В работе Энгельса "Революция и контрреволюция в Германии"
(1852 г.) можно прочесть следующее:
"Вся восточная половина Германии до Эльбы, Заале и Богемского
Леса за последнее тысячелетие, как хорошо известно, была отвое-
вана у завоевателей славянского происхождения. Большая часть этих
территорий подверглась германизации, в результате которой славян-
ская национальность и язык там совершенно исчезли уже несколько
столетий тому назад. И если оставить в стороне немногие совершен-
но изолированные остатки, насчитывающие в совокупности менее ста
тысяч душ (кашубы в Померании, венды или сорбы в Лужице), то
жители здесь -- во всех отношениях немцы. Иначе обстоит дело на
протяжении всей границы с прежней Польшей и в странах чешского
языка, в Богемии и Моравии. Здесь в каждом округе перемешаны две
национальности: города в общем являются более или менее немец-
кими, между тем как в деревнях преобладает славянский элемент,
хотя и здесь он постепенно распыляется и оттесняется непрерывным
ростом немецкого влияния."
"Причина такого положения вещей заключается в следующем. Со
времен Карла Великого немцы прилагали самые неуклонные, самые
настойчивые усилия к тому, чтобы завоевать, колонизовать или, по
меньшей мере, цивилизовать Восток Европы. Завоевания, сделанные
феодальным дворянством между Эльбой и Одером, и феодальные коло-
нии военных рыцарских орденов в Пруссии и Ливонии лишь пролагали
пути для несравненно более широкой и действенной систематической
германизации при посредстве торговой и промышленной буржуазии..."
(гл. VIII. "Поляки, чехи и немцы")
В гл. IX "Панславизм...":
"Существует 22 миллиона поляков, 45 миллионов русских, 8 мил-
лионов сербов и болгар: почему бы не составить мощную конфедера-
цию из всех 80 миллионов славян, чтобы оттеснить или уничтожить
непрошеных гостей, вторгшихся на святую славянскую землю, --
турок, венгров и прежде всего ненавистных и тем не менее необхо-
димых Niemetz, немцев! Таким-то образом в кабинетах нескольких
славянских историков-дилетантов возникло это нелепое, антиисто-
рическое движение, поставившее себе целью ни много, ни мало, как
подчинить цивилизованный Запад варварскому Востоку, город --
деревне, торговлю, промышленность, духовную культуру -- прими-
тивному земледелию славян-крепостных. Но за этой нелепой теорией
стояла грозная действительность в лице Российской империи -- той
империи, в каждом шаге которой обнаруживается претензия рассмат-
ривать всю Европу как достояние славянского племени и, в особен-
ности, единственно энергичной его части -- русских; той империи,
которая, обладая двумя столицами -- Петербургом и Москвой, -- все
еще не может обрести своего центра тяжести, пока 'город царя'
(Константинополь, по-русски -- Царьград, царский город), который
всякий русский крестьянин считает истинным центром своей религии
и своей нации, не станет фактической резиденцией русского импера-
тора; той империи, которая за последние 150 лет ни разу не теряла
своей территории, но всегда расширяла ее с каждой предпринятой ею
войной."
В гл. XII "Штурм Вены..." о подавлении революции 1848 г.:
"...зверства и казни на основании законов военного времени,
неслыханные жестокости и гнусности, совершенные славянскими
ордами, натравленными на Вену..."
В гл. XIV "Восстановление порядка..."
"Разбросанные обломки многочисленных наций, национальность и
политическая жизнеспособность которых давным-давно угасли -- и
которые поэтому в течение почти тысячи лет были вынуждены следо-
вать за более сильной, покорившей их нацией, как это было с
валлийцами в Англии, басками в Испании, нижнебретонцами во
Франции, а в новейшее время -- с испанскими и французскими
креолами в тех частях Северной Америки, которые недавно захвачены
англо-американской расой, -- эти умирающие национальности: чехи,
каринтийцы, далматинцы и т. д., попытались использовать общее
замешательство 1848 г. для восстановления своего политического
status quo, существовавшего в 800 г. нашей эры. История истекшего
тысячелетия должна была показать им, что такое возвращение вспять
невозможно; что если вся территория к востоку от Эльбы и Заале
действительно была некогда занята группой родственных славянских
народов, то этот факт свидетельствует лишь об исторической тен-
денции и то же время о физической и интеллектуальной способности
немецкой нации к покорению, поглощению и ассимиляции своих ста-
ринных восточных соседей; он свидетельствует также о том, что эта
тенденция к поглощению со стороны немцев всегда составляла и все
еще составляет одно из самых могучих средств, при помощи которых
цивилизация Западной Европы распространялась на востоке нашего
континента, что эта тенденция перестанет действовать лишь тогда,
когда процесс германизации достигнет границы крупных, сплоченных,
не раздробленных на части наций, способных вести самостоятельное
национальное существование, как венгры и в известной степени
поляки, и что, следовательно, естественная и неизбежная участь
этих умирающих наций состоит в том, чтобы дать завершиться этому
процессу разложения и поглощения более сильными соседями. Конеч-
но, это не очень-то лестная перспектива для национального често-
любия панславистских мечтателей, которым удалось привести в дви-
жение часть чехов и южных славян. Но как могут они ожидать, что
история возвратится на тысячу лет назад в угоду нескольким хилым
человеческим группам, которые повсюду, в какой бы части занимае-
мой ими территории они ни жили, перемешаны с немцами и окружены
ими, у которых почти с незапамятных времен для всех надобностей
цивилизации нет иного языка, кроме немецкого, и у которых отсут-
ствуют первые условия национального существования: значительная
численность и сплошная территория?"
И ещё:
"...никогда не забудется тот факт, что в Праге, наполовину не-
мецком городе, толпы славянских фанатиков восторженно подхватили
и повторяли клич: 'Лучше русский кнут, чем немецкая свобода!'"
Да, постараемся не забыть.
* * *
По Энгельсу получается, что экспансия немцев -- это хорошо,
даже когда славяне не хотят её, а экспансия России -- это плохо.
Потому что немцы -- цивилизаторы, а русские -- распространители
варварской мерзости. Далее, Энгельсу совершенно точно известно,
что стремление чехов и др. восстановить свою государственность
-- это против "исторической тенденции", а стремление немцев
воспрепятствовать им -- это как раз по течению.
Манера говорить от имени истории и уверенно определять, что
прогрессивно и закономерно, а что -- нет, -- была дурной особен-
ностью коммунистов в течение очень многих лет, вплоть до 1990-х,
когда они окончательно обделались и, наконец, заткнулись. Но
любителей прогресса и исторических закономерностей хватает и без
них: некоторые элементы марксистской интеллектуальной заразы ещё
вполне в ходу, хотя их носители не отдают себе отчёта в том, из
какого источника есть-пошла распирающая их мудрость.
Прежде чем где-то что-то разделять на прогрессивное и реакцион-
ное, надо разобраться с тем, что такое прогресс, нужен ли он и в
каком виде.
* * *
В приведенных отрывках из Энгельса его объединяет с Гитлером
следующее:
декларация качественного превосходства немцев над славянами;
одобрение немецкой экспансии на Восток, немецкой организатор-
ской миссии;
вера в "цивилизацию", в "прогресс";
неприязнь к славянству;
неприязнь к России.
Выводы:
1. Немецкий национал-социализм -- феномен в рамках немецкой
культурной традиции, а не что-то существенно особенное.
2. Энгельс -- не просто социалист, а НАЦИОНАЛ-социалист, хотя и
в смягчённой разновидности.
3. Марксизм-энгельсизм -- учение где-то даже оскорбительное для
русских, и распространять его в России могли только невнима-
тельные читатели, инородцы, русские садомазохисты и люди с
лютой ненавистью к царизму.
4. Энгельс -- толковый писатель, но местами не очень глубокий и
"с душком": не сумевший подняться над личным, над собственной
немецкостью.
Славян Энгельс попрекает варварством, немцам же ставит его в
заслугу:
"Все жизнеспособное и плодотворное, что германцы привили римс-
кому миру, принадлежало варварству. Действительно, только варвары
способны были омолодить дряхлый мир гибнущей цивилизации. И выс-
шая ступень варварства, до которой и на которую поднялись герман-
цы перед переселением народов, была как раз наиболее благоприят-
ной для этого процесса. Этим объясняется все." ("Происхождение
семьи, частной собственности и государства", гл. VIII, 1884 г.)
По-видимому, для Энгельса немецкое варварство заметно лучше
качеством, чем славянское. А может, за 32 года, которые разделяют
цитируемые работы, Энгельс поменял отношение к варварству вообще?
А к победам русского оружия?
* * *
Некоторые мне как бы возражают: у Энгельса же по поводу прусса-
чества гораздо больше филиппик, чем по поводу славян, русских,
России. И что?! Против пруссачества -- не значит против немецкос-
ти. Это внутригерманские разборки. Дело в том, что Германия даже
даже теперь довольно не однородная по крови, культуре, языку: она
складывается из субэтносов, соответствующих прежним крупным не-
мецким государствам и их "кластерам". Для прирейнских немцев (а
Энгельс -- из них) пруссаки являлись оккупантами, носителями чуж-
дой субкультуры, разговаривавшими на чуждом диалекте и навязывав-
шими чуждые порядки.
