вот: вскинул он свою "трёхлинейку", прицелился лётчику в глаз, и "Мессершмит" воткнулся в землю рядом с нетронутым при "бомбёжке" танком. А раз танк не удалось списать по вине горе-охотника, то именно его и назначили (с помпой, конечно) туда стрелком. Точнее, наводчиком.
Последний член экипажа "на гражданке" был водителем. Точнее, водителем-испытателем. Однажды, перед самой войной, коллектив инженеров во главе с А.С. Литвиновым отправили в творческую командировку, помогать труженикам подшефного колхоза заниматься прямыми обязанностями. И заодно перенимать опыт. С транспортом для таких мероприятий у института была, естественно, огромная проблема, и потому (а заодно и для испытаний) они поехали на супер-экспериментальном ЯГ-12. Лучше б они этого не делали, потому как в воскресенье, аккурат 22 июня небезызвестного года, деревенская ребятня обнаружила торчащий из-под кузова машины трос. Размотав лебёдку (а это была именно она), будущие пионеры, но уже герои (нашего рассказа) решили зацепить трос за стену нового клуба и попросить "дядю водителя" подтянуть его поближе к старому. Зацепить-то они зацепили, но вот попросить "дядечку" постеснялись. При этом надо сказать, что учёный коллектив, с вечера "отмечающий" трудовые успехи, решил скрасить воскресный отдых походом в ближайшее кино. Спотыкаясь о трос, учёные мужи с успехом применяли свежие для себя словосочетания, но ввиду активности вчерашнего отдыха отцепить его (то есть трос) не догадались. Когда двадцатитонный ЯГ вернулся, клуб с обрывками троса стоял уже вместо старого, а не рядом, как до этого. Водителю вынесли "благодарность", но от предложения "передвинуть как было" отказались. Вскоре, не дожидаясь продолжения "благодарности", наш водитель отправился в армию. В принципе, на их институт распространялась бронь, но, как сказал ему один профессор, "лучше пойти сразу, но куда хочешь, чем потом, но куда надо". Хотел наш водитель в авиацию. Приняли его там хорошо, но на следующий же день во избежание ускоренного износа вверенных части истребителей уговорили "летать" на паровозе. Так он попал на железную дорогу. Немного приноровившись и слегка модифицировав стандартную "овечку" (паровоз серии ОВ), он несколько месяцев уходил от вражеских самолётов скоростью, но однажды немецкий ас зашёл в лобовую. Нервы у машиниста не выдержали, и он отвернул.
Разумеется, железная дорога с превеликой радостью вошла в положение страдающей от нехватки ярких кадров танковой дивизии. И на следующий же день экипаж "чокнутого танка" был укомплектован.
Ребята быстро нашли общий язык. Им оказался русский матерный с изрядным добавлением узкоспециальных терминов. Звучало это примерно так (с поправкой на то, что читать это могут даже дети): "О высокочтимые! Наши велемудрые и достопочтенные командиры (да будет о них слава вовеки веков!) доверили нам свою последнюю надежду, величайшую жемчужину своей коллекции... Мир не идеален, о братья, и посему мы, как противопоставляющие себя любому проявлению вселенского зла, отныне обязаны беречь её, и, преумножая её и без того неисчислимые достоинства, превратить сию жемчужину в подвластный нашему разуму инструмент...". Ну и так далее. Решили, в общем, восстановить этот металлолом просто назло вышестоящему командованию.
Той же ночью со стороны танка послышались "научные термины" и грохот восстанавливаемых с помощью кувалды агрегатов. К утру машина уже завелась, но пяти оставшихся цилиндров (из двенадцати "возможных") хватило только на то, чтобы со скоростью ползущей на Фудзи-Яму улитки переместиться на сотню метров в тыл и спрятаться от дурных глаз под сенью старого колхозного сарая. Совсем спрятаться, правда, не удалось, ибо предварительно, не надеясь на самостоятельное передвижение всё ещё боевой машины, кто-то очень добрый приварил к танковой пушке дышло. Для испорченных цивилизацией необходимо, видимо, составить пояснение, что из себя представляет этот сверхсложный агрегат для крупномодульного присоединения конной тяги. В общем, этот кусок швеллера торчал впереди машины метров на восемь и (до того как наши "высокочтимые братья" приделали к люльке соответствующий балансир) за счёт изрядного рычага и веса мешал приподнять артиллерийское орудие для какого бы то ни было выстрела. По-русски говоря, эта хрень его перевешивала.
В тот же день, стоя в полуразрушенном при въезде сарае, наша машина приняла свой первый оборонительный бой. Сами понимаете, наступать она ещё не умела. Немцы выставили против необстеляной (не считая случайного выстрела из сарая) дивизии пять своих опытных и довольно умелых экипажей. В принципе, немцы планировали всего лишь разведку боем, но после того как "наши" применили для контратаки невероятно "заезженное", буквально "школьное" построение, счёт сбитым танкам пошёл "в одни ворота". Причём, не в нашу пользу. Положение спас хранимый до поры до времени на скамейке запасных, но разбуженный случайным снарядом отечественный форвард... Точнее, бомбардир. Целясь с помощью самодельной мушки (а "нормального" прицела на танке давно уже не было), он прямо из сарая положил пять подкалиберных снарядов точнёхонько в смотровые щели противника.
По ту сторону линии фронта запаниковали: запаникуешь тут, когда все пять танков были выбиты прямым попаданием в командирскую башенку. Для незнакомых с танковой терминологией стоит, наверное, пояснить, что командирская башенка - это небольшой выступ со смотровыми щелями. Расположен он так, что попасть туда можно только случайно... Ну или если о-очень хорошо прицелиться. Ёжику понятно, что такая точность артиллерийского огня со стопроцентной верностью навела фрицев на не очень приятные мысли. Единственным лекарством от подобной кручины был у немцев крутой на всю голову дивизионный ас. Он, правда, и сам был причиной непроходящей головной боли, но "сверх-оружие русских" выглядело в немецких глазах заметно страшнее.
Ас не спеша настроился на "нашу" частоту и сказал на чистейшем (как ему показалось) русском:
- Русский Иван! У тебья появился зупер-танк, но он не может быть лучше чем наш новый "Пантера". Завтра в зибен нуль-нуль жду тебья на честный схватка один на один штука.
- Как скажешь, мой милый тевтонец - ответил свинарь на великолепном немецком - но спешу тебя предупредить, что такому металлолому ты ещё не проигрывал. Да, и укрепи командирскую башенку.
Немец обиделся и стал готовиться к бою. Собрались и "наши". Прикинув резервы нынешней компоновки, механик-водитель решился на отчаянный шаг: выкинуть к чёрту "родной" дизель и поставить то, что в принципе способно работать. В ту же ночь четыре неясные тени, страшно матерясь, возникли у сбитого "Мессершмитта" и начали свинчивать оттуда всё, что не удавалось просто отломить. Вскоре на танке стояли оба его двигателя, комплект автоматических пушек и твердотопливные ускорители.
Ровно в 7 00 немецкий ас был на исходной. Гордость немецкого танкопрома мягко урчала, предвкушая очередную лёгкую победу - пушки ранних "тридцатьчетвёрок" не пробивали лобовую броню новейшей "Пантеры". Через минуту он уловил шум авиационных моторов и какое-то неясное, но довольно быстрое движение.
Немец опешил: помахивая, как радостный Бобик, самолётным хвостом, прямо через минное поле на него летело то, что он с большим трудом идентифицировал как русский Т-34, в страшном беспорядке обвешанный авиационными радиаторами, паровозными крейцкопфами и матерными лозунгами. Немец подумал было о полной бесполезности этих тряпок в бою, но когда русские сбросили их как тормозной парашют и помчались на полной скорости, он понял, что умом (по крайней мере, трезвым) Россию уж точно не понять. Впрочем, что тут непонятного: такое количество ткани можно было выпросить только на лозунги.
Немец выстрелил. Водитель нагло подставил борт и ушёл с линии огня в управляемом заносе. Немец прицелился и пальнул ещё раз, но русский ускорился так интенсивно, что снаряд не задел даже висящего сзади хвоста. В отчаянии немец стал лупить по носящейся вокруг "тридцатьчетвёрке" со всеми мыслимыми и немыслимыми упреждениями, но водитель-испытатель, похоже, воспринимал это как нечто, не мешающее внедорожным испытаниям очередного прототипа.
Случайным попаданием предпоследнего снаряда немцу всё-таки удалось перебить нашему танку правую гусеницу, но соединённые по-паровозному катки продолжали вращаться и танк как ни в чём не бывало носился по буеракам ещё добрых полчаса, пока наконец не оказался прямо напротив немецкого. Немец выстрелил, но с перепугу промахнулся. Попятившись, он не заметил старого противотанкового рва и, качнувшись, на секунду подставил под удар слабо защищённое днище. В то же мгновение наши выстрелили... Впрочем, "выстрелили" - это сильно сказано: ночью, пока великолепная четвёрка свинчивала с "Мессершмитта" необходимые детали, кто-то по старой привычке свинтил у них пушечный затвор. Понадобился, видимо. Разумеется, отсутствие этого славного механизма было замечено только тогда, когда пришло время им воспользоваться. Другие бы приуныли, но наш заряжающий, резонно рассудив, что после удара кувалдой снаряд обязательно бабахнет, воткнул его в дуло и, взяв инструмент, приготовился к решающему удару.
От взрыва под днищем немецкий ас взлетел со своего кресла и грохнулся о люк так, что тот открылся. Открылся люк и у нашего танка. Дело в том, что гильза, не сдерживаемая в момент выстрела затвором, вылетела из пушки и, несколько раз рикошетировав, передала эстафету стоявшему на пути водительскому креслу. Не догадавшийся пристегнуться механик-водитель открыл свой люк примерно тем же способом, что и противник. Когда страдающий головной болью немец высунулся из своего люка, ему навстречу выполз скрюченный как "печальный знак вопроса" отечественный механик, и, не обращая на поверженного противника абсолютно никакого внимания, стал по этому поводу так изобретательно материться, что немного понимавший по-русски немецкий ас, вконец одурев от слишком сложноподчинённой орфографии, выскочил из танка и помчался к своим прямо через минное поле. Ну и дурак, потому как именно в этот момент наш экипаж лежал со смеху и, естественно, пальнуть по нему просто не мог.
В общем, всё "по фильму", который заканчивается именно тем, что немец бежит не дальше чем до ближайшей мины, а "наш" механик-водитель с азартом лупит кулаком по проёму собственного люка.
P.S. Угадали сюжет? Ну тогда я вам ни за что не скажу, что это был стёб по мотивам моего любимого фильма "про войну", который называется "Экипаж машины боевой". Вот так вот, братцы кролики...