Каменные горы, или просто Камень, как называли их новгородские люди, первыми добравшиеся до горных отрогов и перевалившие через них на восток, местные жители звали Высокими - Урал в языке остяков и вогулов. Но высокими они были только на севере, ближе к югу становясь всего лишь крутыми вытянутыми хребтами, в виде уступов поднимающимися над окрестной равниной, а там, где начиналась граница великой степи - и вовсе превращались в гряду невысоких заросших редким лесом холмов.
По извилистой дороге, петляющей меж хребтами вслед за руслом быстрой реки, ехали трое всадников. Старший из них еще не перевалил полувековой рубеж, хотя видно было по морщинам и седине, что уже близок к нему. Однако держался он прямо, был строен и крепок, и кроме морщин, ничего не выдавало его возраст. Двое спутников его выглядели почти вдвое моложе - никому из них не исполнилось и тридцати. Были они в самой силе, ехали не таясь, не опасаясь встреч ни с лихими людьми, ни с диким зверем.
После падения Казани края эти - куда бежали те из казанцев, что не признали власть московского царя - стали местом яростной борьбы между беглецами с обеих сторон. Почти безраздельные властители края, богатые купцы Строгановы отовсюду принимали беглых, заселяли ими ранее пустовавшие земли, подчиняли небольшие племена местных - и все дальше выдавливали бывших владельцев, возводивших свой род еще к волжским булгарам. Именно Строгановы отправили Ермака в памятный поход, вылившийся в войну с Кучумом - владыкой Сибири, изгнавшим прежнего, законного правителя Едигера, и теперь тоже заявлявшим права на оставшиеся без властителей места. И хотя Сибирское ханство в итоге покорилось Московскому государю - и даже сохранило верность законной власти в Смуту - но между ним и Казанью - самым восточным владением государя - оставались почти безлюдные владения Строгановых.
Однако в недавние смутные времена спасающийся от военных утеснений народ во множестве бежал на север и восток, и дошел и до этих краев, а следом - когда закончились неурядицы - потянулись и воеводы, и ратный люд. Появлялись первые острожки со стрельцами , начинали вводить оброки, межевать земли, татары же уходили все дальше на восток, переваливая хребты и оставляя меж собой и преследователями неширокие, но бурные речки.
Главным владением Строгановых с давних пор был Соликамск, стоящий на левом берегу Камы, с острогом и обширным посадом - выжженным в смуту, но восстановленным с тех пор нынешними главами рода Строгановы. Путники миновали его несколько дней тому назад, и с тех пор все дальше углублялись в горы вдоль устья Яйвы - небольшого притока Камы . Тут редко попадалось жилье человека - разве что заимка охотника, ждущая своего хозяина к зиме, или землянка отшельника, решившего спасать свою душу в уединении от мира - зато во множестве водились звери и птицы. Правда, уже напуганные человеком, они не приближались к костру.
Ехали они путем, который Семен Говоров посчитал самым коротким: от Москвы на Волгу за Угличем, затем по Сухоне до слияния с Вычегдой, по которой дошли до самых истоков; оттуда перевалили к истокам Камы, оставив по правую руку Северные Увалы. Ехали уже второй месяц, выйдя в начале весны. Семен рассчитал, что тут, к северу, распутица начнется позже, и они успеют миновать болота и реки до оттепели. Так и случилось - по зимнему пути они добрались до Камы, и как раз когда река начала вскрываться, двинулись водою, вниз по течению.
В начале пути доставляла хлопот и мошкара, тучами вившаяся у воды, но за долгие версты по лесам люди уже перестали ее замечать, да и она как-то меньше стала лезть к пропахшим дымом путникам.
- Скоро будет село, за которым рудник, о котором я говорил, - прервал долгое молчание Семен Говоров, когда они встали на краткий привал, чтобы дать отдых лошадям.
- Так Писареву твоему точно верить можно? - спросил Иван Хилков на всякий случай.
- Ты, конечно, в самую пору обеспокоился, - усмехнулся Матвей. - Раньше о том думать надо было, еще на Москве.
- На Москве это еще далеко было, - возразил Иван. - Нам предстояло ехать и ехать, может, и не добрались бы. А теперь уж пора и думать, как нас встретят.
- Можно, конечно, - заверил Семен. - Всякому человеку верить можно. Надо только знать, в чем именно.
О своем знакомце Семен рассказывал перед их отъездом из Москвы. С Писаревым они встречались тогда под Тулой, в пору татарского нахождения, и Семен его звал в полк Шеина. Но в тот раз Писарев не явился, пропал. А потом, три года спустя, Семена с ним случайно встретился, когда искал охотников записываться в новые солдатские полки, и добрался до Вычегды. Оказалось, Строганов его сманил в эти края, посулил денег на подъем, и Писарев согласился. И вот рассказывал Писарев, что тут медь да железо чуть не под ногами валяется. Есть и заброшенные ходы, и рудники, и копани.
- И что ж, он вот так все и откроет? - не поверил Иван. - А что Строганов на это скажет?
- Так а что он против царской воли сделает? - с хитрым прищуром пожал плечами Семен.
- А ты о Строгановых слышал? - нахмурился Иван. - Они царскими милостями обласканы, почитаются именитыми людьми, а ныне вовсе стали свояками царя.
- Это как же? - удивился Матвей. Иван, знавший все дворцовые сплетни, охотно поделился:
- Один из племянников нынешнего главы рода Строгановых взял в жены Анну Стрешневу, что Авдотье Лукьяновне родственницей приходится. Дальней, конечно - а все ж таки родней. А сам глава, Андрей Строганов - женат на дочери Мангазейского воеводы. Так и спрашивается, будут ли Строгановы бояться царя, коли до царя две тысячи верст, а они тут - в своей волости? Да ведь не просто так твой знакомец тут эти ходы нашел? Небось, с повеления Строганова. И ты еще говорил, что сюда не только Писарев бежал, а и рудознатцы тут объявились, и литейные мастера. Строганов, небось, сам думает тут руду плавить, так что наше явление вряд ли его обрадует.
- Думаю, мы как-нибудь да поладим, - уверенно произнес Говоров.
- Поладим, - произнес Матвей уверенно, прикрыв глаза и подставив лицо пряному сосновому духу, летевшему на них из леса.
Сюда, совсем в другую сторону от Смоленска, Матвея занесли дела его нынешней службы в Пушкарском приказе.
По возвращении из Франции Матвей сам перешел в Пушкарский приказ и занялся огненным нарядом.
Изготовить пушку было делом нелегким. Малейший недогляд - и в стенке возникала скрытая раковина, из-за которой при выстреле пушку могло разнести в клочья, вместе с окружающими. Потому как правило отливал - ну или по крайней мере, наблюдал за отливкой - и потом стрелял из пушки один и тот же человек, дабы коли не доглядел - сам бы и ответ держал своею жизнью.
Хорошие мастера, умеющие отливать пушки и стрелять из них, ценились на вес золота. До Смуты на Руси было немало таких - как, например, прославленный Андрей Чохов, чьи изделия покупали те же голландцы, да и многие другие в Европе - но в годы неурядиц почти все они или погибли, или разбежались, и теперь только-только начинало подрастать поколение, умеющее с пушками обращаться.
Пушку мастера воспринимали как живую. У каждой был свой голос - и хорошие пушкари по звукам выстрелов могли угадать, из какой пушки стреляют, - им давали имена, о них заботились; потеря пушки воспринималась как потеря знамени полка, и, даже оставшись без прикрытия войсками, пушкари до конца защищали свои орудия и гибли возле них.
Но и толку от пушек было немало. Крепость без пушек вовсе взять нечего было и думать. В полевом сражении именно они пробивали бреши в рядах копейщиков и останавливали напуск всадников в тяжелых доспехах.
Поначалу Матвей вздрагивал при каждом выстреле. Самое страшное было, когда заряд уже заложен, запал поднесен - а выстрела нет. Надо было вытряхивать заряд, разбираться, в чем дело - а кто знает, быть может, там уже тлеет смертельная искра, ждущая своего часа? Да и удачные выстрелы порой разносили ствол, и от грохота то и дело закладывало уши.
Но когда летели ядра и ложились точно в цель, как было рассчитано, Матвей испытывал ни с чем не сравнимый восторг.
В общем, занявшись пушкарским делом, Матвей увлекся им, да и на него - способного по положению пушки правильно предсказать, куда попадет ее выстрел - пушкари смотрели с уважением.
Александр Семенович Свирь, отец Марьи и сват Шеина, уехавший несколько лет назад из-под Смоленска, - дабы не сидеть без дела, был приставлен сватом своим к набору полков нового строя. Однако и совместные их усилия с Говоровым не привели к ожидаемым пополнениям. Тогда Александр предложил Шеину поговорить с Филаретом, чтобы набирали в полки не только дворян, а всяких охочих людей, и тут дело пошло. Что любопытно, когда желающие из казаков, из татар, из простых селян стали записываться в полк - за ними потянулись и дворяне, видимо, не желая упускать возможности, которые, как они думали до того, от них не убегут. Так в короткий срок удалось набрать еще три тысячи человек, и охочие люди все подходили - тем более что в начале этого года стали набирать и конные полки, а там и платили больше, и служба дворянам была привычнее.
У Ивана и Марьи Шеиных родился первенец, которого они единодушно назвали Семеном. Александр был уверен, что Марья назвала сына в честь своего деда - его отца, - но Иван тайком признавался Матвею, что назвал сына так в честь Семена Говорова.
Сам Говоров - живший бобылем - почти по отцовски привязался к Ивану Шеину и взял над ним покровительство. Иван тоже смотрел на много повидавшего и много знающего человека, как на своего наставника, а Семен занимался с Иваном и военным делом, обучая его бою на саблях, стрельбе, и лекарским - наставляя, как перевязывать раны, как врачевать болезни, которые все равно приходили то в ту, то в другую семью. Лечил он и захворавшего как-то сына Ивана и Марьи, и поставил его на ноги, когда Марья уж почти и не чаяла спасения. С тех пор его принимали в имении Шеиных как своего. Шеин-старший порой ревновал, что сын с его подчиненным общается более, чем с собственным отцом, но с другой стороны признавал, что толку от наставлений Семена куда больше, чем от его не всегда уместной опеки.
Егор, сын Матвея, чувствуя себя уже взрослым человеком - ему тогда шел восьмой год - взял над сыном Ивана - внуком Шеина - опекунство, так что Темкины довольно часто ездили в имение Шеиных под Нижним. Егор все никак не мог дождаться, когда Семен пойдет и заговорит, и как только тот начал ходить - еще нетвердо, то и дело предпочитая ползать - сразу взялся играть с ним в войну. Наслышавшись от отца о пушкарском деле, попытался смастерить пушку из подручных предметов, но, к счастью, был пойман ранее того, как успел из нее выстрелить.
Только-только начавший ходить Семен смотрел на старшего друга с детским восхищением и повсюду ходил за ним хвостиком, чем Егор, конечно, пользовался. Однако Семен-старший - Говоров - довольно быстро взял их в оборот и принялся воспитывать с самого детства в строгости - которой Егору, пожалуй, не хватало в его семье. Несмотря на некоторую даже сухость в обращении с обоими детьми, Говоров сразу завоевал уважение Егора и в глазах мальчика скоро стал выглядеть почти былинным богатырем. Тем более что, как ни странно, с ним он бывал откровенен и порой рассказывал ему какие-то байки из своей жизни - чего почти никогда не делал со взрослыми.
Переложив дела набора полков на Александра - вернее, на двух Александров, Свиря и Лесли - Семен Говоров занялся воспитанием и обучением подрастающего поколения - не забывая и о службе Шеину.
И так получилось, что в этот раз Матвей за собой перетащил Шеина.
Воевода решил, что с иноземными делами все устроено. Все союзы обговорены, Александр Лесли в Немецкой земле набирал новые полки, и теперь предстояло заняться подготовкой и устроением войска. Поскольку для осады первой надобностью был именно огненный наряд, да и новые полки, набираемые по решению патриарха и воеводы, - не иноземцев, конечно, коих ведал Иноземный приказ, а нижние чины - почему-то отдали в ведение Пушкарского приказа, а не Стрелецкого - Шеин возглавил этот приказ.
И первым делом озаботился и поиском пушкарей, и литьем пушек, и изготовлением пороха. Всего в Пушкарском приказе на Москве значился один-единственный мастер пушечного дела, который даже не был обременен заказами. Правда, под его присмотром работало еще пятеро литейщиков и обучалось почти полсотни учеников, но когда они выучатся, оставалось неведомо.
С самими пушками дело обстояло немногим лучше. Для орудий требовалась медь - отливали и чугунные пушки, но они были более хрупкими, и куда сложнее было добиться от них ровности отливки, ибо нагревать чугун требовалось намного сильнее меди, а там любой недогляд вел к кривой отливке. А после пожара, уничтожившего половину Китай-города и часть приказных изб(*), когда из Пушкарского приказа спасали его запасники, Шеин внезапно обнаружил грамоту от пермских воевод, будто где-то на Урале встречали они заброшенные медные и железные рудники.
Пушки отливали на Москве, в Пушкарской избе - существовавшей тут уже почти два столетия, - а медь и чугун для них везли с Тулы или с севера, от Вычегды и Усть-Юга. Но старый знакомец Матвея и Ивана Хилкова, Андей Виниус, наконец получил от царя позволение - и деньги - строить завод под Тулой, а заодно и право пользоваться всей рудой, что была в окрестностях. Виниус обещался наладить производство хороших чугунных пушек, используя последний опыт в их отливке у себя на родине, правда, за это выторговал право часть пушек не сдавать в казну, а отправлять своим сородичам - голландцам (по совершенно другим ценам).
Судя по тому размаху, с которым Виниус принялся за строительство, всех известных запасов руды, что под Тулой, что под Великим Усть-Югом, что на Вычегде - могло не хватить, и царь решил озаботиться поиском новых источников железа. До сих пор недостачу сырьевого чугуна и железа покрывали за счет торговли со Швецией - которая, между прочим, во многом брала ее в Карелии, оттяпанной у России под шумок в смуту, - но везти сырье из Швеции было и долго, и дорого, да и как-то странно (тем более что многие вполне обоснованно возмущались тем, что шведы нам же продают то, что у нас и отняли). Да и доверять одному Виниусу все литье царь не собирался.
Потому на совете в Пушкарском приказе - куда входили еще бояре Никита Мезецкий, Иван Арбузов и дьяки Никифор Шипулин да Иван Костюрин, - решили просить государя отправить людей на розыск руд на Урале. Кроме того, Шеин опять же из грамот вычитал, что немало народу в Смуту подалось на Урал, и среди них могли сыскаться и знатоки железного и медного дела - тем более Строгановы, владевшие теми землями и поначалу торговавшие в основном солью, начинали осваивать и железное дело, и могли сманить иных умельцев.
Иван Хилков остался в Посольском приказе и теперь сам занимался встречами послов и разбором грамот иноземных правителей, а порой и ездил к послам для переговоров. Царь к нему по-прежнему благоволил, но благоволение его выражалось в том, что он довольно часто отправлял Ивана с самыми различными поручениями.
Тем не менее, пользуясь расположением царя, Иван сумел вернуть из ссылки своего дядю и тоже приставил его к трудам Посольского приказа, чем создал немало трудностей писарям приказа Разрядного. Дело в том, что царь поначалу, не желая совсем возвращать свои милости тому, кто некогда вызвал его неудовольствие, приказал писать его в книгах без отчества - что считалось большим унижением, особенно для бояр. Но поскольку дядя был тоже Иваном, только Васильевичем, потом восстановить, какой из Иванов Хилковых имелся в виду, было бы невозможно, а, значит, нельзя было бы и высчитать, на какое место кого из них - а дальше и их потомков - можно назначить. Так что царю пришлось отменить свое решение и позволить писаться им полностью, с именем - отчеством. С тех пор дядя, бывший значительно старше - лет на пятнадцать - племянника, был у него как бы на побегушках, в то время как сам Иван Андреевич нес в основном дворцовую службу - в смысле, пропадал во дворце у царя.
Как и предсказывал Шеин, у молодой царицы тут же оказалось огромное множество родичей - дяди, двоюродные братья и сестры, племянники, их жены и родители их жен - и все они и впрямь требовали себе или придворных чинов, или воеводства в каком-нибудь городе, или в крайнем случае земельных пожалований. И когда прошел слух, что на востоке нашлись новые руды, царь решил воспользоваться этим и отправить многочисленных новых родственников туда, дабы совместить приятное с полезным - и чтобы род Стрешневых не в обиде был, и чтобы пользу для государства приносили.
Потому царь лично попросил Хилкова, чтобы тот выяснил - какие руды там нашли, как их разрабатывать, как местные к тому отнесутся, и обо всем бы доложил.
Вот так и вышло, что Иван с Матвеем - попросившимся в этот поход, дабы самому проследить, что именно нашли - опять оказались вместе.
Село, обещанное Семеном, было довольно странным - несколько домов, поставленных почти вплотную друг к другу и не высящееся на пригорке, на недоступном для вешнего паводка месте - а жавшихся в долине, отлого спускавшейся к берегу. Дома, правда - над одним из которых виднелся православный крест, говоривший, что тут живет священник, - были выстроены добротно, на каменном основании, а иные и вовсе почти целиком облицованы камнем, хотя внутри состоящие из привычных клетей.
Семен уверенно подъехал к крайнему дому, ближнему к реке.
- Открывай, Иван! - Говоров постучал в калитку.
На стук появилась сгорбленная седая женщина в сером платке. Поначалу Матвею она показалась старухой, но когда она подошла, стало видно, что она куда моложе Семена, и сгорблена и поседела отнюдь не от старости.
- Чего шумите? - произнесла она ворчливым недовольным голосом. - Болен он.
- Болен? - Семен торопливо слез с коня. - А что с ним?
- Тебе-то что? - нелюбезно отозвалась женщина.
- Друг я ему. А ты ему кто будешь? Жена?
- Жена у его изголовья сидит, - отвечала женщина все так же ворчливо. - А я знахарка местная, лечить его пытаюсь.
- Так, может, и я помочь могу? Мне тоже людей врачевать доводилось, - предложил Семен свои услуги.
Женщина оглядела его с ног до головы недовольным взглядом - и вдруг глаза ее торопливо заметались с лица гостя на его руки, на небо, на землю - и знахарка с немыслимой смесью страха, надежды, любви и ненависти тихо спросила:
- Семен, ты?
Говоров, подошедший к дому и как раз остановившийся в блеснувшей из сеней полоске света, обернулся к женщине и внимательно принялся ее рассматривать.
- Аксинья? - предположил он неуверенно.
- Да, я, - речь знахарки вдруг резко переменилась. Она тут же стала холодной, как-то даже распрямилась и помолодела. - Ступайте в дом.
Привязав коней у стены, гости зашли внутрь.
- Пойдем, - позвала Аксинья Семена за собой. - А вы тут подождите.
Матвей с Иваном присели на лавку в сенях.
- Я бы тебя встретил - и не узнал, - сказал Семен откровенно.
- А ты вот почти не изменился, - неохотно признала Аксинья, пропуская Семена в горницу и закрывая за собой дверь.
- Кажется, мы не вовремя, - заметил Матвей, переглядываясь с Иваном.
- Кто ж знал, - вздохнул тот.
- Тут нам явно ночевать не доведется, - предположил Матвей. - Я бы и коней расседлывать не стал. Надо другой ночлег искать.
- Сперва Семена дождемся, - отозвался Иван.
Тот вернулся не скоро. Вышли они опять вдвоем, первой Аксинья, за ней, чем-то расстроенный, Семен.
- Ну, что там? Как хозяин? - спросил Иван.
- Худо ему, - признал Говоров. - Но я так думаю, выкарабкается. Аксинья говорит, он на охоту ходил пару дней назад. Вернулся и слег. Знобит, лихорадит, жар. Я так думаю, простыл он на охоте, но Аксинья полагает, он там съел что-то не то. Ну, желудок мы ему промыли, а уж с простудой он сам справится.
- Так от чего вы его лечить-то будете? - не понял Иван.
- Он мужик сильный, - объяснила Аксинья. - По лесам не раз ходил. От того, что простыл - не слег бы. А тут, видать, ослаб, от того, что отравился чем-то - ну, его и лихоманка скрутила.
- Так что отлежится и на ноги встанет. Но ему теперь покой нужен, - Говоров с извиняющимся видом посмотрел на спутников.
- Стало быть, в лесу ночевать? - с показной бодростью поднялся Иван.
- Коли не побрезгуете моим гостеприимством, можете у меня остановиться, - предложила знахарка. - У меня тесно, так что ляжете на полу.
- Нам не привыкать, - согласился Матвей.
- А ты? - с тревогой спросил Семен.
- А я всю ночь травы собирать буду, - ответила она. - Да к больному наведываться, смотреть, как он. Так что меня не ждите. Ну, а уж с утра сами решайте, куда вам податься.
Избушка знахарки располагалась на другом конце села, на самом подъеме - выходе из долины наверх, на заросшие лесом скалы. Как понял Матвей, именно узкий дол, закрытый со всех сторон каменными уступами, и служил селу вместо ограды, а густой лес по верху гребня скалы скрывал дым и звуки.
Была изба знахарки в одну горницу и в одну клеть, весь верх - чердак, как тут говорили - завешан был сушеными травами, а у дальней стены полкомнаты занимала печь.
- Печь топить не буду - не замерзнете, - все с тем же вызовом произнесла хозяйка. - Располагайтесь. Коли вечерять с дороги хотите - в печи каша должна остаться. А я пойду.
- Погоди! - попытался остановить ее Семен. - Ты хоть расскажи, как здесь очутилась?
- На что тебе? - она взглянула ему в глаза, и он, смутившись, выпустил ее руку.
Путники остались в доме знахарки одни.
- Так ты ее, стало быть, знаешь? - Иван посчитал себя хозяином и полез в печь за кашей.
- Знал когда-то, - согласился Говоров без особого желания.
- И она тебя, стало быть, знает? - уточнил Иван непонятно зачем. Семена это уточнение почему-то смутило. - И откуда?
- То старый сказ, - неохотно начал Семен. - Да и говорить-то особо не о чем. Сам знаешь, время было тяжелое, судьбы людей ломались только так. Мы тогда еще молоды были. Она, как и я, тоже родом из-под Дорогобужа.
- Как же она попала сюда? - удивился Матвей.
- То и для меня загадка, - признался Семен.
- Так что у вас было? - нетерпеливо перебил Иван.
Семен, превозмогая боль воспоминаний, стал рассказывать.
- Она была дочерью священника, первой красавицей на селе, и многие парни ее внимания добивались - и простые, и даже родовитые, из дворян, - а она всем отказывала. Попал и я в их число, и, обидевшись, уехал служить в Смоленск. А тут как раз началось лихое время, шайки разбойников во множестве озоровать начали. И я как на иголках сидел - все думалось мне, как она там. Упросил я Михаила Борисовича отправить меня в дозор с отрядом людей, осадить самые наглые шайки. Сам воевода в то время все взывал к совести Госевского, дабы тот своих людей укоротил, а тот отписывался, что, мол, не властен над ними. Ну, и приехал я в самую пору - как раз одна из таких шаек ворвалась в село, где она с родителями жила. Прогнали мы лихих людей, и тут уж я настоял, чтобы они в Смоленск перебрались. Думал, будет рядом - полюбит. А она и там нос воротила. Я в отчаянии что только ни делал, жизнь готов был положить. Но Бог меня хранил, только уж и не знаю, на добро или на беду... В последнем приступе, когда ворвались поляки в город, ранен я был, и долго не мог прийти в себя. А как стал на ноги - отправился ее искать, а только и следов не нашел. Говорили, она в полон попала, родители ее погибли, и я уж отчаялся ее найти, в душе ее похоронил. А она вот в этих краях нашлась. Наверное, с кем-нибудь из беглецов ушла, в новые края, новую жизнь начинать.
Семен вздохнул.
- Да как видно, везде люди одинаковые. Вот ведь, оказалось, она травница, как и я. Да и что уж теперь? Больше двадцати лет прошло...
После ужина путники разлеглись на полу, как велела хозяйка. Иван тут же уснул. Матвей тоже задремал, но то и дело просыпался - и каждый раз видел Семена, сидящего на лавке у окна и думающего о чем-то своем.
Хозяйка пришла под утро, с рассветом. Тихо скрипнула дверь, но Говоров уже был на ногах.
- Проходи. Измаялась?
- С чего вдруг забота такая? - усмехнулась та криво, хотя видно было, что ей забота приятна. - Двадцать лет не вспоминал, и вдруг вспомнил?
- Пожалуй, пойдем мы, - поклонился Матвей.
- Так ведь вы в наши края не спроста пожаловали, - заметила хозяйка. - Вряд ли Семен давнюю свою любовь вспомнил, да вас за собой потащил. Вы, я смотрю, гости знатные, у вас своя забота - что вам до старой женщины?
- Ты почто себя старишь? - с какой-то обидой спросил Семен. - Какая ты старая?
- Да сам на меня посмотри. Кому я такая сдалась?
Говоров помолчал, собираясь с духом.
- А что, Аксинья, может, нам забыть все, да и начать жизнь заново? - предложил он наконец.
- Поздновато уж, - невесело усмехнулась хозяйка. - Да и нечего нам начинать. Все, что было - быльем поросло, - она посмотрела на Говорова со странной смесью злобы и нежности. - Мы свою жизнь прожили. Людей лечили - стало быть, и толк от нас был. Не вороши старого
.
Глава 2. Тропа через лес.
Гости как раз выходили от знахарки, когда к ее дому подбежал молодой парень, лет шестнадцати.
- Отец просил извинить, что так вышло, - произнес он.
- Ты сын Писарева, что ли? - предположил Семен.
- Игнат, да, - подтвердил тот. - Отец сам с вами пойти не сможет, а меня прислал. Я вам тоже рудник показать могу. Я тут все места знаю.
- Стало быть, и вам руды понадобились, - сказала хозяйка с легким презрением.
- Неужто еще кто-то их ищет? - удивился Иван довольно неискусно.
- Так ведь приезжал тут человек от Строгановых, - поведала Аксинья. - Тоже про медь да железо расспрашивал. Но никуда не полез, назад повернул.
Иван переглянулся с Семеном и Матвеем.
- Ну, мы-то назад не повернем. Веди, Игнат.
- Не ходили б вы туда тоже, - попыталась остановить их Аксинья. - Те места древние духи сторожат. Не дело тревожить их.
- Мы с почтением, - отозвался Семен с улыбкой.
- А что за духи? - насторожился Иван.
Знахарка посмотрела на него, потом на Матвея, и Матвею стало не по себе от ее взгляда. Как будто и впрямь повеяло минувшими веками, и древние духи смотрели на него из ее глазниц.
- Издавна тут люди жили, - начала она говорить. - Брали руду, ковали и доспехи, и мечи. И множество их ходов горы изрезало. А потом ополчились друг на друга, и перебили друг друга, и по сей день вокруг древних копей сыскать можно останки погибших. Уцелевшие ушли отсюда, и многие века никто не селился в этих краях. Все лесом поросло, и пришедшие сюда позже татары казанские даже не сыскали следов тех первых поселенцев.
- А вы, стало быть, сыскали? - пытаясь прогнать страх ехидством, спросил Иван.
- Я по лесу всю жизнь брожу, случайно нашла. Да глупая была, другу твоему сказала. По то, думаю, и болезнь на него навела.
- Как будто тебе духи самолично сказали не тревожить их, - не поверил Иван. Аксинья ничего не ответила, опустив взгляд, но молчание ее было еще тревожнее любых слов.
- Ну, мы не из пугливых, - прервал гнетущую тишину Семен. - Не вернемся до завтра - пошли человека к Микуле Никитичу Новокшенову, Пермскому воеводе, в Никольское, чтобы на Москву отписал.
- Прямо так сразу и на Москву? - покачала головой Аксинья. - Ладно, пойдемте, и я с вами пойду. Авось, умилостивим духов предков наших.
- Чего это наших? - удивился Иван.
- Так ведь кровь - дело темное, - отвечала знахарка неторопливым голосом. - Отсюда разные люди вышли. Кто на восток ушел - с татарами слился. А кто на запад - так и до ваших предков добрался. Может, кто из вас кровь их в себе несет - так не разгневаются они на потомков своих.
По густому лесу на конях было не проехать, и путники отправились пешком. Знахарка шла медленно, но уверенно, по одной ей заметной тропинке, едва примявшей древний мох и редкую траву. Порой попадались ягодные поляны, но путники, ступая след в след за своей провожатой, опасались отстать и даже не смотрели в сторону призывно краснеющей земляники. Правда, Игнат, самый молодой из них, постоянно отставал, чтобы сорвать самые вызывающе спелые ягоды - и бегом бросался догонять остальных, уже скрывающихся за поворотом тропы.
Один раз остановились на привал в полдень, перекусить остатками дорожной снеди. Знахарка торопилась, норовя успеть до темна.
- В темноте лучше вам не подходить к тем местам, - покачала она головой. - И местные говорят, что недобрым оттуда веет.
- Ну, ты ж сама говорила, что, может, нас духи тамошние не тронут?
Семен, ставший вдруг очень внимательным, тут же вступился за Аксинью.
- Так лучше не проверять, тронут или нет. Как знать, что там выйдет?
- Я так думаю, коли Аксинья боится, мы ее с Игнатом обратно отпустим, а сами останемся, - предложил Иван. Аксинья посмотрела ему в лицо с глубокой грустью.
- Уж не мне тут чего и бояться. Я в этих лесах каждый куст знаю. А вот вы лезете в края неведомые.
Дорога заметно шла в гору, поднималась, хотя лес, стоящий со всех сторон, не давал увидеть окрестности и оценить, как высоко они забрались. Порой попадались огромные камни, вылезшие на поверхность сквозь слой мха и травы, рассеченные трещинами, отбеленные дождем и снегом. И вдруг Семен, шедший сразу позади Аксиньи, остановился.
Тропа делала новый изгиб, и прямо перед ними впереди возвышалась огромная отвесная скала. Ее можно было бы принять за природную, но она вся была сложена из камней и глыб, плотно пригнанных друг к другу. По всей ее высоте полз мох, камни были выщерблены и обломаны, но никакого сомнения в том, что стена рукотворна, быть не могло.
- Татары? - предположил Иван с опаской, проверяя саблю и пистолеты за поясом.
- Тут давным-давно никто не жил, - отозвалась Аксинья, не поворачивая головы. - Не бойтесь. Живых здесь нет, только мертвые.
От этих ее слов у путников страх только прибавился. Сгрудившись на тропе теснее, они след в след двинулись дальше за своей провожатой.
Огибая рукотворную скалу, тропа перевалила хребет и начала так же постепенно спускаться.
Иван оглянулся назад.
- Коли железо или медь по этой тропе тягать - так тьму народу надо.
- Погоди еще тягать, мы пока не дошли, - одернула его Аксинья.
Впереди внезапно раздалась лесная чаща, и в просвете заблестела бурлящая река.
- Так это мы крюк дали! - удивился Иван.
- Это не мы, это река крюк дает, - успокоила Аксинья. - Коли по реке, тут верст под сто будет. А напрямик мы за день дошли.
- А с грузом можно и по реке сплавляться, - согласился Хилков. - Но где здесь рудник?
Он ожидал увидеть выкопанные ходы, отвалы, ограду, лебедки и журавли, может быть - плотину, перегораживающую реку. Но все было пусто и заброшено.
- Был когда-то, - мрачно произнесла Аксинья. - А нынче-то не стоит к нему приближаться. Но коли сумеете отыскать... Тут он, возле реки. Развалины да погосты.
И ни слова не прибавив, вдруг развернулась и пошла обратно по тропе. Никто ее не удерживал.
- Говорила, не надо нам сюда идти, а сама бросает, - покачал головой Иван.
- Так ведь она нас довела, как обещала, - вступился Семен за знахарку. - А с нами к покойникам лезть она не обязана.
Аксинья, однако, обернулась, видно, расслышав слова Семена. Остановилась, обернувшись.
- И вновь вам скажу - не ходили бы вы туда. Скоро темнеть начнет, переждите в лесу. Поутру сыщете, коли уцелеете.
Не прибавив более ни слова, направилась прочь.
- Да и без нее сыщем, - нетерпеливо желая взять на себя обязанности проводника, заговорил Игнат. - Я помню, с батей сюда ходили. Тут должна быть тоже разрушенная стена, а за ней старый-старый рудник. Батя говорил, что медь оттуда приносил. И даже что-то плавил в нашей печи. И он там, на руднике, находил и медные клещи, и медные молоты, и другое разное - только диву давался, откуда оно тут взялось. И он меня один раз с собой взял, чтобы я посмотрел. Так что нам, я думаю, надо просто пройти чуть вверх по реке...
- Стой! - удержал его Семен. - Аксинья сказала, лучше по свету туда идти - тогда и пойдем. А пока будем на ночлег устраиваться.
Развели костер в углублении скалы. Река, огибая огромный скалистый хребет, бежала почти строго на юг в каменистом русле, и почти скрывшееся за скалой солнце издалека золотила верхушки деревьев на другом берегу.
- Дичь-то возле рудника стрелять можно? - с вызовом спросил Игнат. Семен молча кивнул, и паренек скрылся в зарослях наверху. Сам Семен медленным шагом пошел вдоль журчащей воды, оставив друзей у костра.
- Ночевать нынче все-таки в лесу, - усмехнулся Матвей.
- Не привыкать, - отозвался Иван. - Меня больше волнует, как мы поймем, что нашли то, что нам надо?
Семен вернулся к костру и бросил в него несколько найденных камней. От костра взметнулись зеленые искры.
- Огонь с рудой странные вещи вытворяет, - согласился Семен. - Но мы, видно, уже недалеко от рудника. Медь тут по крайней мере есть.
- А коли от Строганова приезжал человек в эти края - может, проще было и дождаться, пока он рудник сыщет, а не лезть неведомо куда? - предположил Матвей. - Остались бы в Соликамске, пусть бы рассылал рудознатцев.
- Эти края другому Строганову принадлежат, а братья не всегда ладят, - возразил Семен.
- Ну, до Никольского бы доехали, с этим бы договорились, - настаивал Матвей. - Чего нам самим лезть было? Ты ведь не просто так нас гнал?
- Тут дело такое, - объяснил Иван с некоторым смущением. - Царь у нас хоть и не владеет несметными сокровищами, но все ж таки может себе позволить за товары, в казну поставляемые, платить немало. И за царские заказы бьются именитые гости и бояре чуть не насмерть. Не зря Виниуса чуть со свету не сжили. Да и сейчас я бы не хотел оказаться на его месте. Так вот, коли Строганов руды сыщет - будет царь у него покупать для своих пушек. А коли мы первыми найдем...
- То будет царь ее покупать у Стрешнева, - усмехнулся Матвей.
- Тоже может быть, - согласился Иван нехотя.
Матвей дочитал-таки первую книгу Тацита и взялся за патриаршие летописи, обнаружив, что рассказы о прошлом удивительно меняют взгляд на настоящее. Словно бы мир раздвигается вокруг тебя, и живешь ты не отведенный тебе земной срок - а от самого начала времен...
Но и задумываться он стал о жизни не только своей или даже их семьи. Стало его волновать то, как люди жили раньше - и то, как будут они жить потом. Как будет жить его сын, внуки... Да и мысли стали его одолевать странные, с которыми с Варварой и не поделишься. Иван, хоть и не всегда понимал друга, но по крайней мере старался понять. А оставшись в одиночестве в Посольском приказе, вдруг тоже начал читать старинные книги, а потому им обычно было, что обсудить.
- Строгановы, между прочим, царя не только солью, но и деньгами снабжали, - заговорил Матвей. - Говорят, они и с Сибирским царством воевать начали, за что на них Иван Васильевич, любимый тобою, сильно разгневался. Ибо еще одной войны тогда нам было не потянуть.
- Тоже мне, война, - хмыкнул Иван. - Тут и народу-то нет никого. Пятьсот казаков все царство к ногам московского царя положили.
- Мне, конечно, мое дело нравится, - продолжал Матвей задумчиво. - Но только все одно это как-то не по-христиански - друг дружку убивать.
- Что ж, лучше себя дать убить? - удивился Иван.
- Да вот понимаешь... Я так думаю, по то и крепости сильные строят, и засечные линии тянут, и сборы проводят - чтобы напугать врага так, чтобы он и не смел нападать. Коли ты достаточно силен, никто и не будет тебе грозить.
- Это ежели он знает, что ты силен. А что делать с теми, кто только разбоем и живет? Вот, скажем, те же крымчаки. Им год без набега как кость в горле.
- Так и на них управа есть. Иван Великий, дед Ивана Грозного, правильно рассудил: лучше дружить с турками и крымчаками против литвы и ногаев, чем с цесарем австрийским против турок. А вот едва Василий Иванович, сын его, с цесарем дружбу завел - тут крымчаки на нас ходить и начали.
- А ты думаешь, коли бы не завел - крымчаки бы не пришли? - удивился Иван. - Им все равно, кого грабить.
- Ну, вот и ходили бы на поляков да литвинов, а не на нас.
- Так ведь народ там тоже наш, православный. Может, и он когда к нам перейдет, дай-то Бог. Да и что ж это такое? Я понимаю, коли человек от голода идет разбойничать. Тут понять можно, хотя простить - вряд ли. Но коли он еще и гордится тем, что вместо того, чтобы трудиться в поте лица, берет то, что ему понравилось, а на тех, чьим трудом он кормится, смотрит с презрением - вот таким ни прощения, ни понимания не будет.
Матвей грустно усмехнулся.
- Да ведь ты почти повторяешь слова Виниуса. Он тоже всех военных людей полагал разбойниками.
- Разбойник - он живет грабежом, - возразил Иван. - А воин - да, его крестьянин кормит, но воин его защищать должен!
- От кого? Почему тогда воюют разные државы? Воины побили бы разбойников, да и жили бы в мире и согласии. А мы вот с Польшей воевать удумали - для чего, спрашивается?
- А для того, - не сдавался Иван, - что поляки в нашу Смуту творили такое, что хуже разбойников было! Их кто звал? Никто не звал! Я так понимаю: Иван Великий усмирил татар - молодец. Так ведь ливонцы на нас нападать стали! Иван Грозный ливонцев усмирил - так ведь поляки со шведами на их сторону встали! И я так полагаю, что наш долг и крымчаков - хорошо бы и с турками - усмирить, а коли нынче поляков удастся образумить и укоротить, так и то хорошо.
- Понятно. Мы только защищаемся, - кивнул Матвей. - Но коли, защищаясь, дойдем до вашего стольного града - не взыщите.
- А гнездо разбойников всегда каленым железом выжигать надо! - решительно заявил Иван.
-Думаю, там все сложнее, - подал голос Семен. - Коли бы крестьянин воина кормил, воин его защищал - тут бы войны и кончились. Но воина еще и торговец кормит. А придет какой торговец и скажет, что его у соседей обижают, товар отнимают, государя его оскорбляют - ну, государь и поднимется в его защиту.
- Стало быть, торговля - причина всех войн? - предположил Матвей. - Глядя на Строгановых, я бы даже согласился.
- Торговцы вроде бы тоже пользу приносят, - размышлял Семен. - Они товары везут туда, где они нужны, оттуда, где их много. Вон, хлеб с южных земель - в северные, а лес с севера - на юг. Все бы ничего, но они же и разбойников натравить могут - на своих соперников. Что мы с вами уже видали. Да и крестьяне не такие уж ангелы. Вы вот крымчаков за злодеев держите - а крестьяне ведь давно глаз на их земли положили, там урожай куда лучше. Стало быть, туда и продвигаются наши засечные линии.
- Ну, и что делать? - спросил Матвей.
- Я так думаю, - неторопливо начал рассуждать Иван, - что всякая земля должна быть надлежащим образом устроена. Есть в ней лица духовные, что заботятся о душе, о вечном, о том, о чем человеку, в поте лица хлеб свой добывающему, и подумать некогда. Есть люди военные, что на охране ее стоят, разбойников ловят да суд вершат. Есть селяне, что хлеб добывают, скотину разводят, кормят своих защитников и учителей. Есть мастера, что оружие куют, косы да серпы, дома строят. Ну, и торговцы есть, которые плоды трудов одних везут другим. И есть надо всеми царь, который и следит, дабы каждый своим делом занимался. Но коли где какая несправедливость начинается, а ее вовремя не устранить - все начинает разваливаться. И тогда воинский люд, оставшись без кормильцев, без управителей - и превращается в разбойников. Но стоит им дать достойное занятие - и они снова становятся достойными людьми. Да вон, когда Казань взяли, стали казанские царевичи нашему царю служить, с ливонцами воевать - пользу приносить. Думаю, и крымчаки бы могли.
- Они и приносят - только не нам, - грустно усмехнулся Семен. - Турки их как свое оружие используют, на врагов своих натравляют. До самих турок не доберешься - они за морем, да и им на нас неудобно ходить - а крымчаки всегда рядом.
Матвей покачал головой.
- Что ни говорите, а все-таки правильно это было, когда бояре и стрельцы были военными людьми. Они ведь не только воевать умеют. Боярин - он и судья, и управитель, и строителем может быть. Стрельцы тоже различными ремеслами занимаются. То есть, каждый на защиту своей земли выступает, а коли нет угрозы - мирное дело ведет. А коли иного ремесла, кроме военного, не знаешь - то ежели и нет никакой угрозы, придется ее придумать, чтобы было, чем заняться, да доказать свою нужность.
- Но кто-то ведь должен все время дозор нести, чтобы хотя бы успеть ополчение собрать, - возразил Иван. - Да и обучать пополнение кто-то должен. Стало быть, без тех, для кого война - вся жизнь, не обойтись. А не нападал бы никто на нас - разленились бы и разжирели, и повымерли бы от обжорства.
- А, значит, и от войн никуда не деться, - подвел итог Семен. - Либо их вояки на нас первыми нападут, либо мы на них. И уж лучше мы на них. А то неохота опять из Москвы их выгонять.
Матвей остался неубежденным, но придумать, как в самом деле избежать войн, он не мог.
Однако долго им спорить не пришлось. Вернулся Игнат с добытым им глухарем, и после ужина легли спать, договорившись нести дозор у костра посменно.
Стороживший последним Матвей, зябко ежась в предутреннем тумане, успел различить звуки голосов и бряцанье оружия, доносящиеся с реки. Разбудив спутников, затушил костер, и все вместе отступили под защиту выступа скалы.
Игнат отчаянно крестился, глядя, как в полумраке за белесой мглой колеблются неясные тени. Донесся смутный говор голосов - далекий, точно из другого мира. Туман глушил звуки, и казалось, это бестелесные призраки приближаются к ним - призраки, выраставшие вдруг до немыслимых размеров, когда свет зари, пробиваясь сквозь туман, рисовал очертания гостей на белой завесе.
Туман медленно рассеивался, открывая небольшой струг, причаливший к берегу выше по течению, и человек десять оружных людей, сошедших с него. Матвей оглянулся на спутников в раздумье - выдавать ли себя или переждать, наблюдая, что будут делать прибывшие. Поскольку на берегу стоял один из тех, кого они давеча сочли главными виновником всех войн, представитель одного из знатнейших торговых родов Руси, племянник нынешнего главы рода Строгановых - Иван Максимович, владелец этих краев.
Глава 3. Заброшенный рудник
За Матвея решил Иван.
Выступив вперед - отчего десяток сопровождающих Строганова охранников насторожился и сгрудился вокруг своего главы, - он приветствовал прибывшего легким поклоном.
- Что не спится тебе в такую рань, Иван Максимович?
- Да и тебе, Иван Андреевич, смотрю, не спится, - хрипло отозвался тот.
Был Строганов человеком лет сорока, дородным, с окладистой бородой и румяным лицом. Поверх дорогого кафтана позвякивала кольчуга.
- Мы, грешным делом, подумали, не духи ли прежних владельцев этих краев пришли на место своей гибели - посмотреть, кто тревожит их прах, -- с некоторым ехидством в голосе ответил Иван. - Ты ведь еще в ночь должен был выплыть из имения своего, чтобы к рассвету сюда поспеть? Не боишься в ночи на камень налететь?
- Мои люди тут каждый камень в реке знают, - отозвался Строганов. - А ты, коли знаешь, где духи свой клад скрывают - может, укажешь?
- Я-то укажу, да только сам его и заберу, - дерзко заметил Иван, одновременно прикидывая, что им сулит в случае драки. Десятеро вояк вокруг Строганова выглядели грозно, все были с пищалями. Четверым было, конечно, не потянуть против них.
- Не много ли хочешь, Иван Андреевич? В тот раз я у тебя в гостях был - я тебе кланялся, а тут уж мои земли, извини, что в них найду - все мое.
- В тот раз не у меня ты был в гостях, а у государя, - возразил Иван. - Да и эта земля тебе государем дана, ты ею владеешь от его имени. Коли он пожелает на ней что взять - он и возьмет.
- Ему я с радостью отдам все, что он пожелает, - заверил Строганов. - Да ты-то тут причем?
- Так я вроде как по царскому приказу прибыл, - сказал Хилков. - Или ты думаешь, я с собой руду унесу?
- Ага, стало быть, ты от лица царя готов обсудить, каков у нас уговор будет? - предположил Строганов, делая знак спутникам своим опустить пищали.
- Можно и так, - сбавил спесь Иван.
- Кажется мне, вы делите шкуру неубитого медведя, - вмешался Матвей. - Мы ведь еще ничего не нашли. Может, и нет здесь руды?
- Есть, есть, - уверенно заявил Строганов. - Есть у меня огненных дел мастер - он и рудознатец, и литейщик, и пушкарь отменный был. Данила, Потапов сын. Так он проверял тут землю и говорил, что руда медная тут есть, а коли подальше забраться - то и железо сыщется.
- А на что тебе пушкарь? - удивился Матвей.
- Ты, видать, в деле военном не больно разбираешься, коли такие вопросы задаешь, - уколол Строганов. - Когда татары на приступ нашего Соликамска ходили, только пушками их и отогнали!
- Так тебе, стало быть, руда для своих пушек нужна? - предположил Иван, чтобы замять неприятные для Матвея слова. Тот, впрочем, был не из обидчивых - и по крайней мере полагал, что понимает в военном деле не хуже купца, - так что только усмехнулся в ответ на его слова.
- И для своих тоже, - уклончиво отвечал тот. - А коли дело пойдет - так чего бы не продавать?
Иван понимающе кивнул.
- Думаю, царь согласится, если ты будешь себе четверть оставлять, а три четверти сдавать в казну.
- Иван Андреевич, это грабеж! - воскликнул Строганов, разом превращаясь в торговца. - Так приличные люди не поступают. Хоть с половины надо начинать!
- А я не торгуюсь, - отрезал Иван. - Я тебе сказал условия от государя. Я догадываюсь, что ты ведь и царю начнешь рассказывать, как мало тут добываешь, и свою четверть легко превратишь в половину, а то и в три четверти. Но воровство большое проще и открыть, так что доведешь до половины - может, еще и скроешься, а будешь больше укрывать - не получится.
- А кто меня к ответу призвать сможет? - нахмурился Строганов. - Я в своей земле хозяин...
- Что-то, кажется мне, ты слишком часто напоминаешь, кто тут хозяин, - покачал головой Иван. - Хозяин в своей земле - царь, стало быть, слуги его и призовут к ответу.
- Конечно, конечно, - кивнул Строганов, переходя от гнева к угодливости. - Утро раннее, время завтракать. Не присоединитесь к нашему столу? - он сделал знак людям, чтобы выносили со струга припасы.
- У нас с собой, - отозвался Иван, опять слегка кивнув Строганову, чтобы дать тому понять, кто тут главный, и, круто развернувшись, направился к остаткам их костра.
Игнат раздул угли и выложил на них остатки вчерашнего глухаря.