Чарлик прожил долгую и не очень-то простую собачью жизнь.
Чарлик прожил долгую и не очень-то простую собачью жизнь.
Когда ему не было еще и месяца, когда он был смешным белым пушистиком с черными точками глазок, ушек и носика, да еще с черным пятнышком на спинке около хвостика, когда он целиком размещался на ладони, - тогда и появилась у него первая хозяйка. Держа Чарлика за пазухой, она подошла к двери в квартиру и позвонила. Как только дверь открылась, она, под возмущенным взглядом мужа, положила щенка на пол прихожей, засмеялась и побежала вниз по лестнице. Чарлик тут же сделал небольшую лужицу, а хозяин принес тряпку и вытер пол. Он любил собак. Но он понимал, что никто, кроме него, заботиться о щенке не будет. А он в последнее время стал что-то уставать.
Хозяин работал шофером в автобусном парке. Его жена тоже прежде работала в автобусном парке, сначала диспетчером, а потом подсобницей. Теперь она не работала. Случалось, она брала Чарлика с собой, и они шли как бы на выгул, а на самом деле в гости к подруге или к пивному ларьку. Как-то раз ее, вместе с Чарликом, доставили в мед вытрезвитель. По утрам ей бывало не по себе. Тогда ее раздражало все, и щенок тоже. Он слишком много бегал, слишком много лаял, и, не выведенный во время, пачкал пол в квартире. Хозяйка его наказывала. Чарлик не убегал и не прятался. Он поднимал к ней мордочку и отчаянно лаял, будто доказывая свою правоту. Однажды он не залаял, а подпрыгнул и вцепился острыми молодыми зубами в ее руку. Ему был год. Примерно в это время хозяйка решила, что песик будет выглядеть более породистым, если ему купировать хвост. Что-то не заладилось, и рана долго не заживала. Позже она объяснила сыну: хвост обрубила случайно захлопнувшаяся дверь. Это было неправдой. Конечно, купировать хвост не следовало, потому что Чарлик был дворнягой. Но, наряду с прочими, текла в его жилах и благородная кровь тибетского терьера. У него было длинное тельце, короткие лапки, и, когда он бывал чистым, длинная, до земли, шелковистая шерсть. Если он бежал, быстро-быстро перебирая лапками, то казалось, что лапок у него не четыре, а намного больше. Это было забавно, и, глядя на него, встречные умилялись.
Молодой хозяин мечтал об овчарке. Но он полюбил и Чарлика, а, полюбив, стал воспитывать. Он был добрым юношей, но время от времени его увозили в сумасшедший дом. Оттуда он возвращался многократно побитым и униженным, хотя и успокоенным разными лекарствами. Отец говорил ему: "Ты должен быть тише воды, ниже травы. Никогда ни с кем не спорь, всем уступай". И до очередного срыва он ни с кем не спорил и всем уступал. А дома был Чарлик, который все чаще кусал своих хозяев. Чем больше он кусался, тем больше его воспитывали. А чем больше его воспитывали, тем больше он кусался. Он не боялся боли. Он никого не боялся.
Хозяйка умерла, когда Чарлику уже исполнилось пять лет. Хозяин по-прежнему работал в автобусном парке. Он заботился о еде, когда сын находился дома, и носил передачи, когда тот был в больнице. Он убирал квартиру и выгуливал собаку. Раз в полгода, или год, как получалось, Чарлика приводили в порядок. Его ставили в ванну, отец мыл его и причесывал, а сын непрерывно бил его по мордочке палкой с куском кожи на конце, какими бьют мух. Пес остервенело кидался на палку, и тем отвлекался от неприятной процедуры купанья.
Однажды зимой молодой хозяин, чтобы научить плавать, бросил Чарлика в ванну с холодной водой. У песика отнялись задние лапки. Отец отнес его в ветеринарную лечебницу, и носил еще несколько раз, пока делали уколы. Лапки заработали, хотя иногда они двигались несколько неуверенно.
Отец заболел. Он перестал выезжать на линию, и в парке ему нашли более легкую работу загонщика автобусов. А после операции он и вовсе перестал ходить на работу. Иногда он еще готовил еду, но чаще все трое обходились булкой и молоком. И снова повторял отец сыну: "Ты должен быть тише воды, ниже травы". Он умер рано утром, и труп не вывозили сутки. Молодой человек и собака сидели в соседней комнате. Подняв вверх мордочку, Чарлик выл. Молодой хозяин хотел приласкать его и неосторожно приблизил к нему свой нос. Чарлик среагировал мгновенно. Он укусил.
У молодого хозяина быстро закончились деньги. Знакомые предложили обмен. Они дали ему крупную сумму и перевезли вещи в однокомнатную квартиру. На новом месте у денежного молодого человека появились друзья. Однажды, во время дружеской беседы за бутылкой, сантехник сказал: "Я сам не люблю собак. Но чего ты его все время бьешь?". И молодой хозяин ответил: "Я бью его потому, что люблю. Чтобы его не обижали, он должен быть злым и отважным".
Чарлик был злым и отважным. Когда он видел над собой палку или человеческую руку, он, не раздумывая, кидался первым. Он рвался с поводка, встречая на улице другую собаку, даже такую большую собаку, под брюхом которой ему ничего не стоило бы пройти. Но ему шел уже десятый год. Его мучили запоры, у него болел задик, и выпадали передние зубы. Его немытая длинная белая шерсть казалась темно-серой, а под обрубком хвоста нередко висели прилипшие сухие экскременты.
Когда молодого хозяина отвезли в сумасшедший дом, Чарлик остался в запертой квартире. Через день он завыл. Еще через день, вечером, приехала с ключом медсестра, открыла дверь, выгнала пса на лестницу и уехала. Чарлик лежал на резиновом коврике у двери, злобно щерился на проходивших людей и рычал. На нем был широкий, предназначенный для овчарки, ошейник с привязанным к нему обрывком веревки. Таким увидела его одна из соседок и решила помочь. Но никто не хотел приютить, даже на время, это злобное и грязное маленькое существо. Наконец, согласилась взять его на одну неделю одинокая пожилая женщина, у которой недавно умерла любимая собака.
В чужой квартире Чарлик лег у самой двери и лежал настороженный, готовый защищаться. От него исходил резкий отвратительный запах. Кое-как, просунув руку под ошейник, женщине удалось затащить его в ванну. Струя воды из душевого шланга тут же превращалась в зловонный коричневый поток. В какой-то момент пес исхитрился, вцепился в шланг зубами и прокусил его насквозь. Утром следующего дня, не дождавшись выгула, он сделал кучу на полу. Под вечер, чтобы вымыть пса основательнее, пришли пожалевшая его соседка и ее знакомая. Вскоре из ванной комнаты донесся громкий вопль: "Йода! Бинтов!". Однако жертва добрых женщин не была напрасной. Чарлик превратился в пушистого белого красавца, и утром в лифте до крови укусил молодую даму, которая протянула руку, чтобы погладить эту пушистую прелесть. А еще через день он укусил ту, которой было суждено стать его второй хозяйкой. Подпрыгнул и повис на кисти руки, прокусив один палец до кости, и оставляя узкие глубокие ранки на других. Из ранок обильно капала кровь.
Пристроить пса не удалось, и там, где он должен был пробыть неделю, он остался надолго. Он не тосковал ни по прежнему жилью, ни по хозяину. Когда у него ничего не болело, он непрерывно, громко и звонко, лаял. Лаял на кошку, на звуки с улицы, лаял просто так. На прогулке он резво бежал, заложив на спину обрубок хвостика. Однажды со свирепым рычанием он бросился на огромного ньюфаунленда, и тот, удивленный таким нахальством малыша, отступил. В другой раз он неожиданно укусил за розовый нос милого и доброго белого королевского пуделя. Но иногда что-то случалось в его настрадавшемся организме. От слабости он не мог идти сам, и временной хозяйке приходилось нести его на руках. А иногда он с бешеным лаем начинал крутиться, стараясь поймать и укусить нестерпимо болевший задик. Задик пришлось лечить долго и упорно. В ветеринарной лечебнице он исходил злобой и пытался укусить доктора.
Молодой хозяин вернулся через полгода, но Чарлика назад не взял. Он не был предателем, просто доктор в сумасшедшем доме внушил ему: у него собака погибнет. Но он скучал без своего друга и каждый вечер ждал, когда тот выйдет на прогулку. Он шел по аллее рядом с новой хозяйкой и держал поводок. А когда новая хозяйка уводила Чарлика в его новое жилище, тот не оглядывался на бывшего хозяина. Ему было все равно. Он никого не любил.
Однако понемногу пес менялся. Он привыкал жить без злобы и побоев. Он привыкал, что рука, которую он видит над собой, не ударит. Рука погладит его или почешет за ушком. Но, чтобы принять ласку, он должен был проснуться. Сны уводили в прошлое, и, не проснувшись до конца, он оставался прежним злобным Чарликом.
К четырнадцати годам задик удалось вылечить. Но в четырнадцать лет случился первый приступ эпилепсии. Хозяйке пришлось лечить его таблетками. А вскоре доктор прослушал сердце и назначил еще одно лечение. Больше года глотал он, по строгому графику и вместе с полюбившимся ему французским паштетом, таблетки, половинки, четвертинки и даже восьмушки таблеток. Его начали обижать другие собаки. Однажды возле самого дома набросился на него крошечный подросток-хулиган, такса Эрик. А в сквере укусил добродушный и придурковатый эрдельтерьер. Чарлик сидел, подняв укушенную лапку, и смотрел на хозяйку с грустью и недоумением. Она взяла его на руки, села на скамейку и долго гладила его и утешала.
Чарлик очень любил, когда его гладила хозяйка. Он хотел бы приласкаться и к другим людям, но другие люди гладить его боялись. Когда раздавался звонок в квартиру, он со всех ног бросался к двери. С лаем вертелся он под ногами пришедших, ожидая внимания. Он исходил лаем и час, и два. Он вызывал раздражение. И только когда гости уходили, он устало и грустно замолкал. И снова его утешала хозяйка. Он стал плохо засыпать с вечера, и иногда просыпался ночью. Ходил, стучал о пол коготками, подходил к постели хозяйки, поднимал к ней мордочку. Лаял, если она его не замечала. И она гладила его, гладила.... "Как будто хочет получить всю ласку, недополученную в жизни" - думалось ей. Чарлик жил у нее уже шестой год. И прошло уже три года, как одиноко умер в своей запущенной квартире его молодой хозяин.
Весной Чарлика, как всегда - с трудом, удалось постричь. А ему при этом, как почти всегда, удалось укусить руку хозяйки. Иначе он не мог. Но, как только его отпустили, он тут же лизнул укушенную руку.
Весна, с ее перепадами погоды и обострениями болезни, наконец, миновала. Но в конце мая установилась жара, невыносимая жара, какой не было двадцать лет. Чарлик на глазах слабел. Таял. Хозяйка запомнила его: он сидит, остриженный, маленький, одна лапка неловко подвернута, одно черное ушко поднято вверх, второе опущено почти горизонтально. Влажный точеный черный носик. Влажные, огромные, круглые черные глазища.
Он не терял сознания. Он бессильно и покорно лежал на коленях у хозяйки. Она гладила его, и под ее рукой маленькое тельце сотрясалось от ударов сердца. И вдруг очередного удара не последовало, дернулась назад головка.
В тот день, семнадцатого июня, окончилась жара....