ЛЕНИН Владимир Ильич (партийная кличка Володенька) - вождь мирового пролетариата, любим последним и детьми за то, что смешной и картавит
КРУПСКАЯ Надежда Константиновна (партийная кличка Наденька) - боевая подруга Ильича, вождиха мировых пролетариаток
ТРОЦКИЙ Абрам Моисеевич (или что-то типа того) - политическая проститутка
СТАЛИН Коба (он же Генацвале Гамарджоба) - лицо кавказской национальности
ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ - партайгеноссе, переодетые евреи и агенты царской охранки
ИНЕССА ШАРМАНД - партийная кокотка
КЕРЕНСКИЙ - трансвестит
ШЕВЧЕНКО Андрий Тарасович - украинский футболист-демократ
АБРАМОВИЧ - прекрасный гонец из будущего
ПЕРВАЯ СЕРИЯ
На экране - болото на центральной площади Сыктывкара. Посреди болота - шалаш, в котором Ленин скрывается от Крупской. Из шалаша торчат четыре голых ноги, причудливо сплетенные в кукиш царизму. После рекламных титров, приглашающих зрителей воспользоваться услугами спонсора фильма - Коми-Пермяцкого Краснознаменного лечебно-трудового профилактория, из шалаша выходит Ленин в кепке и валенках. Наблюдательный зритель догадывается, что ноги, оставшиеся в шалаше, принадлежат не Ильичу.
ЛЕНИН (глядя на кукиш из ног). Агхиинтегесно! Как там у поэта: сплетенье гук, сплетенье ног... и что там дальше? Кто это навалил... то есть наваял: товагищ Маяковский? Или Гогький, этот матегый человечище? Я вас спгашиваю, Абгам Моисеевич, это же агхиважно!
Верхние ноги в шалаше судорожно дергаются, будто их застигли врасплох.
ЛЕНИН. Соломон Агонович, я к вам обгащаюсь. Товагищ Тгоцкий!
Из шалаша вылетает взбешенный Троцкий в белогвардейской шинели на голое тело. Таким образом, ног в шалаше остается двое.
ТРОЦКИЙ. Сколько можно говорить, что я не Соломон Аронович!?
ЛЕНИН. Ах, какая газница.
ТРОЦКИЙ. И не Абрам Моисеевич!
ЛЕНИН. Ах, оставьте.
ТРОЦКИЙ. И, главное, я не Тгоцкий! Не Тгоцкий я, а Троцкий! По буквам: Т-Р-О-Ц-К-И-И краткое. Вы учили у папы в гимназии букву Р-р-р? (Рычит).
ЛЕНИН. Вам, Николай Иваныч, следовало бы обгатиться к психиатгу.
ТРОЦКИЙ. А вам, Леопольд Кузьмич, - к логопеду!
ЛЕНИН. М-да-а, геволюция в опасности. Хгеново!
ТРОЦКИЙ. Вот-вот, вон и эти два идут... Иуды!
Подходят Зиновьев и Каменев в котелках, смокингах и сапогах-забродах.
ЛЕНИН. Вас не выследили?
ЗИНОВЬЕВ. Нет, мы сказали графу Бенкендорфу, что пошли на охоту на ранчо Керенского.
КАМЕНЕВ. Да, мочить вальдшнепов. В сортире.
ЛЕНИН. Идиоты! Я имел в виду: Надюха вас не засекла?
КАМЕНЕВ. Босс, обижаете. Мы взяли ее с собой.
На болото врывается взволнованная, как мать из одноименного междометия А.М.Горького, Крупская. В руках у нее сковородка Tefal.
КРУПСКАЯ (состроив в камеру улыбку гуимплена). Tefal всегда думает о вас... Теперь к делу: где она!!!?
ЛЕНИН (отступая). М-да-а, геволюция в опасности. Агхихгеново...
КРУПСКАЯ (наступая). Я спрашиваю, где она, эта проститутка?
ТРОЦКИЙ. Я здесь.
КРУПСКАЯ (Троцкому). Ты, придурок, свое от Сарки своей получишь. Она будет здесь через пять минут.
ТРОЦКИЙ, ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ (хором). Ай вей!
И начинают кружиться в предсмертном танце "Всем 40" под саундтрек Шопена с похорон графа Альмавивы.
Конец первой серии
ВТОРАЯ СЕРИЯ
На экране - роскошное поместье Андрия Тарасовича Шевченко в пригороде Лондона. В одной из комнат - сам Шевченко в форме ФК "Нефтяник" (Ахтырка), цокая бутсами по паркету, как конь, с выражением глубокой задумчивости на одухотворенном лице, набивает головой футбольный мяч, считая вслух: "Восемь тысяч четырнадцать... восемь тысяч пятнадцать". Тут же, перед огромным зеркалом, кривляется Керенский в женском платье с кринолином (кстати, а что такое кринолин?). По комнате разбросаны футбольные гетры, пудреницы, вратарские перчатки, женские босоножки 44-го размера и, для интриги, конституция Гондураса на украинском языке.
КЕРЕНСКИЙ (жеманно). Шева, а мне ноги брить?
АНДРИЙ ТАРАСОВИЧ (набивая мячик). А я шо? Ну брой.
КЕРЕНСКИЙ. Не, ну на прием к королеве все-таки...
АНДРИЙ ТАРАСОВИЧ (набивая мячик). Ну не брой.
КЕРЕНСКИЙ. А ты фрак наденешь?
АНДРИЙ ТАРАСОВИЧ (набивая мячик). Ну брой.
КЕРЕНСКИЙ. А как ее зовут?
АНДРИЙ ТАРАСОВИЧ (набивая мячик). Кого?
КЕРЕНСКИЙ (жеманно). Ну не меня же! Королеву.
АНДРИЙ ТАРАСОВИЧ (набивая мячик). А я шо? Галя. Или Зина. Только, по-моему, вторая. Это у них тут прикол такой, шоб не путать, де чья баба. (Теряет мяч). Та заколебал ты!
КЕРЕНСКИЙ. Шева, а Тарас Шевченко - ну этот, который: "Я помню чудное мгновенье, сплетенье рук, сплетенье ног, еще чего-то", - он что, твой отец?
АНДРИЙ ТАРАСОВИЧ (снова принимаясь набивать мяч). Не, он мой тренер.
Действие снова переносится на сыктывкарское болото. Там те же, из шалаша продолжают торчать две голых ноги. Крупская уже оттеснила мужиков к краю болота, за которым видны очертания Северного Ледовитого океана и деловито копошатся на помойке белые медведи.
КРУПСКАЯ (воинственно размахивая сковородкой). Я вас в последний раз спрашиваю: где эта проститутка?
ТРОЦКИЙ (обреченно). Мы таки все здесь.
ЛЕНИН (шепчет). Наденька, сволочь, гекламигуй сковогодку! Уплочено ж!
В этот момент на болото въезжает лицо кавказской национальности Коба Сталин на "бугатти". Революционеры столбенеют.
СТАЛИН (Ленину, выйдя из автомобиля). Вах, дорогой, не подскажешь, как проехать? Я беженец из горячий пятый точка.
КРУПСКАЯ (сварливо). Во-о, понаехали, черти, житья от вас нету...
СТАЛИН. Молчи, женщина!
ЛЕНИН. Ваши документы, товарищ.
СТАЛИН (предъявляя). Вот российская паспорт - тут я Сталин Коба Эдуардовна. Вот грузинская паспорт - тут я Генацвале Гамарджоба ибн Хоттаб. А вот у меня еще панамская есть, но тут неразборчиво.
ЛЕНИН. Вот именно! Кадгы гешают все! Пгоезжайте. Вам, кстати, куда?
СТАЛИН. А вот у меня на бумажька написано: "Москва, Кремль".
ЛЕНИН. Ну пегедавайте пгивет. Погадуйте их, что и я ского буду, у меня ж там своя жилплощадь имеется, на Кгасной площади. Будете в Мавзолее - милости пгошу, хе-хе.
Из шалаша выходит Инесса Шарманд, партийная кокотка и женщина ошеломляющих форм, одетая в себя. Теперь столбенеют все, включая зрителей. В шалаше, таким образом, остается всего одна нога.
ИНЕССА ШАРМАНД (играя божественным телом). Мальчики, я не п`оняла: а бабки? Или вам тут социализм? Так я себе путь грудью уже проложила.
ЛЕНИН (простирая нервические руки к грядущему). Нет у геволюции начала!
ТРОЦКИЙ, ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ (хором, простирая все остальное). Есть у революции концы! Yes!!!
Под арию Билли Токареффа из зек-оперы "Ходорожец за Байкалом" над болотом парит на аэробусе Абрамович, прекрасный гонец из будущего. Он разбрасывает из иллюминаторов мешки, полные условных, но при этом увесистых единиц. Мешки, пикируют с 10-километровой высоты на светлые головы революционеров, придавая лицам оных выражение счастья и состояние покоя. За кадром победно звучит "Интернационал" в исполнении Жанны Фриске и Децла.