Булатова Елена Ошеровна : другие произведения.

Валентинов день

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   ВАЛЕНТИНОВ ДЕНЬ
  
   Ты клади бетон,
   Поспевай, не зевай!
   Ты клади-клади бетон,
   Да не задерживай!
  
   Запевай, народ,
   Дело дружно идет.
   На стахановской работе вся душа моя поет -
   Да, эх!
  
   Из глубин прочно забытого, но, оказывается, не навсегда, выплыла эта песня и какие-то остатки мелодии, если и было там что-то мелодическое.
   Посреди Карибского моря, в необъятной голубизне и зеленоватых тонах прозрачного до невозможности объема воды - объема, потому что постоянно хотелось его обнимать, некстати, а может быть, по какому-то внечувственному поводу, явились эти слова.
   Теплое море. Тебя обслуживают со всех сторон. Меняют полотенца, собирают и разбирают постель, укладывают белье по три раза в день. Приносят шоколадки и фрукты, кормят в буфете бесконечно - 24 часа в сутки, и невероятно вкусно, как не пришлось мне поесть за всю жизнь во всех ресторанах, что я была.
   Мы решили отпраздновать мой день рождения, плавая на корабле - им оказалась "Карибская принцесса" - соблазненные рассказами моей подруги об их восхищении своими приключениями на такого рода круизере. Да, восхищаться можно, но я пою "ты клади бетон".
   И вот я укладываю бетон неуклюжих слов, вспоминая события двух минувших лет, которые принесли мне невероятное ощущение прошлого. Прошлого...
  
   Осенью 2009 года после возвращения в Калифорнию я смотрела у соседки случайную передачу новостей из России. Рассказывали о выставке, которая проходила в это время в Москве, посвященной сербскому королю Карагеоргиевичу и событиям, связанным с русской эмиграцией в Сербии.
   Первая мировая война, поводом к которой послужило убийство германского посла Мирбаха сербским студентом, вызвала впоследствии и революцию в России, и гражданскую войну, и после своего поражения, массовую эмиграцию русской "белой" армии.
   Вместе с белой армией генерала Деникина ушел в эмиграцию и мой дед Валентин Иосифович Абрамов: в разгар "русской смуты" директор педагогического института, готовившего кадры учителей для казачества, сугубо штатский человек, он был избран Председателем правительства Терского казачьего войска.
   Путь белой армии вел в Турцию, откуда через некоторое время она должна была, по решению Антанты, быть интернирована в концлагеря, может быть, в Африке, или каких-то еще малорадостных местечках. И тут вступает в нашу историю сербский король - армия братского славянского народа, выступившего в защиту Сербии, была целиком принята на территории его королевства. Людям был предоставлен кров, дана возможность работать и по-человечески существовать. Они, нашли, наконец, какой-то смысл в своем существовании.
   Последние следы деда затерялись в Дубровнике, столице нынешней Хорватии. (О нем я написала в своих воспоминаниях "Анна, Ольга, Милица, Елена...", помещенных в Библиотеке Мошкова на интернете ).
   Я рассказала в этой хронике о трагических письмах, посланных Вал. Ос. своей старшей сестре в Тифлис. Одно из писем - короткая открытка была передана моей бабушке далеко не сразу, а через много лет (не знаю точно, но похоже - после его смерти). Открытка сохранилась. Она написана от имени придуманной дедом Тины Осиповой, нехитрая шифровка его собственного имени. Пишет о своей тоске, о беспокойстве за жену и детей.
   Что ему отвечала сестра, да и отвечала ли вообще?
   И можно ли ее, сестру врага народа, винить за трусливое поведение?
   Пока документы находятся в руках моей дочери, она сохранит их и дальше. Но вряд ли у нее родится своя дочь.
   Так вот, возвращаясь к московской выставке.
  
   Где?
   (На выставку Александра Карагеоргиевича,
   Короля Югославии, в Москве)
  
   Недомерки, нищеброды,
   Безотцовщина - такой
   Вырастала в чистом поле
   Я - цветочек полевой.
  
   Холодает, холодает,
   Ветер тучами играет.
   Ветер тучами играет -
   В чистом поле их гоняет.
  
   Клонится к земле цветок,
   Не ломается росток.
   Ветер бесится не зря -
   Он листок календаря
  
   С датой рвет рождения,
   Моего явления.
   Я в ощипаной семье
   Вырастала на жнивье -
  
   Косят войны мужиков,
   Будто бойни для быков.
   Где-то дед мой, где отец -
   Их терновый ждал венец.
  
   Где лежит их бедный прах?
   Воет ветер на полях.
   И не значится в архиве,
   Где их прах захоронили,
   Где им свечи зажигать,
   Над могилою рыдать...
   12.10.09
  
   Когда мне посчастливилось узнать о выставке в Москве, я сразу созвонилась с дочерью и попросила ее туда сходить и попробовать разузнать что-нибудь о судьбе моего деда - а вдруг?
   Загруженная сверх головы Анна на эту выставку не пошла, а связалась с ее организаторами и участниками, послав письмо-запрос в Дом Русского Зарубежья, в котором просит "помощи в поиске места захоронения и совета, как правильно действовать для достижения этой цели", присовокупив немногие известные нам данные о Валентине Иосифовиче (Осиповиче) Абрамове. За пару лет до того мне довелось там побывать, но безрезультатно, а ей удалось выйти на нужного человека.
   Татьяна Юрьевна Иринархова из отдела международных и межрегиональных связей Дома Русского Зарубежья им. А. Солженицына. Между ней и Анной происходит переписка, которую привожу далее.
  
   20 окт. 2009
   Уважаемая Татьяна Юрьевна, посылаю Вам файл-вложение, в котором
приведены основные сведения о моем прадеде. Есть еще фотографии, но
стоит ли Вам их посылать?
Прошу Вашей помощи в поиске места его захоронения. И совета, как
правильно действовать для достижения этой цели.
Мои контакты: тел., e-mail:
Проживаю в г. Москва.
С уважением, Анна Филиппова.
  
   Вложение:
   Валентин Иосифович Абрамов, из рода терских казаков (Терского казачьего войска), старообрядцев, родился 28 января 1878 г.
  
   Преподавал литературу - русскую словесность в Железноводске.
   Женился в на Ольге Николаевне Щербининой в июне 1907 г.
   Далее преподавал во Владикавказском Учительском институте.
   Двое детей: Кирилл и Милица.
  
   В период становления белого движения казаки организовали свое правительство - Донское, Кубанское и Терское. В.И.Абрамов был выбран на сходе председателем Терского казачьего правительства. В роли председателя он выступает 19.ХI.19 на Большом Войсковом Круге (об этом есть упоминание у Деникина в "Очерках русской смуты").
   Далее - наступление красных, бегство В.И.Абрамов в Югославию через Турцию, Чехословакия - учеба (?) в Праге и исчезновение. Жена с детьми осталась во Владикавказе.
   Уезжая, Валентин Иосифович дал слово, что из политической жизни он уйдет, чтобы не подвергать малейшей опасности семью.
  
   В 1935 г. на адрес сестры В.И. Абрамова Марии Иниевой пришла открытка, подписанная "Тина Осипова" (таким образом было зашифровано имя Валентина Иосифовича).
  
   Печать - Москва, Международный почтамт 21.7.35. Адрес написан в стиле западном:
      USSR Russie
      Гражданке Марии Иниевой
      Вторая Тумановская ул. дом. бывш. И.Х. Иниева
      Тифлис ("ъ" стерт)
      S.S.S.R. Кавказ.
     
      Милая дорогая Маничка, я все не решалась написать тебе, чтоб поделиться с тобой своим грустным житьем-бытьем. Я живу по-старому в полном одиночестве, приближаясь неуклонно и верно к близкому концу. Так прошла вся жизнь несчастливо и бестолково, а некого винить, кроме самой (исправлено, было "самого") себя.
      Видаю изредка Валентина. Он живет службой на старом все месте. Живет одиноко, как перст; поседел, постарел; все в тоске по родным и милым, оставленным там далеко. Жене своей и детям он был и будет верен до гроба. Свидеться надежды не имеет; не знает, может ли писать; не знает, как живет его жена, помнит ли его, вспоминает ли, здорова ли, здоровы ли дети; дочери теперь ведь 25 лет, а сыну 19 лет. Как живет дочь, где живет, как ея фамилия, как ея семья, ничего этого не знает. И все это делает его очень грустным и еще более одиноким и сирым среди чужих людей, на чужбине. Что и как Люся? Что и как дочь? Что и как сын? Что и как родные? Мать, братья, сестры? Как все это больно и тяжело.
      Если Люсе нельзя написать, напиши, он просит, хоть ты ему, кратко обо всем. Он спрашивает, может ли он что послать отсюда, как, на какой адрес, каким путем? Напр, деньги на торгсин? Что Люсенька? Как живет? работает? Состарилась и она теперь уже, или еще бодра? Ничего то не знает он. 24.VII день ея именин и матери. Он их отсюда поздравляет. Тепло. Сердечно. Душевно. Одиноко. Любовно. По-старому. Напишите; кто-нб. пусть напишет. Валентин спршивает, может ли он писать? Тут он слышит, что некоторые пишут и сами получают письма от вас, оттуда. Будь здорова. Не забывай меня, мне так мало осталось жить. Твоя Тина Осипова".
      И печать - Дубровник, Dubrovnik. Марки Yugoslavia.
  
   21 октября 2009
   Уважаемая Татьяна Юрьевна,
вчера я посылала Вам письмо с данными до моему прадеду.
Получили ли Вы его? Ответьте, пожалуйста.
Иногда электронная почта плохо срабатывает...

С уважением,
Анна Филиппова.
  
   22 октября 200
   Анна, я получила Ваше сообщение. Убедилась, что в письме речь идет о Хорватии Дубровник). Сейчас это другое государство. Конечно же в Сербии, куда я отправляюсь 26-го октября, я оставлю запрос о Вашем
прадеде у исследователей русской эмиграции. Но шансов найти там следы
родственника невелики. А программы с Хорватией мы планируем на
следующий год. Аня, свяжитесь со мной в начале ноября. Я скажу Вам, что удалось сделать.

Татьяна Иринархова
Отдел международных и межрегиональных связей
Дома Русского Зарубежья им. А. Солженицына
  
   22 октября 2009
   Большое спасибо за Вашу помощь.
Обязательно свяжусь.

С уважением
Филиппова Анна.
   11 ноября 2009
   Уважаемая Татьяна Юрьевна.
Я попыталась с Вами связаться по телефонам, указанным в Вашей
электронной подписи.
Не дозвонилась.
Был ли какой-то результат по моему запросу о поиске следов Абрамова?
Кстати, я нашла опечатку в своем файле. Правильная дата свадьбы В.И.
Абрамова - 1907 год.

С уважением,
Филиппова Анна.
  
   12 ноября 2009
   Анна, здравствуйте!
В Сербии я передала Ваш запрос Алексею Борисовичу Арсеньеву, историку русской эмиграции. Он обещал узнать, что возможно. У него есть некоторые копии архива казачества из Дубровника. Думаю, что при обнаружении каких-либо данных он свяжется с Вами. Я ему напомню об этом деле немного позднее. Если не застанете меня по стационарному телефону - звоните на мобильный. Всего самого доброго,

Татьяна Иринархова
Отдел международных и межрегиональных связей
Дома Русского Зарубежья им. А. Солженицына
  
   12 ноября 2009
   Уважаемая Татьяна Юрьевна.
Большое Вам спасибо за помощь.

Анна Филиппова.
  
   18 ноября 2009
   Уважаемая Татьяна Юрьевна.
Письмо Арсеньева, пересланное Вами, я получила в тот же день. Ответила
ему сразу же.
Среди трех прикрепленных документов есть отсканированный документ
"Список" на сербском языке.
Мне, конечно, хотелось бы узнать его перевод. А именно: что означают
заголовки колонок в таблице.
Основные статьи, присланные Арсеньевым - на русском.
Там все очень интересно и понятно.
Переписка, надо сказать, у нас с Алексеем Борисовичем не завязалась, он
не ответил, или просто его письмо не дошло до меня.
Я завела себе второй почтовый ящик.
Попробую послать с него письма Арсеньеву еще раз.

Всего Вам хорошего,
Анна Филиппова.
  
   16 ноября 2009
   Дорогая Татьяна Юрьевна, один час после встречи с Вами в Нови Саде 27 октября, я отправил письмо госпоже Филипповой (с приложениями).
От нее не последовало никакого ответа. Переправляю Вам копию этого моего послания.
Сердечный привет,
   А. Арсеньев.

-------- Original Message -------- 
   Уважаемая госпожа Филиппова,
   час тому назад я в своем городе Нови-Сад (Сербия) встречался с Татьяной
   Юрьевной Иринарховой, которая мне передала копию Вашего письма (поиск
   года и места захоронения В.И.Абрамова).
   Интересующие Вас ответы Вы отыщете в моей НЕОПУБЛИКОВАННОЙ на русском
   языке статье, которую я Вам высылаю в ПРИЛОЖЕНИИ. Более того - могила
   Вашего прадеда в отличной сохранности, я ее неоднократно посещал, когда
   бывал в Дубровнике. Я Вам напишу подробнее, когда получу от Вас ответ-отзыв.
   ВНИМАТЕЛЬНО и МЕДЛЕННО (терпеливо) читайте мою длинную статью. Она будет
   опубликована в Тюмени, в 2010-2011 годах. (см. ПРИЛОЖЕНИЕ)
   ... высывлаю Вам копию архивного документа (хорватского), в
   котором подтверждается, что В.И.Абрамов и его жена ВАРВАРА в Дубровнике
   в 1930-е годы материально не нуждались.
   ПРОСЬБА: Сообщите Т.Ю.Иринарховой, что от меня получили положительный ответ.
   Всего Вам доброго.
   Алексей Борисович Арсеньев.
  
   Несколько слов об А.Б. Арсеньеве (цитирую его автобиографию).
   АРСЕНЬЕВ Алексей Борисович (р. 25.3.1946, Кикинда, Сербия). С родителями, русскими (вывезенными в 1920 г. с Крыма, окончившими в Югославии русские средние учебные заведения) в 1949 г. переехал в г.Нови Сад. Окончил сербскую гимназию (1964) и Машиностроительный факультет Новисадского университета (1969). По специальности инженер-теплоэнергетик.
   Помимо профессиональной работы занимается исследованиями жизни и деятельности русской эмиграции в Югославии (публицист, библиограф, биограф). Участник и член оргкомитетов симпозиумов "Вклад русской эмиграции в развитие сербской культуры ХХ века" (Белград, 1993), "Русская эмиграция в сербской и других славянских культурах" (Белград - Сремски Карловци, 1997), "Юрий Львович Ракитин: Жизнь, творчество, воспоминания" (Белград - Нови Сад, 2003), "Руска ди?аспора и српско-руске културне везе" (Београд, 2007), "Изобразительное искусство, архитектура и искусствоведение Русского зарубежья" (Санкт-Петербург, 2007). Соредактор сборников "Руска емиграциjа у српскоj култури ХХ века" (2 тома, Београд, 1994), "Русская эмиграция в Югославии" (М., 1996) и "?ури? ?вович Ракитин: Живот, дело, се?а?а" (Београд - Нови Сад, 2007). На русском и сербском языках опубликовал ряд статей в периодических изданиях Югославии и русского зарубежья (Франция, США, Аргентина, Венесуэла, Австралия), а также России и Эстонии. Сотрудник литературного журнала "Руски алманах" (Земун, близ Белграда), сербско-русского журнала "Наше слово" (Нови Сад), многотомных энциклопедических словарей "Енциклопедиjа Новог Сада", "Српски биографски речник", биографического словаря "Художники Русского Зарубежья 1917-1939" (СПб., 1999), "Архитекторы Русского Зарубежья" (СПб), издания "Незабытые могилы. Российское зарубежье: Некрологи 1917-1997" ( 6 томов: М., 1999-2007).
   Занимается переводами. Опубликованы на сербском языке переводы текстов по эстетике музыки (Юрий Давыдов), московскому концептуализму (Екатерина Бобринская, Борис Гройс - Илья Кабаков), богословию (Митрополит Сурожский Антоний, о.Александр Мень, Яков Друскин), эссеистике (Владислав Ходасевич), художественной прозе (Павел Муратов, Тэффи), поэтические переводы (Ольга Седакова, Аркадий Драгомощенко, Дмитрий Пригов) и др. Автор некрологов и статей (Нина Берберова, Ирина Иловайская-Альберти, Лидия Алексеева, о.Иустин Попович, принц Томислав Карагеоргиевич, академик Ирина Георгиевна Грицкат, барон Николай Егорович Врангель, режиссер театра Юрий Ракитин, Космизм Александра Скрябина и др.).
  
  
   Основные работы по русской эмиграции в Югославии:
  
   Книга: "У излучины Дуная: Очерки жизни и деятельности русских в Новом Саду" (Изд. "Русский путь", М., 1999);
   "?ivot, kulturna i izdava?ka delatnost Rusa-emigranata u Novom Sadu" (журнал "Knji?evna smotra". Zagreb, 1987, No. 65-66);
   "Биографски именик руских емиграната" (свыше 800 кратких биографий. - Сб. "Руска емигра-циjа у српскоj култури ХХ века", том 2. Београд, 1994);
   "Русская диаспора в Югославии: 1. Культурные организации русской интеллиген-ции в Югославии; 2. Русская интеллигенция в Воеводине" (Сб.: "Русская эмиграция в Югославии", М., 1996);
   "Русская эмиграция в Югославии: Избранная библиография трудов на общие темы жизни и деятельности" (там же);
   "Русская эмиграция в Ср. Карловцах" (журнал "Родина". М., 2003, N 10);
   "Нови Сад - "новый остров" Петербурга" (журнал "Берега". СПб, 2005, N 4);
   "Ruska emigracija u Dubrovniku" (Сб.: "Ruski emigranti u Hrvatskoj izme?u dva rata". Zagreb, 2006);
   "Русские педагоги в Воеводине" (Руска ди?аспора и српско-руске културне везе. Зборник реферата. Београд, 2007);
   "Казаки в Королевстве СХС (Югославия)" (журнал "Берега". СПб, 2007, N 7);
   Книга: "Русская эмиграция в Сремских Карловцах" (Ср. Карловци, 2007: 2-е изд. 2008);
   "Русское духовенство и русские церковные приходы в Воеводине (1920-1950-е гг.)" (Макарьев-ские чтения. Горне-Алтайск, 2007).
   "Петербургские архитекторы Нови-Сада" (Сб. "Изобразительное искусство, архитектура и ис-кусствоведение русского зарубежья", СПб, 2008).
  
   Aleksej Arsenjev
  
  
   Анна немедленно мне сообщила о неожиданной завязке нашего дела. Я действительно - не ожидала, что что-нибудь выйдет из моей на авось заявленной просьбы о поиске деда.
   Переписка продолжается.
  
   24 ноября 2009
   Уважаемые Елена Ошеровна и Анна ?-вна,
как обещал, высылаю Вам дополнительные сведения о Вашем предке,
похороненном в Дубровнике.

1) На православном кладбище "Бониново" в Дубровнике есть каменное
надгробие, которое гласит так: (Арсеньев, т.е. - я, в скобках ДОПИСЫВАЮ
недостающие сведения).

1922-1933 МИША (Константинович) МУРУЗИ
ПОЛКОВНИКЪ ЛЕРМОНТОВ ГРИГОРIЙ МИХАЙЛОВИЧЪ 1878-1949
Валентин Осипович АБРАМОВЪ 1879-1943
Ст(арший) Лейтенантъ Бал(тифского) фл(ота) П(етр) Н(иколаевич) БУНИНЪ
1886-1958
Художник Алексей В(асильевич) ГАНЗЕН (Одесса 2.2.1876-Дубровник, 19.10.1937)
супруга Олимпиада В(ладимировна Ганзен) 1875-1945
(На горизонтальной плите написано:) Прiидите ко мнъ вси труждающiися и
обремененнiи и азъ упокою вы. Ев. отъ Мф. XI. 28.

Художник-маринист А.В.Ганзен был внуком по матери художника Айвазовского.
Первый брак его жены Олимпиады Владимировны был МУРУЗИ. У нее в СССР
остался (старший) сын Константин МУРУЗИ, который там женился и должен
был в 1920-1930-е годы приехать в Дубровник. Сына не пустили (в СССР он
был убит), а жену пустили и она (Варвара Николаевна, урожденная
Коганская) ВТОРЫМ браком ПОТОМ вышла замуж за В.И.Абрамова, в Дубровнике.
Похороненный в 1933 году в Дубровнике МИША (Константинович) МУРУЗИ, СЫН
Абрамовой из ее первого брака.
Вдова Абрамова, Варвара Николаевна, умерла в Дубровнике в Старческом
доме и, вероятно, не похоронена в общую могилу, которую я вам привел выше.

Сегодня в России проживает дальняя родственница художника Ганзена,
которая приезжала ДЕВОЧКОЙ в дом в Дубровнике (и в прошлом году, в
2008), сейчас она занимается популяризацией художника Ганзена, собирает
сведения о нем, устраивает выставки его картин, выискивает, где картины
его храняться, опубликовала маленькую книгу-брошюру о художнике (Брянск,
2005). Ирина Федоровна Касацкая, кандидат исторических наук, себя
представляет ПРАВНУЧКОЙ художника Ганзена (Арсеньев комментирует: по
линии первого брака жены художника, т.е. она, выходит, кровно связана с
семьей Мурузи, а не с Ганзен).

У Ирины Федоровны Касацкой следующий электронный адрес:
hanzen@mail.ru
Я предполагаю, И.Ф. лично ЗНАЛА и ПОМНИТ Варвару Николаевну Абрамову и
может предоставить вам дополнительные сведения.

В известном ГОРОДСКОМ АРХИВЕ ДУБРОВНИКА года три тому назад я обнаружил
(мне принесли запыленных четыре коробки документов) АРХИВ ВОЙСКОВОГО
ПРАВИТЕЛЬСТВА ТЕРСКОГО КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА. Это НЕПОПИСАННЫЙ,
необработанный материал (На корбках просто стоит: "РУСИ", т.е.
"русские"). Я его просматривал часа два и делал некоторые записи. Дело в
том, что эти бумаги привезены в 1921 г. в Дубровник атаманом Терских
казаков, ген. Герасимом Андреевичем Вдовенко и его свитой. На средства
Терского Правительства в Дубровнике был куплен ДОМ ("Вилла Миссони",
район ГРУЖ), в котором потом проживала жена генерала и еще русские семьи
(генерал поселился в Белграде). В 1935-1936 годах Управляющим Домом в
Дубровнике был В.И.Абрамов. В 1923 году В.И.А. "член Терского
Правительства" был "Заведующим беженской частью" терских казаков
(Арсентьев это установил, просматривая бумаги в этих коробках).

О НАХОДКЕ Архива Терцев в Дубровнике, (Арсеньев) известил сотрудников
ГОСУДАРСТВЕННОГО АРХИВА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (ГАРФ), которые БЕЗУСПЕШНО,
неоднократно пытались связаться с руководством Дубровацкого архива -
ответов в Москву не последовало.( Арсеньев) посоветовал Москве обратиться
в Посольство РФ в Загребе, посредничать в этом деле - (Арсеньев) о
дальнейших действиях не осведомлен.

Мое предположение: После второй мировой войны бумаги (Терский архив)
были обнаружены в вилле и СБРОШЕНЫ в Дубровницкий архив. Добрые
люди-сотрудники Архива, видя мою работу по сборе данных о русских в
Дубровнике, принесли мне четыре коробки, запыленные. Что касается меня,
гражданина СЕРБИИ, - государство суверенной Хорватии ПЛОХО относится к
нам, гражданам Сербии и я в Дубровник со своим паспортом ездил из
Черногории лишь на ОДИН день и возвращался на ночлег в Черногорию. После
войны и развала Югославии в 1990-е годы, не так безопасно нам долго
пребывать в Хорватии, да еще в Дубровнике, которого днями бомбила
Югославская армия (хорваты говорят - "сербы").

Вот, это всё, что я могу вам сообщить об Абрамове в Дубровнике.
Пожалуйста, подтвердите получение моего письма.
Советую - в отпуск вам приехать в СКАЗОЧНЫЙ Дубровник.
В своем ВТОРОМ ПИСЬМЕ к А.Филипповой я отправил два вида-фотографии
Дубровника. Как и ПЕРВОЕ, так и ВТОРОЕ мое письмо она (Вы) не получили.
Привет,
А. Арсеньев.

Анна Филиппова :
Уважаемый Алексей Борисович, я только что связалась со своей мамой,
которая проживает в США и переслала ей те документы, которые я
получила от Вас.
Она шлет Вам свою благодарность и, вероятно, напишет сама, когда все
внимательно прочтет.
В интернете по адресу http://zhurnal.lib.ru/b/bulatowa_e_o/
находится наша семейная хроника, в которой есть главы, посвященные в
том числе и В.И. Абрамову.
Приглашаю Вас прочесть эти материалы, возможно Вы найдете в них что-то
полезное для Ваших исследований.
Посылаю Вам также файл, в котором содержатся сведения об Абрамовской
ветке нашего семейного дерева. Правда, в нем нет моего поколения (Моя
мать - Елена - дочь Милицы Валентиновны Абрамовой).

С уважением,
Филиппова Анна.
  
   01 декабря 2009
   Уважаемая Татьяна Юрьевна. Спасибо Вам за участие и внимание.
В истории с Абрамовым В.И. остался пробел - архивы терского казачества в
Дубровнике.
Вот что написал Арсеньев:

В известном ГОРОДСКОМ АРХИВЕ ДУБРОВНИКА года три тому назад я обнаружил
(мне принесли запыленных четыре коробки документов) АРХИВ ВОЙСКОВОГО
ПРАВИТЕЛЬСТВА ТЕРСКОГО КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА. (и далее цитата см. выше)
О НАХОДКЕ Архива Терцев в Дубровнике, были извещены сотрудники
ГОСУДАРСТВЕННОГО АРХИВА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (ГАРФ), которые БЕЗУСПЕШНО,
неоднократно пытались связаться с руководством Дубровацкого архива -
ответов в Москву не последовало.

- конец цитаты.

Возможно, Ваши проекты в Хорватии помогут получить дополнительные
сведения о материалах терского архива
 в Дубровнике.

Посылаю Вам ссылку на семейную хронику, написанную моей мамой (Булатовой
Еленой Ошеровной).

http://zhurnal.lib.ru/b/bulatowa_e_o/

Мои контактные телефоны: (дом.моб.)
С уважением, Филиппова Анна.
  
  
   Можно ли вообразить мои чувства, когда я поняла, что почти невероятное событие приближается, и я смогу найти могилу деда. Дело, которое стало для меня навязчивой идеей, которое было невыполнимой задачей для бабушки и мамы, становится реальностью, обрастает деталями и подробностями. И только от меня зависит его выполнение.
   Мой регулярный визит в Москву тем летом отодвинулся на июль, так как внук Саша по желанию его мамы приехал на месяц к нам вместе с моим мужем, по делам побывавшим в Москве. В июле мне пришлось возвращать внука домой.
   В моих планах было съездить в Питер повидать троюродных сестер из Абрамовского рода ( со стороны мамы) и родню Натадзе-Гейликманов (со стороны отца). Я хотела в каком-то смысле сместить временные границы нашего общения, обновить образы,
   оставшиеся в памяти молодыми, отметить нашу встречу, подарив им свою книгу стихов.
   Тем летом в ближнем Подмосковье начали гореть торфяники - повторилась история 70-х, только еще с большей силой. А чтобы объединить в одной поездке обе встречи, пришлось менять сроки выезда. Эта смена позволила мне избежать самых тяжелых дней в Москве, когда задымление буквально изгнало оттуда все мобильное население. Со страхом следили мы по телевиденью за происходящими событиями, и наслаждались возможностью просто дышать. Помимо этого, прибавлялось удовольствие от посещения замечательных пригородов Питера в обществе моих сестер. Мне было тепло в этой компании близких людей одного со мной поколения и странно, что есть кто-то еще, думающий и понимающий жизнь так же, как и я - ощущение, возможно, и незнакомое тем, кто поддерживает гораздо более близкие связи с родными и друзьями, находясь на одном континенте, в одной стране, а то и в одном городе и даже районе.
   А к тому же, младшая из сестер только что вернулась из Черногории, где она провела восхитительный отпуск в Петроваце, рассказывала и показывала свежие фотографии.
   Пребывание в Питере - отдельная история, а сейчас я вернусь к своей цели - исполнению долга перед ушедшими родными.
   Оказавшись снова в Москве, но уже не такой задымленной, я сразу начала планировать свою поездку на Адриатику, опрашивая знакомых, побывавших там - ради полезной информации, и еще непобывавших - в поисках возможных спутников.
   Я очень рассчитывала на дочь, но семья ее не была согласна ( в отличие от ситуации в старом фильме с Евгением Леоновым в главной роли, где он сказал знаменитую и ставшую на какое-то время афоризмом фразу "Семья согласна"). А впрочем - бессмертный Лермонтов " Что мне до радостей и бедствий человеческих, да еще и с подорожной по казенному делу". Что им всем до могилы чьего-то деда?
   После бесед с друзьями стало понятно, что ехать можно одной - меня снабдили справочниками, советами и персональными впечатлениями от тех краев, и воодушевленная, с помощью дочери в качестве информационной поддержки и носителя здравого смысла, я определилась с местом и временем будущих событий, как автор старо-классической пьесы, поставленной с соблюдением единства времени и места. Время задается датой моего обратного билета, место - рекомендацией А.Б. Арсеньева в отношении выбора страны пребывания.
   Покупка тура оказалась достаточно простой - в безотказных " Горящих путевках" в одной остановке метро от нас нашлись и билеты, и место в полупансионе, и не было бесконечной очереди и долгого ожидания.
   Ниже помещаю ответ на мой запрос Алексея Борисовича, снявший многие мои сомнения.
   Итак, решено - начало сентября, Будва, Черногория - Монтенегро.
  
   Дорогая Елена Ошеровна,
извините, что не сразу ответил на Ваше письмо. Меня не было дома.
В сентябре я строю большие планы, но не от одного меня зависит, как они реализуются. Я живу один, без семьи, и получается, что всё происходит по-другому, а не так как думал...
Попасть из Черногории в Дубровник очень просто. Почти ежедневно, а минимум три раза в неделю (вне сезона) вдоль берега (от Бара до Сплита) ходит автобус. В Будву он прибывает около 6 часов утра, в Дубровник - около 10-ти часов дня, а возвращается из Дубровника в 20.30 вечера. Так что в Дубровнике можно не ночевать, а возвратиться в Черногорию. Самое удобное в Черногории остановится в приграничном курорте Херцег-Нови. Хотя, мне там не так нравится - нет открытого моря (залив) и простора, да и много народа, пляжи не песочные, а бетонные плиты (чаще всего). Рекомендую тихий курорт ПЕТРОВАЦ-НА-МОРУ (название просто: ПЕТРОВАЦ). Цены на море в Черногории и Хорватии почти одинаковые, но ночлег в Дубровнике может быть дороже. Можно в Хорватии остановиться в окрестностях Дубровника - хорошая до него автобусная связь. На пример - ЦАВТАТ.
От автобусного вокзала до старого города Дубровника есть удобное автобусное городское сообщение. Комплекс кладбищ БОНИНОВО примерно на пол дороги до старого города (там есть остановка автобуса). От стен старого города можно дойти и пешком, а можно взять и такси, а обратно возвращаться пешком.
На ПРАВОСЛАВНОМ участке дубровницкого кладбища БОНИНОВО могилу Абрамовых, художника Ганзена и Мурузи легко найти: Дойдя до православного храма-часовни Св. Михаила, справа (на восток, кажется) будет стена с воротами на православный участок. Зайдя туда, идти вперед (на восток) и в втором-третьем ряду, немного вправо будет каменный памятник. Между вертикальной и горизонтальной плитой стоит каменная ПАЛИТРА (художника-живописца).
Вам советую связаться с Касацкой - она может Вам объяснить, где жили Абрамовы.
Может быть, и я в сентябре буду в Черногории.
Неудобно то, что у меня там не будет телефона (я не люблю "мобильники" и не имею такового).
Пишите, если чем могу еще помочь.
Всего доброго,
А. Арсеньев.
  
   Оставалось немного - доехать на экспрессе до Домодедова, пережить бестолковость очереди на таможню и посадку, долететь, добраться до гостиницы, свалить вещи и первым делом рвануть к морю.
   По порядку.
   Экспресс, как дом родной - точное расписание, билеты без обеспокоенной всем толпы,
   места имеются, кресла самолетные, продают чай зеленый и черный, обжигающе горячий,
   и вкусненькое - малюсенький кекс. Дороговато? За то, что чувствуешь себя человеком?
   Очередь, таможня, паспортный контроль. Ничего не скажу, себе дороже.
   Долетела, трансфер обнаружился сразу, довезли, и вот я на месте.
   Одноместный номер на втором этаже. Гостиница - белое с синим. Синие ставни, белые стены. Ничего лишнего - жилое место, где только спят и смотрят телевизор, плюс нужные мелочи. Завтрак и ужин в ближнем ресторанчике, на обед я покупала инжир - зрелый белый сладкий, забытое чудо южных республик. Море! Тут рядом в двух шагах, такое, как должно быть - тихое, теплое и освежающее.
   Уже через день я ехала в Дубровник.
   Я купила тур, не последовав совету Алексея Борисовича, рассудив, что психологически проще быть обеспеченной возвращением назад. К тому же, экскурсия давала два часа свободного времени. Кроме того, было твердо, уверенно сказано, что экскурсовод прекрасно знает, где находится старое кладбище Бониново, а так - где бы я металась в поисках забытого места? В Хорватии своя валюта, ни евро, ни тем более доллары не ходят - это я проверила, пытаясь купить цветы около кладбища. По-русски предпочитают не говорить, по-английски не все знают.
   Помимо всего, я хотела посмотреть старый город, и не пожалела, что все так случилось.
   Город - чудо! Несмотря на толпы туристов. Я поднимала фотоаппарат над головой и только так могла что-нибудь снять поверх моря голов. Улочки, улочки направо-налево, вверх-вниз, ступени-ступени, в домах живут - не только город-музей, но и город живых - со стиркой, с цветочками в окнах, на балкончиках, ступени в цветах, занавесочки вьются на ветру, выглядывают люди, ходят кошки, спят собаки. Дома старые-старинные, рядом площади, дворцы купцов, правителей, храмы, узорчато мощеные мостовые. Тут же поесть-попить под навесами, на открытом воздухе - садись, турист, отдохни, приди в себя от восторга. Куда там - унеслись за гидом, только поспевай, не потеряйся.
   И вот - свободное время - как добраться до старого кладбища? 15 минут вверх по дороге, вдоль высокого берега моря, внизу парк, море мелькает между ветей далеко внизу синим блеском в глаза, я бегу, тороплюсь - сколько займет времени на самом деле, не знаю, спешу, не глядя по сторонам.
   Вот оно - на той стороне, старые ворота, внутри никого. Кто-то закопошился неподалеку, ухаживает за могилами. Я к нему, кое-как объяснила, что мне нужно православное кладбище. Это оказалось старым католическим. Пожилой человек, ухаживавший за своими могилами, предложил мне подождать его несколько минут. Ждала как на иголках, стараясь не показать нетерпения. Наконец, минут через пять он меня отвел через дверь в стене на православное кладбище. Где, что? Где церковь? Вот она. Огромный крест "Вечная память 1937". Сразу от волнения потерялась - несколько раз прошла вдоль могил, просто ничего не видя. Взяла себя в руки и повторила про себя слова, написанные Арсеньевым. Оглянулась и сразу нашла. Вот она, эта могила. Как же я не увидела сразу, я же прошла мимо раза три? Большой вертикальный крест и крест на горизонтальной плите - Приидите ко мне... и аз успокою... Художник Алексей Ганзен, супруга Олимпиада, палитра, Миша Мурузи, полковник..., старший лейтенант..., и наконец, я не могла поверить глазам, поэтому просто скользила взглядом - не то, не то... и наконец - Валентин Осипович Абрамов 1879 - 1943.
   Бросилась отряхивать сухие листья, схватила метелку и совок в специально отведенном месте, подмела, чтобы не думать, не думать. Нашла.
   На листке бумаги написала несколько слов благодарности тем, кто соблюдает могилу. Попросила откликнуться, дала адрес, телефон. Положила в непромокаемый пакетик, привязала к могильному кольцу - может, кто прочтет? Потом, уже дома поняла, что могли принять содержимое мешочка за поминание, за молитву, оставленную за них, нашедших свое последнее место на земле, и не трогать, не любопытствовать.
   Возвращаясь, все смотрела на синее море, на мыс неподалеку от кладбища...
   Дивные, чудные места.
   Что дальше? Дело сделано.
   Следующий день провела в Острожском монастыре, хотела поставить свечу за упокой. Поездка туда была, в моем представлении, обязательным завершением моей миссии.
   Автобусный тур заказан мной в день возвращения из Дубровника. И назавтра большой автобус пробирался по горным дорогам, пугая пассажиров крутыми поворотами и близким обрывом края дороги, ведущей к наскальному монастырю. Он врезан в скалу, вознесшуюся над залесенной горой, и был виден издалека, сначала светлым пятном на горе, после исчез из виду, потом явился снова птицей, распростершей свои крыла над бездной.
   Подъезд к нему в больших экскурсионных автобусах невозможен, пассажирам-паломникам предлагается воспользоваться такси, или подниматься пешком. У меня не было малейшего сомнения, как туда попасть - только пешком. Длинная череда ступеней из дикого, чуть обтесанного, но истертого ногами пешеходов, камня под навесом южного леса, густого и корявого, все же дающего желанную тень и облегчающего подъем.
   Бесконечная смена встречных, уже совершивших паломнический труд, легко спускающихся вниз, воодушевленных приобщением, навстречу нам, настойчиво идущим все вперед и выше. И вот он перед нами, надо пройти еще немного, и мы в тесных помещениях, вырванных строителями из власти гор. Старинные иконы, темные лики, небольшая служба монахов и запрет на фотографии.
   Свеча куплена и поставлена. Долг выполнен.
   Дальше жила как обычный турист - ежедневные экскурсии, купание в море и в озерах, наслаждение местной едой, сувениры, фотографии, случайные беседы с многочисленными москвичами, и даже помимо общих интересов, находились и общие знакомые - такова сила проникновения Москвы и, вообще, русских-русскоязычных. Нашелся и любитель инжира - москвич бакинского происхождения.
   Так было днем. А ночью все мелькали передо мной могилы православного кладбища, вставали в ночи лица бабушки и мамы, слезы лились безнадежные и бессмысленные, и бессоница не давала успокоиться и заснуть. Как случилось, что такая большая любовь погибла, уничтоженная "независящими от нас обстоятельствами", двое детей остались без любящего отца, спасающего свою жизнь в эмиграции, а мать надрывалась одна, вытаскивая семью "врага народа" из нищеты, защищая ее от смерти, кружащейся рядом. Сохраняла фотографии, сохраняла старые письма, передавала детям и внукам память. Пережила гибель на войне любимого сына, страдала за дочь, потерявшую мужа, "без вести пропавшего" в огне войны. И умерла, по счастью, не в одиночестве, а на руках у дочери. А эта дочь, будучи совсем девочкой, глядя в глаза отцовской фотографии, спрашивала - неужели он совсем забыл свою дочку Милицу? И записала этот горький вопрос на обороте.
   При всех трудностях эмиграции Валентин Осипович сумел найти свое место в жизни, работу, дом, создать семью с оказавшейся там с сыном Варварой Николаевной Мурузи. Несмотря на потерю сыновей В.Н. Абрамова, похоронив и второго мужа в 1943г. , смогла пережить войну и дожить до !979г. Подумать только, к этому времени у меня было двое детей, у брата дочь, а жена нашего деда еще была жива, но реально недоступна.
   Вот такие наши дела...
   Последний обмен письмами.
  
   Дорогой друг! Позволь мне Вас так назвать в знак глубочайшей благодарности за все, что Вам может показаться незначительным эпизодом, а для нашей семьи и, в первую очередь, для меня оказалось настолько эмоциональным событием,что для другого прошло бы незаметно.
Короче говоря, я нашла по Вашему описанию могилу деда.
   Бониново не было известно в Черногории, но попав на экскурсию в Дубровник, я получила полную информацию, как туда добраться. Потом в Острожском монастыре я поставила свечи, в другом месте удалось обрести в подарок! образ св. Милицы,
   имя которой носила моя мать.
   Что сказать? Только повторить мою благодарность Вам и надеяться когда-нибудь с Вами повстречаться. С глубоким уважением.
   Ваша  Елена Булатова
  
  
   Дорогая Елена Ошеровна,
мне приятно было узнать, что Ваше путешествие в Дубровник и Черногорию состоялось и удовлетворило Вас,  рождало приятные эмоции...
Так получилось, что в сентябре меня не было там. Сейчас у меня гостит знакомый из Петербурга, а после 25-го сентября, вероятно, я  попаду на море.
Если Вам или Вашим близким чем-либо могу быть полезным - пожалуйста обращайтесь.
В Нью-Йорке, в последнем номере "Нового журнала" (N 259 за 2010 год) вышли две моих статьи: РУССКИЕ В СЕРБИИ и РУССКОЕ ЦЕРКОВНОЕ ПЕНИЕ В СЕРБИИ, а в N 260 намерены напечатать сокращенный вариант статьи РУССКАЯ ЭМИГРАЦИЯ В ДУБРОВНИКЕ (полный текст будет опубликован в Тюмени, в однои из университетских сборников).
Сердечный привет,
А. Арсеньев.
  
   Добрый день, уважаемый Алексей Борисович.
   Завтра я улетаю в Америку. Я чувствую, что мой долг в Дубровнике выполнен. Тем не менее, надеюсь когда-нибудь побывать там еще раз и, возможно, встретиться с Вами.
   Я лечу через Нью-Йорк, и постараюсь каким-нибудь образом добыть "Новый журнал". Если не получится, то уже потом, после приезда в Калифорнию.
   Всего Вам доброго.
    
   Елена Булатова.
  
   Сентябрь 2010
  
   К деду
  
  
   Экспресс в Домодедово
  
   Детей проводив к началу в виде товарном,
   Изведала скорость экспресса в другие миры.
   В тот день символический, осени день календарный,
   В прошлое шаг делает пилигримм.
  
   Мой день начался с мелочей приготовлений,
   А есть не могла, хоть и голод не тетка. И пусть.
   Но тут подвезли перекус - заботы явленье -
   И кекс, и горячий зеленый чай с пожеланием
   "В добрый путь!"
  
   Ускорился бег, укротилось пустое волненье,
   Таблетка сработала - валерианка при мне.
   Свершается первый этап передвиженья,
   И сосны несутся в окне, и ели несутся в окне.
   1.09
  
   Самолет в Тиват
  
   Стекают капли по стеклу,
   Иллюминатор мокр.
   Напрягся самолет к броску,
   И затуманен взор.
  
   Сейчас прощание с землей
   Свершает экипаж.
   Аэродром залит водой,
   Подмочен такелаж.
  
   Но час полета - и смешон
   Покажется потоп.
   Большая сушь - антициклон,
   Он разгоняет топь.
  
   А сердце все-таки сосет,
   Необъяснима муть.
   Давленье падает ко дну,
   Болтает самолет.
  
   Взлетели выше облаков,
   Прорвалась синева
   И солнце. Ниже - молоко,
   Простое дважды два.
   1.09
  
   Знать бы, что могу
  
   Крыло лазурное, и иней остеклел -
   В сплошном молочном облачном покрове
   Тончайших паутинок сел
   Узор, закатарактив взоры.
  
   И хочется прикрыть глаза
   От солнца, жгущего хрусталик.
   Все ослепительнее дали,
   Настойчивей стремленье доказать
  
   Самой себе, что хоть чего-то стою,
   И что-то, как ровесники, могу.
   Дыша на ладан, на ночном лугу
   Не заблудиться б в трех соснах - трех сухостоях.
   1.09
  
   Нашла
  
   Подвысохли мальвы над морем,
   Хоть ярки еще лепестки
   Отдельных цветков, и суровы
   Сухие будылья строки.
  
   Я шла на свидание с дедом,
   Я имя - Абрамов - прочла.
   Так вот, где он кончил побега
   Минуты считать... Шли века,
  
   Стучали часы подневольно,
   Не в силах свой ход тормозить.
   С сухими глазами метлою
   Я стала могилу мести.
  
   А рядом прекрасное море,
   Какое он видел не раз...
   Но сухи глаза - я не вою,
   Но громко завыла бы мать.
  
   И бабушка плакать готова
   Над их невеселой судьбой...
   Над этой могилой ни слова
   Сказать не сумела, бог мой!
  
   За что я кляну это время,
   Что ветром давно унесло?
   Стучали часы... В колыбелях
   Еще поколенье взросло.
  
   Рыдаю - себя не сдержала,
   И щиплет сухие глаза.
   Чужая держава, чужая -
   Еще что про деда сказать?..
   3.09
  
   Острог
  
   Исполированных ступеней тыщи,
   Скользит нога на крошеве сухом.
   В скале, под известковой крышей,
   Стал монастырь, творение веков.
  
   Рвя мышцы, мучая суставы,
   Бреду, взлетаю к небесам,
   Где монастырь, над веком повисая,
   Как птица, крылья гордо распускал.
  
   А свечи, отражаясь в водах,
   Сливали воск слезой.
   За здравье всех народов,
   И упокой.
   4.09
  
   Скадарское озеро
  
   Зажурчала вода за бортом,
   Заплескал ветер волосы вслед.
   Голубел надо мной небосклон,
   Наблюдая по озеру бег.
  
   Бьет в лицо многочисленных брызг
   Пресноводной запруды каскад.
   Вод нефритовых спектровый взвизг
   Охлаждает спаленных тела.
  
   А домашние вина лизнуть -
   Затуманят критический взгляд.
   Оттого никакой водопад
   Не наставит на праведный путь.
   5.09
  
   Купанье в синих пещерах
  
   Покой опустевшего ферри -
   От ветра попрятались вниз.
   Последний мой водный круиз,
   Но разум в разлуку не верит.
  
   Проносится дым сигарет,
   Горчит микро-чашечка кофе -
   Все - символ прощальных примет...
   Но где-то пещерка в утесе:
  
   Блестит анилином вода,
   Синеют блики на стенах,
   Поет Чилинтано - тогда
   Уходит печаль навсегда,
   И тела уходит согбенность.
   5.09
  
   Исполнение
  
   Море холодное было все лето,
   Лишь к середине ветер принес
   Теплую воду, как по билету
   Выигрыш выпал из красных полос.
  
   Красное лето сентябрь продолжает,
   Жар полыхнул прямо с утра.
   Долг мой исполнен - тепло подтверждает,
   Небо сияет - боженька рад.
  
   Платье невестино смело надето,
   Вышивкой спорит с красою цветов.
   Ах, Монтенегро, милое дело -
   Черные горы - выполнен долг.
   6.09
  
   Многоцветие
  
   Белые стены, синие ставни,
   Красной геранью полны горшки.
   Иноходь жителей временно плавна,
   Временно сбросят вериги-долги.
  
   С небом сольется море иссинее,
   В небе повиснет кит-пароход.
   Время торопится, время идет -
   Замерло время с эпохи Василия.
  
   Белые скалы в горах Черногорских,
   Зелены реки, названьем черны.
   Рыжие крыши в белых поселках -
   Парадоксальность прекрасной страны.
   6.09
  
   Деньги не пахнут
  
   И здесь отцвел всесущий иван-чай,
   И лиловеет тонкими стручками.
   Турист карабкается над облаками
   К построенному капищу господаря.
  
   Скалистых гор крутые плечи
   Выдерживают тяжесть ступеней.
   Здесь слышны множества наречий,
   Но спит мертвец, и стыдно мне.
  
   Торгуют трупом за три евро -
   Не знаю, прости Боже, как назвать
   Холодные стальные нервы -
   За взгляд на труп монеты брать?!
   7.09
  
   Феникс
  
   Я сделала, чего хотела -
   Нашла, стряхнула, подмела -
   Прочла родное имя деда
   И обмерла...
  
   И та страна его хранила,
   Двадцатилетье берегла.
   Что в имени твоем, - я вопросила
   И легкого ответа не нашла.
  
   Прости его, кого постигло чудо
   Свиданья с этою страной,
   Нашедшего любовь, что трудно,
   И потерявшего любовь.
  
   Нет, не могу. Пускай я злая -
   В святые я не тороплюсь -
   Ну, как простить, когда я знаю,
   О ком рыдаю и по ком молюсь?
  
   Их нет уже. Они б простили,
   Они другие - учит жизнь.
   Я, переев прощальных тризн,
   Настойчиво его корила.
  
   Он - сильный, смерти он бежал,
   Та - слабая, над смертью встала.
   Она боялась и страдала,
   И шла по краешку ножа.
  
   И правнуки его-ее
   Подняли головы, как феникс.
   Она продлила род и племя,
   Она осталася одной.
   7.09
  
   Городок на берегу
  
   Лапутанья, Лепутанья -
   Перепутано названье.
   Перепутано преданье -
   Зашифровано сказанье.
  
   Матросня по морю ходит,
   Забредает в города,
   Девок ищет, колобродит,
   Видно, ждет кого беда.
  
   У залива дом стоит,
   На залив окно глядит.
   Смотрит из окна красотка
   И матросика манит.
  
   Не теряй, матрос, мозги -
   Не видать во тьме ни зги.
   В Лепутанье почему-то
   Слишком много мелюзги.
   8.09
  
   ***
   В этом дивном Монтенегро, полуденном храме,
   Непрерывно плачу я по бабушке и маме.
   Чьи грехи перебираю, чьи достоинства считаю?
   Так любил он их - оставил, так любил - ославил.
  
   Ах, семья врага народа, ты - под черным флагом,
   Кости тлеют по поселкам, по лесам-оврагам.
   Жжет печать - тавро на лоб, а на плечах вериги -
   Летописец пишет книги, Самиздата книги.
  
  
   Саднит
  
   Последних встреч недобраны часы.
   И складываю их, как нищий
   Соединяет для покупки пищи
   Гроши, чтобы хватило закусить.
  
   Те встречи - пища для меня.
   Царь-голод информационный
   К нулю сведет, неутоленный,
   И травит, яды заменя.
  
   Самодостаточность, молчи!
   Где сухо - нет и лишней капли.
   Эмоции дотла сожрали,
   Опустошив потоки Чи.
  
   Опустошенность - будто шарик сдут,
   Уколот острою иголкой.
   Опустошенности продукт -
   Душа, вдруг ставшая нестойкой
  
   К малейшей ранке, что саднит,
   Слезы разливы вызывая.
   Что за судьба моя такая?
   - Мне б радоваться, а - болит.
   12.09
  
   Милица
  
   1.
   Здесь моют мостовые с мылом,
   И щетки белые от пены.
   Здесь с мылом смытая унылость
   Утонет с пением сирены.
  
   Здесь олеандры пахнут душно,
   Сад меж домами украшая,
   И бугенвилия в кадушках
   Между любителями чая
  
   Над морем нежно розовеет
   Иль пышет заревом заката.
   Царица гор Черногореи
   Милица ждет меня обратно.
   13.09
  
   2.
   Свечной заводик кипарисов,
   Растущих в дикости в горах,
   Воздевших пламя к облакам,
   Здесь молит милость для Милицы.
  
   То - дочь умершего в раю
   Страны прекрасной и далекой,
   Разъятого судьбой жестокой
   С семьей, о ком не устаю
  
   До исступленья размышлять,
   Бросаясь от признанья к отверженью...
   И завершается болезнью
   Попытка суд на плечи взять.
   14.09
  
   Адриатика
  
   Солнце и город в тыщи ступеней,
   Выбег к заливу, пляжи пусты.
   Медленно движутся мысли Елены,
   Что соразмерно движенью души.
  
   Что ты, Елена, здесь потеряла -
   Рыжие кровли, горы и лес,
   Крест кипарисовый, море и скалы,
   Синей пещеры тенистый навес.
  
   Море прохладой снимет усталость,
   Ты Афродитою пену стряхнешь.
   Ах, Адриатика - песнь у причала.
   Звездами в небе означена ночь.
   15.09
  
   Бечичи - лучший пляж Европы
  
   В ограду туннеля выперли скалы,
   Шатает доску под ногой.
   Я Бечичи ночью у моря искала
   Во тьме под туннельной стеной.
  
   Обещанный пляж, пересыпанный галькой -
   Похоже ль на пляж Кобулет?
   Годами копились под клювами чаек
   Зарубками сотни примет.
  
   Нет малой похожести в пляжей структуре,
   Ни гальки - сравнилась бы с той,
   Что тысячи лет рассыпалася пудрой
   И стала в цене золотой.
  
   Та галька... Тот пляж разорен ради строек,
   Бетона заборов и стен.
   А слезки зеленые, красные горьки -
   Им море - точило и плен.
  
   И сердоликовых слезок остатки
   Храню, как иные хранят
   Шматье из бутиков, цацки и тряпки,
   Алмазы, и лал, и гранат.
   16.09
  
   ПРИЛОЖЕНИЕ
   Алексей Арсеньев
  
   РУССКАЯ  ЭМИГРАЦИЯ  В  ДУБРОВНИКЕ
  
   Если вы ищете рай на земле, отправляйтесь в Дубровник.
   Бернард Шоу
  
   Вступление: Дубровницкая республика и Россия
  
   Первые сведения о Дубровницкой республике Российский двор получил от путешественников Г.Г.Островского (побывал в Далмации в 1697 г.) и графа П.А.Толстого (посетил Дубровник в 1698 г.).# Связи России с Дубровником устанавливаются в первые годы XVIII в. благодаря Савве Лукичу Владиславичу, "графу Рагузинскому" (1667-1738), влиятельного советника Петра Великого в проведении балканской политики России. Савва Владиславич являлся одним из инициаторов перевода на русский язык знаменитого произведения Мавра Орбина "Il Regno degli Slavi" ("Славянское царство", СПб, 1722). Именно ему дубровницкий поэт, иезуит Игнатий Градич, в 1710 г. отправил в Петербург поэму "План северный, сиречь Песнь в похвалу Московского Величества", в которой он призывает российского царя выступить в поход против турок:
  
   Живи, о славный царь, вовеки,
   Живи! Да умножатся твои
   Великие доблести и твои славные подвиги!
   Живи... всегда победитель и никогда не побежденный;
   Доверши твои знаменитые дела поражением змея турецкого!
   Жги и руби неверных...
   Да задохнутся они в реке своей крови...#
  
   В 1709 г. в Россию были отправлены молодые дубровницкие нобили (дворяне) Иван Тудисич и Йерко Наталич. В том же году сенат поздравляет Петра I с победой в Полтавской битве. Послание содержало и такую фразу: "Отдаленные от Тебя пространственно, мы и наш народ весьма близки к Твоему царству и общностью наших языков".# В 1711 г. Петр I направляет ответ ректору и сенату (последний решительно отвергает просьбу царя позволить постройку православной часовни в саду дубровницкого дома графа Саввы Владиславича, где он смог бы похоронить свою мать). Несколько лет спустя дубровницкий житель Степан Русич сочинил стихотворение:
  
   Королевство оное (шведское - прим. А.А.) голову свою
   Под ноги Твои склонило,
   Когда в битве кровавой
   Увечья от нее получило...#
  
   В апреле 1768 г. возник конфликт между Дубровницкой республикой и Россией в связи с атакой и пленением в Генуе двух российских торговых кораблей. Командующий российским военным флотом в Средиземном море граф Алексей Григорьевич Орлов действовал энергично - в порту Патрас он взял в плен около 30-ти дубровницких судов. В те дни знаменитый ученый, дубровницкий житель Руджер Бошкович предупреждает из Милана Дубровник об опасностях ("наши интересы живейшим образом заставляют нас стремиться, чтобы русские сюда не подступали; они могут стать хозяевами и на суше и на море, тогда мы (...) окажемся затопленными схизматиками, нашими смертельными врагами").  В июле 1771 г. на дипломатические переговоры в Петербург прибыл сенатор Фран Ранина, где ему в течение трех лет так и не удалось добиться аудиенции у императрицы. Переговоры по урегулированию конфликта возобновились лишь в 1775 г. в Пизе, затем и на борту российского адмиральского корабля "Надежда".#
   Одновременно с тем один политический эпизод обеспокоил императрицу Екатерину II. В Дубровнике, в апартаментах французского консула, появилась таинственная молодая женщина, вокруг которой крутились опасные польские политические деятели. Незнакомка ("dame d'Azov", Princesse Pineberg) выдавала себя за дочь почившей российской императрицы, за внучку императора Петра I, и как якобы законная императрица Елизавета II, готовилась занять "праотеческий" престол. Адмиралу А.Г.Орлову из Петербурга было поручено арестовать "самозванку". Он пригрозил дубровницкому сенату, что будет бомбить город Св.Влаха, если власти Республики не выдадут "незнакомку". Дубровник остался верным своей традиции - защищать политических беженцев, попросивших убежища. Так называемая "княжна Тараканова" сама должна была покинуть Дубровник. Позднее, уже в Ливорно, она обманным способом была поймана графом Орловым и препровождена в Петербург.#
   По соглашению от 20 июня 1775 г. конфликт, связанный с пленением дубровницких и российских кораблей был решен. Дубровницкая республика обязалась сохранять нейтралитет во всех будущих войнах России с любой страной и согласилась на открытие в Дубровнике российского консульства. До того о российских интересах в регионе Дубровника и Далмации заботился уроженец Дубровника И. Войнович, российский генеральный консул в Триесте.
   Консулом России в Дубровнике был назначен албанец Антон Джика (Гика, Ghika, Gicca, Dzika), находящийся до того на службе при штабе адмирала Орлова. Первый "Console generale di S.M.Imp-le di tutte Russia-Ragusa" состоял на этой должности с 1788 по 1800 гг. В штате миссии числились переводчик Степан Ямпольский и священник Иоанникий (позднее: Феодосий).# В архивах России хранятся обширные дипломатические донесения А.Джики, всесторонне отражающие сравнительно спокойный десятилетний период города-республики.#
   Под конец 1801 г. российский Двор своим консулом в Дубровнике назначил Карла Фонтона, француза-эмигранта, состоявшего ранее на дипломатической службе Франции.  Пробыл он в Дубровнике до 1806 г. (до вторжения французов в город).#
   После падения Венеции (1797 г.), Далмацию сотрясали социальные волнения. В дубровницкой житнице, области Конавле, летом 1799 г. вспыхнули крестьянские бунты, а в 1806 г., после поражения под Аустерлицем, Австрия была вынуждена уступить Наполеону Далмацию. Дубровницкая республика была под угрозой. В адриатических водах появляется российская эскадра под командованием вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина. В мае 1806 г. он с дубровницким сенатом заключил соглашение, согласно которому в случае вступления французов на территорию Республики граждане обязуются принять в стенах города российский гарнизон и сами вооружиться для оказания сопротивления французам. Однако, случилось так, что благодаря обману и хитрому попустительству Сената, французы без оказанного им сопротивления вошли через городские ворота и заняли город. Дубровницкая республика утратила свой суверенитет, а российский консул прервал всякую связь с Республикой Св.Влаха. Черногорцы и жители Которской бухты, при содействии двух батальонов русского Егерского полка под командованием майора Звягина, 2 июня заняли городок Цавтат. Бои велись у стен Дубровника, а во время осады, руководимой князем Вяземским, горожане умирали от "меча, огня, голода и жажды".# В полную силу проявилась здесь ненависть окрестного православного крестьянства области Конавле к богатой католической республике. Российское командование делало всё, чтобы защитить население Дубровника. Являясь свидетелем трагедии города, адмирал Сенявин 6 июля отдал приказ о снятии осады, и его войска отступили.
   Дубровницкая республика была упразднена в январе 1808 г., город присоединен к наполеоновскому Королевству Италии. От Венского конгресса (1815 г.) Дубровник под властью Австрийской империи, вплоть до падения Австро-Венгрии (в 1918 г.). Французы опустошили его государственную казну, крестьяне в тылу ограбили и уничтожили его недвижимое имущество, а англичане взяли в плен все корабли.#
   Инициатором налаживания российско-дубровницких торговых отношений в первые годы XIX в. был дубровницкий консул в Стамбуле Ф.Кирико, добившийся права плавания торговых кораблей республики в Черном море. Из портов Одессы, Севастополя и Таганрога дубровницкие купцы вывозили зерно. Военные конфликты вскоре прервали этот вид сотрудничества.#
  



   1918-1921 гг.: По суше и по морю - русские прибывают в Груж
  
   Приезд, пребывание и жизнь русских в Дубровнике в течение ХХ в. мы решили представить в виде цитат из различных источников, желая, таким образом, сохранить "дух эпохи" и подлинность зарисовок событий.
   Вскоре после подписания на острове Корфу Декларации об объединении южнославянских народов (август 1917 г.) российское Временное правительство (в лице министра внешних дел М.И.Терещенко) было первым и единственным правительством из союзников Сербии, официально приветствовавшим и признавшим создание Королевства сербов, хорватов и словенцев.#
   В ходе гражданской войны в России Добровольческая армия генерала Деникина и общественные организации Киева, Одессы и Екатеринодара направили своих эмиссаров в государства союзников - Лондон, Париж и Белград - рассказать о боях на юге и положении дел в России. В делегации, состоящей из восьми общественных деятелей и политиков различных ориентаций, которая в августе 1919 г. из Белграда пропутешествовала по Боснии, Герцеговине, Далмации и Черногории, был и видный монархист-"славянофил" граф Владимир Алексеевич Бобринский.# В том же году в Белграде была опубликована брошюра, в которой граф описал свои впечатления от этого путешествия, содержащие и подробности пребывания трех членов российской делегации в Дубровнике:
   "Дубровник - южная славянская республика, нам, русским, напоминает нашу северную, тоже торговую республику, Великий Новгород. (...) Невзирая на свое искреннее славянофильство, Дубровник всегда оставался оплотом католичества, и даже российской императрице Екатерине II отказался дать разрешение на постройку православного храма, за что был награжден папой римским. Лишь в 1790 г. было получено разрешение на открытие скромной часовни при российском консульстве. Этот храм имели право посещать только российские подданные. Постепенно, при попечительстве консульства, при храме был создан православный приход, старанием которого, в конце концов, в 1877 г. в Дубровнике был воздвигнут великолепный православный храм в сербско-византийском стиле. Сегодня, на 10 тыс. жителей здесь проживает одна тысяча сербов, остальных 9 тыс. католики, из которых часть называет себя хорватами, а другая - сербами.
   В порте-пригороде Груж нас встречает представитель от города Дубровника и приветствует на русском языке. Девушки преподносят нам цветы, затем выступает один молодой человек и приветствует нас от имени сербов, которые несут службу в рядах Русской армии. (...)
   Первым делом мы посетили видного политического деятеля, 83-летнего господина Джингрия.# (...) Было отрадно беседовать на родном языке не только с местным населением, но и с крестьянами из окрестностей. По-русски надо говорить медленно и внятно, избегать иностранные слова (которыми наш язык изобилует), и тогда вас все отлично поймут. Удивляет близость языков, нашего и языка дубровчан. (...)
   Молодой адвокат-кандидат (Матия Шишич - прим. А.А.) снова приветствовал нас, на русском языке, на этот раз от имени дубровницкой молодежи. Приветствовал нас и Россию, освободительницу и защитницу славян. Отвечая на прекрасные слова молодого юриста, один из нас (очевидно, В.А.Бобринский - прим. А.А.) держит, вероятно, первую речь, которую произнес русский человек в Дубровнике, за всех 800 лет его существования. (...)
   На второй день мы посетили католического епископа, православного священника и подробно осмотрели ризницу католического собора. (...) Восемь гребцов на лодке свозили нас на остров Локрум.
   Вечером, в гостинице "Империал" на Пилах трое нас говорили и в этих речах старались дать ответы на вопросы, задаваемые многими дубровчанами: как помириться с фактом, что такой великий народ, каким является русский, создавший такое мощное государство, мог лишь за несколько месяцев погибнуть и потерять всё то, что предки создавали веками, как мог так низко пасть... Мы объясняли и убеждали их в том, что Колчак и Деникин возглавляют подлинно народные армии, которые не сегодня - завтра несомненно спасут Россию, и она, как и прежде, будет защитницей славян.
   Скопище народа воодушевилось настолько, что присутствующие, вопреки позднему часу, не расходились, а прошли через весь город и направились к памятнику своего поэта Гундулича, с патриотическими песнями на устах.
   На следующий день нам был дан от города пышный прощальный банкет, на котором председательствовал престарелый д-р Джингрия. А в понедельник, 18 августа в 5 часов утра мы на поезде выехали из Гружа".#
   В те дни в Дубровнике уже поселилась малая группа беженцев с юга России, которые со своими регулярно визированными паспортами и солидным запасом валюты весной 1919 г. покинули Одессу.
   В автобиографии, "своем жизненном романе", известный югославский художник - автор комиксов Джордже Лобачев (Юрий Павлович Лобачев, 1909-2002), сын российского вице-консула в Цетинье, в Косовской Митровице, Канее (на острове Крит), генерального консула в Македонии (в Салониках - до окончания Первой мировой войны), - вспоминает свой приезд в Дубровник, в 1818 г.:
   "Бесконечная вереница тоннелей, долгое кружение вдоль Попово-поле и, наконец, прибытие в Груж. Мы остановились в гостинице "Лапад", которая и ныне существует. Вскоре отец нанял довольно большой дом с садом, на холме, в начале района Лапад. (...) Мы, дети, сразу полюбили Дубровник и Лапад. Тогда еще ходил трамвай с прицепом, без ограждений по сторонам. Дорога к морю была украшена прекрасными агавами, тогда они были в цвету (цветут лишь раз, после чего гибнут). Вдоль дороги еще не было домов, тем более гостиниц. Одиноко возвышалась, словно выросшая прямо из моря, грандиозная крепость Ловриенац.
   Однажды, возвращаясь с прогулки по верхней дороге, мы остановились и смотрели вниз, под гору, где играли в футбол. Тут я получил первый наглядный урок физики - сперва был виден удар по мячу, а лишь после некоторого отрезка времени звук удара доносился до нас.
   Так прошел и 1920 год. Год, который означал поворот в нашей жизни. Отец болел диабетом. А тогда еще не было инсулина. Болезнь всё более брала свое. В конце концов, отец совсем занемог.
   День стоял хмурым, по небу проносились густые серые тучи, на ветках оголенных деревьев блистали капли дождя. Отец попросил Артемия (старшего сына - прим. А.А.) и меня сыграть "Серенаду" Шуберта... А на следующий день, 2-го марта 1921 г., он скончался, всего на 46-м году жизни. По совету родственника матери, мы перебрались в город Нови-Сад, который уже тогда стал одним из крупных центров русской эмиграции. Вскоре мать перевезла останки отца из Дубровника в Нови Сад".#
   В окрестностях Дубровника, на острове Шипан, поселился Глеб Васильевич Алексеев (1892-1938), журналист, литературный критик, драматург, сотрудник русских газет в Москве, Киеве, Ростове-на-Дону; его талант фельетониста хвалил Максим Горький. На фронтах Первой мировой войны Алексеев дважды был ранен, после революции эмигрировал, был матросом на английском пароходе, объездил Грецию, Турцию, Италию, жил и в Австрии, Венгрии, Югославии. Сотрудничал в белградской ежедневной Русской газете (1920) и в русских периодических изданиях по всей Европе. Сохранились его письма с о.Шипан в Берлин.# С 1922 г. Алексеев поселился в Берлине и принимал участие в литературных и издательских мероприятиях эмиграции, писал повести, статьи, переводил с украинского языка. Был близок с Борисом Пильняком и переписывался с футуристом Давидом Бурлюком, который из США отправил ему рукописи стихотворений и доллары. Эти деньги Алексеев не истратил по назначению - на публикацию сборника стихотворений Бурлюка, - а присвоил их и ими оплатил билет на свой возврат в Россию. В Советском Союзе был опубликован ряд литературных произведений Алексеева и его воспоминания эмигрантского периода. Он пострадал в годы сталинских чисток.
   Несколько "волн" беженцев из России захлестнуло Дубровник в течение 1920 г.: в январе, марте, мае, августе и декабре.
   "В марте 1920 г. из неизвестного сборного пункта прибыло в Дубровник по железной дороге 30-40 белоэмигрантских семейств тнзв. "Новороссийской эвакуации", общей численностью около сотни лиц. В Дубровник они приехали в одиночку или в группах, из разных направлений. В основном это были представители русской аристократии, капиталистических и буржуазных кругов. По приезде в Дубровник они поселились в городе, не работали, а жили на привезенные с собой капиталы, были богаты. Это были первые эмигранты и им в Дубровнике легко было нанять комфортабельные квартиры. Некоторые остались тут короткое время, некоторые - дольше. Кое-кто из них выехал во Францию или в другие западноевропейские страны, кое-кто в Дубровнике осел пожизненно.
   Вскоре после прибытия в Дубровник они основали свою первую "русскую колонию", являющуюся одной из старейших русских колоний, возникших в Хорватии. Из видных особ, прибывших тогда в этот город, нам известны:
   Леонид Павлович Леш, бывший генерал-полковник (так! - прим. А.А.), который в Первую мировую войну командовал 3-ьей Армией в Галиции. Позднее он переехал на остров Шипан, где и скончался, в 1934 г. (Генерал-от-инфантерии Л. П. Леш, 1862-1934, скончался и похоронен в городе Котор - прим. А.А.).
   Николай Александрович Шильдер-Шульднер, бывший Архангельский губернатор, первый председатель русской колонии, скончался в Дубровнике.
   Граф Иван Иванович Толстой, бывший министр народного просвещения, в 1922 г. уехал в Париж.
   Граф Сергей Сергеевич Толстой-Милославский, бывший член Государственного совета, умер в Дубровнике в 1925 г.
   Д-р Евгений Федорович Гарнич-Гарницкий, известный врач и общественный деятель в Киеве, позднее поселился в Белграде.
   Владимир Иванович Звягинцев, бывший губернатор, очень богатый, позднее уехал в Париж.
   Скарятин, помещик и богач, тоже из Дубровника выехал во Францию.
   Александр Аркадьевич Столыпин, помещик, брат бывшего премьер-министра императорской России, позднее уехал в Париж".#
   Из других источников, в "сербской эвакуации (Ненадича)" беженцев с юга России весной 1920 г. в Дубровнике нашло приют 332 лица.#
   Среди эмигрантов в Дубровнике оказался и человек передовых взглядов, Николай Алексеевич Хомяков (1850-1925), сын известного славянофила. В императорской России он был крупным землевладельцем, состоял членом Государственного совета и Государственной думы (председатель третьего созыва), по ориентации - представитель умеренных монархистов, занимал пост в управлении Российского Красного креста. Перед революцией отошел от политики. Скончался в Дубровнике.
   "В начале августа 1920 г. на русском крейсере "Орел" прибыла в Дубровник группа русских белоэмигрантов, примерно 210 душ. Прибыли они из Владивостока, отступая от натиска Красной армии. Почти весь эшелон состоял из воспитанников и преподавателей Военно-морской академии во Владивостоке, откуда он направился сперва в Японию. В одном японском порту крейсер бесплатно обзавелся углем и продолжил плавание в Сингапур. Оставшись без пропитания часть угля была обменена на провиант и транспорт продолжил путь, направляясь в Индию и далее, через Суэцкий канал. Было принято решение бросить якорь в Дубровнике. Причалив, академия была расформирована, преподаватели и учащиеся частично были распределены в русские кадетские корпуса, в Сараево, Билече и Белую Церковь, а другая часть направлена в университеты Белграда и Загреба. (...) Директором Военно-морской академии был капитан военного судна Михаил Александрович Клицин, одновременно состоявший и командующим транспортом этого дальнего плавания. Эшелону в Дубровнике не был оказан официальный прием".# На борту этого судна находился и гардемарин Алексей Петрович Дураков, позднее известный поэт "русского белградского круга", в 1944 г. погибший героической смертью в отрядах югославских партизан.
   В том же, 1920 г., в Груж причалили и транспорты с югославскими военноопределяющимися, оказавшимися в России. С ними были и русские беженцы. Так, 10 сентября, в Груже стал на якорь пароход "Гималаи", прибывший из Владивостока. Местная пресса отметила:
   "Прибыло 888 солдат, 81 офицер, 334 чехословаков с музыкой, 59 женщин и 28 детей".# Сопровождал этот конвой русский врач Аркадий Матвеевич Зайцев с супругой Анастасией Васильевной, урожд. Блохиной, который сперва получил место по специальности на о.Шипан, а позднее, до своей кончины в 1955 г., работал врачом в воеводинской деревне Деспот Св. Иван (Деспотово).#
   Новая "эмигрантская волна" была самой мощной.
  
   Ноябрь-декабрь 1920 г.: "французская эвакуация" с Крыма
  
   После окончания войны с Польшей Красная армия переправляется на юг России и в неудержимой контратаке у Перекопа 7-8 ноября 1920 г. ставит Русскую ("белую") армию генерала Петра Николаевича Врангеля в безнадежное положение. Барону П.Н.Врангелю уже не оказывают поддержку военные союзники России - Франция и Англия. В течение всего нескольких дней, при помощи союзнических пароходов, оказавшихся в портах Крыма, была проведена эвакуация - спасение от большевистских репрессий около 150 тыс. чаловек: чинов армии, гражданских лиц, семейств государственных чиновников, интеллигенции, целых учебных заведений, вдов, военных инвалидов и сирот. Они погрузились на (примерно) 150 кораблей и в начале ноября направились к Босфору.
   Правительство Республики Франции взяло под свое покровительство этих беженцев и между правительствами европейских стран начались срочные дипломатические переговоры, связанные с размещением беженцев. Королевство СХС согласилось принять часть этого контингента. На совещании Государственной комиссии по приему русских беженцев, состоявшемся 18 ноября 1920 г. в Белграде, было принято решение о создании в Далмации приемных пунктов беженцев - в Бухте Которской, Дубровнике и Бакаре. Уполномоченным представителем Государственной комиссии в Дубровнике был назначен подполковник Александр Андреевич Леман, бывший чиновник Правления Красного креста в Петрограде.#
   Адриатические порты Мелине, Груж и Бакар приняли в те дни около 20 тыс. беженцев с Крыма. В дубровницкий порт Груж 1 декабря 1920 г. причалил пароход "Сегед", принадлежавший обществу "Адриа", который под командованием капитана Десковича 28 ноября вышел в море из Константинополя, вошел в Бухту Которскую, но там не был принят, а направлен в Дубровник. На его борту официально было зарегистрировано 2.563 русских беженца, из которых в Дубровнике оставлено 783 лиц, а остальные, пройдя карантин, в группах направлены в основном в Банат (северо-восточную область страны). Экипаж американского корабля "Олимпия", оказавшийся в порту Груж к приходу "Сегеда", с первых минут прибытия этого парохода широко пришел на помощь беженцам, облегчая устройство довольствия.# Этим пароходом прибыло около тысячи солдат и офицеров Армии ген. Врангеля и около 1.800 гражданских лиц, женщин и детей. Военные преимущественно были из воздухоплавательных подразделений (состоящих под командованием генерал-майора Вячеслава Матвеевича Ткачева и его помощника - полковника Туношенского), из авиационного офицерского училища (полковник Усов) и тнзв. "Дикой дивизии" (полковник Чеберняев).#
   "Из этого транспорта в Дубровнике остались лишь те, которым удалось найти какую-либо работу или были знакомства и родственники, устроившиеся здесь ранее. Им нужно было подать прошение в адрес мэрии для получения права на жительство в Дубровнике. Из всей группы, прибывшей на "Сигете" в Дубровнике и его окрестностях, поселилось около трехсот лиц. (...) Между ними выделялись: руководитель транспорта генерал Беляев, Корнаковский, Гончаров, Лысенко и Беляков.
   Одна группа эмигрантов 16 декабря 1920 г. прибыла в Которскую Бухту на пароходе "Брезгавия", но не все были высажены в порте Тиват, 150-180 из них задержаны на борту и лишь 31 декабря сошли на берег в порте Груж. До продолжения своего путешествия в Воеводину, вся часть этого транспорта была размещена в дубровницкой казарме "Санта Мария". Группу сочиняли специалисты различных профессий: техники, инженеры, врачи; среди них оказались инженеры Сергей Биркин, Игорь Сысоев, Павел Лопырев, Белобородов, врач Елена Шершевская и др."#
   Помимо дубровницких военных казарм-крепостей Ревелин, Моло и Св. Мария, группы беженцев "Крымской эвакуации" расположились в бывшей гостинице "Hotel de la Ville" и в доме "Беназ" в районе Плоче.#
   Позднее, в течение 1921 г., в Королевство СХС прибывали и другие подразделения Русской армии ген. Врангеля, временно рассредоточеные в лагерях Турции и Греции. Начиная с 1-го сентября 1921 г. Военно-морское министерство приняло около 4,5 тыс. русских военных на пограничную службу, сроком на год. Вторая бригада кавалерийской дивизии 1-го Армейского корпуса, которой командовал ген.-майор Борис Владимирович Гернгросс, с центром в Загребе, была отправлена на деликатную границу с Италией, на острова (Раб, Углян, Зларин, Хвар, Корчула) и в далматинские города (Карлобаг, Трогир, Макарска, Дубровник, Зеленика, Будва).# Дубровницкий отряд с русскими пограничниками стоял на острове Локрум.
   На пароходе "Сигет" в Груж прибыл Борис Викентьевич Матусевич (1874-1939), вместе с дочерью и внуком, - бывший товарищ министра финансов императорской России и ученый; в эмиграции преподавал математику, физику, астрономю, историю, географию, французский, немецкий и латинский языки в гимназиях Белграда, Румы, Косовской Митровицы и Приштины. С того же парохода высадился и юноша Сергей Андреевич Кисловский (1899-1995), позднее видный агроном-селекционер Института сельскохозяйственных исследований в Нови-Саде.# В семейном архиве Кисловских сохранилась рукопись его воспоминаний, из которых приводим отрывок.
  
   Сергей Андреевич Кисловский: Дубровник, 1920-1921 гг.
  
   "На следующий день мы приплыли в Груж - порт города Дубровника, Рагузы. Два дня нас не выгружали, подготовляли помещения, и только 28 ноября (вернее, 3 декабря - прим. А.А.) 1920 г. вечером выгрузили на берег. Из Гружа повели в Дубровник. Наконец, мы, вшивые, грязные, поселены по старым средневековым зданиям-крепостям. (...) Наша группа попала в крепость без окон и дверей - в Ревелин, остальные, в большинстве случаев семейные, были помещены в средневековый женский монастырь, который возвышался над морем и назывался "Монастырь Святая Мария".
   Среди нас было много больных, главным образом тифозных, и поэтому нас никуда не выпускали. Мы должны были 14 дней пробыть в карантине. Разместив нас в Ревелине, через несколько дней нас повели в Груж, где стоял санитарный поезд. В его составе была баня и отделение для дезинфекции. Нас хорошо вымыли, выкупали, а пока нас мыли, наши вещи продезинфицировали. После дезинфекции совсем пропали пояса, а одежду - брюки, куртки - едва можно было одеть. Наконец, до некоторой степени мы избавились от вшей. Но не совсем.
   Началось сидение в карантине. Выпускали только дежурных, которые отправлялись, чтобы принести хлеб и другие продукты. Один раз я был назначен для этого. Идя по главной улице Дубровника - Страдуне, подошел к ювелирному магазину и в витрине, как в зеркале, увидел, что у меня на лбу под фуражкой сидит огромная вошь. Придя в Ревелин, попросил Женю# постричь мои длинные волосы. Большими ножницами для кройки сукна он начал меня стричь, причем, захватывал или верх волос, или мою кожу. Я потом долго ходил с окровавленной головой.
   Так мы 14 дней сидели в карантине. Время шло очень медленно и у кого были карты - играли в преферанс и другие игры. Игральных карт было мало, а желающих играть много. Колода карт стоила до 50-ти динар.
   Вскоре Дубровник и наш Ревелин посетила делегация из Белграда. Ее предводил российский посол Василий Николаевич Штрандтман. Важный, хорошо одетый, с брезгливой гримасой, он смотрел как мы расположились на полах, а в Ревелине в то время не было ни окон ни дверей. В первые же десять дней нашего пребывания в карантине нам выдали двухмесячную "ссуду" - помощь, в "размен": разменивали наши добровольческие деньги - "колокольчики" на динары. За два месяца дали по 400 динар в месяц - каждый из нас получил 800 динар. По тем временам это была огромная сумма.
   Приловский, мой сослуживец, воспитанный в петербургских бильярдных, умный пройдоха, предложил нам одну операцию, на которой мы рассчитывали хорошо заработать: свои 800 динар, плюс Женины и мои - всего 2.400 динар, он истратил скупая по всем ресторанам и кафанам в Дубровнике раз игранные карты. Принес в Ревелин три-четыре мешка. Мы два дня эти карты сортировали, разбирали по рубашкам, составляя полные колоды - "шпили". Нам удалось составить около двухсот комплектных колод. Их мы легко продали сидящим в карантине и жаждущим играть. Продавали по 50 динар за колоду. В эту операцию мы вложили 2.400 динар, а заработали больше 10-ти тысяч. В то время это были огромные деньги. Заработок мы разделили на три части и я сразу же пошил себе штатский костюм.
   Кубанские казачки, которые в Ревелине жили наверху, над нами, на третьем этаже, тоже получили двухмесячный "размен" - по 800 динар. В один из вечеров они устроили у себя выпивку. Здорово напились. Пели песни - "Ах, Кубань ты, наша родина" и другие, танцевали, горланили. Один из них, почувствовал, что ему надо отправиться "к ветру", покинул компанию и направился к дверям, но по полному делу не попал в дверь, а пошел к окну. Станишник шагнул и из третьего этажа упал на острые скалы. Остальные, в страшном беспокойстве выбежали наружу, подбежали к скалам. На камнях лежало неподвижное тело. Стащив его с камней, принесли в помещение. Упавший только мычал и храпел. Утром казачок проснулся. Не верил, что выпал из окна третьего этажа, считал, что его земляки разыгрывают.
   После удачной и выгодной распродажи всех колод, весь Ревелин, Мол и монастырь Святой Марии играли в карты. Вскоре и мы подобрали себе компанию желающих играть в преферанс. Нас трое сравнительно хорошо играли в эту игру, а наши партнеры, большинство поповских сынков, имели мало представления о преферансе. Женя, Приловский и я всё свободное время, а его было много, проводили за картами. Мы садились играть отдельно - каждый с отдельной группой - и почти всякий день выигрывали около 80-100 динар. Это был солидный доход, мы привыкли каждый день выигрывать на дневные расходы.
   Наступил Новый год. В Ревелине мы жили уже больше месяца. Скопление русских по группам начали расселять по разным городам Королевства. Запрещенной зоной, куда мы не могли попасть, считались Земун, Белград, Панчево, где уже осело слишком много русских из предыдущих эвакуаций. Расселяли группами по 50-70 человек. Эти группы называли русскими колониями. В одну из таких групп попали наши партнеры, от которых мы постоянно, играя в преферанс, выигрывали. Когда подошло время их отъезда и их повели в Груж, мы пошли их провожать на вокзал. Там, в ожидании их посадки и отправки, играли с ними сидя на пероне - пытаясь в последний раз выиграть еще несколько динар.
   Уехали наши партнеры, прекратился наш ежедневный заработок. Мы слонялись по Ревелину, как сонные мухи. В больших залах остались лишь старички. Привыкши выигрывать каждый день, нас трое предложили старичкам сразиться. Они охотно согласились.
   По какой?
   По какой хотите.
   Сели мы с ними играть - отдельно Приловский, отдельно Женя и отдельно я. Результаты были плачевные - каждый из нас проиграл старичкам около 200 динар. За один день мы проиграли то, что зарабатывали в течение недели. На этом игра прекратилась - и распалось наше акционерное общество.
   Подошел и наш черед. Группа, около 70-ти человек, в их числе находилось и нас трое, была в Груже погружена в товарные вагоны и по узкоколейной железной дороге отправлена внутрь страны. Бесконечно, почти сутки, поезд тарахтел, полз вокруг Поповог поля, медленно проплывали мимо незнакомые пейзажи, и к концу второго дня мы подъехали к Мостару".#
  
   Жители Дубровника о русских беженцах
  
   После высадки с парохода "Сигет" мэр Дубровника д-р Нонвайлер направил предупреждение местному населению:
   "Наблюдаются и с полным основанием осуждаются действия многих горожан, когда они смешиваются и вступают в контакт с выше упомянутыми (русскими беженцами - прим. А.А.) - частично из любопытства, а в большинстве случаев в целях приобрести от них товар - либо за наличные, либо в обмен. Необходимо иметь в виду и помнить, что среди этой пестрой массы, из-за неблагоприятных условий, распространены опасные и заразные болезни, скажем более, среди беженцев были случаи сыпного тифа".#
   Горожане были изумлены, наблюдая, как русские в первый день Нового  1921 года купались в море и загорали на солнце.# Несколько заметок о них было опубликовано в белградской "Иллюстрированной газете":
   "Из Дубровника и Гружа.  Если судить по цифрам, в этих населенных пунктах, захлеснутых волной русских беженцев с Крымского полуострова, люди ворочают миллиардами. Нет дома, в котором не осело несколько сотен тысяч рублей. Не иметь их как-то даже неприлично.
   Один знакомый спросил меня:
   У вас есть русские рубли?
   Нет.
   Как так? Я принесу их вам, на память.
   И действительно, на следующий день он принес мне 15 тыс. рублей, но не хотел продать их мне. Говорит: я обменял их за буханку хлеба. Не подумайте, пожалуйста, что это злоупотребление в несчастье! Боже упаси, это дневной валютный курс русского рубля. Народ к этому уже привык.
   А представьте себе мину на лице одного парикмахера в Груже, когда ему, сразу по высадке беженцев с парохода, один русский предложил оплатить бритье русскими деньгами и тот, согласившись больше из курьеза и любопытства - поглядеть на эти деньги, - принял от русского господина ни более ни менее, как 35 тыс. рублей! Парикмахер не соглашался, но русский его убеждал, что таков тариф бритья и стрижки в Крыму.
   Сейчас каждый житель Дубровника владеет сотнями тысяч рублей, их берут как сувенир. Никому не приходит в голову скупать их и торговать ими, в городе, где и последний портовой грузчик следит за курсами франка, лиры и доллара, и торгует ими, где он поджидает благодати от большевизма, верная картина которого предстает перед ним в виде миллионов рублей от русских беженцев".#
   "Освящение русской столовой. Дубровник загружен русскими беженцами, а их колония весьма деятельна. На этих днях (февраль 1921 г. - прим. А.А.) состоялось торжественное открытие и освящение русской столовой. На симпатичное и скромное торжество русские пригласили цвет дубровницкого общества. (...) В самом скором времени откроется и пекарня для беженцев.
   Своим прекрасным и корректным поведением русские завоевали симпатии местных жителей, которые лишь сейчас, благодаря непосредственным контактам, получили возможность узнать чистую русскую душу и полюбить ее. Этому немало способствовало и несколько концертов русских артистов, среди которых особо выделились госпожи Милич, Морозова, Архипова, Скоробогатова, баритон Баранов.# Один концерт они дали в пользу здешнего Югославского академического клуба, когда была собрана значительная сумма для помощи нуждающимся студентам".#
   О русских колониях в Дубровнике и Груже сохранились интересные документы из 1949 г. Приводим их полностью (в переводе с хорватского языка, сохраняя термины и лексику "молодого социалистического государства"):
  
   Русская колония в Дубровнике
  
   Когда в декабре 1920 г. из Крыма через Константинополь в Дубровник прибыл пароход "Сигет" с (около) 3 тыс. белогвардейцев, после их размещения в Дубровнике в нем осталось лишь 800 лиц. Таким образом, вместе с теми, которые сюда прибыли в марте 1920 г., общее число белоэмигрантов в Дубровнике составляло около 900 душ.
   В Дубровнике была основана "русская колония", которая к 1 января 1921 г. официально была зарегистрирована со стороны югославских органов власти. Ее цель заключалась в охране интересов белогвардейцев в Дубровнике. На учредительном собрании присутствовали и члены первой, неофициально созданной, Русской колонии в Дубровнике - эмигранты, прибывшие в марте 1920 г., после тнзв. Новороссийской эвакуации, которые в подавляющем большинстве были аристократами и буржуазией. В тот момент таких в Дубровнике оказалось около сотни душ.
   Первым председателем новой колонии был избран генерал Лунский, Николай Иванович,# прибывший в Дубровник на пароходе "Сигет", - до утверждения предыдущего председателя колонии Шильдер-Шульднера. Из-за избрания (Лунского - прим. А.А.) произошел раскол: аристократы отделились и создали свою особую, тнзв. "Гружскую колонию". Председатель (Дубровницкой - прим. А.А.) колонии, члены Правления и секретарь избирались сроком на год. В первые годы пост председателя и члена Правления колонии был почетным. Позднее, по мере того как белогвардейцы приобретали югославское подданство и стали уходить из колонии и покидать Дубровник, в тнзв. "Русском доме", состоящем на попечительстве колонии, осталось всего лишь около 40-ка материально необеспеченных и больных. Выполнять должность председателя стало труднее, и никто охотно ее не принимал. Перед войной 1941 г. было принято решение, согласно которому председателями должны были стать по очереди каждый член колонии, на определенный срок. Наряду с председателем избирались товарищ председателя и секретарь, исполняющий и обязанности счетовода. Эти трое составляли Правление колонии.
   В момент основания Русская колония в Дубровнике насчитывала около 900 членов, но уже в первые годы это число резко сократилось, так как члены колонии выселялись в другие районы Югославии и уезжали за границу.
   Уже в 1924 г., после отбытия определенной части белоэмигрантов во Францию (на пароходе "Св. Лазарь"), в Дубровницкой колонии осталось примерно 350 членов. Отток русских из Дубровника продолжался, - некоторые скончались, другие приобретали гражданство и выходили из членства колонии - перед войной 1941 г. в членах колонии состояло всего 84 русских.
   В первые годы колония создала свою любительскую (театральную - прим. А.А.) труппу и Русский дом. Вскоре труппа развалилась, но в рамках колонии и далее устраивались театральные представления и литературные чтения. На этих спектаклях шли пьесы русских писателей, а на литературных вечерах читались произведения русских писателей, которые сопровождались прениями. Устраивались и академии, связанные с юбилеями писателей-классиков. Широко было отмечено 100-летие со дня гибели Пушкина. Спектакли и академии в Русском доме посещало и местное население, обязательно присутствовал и представитель администрации области. Целью этих мероприятий было сохранение у русских национального самосознания и ознакомление граждан Дубровника с русской культурой.
   Вскоре после возникновения колонии была создана и Русская библиотека. Каждый эмигрант передал в ее фонды привезенные с собой книги. Библиотека насчитывала около 3 тыс. томов. Книги приобретались и за счет членских взносов; преимущественно это были произведения русских писателей. Отдельных помещений для хранения фондов и читальных залов не было, книги брали и читали на дому. Библиотека выписывала русскую заграничную периодику.
   В Русском доме жили пожилые и необеспеченные белогвардейцы, вначале их было 40 душ. При Доме была русская столовая, которую содержал некий Котов, выделявший Колонии определенный процент и оплачивавший снимаемые у колонии помещения. Услугами столовой имели право пользоваться только белоэмигранты, проживающие в Дубровнике, или приезжие русские. В помещениях Русского дома Яков Гусев в своем стоматологическом кабинете лечил только русских. Тут размещалась и Русская церковь, но своего священника не было, и по временам служил православный священник Бошко Митрович# из Дубровника. Русский дом был собственностью Русской колонии и представлял очаг, вокруг которого протекала деятельность колонии, объединявшей русских.
   Известно, что 11 августа 1921 г. председателем Русской колонии был избран Николай Хомяков, бывший председатель Государственной думы, который на этом посту оставался короткое время. После него председателем колонии был граф Олсуфьев,# вскоре переехавший во Францию, а после него - инженер Свиягин,# до 1924 г., когда он уехал в Китай, в Шанхай, по приглашению одного китайского предпринимателя, так как еще в императорской России строил там железную дорогу. После Свиягина председателем был избран "князь" Чагодаев, т.е. не князь, а старшина из одной деревни на Кавказе, которого с пренебрежением величали "князем". После него, в 1925 г., этот пост занял Колгин, преподаватель иностранных языков в Дубровнике. Он состоял председателем два года, а в 1928 г. им стал Яков Сергеевич Гусев. Он принял югославское подданство и вышел из колонии. На пост председателя был избран Владимир Стреха, бывший полковник, из состоятельной семьи, владелец обширных земельных участков в императорской России. Он любил выделяться и держал себя надменно, был дерзким, самолюбивым, старался принимать участие в различных мероприятиях и присутствовать на приемах видных жителей Дубровника; пользовался некоторым авторитетом среди русских, в особенности среди нуждающихся, так как был неутомим в обивании чужих порогов и вымогании помощи бедным. На посту председателя колонии он пробыл до 1932 г., скончался перед войной, в Дубровнике (в 1937 г. - прим. А.А.). После него председателем был избран Евгений Востросаблин, чиновник городского управления. Умер он в 1946 г. До оккупации страны председателем состоял Павел Стреляев. После войны он не покинул Дубровник и дает уроки иностранных языков.
   Библиотекарем Русской колонии был Михаил Петрович Черникин, выпускник духовной академии в России, а в Дубровнике - псаломщик и регент хора при православном храме. В межвоенный период ему было предложено место преподавателя греческого и древнееврейского языков в университете, но он отказался. Умер в Дубровнике (в 1932 г. - А.А.).
   Русская колония в Дубровнике была официальным учреждением, которое оказывало помощь государственным властям в ведении учета о русских эмигрантах. Колония была самостоятельная, но находилась под надзором местных органов власти. Работу колонии контролировал и приезжающий из Белграда "русский делегат" при Государственной комиссии по оказанию помощи русским беженцам - Василий Николаевич Штрандтман. В 1921 г. Русская колония распределяла денежную помощь всем эмигрантам, полученную от этой комиссии, в объеме 240 динаров в месяц. Правда, она поступала лишь в течение одного года, а потом была отменена и выдавалась в заниженном объеме лишь нуждающимся, больным и престарелым.
  
   Русская колония Груж
  
   Гружская колония возникла первой на территории Далмации, в марте 1920 г., когда в Дубровник и его пригород, порт Груж, прибыло, группами или в одиночку, примерно четыре десятка семейств из России, всего около сотни душ. Все они покинули страну в тнзв. "Новороссийской эвакуации", последовавшей после поражений армии ген. Деникина, и через Константинополь прибыли в нашу страну. Почти все они были дворянского происхождения или из буржуазных кругов общества. Они привезли с собой значительные капиталы и драгоценности, т.е. владели средствами и не нуждались в какой-либо помощи.
   Их колония была первой в Дубровнике, но когда в декабре 1920 г. в Дубровник прибыл транспорт "Сигет" с эмигрантами из Крыма, в городе была создана и местными властями официально зарегистрирована новая дубровницкая колония. Раздоры, возникшие между новоприбывшими и ранее прибывшими эмигрантами, привели к расколу - аристократы вышли из дубровницкой колонии и создали свою, "Гружскую русскую колонию", хотя все они обосновались в самом Дубровнике.
   Первым председателем этой колонии был избран Шильдер-Шульднер, бывший губернатор Архангельска (так! - прим. А.А.), известный как страстный игрок и пьяница, впрочем сметливый и умный человек. После двух мандатов его сменил Евгений Иванович Звегинцев, бывший губернатор и очень богатый человек, уехавший затем в Париж, где он и скончался. После него пост председателя занимал Максимилиан Феликсович Климович, вплоть до упразднения колонии в 1931 г.
   Следует сказать, что эта, последняя, колония не проявляла какую-либо деятельность, и у нее не было своих помещений. Число ее членов тоже уменьшалось - с 50-ти на 10-12 членов, перед ее расформированием в 1931 г., когда все они примкнули к Дубровницкой колонии.
   Члены Гружской колонии считали себя выше других русских и не желали иметь что-либо общего с ними. Дворяне говорили между собой на французском языке, ничем не занимались, были при деньгах и проживали в гостиницах. Встечались они чаще всего в дубровницком Французском клубе.
   Со дня своего основания и до расформирования Гружская колония не была зарегистрирована у югославских властей, но делегат Штрандтман признавал ее и навещал. Несколько раз он приезжал в Дубровник для урегулирования распрей между колониями. Штрандтман не имел права упразднить Русскую колонию в Дубровнике, так как она состояла из большого количества членов и была зарегистрирована, а Гружскую колонию он не желал игнорировать из-за услужливости к перед аристократией, к которой принадлежал и сам.
   Деятельность Гружской колонии ограничивалась редкими случаями выдачи удостоверений, связанными с получением разрешения на продление проживания или поступления на работу. В последние годы своего существования эта колония собирала средства от своих состоятельных членов и оказывала материальную помощь нуждающимся русским, не состоящим членами их колонии. Постепенно большинство из них выехало во Францию.#
  
   Жизнь и культурная деятельность русских в Дубровнике
  
   В первые месяцы 1921 г. несколько русских интеллигентов группировались вокруг некоего С. М. Власьева, редактора-издателя русской еженедельной газеты Русский листок (редакция и контора: Дубровник, Мол, Сербская типография). Вышло всего четыре номера: первый - 15 января, четвертый - 5 февраля 1921 г. Исследователи, вероятно, установят, что это была единственная русская эмигрантская газета, которая на русском языке выходила в Хорватии.#
   В первом номере содержалось трогательное обращение. Приводим его полностью:
   "Братьям Славянам.
   Вынужденные покинуть свой родной кров, мы - дети поруганной и разграбленной России - пришли искать приюта у вас, наши дорогие братья.
   Сегодня выходит на Приморские берега гостеприимной и родной нам Юго-Славии первый номер Русской газеты.
   К вам, хозяевам этой земли, настоящее наше слово.
   Слово не только искреннего привета, но и задушевного сердечного "спасибо" за теплое радушие, за то, что не чужих, а своих близких вы видите в нас.
   Мы не раз с оружием в руках ходили в бои с врагами славянства, помогая вам - отстаивать вашу свободу, честь и достояние; много веков уже мы живем с вами одними заботами, одними стремлениями...
   Тем радостно чувствовать в настоящую тяжелую для нас минуту, когда в нашей Святой Руси всё разрушено, поругано, осквернено шайкой кровожадных разбойников, что здесь наше горе, наши радости понятны вам и вы все, как и мы, верите, что не может это лихолетье длится долго, что близко то время, когда воскреснет великая Россия - опора великого Славянского племени, неустанно всюду борящегося за свою самобытность.
   Но мы не хотим быть только гостями; мы рады стать на работу, принять участие в строительстве вашей земли не только потому, что это нам даст кусок хлеба, но главным образом потому, что мы верим в великое будущее доблестной Юго-Славии.
   Мы хотим внести свою лепту в ваши труды, чтобы гордиться этим, а сейчас, чтобы воочию доказать вам, дорогие братья, что мы достойные потомки наших доблестных предков, сложивших свои головы на Балканах за наше общее Славянское дело.
   И верится нам, что пролитая кровь братских народов, их братская помощь другу в минуты невзгод никогда не пропадет даром и прочно выковывают счастье и славу вскормившей и возлелеевшей их родины."#
   Газета, из-за финансовых затруднений, не могла выполнить амбициозно поставленные перед собой цели:
   "Приступая к изданию Русского листка, редакция ставит своей посильной задачей прийти на помощь русским эмигрантам в Сербии в смысле ознакомления их со всеми касающимися их распоряжениями русского и сербского правительств, а также указания всех тех организаций и обществ, которые имеют прямое или косвенное отношение к русским беженцам в Юго-Славии".#
   Эту миссию в 20-30-е г.г. в Королевстве СХС/Югославии выполняли белградские периодические издания русской эмиграции.#
   Помимо очерков "Где наша база" полковника Генерального штаба Алексея Лазаревича Марьюшкина, "Русская совесть" Владимира Павловича Руадзе, статей Вронского и "Обозревателя" (псевд.), дубровницкий Русский голос в своем первом выпуске перечисляет членов Правления Дубровницкой колонии (до ее раскола): Николай Юрьевич Шильдер-Шульднер (председатель), Александр Николаевич Коссаговский (товарищ председателя), Василий Михайлович Терентьев, Михаил Михайлович Ремер (заведующий продовольственным отделом), Владимир Петрович Глиндский (заведующий отделом труда и просвещения), Алексей Иванович Пыхтеев (казначей), Николай Иванович Руженцев (секретарь).
   В третьем выпуске от 29 января 1921 г. газета извещает о результатах избрания нового Правления колонии, проведенного на Собрании, состоявшемся 23 января, на котором присутствовало около 350-ти беженцев. Снова были избраны тот же председатель и большинство прежних членов Правления, с привлечением новых членов из группы новоприбывших русских, разместившихся в крепости Ревелин (барон Фиркс, В.Б.Фирсов, И.И.Мельников, В.В.Плонский, К.Х.Пекарский, А.Б.Беляков).
   В связи с Татьяниным днем, отмеченным в Дубровнике 25 января 1921 г., Русский голос упоминает Юрия Юрьевича Рафальского, графа Дмитрия Адамовича Олсуфьева и Николая Федоровича Акаёмова.#
   В статье "Театр и музыка", опубликованной в первыом выпуске газеты, читаем:
   "Н.Н.Станковым организована здесь оперная труппа в состав которой вошли артистки Петроградской музыкальной драмы А.Милич (сопрано), Московской оперы Зимина Е.Морозова (меццо-сопрано), Н.Баранов (баритон) и др. Труппа концертирует с декабря прошлого года и в ближайшее время ей предложено поставить здесь в городском театре "Евгения Онегина" (отдельные сцены). Ожидается прибытие гастролеров из Белграда.
   Товарищество драматических артистов под управлением  С.М.Витимова наметило к постановке целый ряд художественных инсценировок и миниатюр. С этой целью товариществом сняты подходящие помещения. Поставленный 31-го декабря нов. ст. Товариществом в зале "Сокол" концерт прошел с большим успехом. Зал был переполнен. После концерта состоялся танцевальный вечер в большим оживлением. Много внесла оживления местная молодежь."#
   На одном "балу" в Дубровнике дети русских беженцев представили аллегорическую живую картину современной России,# а В.П.Руадзе, русский беженец, который в Дубровнике занимался публицистической деятельностью и писал стихи, в белградской Иллюстрированной газете опубликовал "исторический очерк"-статью "Княжна Тараканова" с рисунками русского  художника "D-j" (вероятно, Ивана Петровича Дикого, 1896-1990; - прим. А.А.).#
   В прессе 1921-22 гг. встречается сравнительно мало данных о русской эмиграции в Дубровнике:
   В мае 1921 г. в крепости Ревелин созданы "Русский дом" и "Русский Красный крест".#
   "Самоубийство. В самый день Св. Влаха (Св. Власия, патрона Дубровника - прим. А.А.), около 10-ти часов до полудня атаковал на свою жизнь солдат, русский, Белевский, на службе в отряде пограничной стражи, расположенной на острове Локрум. Застрелился из пистолета, пулей в голову. В прощальном письме сообщил, что пошел на этот шаг так как ему наскучила такая жизнь - скитаний вне родины. Покойный был беженцем, из Армии Врангеля, молод, 26-ти лет, был принят в нашу службу солдатом".#
   "Графиня Елизавета Уварова проживает в монастыре Св. Иакова, в районе Плоче".#
   "Лекция в Югославской матице. В воскресенье, 28 мая в 11 часов в Сокольском доме господин Николай Клименко прочитает лекцию "Всеславянский вопрос и большевизм". Госп. Клименко русский человек, передовых взглядов, лектор и литератор. Автор ряда повестей и романов, один из которых удостоен приза Российской академии".#
   "Гонки казаков. В воскресенье после полудня, при большом скопище публики на Гружском поле, казаки устроили лошадиные гонки и в галопе исполняли бравады; с ними в этом никто не может равняться".#
   "Союз русских офицеров в Дубровнике горячо благодарит всех господ, присутствовавших на благотворительном вечере в пользу создания Фонда помощи Союзу русских офицеров".#
   "Визит Короля. Дубровник, 9 июня 1922 г. Если считать многочисленных иностранцев (в особенности русских и чехов), в городе сегодня проживает 18 тыс. жителей. (...) В православном храме - служба. Русские, составляющие ядро хора, пели великолепно. Вместе с нашим священником чинодействовал и один русский епископ".#
   "Генерал Врангель в Дубровнике. Местная русская колония представилась генералу; позавчера вечером чествовали его в Русском доме, в районе Плоче. Ознакомившись с достопримечательностями города, он отбыл вчера".#
   В конце ноября 1922 г. из Константинополя в Дубровник прибыл войсковой атаман Терского Казачьего Войска ген.-лейт. Герасим Андреевич Вдовенко, с супругой Раисой Андреевной, дочкой Ириной и личным адъютантом есаулом Лялякиным. 2-го декабря атаман приобрел дом в районе порта Груж ("Villa Missoni"), в котором поселилась его семья и несколько русских беженцев. Управляющим виллой назначен Иван Петрович Барандинов. До скорого переезда атамана в Белград, в 1923 г. в Дубровнике состоялось несколько заседаний Войскового Правительства Терского Казачьего Войска, на которых, помимо атамана, принимали участие Е.А.Букановский (председатель) и члены Правительства Д.С.Писаренко, Генштаба полк. Г.С.Хутиев.# Атаман Г.А.Вдовенко в Дубровнике издал и ряд приказов.# (Государственный архив в Дубровнике хранит часть архива Канцелярии Войскового Правительства и бумаг Войскового атамана Терского Казачьего Войска за 1916-1944 гг.).
   В Дубровнике действовали: амбулатория Русского Красного креста,# комитет Общества помощи русским беженцам,# а в 30-е гг. - Дамский комитет помощи престарелым русским.# Медицинскую помощь оказывали врачи Мыльников, Иванов, Говсеев, Чекалин, Гарнич-Гарницкий и Коснечов.
   В 20-е г.г. русские эмигранты, проживавшие в Белграде, создали многочисленные военные и политические организации с филиалами в провинции. Председатель Союза монархистов-легитимистов в Дубровнике был граф Сергей Сергеевич Толстой-Милославский (1850-1925),# а представителем Боснии, Герцеговины, Далмации и Черногории от имени вел. кн. Кирилла Владимировича Романова (претендента на Российский престол) был житель Дубровника Александр Аркадьевич Столыпин (1863-1925).# В Дубровнике существовали отделы Русского трудового христианского движения (РТХД, - председатель Борис Адольфович Изнар), Общества Галлиполийцев и Союза русских военных инвалидов (25 членов).
   Благодаря стараниям В.Д.Брянского, председателя Всероссийского союза городов (ВСГ) и бывшего московского товарища городского головы, уже в 1920 г. в городах Королевства СХС было основано 14 русских "детских садов" (включая Дубровник), - для детей 4-10 лет, которые в них оставались весь день под надзором воспитателей и учителей. Детям старше 6-ти лет предоставлялась  возможность получения начального образования. В 1923 г. школьная группа в Дубровнике насчитывала 30, а 1 января 1924 г. - 18 учеников. Эта русская начальная школа была закрыта в 1925 г.#
   Банкир из Эстонии Вильгельм Цимдин выстроил роскошную виллу "Шехерезада" в восточном стиле, с голубым куполом, который и сегодня украшает панораму морского берега района Плоче.#
   Из образованных и находчивых русских людей в Дубровнике хорошо устроились профессор местной Военно-морской академии, вице-адмирал Александр Дмитриевич Бубнов (1883-1953), врачи Сергей Николаевич Козенцов, Михаил Сидоренко-Усатый и Алексей Чекалин (занимался частной практикой в палаццо "Бизарро", за собором), собственники завода по переработке мяса и производству льда Свечин и Попов, чиновники в Управлении строительными работами - инженеры Альфред Карлович Кларэ, Федор Васильевич Горячковский и Николай Александрович Нандельштедт. В местной гимназии в 20-30-е гг. преподавали: Василий Альтов (математику), Илья Николаевич Голенищев-Кутузов (французский язык) и Владимир Курагин (пение; руководил гимназическим оркестром, был регентом хора), в музыкальном училище - Алексей Сафонов. Преподавательской деятельностью занимались и Валентин Осипович Абрамов, Владимир Лебедев.
   По своей специальности на работу устроились ветеринарный врач Михаил Васильев, агроном Петр Михайлович Кузнецов, инженеры Владимир Васильевич Беляев, Михаил Николаевич Голиков, Анатолий Викторович Половцов, Владимир А. Бирюкович. Окончив курсы, шоферами стали офицеры и казаки - И.Н.Волокатин, Б.В.Люблинский, В.В.Пенезов, А.Д.Пивоваров, И.Я.Слюсарев; плотником промышлял И.Н.Яковлев, сапожником - А.А.Соколов.
   Бывший военный чиновник Созонт Даниилович Лысяк в 20-е гг. безработным жил в Дубровнике. В 1939 г. он принял монашество и как игумен Савва в своей подвижнической деятельности снискал любовь окрестного населения (скончался он в 1952 г.).
   Культурную жизнь крупного сосредоточения русских на чужбине нельзя себе представить без театральной деятельности.
   В начале 20-х г.г. в Русском доме в Дубровнике давались любительские театральные представления, на русском, но и на хорватском языках. В одной театральной рецензии, опубликованной в дубровницкой прессе, обнаруживаем и отзывы местного населения о пришельцах:
   "Русский театр в Дубровнике. Если среди русских насельников нашего города имеются накие, которые, в силу своего образа жизни не заслуживают сострадания, значительно большее число из них тихие страдальцы, которые тяжко и стойко переносят свои бедствия вне родины, в недугах трудяться, по мере своих сил, чтобы выжить. Именно такие и основали театральную труппу, вернее - импровизировали что-то на подобие театра, в крепости Ревелин, чтобы честным путем добыть кое-какие средства на проживание. Следует отметить, что их уровень выше уровня любительской труппы, они намечают ставить и таких драматургов, как Островский.
   Заслуживает похвалу не один этот шаг русских, а внимание и помощь, оказываемые местным населением, чем на деле подтверждается их отношение к пострадавшим братьям.
   Спектакли идут по воскресеньям, с 7-ми часов вечера. Вход свободный, без пригласительных билетов".#
   "Русский театр в Ревелине всё нагляднее свидетельствует о своем высоком уровне художественного развития, выросшем за сравнительно такой короткий срок. Наряду с другими удачно поставленными пьесами, которые уже шли на русской сцене в Ревелине, отметим две: "Веру Мирцеву" Урванцева и "Мысль" Леонида Андреева. Особо отметим артистов Надежду Павловну Макшееву и полковника Без-Корниловича".#
   В конце февраля 1923 г. Русский любительский театр поставил "Приглашение" Чехова, "не на русском, а на нашем языке",# а в середине марта 1923 г. на русском языке был показан чеховский "Вишневый сад". Играли госпожи Азанчевская, Трунова, Шумилина, Шелудякова, Макшеева, господа Дмитриев, Трунов, Дементьев, Без-Корнилович, Юрьев, Беляев и Шелудяков.#
   Русское исполнительное искусство в Дубровнике было представлено и гастролями русских артистов из Белграда, Сараево, даже из заграницы. В марте 1923 г. "Большой оперный и камерный концерт в Офицерском доме дала Ада Полякова, солистка Петербургской и Одесской оперы, выступавшая в Белградской и Загребской опере".# В апреле 1923 г. "Оперный вечер в Театре Бонди дала Елизавета-Лиза Попова, примадонна Белградского театра, вместе с нашим земляком, тенором Иво Патистичем, а в присутствии Ее Величества Королевы Марии".# Баритон Белградской оперы Павел Холодков в 1924 г. выступил на сольном концерте, а в мае 1924 г. "Пражская труппа" Московского художественного театра показала свои постановки - "Село Степанчиково", "Поединок жизни", "Дядя Ваня" и "Вишневый сад". Белградский театральный журнал "Comoedia" выразил удивление:
   "Человек может не поверить: дубровницкая пресса отметила равнодушие широкой публики (...), когда как мы не можем умолчать о том, что дубровницкая молодежь с восхищением приветствовала великих славянских мастеров, как в зале, так и перед зданием театра".#
   Актриса Мария Николаевна Германова вспоминала об этих гастролях:
   "Удивительно красиво и поэтично было в Рагузе. Сам город - как поэма из розового мрамора, с тихими задумчивыми площадями и дворцами на берегу лазурного моря. Кругом мягкие очертания гор, пышные декоративные южные деревья - все как в сказке или в древней греческой поэме. И сколько цветов. После спектакля нас забрасывали так цветами, что невозможно было двинуться, чтобы не наступить на благоухающие розы и нарциссы. Туда я выписала сыночка, и мы вместе встретили там Пасху и наслаждались этим счастьем и этим городом, и морем, и цветами, и прогулками в этом ароматном городе, и апельсинами, и вкусным сладким вином, и лаской очаровательного, старомодного общества рагузцев.
   Театр, в котором мы играли, был построен над древними тюрьмами, и наши уборные были в подземных одиноких клетках, маленькие, без окон, с крошечной дверью и толстыми стенами.
   Были мы и на вилле Таракановой".#
   Жителям Дубровника, а также местным журналистам, трудно было разобраться в титулах российских сановников (установившихся еще с времен императора Павла I), русские беженцы их не замалчивали во время своего, как они думали, временного пребывания в эмиграции. Приводим один текст их прессы тех лет:
   "А в прошлое воскресенье в Офицерском доме выступил г-н В.Звегинцов, бывший надзиратель конюшень блаженнопочившего царя Николая (дворцовая служба, по-русски - Stallmeister, в подчинении у верховного надзирателя конюшень, по русски - Oberstallmeister), прочитав очень интересную лекцию о последних днях жизни царя Николая и царской семьи, основывающуюся на новейших публикациях, вышедших в Лондоне, Париже и Берлине. (...) Лекция прошла при полном зале, в котором сидели русские и местные жители, владеющие русским языком".#
   Отдыхая летом 1929 и 1930 г. в Дубровнике, режиссер белградского Национального театра Юрий Львович Ракитин через свою призму художника присматривался к русским, проживающих в крепости Ревелин. Он намеревался написать пьесу из эмигрантской жизни, а в своем дневнике 26 июля 1930 г. записал:
   "Думаю о пьесе. Действие происходит в дубровницком Русском доме, в залах крепости Ревелин. Тут разместились эмигранты, после высадки с парохода. Годы идут, а они и далее живут тут, проводят дни в рассуждениях, воспоминаниях и грезах. Бездеятельная эмиграция! Обуреваемые ссорами, интригами, непримиримые друг к другу. Революция опустошила их души, ничего сами не умеют, вернее - не могут. Кипятятся в собственном соку.
   Герои моей драмы в основном народ положительный, сердца благородного. Или это аристократизм, до которого уже никому нет дела и с чем трудно примириться, или их всех разъедают сплетни - вторжение действительности. Основной их порок - отсутствие воли".#
   Интересный факт отметили русские обитатели Дубровника: Переименованный в "Куманово", бывший пароход Черноморского пароходства "Великий князь Александр Михайлович", один из самых лучших пароходов, ходивший по российским "ривьерам" (Одесса - Севастополь - Ялта - Новороссийск - Туапсе - Сочи - Гагры - Батум), - в 20-30-е г.г. ходил из Дубровника в Триест, через Сплит и обратно. Какими-то судьбами он попал в руки итальянцев, был куплен Югославией и стал обслуживать ее самый парадный морской рейс.
   В середине 30-х гг. культурная жизнь русских в Дубровнике ожила и протекала в помещениях Русского дома, который года за два до этого из Ревелина перебрался в улицу Пиле (дом N 3). Остановившийся на несколько недель в Дубровнике в 1934 г., в этих помещениях прочитал три лекции# проф. Иван Александрович Ильин (1882-1954), известный философ, теоретик религии и культуры.
   В начале того же, 1934 г., Русскую колонию в Дубровнике посетил архиепископ харбинский и манджурский - Нестор. Он отметил:
   "В Дубровнике находится до 300 человек русских. Центром их культурной и общественной жизни является Русский Дом, в котором есть общежитие для неимущих, общественная столовая и зал для собраний. Там я читал свои лекции о Дальнем Востоке".#
   В 1935-36 гг. Русским домом управлял Валентин Осипович Абрамов. В 1937 г. колония там торжественно отметила 100-летие со дня гибели Пушкина;# в 1938 г. - 20-летие убийства императора Николая II,# в день Св.Владимира - 950-летия Крещения Руси;# в октябре 1938 г. состоялись два гастрольных вечера известной актрисы Марии Ведринской.# В те годы в Русском доме устраивались русско-югославские литературные встречи - воскресные посиделки, на которых председательствовал Востросаблин, новый заведующий Русским домом. Господа Руадзе и Дмитриев, обычно на русском языке, читали свои юмористические рассказы и стихи, а проф. Божо Бубало, проф. Яков Царич и Франьо Симоне читали и декламировали произведения Мажуранича, Нушича, Шеноа, Й.Й.Змая, Кочича, Илича, Назора и др.:
   "Литературный вечер в Русском доме. В воскресенье, 22 мая, в помещениях Русского дома состоялся 8-й русско-югославский литературный вечер. Проф. В.О.Абрамов познакомил нас с биографией и деятельностью скончавшегося в Дубровнике художника-мариниста Алексея Ганзена, затем литератор г-н Руадзе с подъемом прочитал несколько своих стихотворений, г-н Божо Бубало ознакомил русскую публику со стихотворениями Войислава Илича, предварительно сопроводив их анализом на русском языке. Г-н Дмитриев очень выразительно прочитал один рассказ Чехова, г-н Франьо Симоне закрыл вечер чтением произведения "Чума" Августа Шеноа и одного стихотворения Йована Йовановича Змая".#
  
   Григорий Спиридонович Петров
  
   Первый русский-беженец, снискавший симпатии у жителей Дубровника был Григорий Спиридонович Петров (1868-1925), проповедник, защитник моральных устоев. Четыре раза он побывал в Дубровнике, в январе-марте и октябре 1922 г., когда прочитал около десяти лекций на темы: "Душа русского народа", "Три гения искусства (Рафаэль, Микеланджело, Леонардо)", "Достоевский и достоевщина", "Люди Солнца", "Воспитатель народа (Безумный профессор)", "Поиски людей (Социализм как противоположность свободы человека)". Читал он их в зале Сербского певческого общества "Слога", в женской учительской семинарии и в Сокольне:
   "Удивительное влияние на публику оказывает этот человек. Появляется внезапно, сообщит о своем прибытии одному-двум представителям из наших культурных учреждений, и в мгновение ока весь Дубровник знает, что он тут, спешит послушать его".#
   "Вопреки тому, что он всё еще не овладел нашим языком, всё-таки своей красивой и внятной дикцией ему удается привлечь публику на свою сторону, которая дарит его бурными аплодисментами.
   Необходимо отметить, что мало лекций в Дубровнике оказало такое глубокое и чистое воздействие на слушателей, как лекция г-на Петрова. Он, который говорил о гениях искусства как посланниках красоты, радости, правды, - сам является Прометеем, несущим огонь с неба на землю, своими теплыми словами обогревает и освещает тьму жизни. - Художник, это дитя неба на земле. Он стремится вознести жизнь к небу. Не жизнь должна быть содержание художнику, а он должен вносить новое содержание в жизнь. (...) Если Леонардо сопоставим с горой Монблан, Микеланджело - с вулканом, тогда Рафаэль - ясный, жизнерадостный летний день. - Такое может высказать лишь великая душа русского народа - Богоносца".#
   Дубровницкая пресса публиковала выдержки и сюжеты лекций Г.С.Петрова:
   "Достоевский и достоевщина. (...) Если Фауст - трагедия ума, то герои у Достоевского переживают еще более глубокую - трагедию жгучей жажды гармонии, трагедию совести. (...) Русским людям Учение Христа пришло из уже разлагающейся, вырождающейся Византии, которая извратила  и представила Бога не как Бога живых и счастливых (как об этом свидетельствует Евангелие), а как Бога жалких, униженных рабов. Это оказало существенное влияние на душу русского народа, и в ней, в силу переживаемых столетних гнета и мук, родилась достоевщина - немощь сопротивления злу, вполне осознаваемому".#
   Григорий Спиридонович был противоречивой личностью, с интересной биографией. Происходил из бедной семьи. По окончании четырех классов гимназии поступает в семинарию, оканчивает духовную академию. От природы талантливый, в Петербурге он в кратчайший срок снискает славу великолепного проповедника, к которому прислушиваются все слои общества - от бедноты до великих князей. По всей России он прочитал свыше 9 тыс. проповедей. Его гуманными идеями и поступками увлекался и юный Максим Горький. Петров был известен и как писатель книг и дешевых брошюр на философские, богословские и политические темы. За свои демократические идеи подвергался преследованиям. Его обвиняли в том, что его газета "Правда Божия" направлена против устоев российского государства, особенно в отношении частной собственности, власти и духовенства. Как публициста, его обвиняли в проповедовании социализма и анархизма, в распространении ложной христианской веры. Ему, любимцу масс, в 1903 г. были запрещены публичные выступления. В начале 1907 г. клевета на него достигает апогея, и церковные власти высылают его в отдаленный монастырь.
   Перед выборами в Государственную думу (второго созыва) Кадетская партия назначает его своим представителем от Петербурга. За свою политическую деятельность и свободомыслие, в особенности по религиозным вопросам, Синод Русской церкви лишает его духовного звания.
   Г.С.Петров встречался с Толстым, Чеховым, Блоком, Чуковским, Репиным. У него была дача в Коктебеле, в Крыму, недалеко от дома Максимилиана Волошина, под кров которой собирался артистический цвет обеих столиц. Тут, вместе с Петровым, бывали Цветаева, Мандельштам, Алексей Толстой и много других.
   Трудно установить, когда и как он прибыл в нашу страну, но еще в 1914 г. в Дубровнике распространились слухи о том, что Петрову запретили ходить в рясе, что он помышляет путешествовать по Сербии и Болгарии, в целях пропагандирования реформ Православной церкви.
   И действительно, Петров прибыл на Балканы и объездил многие города и деревни. В нашей стране он выступал с лекциями (их было около полутора тысячи), распространяя идеи о труде, здоровье, книге, радостях жизни. У нас о нем уже знали - до Мировой войны переводили и публиковали его труды в виде брошюр - в Белграде (1906, 1912), Пожареваце (1910), в г.Сараево (1912), даже в Дубровнике.# Во время его недолгого пребывания в нашей среде опубликовано около 30-ти его книг - в Белграде, Нови-Саде, Сараеве, Великом Бечкереке, Сплите, Мостаре... Некоторые из них выдержали даже по четыре издания.
   Петров серьезно заболел. После неудачных операций в Панчеве и Белграде, нашлись люди, которые собрали достаточно средств для продолжения его лечения в Париже. Там Петров и скончался, не дождавшись очередной операции. Останки его перевезены в нашу страну и похоронены в Нови-Саде, где проживали его супруга и дочь, а около 1970 г. его останки перевезены в Германию и перезахоронены в Мюнхене.
   Сегодня трудно установить, был ли в марте 1922 г. беспристрастен дубровницкий журналист, когда писал:
   "Мы уверены в том, что не преувеличиваем, утверждая, что лекции г-на Петрова являются самыми торжественными и возвышенными проповедями, когда либо услышанными в Дубровнике".#
  
   Александр Васильевич Соловьев - историк Дубровника
  
   Несколько русских ученых-эмигрантов работали в известном Дубровницком архиве, изучая дубровницко-русские связи и историю Дубровницкой республики. Наряду с проф. Евгением Васильевичем Аничковым, проф. Федором Васильевичем Тарановским, проф. Сергеем Владимировичем Штейном и проф. Владимиром Алексеевичем Мошиным,# в этом архиве работал и Александр Васильевич Соловьев (1890-1971), ? в те годы профессор Белградского университета. Свидетельства о его работе в Архиве находим в местной прессе (1923 г.),# белградской прессе (1929 г.) и в библиографии его обширного научного опуса.# О своем пребывании в Дубровнике в 1923 г. ученый вспоминал:
   "Когда я писал статью "Могилы Войновичей", - а писал я ее из уважения к покойному Иво Войновичу, -- живо припоминая незабываемые вечера, проведенные с ними (с братьями Иво и Луйо - прим. А.А.) в Дубровнике. (...) В этой статье я показал, как в личности поэта слились в единое различные семейные традиции: и "славянофильство" Св. Петра Цетиньского (бококоторская кровь деда и прадеда), и классические традиции Дубровника (итальянско-дубровницкая кровь матери), и иллиризм Людевита Гая (хорватские традиции отца), чтобы из великого поэта сделать и великого югословянина, для которого католики и православные одинаково близки".#
   Нам известны следующие работы А.В.Соловьева, связанные с историей Дубровника:
   "Родной язык дубровницкой знати во время падения Республики";#
   "Экономическая и численная мощь дубровницкой знати в XV в.";#
   "Рагузский принципат в XV в.";#
   "Совершеннолетие дубровницких граждан";#
   "Значение Дубровника в истории южнославянского права";#
   "Неизвестный договор Дубровника с арбанасским правителем начала XIII в.";#
   "Жители Дубровника в испанском морском флоте";#
   "О членах семьи Охмужевич на испанской службе в XVI в. и о дубров-ницких суднах в составе испанского морского флота с 1584 по 1654 г.г.";#
   "Книга всех реформаций города Дубровника"#.
   Три десятилетия историк А.В.Соловьев работал в знаменитом Архиве Б.Богишича в Цавтате и опубликовал несколько своих работ об этом ученом:
   "О жизни и деятельности Балтазара Богишича";#
   "Университетские лекции Богишича";#
   "Взгляды Богишича на значение обычаев и законов";#
   "Богишич и Болгария";#
   "Проект закона для герцеговинских усташей Богишича";#
   "Коллекция омишских документов Богишича, XVI-XVII вв.".#
  
   Художники-маринисты. Алексей Васильевич Ганзен и другие
  
   Внук известного мариниста Ивана Айвазовского (сын его дочери Марии), Алексей Васильевич Ганзен (1876-1937) родился в Одессе и первые уроки рисования и живописи получил у своего деда. Окончив юридические науки в Одессе, в 1901 г. он отправляется в Мюнхен и учится в художественной академии. Совершенствуется в Дрездене, Париже, подолгу живет во Франции, Италии, Голландии и Швеции. Остается верным традиции своего деда, пишет преимущественно морские пейзажи - акварелью, маслом, гуаши, гравюры. В течение 1904-1905 г.г. Ганзен создал серию полотен большого формата на тему морских битв в Русско-японской войне. Перед Первой мировой войной он поочередно живет в Петербурге и на черноморском имении близ Феодосии. В Одессе он намеревался открыть картинную галерею из своих работ, подобную основанной Айвазовским в Феодосии. Как художник приобретший имя, и как профессор Художественной академии в Берлине, он выставлялся в Берлине и Париже. На большой "Патриотической выставке" в Петрограде в 1915 г. Ганзен прославился серией монументальных полотен - сцен морских баталий в Первую мировую войну. Выполнил ряд заказов российского Правительства, включая роскошный альбом, состоящий из 25-ти акварелей - "Российский Императорский Флот" (1916). Революция помешала формальному провозглашению его академиком живописи. До января 1920 г. Ганзен проживает в Одессе, непрерывно работает и выставляется, а затем с супругой, Олимпиадой Владимировной, эмигрирует в Дубровник.#
   Горячо полюбив Дубровник и Далмацию, он проводит здесь почти безвыездно остаток жизни, вплоть до своей кончины 19 октября 1937 г., приобретая и югославскую славу. Его работы украшают витрины дубровницкой главной улицы - Страдуна, привлекают иностранных покупателей. В местной прессе (1923 г.) читаем:
   "Художественный салон B.Weiss-а и насл. На Страдуне. Представлено четыре художника, уже широко известных в Дубровнике, благодаря выставкам и развешенным на стенах картинам в здании Мерии. (...) Мы спешим к морским пейзажам проф. Ганзена. Картины этого русского эмигранта так изобилуют эффектами! Ганзен виртуоз, непревзойденный живописный Фреголи. Его работы технически совершенны, ловко и искусно выполнены, словно они сфотографированы совершеннейшим цветным фотографическим аппаратом. (...) Недавно Ганзен в Загребе, лишь на одной своей самостоятельной выставке продал картин на 100 тыс. динар".#
   Королевские дома Югославии, Румынии и Италии приобретали его пейзажи Дубровника и берегов Далмации. Самостоятельные выставки работ А.Ганзена были многочисленны - в Загребе (1920, 1921, 1922, 1923, 1926, 1929, 1935, 1936, 1938), Осьеке (1923), Суботице (1924), Белграде (1924, 1933, 1936), Бухаресте (1926), Риме (1928), Париже (1929) и др. Ганзен состоял членом Общества русских художников в Париже и принимал участие в международной Большой выставке русского искусства в Белграде (1930). По заказу из Сплита он создал серию полотен "История югославянского морского флота", - с начального периода до наших дней.
   На самостоятельной выставке, состоявшейся в 1933 г. в Белграде, он выставил 37 полотен на тему "Адриатика" и три работы "Классическая Греция". Критика отметила:
   "Каждая картина полна жизни и движения, насыщена солнцем и светом, воздухом и простором, прозрачностью и теплом. Своими художественными произведениями Ганзен оказывает большую услугу нашему Приморью: благодаря этим картинам иностранцы знакомятся с красотами Адриатики и таким образом художник пропагандирует и знакомит их с нашей страной. Выставки, проведенные им в последние годы в Лондоне, Париже, Риме, Буэнос-Айресе, Рио-де-Жанейро и Праге сделали столько же, сколько и наша реклама, за которую так много заплачено".#
   Кроме А.Ганзена, создавшего на протяжении всей жизни около 9-ти тыс. полотен, в Дубровнике и его окрестностях творили или временно в нем проживали и другие русские художники.
   Всеволод Волчанецкий, выпускник художественной академии, с 1920 г. проживал в Дубровнике, в котором устраивал персональные выставки, как и в Белграде (1934). На Большой выставке русского искусства в Белграде (1930) он был представлен картинами: "Кафедральный собор в Дубровнике" и "Улица в Дубровнике".#
   Василий Красовский, выпускник художественной академии, жил на острове Раб и в Дубровнике. На Большой выставке русских художников в Белграде выставил три своих работы.#
   Арсений Петрович Сосновский (1895-1967) снискал признание как ученик А.Ганзена в Дубровнике. В Киеве он изучал историю и философию, а с 1914 г. воевал на военном судне "Оркан". Из черноморского порта Евпатории в январе 1921 г. прибыл в адриатический город Херцег-Нови, где женится на художнице Галине Бояджиевой. Супруги поселяются в окрестностях Дубровника - Конавле и Купари. Позднее А.Сосновский преподает рисование в гимназии в Цетинье (Черногория) и постепенно приобретает имя как художник-маринист. Персонально выставляется в Загребе, Праге, Париже и на общих выставках в Белграде и Флоренции. Перед войной переезжает в Белград, где обзаводится ателье-мастерской. После войны он не принял югославское подданство и вместе с женой был выслан в Болгарию, откуда им, через Турцию и Триест, в 1954 г. удается выехать в Швецию. Далматинские пейзажи А.Сосновского хранятся в Морском музее Котора, во Дворце короля Николы в Цетинье, в Музее Херцег-Нови, в галереях Загреба и в частных коллекциях Хорватии, Черногории, Сербии и Швеции.#
   Красоту Дубровника и дубровницкого приморья изображали на своих полотнах житель Дубровника Евреинов ("Лапад и Петка", 1922); житель Сплита, Ипполит Даниилович Майковский, художник-маринист, находившийся под сильным влиянием А.Ганзена (в Загребе выставлял морские пейзажи Гружа, Дубровника, острова Комижа), белградец Борис Нилович Литвинов-Массальский (цикл акварелей "Старый Дубровник", 1930), белградка Людмила Николаевна Ковалевская-Рык ("Монастырь Малых братьев в Дубровнике"), житель г.Сараево Илья Ахметов, художник из Великого Бечкерека (ныне - город Зренянин) Александр Иванович Лажечников, житель г.Заечар Анатолий Павлович Баев и ряд других русских художников, постоянно проживавших в других странах Европы.
  
   Русские поэты - Дубровнику
  
   Жить бы вечно в Далмации -
   Средь красот Адриатики!
   Видеть радость весеннюю
   В твоих синих глазах!
   И не знать - что страдание,
   Есть удел мой таинственный...
   И что сердце изгнанника
   Непонятно тебе!
  
   Петр Евграфов. Далматинские строфы, 1927.
   Наряду с русскими художниками, Дубровник вдохновлял и русских поэтов. В их поэтических сборниках встречаем стихотворения, посвященные этому сказочному городу. Упоминаем следующих:
   Екатерина Таубер. "Рагуза" (1937);
   Игорь Лапко. "Дубровник" (1932);
   Илья Голенищев-Кутузов. Адриатический цикл (1925-1930: "После грозы в Дубровнике", "Веер", "Элегия", "Землетрясение", "Далматинская элегия", "Иезуитская церковь в Дубровнике", "Над тихой Адрией осенней...");
   Алексей Дураков. "Дубровник" (1934);
   Лидия Алексеева (Девель). "Из Дубровника" (1934), "Далмация" (1954), "На Адриатике", "Дубровник" (1964).
   Русские эмигранты переводили стихотворения известных югославских поэтов, посвящавших свои стихотворения Дубровнику. Это следующие из них:
   Евгений Вадимов - "Дубровацкий мадригал" (И.Дучич);
   Екатерина Таубер - "Дубровницкий посланник", (И.Дучич);
   Илья Голенищев-Кутузов - "Дубровницкое вино", "Дубровницкая эпитафия" (И.Дучич), "Эпилог Трилогии Дубровника", "Элегия на смерть Иоанны Чингрия" (И.Войнович).
   Однако, по-видимому, глубже всех проникся Дубровником Игорь-Северянин (Игорь Васильевич Лотарев, 1887-1941), известный поэт, основоположник эгофутуризма (позднее близок кубофутуристам).
   В середине 1918 г. он жил на своей даче в эстонской деревне; поэтому формально этот россиянин не эмигрировал, а его страна отреклась от этой части своей территории и, по стечению исторических обстоятельств, передвинула свои границы. Проживая в нужде, все еще с ореолом недавней славы, великолепный исполнитель своих стихотворений, Игорь Северянин пропутешествовал многие европейские страны русского рассеяния. Его литературные вечера в Берлине, Париже, Брюсселе, Софии, Кишиневе, Варшаве, Бухаресте, Праге, Белграде имели успех. Хотя поэт постепенно терял своих почитателей, ему удалось в эмигрантской среде опубликовать несколько своих поэтических сборников, два из которых изданы в Белграде (Классические розы, 1931, Медальоны, 1934). Скончался он в нищете, на территории прибалтийской Эстонии, в 1940 г. присоединенной к Советскому Союзу.  
   Особую главу биографии, сентиментальных эпизодов жизни и поэтического вдохновения, составляют путешествия Северянина в Югославию, в особенности его пребывание в Белграде, Сараеве, в Словении и в Дубровнике.
   При своем первом посещении Балкан, в 1930-1931 г.г., поэт со своей супругой Фелиссой Михайловной побывал и в Далмации:
   "17 января 1931 года на вокзале в Дубровнике Игоря-Северянина встречал похожий на Бонапарта Александр Владимирович Сливинский, бывший полковник Генерального Штаба, бывший начальник штаба гетмана Скоропадского. Узнав из газет о приезде поэта в Дубровник, Александр Владимирович и его жена Мария Андреевна просили супругов Лотаревых оказать им честь и остановиться на их вилле "Флора мира"".#
   У Сливинских Игорь-Северянин познакомился с бывшим депутатом Государственной Думы, монархистом и писателем Василием Витальевичем Шульгиным, который иногда пребывал в Дубровнике и Далмации, трудился в архивах, писал мемуары и приключенческие романы. Вот как он вспоминал свои встречи с Северяниным в Дубровнике:
   "Он был высокий, худой, очень смуглый. На голове черная грива. Вот тебе и Северянин! Голос у него был глуховатый; но достаточно сильный; звучавший в большом зале. Он читал свои стихи хорошо, в своей собственной манере. И это было странно, потому что к его музе более подходили бы и другой голос, и другой выговор. Несомненно, что-то южное было в нем (...) Ему больше походила бы какая-нибудь экзотика. И некоторая изящная развязность была бы к лицу поэту, сказавшему сам о себе: "Я повсеместно оэкранен..." А он был совсем скромный! Да, в частной жизни он был скромный, тихий, молчаливый. Но не угрюмый. Он молчал, но слушал внимательно и охотно; и на губах его была добрая улыбка. В этой улыбке обозначалось одновременно и что-то детское, и что-то умудренное. (...) В эту свою пору он как бы стыдился того, что написал в молодости; всех этих "ананасов в шампанском"; всего того талантливого и оригинального кривлянья, которое сделало ему славу. Славу заслуженную, потому что юное ломанье Игоря-Северяника было свежо и ароматно".#
   В своем письме другу, Августе Дмитриевне Барановой, поэт писал:
   "За это время дал (...) два концерта в Дубровнике. (...) Неделю провели мы на Адриатике.  Жили в Рагузе на берегу моря. Чудесная вилла в саду. Апельсины, лимоны, миндаль, розы, глицинии. И это 18-24 января. 28-30 на солнце, 15-16 в тени! В открытом авто совершили дивную поездку в Цетинье, через Эрцегнови, Зеленику, Пераст, Каттарро. (...) Как красива Югославия!"#
   Из Дубровника Северянин через Сараево возвратился в Белград. Сливинские и Шульгин провожали Северянина с его супругой на железнодорожном вокзале в Груже. Ночью, между Мостаром и Ябланицей с поездом произошла катастрофа. После тропического ливня на рельсы обрушилась скала. Паровоз упал в реку Неретву, вместе с грузовым и вагоном 1-го класса, стены которого, к счастью, были обложены мягкой обивкой и бархатом, так что поэт получил лишь легкие ушибы. Два часа прошли в отчаянном положении: в темноте, под ливнем, потом - при факелах, среди криков и стонов умирающего машиниста, придавленного локомотивом...
   В декабре 1931 г. Северянин снова в Дубровнике, на вилле "Флора мира". Три дня он пробудет в этом городе также и в мае 1933 г.
   Дубровнику и Далмации Северянин посвятил свой поэтический сборник Адриатика (Нарва, Эстония, 1932), в котором непосредственно к Дубровнику относятся стихотворения, написанные в вилле "Флора мира" (в январе и декабре 1931 г.), но и те, созданные в феврале 1931 г. в Париже, в июне 1931 г., и в деревне Тойла (Эстония), в июне 1932 г. В этот сборник Северянин включил и свои переводы стихотворений Йована Дучича: "Вино из Дубровника", "Мадригал из Дубровника" и "Инок из Дубровника", которые он переводил в Белграде в ноябре 1930 г.
   Некоторые стихотворения из цикла "Адриатика" поэт посвятил русским, с которыми познакомился в Дубровнике или Белграде, - Марии Андреевне и ее супругу Александру Владимировичу Сливинскому (состоятельному подрядчику при строительстве путей сообщения), Лидии Николаевне Бенцелевич (супруге врача в Белграде), Елизавете Ивановне Поповой-Каракаш (солистке Белградской оперы), Татьяне Ивановне Хлытчиевой (супруге профессора Белградского университета, меценатам Северянина), Василию Витальевичу Шульгину, Валентине Васильевне Берниковой (супруге русского биолога в г.Сараево, близкой подруге Северянина, при посредничестве которого в Эстонии вышел поэтический сборник ее стихотворений).
   Об Игоре-Северянине югославские литературные критики писали довольно много, а в прессе отмечались его выступления в культурных центрах станы. Приводим высказываеия двух славистов-современников.
   Д-р Йосип Бадалич (1921): "Игорь-Северянин принадлежит группе самых молодых и самых голосистых. Трудно сказать, к какой литературной группировке примыкает. Это трудно сказать так как его поэзия не поддается определению, а и потому, что его в равной мере считают своим и футуристы и экспрессионисты и имажинисты. В конце концов, это и не важно, какой ему приклеить литературный ярлык. Намного важнее факт, что Игорь Северянин поэт, подлинный поэт, прошедший период младенческого эксцессионизма и неупорядоченных колебаний и современной поэзии он старается раскрыть новые горизонты".#
   Килилл Тарановский (1931): "И если бушующий, героический итальянский футуризм окружен шумами, движением, городскими огнями, - петербургский Северянизм окутан чарами деми-монда, пребывает в плену шелестения шелковых юбок, опьянен ароматом будуара. Маринетти провозгласил презрение женщины - Северянин воспел деми-модницу. (...) Но, вопреки недостаткам, в его стихах того времени есть что-то неуловимое, может и неопределенное, что стихи делает стихами. Мы убеждаемся в том, что он поэт Божьей милостью, (...) который все-таки найдет себя, сбросив свою маску. И Северянин это действительно сделал в последний период своего творчества, после великой русской революции".#
   Наш современник, славист Вольфганг Казак об эмигрантском периоде Северянина пишет (1988): "Доходчивая музыкальность его стихотворений, часто при довольно необычной метрике, соседствуют у Северянина с любовью к неологизмам. Смелое словотворчество Северянина создает его стиль. В этих неологизмах есть многое от собственной иронической отчужденности, скрывающей подлинную позицию автора за утрированным словообразованием. После юношеских революционно-футуристических стихотворений Северянина его поэзия в период эмиграции постепенно становится более естественной и традиционной".#
   Примеры мелодической фразировки и новых словообразований встречаются и в далматинском цикле поэта, возникшем в минуты очарования красотами природы и поэтического вдохновения:
  
   Адриатическая бирюза
  
   Как обворожает мне глаза
   Адриатическая бирюза!
   Облагораживает мне уста
   Непререкаемая красота.
   Обескураживает вышина.
   От туч разглаживает лик луна.
   И разгораживает небеса
   Семисияющая полоса.
   Обезображивает чары мест
   Предсмертным кактусом взрощенный шест.
   Омузыкаливается мой слух.
   Обеспечаливается мой дух.
  
   Полдень Первого дня
  
   Море оперного цвета
   Шелковало вдалеке.
   Роза жаждала расцвета,
   Чтоб увясть в твоей руке.
  
   Море было так небесно,
   Небо - морево. Суда
   В отдаленьи неизвестно
   Шли откуда и куда.
   ..................................
  
   Было солнечно слепяще.
   Вновь поэтом стал я весь.
   Было так ненастояще,
   Как бывает только здесь.
  
   Илья Николаевич Голенищев-Кутузов -
   "Колумб славянского Возрождения"
  
   Евгений Васильевич Аничков (1866-1937), профессор сравнительных литератур Белградского университета, бывший профессор Петербургского университета, один из основателей Русской школы для высоких социальных наук в Париже, лектор в Оксфорде, доброволец Салоникского фронта, - в своей первой статье, опубликованной в загребском журнале "Новая Европа", в феврале 1922 г., писал:
   "Нам, русским, есть что дать сербско-хорватским искусствам. Но и мы хотели бы, чтобы нас обогрела более теплая струя (славянского юга - прим. А.А.). Наша история периода возрождения развивалась мимо наших искусств. Мы были лишены искусства возрождения. (...) Мне мерещится, где-то далеко, чарующий и неизвестный иной мир - таинственный Дубровник, с близ расположенными, живописными островками, у синего моря под жаркими южными солнечными лучами.
   Там  петраркизм, там комедия, там пестрота и скрытые приемы, и сказка, дожидающаяся, дожидающаяся чтобы ее рассказали - по-новому, чтобы сновиденья кто-то нашептал доселе неизученным способом.
   Заставьте нас (русских - прим. А.А.), прикажите нам, заманите нас к этому труду, помогите на этом пути, дайте сказку, а мы предоставим чародея, который найдет ее. Русские деятели искусства и книголюбы, опытные в мировой речи - в театре, в литературе, науке - преподнесут мировой культуре этот еще неизвестный славянский ренессанс".#
   Евгений Васильевич нашел такого русского в князе Илье Николаевиче Голенищеве-Кутузове (1904-1969), своем любимом ученике на Философском факультете в Белграде, который на протяжении почти всей своей жизни будет следовать заветам учителя и друга - изучать и переводить дубровацкую литературу.
   Шестнадцатилетним юношей И.Н.Голенищев-Кутузов со своими родителями прибыл в Белград. Тут он получил аттестат зрелости в знаменитой Первой русско-сербской гимназии и приобрел диплом на романском отделении Философского факультета. Вдова Ильи Николаевича, Искра Венияминовна Голенищева-Кутузова, пишет:
   "После окончания университета Голенищев-Кутузов учительствовал в небольшом черногорском городке Никшиче, а затем получил место профессора гимназии в старинном, сохранившем средневековый облик городе-крепости Дубровнике. Здесь судьба свела его с двумя замечательными людьми - всемирно известным польским композитором Людомиром Михалом Роговским# и хорватским драматургом и поэтом графом Иво Войновичем. Оба были много старше него, но дружба их отличалась юношеской пылкостью и непрестанным радостным взаимоузнаванием. Эту парадоксальную и почти неразлучную троицу соединяла не только душевная симпатия, но и общая работа. Ежегодно на соборной прощади в день патрона города святого Влаха (3 февраля) исполнялась драматическая симфония Роговского "Чудо св. Влаха". Текст этого действа (...) был написан Войновичем. (...)
   Роговский, объехавший пол мира в поисках высшей истины, отличался необычайной творческой взыскательностью и даже суровостью по отношению к своим произведением. Его оперы, балеты и симфонии исполнялись на лучших сценах Европы и США, а во время мировой войны даже в госпиталях (говорили, что они благотворно, умиротворяюще действовали, облегчая страдания тяжело изувеченным солдатам). (...) Роговский вечно искал новые формы и средства музыкальной выразительности; одним из первых он начал сочинять музыку специально для радио, вводил в свои спектакли элементы кинематографа, писал для определенных исполнителей - знаменитая танцовщица Айседора Дункан предпочитала импровизировать на музыкальные темы, предложенные ей Роговским. Он вводил в свои произведения народные белорусские мелодии, использовал музыкальный фольклор народов Индии, Китая и Юго-Восточной Азии. Вместе с Ильей Николаевичем он сочинил пятиактную оперу "Марко Королевич" по мотивам народных эпических песен южных славян.#
   Роговский поселился в Дубровнике, забывая мятущиеся искания современного искусства и сутолоку мировых столиц, на окраине города, в пустующем монастыре св. Иакова, основанного бенедиктинцами в начале XIII столетия. Он жил в той же келье, где в 1601 году аббат Мавро Орбини писал о доблести православных сербских "юнаков", сражавшихся на Косовом поле, за что книга его "Славянское царство" попала на "Индекс" и была изъята из обращения. Посещая своего друга в старом аббатстве, Кутузов многое узнал о живших в этих стенах католических священнослужителях, любителях славянской культуры и первых страстных поборников идеи славянской взаимности.
   Старый граф Иво, потерявший здоровье и зрение в австрийской тюрьме, где его продержали все годы войны, живо интересовался историей и культурой России и всем, в ней происходившим.
   В значительной степени, благодаря близости с молодым Ильей Николаевичем, последний период творчества хорватского поэта можно поистине назвать русским. За два последних года, что он провел в благодатном климате далматинского Приморья, им были написаны три пьесы на русские сюжеты. В "Прологе ненаписанной драмы" (не уступающей неожиданностью поворотов и яркостью контрастов пьесам Луиджи Пиранделло) речь идет о таинственном эпизоде русской истории XVIII века. Действие драмы о княжне Таракановой, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, происходит в разных временных планах; прошлое мешается с настоящим. (...) Поэтическая фантазия автора создает свой особый сказочный мир".#
   Сам Голенищев-Кутузов в своем эссе Иво Войнович и Россия поясняет:
   "Осенью 1927 года прибыла в Дубровник на пару недель из Берлина Наталья Алексеевна Поццо-Тургенева, belle-soeur известного поэта Андрея Белого. Однажды вечером, в саду гостиницы "Империал", она рассказала случай, произошедший с поэтом Максимилианом Волошиным. О нем с давних пор распространялись всевозможные легенды. Он не покинул Россию, остался испить горькую чашу до дна".#
   "Особенно сильное впечатление произвели на Войновича рассказы о Максимилиане Волошине и его героической позиции в эпоху Гражданской войны, когда поэт один стоял между враждующими сторонами и всеми силами души, молясь за тех и за других, пытался умерить пыл братоубийственной бойни. Он сделал русского поэта героем своей двухактной драмы, но завершить ее не успел. После смерти Войновича в его бумагах была найдена еще одна "русская" драма, которую он назвал именем своего молодого друга - "Илья". О театре Иво Войновича Голенищев-Кутузов напишет статьи для парижского журнала "Le monde et l'art slave" и для газеты "Россия и славянство". Здесь же 7 сентября 1929 года поместят его некролог (Войнович умер на 72-м году жизни 30 августа).
   Долгие беседы со старым, но сохранившим юное сердце поэтом, одним из самых значительных югославских лириков, Илья Николаевич вспомнит, когда в 1935 году будет писать на сербскохорватском языке статью о Владимире Соловьеве и том понимании, какое нашли его идеи в высокообразованной среде хорватских славянофилов-католиков - его современников. Ведь именно в доме Войновичей останавливался русский философ, когда приезжал в Загреб, и отец поэта, Коста, сопровождал Владимира Сергеевича в его поездках в резиденцию Штроссмайера в Джакове.
   В бенедиктинском монастыре Дубровника Илья Николаевич будет изучать труды светоча средневекового католического богословия и прекрасного мастера латинской прозы Бернара Клервоского. Мистик Бернар создал поэтическую концепцию о восполнении душами святых и праведников пустот, образовавшихся в небесах после падения ангелов Люцифера. Идеи эти были переосмыслены провансальскими трубадурами и поэтами сладостного нового стиля в Италии, создавших культ Прекрасной Дамы, достигший апофеоза в творчестве гениального автора "Божественной Комедии" (в русской поэзии - у Блока и Соловьева). Эти штудии реализовались впоследствии во многих работах Голенищева-Кутузова: в его сербской статье об ангелизации прекрасных дам в средневековой поэзии, в его переводах и трудах, посвященных Данте, получивших мировое признание. (...)
   Из Дубровника Кутузов несколько раз (в 1927-1928 гг. - прим. А.А.) ездил во Флоренцию, Рим, Милан. Во Флоренцию его неудержимо влек Данте, чью "Новую Жизнь" он начал переводить примерно в том же возрасте, в каком великий флорентиец ее писал. А в Рим - великий старец Вячеслав Иванов, мэтр русского символизма, по словам Шарля дю Боса, "один из последних великих гуманистов Европы". Долгими летними вечерами в небольшой квартире Иванова, которая находилась (как и его петербургская "башня") на верхнем этаже мрачноватого, современной постройки дома неподалеку от площади Испании, Иванов и два его гостя, приехавшие с другого берега Адриатики - Е.В.Аничков и Голенищев-Кутузов вели беседы о поэзии, религии, кризисе культуры, античной Греции и Средних веках".#
   Из Дубровника Голенищев-Кутузов отправляется в Париж - продолжить учение. Там, во французских научных кругах он приобретает имя, но и в русских литературных и интеллектуальных кругах. В Париже он сочиняет стихи, сотрудничает в эмигрантских газетах и журналах, знакомится с Бердяевым, Мережковскими, Ремизовым, Ходасевичем и со столькими другими выдающимися людьми.
   С докторатом Сорбонны русских граф (подобно молодому дубровницкому нобили ранних эпох), в 1934 г., возвращается в Дубровник, но по рекомендации проф. Аничкова принимает предложение Белградского университета и там продолжает свою научную карьеру. В 30-40 гг. он переживает разные перипетии жизни. В военные годы - подпольщик, затем боец Народно-освободительного (партизанского) движения, после тзв. "Резолюции Информбюро" - узник в сремскомитровацкой тюрьме; затем югославские органы выдворяют его в Венгрию - его промежуточную остановку до прибытия в Москву, - в 1955 г. Начинает всё сначала...
   Из около двух сотен научных трудов Ильи Николаевича Голенищева-Кутузова академик Д.С.Лихачев выделяет его труды о Данте и вторую ("советскую") докторскую диссертацию Итальянское Возрождение и славянские литературы XV-XVI веков (Ленинград, 1963):
   "Книга рисует широкую картину Ренессанса в далматинской литературе (в частности, в дубровницкой), в венгеро-хорватской, чешской и польской на огромном двенадцатиязычном материале, которым И.Н. владел превосходно. Для создания своей синтетической картины Ренессанса на юго-востоке Европы, совершенно по-новому раскрывающей проблему Возрождения в славянских литературах, он использовал архивы и книгохранилища Загреба, Дубровника, Рима, Флоренции, Парижа, Будапешта, Москвы, Ленинграда и Риги. (...) И.Н.Голенищев-Кутузов отчетливо показал, что ни одна из изученных им славянских литератур XV-XVI веков не развивалась изолированно, что все они испытывали влияние итальянского Возрождения и одновременно под его воздействием углубляли свои национальные, самобытные особенности".#
   Относительно нашей темы необходимо подчеркнуть роль Голенищева-Кутузова в ознакомлении русской и мировой общественности с поэзией Далмации XV-XVI вв. Им была составлена антология этой поэзии, написаны подробное предисловие и комментарии, переведены поэты с латинского, сербо-хорватского и итальянского - Михаил Марулла Тарнахиота, Марко Марулич, Илья Цвиевич, Карло Пуцич, Дамиан Бенеша, Шишко Манчетич, Джоре Држич, Якоб Флавий Эборенсий, Мавро Ветранович, Петр Гекторович, Марин Држич, Антун Сасин, Савко Бобалевич, Динко Ранина, Юрий Баракович и Доминко Златарич.#
   Одной из фундаментальных работ Голенищева-Кутузова является  сборник Итальянское Возрождение и славянские литературы XV-XVI веков, содержащий и исследование Гуманизм и Ренессанс в Далмации. Второй обширный том его трудов подготовила вдова ученого, Искра Вениаминовна Голенищева-Кутузова, - Славянские литературы, в котором, среди прочих, опубликованы следующие работы: Предренессансные процессы в культуре южных славян до турецкого завоевания и византийская традиция, Поэты Далмации эпохи Возрождения,  О генезисе ранней буржуазной идеологии (Трактат дубровницкого купца-гуманиста),  Проблемы влияния и национального своеобразия в славянских литературах эпохи Возрождения, О литературе барокко в славянских странах.
   Длинным был бы список трудов И.Н.Голенищева-Кутузова, относящихся к фольклору югославских народов (эпос, сказки), а также к писателям и поэтам нашего времени.#
   "Начало широкой известности Ильи Николаевича в Советском Союзе было положено на защите его докторской диссертации в "Пушкинском доме", которая проходила в какой-то непривычной для подобных акций приподнято-торжественной атмосфере и при большом стечении народа. Оппонентами его являлись такие признанные корифеи отечественной филологии, как академики В.Д.Жирмунский, М.П.Алексеев и Д.С.Лихачев. По собственной инициативе восторженный отзыв прислал и востоковед академик Н.И.Конрад. Он писал: "Работа И.Н.Голенищева-Кутузова представляется мне исключительной и по важности рассмотренного в ней материала исторического явления - Славянского Возрождения, и по показательности обильного и красочного материала. (...) Кроме того, работа эта прямо идет навстречу общему требованию нашей научной общественности: требованию восстановления в подлинно-историческом значении роли славянского мира в истории европейской культуры".#
   Один из рецензентов диссертации назвал Голенищева-Кутузова "Колумбом славянского Возрождения".#
   Из "Адриатического цикла" поэта приводим два стихотворения:
  
   После грозы в Дубровнике
  
   Гроза прошла. Лишь на море, вдали,
   Еще вскипают горькие пучины
   И брызжут пеной, сокрушить не в силах
   Стен византийских серое кольцо.
   И ветхий Город на утесах черных
   Всё так же дремлет и сквозь дрему слышит
   Романских колоколен тихий звон.
   Еще душа полна стенаний
   Ветров грозящих и строптивых волн
   И ужасом рокочущего грома;
   Еще тревожны в ней воспоминанья
   Всех опьянений, буйств и мятежей.
   Там волны бились, и мрачилась твердь,
   И черный смерч порывисто крутился,
   Как дервиш исступленный, возомнивший
   Небесное с земным соединить,
   И бледный парус судорожно бился,
   И кормчий гибнул...
   Сквозь виноградный трепетный покров
   Гляжу я вниз с террасы вознесенной
   На зыбкий склон, оливами покрытый,
   На облака, на горные вершины
   Бесплодных гор, где лепятся лишь сосны,
   Зеленые и рыжие, как косы
   Наяд приморья и нагорных вил.
   Гляжу вокруг, и сердце бьется ровно.
   Святится тишь; уединенье - благо.
   Да, миновали ярости стихии,
   И радость уцелевших совершенней.
   Он устоял, мой стройный кипарис,
   Убогого жилища сторож верный,
   Окрест всех выше, и стоит омытый,
   В лазури просветленной торжествуя,
   Лишь содрогается от капель тяжких
   Иль дуновенья стихнувших ветров.
   Так суждено. И радостно мне думать,
   Что я один стою пред бесконечным,
   Где возрасти мне рок определил,
   Как этот кипарис, и содрогаюсь
   От трепета смирившейся стихии
   Иль шелеста и шепота подземных
   Ключей и душ, со мною сопряженных,
   И молча жду губительных перунов,
   Чтоб молнией оделся пленный дух,
   И в преисподнюю огнем проникнул,
   И снова вспыхнул беззакатным Солнцем.
  
   1928
  
   Иезуитская церковь в Дубровнике
  
   Perinde ac cadever...
   Игнатий Лойола
   Облаками свод небес украшен,
   Даль спокойна и ясна.
   Сквозь прозрачные аркады башен
   Голубеет синяя волна.
   Вновь со мной эпические музы
   И печаль средневековых стен.
   В лабиринте улочек Рагузы
   Вижу храм, где прошлым бредит тлен.
   О, по обмелевшим водам веры
   Плоскодонное, надежное судно!
   Здесь не виснут цепкие химеры,
   Здесь Бернар не жег. Но всё равно
   Ты войдешь в триумфе пышной фрески
   На плафоне винно-золотом.
   Ты увидишь профиль хищный, резкий
   Иберийца с каменным крестом.
   Ангелы (иль пухлые амуры?)
   Час победы громко вострубят.
   Шествуют торжественно авгуры,
   Корчится барокко колоннад.
   И мелькают тени в лихорадке.
   О Тибулла нежная латынь! -
   Всё звучит какой-то голос сладкий,
   Словно глас пророческих пустынь:
   "Изнемогшие придите чада,
   Истомленные грехами всех дорог.
   Здесь сиянья, лики и прохлады,
   Снисходительный, понятный бог.
   Вероятное мы истолкуем верно,
   Мы развяжем, свяжем и простим,
   Мы прощаем слабости и скверны,
   Поспешая к малым сим".
   Пламенники вспыхивают тускло,
   Вкруг Мадонны сонм теней,
   И втекают в мертвенное русло
   Все тревоги многотрудных дней.
   Только там, за древними стенами,
   Слышишь - бьется буйная волна,
   Ветр приморья спорит с облаками,
   И душа свободою пьяна.
   Выйди в порт - там со всего Востока
   Собралися корабли.
   Дышит грудь уверенно, глубоко,
   Черный парус чудится вдали.
   Всё властнее древний бред стихии -
   Призраки качаются галер.
   Может быть, сюда приплыл из Византии
   Некогда усталый Агасфер.
   Оживая, шепчутся преданья
   С недоверчивой волной.
   Египтянка шепчет предсказанья,
   Сгорбившись над маленькой рукой.
   И над рокотом пучин склонившегося Влаха
   Недоверчиво следит, завидя с моря град,
   Хищного поклонника Аллаха
   Дальнозоркий суеверный взгляд.
  
   1926
  
   Поэма "Слезы блудного сына"  в русском переводе
  
   Если Илья Николаевич Голенищев-Кутузов содействовал ознакомлению русских читателей с дубровницкой поэзией эпохи Возрождения, двое других русских - выпускники той же Русско-сербской гимназии в Белграде, - потрудились представить иностранному читателю труд следующей поэтической эпохи - дубровницкого барокко.
   Русская поэтесса Лидия Алексеева (Лидия Алексеевна Девель, в замужестве Иванникова, 1909-1989), ученица сербского академика-лингвиста Александра Белича, после Второй мировой войны - библиотекарь Славянского отделения Городской библиотеки в Нью-Йорке, в 60-е г.г. перевела на русский язык шедевр Ивана Гундулича - поэму  "Слезы блудного сына". Перевод поэмы, опубликованной в Вашингтоне в 1965 г., был напечатан в Мюнхене, а вступительную статью и комментарии подготовил также довоенный житель Югославии, известный канадский славист Ростислав Владимирович Плетнев (1903-1985), профессор Монреальского университета. Он пишет:
   "В литературе не только Дубровника, но и всей католической Далмации, Гундулич занимает первое место. Среди его произведений значительная часть проникнута религиозным духом и духом своеобразного панславизма; тут он предшественник Ю.Крижанича, но взор его устремлен к Польше, а не к России. Самыми важными плодами творчества Гундулича являются "Осман", "Дубравка" и "Слезы блудного сына". Последние несомненно, по мастерству стиха, стоят на первом месте. Кроме того, "Слезы блудного сына" интересны для славяноведов, как ярчайшее произведение и как полное воплощение духа барокко в славянских литературах. Л.Алексеевой пришлось преодолеть огромные трудности для адекватного - строка за строкой - перевода поэмы Гундулича. Каждая секстина в последних двух стихах повторяет в лапидарной форме смысл четырех предшествующих. Отсутствие словарей по лексике Гундулича еще более затрудняет работу переводчика. Л.Алексеева перевела всю поэму с сохранением ритма и образов оригинала. (...) Благодаря ее труду и таланту, русские имеют художественный и точный перевод, а не перепев лучшего из произведений "короля далматинских поэтов" - Ивана Гундулича.
   XVII век - расцвет хорватской поэзии в Далмации, тогда как на Руси еще звучат топорные вирши латино-польско-украинской конструкции. Успехи далматинской поэзии, ее расцвет, следует связывать с мощным влиянием Италии и ее культуры эпохи Возрождения. Однако, творчество Гундулича не подражание, а самостоятельная разработка сходных с итальянскими тем славянским гением".#
   Профессор Плетнев не мог закончить свое исследование, не поделившись личными впечатлениями от очаровательного города:
   "Мне удалось дважды побывать в Дубровнике, понюхать запах его улиц под солнцем безоблачно лазурного неба, почувствовать густой и сладкий, пряный и чуть одуряющий запах субтропических растений и цветов, я глубже вошел в дух прошлого древней республики. Гулкие плиты или шероховатые булыжники "турецкой мостовой", широкие лестницы и узенькие вьющиеся, как далматинский плющ, ступеньки, ночной полупрозрачный лунный сумрак. Высокие узкие дома темных улиц и переулков, узких настолько, что, став посередине мостовой, можно упереться обеими руками в тесаные камни домов с обеих сторон. Днем - голубые гибкие шелка Адриатики и на них белые и коричнево-темные паруса, те же, что были при Гундуличе. Они манят в даль странствий...".#
   Мы уже упоминали, что Дубровник вдохновлял и поэтессу Лидию Алексееву. Приводим два ее стихотворения:
  
   На Адриатике
  
   На молу и ветренно и ярко,
   Пеной стынет моря влажный пыл.
   В давний день здесь лев святого Марка
   Омочил концы державных крыл.
  
   С той поры плывут волнами годы,
   Трепет волн всё так же чист и синь,
   Так же о дарах святой свободы
   Возвещает стройная латынь.
  
   Этот звон - и этот камень серый...
   Если ж взгляд на Локрум подыму -
   Вижу в дымке царственной галеры
   Плавно уходящую корму.
  
   Дубровник
  
   На старинный светлый камень,
   Утомленный солнцем и веками,
   Лег вечерний розовый покой.
   Дышет море матово и сине,
   От хвои пушисто ярких пиний
   Веет сонной теплотой.
   И над путаницей линий
   Разлилось оранжевой пустыней
   Небо. В нем покойно вознесен
   Башни вырезной прямоугольник,
   И в просвете легком колокольни -
   Черный колокол времен.
  
   Русский конвертит - Сергей Владимирович Штейн
  
   Кроме польского композитора Лудомира Михаела Роговского, с сине-серой Балтики на бирюзовую, теплую Адриатику прибыл еще один северянин. В начале 30-х гг. в Дубровнике со своей семьей обосновался профессор Сергей Владимирович Штейн (1882-1955). Родился он в Петербурге, был профессором Университета в Юрьеве (Дерпте, Тарту). Свою жизнь беженца он продолжил на юге Европы: после временного пребывания в Риге и Белграде. Необходимо сказать несколько слов о его происхождении и биографии.
   Немецкий дворянский род von Stein в XII веке проживал в княжестве Нассау. В половине XVI века, в период Реформации, Николаус фон Штейн был вынужден эмигрировать в католическую Польшу, в которой ветвь этой семьи проживала вплоть до конца XVIII века. Прапрадед, Ян фон Штейн, вступил в брак с княжной Корсини, из рода, давшего католической церкви святого Андрея Корсини. В начале XIX века сын Яна, Станислав, стал епископом в г.Вильно. Предки матери Сергея Владимировича также были католиками. К ее роду принадлежал иезуит Зеленский, соратник украинского гетмана Мазепы в борьбе с русским императором Петром Великим. Рост императорской мощи православной России влиял на ее административный аппарат (иностранцев), и те охотно подчиняли веру своих предков личной карьере - оба прадеда Сергея Штейна приняли православие. Однако, его родители были воспитаны в духе материализма и позитивизма. Отец, секретарь Академии наук в Петербурге, в России был последователем и биографом Шопенгауера и Леопарди, позднее - под влиянием Гартмана, Ницше и буддизма. Его мать занималась естественными науками.
   Молодой Сергей Владимирович увлекался литературой, штудировал труды Пушкина, изучал ориенталистику и юридические науки. Он был основателем студенческого религиозно-политического кружка правой ориентации и одним из организаторов "Славянской беседы" в Петербургском университете - общества по изучению культурных ценностей и литератур южных славян. В среде литераторов приобретает известность после публикации антологии Славянские поэты.#  В ней, помимо одного чешского и одного польского поэта, представлены: князь Николай I Черногорский, Йован Йованович-Змай, Йован Илич, Войислав Илич, Йован Дучич, Антон Ашкерц и Отон Зупанчич. Антология была проникнута панславистской идеей, выраженной в посвящении-стихотворении Сергея Штейна:
  
   Я посвящаю этот труд
   Желанным дням объединенья.
   Недолго ждать - они придут:
   Мы все единой цепи звенья...
  
   Я верю, - братская любовь
   Поможет нам в бескровном споре.
   И все ручьи сольются вновь
   В едином, всеславянском море.
  
   За это литературное предприятие сербский король Петр I удостоил С.Штейна орденом св. Савы, а черногорский король Николай I - орденом князя Даниила.#
   После окончания петербургского Археологического института и Юридического факультета (в 1904 г.), С.В.Штейн  принят в Министерство торговли и промышленности, где занимает должность генерального секретаря Правления Государственного российского дунайского судоходства (где проработает в течение 1904-1912 гг. Дважды он ездит в Сербию - в 1907 и 1912 гг. За выдающийся вклад в развитие культурно-торговых связей между Россией и Сербией император Николай II  награждает его орденом св. Станислава. В начале Первой мировой войны Штейн был организатором сербского отдела Российского общества по изучению Востока, целью которого было оказание моральной и финансовой поддержки Сербии в борьбе за ее освобождение и объединение.
   С.В.Штейна и далее привлекает литература. С 1912 г. он стипендиат Отделения русского языка ("Пушкинский дом") при Императорской Академии наук в Петербурге, а позднее - научный сотрудник (1917-1919) и директор этого учреждения.
   Русская революция 1917 года застает его на должности мэра Павловска. Большевики поджигают его дом, и он с семьей бежит в Эстонию. С октября 1919 по май 1928 г.г. С.В.Штейн преподает славянские литературы в Юрьевском (Дерптском, Тартусском) университете.#  Эстонский шовинизм, проблемы с защитой его докторской диссертации и финансовая афера сыграли решающую роль в жизни С.В.Штейна, и в мае 1928 г. он принял предложение редактора русской ежедневной газеты "Слово" в Риге переехать в Латвию. Там в 1930 г. он опубликовал свой монографический труд "Пушкин-мистик", там он вращается в кругах христиан-евангелистов, позднее - среди русских и латвийских баптистов, является редактором баптистского журнала "Гость".
   Колеблющийся и разочарованный в этих религиозных движениях, в 1931 г. он переезжает в Белград и возврашается в лоно православной веры - ведет продолжительные беседы с митрополитом Киевским и Галицким Антонием (Храповицким), профессором-теологом Федором Титовым и др.# В сербском Народном университете им. Колараца и на русских трибунах он прочитал ряд лекций, в югославской периодической печати опубликовал статьи на литературные темы (газеты и журналы: Политика, Время, Утро, Вестник торговли, Национальная оборона , Сербский литературный вестник, Русский архив, Адриатическая стража и др.).
   В 1933 г. Штейн переезжает в Далмацию. Осень проводит в изучении русских рукописей в черногорском Государственном архиве в Цетинье, куда ездит из Дубровника, в котором в тот период жизни проживала его семья.
   В Дубровнике Сергей Владимирович примет окончательное решение - 12 марта 1934 г. он возвратится к вере своих предков; обряд совершится в католической часовне епархиального управления.# С 1935 г. он значится профессором Высшей философско-теологической школы при Доминиканском ордене в Дубровнике, в которой преподает новые предметы - историю русской религиозной философии и русский язык.
   Профессор Штейн проявлял интерес к истории и культуре Дубровника,#  сотрудничал в местной периодической печати.# В апреле 1933 г. в Доминиканском монастыре он принимает участие в работе академии, посвященной памяти св. Фомы Аквинского, читает лекцию "Св. Фома Аквинский и Россия";# в 1937 г. в Хорватском академическом клубе в Дубровнике читает лекцию "Пушкин и южные славяне" (о личных знакомствах Пушкина и о влиянии сербско-хорватских народных песен на творчество поэта),# на гастролях актрисы Марии Ведринской, состоявшихся в октябре 1938 г. в Русском клубе, С.В.Штейн читает одно свое стихотворение, а актриса читала стихи Йована Дучича в его переводе.#
   В католических журналах Загреба, Сараева, Мостара, Макарской и Сплита С.В.Штейн опубликовал статьи, связанные с католичеством в России. Упомянем три из них:
   В первой, "Католичество в русских книгах: Библиографический обзор"# С.Штейн делает обзор трудов по вопросам власти папы, юридическому статусу католицизма, по вопросам церковного права в его историческом развитии, по истории католицизма в России, отношению русских к католицизму, по вопросам слияния католической и православной церквей, об Унии и др.
   Во второй статье, "Достоевский и католичество"# он пишет: "Отрицательная позиция Достоевского к католичеству глубоко противоречит всему душевному тяготению и образу мышления этого великого ума. (...) Это отношение связано у него с упреком Европе, казавшейся ему неким огромным кладбищем".
   В статье "Пушкин и его отношение к религии и католичеству",#  С.В.Штейн, великолепный знаток жизни и творчества поэта, подытоживает: "Где же скрываются общие причины отрицательного отношения Пушкина к католичеству? (...)  Думаю, причина прежде всего в его безрелигиозности. Это его равнодушие к религии породила, с одной стороны, философия рационализма XVIII столетия, а с другой - современная ему эпикурейская литература, а также, с третьей стороны - политический либерализм, явившийся наследием недавно пережитой революционерной эпохи. Все эти влияния были настолько мощными, что им не был в состоянии противостоять даже тогдашний романтизм, с большим пиэтетом относящийся к католической вере".
   Плодотворное сотрудничество молодого конвертита С.Штейна с загребским журналом Духовная жизнь состоялось в публикациях своеобразного цикла - около двадцати его биографических эссе о русских, которые в XVIII-XX вв. приняли католичество, среди которых были философ Владимир Сергеевич Соловьев, князь Александр Михайлович Волконский, священник Алексей Евграфович Зерчанинов, княгиня Елизавета Григорьевна Волконская, священник граф Николай Алексеевич Толстой, Иван Александрович Дейблер, Михаил Дмитриевич Жеребцов, священник Евстафий Акимович Сусалев, Владимир Сергеевич Печерин, князь Иван Сергеевич Гагарин, княз Петр Владимирович Долгоруков...
   Профессор С.В.Штейн исследовал и связи философа Владимира Соловьева с хорватами;# он был и лично знаком с ним.# В Дубровнике к нему относились с большим уважением, в особенности среди католического духовенства. Юбилеи профессора Штейна - 35-летие (1935) и 40-летие (1940) его литературно-научной деятельности - отмечены в Дубровнике выходом в свет брошюры о нем# и статьями в нескольких югославских журналах. Библиотека Францисканского монастыря в Дубровнике хранит почти все его работы, опубликованные в Югославии.
   Уже в 1935 году Сергей Владимирович имел подготовленные к печати крупные работы, которые, видимо, не были опубликованы: "Черногорский владыка Петр I в 1806 году: Заметки о прошлом югославско-российских связей, по материалам Государственного архива в Цетинье"; "Дубровник и Россия" (исследования, проводимые в Архиве Дубровника); "Среди русских - друзей южных славян: Книга воспоминаний"; "Из истории мистики эпохи романтизма" и "Пушкин и его эпоха".#
   В военные годы Второй мировой войны, во время оккупации Дубровника со стороны Италии и после освобождения страны следы Сергея Владимировича Штейна теряются. Последние годы жизни он прожил в Западной Германии.
   Замкнулся многовековой круг исканий этой немецкой семьи. Профессор С.В.Штейн скончался в Мюнхене, в 1955 году.
  
   Контр-адмирал Александр Дмитриевич Бубнов
  
   "Из нашего выпуска 1903 года (125 гардемарин Морского кадетского корпуса) устроиться по специальности удалось как будто только А.Д.Бубнову, преподающему военно-морские предметы в Морском училище в Югославии, и известному полярному исследователю Б.А.Вилькицкому, служащему по гидрографической части в Бельгийском Конго", - читаем в одном из эмигрантских русских морских журналов.#
   И в самом деле, ученый с мировым именем, Александр Дмитриевич Бубнов (1883-1963) более двадцати лет прожил в Дубровнике и в Военно-морской академии преподавал морскую стратегию и историю морских битв. В 1940 году в Дубровнике на хорватском языке был опубликован его капитальный труд "Морские войны, с начала до Второй мировой войны", в трех томах, на 1054 стр.
   А.Д.Бубнов состоял постоянным сотрудником русских периодических изданий - Зарубежного морского сборника (Пльзень), Морского журнала (Прага), Русского военного сборника (Сараево) и др., в которых публиковал очерки, среди которых отметим следующие: "Результаты деятельности Российского Императорского Флота в Мировую войну", "Мысли о воссоздании русской морской вооруженной силы", "Очерки морской политики (Англия, Франция, Италия, Германия, Япония, СССР)", "Главные события морской политики в 1930 г. и их влияние на международные отношения". Его аналитические работы внимательно читали военно-морские стратеги мира, включая и книгу, написанную им в соавторстве с генералом Н.Н.Головиным "Тихоокеанская проблема в XX веке" (1922; 2-е изд.: 1924).# О главах, написанных Бубновым ("Морские вооруженные силы Америки и Японии в Тихом океане"; "Стратегические условия морской войны на Тихом океане"; "Соревнование Америки и Японии в западном бассейне Океана", и о других главах) американские комментаторы высказались, как о "пророчествах" новой войны.
   Вице-адмирал А.Д.Бубнов был участником Русско-японской войны, многолетним профессором Военно-морской академии в Петербурге и начальником Морского управления Штаба Верховного главнокомандующего в Первой мировой войне, специалист по вопросам морской стратегии. Однако уважая неоспоримую научную эрудицию ученого, начиная с середины 30-х годов русские читатели его очерков и редакторы журналов упрекали А.Д.Бубнова в его невоздержанном германофильстве, яром антисемитизме, антимасонстве и антикоммунизме. Статьи профессора свидетельстуют и о его публицистическом таланте:
   "Человечество, потрясенное катастрофическими последствиями мировой войны, "свернуло, - как образно выразился Уэльс, - свои шатры и двинулось в путь". Но в этот "путь исканий" двинулось на самом деле не всё человечество, а лишь та его часть, которая, глубоко разочаровавшись в современной материалистической культуре и справедливо видя в ней начало всех своих бед, приступила к поискам новых жизненных, социальных и государственных идеалов. Другая же часть, сохранив в основе своего развития материалистическую идеологию, продолжала материально падать и в этой части человечества пример России показал, до каких глубин это падение может дойти, ибо большевизм есть ни что иное, как порождение крайнего материалистического миросозерцания.
   Культурное развитие в течение последних 15 лет этих двух частей человечества, основанное на противоположных мировоззрениях, привело в настоящее время к ясно выраженным результатам: часть, сохранившая материалистическое мировоззрение, олицетворяемое формами социал-демократического парламентаризма, спустилась ныне на пути своего морального падения до тех последних ступеней, кои привели к неслыханным по своим размерам и позору злодеяниям с участием в них высших представителей правосудия и "демократической" государственной власти; та же часть, которая двинулась по пути искания новых идеалов, достигла ныне, в формах хитлеризма (так! - прим. А.А.) и ему сродных, тех пределов всенародного творческого энтузиазма, кои свойственны лишь культурам, основанным на повышенной духовной идеологии".#
   Бубнов занимался и предвидением европейских событий. В сентябре 1936 года он писал:
   "Готовность Германии к войне, особо благоприятная для ее выступления военно-политическая обстановка и чрезвычайно важные политико-экономические причины, толкающие ее на Восток, - определенно указывают на то, что наступательное движение Германии в этом направлении, - и при том в ближайшем времени - неминуемо.
   В какие формы выльется это движение и какие оно будет иметь последствия для России, сказать сейчас трудно; одно лишь ясно, что при осуществлении своих политико-экономических и идеологических стремлений Германия не будет руководствоваться какими бы то ни было симпатиями по отношению к России и к ее историческому прошлому.
   И если русский народ не сумеет свергнуть большевистскую власть и возродить национальную Россию прежде начала этого движения Германии на Восток, дорогой ценой придется ему заплатить за свое избавление от большевистского ига чужими руками".#
   Во время оккупации Дубровника профессор, вероятно, политически не компрометировался, так как под конец войны он не покинул страну. Переехав на постоянное жительство в Словению, где жили его сын Сергей, инженер-строитель и дочь Елена, - он продолжал писать и окончил свои мемуары, которые при жизни автора были опубликованы в США.#  
   Скончался он 2 февраля 1963 г. в городе Крань.
  
   Цавтат: Сестры Соловьевы на "Камне малом"
  
   Старый дом, подпоясанный морем
   На одной стороне солнца восход
   На другой - его закат
   Всюду проникает его сиянье
   Я хочу жить в доме на мысе
   В котором луна со свитой облаков
   Парит над морем (...)
  
   Оливера Топалович. Апология любви, 1984 г.
  
   В середине 30-х гг. Ольга Михайловна Соловьева (1900-1974) прервала свою белградскую и мировую карьеру балерины и кино-актрисы. На самом мысе Цавтата (бывшего Эпидавра, древнегреческого поселения на Адриатике, вблизи нынешнего Дубровника), на "Камне малом", она поселилась в просторном доме и обеспечила себе тихую гавань, для отдыха после продолжительных турне по Европе и отдаленным континентам, про которые мы узнаем из печати того времени. Так, в октябре 1929 г. она приняла на своей белградской квартире одного сербского журналиста:
   "Наша известная балерина, Ольга Соловьева только что возвратилась из своих успешных гастролей по странам Азии, Европы и Америки. В экзотически обставленном будуаре, украшенном египетскими рукоделиями, картинами и подушечками, китайскими вазами, шкурами зверей из американских дебрей, японскими и китайскими платьями, восточными костюмами, кашмирскими шалями и венецианскими кружевами, прелестная балерина приводит в порядок свой огромный гардероб, после большого путешествия. Налево и направо от оттоманки, на которой в художественном беспорядке разбросаны райские птицы, ленты и бусы, украшения для выступлений на сцене, красуются и две леопардовы шкуры, разостланные для игр "Санни-боя" - мартышки, привезенной с Тринидада, из Западной Индии, - очаровательная Соловьева, в прекрасном, словно сон, голубом японском кимоно, рассказывает радостные и печальные впечатления и перипетии с путешествия, продолжавшегося полных четыре года. (...)
   - Если говорить о своем турне, довольно перечислить одни театры и балетные труппы, в которых я выступала. (...) В Сантяго, в Чили, я танцевала в Национальном театре и Оперной труппе, с которой позднее совершила турне по всей стране. В Буэнос-Айресе и Рио-де-Жанейро, в Опере Колонн, затем в Сао- Паоло, в Центральной Бразилии, - с Русским балетом, в Нью-Йорке и Филадельфии в Балетной труппе Михаила Фокина, в Канаде - в Балете Михаила Мордкина, затем в Нью-Йорке и на турне по Соединенным Штатам с "Парамонт"-ом, - всё это было удивительно...
   Свой рассказ Соловьева дополняла показом фотографий - с Ниагары, Панамы, из джунглей, Голливуда, с Кубы, разворачивала рекламы, афиши. Неугомонный Санни-бой прыгал с оттоманки на кресла, на подоконник, на тигра или леопарда, на плечи и колени хозяйки, ласкаясь как ребенок. Прелестная балерина защищалась и обнимала его".#
   Помимо белградских выступлений, в 1929 г. Ольга Соловьева дала в сараевском Национальном театре вечер балета,# в 1930 г. - в Нови-Саде, в 1931 г. - в Мариборе.# Вращалась она в самом центре белградского "бо-монда". Журнал "Воскресные иллюстрации" в 1930 г. опубликовали фотографию группы масок в ресторане "Малый Калемегдан", среди которых сидит и "мадмуазель Ольга Соловьева, балерина, в оригинальном гавайском костюме, со своей мартышкой Санни-боем".#
   В 1931-1933 гг. Ольга Соловьева снималась в белградских кино-комедиях ("бурлесках") режиссера Александра Черепова: "Несчастный Букки" (1931: Первая часть - "Несчастный Букки в аэропорте"; Вторая часть - "Несчастный Букки на каникулах") и "Авантюры доктора Гагича" (1933).#
   Перед Второй мировой войной дом на "Камне малом" собирал художников и интеллигенцию дубровницкого региона и русских эмигрантов из разных регионов Югославии. Тут вели беседы, декламировали, пели, танцевали. Этот дом таит и мистерию - самоубийство, по причине безответной любви. После войны в этом доме нашли себе последний приют родители Ольги Михайловны - Михаил Алексеевич Соловьев (1874-1953), многолетний судья Областного суда в Нови- Саде, и Марина Васильевна (1875-1953), а несколько позже - и старшая сестра, Лидия Михайловна, со своим мужем Владимиром Александровичем Ираклиди (1883-1951), юристом.
   Вся эта русская семья одесситов не могла жить без искусства. Похоронив  в Цавтате своих близких, сестры нашли себе новые увлечения. Года через два после внезапной кончины Ольги Михайловны, пресса отметила:
   "Днем, в саду перед домом в Цавтате, сох глиняный бюст человека, не особенно интересного, но мощного. Резкие черты лица, сильный, широкий подбородок, как у людей отличающихся силой воли и властными убеждениями в значимости того, чем занимаются.
    Вечером же, этот бюст, на этот раз живого человека, за "Стейнвей"-ем, в атриуме Княжеского дворца в Дубровнике, осыпали лепестки роз.
   Человек с сильным подбородком и хрупкой душой - Святослав Рихтер. Руки, днем ваявшие его облик, а вечером на концерте осыпавшие его цветами, были руками Ольги Соловьевой. Ее имя уже мало у кого на устах, Это имя осталось лишь в архиве ежегодного фестиваля Дубровницких летних игр. Ольга Соловьева тогда уже была лишь бывшей актрисой, бывшей балериной, бывшим эмигрантом из Одессы, бывшая самая богатая и самая интересная женщина Цавтата.
   Она так сильно полюбила Дубровницкий фестивать, что завещала ему то последнее, что имела: уединенный дом на самом мысе Цавтата, на "Камне малом". Она хотела, чтобы дом стал приютом для отдыха людей, отдавших свои силы служению искусству, - художникам, актерам, танцорам, скульпторам... Отслужившим пленникам муз.
   В апогее славы, в 30-е гг., Ольга Соловьева снималась в первом югославском звуковом кино, до и после того - в Голливуде. Было у нее много денег, можно было выбирать место где состариться. Острый мыс в конце полуострова в Цавтате напомнил ей родную Одессу. Тут она построила дом и, вместе с сестрой, Лидией Ираклиди, на закате своих дней угощала - и Рихтера, и Ростроповича, и Хачатуряна, и многих других. Все они приезжали на "Камень малый", как в свою большую, теплую Одессу.
   Ольга Соловьева скончалась на 74-м году жизни, в 1974 году. Весной.
   Год тому назад (т.е. в 1977 г. - А.А.), тоже весной, в канун своего 90-летия, в Дубровнике умер лучший современный дубровницкий историк искусства и художник, Коста Страйнич. С Ольгой Соловьевой он поддерживал искренние, глубокие, позднее - дружеские отношения, зарождающиеся здесь обыкновенно в долгие зимние ночи, за беседами об искусстве, когда сами по себе устанавливаются и взаимные симпатии между схожими широкими, славянскими душами.
   Коста Страйнич научил Ольгу Соловьеву ваять. Пробудил в ней талант и, как опытный педагог, постепенно возмещал ее страсть к балету страстью к живописи и ваянию. В долгие зимние ночи, будь то бушующая буря или оттепель, а чаще всего под дождевую барабанную дробь, они подолгу просиживали вместе и писали фантастические иконы.
   А летом - любили Дубровницкий фестиваль. (...)
   Один на трибунах спектаклей только окончившегося Фестиваля и в этом году остался милый старик, опрятный, с красиво подстриженной седой бородкой, Цвието Йоб. С блаженной улыбкой на устах, с полным пониманием, симпатиями, радуясь, что еще в состоянии радоваться. Драме, музыке. Молодежи, окружающей его. Этот красивый старик, в неглаженном но чистом, всегда одном и том же летнем костюме из серо-маслинового тонкого полотна, при галстуке, повязанном по моде "того времени", - единственный выживший из трех, которым посвящаем этот сказ. Несколько деятилетий он был спутником Ольги и Кости, был завсегдатаем Костиного ателье.
   Он любил их. Сейчас, на Летних играх остался один".#
   Цвиетко Йоб обладал четырьмя докторатами, Коста Страйнич стал гражданином мира, творил в Вене, Мюнхене, Праге, Париже, Загребе, Белграде, Дубровнике (с 1927 года), а Ольга Соловьева путешествовала по земному шару, изъяснялась на 12-ти языках. Со Святославом Рихтером, своим земляком, она путешествовала по Европе, сопровождала его на турне и вводила в художественные сферы. Они дружили, постоянно переписывались.#
   А о ее сестре, Лидии Ираклиди, белградская поэтесса Оливера Топалович, в одной из своих книг записала:
   "На заходе солнца сидит на лестнице и наблюдает его пурпурный закат. Словно в кабине, отделена от мира (вокруг раздаются голоса) - поднимается на острые скалы, подобно рыбе из бушующих волн. (...) Навеки погасла прежняя полнота жизни, осталось лишь превосходное купание - плывет до цели. Кажется ей, дальше уже не сможет, а всё-таки доплывает до маяка. Ее замечают, поражаются красотой тела. На ней одни бусы и золотой платок - почти обнаженная купальщица погружается в объятия своего моря".#
   И эта жизнь прожита бурно, интересно, содержательно. Приведем несколько ее высказываний, опубликованных в печати:
   "Родилась я 17 октября по новому календарю, 4 октября - по старому, 1893 года, в Кишиневе. Там в 1912 г. с золотой медалью окончила гимназию и переехала в Одессу, поступив на Высшие женские курсы, историческое отделение, и после четырех лет получила диплом Одесского университета. Все мои бумаги хранятся в Музее города Белграда, кое что и в Дубровнике. Я изучала и языки, училась в консерватории. Сейчас трудно себе представить, что когда то играла всего Шопена, почти всё забыто. (...) Отец мой был судьей, председателем Палаты в Одессе, мать не работала. Вышла я замуж в Одессе, за судью, Владимира Ираклиди, грека по происхождению. Мне шел тогда 26-й год, венчалась я в июле, а в январе 1920 г. мы бежали из России, в последнюю минуту".#
   На вопрос корреспондента другой газеты: "При каких обстоятельствах вы приняли решение покинуть Россию и как вы сюда прибыли?", - Лидия Михайловна рассказала:
   "С тех пор минуло 64 года... было мне тогда 27 лет - жила я в Одессе. А этот город переходил из рук в руки 18 раз - то к белым, то к красным, то украинцам, то немцам, то французам, грекам... Нам уже всё это было невмоготу. Захватив с собой два чемодана, в 1920 году муж и я направились в порт, где стояли на якоре английские пароходы, уже переполненные беженцами. Матросы уже сделали живую цепь, отгораживая тех, кто еще стремился проникнуть на борт, но благодаря моему знанию английского языка и привлекательной внешности - 64 года тому назад я довольно хорошо выглядела - нас пустили на пароход. Я думала, он плывет на Мальту и в Египет, а там нам сказали, что везут нас в Югославию, вернее - в Королевство сербов, хорватов и словенцев. Я ужасно расстроилась - не видать мне пирамиды. Отправляемся в Сербию, а там одни холмы да козы. И, прибыли мы в Скопле. Нас радушно встретили и повели в турецкие ночлеги. Помню, будто это было вчера - 15-е февраля, нас пять супружеских пар. Улеглись мы спать, и каждый из нас прячет свои сумки-портфели под подушку. При мне были документы, а у моего мужа золото и деньги. Нас разбудили уже в 6 часов утра - продолить путь на Белград. Мы побежали к вокзалу, а я замечаю, у моего мужчины пустые руки. Спрашиваю: "Портфель где?" А он: "Я думал...". "А что ты думал?!" - Мы остановились посередине моста Царя Душана, я и смотрю: Шара-гора, вся под снегом... блестит... небо темносинее и сапфировое, цветет миндаль - целые облака розовые, мимо проходят женщины с чадрой, мужчины в фесках. Меня обуял хохот, говорю: "Сейчас, когда мы лишились всего, давай останемся здесь, насладимся этими красотами!" Прожили мы в Скопле три года. Я легко устроилась на работу, так как знала пять мировых языков. Служила я в банке, а муж - в библиотеке. Потом мы переехали в Белград.
   С 1920 по 1926 гг. я была корреспондентом на иностранных языках. Служила во французском банке, а затем по внешней торговле. Все спрашивали мою мать, удивляясь: "Как это у нее такое лицо - белое и нежное, без морщин?" Мать мне говорит: "Стара ты для канцелярийской работы, езжай в Париж!" Меня, как женщину с университетским образованием и некоторой культурой духа, долго убеждать не требовалось.
   Уехала я в Париж и, владея языком, стала изучать косметику в одной школе, на протяжении шести месяцев, потом отправилась в Вену, затем в Берлин. А уже в 1927 году открыла свой косметический салон в Белграде, в доме N 4 по тогдашней Франкопановой улице. Салон-то я открыла... да где найти клиентов?! Встречаю знакомого и он спрашивает меня, почему я такая задумчивая. Я пожаловалась, а он в ответ: "Вы владеете английским и французским, мы в Министерстве финансов издаем Revue Economique de Belgrade, вам стоит приходить до обеда и работать у нас". Я согласилась, и завтра же пришла, а в сумке принесла кремы, которые выучилась сама изготавливать. Я обходила канцелярии, заводила знакомства, продавала различные кремы и таким образом приобрела первых клиентов.
   Долго я не знала имен своих клиенток. Они стеснялись и боялись. И впредь, никогда я не принимала у себя дам одновременно, а внимательно следила, чтобы они не встретились в прихожей. (...) Позднее, когда салон стал работать полным ходом, его навещали лейди Кембль, жена английского посла; сеньора Мамелли, жена испанского посла; сеньора Картаньека... Не притрагивайтесь к лицу руками!
   В 1931 г. ко мне пришли редакторы сербской газеты Правда, фотографировали мой салон и предложили писать статьи. Потом явились и из редакции газеты Время. На протяжении десяти лет, вплоть до 1941 года, еженедельно появлялась моя статья по косметике.
   После войны наступили тяжелые времена. Непомерно высокие налоги, пришлось продать фортепиано и шубу... Еще позднее я переехала на жительство в Цавтат, в дом своей сестры, балерины. Она до войны танцевала в Южной Америке, привезла много долларов. В 1936 г. за квадратный метр этого участка с лесом мы платили всего 4 динар.
   Помимо работы в салоне (у меня были четыре ассистентки), я и приготавливала кремы из натуральных веществ, все они прошли аттестацию Министерства здравоохранения. Ежегодно я навещала известных, мировых дерматологов, консультировалась с ними - в Париже, Вене... Присутствовала я при пластических операциях. Удивляюсь себе, как у меня хватило на всё это энергии. До сих пор зимой я ежегодно отправляюсь в Сараево к мадам, которая наследовала мой салон. Там я продолжаю работать и клиентки требуют именно меня. Находят, что у меня волшебные руки. Гляньте, какие он гибкие! (...) Мужчины ценять и уважают умных женщин, но любят красивых. Будьте умными - если надо, добрыми - если хотите, но непременно вы должны быть красивыми!"#
   Уже как эмансипированная девушка, будучи студенткой, в Одессе, красавица Лидия Михайловна вращалась в художественных кругах. Она была первой любовью Валентина Катаева, знакомой и моделью художника Евгения Буковецкого,#  любовью и вдохновительницей художника и писателя Петра Нилуса, которому послужила прототипом Лики Солнцевой в одном его романе. Была знакома с Иваном Буниным и многими другими.
   Разбогатев в Белграде, несчастная в браке и любви, она сочиняла стихи, материально помогала русским поэтам, финансировала издания их сборников, ей они посвещали свои стихи. Она оказывала финансовую помощь Игорю-Северянину, переписывалась с ним, прекрасно декламировала его стихи. Дружила с Богданом Поповичем,# который любил слушать чтение ее собственных стихов. Одно интимное стихотворение посвещено ему:
  
   Небо плакало холодными слезами
   До зари упорно дождь шумел...
   Я лежала тихо, с влажными глазами,
   Думая про Ваш и мой удел...
  
   Нас судьба столкнула слишком поздно,
   В сердце пепел... холодно, темно...
   Мы должны расстаться тихо и бесследно:
   Чтобы не было ни больно, ни смешно.#
  
   В дни оккупации Белграда ее с мужем арестовывает Гестапо. Более трех месяцев Лидия Михайловна провела узником тюрьмы "Баница". Нам не известно, основано ли было сомнение оккупантов в ее сотрудничестве с Intelligence Service в 30- г.г. По свидетельству родственников, проживающих в Одессе, свою свободу она выкупила всеми своими сбережениями - золотом. Освобожденная в день Святой Параскевы-Пятницы, с тех пор, хотя и русская, 27 октябрь она праздновала, как "славу" (семейный праздник православных сербов, в честь святого-защитника своего рода). В этот день дом на "Камне малом" был полон гостей, во главе с православным священником, приплывавшим на катере из Дубровника.
   В летние сезоны 70-80-х гг. в дом Лидии Михайловны ежедневно наведывались гости, туристы и знакомые из многих стран мира. Вечерние визиты и знакомства за чашкой чая или кофе со сладостями походили на парижские, венские или лондонские салоны светских образованных дам XIX века. Тут велись беседы на английском, немецком, французском  на русском языках - об осквернении Bahnhof Strasse в Цюрихе, о том, что России не надо было стремиться стать колониальной страной, - она лишь расширяла свои границы, о статусе студентов и учебе в югославских университетах, о скандинавских странах и Европе, о молодом польском оперном певце (при прослушивании граммзаписи), об эстетике Гегеля, о денежной политике, о культуре и цивилизации - Европы и Америки... Эти разговоры иногда велись одновременно, "по кулуарам", а Лидия Михайловна ловко подключалась к разговорам - с одного языкового пласта и темы переходила на другие.
   И в послевоенный период она путешествовала - ездила к своей приемной дочери Елене в Калифорнию, к родственникам в Одессу. (Почти ежегодно родственники на теплоходе, следовавшем рейсом Одесса-Венеция, приплывали в Дубровник.) Лидия Михайловна читала газеты, русскую мемуарную литературу, интересовалась астрономическими феноменами; парапсихологию считала наукой будущего. Ее волновала судьба дома на "Камне малом", после ее ухода, - будет ли соблюдаться воля дарительниц, сестер Соловьевых, станет ли он приютом состарившихся артистов.
   В последнем интервью, данном загребской Вечерней газете, читаем:
   "Политика опасная дама, - загадочно улыбаясь заявляет госпожа Ираклиди. Однако, ее всё же интересует, как сегодня (1991 год - прим. А.А.) себя ведут Германия и Англия. - Считают ли англичане себя и далее самыми умными, а немцы самыми сильными? Одно несомненно - высокомерны и одни и другие. (...) Долго я здесь засиделась. Да, тяжко нести сотню лет на плечах! Sic transit gloria mundi... Я постоянно держу руку на пульсе, жду когда он остановится. (...) Меня раздражает вечный вопрос, хочется ли  мне и далее жить. Но ведь организм больше не выдерживает!"#
   Еще при ее жизни, на каменистой  цавтатской почве была вырыта могила на православном участке кладбища Св.Георгия, рядом с ее родителями, супругом и сестрой.
   По иронии судьбы, последний, самый старый русский эмигрант дубровницкого региона, скончался как "новый беженец". В годы военных бурь, в 90-е г.г., из бункера на "Камне малом" солдаты метали снаряды на Дубровник. Дом был превращен в военный пункт. Пожилую женщину друзья эвакуировали в черногорский город Херцег-Нови, а затем в воеводинский город Апатин, на берега Дуная. Окруженная заботой и вниманием, Лидия Михайловна Ираклиди (1893-1995) тихо сомкнула там свои веки, на 102-м году жизни. Погребена на Городском кладбище Апатина.
  
   Русский некрополь в Дубровнике
  
   Абрамов Валентин Осипович (1879,Владикавказ-1943), преподаватель*
   Абрамова, урожд. Коганская, в 1-м браке Мурузи Варвара (1903-1979), вдова
   Авраменко Петр (1896, Полтава-1977), музыкант
   Аккерманн Георгий Александрович (ок. 1890,Москва-1922), поручик*
   Аленчиков Хрисанф Иванович (1874,Селитренное,Астрахангельская губ.-1958), моряк
   Аленчикова, урожд. Байчук Александра (1888, Петербург-1954)
   Амвросий (Попов Вячеслав Андреевич, 1878,Курск-1951), монах
   Анисенков Иван Георгиевич (ок. 1881,Бегов, Тульской губ.-1924)
   Афанасьева, урожд. Краснопольская Людмила Михайловна (1896,Харьков-1923)*
   Балацкий Григорий (1893,Екатеринодар-1970), пенсионер
   Баташов Георгий Георгиевич (ок. 1866-1921)
   Баташова Лидия (1878,Москва-1944), вдова
   Безкормилович Борис Дмитриевич (1876-1956), пенсионер
   Беляев Владимир Васильевич (1868 или 1870,СПб-1945), инженер*
   Беляева Клавдия (1895-?)*
   Берескевич Ирина (1918,Саратов-1921), ребенок
   Бирюкович Владимир А. (1879-1942), инженер*
   Бирюкович, урожд. Длусская Ольга П. (1884,Вильно-1966), вдова инженера*
   Богданов Борис Александрович (ок. 1871,Крым-1922)
   Бондаренко Мария Акимовна (ок. 1913-1923), ребенок
   Бунин Петр Николаевич (1886,Житомир-1958), ст. лейтенант, подполк.*
   Васильев Михаил (1885,Киев-1967), ветеринарный врач
   Васильева, урожд. Брезанская (1890,Киев-1967), вдова врача
   Война-Панченко Владимир Константинович (1877,СПб-1922), чиновник
   Волокатин Иван Николаевич (ок. 1895,Златоуст-1929), шофер, холост
   Волчанецкая Валентина Ивановна (ок. 1894,Одесса-1921)
   Волчанецкая Мария Николаевна (1868,Херсон-1937), вдова
   Ворли Лидия (1888,Александровск-1968)
   Воронова Евдокия (1878,Тьентсинь,Китай-1966), вдова
   Востросаблин Евгений Александрович (?-1946)*
   Востросаблина Елена (1891,Ереван-1962), вдова*
   Всесвятский Петр Петрович (ок. 1847,Ярославль-1924), ген.-майор
   Выкрестова, урожд. Попова Елена (1894-1981)*
   Гаевский Наполеон Дионисиевич (1877-1940)
   Галифанова Наталия Ивановна (ок. 1889-1922), прислуга
   Ганзен Алексей Васильевич (1876,Одесса-1937), художник*
   Ганзен Олимпиада Владимировна (1875,Киев-1945), вдова художника*
   Гизе Константин (1883,СПб-1968), пенсионер
   Гизе, урожд. Пелипец Елена (1888,Москва-1964), пенсионер*
   Глаголев Адриан Сергеевич (ок. 1861-1921), генерал
   Голиков Михаил Николаевич (1883,Харьков-1938), инженер, женат
   Гольц Петр Игнатьевич (1891,Ахтырск-1953), пенсионер
   Голяко Борис Степанович (1875,Черниговская губ.-1922)
   Григорьев Михаил (?-1980), пенсионер
   Гусев Яков Сергеевич (1892,Машани,Калужская губ.-1963), зубной врач*
   Гусева Надежда Николаевна (1895,Москва-1975), зубной врач*
   Дорофеев Евгений Игнатьевич (1907,Румча-1983), пенсионер
   Дроздовский Ардалион Иванович (1877-1942), холост
   Дроздовский Николай Николаевич (1898,Чернигов-1932), купец*
   Ежов Александр (1937,Дубровник-1981), инженер-геодезист*
   Ежов Иосиф В. (1895,ст.Слащевская-1977), инженер-строитель*
   Ежова Татьяна (1909,Петербург-1981, Германия), вдова*
   Елисеев Иван (?,Киев-1970)
   Ермолаева Мария Филипповна (ок. 1893,Крым-1923), вдова
   Жигмановский Алексей Григорьевич (ок. 1854,Русаковка, Черниговская губ.-1922)
   Житинская, урожд. Попова Вера (1883,Екатеринбург-1956), вдова
   Житинский Игорь (1913,Елизаветград-1964), чиновник*
   Загнеев Николай Григорьевич (ок. 1866,Одесса-1931)
   Загнеева-Худеженская Эмма (1871,Одесса-1967)
   Замфиров Владимир (1878,Ромны-1970), пенсионер
   Зинеон, урожд. Иванова Евгения Алексеевна (ок. 1895,Екатеринослав-1921)
   Змачинский Владимир Иванович (1925,Дубровник-1925), младенец
   Иванова Елена (ок. 1894,Москва-1921), девица
   Изнар Владимир Адольфович (1869,СПб-1944), вдов
   Изнар, урожд. Яковлева Татьяна Григорьевна (1881,СПб-1939)
   Карпова Галина Ферапонтовна (1899,Бердянск-1939)
   Киреев Гавриил Максимович (ок. 1873,Осел, Ростово-1923), ученик
   Киселев Владимир Диоскорович (ок. 1872,Харьков-1930)
   Климович, урожд. Орлова Зинаида Викторовна (1876,Нежин, Черниговская губ.-1943), жена полковника*
   Климович Максимилиан Феликсович (1881,Полтава-1944), полковник, вдов*
   Клоков Петр Васильевич (ок. 1872,Кишинев-1922)
   Кнорринг Владимир Александрович (1867,Елизаветград-1942)
   Коваленко Иван (1896,Екатеринодар-1973), пенсионер
   Козенцов Сергей Николаевич (1881,Васильков-1942), врач, вдов*
   Козенцова, урожд. Михайлова Мария Михайловна (1880 или 1892,Москва-1941), супруга врача*
   Колосовская, урожд. Колбасина Мария Константиновна (1894,Тифлис-1934)
   Кононович Иосиф Казимирович (ок. 1863,СПб-1921), генерал*
   Корнаковский Георгий (1851-1936), генерал, вдов
   Котляров Николай Александрович (1897,Славянск-1959), пенсионер
   Краснобаев Анатолий Васильевич (1900,Нижний Новгород-1950,Мостар), техник
   Кровце Акулина (ок. 1905,Киев-1923), прислуга
   Кругликова, урожд. Львова Лидия Николаевна (1892,СПб-1940)
   Кузнецов Петр Михайлович (1872,Новочеркасск-1941), агроном
   Кузнецова, урожд. Маркова Евдокия Михайловна (1872,Новочеркасск-1949), вдова
   Купфер Артур Федорович (1865,Гельсингфорс, Финляндия-1940)
   Купфер Елена (1884,СПб-1942), вдова
   Лавлевич Георгий Карлович (1872,Ревель, Латвия-1943), частный собственник
   Лазарев Елиазар (ок. 1897-1923)
   Ландшевский Михаил Александрович (?-1920, на борту крейсера "Орел", похоро-нен в Дубровнике), корабельный гардемарин
   Ларионов Василий Иванович (1877,Смоленск-1960), пенсионер
   Ларионова Анна (1877-1956)*
   Лашкович, урожд. Кивистик (1893,Фелин,Эстония-1976), вдова
   Лебедев Владимир (1911,Киев-1940), преподаватель музыки, холост, похоронен в Белграде
   Лебедев Герман Бонифатиевич (ок. 1879,Тифлис-1922)
   Лермонтов Григорий Михайлович (1878,СПб-1949), полковник*
   Лесовский Павел (?-1934), врач 29-го пехотного полка в г.Требинье
   Лещенко Владимир Андреевич (1872,Майкоп, Екатеринославской губ.-1932), генерал-майор*
   Лизунов Трофим (1902,Ростов-1967), пенсионер
   Лисенко Драгутин Михайлович (1943,Дубровник-1943), младенец
   Лисенко-Балан Михаил (1902,Бехц,Бессарабия-1968), пенсионер
   Лобачев Павел Артемьевич (1874-1921), российский ген. консул на Балканах
   Ловичкина, зам. Пушара Татьяна (1900,Омск-1961)
   Лунская Мария Александровна (ок. 1871,Москва-1922)
   Люблинская Мария (1870,Кишинев-1944), вдова
   Люблинский Борис Владимирович (ок. 1901,Херсонская губ.-1927), шофер
   Люблинский Владимир (ок. 1864,Ананьев-1929)
   Люблинский Пантеллеймон Георгиевич (1875,Новгород-1944), рабочий, холост
   Мавропидис Константин Николаевич (1920,Батум-1945), крестьянин
   Макаввеев Сергей Александрович (1875,СПб-1937), инженер, похоронен в г.Нови-Сад
   Маленская Зинаида (1921,Дубровник-1922), ребенок
   Михайлов Павел Ильич (1866,Екатеринослав-1924), полковник
   Михайлова Елизавета Сергеевна (1871,Елизаветград-1956)
   Михайлова Надежда (1864,Грозный-1943)
   Монацков Иван Яковлевич (1890,ст.Старогригорьевская, Донской обл.-1961), крестьянин
   Монацкова Елена Ивановна (1924,Дубровник-1924), младенец
   Мурузи Михаил Константинович (1922,Москва-1933)*
   Надеждин Владимир Константинович (1922,Сараево-1941)
   Надеждин Павел Константинович (ок. 1924,Дубровник), младенец
   Наумова, зам. Балацки Елизавета (1893,Тирасполь-1964), пенсионер
   Новикова, урожд. Пономарева Евгения Андреевна (?,СПб-1943)*
   Опенховская Варвара (ок. 1893)
   Орестов Александр Николаевич (1870,Варшава-1923)
   Орлова, урожд. Куприна Анастасия Семеновна (ок. 1866-1925)
   Оторова Елизавета (1886,Одесса-1942)
   Пенезов Владимир Васильевич (ок. 1882,Одесса-1932), офицер, шофер
   Пенезова, урожд. Дворицкая Анна (1893-1979), вдова
   Петренко Сергей Павлович (ок. 1892,Искорост-1924)
   Пивоваров Александр Даниилович (1897,Ростов-1942), шофер
   Писаренко Дмитрий Степанович (?,Боргустон, Терская обл., Кавказ), полковник Терского казачьего войска, инвалид, женат
   Погосьян Павел Романович (?,Армения-1943)
   Поливанова, урожд. Наумова Мария Александровна (1898,Симбирская губ.-1921)
   Половцов Анатолий Викторович (1873,Ярославль-1934), инженер, холост
   Поплавский Александр (1887,Тулчин,Украина-1963)
   Поплавский Николай (1888,Киев-1966), пенсионер*
   Попов Борис (1896,Новочеркасск-1973,Загреб), инженер*
   Примак Федор Семенович (ок. 1893-1921)
   Прошукалов Виктор Михайлович (ок. 1893-1923), студент техники в Загребе
   Пуговкин Николай Николаевич (ок. 1868,Москва-1926)
   Пушкарева Паула (ок. 1855,Москва-1922)
   Ради Иван Иванович (ок. 1849,Одесса-1925), купец
   Римский-Корсаков Владимир Петрович (?-1921),полковник л.-гв. Драгунского полка
   Рошлина Елена (ок. 1894,Москва-1922)
   Руадзе Владимир Павлович (?-1968)
   Руадзе Маргарита (1889,Донская обл.-1942)
   Руадзе Сергей Владимирович (1914,СПб-1937), безработный, холост
   Сасин Иван Андреевич (ок. 1873,станица Троицкая, Кавказ-1923)
   Сахарова, урожд. Никитина Мария Евдокимовна (ок. 1860,Севастополь-1920)
   Свечин Петр (1900, Москва-1976), пенсионер
   Севдакова, урожд. Изнар Ольга Владимировна (ок. 1904,СПб-1933)
   Семенов Николай Сергеевич (ок. 1894,Москва-1931), техник
   Сергеев Андрей Иванович (1881-1959), пенсионер
   Сергеева Анна Симоновна (1869,СПб-1945), вдова
   Сиротин Александр (1929,Крагуевац-1931), ребенок
   Скачевская, урожд. Фирсова Маргарита Павловна (ок. 1870,Конотопский уезд, Чернигоская губ.-1922), вдова полковника
   Свинкина, урожд. Кобякова Александра Александровна (?,Томск-1924), вдова
   Слуцкая Капитолина (ок. 1839-1927), вдова
   Слюсарев Иван Яковлевич (ок. 1900,Харьков-1929), шофер, холост
   Соколов Алексей Андреевич (1893,Москва-1957), сапожник
   Соколов Аркадий (ок. 1882-1922), офицер
   Соколов Константин (1866-1961), вдов
   Соколова, урожд. Бахирова Ксения Михайловна (1886,Николаев, Украина-1944)
   Соколовский Николай Игнатьевич (1902,Киев-1942)
   Сохин Андрей (1895,Москва-1971)
   Стреляев Павел (1888,Орел-1970), преподаватель русского языка
   Стреха, урожд. Целецкая Валентина Владимировна (ок. 1886,Одесса-1925)
   Стреха Владимир Николаевич (1874,Сумы, Харьк. губ.-1937), полковник, вдов
   Струве Елизавета Владимировна (1880,Москва-1950), вдова
   Струве Михаил (1874,Тифлис-1942), купец
   Струтинская, зам. Попович Наталия (1890-1963), вдова художника*
   Сундстрем Борис Густавович (1881-1969)*
   Сундстрем Эмилия Юлиановна (1884,Владивосток-1928)*
   Терентьева Шарлотта (ок. 1860,Лондон-1941), вдова
   Терсков Георгий (1876-1944), вдов
   Ткач Анна Дионисиевна (1900,Сумы-1971), вдова
   Токарев Михаил (1855,Астрахань-1939,Трстено, близ Дубровника), врач, холост
   Толстой-Милославский, граф Сергей Сергеевич (ок. 1859,Казань-1925), гофмей-стер Двора, член Госуд. совета, Казанский губернатор, предводитель дворянства
   Тумин Петр (1875, Кишинев-1964)
   Туторин Георгий (1898,Архангельское,Челябинск.обл.-1967), пенсионер
   Фолькерт Адольф Петрович (ок. 1868,Владикавказ-1923)
   Фомин Борис (1892,Ялта-1972), пенсионер
   Хомяков Николай Алексеевич (1850-1925), член Государственного совета и Государственной думы (Председатель 3-го созыва), вдов
   Хомякова, урожд. Дрошусова Наталия Александровна (ок. 1851-1923)*
   Христофидис Ольга Марковна (1919,Бердянск-1921), ребенок
   Цицилин Иосиф (1892,ст.Успенская-1969)
   Цыганков Валериан (1878,Кашин-1958), вдов
   Черникин Михаил Петрович (ок. 1884,Купежек, Харьковской губ.-1932), псаломщик, регент церковного хора, преподаватель музыки, вдов
   Черногубов Александр Григорьевич (1880,Курск-1959), полковник*
   Черногубова, урожд. Клементова Анна (1882,Москва-1972), вдова полковника*
   Членова Надежда (1892,Херсон-1962), вдова
   Шамостовская, урожд. Де-ля-Пере Юлия Фердинандовна (1858,Франция-1938), вдова
   Шатов Вадим Юрьевич (1920,Россия-1922), ребенок
   Шелудяков Александр Геннадиевич (1921,Дубровник-1922), ребенок
   Шель Карл Яковлевич (1863,Одесса-1923), купец*
   Шереметко, урожд. Седова Людмила Викторовна (1864,СПб-1941), вдова
   Шильдер-Шульднер Николай Юльевич (ок. 1863-1923), губернатор
   Шугаевская, урожд. Сундстрем Ирина Борисовна (1912-1936)*
   Шукови?, урожд. Мирошникова Нина Яковлевна (ок. 1901,Елизаветград-1930)
   Шушлинкова Елизавета (1874,Москва-1940), вдова
   Щербаков Даниил Даниилович (ок. 1869,станица Лабинская-1924), вдов
   Щукина, урожд. Шатова Елизавета Михайловна (1898-1934), вдова
   Этио Татьяна (ок. 1897-1923), замужняя
   Ювашев Борис Константинович (1881,Брасово-1939), горный инженер
   Яковлев Иван Николаевич (1895,Киев-1934), плотник
   Янбих, урожд. Егорова Мария Дмитриевна (1892,Феодосия-1945)*
   Янбих Николай Климентович (1887,Киев-1949), чиновник*
  
   * - В 1986 и 2005 гг. обнаружены надгробия на православном кладбище Бониново в Дубровнике.
  
   Русский некрополь в Цавтате
  
   В сентябре 1980 г. на Кладбище Св. Георгия в Цавтате было всего двенадцать памятников с именами четырнадцати погребенных особ, среди которых восемь русских-эмигрантов:
  
   Белозеров Николай Васильевич (1898-1961), архитектор
   Ираклиди Владимир Александрович (1883,Одесса-1951), юрист
   Соловьев Михаил Алексеевич (1874,Одесса-1950), юрист, судья
   Соловьева, урожд. Дора Марина Васильевна (1875,Одесса-1953), вдова
   Соловьева Ольга Михайловна (1900,Одесса), балерина, киноактриса
   Тридесский Владимир Юстинович (1858-1926), генерал
   Яворская, урожд. Триполитова Земфира (?-1950)
   Яворский Анатолий (1899,Ашхабад-1980).
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"