Это случилось в очень далекой стране и притом так давно, что теперь об этом уже никто и не помнит. Даже в полуистлевших фолиантах, которых в архивной пыли грызут мыши, об этом ничего не написано. Может быть, потому это и называется сказкой.
Очень давно, в очень далекой стране, в маленьком городе с узкими и кривыми улицами, жил странный, угрюмый старик. Часто по вечерам, как только солнце уходило на покой, а на небе зажигались звезды, его видели на балконе запущенного старого дома, в котором он жил. Он сидел в старом хромом кресле и смотрел в небо. Зато днем старый дом с наглухо закрытыми ставнями казался бы совсем заброшенным, если бы не дым, поднимавшийся из трубы. Никто не знал, сколько старику лет и где его родина. Многие считали его колдуном, и, когда он проходил по городу в своей старой черной одежде, мальчишки разбегались и дразнили его издали.
Но старик не был колдуном. Он был ученым. Долгие годы он упорно и самоотверженно искал философский камень. Тот камень, который делает железо золотом, а стекляшки алмазами, и о котором доверчивые чудаки думают, будто он может возвратить молодость и уберечь от тоски. Долгие годы распутывал старик звездные узоры на небе и узоры красноречия в мудрых толстых книгах и хрупких древних папирусах. Долгие годы он растворял металлы в ядовитых жидкостях, растирал камни в порошки и высушивал заветные травы. Потом смешивал все это, и кипятил, и выпаривал, и снова смешивал. Но все его смеси застывали грязными бесформенными массами или рассыпались. Далекие холодные звезды смеялись над ним и не хотели открыть ему тайну. Мудрые толстые книги и хрупкие древние папирусы тоже не хотели, а может быть, не могли ему помочь. Так прошла молодость, а за нею и зрелость. Его голова побелела, и устало согнулись плечи. Он знал теперь множество путей, которые не могли привести его к цели. Но правильного пути он не знал.
Однажды, когда старый ученый сидел в своей лаборатории и с привычным вниманием следил за смесью, которая кипела в стеклянном сосуде над раскаленными углями жаровни, кто-то постучал в дверь его дома. Это было очень некстати, потому что приближалось время, когда он должен был добавить в смесь новый порошок. Однако стук повторился. Старый ученый, бормоча проклятья, спустился по лестнице с прогнившими перилами, отодвинул ржавый засов, и остановился на пороге, жмуря усталые глаза от утреннего солнца. Улица была пустынной, только на ступеньках каменного крыльца лежали цветы - несколько едва распустившихся роз. Кто и зачем принес их сюда? Кому вздумалось подарить цветы человеку, давно уже забывшему, что значит иметь друзей? Впрочем, букет роз не такое уж большое чудо для сказки.
Старый ученый с досадой сбросил ногой ненужный подарок в пыль не мощеной улицы. И он немедленно ушел бы в дом к своей кипящей смеси, если бы вместе с цветами в пыль не упала его стоптанная туфля. А когда он, осторожно ступая по пыли в незаштопанных чулках, подошел к туфле и нагнулся, чтобы ее поднять, он увидел розы близко. Они были совсем свежие, и на их лепестках еще не высохли капельки утренней росы. Тогда он зачем-то поднял их и унес в дом.
Он вернулся в лабораторию как раз тогда, когда в нижнюю чашечку часов пересыпались последние песчинки. Он перевернул часы, добавил в сосуд то, что было пора добавлять, тщательно все перемешал, и только после этого поставил розы в пузатую склянку с отбитым горлышком.
В этот день все происходило так же, как в другие дни, и не так, как в другие. Работая, старик изредка посматривал на розы и при этом испытывал странное беспокойство. Что-то давнее, смутное и совершенно ему не нужное, пробуждалось в его памяти, и это ему мешало. Он нахмурился и открыл книгу, но читать не смог. Вычурные буквы и затейливые рисунки расплывались, превращались в густой зыбкий туман, а из тумана, выступая все отчетливее и отчетливее, тянулся к нему давно забытый образ. Он увидел запрокинутое счастливое лицо, и почувствовал на плечах тяжесть сомкнутых теплых рук. От волос девушки пахло дождем и утренней свежестью.
Но вот черты ее стали блекнуть, расплываться, и он не мог удержать их. Снова перед его глазами был туман, белый, густой и зыбкий. И тогда он прошептал ее имя - простое, давно забытое имя. И она вернулась. Но что сделало горе с этим прекрасным лицом! Каким оно стало бледным и неподвижным! Она уже все поняла и больше не просила его остаться. Ее руки бессильно упали, и к его ногам, в придорожную пыль, просыпались розы, свежие и чистые, с капельками росы на упругих лепестках. Он не стал поднимать этот наивный дар, он спешил прощаться. На повороте дороги он оглянулся. Маленькая фигурка все еще стояла на обочине. И он, нет, не он, а тот, кем он был в двадцать лет, беспечно зашагал дальше. А он сидел, вцепившись пальцами в ручки старого кресла. И пробудившееся прошлое стучало в его сердце так громко, что ему казалось, будто сердце сейчас разорвется.
Но он был ученым, и он вспомнил о незаконченном опыте. Он посмотрел на часы. Все песчинки спокойно лежали в их нижней чашечке, и он не знал, давно ли. Все же он взял запоздалый порошок и поднес его к узкому горлышку сосуда. Но его рука дрогнула, и почти весь порошок просыпался на угли жаровни. С грохотом раскололся стеклянный сосуд, и от дыма воздух в лаборатории стал таким черным, как душа предателя. И таким зловонным, как его клятвы. Когда же дым черными хлопьями опустился на каменный пол, жаровни с углями не было. Вместо нее на полу стояла золотая ваза, а в ней переливалась и искрилась груда блестящих разноцветных камней. А поверх этой груды лежал один. Он был небольшим, почти прозрачным, и от него исходил благородный неяркий свет.
Старый ученый смотрел на камень и не смел протянуть руку, чтобы до него дотронуться. Он не смел верить своему счастью. Наконец, он вытащил из кармана горсть мелких медных монет, и, преодолевая робость, коснулся их камнем. Камень засветился чуть ярче, а его руке стало тяжело от полновесных золотых. Затем он прикоснулся камнем к своим старым часам, и сразу же песок в них стал золотым, а чашечки хрустальными.
И тогда давняя жестокая жажда, много лет молчавшая и прятавшаяся за любовью к науке, овладела стариком. Как безумный, метался он по дому и размахивал рукой с зажатым в ней камнем. Когда же он, тяжело дыша, остановился и огляделся, вокруг властвовало золото. Оно громоздилось тяжеловесной золотой мебелью, золотыми полками облепляло стены, забивало золотой посудой золотые шкафы, свисало с потолка золотыми светильниками. Золото в монетах и слитках валялось на полу, вперемешку с рубинами, сапфирами и алмазами. Золото, золото, золото! Оно слепило, оглушало, завораживало. И это была только капля в том море, которым он теперь владел. Не правда ли, это удивительно даже и для сказки?
И старик, задыхаясь от радости и гордости, подумал, что никогда ни один земной властелин не был так богат. Что знаменитый царь Мидас по сравнению с ним мелкий лавочник. И еще он подумал, как он был прав, когда в далекой юности избрал свой путь. И он представил себе роскошь, которая отныне будет его окружать, и славу, которая разнесется по всему миру. И полчища преданных слуг, ловящих каждый его взгляд. И вереницы прекрасных женщин, покорных его желанию. Он представил себе все это, и его мысли сделались еще более радостными и гордыми.
И так продолжалось, пока его взгляд не упал на зеркало. Стекло, равнодушное и к своей новой бесценной раме и к его тщеславной радости, бесстрастно отразило его глубокие морщины, его тяжелые мешки под глазами, его тонкую и жалкую, с висящими складками кожи, шею. А еще зеркало отразило розы, маленький островок жизни и юности в холодном, сверкающем царстве металла, камней и старости.
И беззубый неопрятный старик, чья поношенная черная одежда была украшена теперь золотыми пряжками, поник и съежился. Шатаясь, дошел он до золотого кресла и долго сидел, не поднимая головы. А потом он взял в руки золотой, осыпанный алмазами кубок, и уверенными, точными движениями ученого смешал в нем смертельный яд.