Возле крыльца мне встретилась Вера. Вера или баба Вера. Как-то сумела женщина прожить жизнь, перейдя от Верочки к бабе Вере, через просто Веру и даже Верку, но минуя стадию Веры Николаевны. Вера крошила голубям кусок булки. Ее лицо было залито слезами.
- Умер наш бомжик, - произнесла она и всхлипнула.
- Когда? - спросила я, - отчего?
- Ой, да не знаю, милка. Уж неделю его нет. Кто-то сказал - умер. Я уж и расспрашивала всех - никто ничего не знает. Только что по больницам еще не звонила.
Бомжиком она называет пожилого мужчину, который нищенствует в наших краях. Чаще он сидит около универсама, иногда возле трамвайной остановки. С ним огромная собака по имени Альма . Старая, толстая, бежевого цвета добрая сука. Может, помесь лабрадора. Он сидит, протянув руку за подаянием или просто прикрыв глаза, а она лежит рядом. Летом на асфальте, зимой на разорванной упаковочной коробке. Раз-два в год при них помет щенков, милых разноцветных дворняжек. Люди подходят, беседуют, протягивают монеты. Кто-то в конце концов щенков раскупает. Т.е., он не назначает за них цену, но те, кто решается щенка забрать, платят ему. Кто что найдет нужным. Я несколько раз пыталась провести разъяснительную работу: дескать, со щенками поиграют и выбросят, и будет у них потом тяжелая жизнь. Мужчина со мной не соглашался. Говорил: щенков у него берут хорошие люди, и жизнь у них, поэтому, будет хорошая. Но уже с год щенков не видно. Я спросила: он все-таки перестал вязать Альму? Но он ответил: нет, просто щенков больше нет. Полгода назад она родила одного, и он через неделю умер. А на той неделе и вообще родила одного мертвого. Но и без щенков им с собакой всегда подавали. Когда он попадался мне на глаза, я подавала тоже. Понемногу. Рубль-два, потом пять, потом десять. Часто мужчина бывал нетрезв. И еще крутились рядом с ним нетрезвые друзья. Я стала покупать понемногу дешевого собачьего корма. Теперь, слушая Веру, я подумала, что бомж, и правда, давно не попадался мне на глаза.
- Сейчас буду звонить по больницам. Вот только куплю своим паразитам еду. Знаешь, милка, как они надоели! Выгнала бы всех, сил моих нет. Не молоденькая уж им прислуживать. Хоть бы передохли!
- Вера, вы же всех их любите!
- Люблю, люблю! А накормить надо? А убрать надо? А они жрут и жрут, куда только в них лезет! А у меня уже ноги не ходят, сердце болит, все болит. А попробуй их не накорми!
У Веры два кота и собака Найда. Коты огромные и толстые. Живут они в крошечной прихожей Вериной однокомнатной квартиры. На кухню и в комнату им вход запрещен. От неподвижной жизни и обильного питания они непомерно растолстели и двигаться им уже не хочется. Найда живет в туалете. Она привязана к фановой трубе и выйти за пределы туалета ей не позволяет короткий поводок. Так что Вере удобно за ней убирать, и квартира не пачкается. Вера купила ее в свое время на рынке и привезла, тогда крошечного черного щеночка, за пазухой. Непоседливое существо норовило пробраться на кухню или в комнату, но ему надлежало жить только в туалете. Там толстым слоем постелены бесплатные рекламные газеты, щедро оставляемые издателями в парадной. Поначалу Найда громко лаяла, будоража всех соседей. Но Вера быстро нашла способ прекратить это безобразие: стоило только собаке начать свой громкий и заливистый лай, как хозяйка бросала ей жирную кость. К общему удовольствию лай прекращался. Черный щенок рос и округлялся, превращаясь постепенно в довольно большой черный бочонок на четырех лапах. Я долго предлагала Вере безвозмездно выводить Найду на прогулку, но из моего начинания ничего не получилось. На первой прогулке Вера следовала за нами по пятам, а после прогулки я едва избавилась от банки сгущенки, которая предназначалась мне в виде гонорара. Потом под разными предлогами Найда мне для прогулок не выдавалась, я прекратила свои попытки и до сих пор чувствую угрызения совести, если иногда по парадной разносится лай несчастной собаки.
У трамвайной остановки наши пути разошлись. Я посмотрела ей вслед. Маленькая, худая и в три погибели согнутая Вера с огромной хозяйственной сумкой в руках энергично семенила по своим неотложным делам.
Через пару дней, выходя из универсама, я увидела на привычном месте лежащую Альму и рядом с ней еще одну собаку - толстого старого ротвейлера. И при них сразу троих бомжей, двух мужчин и одну, сравнительно еще молодую, женщину. День был нерабочий, многие останавливались около этой живописной группы и бомжи всем поясняли: нет, Василий не умер, он в больнице. Его нашла там одна женщина, бабка Вера. Тут же лежала пара пакетиков с собачьим кормом, к которым я и присоединила свой.
А в три часа ночи меня разбудил настойчивый звонок в дверь. В глазок я увидела молодое лицо в форменной милицейской фуражке. Милиционер что-то говорил о понятых. Вспомнив многочисленные предупреждения о том, что бандиты могут прикидываться, в том числе, и милиционерами, я все же открыла дверь. Симпатичный молодой человек объяснил: сработала сигнализация, хозяйки дома нет, квартиру нужно вскрывать, требуются понятые. Я накинула прямо на халат куртку и в домашних тапочках, благо наша парадная числится образцовой по чистоте, вышла из квартиры. В лифте милиционер сообщил:
- Перед вами звонил в три квартиры, но нигде не открыли.
Я не поняла, хвалил ли он меня за сознательность или порицал за неосторожность.
Квартира Веры была уже открыта, и коллега моего спутника заканчивал составление протокола. Прежде, чем подписать, я внимательно прочла:
"1. Коты на месте.
2. Собака на месте.
3.... "
- Какой странный протокол, - сказала я.
Немного раздраженно и немного с юмором мне объяснили: сигнализация срабатывает ночью и в отсутствие хозяйки, уже второй раз. Первый раз из квартиры выскочил один из котов, а именно вот этот, черный с белым, Мурзик. Этого не заметили и дверь опечатали, оставив Мурзика в холле, откуда он выскочил на лестницу, а потом и на улицу. Утром хозяйка кота нашла, но съездила в управление и устроила скандал. Т.ч. теперь: "коты на месте". Вот тебе и "хоть бы передохли" - подумала я.
Через несколько дней я увидела Веру около универсама. Она и еще две женщины стояли у зеркального стекла, на подаренной кем-то мягкой подстилке лежала Альма, а на приступке сидел сам бомжик Вася.
- Где же вы были? - спросила я, передавая десятку.
- В больнице, - привычно ответил он.
- Что же с вами с лучилось?
- Что случилось? Избили.
- Кто же это?
- Кто же еще? Милиция.
- Господи, да за что?
- Да ни за что. Избили - и все. Сами избили и сами в больницу отвезли.
Тут я заметила, что лицо Веры вновь залито слезами.
- Вера, теперь-то что? Теперь же все хорошо.
- Котик умер, - сказала она грустно. - Мурзик.
- Так я же его недавно видела, когда была понятой.
- Ты когда его, милка, видела? В среду? Так он в пятницу умер. Простудила милиция проклятая. Думают, если старуха, так можно издеваться!
Она махнула рукой и деловито засеменила к трамвайной остановке.
Я видела бомжа Васю еще раз. Снова он сидел возле универсама, рядом с Альмой и виденной уже мною бомжихой. Он был бледен, и его трясло. Погода стояла промозглая, по радио недавно сказали - ноль градусов.
- Вы же простудитесь, - сказала я. - Хотите, я дам вам свитер? Он старенький, но очень теплый.
Вообще-то мне было некогда. Но я разыскала в шкафу старый чистошерстяной свитер, полиэтиленовый мешок для него, прямо в термосе заварила крепкий кофе. Уже из окна трамвая я увидела, что женщины рядом с Васей нет. Еще бы, такая погода.
- У вас хорошее сердце? Вам можно кофе?
Держать в руках одноразовую чашечку с горячим напитком было невозможно, и мы перелили все в бывшую при нем стеклянную банку. Когда я отходила какая-то немолодая дама спросила у меня:
- А вы не знаете, где тот человек, что несколько лет сидел здесь с собакой?
- Так это же он. Он болел и потому так изменился.
И еще одна немолодая женщина задала мне тот же вопрос. И я снова ответила: это он, только очень изменился после болезни. Направляясь к трамваю, я думала: а ведь бомж Вася был когда-то красивым мужчиной. Наверное, спившись, он разбил чье-то женское сердце. Может, не одно...
Давно уже, заходя в универсам и проезжая мимо, я не вижу на привычном месте ни Альмы, ни ее хозяина. Может, кто-то из них и в самом деле умер...