- Кто звонил? - поинтересовался грузный, с отвислыми щеками парень, утонувший в таком же грузном, под цвет его волос кресле, отчего создавалось впечатление, что парень и кресло составляли единое целое.
- Ка... Ка... Ка... Какашкин, - ответил такой же грузный парень, укладывая трубку на телефонный аппарат.
Различие между находившимися в комнате заключалось только в том, что волосы говорившегося по телефону были немногим темнее, чем у его товарища, а еще он немного заикался. То есть, нельзя сказать, чтобы он сильно заикался, но что было, то было. А еще у него бывали минуты послабления: он мог долго бороться с произношением какого-либо одного слова, а потом совершенно без запинки произносить целые длинные фразы. К тому же он был еще и не брит. Бесцветная недельная щетина на лице делала его похожим на щетку для одежды.
- Кто? - изумился толстячок.
- Я же ска-а-а-а-зал, Ка... Ка... Какашкин.
- Толстячок выпучил от удивления глаза и прыснул со смеха.
- А ч... что в ней такого, - удивился заика. - Кашкин да Кашкин и ничего в этом особенного.
- Как Кашкин? Ты же сказал Какашкин.
И только тут до заики дошел весь юмор сложившейся ситуации.
- Так ведь я заикаюсь, - с улыбкой ответил он.
- Да я понял, отчего фамилия так трансформировалась, - продолжая хохотать, ответило кресло. - А кто это такой Кашкин? Что-то фамилия мне эта знакома. Это не тот, что в политехе преподает?
- Нет, это совершенно другой парень. А того я знаю. Тот Кошкин.
- Точно, - раздался из кресла довольный голосок. - Кошкин. Гад первостатейный. Я бы даже сказал, гад первой гильдии.
- Ну, ты это брось. Нормальный вполне парень. Очень даже адекватный.
Несколько минут они молчали. А потом из кресла забулькало:
- Да нет же. Я вспомнил. Гад, он и есть гад. Это же он мне тогда по сопромату поставил...
- Ах, по сопромату? - быстро отозвался заика. - Так это не Кошкин. Это тогда Кишкин. Высокий такой, рыжий и с залысинами. У него еще сестра преподает там же. К... кажется ее зовут К... К... Клавдия Оле... Оле... г... г... говна.
- Точно, тот был рыжый. Вот он муфлон... А она точно "...говна".
- Вот и разобрались, - довольно подытожил заика. - А то ты наехал на Кашкина. А он, понимаешь, мой друг.
- Какой же он твой друг, если я никогда о нем не слышал?
- Мало чего ты не слышал, - возмутился заика. - Мы сейчас где по-твоему находимся?
- Дома у кого-то из твоих друзей, - довольным тоном изрыгнуло кресло. - И этот твой друг обещал нам с тобой дать денег. Ты сам этого не забыл?
- Я-то не забыл. А вот помещение это и есть квартира того самого Кашкина. Кстати, с самим Кашкиным мы еще в школе в ансамбле пели и играли.
- На чем же вы играли? - язвительно спросили из кресла.
- Как на чем? - удивился вопросу заика. - На гитарах, конечно.
- Да ну? - стараясь придать голосу как можно больше сарказма, спросило кресло. - На настоящих?
- Да пошел ты.., - отозвался заика.
- Ладно, ладно, шучу, - булькнуло кресло, но дальше продолжать не стало, видимо поняв, что заика стал раздражаться и так недолго и до ругани дойти.
Однако кресло долго не вытерпело, и уже через минуту поинтересовалось:
- А какие песни вы пели?
- Где мы пели песни? - удивился заика.
- Как где? Ты же сказал, что с Кашкиным, с другом твоим, в школе, в ансамбле...
- А, там.., - встрепенулся заика. - Там песни были разные. Вот мне особенно нравилась песня.., - он немного задумался. - Нет, названия не помню. Но слова помню. Там еще были такие: "Вы... вы... вы... ебери меня, вы... вы... ебери меня, птица счастья, за... а... автрашнего дня".
- Что она должна была с тобой сделать? - удивилось кресло.
- Кто? - не менее откровенно удивился заика.
- Ну, - нетерпеливо молвило кресло. - Птица. Ты же говоришь, что бы она тебя вы... еберла.
- Я такого не говорил, - растерялся заика.
- Как же не говорил, если ты только что так и сказал "...выебери меня...", - ухмыльнулось кресло.
- Так это же я заикаюсь, - нервно сообщил заика.
- А? - с усмешкой отозвалось кресло. - А я подумал чего другого.
- Чего это ты подумал? - со злостью отозвался заика.
- Ладно, проехали, - пробулькало кресло и, взяв со стола бутылку пива, присосалось к горлышку. Затем по-хамски громко и смачно отрыгнуло и замолчало.
Заика некоторое время подозрительно вслушивался в тишину, ожидая от кресла еще каких-нибудь подвохов, но кресло молчало. Немного успокоившись, он тяжело упал на диван и, нащупав пульт от телевизора, начал перещелкивать телевизионные каналы. Повсюду шел маразм. Толстые разукрашенные дядьки вместе с корявыми теткодядьками инфантильно бесновались на сцене, а потом на экране возникали нескольких зрителей, едва не писающих кипятком от смеха. И было непонятно, то ли они действительно так радовались, то ли фрагменты с их смехом были вставлены из других программ. На другом канале кто-то на джипе подъехал к берегу озера и, тыкая пальцем на мальчишечьи следы, которые те оставили на берегу, когда купались в этом озере, совершенно серьезно рассказывал о русалках, якобы здесь обитающих. На третьем канале на диване лежал мужик, а у его ног стояло сказочное существо с накрытой капюшоном головой, а диктор при этом загадочным голосом убеждал зрителей в том, что перед ними лежит писатель-фантаст, а существо никто иное, как инопланетянин, прилетевший к нему с непонятными целями, и теперь молча и непонятно зачем стоящий у его ног. А потом ведущий программы покажет одетого в плащевку мужичка, опрашивающего под сенью дерева старушку. У старушки окажется невнятный взгляд, направленный в никуда и, похоже, что ниоткуда, но мужичок задает ей серьезные вопросы, а старушка согласно кивает головой. При этом мужичок делает на листе бумаги какие-то наброски, напоминающие высокие суповые тарелки. Ведущий программы еще скажет, что НЛО в этих местах появляются с завидной частотой, то есть местные жители видят их ежедневно, и сразу же становится непонятно, почему бы исследователям не задержаться здесь хотя бы на сутки, чтобы своими глазами, воочию, так сказать, не проследить за непонятными явлениями, но исследователи с завидным упорством будут опрашивать неадекватных местных жителей и с еще более завидным упорством игнорировать наблюдение НЛО собственными глазами.
Нажатие кнопки пульта дистанционного управления, и толстый низкорослый мужичок с диким лохмом волос на голове, одетый в нелепый желто-розовый костюм, будет прыгать по сцене, прижимая надувной шарик к своему причинному месту, делая при этом некие эротические движения. Шарик не выдерживает наглой эротики и лопается. И сразу же на экране появляется дико хохочущий мужик из зрительного зала, показывающий толстым замасленным пальцем то куда-то на сцену, то, тыча им в свою соседку, и становится совершенно очевидно, что с психикой у мужика непорядок. Причем не только у того, который заходится в истеричном хохоте, но и у того, который кочевряжится на сцене. То есть с их психикой надо работать специалистам и совершенно серьезными и современными методами корректировать ее.
- Ты не заснул? - пробулькало кресло.
Заика вздрогнул от неожиданности и повернулся в сторону звука, исходящего из кресла.
- Ну т... ты к... к... клоун, - молвил он и, подумав, добавил: - И юмор у т... тебя ф... ф... фельдф... ф... ебельский.
Кресло опять прыснуло со смеху.
- Слушай! Ну, ты сегодня в ударе! Такие слова подбираешь! - голос из кресла сквозил восхищением.
- А я что, виноват, что ты сам все время так спрашиваешь.
Почти неслышно тренькнул телефон.
Заика вопросительно посмотрел на кресло. Оттуда согласно кивнула заплывшая жирком голова.
- Бери уж. Чего смотришь?
Заика быстро схватил трубку и, прикрыв ее ладонью, начал с кем-то вести неспешную беседу. Минут через десять он нехотя положил трубку и посмотрел на кресло. Толстячок спал. Бутылка пива, зажатая в его правой руке, касалась донышком пола и, похоже, была совершенно пуста, но отпущена из руки не была. И тогда заика, стараясь не шуметь, медленно подошел к креслу и попытался вытащить бутылку из руки спящего толстяка. Тот засопел и зашевелился. Затем поднял руку с зажатой в ней бутылкой, прижал ее к груди и буркнул:
- Отстань, чудовище. Не мешай мне потреблять любимый напиток.
- Так к... к... как же это отстань? К... к... как же это не мешай по... по... потреб... б... блять? - удивился заика. - Ты же сейчас нальешь пиво на дорогущий ковер. И тогда уж Кашкин точно не даст нам денег.
Глаза у сидящего в кресле дрогнули от нового перла заики и он тут же протянул вперед толстую руку с закатанным рукавом рубашки, предлагая немедленно взять пустую бутылку пива.
- На, подавись.
- Не хами, - быстро отозвался заика, принимая в руки бутылку.
Убедившись, что она действительно пуста, отнес ее в кухню, где поставил ее в мусорное ведро. Бутылка весело звякнула, сообщая всем, что она там не будет одинока, что подруг у нее в ведре в достатке. Затем вернулся в комнату и уставился в экран телевизора. Там по-прежнему нелепо барахтались представители нового направления клоунов, неестественно выкидывая ноги, издавая ужасные фонемы, неправильно артикулируя и удивительно неестественно произнося такие же нелепые, как и они сами, слова.
Заика потянулся к пульту дистанционного управления, как в коридоре треснула дверь. Он быстро подскочил с дивана, но это все, что он успел сделать.
Пока он соображал, что же произошло, всю комнату заполонила укутанная в спецодежду со шлемами, автоматами, пистолетами, дубинками, особыми перчатками и еще невесть во что спецгруппа, которая, страшно матерясь и громко выкрикивая гортанные команды, в доли секунды уложила заику и толстого лицом в пол.
Лишь только через полчаса заика и толстый поняли, что зашли не в квартиру Кашкина, а в такую же по расположению, только в соседнем подъезде. Каким образом сработал ключ от входной двери, еще долго будут ломать голову и следователи и сами заика с толстяком, но тайна эта так и останется нераскрытой.
Впрочем, сидеть им придется недолго, а вот Кашкин денег им впоследствии не даст, чем крайне оскорбит своего бывшего так странно заикающегося друга, у которого заикание тем не менее пройдет бесследно. То ли от переживаний, то ли само собой.