Франциск Скорина аки протожидомасон и протокоперник.
Франциск Скорина как иллюстрация
в Библии собственного издания, 1517 г.
В окружении евреемасонских (?) символов.
Франциск Скорина (род. ок. 1486, ум. ок. 1540) -- странная фи-
гура белорусской истории, раздутая к началу третьего тысячелетия
до одного из титанов эпохи Возрождения. Настолько раздутая, что
даже главный проспект белорусской столицы носил некоторое время
его светлое имя -- пока один ревностный политический деятель не
переименовал его в проспект Независимости (наверное, в предвкуше-
нии ещё одного эпохального переименования этого многоликого
проспекта).
В статьях некоторых авторов Скорина предстаёт прямо-таки гиган-
том духа:
"Если бы Скорина родился в Западной Европе, он стал бы истори-
чески значимой фигурой уже при своей жизни и, безусловно, положил
бы начало некой интеллектуальной, культурной традиции. В контекс-
те западно-европейской культуры Скорину можно поставить в один
ряд с Петраркой, Пико делла Мирандола, Рейхлином, Бэконом,
Дюрером." "Для белорусов как нации, он является ключевой фигурой
ко всей Новой истории: первопечатник, первый человек, начавший
слагать стихотворения на старобелорусском языке, астроном, еще до
Коперника изложивший основы гелиоцентризма, один из самых образо-
ванных людей своего времени." (О. Бреский. "Зашифрованный гений")
Естественно, что для любого выдающегося спасателя славянства
соседство такой личности означает каждодневные танталовы муки
жгучей ревности.
Из книги "По следам Франциска Скорины" видного скориноведа
Е. Л. Немировского:
"Франциск Скорина! 'Создатель белорусского и восточнославянско-
го книгопечатания, гуманист и просветитель, он сыграл решающую
роль в развитии культурной жизни Белоруссии XVI века. Он олице-
творял органическое единство восточной славянской культуры --
неотъемлемой части культурного наследия Европы', -- так характе-
ризует деятельность Скорины ЮНЕСКО". (стр. 5) Точнее, так
ТРЕСКУЧЕ характеризует деятельность Скорины документ, подсунутый
на утверждение ооновским чиновникам группой деятелей, которые
вместо того, чтобы решать острейшие проблемы современности,
занимаются тем же, что и Скорина: жуют сомнительные исторические
сопли в якобы воспитательных целях, то есть абсурдизируют серую
массу добропорядочных образованцев.
На самом деле "першадрукаром" на восточнославянских землях
Скорина не мог быть никак, потому что в его времена восточносла-
вянских земель в нынешнем смысле не существовало. Точнее, были
те же самые земли, а также восток и славяне, вот только славяне
Великого княжества Литовского входили культурно и организационно
в несколько другую общность, относимую ныне к ЗАПАДНЫМ славянам,
и даже генетически были ближе к полякам, а не к московитам (обру-
севшим угро-финнам с примесью славянской крови), а три братских
восточнославянских народа появились в мозгах значительно позже --
после того, как несколько подзабылось, ЧТО эти братские народы
иногда вытворяли друг с другом в приливах родственных чувств. По-
этому в выражении "создатель восточнославянского книгопечатания"
есть элемент примазывания нынешних русских (бывших угро-финнов) к
нашему протобелорусскому первопечатнику.
Действительно, после того, как Скорина перенёс свою типографию
из Праги в Вильно, она оказалась самой восточной, а также самой
северо-восточной и, возможно, даже самой северной на славянских
землях в то время, но приоритета печатания на славянском языке
и/или на славянских землях у Скорины не было: белорусы всегда та-
щились за кем-то следом -- и гордились тем, что среди тащившихся
следом они зачастую были впереди всех.
Далее, скорининская "решающая роль в развитии культурной жизни
Белоруссии XVI века" -- чепуха полнейшая, поскольку сам Немировс-
кий пишет, что уже через каких-нибудь 200 лет про Скорину по сути
никто в славянских землях не имел понятия, и только немецкий биб-
лиотечный червь на русской почве Иоганн Вольрат Бакмейстер ОТКРЫЛ
его.
У Немировского (стр. 38):
"...Мишель Меттер (1668-1747), автор капитального труда 'Типо-
графские анналы', в котором описаны книги, вышедшие в разных
странах с момента изобретения печатного искусства и до 1664 г.
Издания Скорины в этом труде не названы."
"Жак Ле Лонг (1665-1721) -- автор 'Священной библиотеки' --
тщательного описания книг Священного писания, изданных в разных
странах и на разных языках. 'Библии' Франциска Скорины и этот
знаменитый французский библиограф не знал."
"Бакмейстер мог справедливо гордиться своим открытием."
Если из кожи вон лезший для самоувековечения Скорина оказался
вскоре после своей смерти таки забыт, значит, его просто не за
что было помнить: он, бедненький, попросту был заслонён такими
интеллектуальными глыбами, как Николай Кузанский (1401-1464),
Франсуа Рабле (1491-1553), Эразм Роттердамский (1469-1536), Томас
Мор (1478-1535), Томас Мюнцер (1490-1525), Бенвенуто Челлини
(1500-1571), Мартин Лютер (1483-1546), Леонардо да Винчи (1452-
1519), Николо Макиавелли (1469-1525), Микеланджело Буонаротти
(1475-1564) и др.
Попытка идеологической интервенции Скорины в Московию провали-
лась: схизматики сожгли на границе его книги. Немировский с грус-
тью цитирует по этому поводу великого князя Литовского Сигизмунда
Августа: "Когда в правление нашего божественного радителя один
его подданный, руководимый благочестивым намерением, отпечатал и
издал на русском языке Священное писание, а затем прибыл к
московитянам, эти книги были публично сожжены по приказу князя,
ибо они были изданы подданным римской церкви..." (стр. 240)
* * *
Если у пишущего человека есть новые существенные идеи, его
называют мыслителем, а если идей нет -- просветителем. Великий
славянский просветитель Скорина, доктор семи свободных наук
сразу, не замеченный своей эпохой, написал, правда, не много.
Заслуженный скориновед А. Ф. Коршунов таки собрал эти материалы
-- "строка за строкой, фраза за фразой". "Весной 1969 г. вышел
в свет небольшой томик, заключавший бесценное наследие -- 111
предисловий, 'сказаний' и послесловий. 'Пасхалии' в нём ещё не
было." (Немировский, стр. 246) 'Пасхалия' -- это малая часть
"Малой подорожной книжки", так что даже с 'Пасхалией' томик бы не
распух.
Просветителем Скорину можно было бы справедливо назвать, если
бы этот доктор медицины издал на русском языке, к примеру,
"Салернский кодекс здоровья", написанный Арнольдом из Виллановы
(1235-1311) и впервые напечатанный в 1480 г. Но поскольку Скорина
ничего подобного не делал, его можно назвать просветителем разве
что в области чужих религиозных фикций -- а именно еврейских --
вытеснявших исконные славянские языческие фикции. То есть на
самом деле он -- не просветитель, а протобелорусский охмуритель.
В порыве чувств можно было бы даже назвать его закапывателем
подлинно славянской культуры, но по правде говоря, он не был
сколько-нибудь влиятелен, чтобы потянуть на этот титул.
* * *
Самое замечательное о Скорине. Человек редкостной самовлюблён-
ности, он умудрился ТРИ РАЗА сделать то, что ни до него, ни после
него люди не считали для себя допустимым: издал библейские тексты
с изображениями своей драгоценной особы. Апологет первопечатника
Немировский умилённо пишет об этом следующее:
"...научная общественность познакомилась с портретом Франциска
Скорины. Портрет этот в истории раннего книгопечатания -- явление
уникальное. К моменту, когда белорусский просветитель начинал из-
дательскую деятельность в Праге, типографское искусство в Европе
существовало уже более 70 лет. За это время типографы разных
стран отпечатали свыше 60000 изданий. Ни в одном из них портрета
издателя или книгопечатника мы не найдем. Поместить свой портрет
в книгу, да еще в 'Библию' -- на это надо было решиться! Сделав
это, белорусский просветитель подчеркнул роль издателя, его
культурно-просветительную миссию, значение которой в те далекие
годы вряд ли кто-либо ощущал. Скорина хорошо знал цену и себе, и
своему труду. Оценка эта далека от самонадеянности. Есть самоут-
верждение -- себя и того дела, которому просветитель отдал жизнь.
И решительный вызов традициям." (стр. 132)
В самом деле, это был очень решительный вызов -- приличиям --
со стороны распространителя церковного мракобесия.
У Немировского:
"Великий белорусский просветитель под стать таким титанам эпохи
возрождения, как Леонардо да Винчи и Альбрехт Дюрер." (стр. 5)
Да уж, чтобы помещать себя в один ряд с персонажами Священной
истории, надо чувствовать себя пребывающим на соответствующей
духовной высоте, то есть воображать себя если не реинкарнацией
царя Давида или кого-то ещё, то уж как минимум апостолом -- или
титаном эпохи Возрождения. Отсюда наверняка и проистекает заблуж-
дение его исследователей: если он сам так прозрачно намекал на
свою титаническую природу, то, может, она таковой и была, только
не отразилась в сохранившихся до нашего времени документах.
Бывает, что человек чувствует себя титаном своей эпохи, а эпоха
об этом и знать не хочет (мне за примерами далеко ходить не надо:
я и так каждый день смотрюсь в зеркало).
Правда, печатанием собственных портретов в ряду библейских
персонажей скорининская самореклама отнюдь не ограничилась. У
Немировского: "...на титульных листах, в предисловиях и послесло-
виях пражских и виленских изданий Скорина три раза именует себя
'Францишек', один раз -- 'Франциско'. 64 раза имя употреблено в
форме родительного падежа -- 'Франциска', а 150 раз -- в форме
творительного падежа: 'Франциском'." (стр. 239) Если учесть, что
всего у Скорины было 42 издания, то получается более 5 упоминаний
себя на каждую книжку пророков и т. п.
Из статьи Александра Ильина "Неисчерпаемость и безграничность
Франциска Скорины":
"Франциск Скорина был настоящим патриотом Великого Княжества
Литовского: призывал его народ к единству независимо от
национальной и религиозной принадлежности. Наиболее ярко он это
выразил в гравюре 'Израилевы полки около храма', где во главе
колонны, несущей храм, видим штандарт с изображением 'Солнца и
Луны', который считается сигнетом (гербом) Скорины." Иными
словами, наш первопечатник и здесь себя выпятил.
Скорину выставляют выдающимся патриотом, потому что "в названи-
ях своих [точнее, библейских -- А. Б.] книг, в послесловиях к ним
он НИКОГДА НЕ ЗАБЫВАЛ упоминать, что родом он 'из славного града
Полоцка'." (Немировский, там же, стр. 7) На самом деле упоминание
делалось наверняка всего лишь для того, чтобы Скорину из Полоцка
не дай Бог не перепутали с каким-нибудь Скориничем из Могилёва и
чтобы полочане быстрее соображали, что это тот самый Франя с
соседней улицы.
Но и это не всё. Немировский с трепетом рассказывает: "Читая
'Акафист Иоанну Предтече', Турилов механически сложил первые бук-
вы всех строф этого песнопения. Дело в том, что акафисты, а ещё
чаще -- каноны представляли собой акростихи. Византийские книж-
ники, сочинявшие их, зашифровывали так отдельные фразы, например:
'Глас услыши вопиющих ти блаженне', 'Прими о Христе моих сих
словес'." "Переводя песнопения на славянский язык, наши книжники,
конечно, не могли сохранить акростихи" "Анатолий Аркадьевич знал
об этом, но тем не менее складывал буквы -- вдруг что-нибудь и
получится. И что же, на этот раз действительно получилось. Буквы
сложились в фразу: 'Писал доктор Скоринич Францискус'. Сердце у
Турилова ёкнуло." "Анатолий Аркадьевич начал складывать первые
буквы и в других акафистах и канонах. Акростих нашёлся ещё в
одном -- в 'Акафисте пресладкому имени Иисуса Христа'. Здесь он
читался так: 'Делал доктор Скоринич Францискус'." (стр. 254-255)
Иначе говоря, там, где другие писали 'Иисус Христос', известный
протобелорусский первопечатник писал 'Скоринич Францискус'.
Ну, на распятии Скорина себя, кажется, всё же не изображал (во
всяком случае, скориноведы об этом упорно молчат), так что, может
быть, я к нему несколько сильновато придираюсь: он просто
опередил свою эпоху, а если эпоха пошла не за ним, а в другую
сторону, то ей же от этого стало хуже.
* * *
Скорина как переводчик Библии на русский язык. Библейские
тексты на церковно-славянском языке (более-менее понятном даже
для сегодняшних русских и белорусов) появилась задолго для
Скорины. Но это была православная Библия, а Скорина был то ли
католик, то ли протестант, а может, и вовсе протожидомасон. Как
православных не устраивали скорининские переводы, так Скорину
не устраивали православные.
У Немировского говорится об этом без акцентирования -- чтобы
не отнять чего ненароком от величественного образа:
"Исследуя состав и редакцию скорининских книг, Петр Владимиро-
вич определил источники, которыми белорусский просветитель поль-
зовался, и прежде всего чешскую 'Библию', напечатанную в 1506 г.
в Венеции." "Вместе с тем Петр Владимирович установил, что
Скорине был известен и славянский перевод Библии, отдельные книги
которого издавна бытовали на Руси. Полный свод всех библейских
книг был собран в 1499 г. в Новгороде по замыслу архиепископа
Геннадия." (стр. 169)
Иначе говоря, переводил Скорина в поте лица не с древнееврейс-
кого, древнегреческого или латинского, а с чешского (buh -> бог,
chleb -> хлеб и т. д.) и церковнославянского (который к русскому
ещё ближе).
* * *
Скорина как великий поэт. Немировский: "...мы можем утверждать,
что Франциск Скорина был одним из первых поэтов на Руси". (стр.
255) Надо думать, до Скорины на Руси пели неритмической прозой,
старательно избегая рифмовки.
* * *
Скорина как великий астроном. Немировский: "Георгий Яковлевич
[скориновед Голенченко -- А. Б.] изучил календарные материалы,
приведенные в 'Святцах' и в 'Пасхалии' 'Малой подорожной книжки'
и пришёл к выводу о том, что 'астрономические сведения Скорины
подрывали основы средневекового теологического мышления, ибо они
утверждали силу человеческого разума, возможность предсказывать
сложные небесные явления, которые церковь считала "божественными"
и "непостижимыми"'." "Знал Скорина о равноденствии и солнцестоя-
нии, сообщал сведения о продолжительности дня и ночи." (стр. 251)
Надо сказать, равноденствие и солнцестояние славяне выявили ещё
во времена язычества, а не заметить изменения продолжительности
дня и ночи в течение года вообще довольно трудно: уж очень сильно
бросается это в глаза.
* * *
Скорина как великий педагог. У Немировского: "Педагогические
взгляды Франциска Скорины, подробно ещё не изученные, --
значительнео явление в истории отечественной педагогики." "В
'Притчах Соломона' особенно много внимания уделено вопросам
педагогики. Это чувствуется уже в аннотациях, которыми Франциск
Скорина предваряет отдельные главы: 'о чадах, като имает отец
научати их', 'о научении сына'..." (стр 138) Это "подробно
ещё не изученные" надо понимать как "ещё не домысленные" во всём
их величии по немногим вскользь сделанным замечаниям.
* * *
Скорина как великий биолог. В этой своей ипостаси он почему-то
никем из скориноведов отмечен не был, а надо бы: ему, по видимо-
му, принадлежит честь открытия хоуминга (тяги к "родным местам")
у высших животных, а заодно у пчёл. Это отчётливо видно по преди-
словию Скорины к "Книге Юдифь". Цитируем по Немировскому: "Понеже
от прирождения звери, ходящие в пустыни, знають ямы своя; птици,
летающие по воздуху, ведають гнезда своя; рибы, плывающие по морю
и в реках, чують виры своя; пчелы и тым подобная боронять ульев
своих -- тако ж и люди игде зародилися и ускормлены суть по бозе,
к тому месту великую ласку имеють." (стр. 141) Приведенное
биологическое высказывание Скорины не менее содержательно, чем
его педагогические высказывания, так что совершенно непонятно,
почему к педагогам Скорину относят, а к биологам -- нет.
* * *
Один из краеугольных камней скоринизма -- выданная первопечат-
нику грамота короля Сигизмунда, в которой говорится, среди про-
чего, следующее: "Милостиво внимая просьбам некоторых наших
советников и считая достойной доверия добродетель, необычную
учёность в искусстве медицины, опытность и умение выдающегося
Франциска Скорины из Полоцка, доктора искусств и медицины, и
желая удостоить его особой милости, мы сочли необходимым предо-
ставить ему льготы и преимущества." (Немировский, стр. 229)
Наличие этой грамоты можно объяснить очень просто: белорусская
гуманитарная интеллигенция уже во времена Сигизмунда вполне умела
ладить с властями (своими или чужими) и демонстрировать им свою
необычную учёность, не угрожающую никакими прорывами в области
понимания человека и общества.
* * *
Немировский о том, как высоко ценили современники Франциска
Скорину нашего:
"Однажды Добровский сидел в библиотеке и читал старое латинское
издание Гомера, выпущенное в 1539 г. Переплёт книги растрепался.
Под отставшим форзацем видны были листы с печатным текстом. Листы
эти в далёком XVI в. переплётчик использовал для подклейки пере-
плёта. Добровский осторожно отделил форзац и увидел хоршщо знако-
мый ему кирилловский шрифт Франциска Скорины. Через несколько
минут перед ним лежали два листа из издания, которого он в ту
пору ещё не знал. Один из сохранившихся листов был титульным -- с
гравюрой и названием: 'Книжка рекомая Плачь Еремин починаеться'".
"Впоследствии в переплётах западноевропейских книг XVI в. иссле-
дователи отыскали немало фрагментов изданий Скорины." (стр. 88-
89)
(Вообще-то я способен придушить на месте преступления того
засранца, который в библиотеке расковыривает книгу XVI века ради
удовлетворения своего извращенческого любопытства. Во всяком
случае, очки ему на интеллигентской морде я разбил бы точно.)
Как автор, Скорина в глазах современников вполне годился на
подклейку переплёта в издании Гомера. То есть, в подмётки. А ведь
это не лишь бы что, а, можно сказать, признание! Кстати, если бы
Скорина переводил и издавал Гомера, тогда даже я согласился бы с
тем, что он -- просветитель. Я готов поклясться в этом на
скорининской Библии.
* * *
О влиянии Скорины на последующие эпохи. Немировский: "За 450
лет с 1539 по 1989 г. зарегистрированы 2848 публикаций, так или
иначе затрагивающих скорининскую тему. Они, конечно, не равно-
значны." "С 1539 по 1588 г. публикаций всего пять. Следующее
пятидесятилетие добавило две позиции. С 1639 по 1688 не зарегист-
рировано ни одного упоминания, с 1689 по 1738 г. -- всего два, с
1739 по 1788 -- одиннадцать. 20 публикаций за первые 250 лет
существования скориноведческой литературы. Не слишком ли мало?
Большое видится на расстоянии!" (стр. 260)
Нарастание публикаций о Скорине от века к веку объясняется не
тем, что потомкам всё виднее становится величие этой фигуры, а
всего лишь тем, что, во-первых, от века к веку толстеет прослойка
интеллигентов, готовых исследовать и преподавать что угодно, лишь
бы не заниматься простым трудом, а во-вторых, чем больше написано
о каком-либо предмете, тем он привлекательнее, и тем легче и вы-
годнее написать о нём что-то ещё (как ни странно, наукообразные
темы не исчерпываются, а только разбухают: появляется возможность
модифицировать, обобщать, опровергать чужие мнения).
Причина популярности современного скорининского мифа -- отчасти
в том, что для бездарных белорусских гуманитариев Скорина --
"свой в доску": дважды доктор восьми наук, не написавший ни одной
собственной книги.
* * *
Миф о великом Скорине. Немировский строчит: "Издания Скорины
немало потрудились на ниве народного просвещения. Их читали, по
ним учились. Мысли Скорины порой активно оспаривали". (стр. 15)
Ну кто оспаривал, дорогой? Давайте фамилии этих негодяев! Давайте
цитаты! К чему ваши глубокие необоснованные домыслы?
Цитата таки нашлась, но у другого автора -- у Г. Я. Галенченко
в книге "Францыск Скарына -- беларускi i ?сходнеславянскi перша-
друкар". Цитата такая, что Немировский, возможно, попросту посте-
снялся её выставлять:
"Унiяцкi палемiст А. Сялява пiса? у 1622 г., звяртаючыся да
братчыкау: 'Хiба не вы ?ласна дазваляеце атручвацца... людзям
сваiм вучэннем iншаверца?? I прад тым яшчэ, да?но, пры продках
вашых, вам падобных, Русь была нямала атручана: да унii бы?
Скарына, гусiт ерассю, якi па-руску друкава? вам кнiгi ? Празе.
Прымалi iх з удячнасццю, дастаткова таго было, што зва?ся русiн з
Полацку, як падпiсва?ся. Смакавалi яго друкi, гаварылi, што чала-
век годны, русiн, брат наш, гэта друкава?. Сымон Будны i Ла?рэн-
цiй Крышко?скi, сваю арыянскую атруту па-руску надрукава?шы, рас-
сеялi памiж папо?'." (стр. 232-233)
* * *
Кстати, при чтении текстов Скорины складывается впечатление,
что литвинский язык ближе к современному русскому, чем к совре-
менному белорусскому, то есть формирование белорусского языка
шло в сторону полонизации (или же современный белорусский и
современный польский языки развивались в одном направлении).
* * *
Первопечатничество Скорины смотрится что-то не потрясающе. Пер-
вую книгу он издал в 1517 году в Праге, в которой к тому времени
издательское дело уже крутилось вовсю. А крутилось оно не только
в Праге. К примеру, Немировский упоминает "славянского первопе-
чатника Швайпольта Фиоля, работавшего в Кракове в 1491 г."
(стр. 20, там же) "'Псалтыри' кирилловского шрифта выпускались в
1495 г. в Черногории". (стр. 21) "В 1882 г. в 'Трудах Чешского
ученого общества' была опубликована работа Добровского 'О начале
и распространении книгопечатания в Богемии'. К статье приложен
перечень типографов, работавших в Чехии в XV-XVIII вв. Имени
Франциска Скорины, первая типография которого находилась в Праге,
мы здесь не найдём. О деятельности белорусского просветителя
Добровский ещё ничего не знал." (стр. 78) "В 1507-1512 гг. на
румынскх землях работала типография кирилловского шрифта, выпус-
тившая три книги -- 'Служебник', 'Октоих' и 'Четвероевангелие'."
(стр. 242)
Кстати, первопечатники Европы вовсе не были так зациклены на
религиозных текстах, как наш отечественный просветитель. К приме-
ру, уже в 1510 г. в Страссбурге была напечатана книга Германа
Боте (Hermann Bote) о Тиле Уленшпигеле, представлявшая собой
переработку народных рассказов.
* * *
У Немировского о том, что обычно ждёт мыслителя -- даже такого
могучего автора предисловий, как Скорина, -- если журналисты о
нём из каких-то соображений не трындят или если "сверху" не дана
команда сотворить новый культ: "Так родилась книга 'Скарына, яго
дзейнасць i светапогляд', вышедшая в 1958 г. Издана она была
небольшим тиражом, всего в 2500 экземпляров, но долго лежала на
прилавках книжных магазинов; Скориной в ту пору мало кто интере-
совался. Стоила монография 3 рубля, а после денежной реформы 1961
г. -- 30 копеек. В начале 1960-х годов её уценили и продавали
по... 4 копейки." (стр. 247)
* * *
Из статьи "Неисчерпаемость и безграничность Франциска Скорины"
Александра Ильина:
"Фичино и Мирандола [протомасоны -- А. Б.] развивали в своих
трудах идею 'всеобщей религии, которая призвана выявить потаенную
сущность всех исторически существенных религиозных учений,
завершить их развитие'. Конечно, первый шаг на этом пути --
объединение католицизма и православия, в котором и была основная
цель издательской деятельности великого Просветителя. Поэтому его
книги не принимали ни православные, ни католические иерархи, видя
в них проявление взглядов своих противников. Не случайно, что
Скорина взялся за издание Библии: для каббалистов Святое Писание
- источник всех знаний и тайного смысла жизни. И Франциск Скорина
призывает своих читателей изучать по Библии математику, логику,
историю и остальные науки. Все гравюры в его Библии наполнены
тайным смыслом и масонской символикой."
"Суть всей жизни и философии Просветителя зашифрована в его
портрете. Много лет исследователи пытаются разгадать значение
двух странных знаков (условно их будем называть 'треугольник' и
'трапеция'), которые держат геральдические львы (медведи?)."
"Если перевернуть знак 'трапеция', то получим 'розу и крест'.
Следовательно, Просветитель был розенкрейцером."
На протожидомасонскую сущность Скорины убедительно указывают
такие косвенные признаки, как наличие у него в помощниках некого
еврея Товия в двух литературных произведениях об этом протобело-
русском первопечатнике, а также довольно длительное пребывание
Скорины в Праге -- одном из центров талмудического и каббаличес-
кого еврейства в то время.
У Немировского: "Одним из главных героев драматической трилогии
'Георгий Скорина' белорусского писателя Махася Климковича был
еврейский юноша Товий, друг Скорины с детских лет." "В историчес-
ком романе Миколы Садковича и Евгения Львова 'Георгий Скорина'
типографа тоже зовут Товием. Скорина познакомился с ним лишь в
Кёнигсберге." (стр. 204)
"Георгий" -- это, надо думать, второе имя Скорины, полученное
им при посвящении в тайное протожидомасонское братство и бережно
сохранённое в местном масонском предании (дом масонов в Минске
всё ещё строит!). Правда, иврита, наш Скорина, наверное, так и не
осилил и был вынужден переводить Библию с чешского.
Если кому-то вышеприведенное рассуждение о протожидомасонстве
Скорины представляется собачьей чушью, взятой с потолка, то надо
заметить, что на таком же уровне корректности пребывает половина
скориноведения.
* * *
Скориноведение -- это горсть фактов и короб домыслов. Но чем
более символической фигурой становится какой-нибудь индивид, тем
меньшее значение имеет то, кем он был, что говорил и что делал в
действительности: наполнение символа содержанием идёт в соответ-
ствии с потребностью пишущей социальной прослойки, заискивающей
перед прослойкой, способной платить. Мифотворчеством занимаются
мощно, изощрённо и качественно.
Проторозенкрейцер и западник Скорина, по-видимому, стал знако-
вой фигурой для части современных восточноевропейских масонов, но
популярность его объясняется не этим, а просто тем, что он стал
"центром кристаллизации" для интеллигентов, творчески активнича-
ющих в области домыслов о фикциях. Когда болтающаяся в воздухе
пылинка становится при некоторых условиях центром кристаллизации
для молекул атмосферной влаги, вокруг этой пылинки может вырасти
градина, способная сразить наповал при попадании в голову.
Читают или люди сегодня труды Скорины? Слависты и личности с
особо сильным национальным заскоком -- наверняка, а остальным
попросту нет стимулов. Впрочем, мифотворчеству это только
способствует: чем меньше читают Скорину, тем легче выдавать его
за выдающуюся фигуру.
* * *
Теперь о том, скольких значительных людей белорусской истории
Скорина ЗАСЛОНИЛ от потомков своей могучей докторской спиной (или
грудью?) из-за абсурдного пристрастия интеллектуальных плебеев к
"первым". Проблема в том, что мозговая ёмкость для интеллектуаль-
ного багажа у среднего образованца имеет очень небольшой объём, и
если туда совать гигантов, вроде Скорины, то место очень быстро
исчерпывается и люди оказываются уже просто не в состоянии усво-
ить кого-то ещё. Какой-нибудь "трэцядрукар" или просто писатель
из "скорининской" эпохи, возможно, был много содержательнее и для
нынешних дней полезнее, чем "першадрукар", но "першы" гораздо
легче "раскручивается", а псевдообразованное быдло надёжно при-
учено хавать "першых", и прочие уже никак не лезут ему в горло.
* * *
Так кто был на самом деле протобелорус Франциск Скорина? Выхо-
дец из состоятельной семьи, поболтавшийся в молодости по универ-
ситетам, протокоперник, первооткрыватель хоуминга у высокоразви-
тых животных, первопечатник самострельных переводов церковных
книг (по преимуществу с чешского на русский) на северо-востоке
западнославянских земель, дважды доктор наук, гений комментариев
к чужим работам, сын Луки, зачинатель несостоявшейся традиции
помещать собственные портреты при библейских текстах, недобрый
католик, а может быть, даже тайный протожидомасон или протокаль-
винист. Слегка репрессированный в период борьбы с буржуазным
национализмом и ставший местночтимым святым в последние годы
Советской власти, Скорина в незалежной от российского газа
Беларуси разросся до одного из тех шести или семи великих
белорусских мужей, которых, по мнению Фридриха Ницше, каждый
народ призван подарить человечеству.
Причин разбухания Скорины несколько. Прежде всего, он обеспечи-
вал существование скориноведения как способа кормления вторичных
в творческом отношении интеллектуалов. Далее, он помогал белору-
сам преодолевать комплекс национальной неполноценности, пока не
развернул своих хоккейных плеч величайший из белорусских мужей
(я имею в виду не себя). Наконец, журналистам и авторам школьных
учебников так или иначе было нужно о ком-то благонамеренно трын-
деть, а Скорина в этом отношении не хуже многих других.
Литература:
Бреский О. "Зашифрованный гений", ж. Ступени ?5 (6), 2002.
Галенчанка Г. Я. "Францыск Скарына -- беларускi i усходнесла-
вянскi першадрукар", Мн., "Навука i тэхнiка", 1993.
Ильин А. "Неисчерпаемость и безграничность Франциска Скорины".
Немировский Е. Л. "По следам Франциска Скорины", Мн.,
"Беларусь", 1990.
