О детстве и не только с великой любовью и несказанной грустью...
Жизнеописание бесподобного раба Божьего Юрия
Этот цикл маленьких рассказов есть не что иное, как воспоминания, связанные с моим детством. Впрочем, не только с ним... Истории эти ни в коей мере не претендуют на каноничность. Но по мере возможности они описывают события в достаточно честной, хотя и, несомненно, субъективной степени восприятия. Сторонний наблюдатель, ставший свидетелем тех или иных описываемых событий, может быть, захочет где-нибудь поправить "солнечный день" на "облачный", но это никак не повлияет на суть моих воспоминаний. Да и не позволю я ему это сделать. Я собрал только самые яркие, самые запоминающиеся события, то есть те, которые по тем или иным причинам оставили глубокие борозды в моей памяти, и которые оттуда трудно бесследно стереть. Но мы не вечны, и рано или поздно уйдём из этого грешного мира. А потому хочется надеяться, что после меня останется что-то пусть не материальное, но, безусловно, духовное (какое красивое слово!), в виде этих отрывочных воспоминаний.
Есть надежда, что внуки, или даже правнуки, повзрослев, с интересом откроют одну из страниц, начертанных мною, и с удивлением воскликнут: "Так вот как они жили, оказывается! И совсем не так, как это описывают учебники истории. Они, оказывается, любили, ненавидели, радовались и страдали. Ну, в точности, как и мы. Или даже больше. Они работали и отдыхали. Мой-то дед (или прадед) не всегда был глубоким стариком. Фантастика, но он, оказывается, был и ребёнком! Ух, ты!"
А мы, и я в том числе, будем смотреть на них сверху и от души радоваться...
***
Воспитанные на говне...
Тепло было в тот день и необыкновенно солнечно. А дело происходило, как вы понимаете, летним днём. Ну, конечно летним, и, безусловно, солнечным, коли мы все были одеты в шортики, лёгкие футболочки или рубашечки, а девочки, соответственно, в лёгкие платьица. Или это я додумываю по истечении пятидесяти лет? Нет, нет и ещё раз нет! Точно так оно и было. Даже сейчас, стоит мне закрыть глаза, и передо мной встаёт картина тех дней: дальний забор детского сада с установленной там деревянной беседкой, справа от которой вдоль оставшейся части забора растёт акация. Она цветёт забавными красивыми собачками, сорвав которые и соответственно надавив на бока, можно представить себе вместо цветка интересное животное, открывающее и закрывающее пасть. Только животное это хоть и невиданное, но совсем, совсем не страшное. И с ним хочется играть и играть без конца. За забором тянется безлюдная дорога, по которой почти никогда не ездят машины, но не оттого, что водители не любят эту дорогу, нет. От того, что машин в то время было в гулькин хуй. То есть, раз, и обчёлся. А за дорогой той стояли огромные сосны. Действительно то были огромные и величественные деревья. И не от того, что для меня это было то самое время, "когда деревья были большими". Ни в коей мере. Эти огромные и величественные исполины и сейчас внушают чувство поклонения величественному и незыблемому. Сосны всегда вызывали во мне некую пространную радость и нежность. Что-то было в них удивительно жизнеутверждающее. Мне и сейчас кажется, что сосны те всегда были освещены солнцем, даже в пасмурную и дождливую погоду... Думается, вызвано это было солнечным цветом янтарных лохмотьев коры и, безусловно, яркой круглогодичной зеленью.
Это было то время, когда впереди была вся жизнь, но мы этого не понимали. Это было время, когда мы понимали почти всё. Разве что только мы не умели ни считать, ни писать. Мы не были знакомы ни с внешней, ни с внутренней политикой государства. Мы не знали основ марксизма-ленинизма. А ещё мы не знали правил дорожного движения.
Но уже тогда мы знали всё остальное. В частности, мы знали, что такое жизнь и как ей радоваться. А коли мы это знали, то мы, соответственно, и радовались. И лишь взрослые знали наверняка, что мы не знаем ничего. Ну в точности как мы сейчас.
Здоровенная телом тётка-воспитатель построила нас как раз между огромной беседкой тёмно-зелёного цвета и стоявшими на столбиках плакатами. Сколько их было, этих плакатиков, сейчас уже и не припомнить. Три... пять... Я даже не помню, что было изображено на этих плакатиках. Могу только додумывать, а вернее догадываться, что на них были изображены сцены из счастливого нашего будущего... или настоящего... или прошлого... счастливого в понимании кого-то из взрослых. В общем, рядовая агитка. Мы тогда этого тоже не понимали. Написаны плакаты было или очень давно, отчего краски здорово выцвели, либо они заранее писались тем, что случайно было найдено в пыльных закоулках складов. Не надо забывать, что недавно кончилась война, а ещё более недавно умер отец наций.
Так вот, построили нас почти ровным строем. И тётка начала что-то сердито нам втолковывать. И сейчас же солнечный день померк, превратившись в серый и бесцветный. Из её короткой и не очень грамотной речи можно было понять, что мы сделали некий страшный проступок. Да что там проступок, мы совершили кошмарное преступление. Где-то там, между высоким забором и летним душем, лежали трупы... И сделали это мы, трёх- и четырёхлетние дети.
Тётка-воспитательница шла вдоль строя и, заглядывая сердитым взглядом каждому в глаза, зло спрашивала:
- Ты? Ты это сделал?
От страха ли, или по какой иной причине, но я жутко покраснел, когда из поднебесья на меня изрыгнулся этот страшный вопрос. И это было моей ошибкой. Ну не надо было мне краснеть. Никак было нельзя мне этого делать.
- Ты? - радостно закричала тётка.
И тут я заплакал. Я плакал, отчаянно мотал головой из стороны в сторону и что-то бессвязно бормотал, пытаясь убедить тётку в своей невиновности.
И она от меня отстала! Не знаю, что послужило этому причиной, но правда восторжествовала.
Не помню, выявила в тот день тётка виновника преступления или нет. Может быть, она сама была виновником, пытаясь свалить вину на беззащитных детей. Или это сделали ночью бездомные собаки?
Уже потом, украдкой я заглянул за неряшливое строение летнего душа, выкрашенного много лет назад выцветшей к сегодняшнему дню лохматым слоем обшарпанной голубой краской...