Писатель Иван Алексеевич Бунин (1870-1953) привлёк меня откро-
вениями о русской революции и русских литераторах: двух загадках,
над которыми я тщетно напрягаю мозги.
Если судить по всяким высказываниям Бунина, был он человек ве-
рующий, что для интеллектуала конца XIX, начала XX века означало:
абсурдист, в лучшем случае самозабвенный позёр.
Положительное у Бунина -- описание сущности и причин революции.
Правда, чётко он этого не выразил, а размазал по десяткам мест,
но мне всё равно понравилось.
Неприязнь к Бунину у меня в первую очередь классовая: к челове-
ку, который ещё до революции успел 12 раз побывать в Стамбуле, не
будучи ни моряком, ни проводником Восточного экспресса, у меня
иного отношения быть не может (наверное, в какой-то из своих про-
шлых жизней я был горьковским босяком или еврейским революционе-
ром).
Далее, замашки Бунина. Перекантовываясь в 1919-1920 гг. в Одес-
се, Бунин, вряд ли жировавший на писательские сбережения, ходил,
тем не менее, бриться в парикмахерскую. Но, может, у него от хро-
нической ненависти к большевикам руки слишком дрожали...
А ещё Бунин был весь в евреях. Я давно уже не антисемит (таки
вылечился), но указанное обстоятельство не могу не отметить,
потому что оно очень уж сильно бросается в глаза. Не могу понять,
как же это так у него получилось: с умыслом или само собой. Из
"Окаянных дней":
"Коган рассказывал мне о Штейнберге..." (19 февр. 1918 г.)
"Встретил Л. И. Гальберштата (бывший сотрудник 'Русских Ведо-
мостей', 'Русской Мысли')." (15 апр. 1919 г.)
"Был у Юшкевич. Очень боится еврейского погрома. Юдофобство в
городе лютое." (28 апр. 1919 г.)
"Были у Варшавских." (3 мая 1919 г.)
"Были у В. А. Розенберга." (4 мая 1919 г.)
"Перед вечером встретил на улице знакомого еврея (Зелера,
петербургского адвоката). (...) Вечером у В. А. Розенберга." (10
июня 1919 г.)
"Вечером с проф. Лазурским был в синагоге." (19 ноября 1919 г.)
"После обеда у Щ. Там Лурье, Кауфман." (19 июня 1919 г.)
И т. д. Кажется, именно Бунин (или Куприн? -- я их путаю)
говорил, что каждый российский еврей -- прирождённый русский
литератор. Теперь мне думается, что если он это и говорил, то --
с ВОСТОРЖЕННОЙ интонацией. В общем, получение Буниным Нобелевской
премии по литературе было событием почти неизбежным.
Впрочем, был в жизни Бунина и следующий эпизод (www.jewish.ru,
ст. "Еврей и русский литератор" Валентина ДОМИЛЯ):
"Иван Бунин в целом был против еврейских погромов, которые
возмущали его.
20 октября 1919 года в одесской газете 'Южное слово' Бунин
писал:
'Опять еврейские погромы. До революции они были редким, исклю-
чительным явлением. За последние два года они стали явлением
действительно бытовым, чуть ли не ежедневным. Это нестерпимо.'
Неделю спустя газета 'Одесские новости' опубликовала выдержки
из антисемитской статьи писателя Ивана Наживина:
'Погром дела не решает, не может решить -- надо общими силами
придумать решение человеческое, более разумное, более целесооб-
разное. И я ... не вижу пока другого выхода, как признание евреев
подданными иностранной державы и вытекающее отсюда, с одной
стороны, освобождение их от всяких обязанностей по отношению к
России, но с другой стороны, и ограничение их прав на вмешатель-
ство в русскую жизнь.'
Наживина единодушно осудили газеты разных направлений. Бунин
тоже возмутился (...) тем, что 'этого человека ... начинают
зло, грубо, самым непристойным образом травить ... поносить его
по левогазетному шаблону, называть его "лысой душой"'.
Соболь обратился к Бунину с открытым письмом:
'Многоуважаемый Иван Алексеевич!
Когда в 'Свободной России' появилась отныне знаменитая статья
И.Наживина, ... я лично совершенно спокойно прошел мимо это
статьи. Она меня не поразила. Не задела, ибо очень просто сказала
мне о простом -- о том, что еще один русский литератор не смог
стать выше ходячего уличного мнения о еврейском кагале, о еврейс-
кой зловредности, что еще одного русского интеллигента ударила
мутная волна, озлобила и поместила на одну доску с любым мещани-
ном, для которого Шульгин образец государственного мыслителя, а
Пуришкевич -- пророк. ...
Но когда на защиту Ивана Наживина встает Иван Бунин, когда Иван
Бунин берет под свое покровительство Ивана Наживина, тогда уже
нельзя, немыслимо пройти спокойно, тогда уже ум и душа в волнении
и ждут ответа, хотя бы на один недоуменный вопрос:
- Кого защищает Иван Бунин? Писателя Наживина, будто ни за что ни
про что оскорбляемого...(...)
Но я не только еврей, я и русский литератор, и когда виднейший
русский писатель Иван Бунин, отвечая авторам статьи о Наживине,
чья национальность ему известна, пишет: "Не смей ругать Фому в
его дому", -- я хочу, я смею, и это мое право, спросить Ивана
Алексеевича Бунина:
- Как же, Иван Алексеевич, вы прикажете быть мне, русскому
писателю и еврею?'
Судя по всему, Бунин испугался. Он понял, что обрушившаяся на
него со всех сторон нелицеприятная критика отражается на его
имидже большого русского писателя и демократа.
Письмо Соболя было всего лишь эпизодом. Возможно, оно оказалось
пресловутой последней каплей.
Как бы там ни было Бунин, уняв гордыню, обратился к Овсянико-
Куликовскому и попросил письмо Соболя не печатать. Редактор внял
Бунину. И статья Соболя была снята с набора."
Короче, Бунина передовая интеллигенция чуть не затравила за "не
смей ругать Фому в его дому". Был ли у него с "Фомой" просто
манёвр или всплеск чувства справедливости, сказать трудно.
* * *
Самое удивительное в Бунине -- настроенность писать гадости о
людях, с которыми пил, ручкался, а то и лобзался. Но может, их
ущербность раскрывалась перед ним лишь постепенно...
Хотя Бунин с неприязнью описывает отклонения от психической
нормы и приличий у Блока, Есенина, Толстого, Горького и др.,
назвать его самого вполне здравым гением не получается: курил,
как урка, в рассказики извращенческую эротику подпускал. А ещё
-- патологическая ненависть к большевикам и революции. Ладно бы
просто неприятие, а то -- настоящая idee fixe. А ещё -- нежелание
работать никем, кроме литератора. Начитавшись его разоблачитель-
ских опусов чуть не до одури, я так и не понял, кто же он был по
изначальной профессии. Про Куприна вот твёрдо знаю, что тот из
офицеров вышел. Чехов работал врачом, даже будучи уже известным
писателем. Горький -- якобы из босяков, Есенин -- якобы из
крестьян, Алексей Толстой -- якобы из аристократов, а этот --
непонятно что: сначала как бы обедневшее дворянство, а потом
почти сразу в известные писатели.
О Бунине как поэте. Стихи у него гладкие, правильные, но не
более того: не впечатляют. Правда, может быть, только потому, что
в школе к ним не приучили. Но я подозреваю, что даже если пере-
рыть всего Бунина, ничего подобного вот этому блоковскому у него
не отыщется:
Ты будешь доволен собой и женой,
Своей конституцией куцей,
А вот у поэта -- всемирный запой
И мало ему конституций!
Бунинские описания природы раздражают своей ненужностью, натя-
нутостью и однообразностью. Закаты, тучки, птички, листва. Луна у
него то жёлтая, то розовая. Наверное, у меня что-то с глазами,
потому что я вижу её только серой с пятнами. А может, я просто
моментов не угадываю. Или не эстет. Даже если и появляется у луны
буроватый, голубоватый или какой-то ещё оттенок, для меня он
ничего не значит (ни чумы, ни перемены погоды), а для Бунина это
-- событие само по себе. А может, у русских писателей соревнова-
ние было такое: кто забористее о тучках выразится.
Помимо указанного, придраться к бунинскому стилю не удалось:
аккуратно писал, собака. Главное, что я вынес из Бунина: просто
"отнюдь" говорить нельзя: надо "отнюдь нет" (потому что иначе,
наверное, могут заподозрить "отнюдь да"). Ну, буду теперь знать,
к кому заглядывать, чтобы подучиться русскому языку.
* * *
Прилив христианских чувств у Бунина (по поводу большевиков):
"Какая у всех свирепая жажда их погибели! Нет той самой страш-
ной библейской казни, которой мы не желали бы им. Если б в город
ворвался сам дьявол и буквально по горло ходил в их крови, поло-
вина Одессы рыдала бы от восторга." (20 апр. 1919 г.)
Можно представить себе, ЧТО вытворял Бунин, когда ему попадался
под ноги в тёмном переулке тяжело раненный красноармеец...
Вспоминается из Маяковского:
Плюньте в лицо интеллигентской слякоти,
Сюсюкающей о зверствах чека...
* * *
Генетический аспект революции у Бунина:
"Опять какая-то манифестация, знамёна, плакаты, музыка -- и кто
в лес, кто по дрова, в сотни глоток:
- Вставай, подымайся, рабочий народ!
Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовс-
кие, у мужчин все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинс-
кие.
Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: 'Cave furem'
['остерегайся бешеного' (?) -- А. Б.]. На эти лица ничего не надо
ставить -- и без всякого клейма всё видно." (25 февр. 1918 г.)
* * *
Бунинское -- и моё -- понимание революции состоит в следующем.
Чтобы люди имели возможность более-менее благополучно жить, тре-
буется определённый общественный порядок. Создавать и поддержи-
вать такой порядок способны только сравнительно немногие индивиды
("высшие"). Большинство ("низшие") в состоянии добровольно под-
чиняться порядку (частью по привычке, частью из страха наказания,
частью в качестве выбора "меньшего зла"). Меньшинство ("отбросы
общества") делать это не способно, и его следует нейтрализовывать
(изолировать, изгонять, истреблять и т. д.) -- ради сохранения
порядка. Порядок может быть очень несовершенен и несправедлив, но
даже такой он лучше беспорядка.
Большинство людей вполне способно к жестокости и бессмысленному
разрушительству, но обычно удерживаемо от проявления этого общес-
твенным порядком. В случае разрушения общественного порядка это
большинство начинает безудержно предаваться своим дурным наклон-
ностям, а люди высшего склада -- делать попытки установления
нового общественного порядка.
"Высших" от "низших " защищает общественный порядок. "Высшие"
живут лучше "низших", поэтому в случае разрушения общественного
порядка "низшие" охотно грабят и уничтожают "высших", чем усугуб-
ляют и продлевают период беспорядка, то есть в конечном счёте
увеличивают собственные трудности.
Иногда общественный порядок намеренно ломают ради установления
другого, якобы лучшего общественного порядка, но преимущества
этого нового порядка вряд ли окупаются потерями беспорядочного
переходного периода.
На этом мои совпадения с Буниным заканчиваются. Дальше я иду
один.
Общественный порядок ломается, когда очень многие существенно
не довольны им. Это не тривиальность, а важная деталь: обществен-
ный порядок устанавливается всё-таки для людей, а не для красоты
схемы. Пока порядком не довольны только немногие, стремящиеся
забраться повыше в социальной иерархии, он в безопасности, и эти
стремящиеся вынуждены устраивать свои дела не через революцию, а
иными способами. Прочность общественного порядка не есть доста-
точный признак его качества: прочным может быть и вредный общест-
венный порядок. Недовольство многих общественным порядком может
проистекать из непонимания его неявных достоинств, а не только из
понимания его недостатков (возможно, кажущихся). Ущербность обще-
ственного порядка может состоять, среди прочего, в том, что на
положении "высших" в нём пребывают (в силу наследования или дру-
гих причин) люди, которые по своим качествам для этого не годят-
ся, и наоборот, на положении "низших" находятся люди, которые по
своим качествам должны быть среди "высших". Обычно угроза
общественному порядку возникает тогда, когда он не в состоянии
обеспечить большинству такие условия существования, какие оно
считает возможным получить при другом общественном порядке.
Если тебя устраивает существующий общественный порядок, заботь-
ся о том, чтобы для большинства других людей, на которых он рас-
пространяется, он был тоже приемлем, иначе рискуешь однажды с ним
распрощаться, как Бунин.
* * *
Бунин о Чехове:
"Я Чехова за то очень многое, истинно прекрасное, что дал он,
причисляю к самым замечательным русским писателям, но пьес его не
люблю, мне тут даже неловко за него, неприятии вспоминать этою
знаменитого Дядю Ваню. доктора Астрова, который все долбит ни к
селу, ни к городу что-то о необходимости насаждения лесов,
какого-то Гаева, будто бы ужасного аристократа, для изображения
аристократизма которого Станиславский все время с противной
изысканностью чистил ногти носовым батистоным платочком."
"Вопреки Чехову, нигде не было в России садов сплошь вишневых:
в помещичьих садах бывали только части садов, иногда даже очень
пространные, где росли вишни, и нигде эти части не могли быть,
опять-таки вопреки Чехову, как раз возле господского дома, и
ниего чудесного не было и нет в вишневых деревьях, совсем некра-
сивых, как известно, корявых, с мелкой листвой, с мелкими цветоч-
ками в пору цветения..." И т. д. ("Автобиографические заметки")
Когда человек хочет придраться, повод всегда находится:
деревья корявые, листва мелкого формата, а цветочки -- не разгля-
деть без очков. Бунин корчил из себя тонкого знатока природы и не
менее тонкого стилиста. Между тем, корявость бывает очень живо-
писной, листочки годятся не только на подтирку, а мелкие цветочки
имеют обыкновение брать количеством, так что пчёлы обычно не жа-
луются. Но эстет Бунин, наверное, хотел видеть на ветках что-то
не меньшее, чем у лопухов, поэтому от вишен он всякий раз раздра-
жался, а если из вежливости приходилось есть их плоды, он демонс-
тративно давился ими и потом иронично поминал Чехова.
* * *
Бунинская "социальная критика" привлекает искренностью, недип-
ломатичностью, неизбитостью, настроенностью смотреть в корень.
Бунин в ней таки рисуется, но не очень много. И он умеет думать и
подмечать. Мышление его не загнано в партийные рамки. Читать
злобные опусы Бунина интересно. Бунин не то чтобы очень глубок,
но и не мелок. Правда, довольно порчен. В отношении к русской
революции он -- возмущённый барин, которого взбунтовавшийся плебс
лишил возможности эстетствовать за хорошие деньги и плескаться в
славе.
* * *
О Бунине в "Дневнике" Корнея Чуковского:
"Бунин в то время только что был сделан почётным академиком --
и в благодарность решил поднести Академии словарь 'матерных слов'
-- и очень хвастал этим словарём в присутствии своей жены..."
(8 нояб. 1928 г.)
"Муромцев рассказывает о Бунине. Когда Б. пишет, он ничего не
ест, выбежит из кабинета в столовую, пожуёт механически и обратно
-- пишет, пишет все дни. Революция ему ненавистна, он не мог бы и
дня выжить при нынешних порядках. Вывез он из деревни мальчишку,
чтобы помогал ему собирать матерные слова и непристойные песни,
мальчишка очень талантлив, но жулик, стал потом токарем, потом
спекулянтом, часто сидел в тюрьме." (10 нояб. 1928)
