Перед сном Маняша молится. То есть, думает, что молится, стараясь подражать бабуле, которую пару раз заставала на сон грядущий за молитвой в кухне, где в уголке имеется небольшой киот. Маняша молится у себя в комнате, лежа на спине, сложив ручки на груди, и едва слышно нашептывая:
- Бозенька, дологой! Помоги моей маме, дай ей телпения и силы, стобы она не лугала папу, и не называла его зывотное, когда он плиходит на бловях. Бозенька, помоги моему папе, стобы он не плиходил на бловях, и не лугал клизис, потому что клизис холосый, а папа злой, когда выпьет. Дядька в телевизиле сказал, сто клизис холосый, потому сто помозет оздоловить икономику. Я не знаю, кто это, икономика, она, навелно, холосая, и мне ее залко. Она болеет и у нее темпелатула. Как у меня осенью, когда болели уски, и не ходила в садик. А без садика скусно. И есе, дологой бозенька, я хочу поплосить васу мать боголодицу стобы бабуска насла себе нового дедуску. Потому сто, как дедуска улетел на небуско, бабуска стала глустная и пласет. А она молодая, ей... лаз, два, пять... восемесят лет...
Для пятилетней Маняши цифры и числа - понятия относительные. Бабулю, которой пятьдесят три, она легко назовет восьмидесятилетней. А маме, которой чуть за тридцать, с чистым сердцем сделает комплимент, сказав при гостях, что маме восемнадцать. Бабушка с мамой только улыбаются при этом, а папа недоверчиво хмыкает, и придирчиво осматривает маму. Осмотром он, как правило, остается доволен. Восемнадцать не восемнадцать, но больше двадцати восьми Насте не дашь. Стройная, фигуристая, с потрясающими белокурыми волосами, от которых, кажется, и в пасмурный день солнце отражается. Только вот ругаться стала в последние месяцы почти непрерывно. И есть за что, Михаил сам прекрасно понимает. Дела в фирме пошли неважно из-за кризиса, черт бы его драл, и сам он все чаще стал приходить домой выпивши, измотанный неудачами последних месяцев. Небольшое, но очень доходное в последние годы предприятие по производству пенобетона вдруг стало убыточным. Покупать жилье стали меньше, меньше строить, больше половины постоянных заказчиков испарились. А тут надо еще самому кредит выплачивать за новую квартиру и машину. Короче, как в том анекдоте про чукчу: "Бабе что? Греби да греби. А тут думать надо, как дальше жить". Вот и пошел вразнос по старой и недоброй российской традиции...
Бабуля в доме просыпается раньше всех. Пока готовит завтрак, - успевает наспех помолиться, между делом. Понимает, что нехорошо так, но не получается иначе. А набожная стала после смерти мужа. Второй просыпается неугомонная Маняша. Проснувшись, она телепанит в кухню, потирая кулачками глаза и потягиваясь, и первым делом сражает бабулю наповал каверзным вопросом:
- Бабуля, а сто такое антиклизисный пакет?
Галина Павловна на мгновение замирает с раскрытым от удивления ртом, потом осторожно уточняет:
- Деточка, ты хорошо спала? Плохие сны тебе не снились?
Маняша, беззаботно пожав плечиками, улыбнулась:
- Неа. Не снились.
Сев на стул, бабуля усадила девочку на колени:
- Ты вчера по телевизору про эту бяку слышала? Маняша, солнышко, ты не думай об этом, ага? Есть я, есть мама с папой, тебе не нужно голову ерундой забивать. А антикризисный пакет... Да пес его знает? Вот я всю жизнь с запасом живу. Соль, спички, мыло, масло подсолнечное. Вот это и есть мой антикризисный пакет. Понимаешь?
Заметив стоящую в дверях кухни Настю, Галина Павловна растерянно развела руками, и покачала головой. Дочь тоже сокрушено всплеснула руками:
- Господи, до чего дошло. Уже несмышленыши об этом думают!
Присев на корточки, подозвала Маняшу, обняла ее, и чмокнула в макушку:
- Кисуля, антикризисный пакет это для нас заначка на черный день. Ну, как у папы от меня. Понимаешь?
Маняша радостно замотала головой:
- Неа! А сто это - занаська?
Настя снова поцеловала дочку, и добродушно проворчала:
- Ишь ты, не понимает она. Хитрованка. Сбережения это на черный день. И хватит взрослыми проблемами головку забивать. А ну марш в ванную, умываться и зубы чистить. А то в садик опоздаем.
А сама, сев за стол напротив Галины Павловны, со вздохом сказала:
- Знаешь, мам, наверное, в этом году придется твой огородик вспомнить. Засадим картошкой, капустой, огурчиками. Как в прежние годы. Побарствовали на Мишкиных барышах, пора и честь знать. Хоть овощами к осени своими запасемся, все не покупать.
Галина Павловна поддакнула:
- Да уж, побарствовали. Сколько вам с Мишей говорила: нельзя землю бросать. Всегда выручит. Только заросло там за четыре то года. Да и машину эту зачем он взял? Дался ему этот "Мерседес"! Как хорошо было с "Жигулями" то по нашим дорогам.
- Заросло - перекопаем, и прополем. А машину продаст, надавлю. Вон, "Ниву" пусть возьмет. В самый раз будет. Ну, все, я умываться и Маняшу в садик. Мишке долго спать не давай, хватит дрыхнуть без дела...
В садике Маняше хорошо, там раздолье. Девчонки и мальчишки из группы не такие бестолковые, как взрослые, и все с ходу понимают. Или понимали. Сегодня, почему-то, на Маняшин вопрос, что такое антикризисный пакет никто ответить не сумел. Зато рыжий, веснушчатый и вредный до обаяния Олежка рассказал всем услышанный накануне от взрослых анекдот:
- Какой пакет? Полиэтиленовый что ли? Ты лучше слушай, папка вчера приятелю рассказал: "В детском садике, мальчик мальчика спрашивает: - Тебе сколько лет, пять или четыле? - Не знаю. - А к зенсинам тянет? - Неа. - Значит есе четыле!" Прям как ты, Машка! "Четыле..." Картавая, картавая!
Маняша в долгу не осталась, и фыркнула:
- Сам дулак!
И, едва натянув тапочки, потянулась к воспитательнице за разъяснениями:
- Лаиса Петловна, а сто такое антиклизисный пакет?
Раиса Петровна, сосредоточенно пересчитывая малышню по головам, озабоченно переспросила:
- Какой пакет? Шуршащий? Маечкой?.. Маняша, золотце, после спросишь, хорошо? У меня сегодня с утра голова кругом.
Маняша, пожав плечами, насупилась, и пробурчала:
- И эта не знает. Какие они все бестолковые, нолмально сказать не могут. Пусть будет маеськой...
За обедом Маняша сидела сосредоточенная, усердно размышляя и морща лобик. А когда она отложила в отдельную тарелку ватрушку и котлету Олежка, сидевший напротив, аж рот разинул от удивления. Причмокнув губами, поинтересовался:
- Ты чего, Машка? Не хочешь, что ли? Дай мне, я съем.
Маняша, прикрывая тарелку ладошками, потянула ее к себе поближе:
- Не дам. Самой нузно. Я домой возьму.
-Ха! Голодная! Смотрите, Машка голодная, дома не кормят! Раиса Петровна, а Машка...
Маняша еще больше насупилась, и сердито плеснула в Олежку остатками компота:
- Дулак! Сам голодный!
Подоспевшая в самый разгар ссоры Раиса Петровна всплеснула руками:
- Маняша, ты что?! Разве так можно? И зачем тебе?
- А пусть он не обзывается! Мне нузно!
И разревелась, неожиданно для всех. Странно было видеть веселую и общительную Маняшу со слезами на глазах. Раиса Петровна присела рядом, притянула к себе, и зашептала:
-Чщщщ... Тихо, тихо, девочка. Успокойся. Ну, нужно, так нужно. Только в постели не ешь в тихий час, ладно? Лучше за столик сядь. А Олежек больше не будет дразнить. Правда, Олежек?
Рыжий конфузливо кивнул, краснея до кончиков ушей:
- Не буду. Я случайно... Я не хотел...
После тихого часа Маняша уединилась в раздевалке. Сидела на стульчике, старательно загибала пальчики на руках, что-то высчитывая. Судя по всему, счет давался нелегко. На числе двадцать пять Маняша недоуменно смотрела на сжатые кулачки, недоумевая, куда чего подевалось, и откуда что взялось. Потом начинала считать заново, хмурясь и кусая губы от нетерпения. Сосредоточенная на счете, не сразу заметила тихо вошедшего в раздевалку Олежку. А тот нерешительно остановился в двух шагах, глядя на девочку исподлобья и нетерпеливо притоптывая на месте, в ожидании, когда же она его заметит. А Маняша, из принципа, делала вид, что не замечает. Женские черты в девчонках проявляются раньше, чем умение считать, и писать...
Наконец, смилостившись, нарочито равнодушно спросила:
- Ну, сего тебе?
А сама так и поглядывала опасливо на шкодливого пацана, в ожидании очередной каверзы. Олежка, шмыгнув носом, робко попросил:
- Ты это... Ты не злись, Машка, ладно? Хочешь, я тебе завтра свою котлету отдам? И послезавтра?
Хитрюще улыбнувшись, Маняша спросила:
- А после-послезавтла?
Олежка снова шмыгнул носом, и упавшим голосом, почти шепотом от стыда, с надрывом ответил:
- Нет, три дня без котлет я не выдержу. А вот после-после-послезавтра отдам!
Расправив юбочку, Маняша благостно сложила ручки на коленях, и согласилась:
- Ладно, отдавай. И ватлушку?
Осмелев, рыжий улыбнулся до ушей, и с легкостью согласился:
- И ватрушку тоже! И это... Давай дружить, ага? Я тебя за косички больше дергать не стану.
Хлопнув ладошками, Маняша радостно согласилась:
- Давай! А за косиськи мозес делгать. Только не сильно. А то у меня волосы вылезут, и буду я некласивая...
Через три недели дома разразился настоящий скандал. Маняша отчетливо слышала в своей комнате, как мама с папой ругались, мама плакала, и укоряла папу, а тот что-то виновато бурчал в ответ. Самыми непонятными были папины слова "банкротство", "аукцион" и "торги". Смысла их Маняша не понимала, но догадалась, что семье это грозит чем-то совсем уж неприятным. В самый разгар ссоры она вышла в зал, и печально посмотрела на Настю с Михаилом. Те сидели на диване рядом, но отчужденные, и лицо у Насти было зареванным, с подтеками косметики. Обычно щепетильная в таких делах Настя даже не пыталась стереть поплывшую от слез тушь с покрасневших щек.
Подойдя к ним Маняша, взяла обоих за руки, сложила их вместе, и жалобно попросила:
- Лодители, не ссольтесь. А то васему лебенку плаксно, когда вы ссолитесь.
Галина Павловна стояла в дверном проеме, печально подперев кулаком подбородок, и, кажется, тоже была недалека от слез. Маняша вдруг улыбнулась, тряхнула косичками, сказала: "Я сейчас", и убежала в свою комнату. Вернулась через минуту с шуршащим пакетом-маечкой в руках, подошла к журнальному столику, вытряхнула содержимое пакета на поверхность, и гордо сказала:
- Вот! Антиклизисный пакет. Занаська на челный день.
По столику рассыпались засохшие до окаменелости ватрушки, скукожившиеся как мумии котлеты, и мандарины, с покрытой плесенью кожурой, потемневшей от загнивающей мякоти. По комнате пополз очевидный душок гнили и плесени. Бабуля всплеснула руками, и охнула. Настя молча схватилась за голову, и простонала:
- Господи! А я то думаю, что за запах у нее в комнате, никак источник найти не могла! Маняша, ты что? Ты где это прятала? И зачем???!
А Михаил смотрел на дочь широко раскрытыми глазами, и чему-то улыбался. Надув губенки, Маняша недовольно пробурчала:
- В миске. Как Пуговка в Бублике, из "Папиных досек".
Губы у нее предательски задрожали, на ресничках выступила влага, и Маняша сердито топнула ножкой:
- Засем?! Я сталалась. Собилала! Пакет... клизис... икономика...
Заревев, она рванулась в свою комнату, сердито хлопнув дверью, а Михаил досадливо поморщился:
- Ох, Настька... Вот люблю я тебя, но ты такой глупой иногда бываешь. Она же нам помочь хотела, неужели непонятно?
Поднявшись с дивана, он прошел в комнату дочери. Маняша лежала на кровати, сложив ручонки на груди, и что-то беззвучно шептала. Пристроившись на боку рядом с дочкой, Михаил утер ей слезы на щеках, и тихо спросил:
- Ты чего шепчешь, Маняша? Нас ругаешь? Не надо. Маме плохо было, вот она и ругала меня. Мы помиримся, ты не думай...
Тихонько вошедшая в комнату Настя пристроилась на кровати с другой стороны, обняла Маняшу, и виновато попросила:
- Ты прости, доча. Дура я. Я ведь не поняла сразу то. Прости, солнышко.
Бабуля стояла у двери, с улыбкой посматривая на всех троих. Потом махнула рукой, пробормотала: "Ужином займусь", и беззвучно вышла из комнаты.
Михаил, поглаживая Маняшу по голове, вдруг сказал:
- А знаешь что, Настена? Ну его все к лешему. Бизнес этот. Все равно уже не отвоюю. Проглотили и меня, и Андрюху с Игорем. Я вчера Генку Полозова встретил, помнишь сокурсника? Он сейчас на "моторке", начальником цеха. Зовет к себе. Я как-никак инженер-технолог. Говорит, у них дела совсем успешно складываются, от оборонки заказов аж на восемь лет вперед. Зарплата, конечно, не та будет, но свои тридцать я гарантировано получать буду. Хватит и кредит гасить, и на жизнь, если не шиковать. "Мерседес" продам, купим "Ниву", как ты и хотела.
Настя, поглаживая Маняшу по животику, осторожно уточнила:
- А ты сможешь? После вольных то хлебов?
Михаил только хмыкнул:
- А то?! Мне эти "вольные" хлеба поперек горла уже. Вот наладится жизнь, тогда возможно и раскручу новое дело. Уже привычно. Да и как с такими детьми не смочь?
И, хитро прищурившись, послал жене многозначительный взгляд:
- Ты что такое говоришь то, при ребенке? Совсем уже?
Михаил улыбнулся:
- Ни фига себе ребенок! С мировым кризисом борется! Ну, уж как умеет. Нет, я серьезно. Государство стимулирует. Вон, материнский капитал теперь можно и на ипотеку пускать... Слышь, дочура? Хочешь сестричку или братика?
Маняша, сморщив лобик, с минуту размышляла под веселыми взглядами родителей. Потом выдала с типичной женской логикой:
- Хосю блатика. Он выластет, и будет меня засисять. А то мы с Олезкой подлузились, а он меня все лавно за косиськи делгает.
Как будто не сама разрешила. И засмеялась, глядя на непонятно чему улыбающихся родителей. Все же, какие глупые и непонятливые эти взрослые...
В начале июня запоздало сажали картошку. И погода подвела, и заросший бурьяном огород пришлось аж четыре дня чистить, и перекапывать. Вроде шесть соток всего, а умаялись, как будто гектар перепахали. Маняша бегала по огороду в резиновых сапожках, гоняя прутиком охамевших ворон, слетевшихся на червей. Галина Павловна ведрами носила конский навоз, радостно улыбаясь, и вдыхая забытые запахи свежевскопанной земли, навоза и речной свежести. И еще чего-то неуловимого, чего явно не хватает в душном и пыльном городе. Михаил старательно ворочал землю лопатой, стараясь, чтобы лунки были вытянуты как по ниточке. Настя едва поспевала бросать картофельные клубни, с улыбкой поглядывая на мужа. И вдруг охнула, и без сил опустилась на землю. Бросив лопату, Михаил шагнул к жене, поддержал под локоть, и укорил:
- Ну что ты, Настена, как маленькая? Голову напекло? Говорил же, косынку надень.
Опрокинув ведро, высыпал на землю картошку, и усадил Настю на донышко. Та, сморщившись, отмахнулась:
- Да не голову. Что-то подташнивает, и голова кружится.
Михаил недовольно пробурчал:
- Ладно, шагай в домик, работничек ты мой. Приляг. С непривычки, наверное.
Улыбаясь, Настя толкнула мужа в бок, и игриво посетовала:
- Дурачок ты, Мишка. Ну, какое там "с непривычки"? Не понял, что ли? Я кажется того...
- Чего "Того"?
Махнув рукой, Настя улыбнулась еще шире:
- Да ну тебя. До чего ж вы, мужики, глупые! Беременна я, кажется. Вот чего. Что? Рад или нет?
Михаил прижал Настину голову к себе, с хитрецой посмотрел на бегающую по огороду Маняшу, и довольно ответил:
- Ага. Рад. Вот и будет Маняшке братик.
- А вдруг девочка? Для УЗИ рано еще.
Подняв голову жены, Михаил сочно поцеловал ее в губы, и все с той же улыбкой ответил:
- А какая разница? Пусть и девочка. Все Маняшке веселее будет, чем с нами, непонятливыми. Она уж сколько раз говорила: "Какие зе вы, взлослые, глупые...". Нет, все же не зря мой батя постоянно говорил: русские не сдаются...