Прикрыв веки, Кирюша вспомнил ее сладкие губы с привкусом свежей мяты. Ее белые, как молоко, плечи, пахнущую теплом грудь четвертого размера, к которой хотелось по-детски приникнуть и забыть.
От приятных воспоминаний заурчало в животе. Кирюша прошагал на кухню.
Родители поначалу с одобрением смотрели на их дружбу. "Аппетитная!" - причмокнул отец, увидев Любу в первый раз. Но прошел месяц, другой.... Как-то вечером, Кирюша сидел у окна и тревожно взирал на таинственную луну, похожую на кусок сыра в мышеловке. Бесшумно подошла мама и тихо спросила:
- Когда же?
Так тихо, что Кирюша вздрогнул, хотя ожидал этого вопроса с самых смотрин.
- Я люблю ее, мам! - Помолчав, ответил он.
- Любишь? - Мама покачала головой и взлохматила его волосы.- Любишь. Совсем взрослый. Но ты должен сделать это. Ты должен стать мужчиной!
- Она не такая! - сказал тогда Кирюша, а сам подумал: " Мужчиной!" и вспомнил белые, как молоко, плечи.
Он зажег газовую конфорку. Поставил на огонь сковородку с мясом. Посмотрел в окно. Еще вчера сидели они на той лавочке, что возле подъезда. Дул ветер, Кирюша обнял девушку. Он уже набрался духу, чтобы прогнать ее, пусть грубо, пусть порвать отношения, но Люба доверчиво прижалась к нему. И он не смог.
Она говорила, что обожает смотреть на звезды, как они перемигиваются в чёрной пульсирующей ночи. Звезды это глаза влюбленных, которых разлучили, - говорила она, а Кирюша косился в разрез топика, на грудь четвертого размера, и рот его полнился слюной.
Странно, он забыл цвет Любиных глаз. Когда он приковал наручниками ее тонкие запястья к трубе центрального отопления, в ее глазах застыл ужас. А ужас не имеет цвета.
Она сама все испортила. Сама. Женщины любят портить. Срывающимся шепотом она пообещала сделать все, что он пожелает, и похотливо шевельнула бёдрами.
Нежность, страсть, любовь - эти чувства как-то вдруг обрушились в тартарары. Непотребные движения бедер, а также колыхание груди четвертого размера, возбудили в Кирюше аппетит. Он вспомнил, что давно не кушал, схватил столовый нож и ...
Последнее, что увидел - это черную, толчками пульсирующую, кровь... И стекленеющие глаза.
Почему-то он забыл их цвет...
...Люба, будто сварливая жена, шкворчала на сковородке. Втянув ноздрями сладковатый запах, Кирюша ловко подхватил вилкой поджаренный шмат грудинки четвертого размера и впился острыми зубами. По губам брызнул жир.
Зазвонил телефон, он снял трубку.
- Мам? Здравствуй! Да. Стал. Мужчиной. Мясо нежное, как у молочного ребеночка. Помнишь, ты кормила меня, когда я болел свинкой. Это был братик? Вкусно. Приезжайте с папой на ужин. Ему понравится. Глаза? Я не знаю, какого цвета ее глаза. И вообще, мам, о чем ты?
Кирюша бросил трубку. Открыл дверь холодильника. Расчлененные части Любы заполняли отсеки. Рядом с пакетом молока лежала голова девушки с пустыми глазницами. Возле ломтика сыра отдельно валялась нижняя челюсть с застрявшим в зубах кусочком мятной жвачки.
Кирюша достал из морозилки фаянсовую чашку, и высыпал из нее замороженные шарики. Подернутые предсмертной пеленой, блеклые, как у рыбы.
- Я любил тебя, Люба! - Кирюша попытался насадить на вилку один глаз. Глаз ускользнул. Кирюша почувствовал, что вот так же от него ускользнуло нечто большее.
- Глаза в глаза! Смотри в глаза, стерва! - закричал он, охотясь вилкой.
Лишь успокоившись и уняв нервную дрожь, решил, что мама была права. Любовь не живет долго. Особенно, первая.