Как я хотел

стать героем

(ракетно - авиа - космические байки)

КАК Я ХОТЕЛ СТАТЬ ГЕРОЕМ.

В 1958 году я закончил Ростовское высшее артиллерийское инженерное училище по специальности инженер - электрик и был направлен для прохождения дальнейшей службы на только что созданный полигон Плесецк в должности начальника расчета автономных испытаний автомата стабилизации центрального блока ракеты 8К74. Первая запись в моей карточке взысканий и поощрений - благодарность от маршала Советского Союза Неделина М.Н. за зачетный пуск ракеты на космодроме Байконур в августе 1959 года.

С февраля 1960 года я - военный представитель на фирме Н.А. Пилюгина и занимаюсь контролем разработки системы управления новой ракеты 8К75. Это - вторая ракета разработки С.П. Королева. До февраля 1963 года - это сплошные командировки на Байконур, где идет отработка и пуски новой ракеты. Сколько сил, энергии, энтузиазма вложено в эту ракету! Сколько незабываемых встреч, легендарных имен, запоминающихся ситуаций!

Вот только два примера. На площадке Љ2 космодрома Байконур (впоследствии - знаменитая Гагаринская площадка) идет подготовка ракеты к пуску. Все нормально. Объявлена 15-ти минутная готовность. Заправленная ракета - на стартовом столе. Под столом - пультовая с наземной аппаратурой системы управления. Первый пуск - весь личный состав эвакуирован в безопасную зону. В пусковой - Сергей Павлович и пусковая команда. И вдруг - по громкой связи : Лейтенант Буйновский срочно в пультовую! Я - бегу пулей. Там - Королев, Лакузо (ответственный за пуск от Пилюгина). Не набирается готовность системы управления . Что будем делать, лейтенант? - спрашивает меня Сергей Павлович. Конечно решение они приняли уже до моего появления и оно было в той ситуации (над головой - заправленная ракета, прошли необратимые операции) единственно правильное - вскрыть один из коммутационных шкафов и в определенный момент, когда пойдет набор готовности, в контакты одного из реле вставить бумажку. После этого оставалось буквально 5 - 7 минут, чтобы по кабельной шахте пробежать метров 150 до пультовой, где находится кнопка Пуск. Моя задача простая - разрешить вскрыть шкаф. Но даже в такой напряженной обстановке Сергей Павлович проявил деликатность и такт, выслушав мое мнение - правильное ли они приняли решение. Конечно же я с ними согласился, но сказал, что бумажку буду вставлять сам, и в нужный момент сделал это. После мы втроем - Королев, Лакузо и я дружно по шахте бегом устремились к пультовой. Пуск прошел нормально. Но уже в Москве, когда я докладывал своему начальству этот случай, мне сказали, что я в той ситуации поступил правильно, но не надо было самому вставлять бумажку - вдруг замкнул бы не те контакты! Я долго хранил эту бумажку, а память о том, как мы с Сергеем Павловичем принимали в экстремальной ситуации решение, сохранилась на всю жизнь! Хотя мы - чуть, мягко говоря, преувеличено, но все же приятно!

В апреле 1961 года я находился в очередной командировке на полигоне. Приходит команда из Москвы - принять участие в подготовке ракеты - носителя, предназначенной для вывода на орбиту космического аппарата с человеком на борту. Запуск Гагарина! Помню, с каким интересом мы наблюдали в монтажно - испытательном корпусе, где готовился носитель, за группой летчиков, одетых в новенькую офицерскую форму. Мы знали, что это за группа и что один из них скоро полетит в космос. Не буду повторять других и рассказывать о своих впечатлениях об этом незабываемом событии. Но об одной маленькой детали хочу все же рассказать.

После старта ракеты все во главе с Сергеем Павловичем бросились со стартовой площадки в барак, где в те времена в одной из комнат располагалась система Заря, обеспечивающая связь с Гагариным после выхода корабля на орбиту. Перед бараком мы успели пару раз качнуть в порыве огромного энтузиазма Титова, который выходил из автобуса и рвался на Зарю. Комнатка, где располагалась Заря, была забита полностью. Сергей Павлович говорил с Юрием Алексеевичем. Комната, где я жил, была в этом же бараке. Мы - я , Юра Маркин и Иван Никитович Ионов идем ко мне в комнату. Юра приехал меня менять и привез традиционную бутылку Столичной (на полигоне в те времена был строжайший сухой закон), которую мы дружно, залпом выпили за первый полет человека в космос! А корабль с этим человеком только что вышел на орбиту и мир еще об этом не знал! Думаю, что наш геройский поступок заслуживает записи в Книгу рекордов Гиннеса, мы - первые в мире, кто сообразили на троих за полет Гагарина! К сожалению юридически это так и не оформлено, а сам рекорд продержался не более часа - сразу же после торжественного объявления Левитаном об этом величайшем событии все, кто был на площадке, дружно с огромным подъемом и энтузиазмом нарушили сухой закон!

Так уж получилось в моей судьбе, что этот тост за первый полет человека в космос имел свое неожиданное продолжение. Ровно через два года после этого события Юрий Гагарин выпил полный стакан водки за мой первый парашютный прыжок, когда наш отряд слушателей - космонавтов совершал свои первые прыжки в Киржаче. Юра прыгал вместе с нами и я, конечно же, рассказал ему о несостоявшемся рекорде. Но это уже из другой странички моей космической биографии.

ПЕРВЫЙ КРУГ.

Все началось в прекрасный летний день - 9 июня 1962 года. Это была суббота, конец рабочего дня. Заходит в рабочую комнату мой начальник и говорит: Эдуард Иванович, не хотите попробовать себя на космическом поприще? А Эдуарду Ивановичу всего 26 лет, он молод, холост, здоров, занимается спортом, полон сил, оптимизма, веры в свои силы! Почему бы и не попробовать!

И ведь какое было время! У всего мира на устах имена Гагарина и Титова - единственных землян, побывавших к тому времени в космосе. И вдруг мне предлагают попасть в их компанию, приобщиться к чему-то таинственному, загадочному, героическому и прекрасному, о чем только начинали слагать песни и легенды.

Конечно же я сказал: Да! Хотя, если честно, я не поверил, что именно мне, одному из тысяч, а может быть и миллионов мечтающих о космосе предложили заняться новой, совершенно незнакомой деятельностью - стать космонавтом. Все воскресенье я был сам не свой - бурная, неуемная фантазия уже подняла меня в космос и спустила на Землю героем, мне казалось, что на улице все на меня оборачиваются и шепчут : Вот идет космонавт!, родители и сестра смотрят на меня с почтением, обращаются ко мне чуть ли не на Вы, да я и сам себя страшно зауважал и к концу дня был уже полностью уверен, что кому, как ни мне лететь в космос и Родина знала, кому предложить эту миссию! К началу рабочего дня в понедельник страсти немножко поутихли, вплоть до того, что мне уже казалось, что никаких субботних предложений не было, и что все это - какая-то летняя первоапрельская шутка. И тем не менее в конце недели я получил направление в поликлинику для прохождения амбулаторного обследования.

Большое, солидное здание на Большой Пироговской улице, где располагалась поликлиника Военно-воздушных сил, когда я бываю в тех краях, до сих пор вызывает у меня какое-то внутреннее волнение и трепет, к которым с годами присовокупилась и частичка грусти. Именно здесь начинались мои космические тропы, сюда я пришел с направлением для выяснения одного лишь обстоятельства - здоров ли я в принципе, можно ли со мной иметь дело дальше и готов ли я для более серьезных испытаний.

Жаждущих было столько, что здесь работали по схеме: Открой, закрой, повернись, нагнись - годен! (не годен!). Следующий!. Для отдельных кандидатов в герои этот процесс был настолько скоропалителен, что он, бедняга, так и не понимал - почему же через час - другой после начала хождения по кабинетам оказался вдруг на улице и почему его не взяли в космонавты. Кстати, даже такое мимолетное приобщение к этой романтичной, но сложной профессии давало право такому абитуриенту спустя многие годы небрежно обронить в кругу своих родных и знакомых: Был я в отряде космонавтов, да так уж сложились обстоятельства - ушел. Что ж, в те далекие годы, когда эта профессия была уделом лишь единиц, а тебя хотели приобщить к ней и ты сделал пусть и маленький шаг в этом направлении - это на всю жизнь!

На этом этапе мне, я считаю, повезло, хотя было пару моментов, когда со страхом думал: Ну, все - конец!. Вдруг выяснилось, что один мой глаз видит хуже другого, но, слава Богу, оказалось в пределах нормы. Хуже было у хирурга, когда он долго изучал мое лицо и потом спросил: А вы боксом не занимались?. Причина вопроса мне была ясна - когда-то в футбольных баталиях мне сломали нос. Нет - честно сказал я и мысленно стал собирать свои вещички. Врач долго думал и видно оценив выражение моего лица, где наверное была такая гамма чувств, молвил: Ну, давай действуй дальше! Вот уж, действительно, судьба - злодейка! Скажи этот врач нет и дальше мне не о чем было бы писать! Хороший попался дядька. Все остальное для меня было проще простого. Даже снаряд, который для многих моих коллег оказался роковым, я прошел играючи. А это всего лишь вращающийся стул, на котором проверялись возможности моего вестибулярного аппарата. Недаром я долгие годы занимался гимнастикой! Два дня обследования прошли мгновенно, как какой-то сон и на одном дыхании. Я прошел всех врачей и нигде не получил отрицательных результатов! По окончании мне сказали: Ждите. Вам сообщат. А чего ждать и сколько ждать - не сказали!

Помнится был такой хороший добрый фильм, действие которого происходит где-то в центре Сибири. Молодой парнишка - один из героев фильма на все предложения уйти в тайгу на заработки отвечал многозначительно: Я не могу..

На вопрос - почему?, показывал копию своего письма на имя президента Академии наук с просьбой взять его в космонавты и ответ: Ваша просьба будет рассмотрена.

Вот приблизительно в таком состоянии я и находился более двух месяцев! На работе я лишний раз не выходил из рабочей комнаты, вздрагивал от каждого телефонного звонка, после работы - только домой, позабыв о друзьях и подругах.

И вот, когда я уже и отчаялся получить какой-либо вызов и понял, что про меня просто забыли, вдруг команда - прибыть в Центральный научно - исследовательский авиационный госпиталь, что расположен в парке Сокольники, для прохождения дальнейшего обследования.

Почти в центре парка, среди густой зелени стоит большая, старинная, красивая дача, где когда-то любили повеселиться московские купцы. Вот эта дача и была по тем временам центральным зданием госпиталя, где проходили обязательное обследование молодые летчики и списывались увольняемые старые асы. Удивительное это было медицинское учреждение! Ну где еще за забором больницы можно услышать мощный рев десятка молодых, здоровых глоток, пугающий редких в этих местах прохожих. А это больные выясняли свои отношения в жарких баталиях на волейбольной площадке. Или стоят у забора два здоровых дяди и рассчитывая на мужскую солидарность передают через прутья проходящему парнишке трешку с просьбой купить бутылку. Я сам однажды наблюдал, как две унылые фигуры долго стояли у забора в безуспешном ожидании гонца, который почему-то так и не пришел. Вот сюда и направляло командование ВВС будущих кандидатов в космонавты, в основном - молодых летчиков со всех концов нашей необъятной страны. Я тоже оказался среди них где-то в середине сентября 1962 года.

Да! Врачи этого госпиталя были высокие профессионалы и хорошо знали свое дело! Тем более, что перед ними была поставлена задача с множеством неизвестных - при отсутствии конкретных критериев и норм отобрать людей, способных работать в условиях космоса. А кратковременные полеты Гагарина и Титова- слишком малый практический опыт, на основе которого можно было бы разработать объективную методику отбора будущих покорителей космоса. Каждому из нас был дан листок с перечнем процедур и обследований, которые мы должны пройти за время пребывания в госпитале, при наличии, естественно, положительных результатов. У меня этот листок сохранился, в конце каждого дня я делал в нем пометки, планировал процедуры следующего дня. А в этом листке 25 пунктов! К примеру, один из них.

Я должен был сдать анализ крови на: тромбоциты, ретикулоциты, эозинофилы, время кровотечения, время свертываемости, протромбин, сахар, холестерин, лецитин, билирубин, остаточный азот, общий белок и его фракции (электофорез), реакцию Вельтмана, реакцию Вассермана, С-реактивный белок! И что самое удивительное, что мы сдавали кровь вполне осознанно, представляя при этом, чем отличается реакция Вельтмана от реакции Вассермана, или что нужно сделать с вечера, чтобы на следующий день получить положительные результаты при сдаче анализов.

Разные были испытания и обследования. Одни понятные, типа - хирург, окулист, невропатолог, другие интриговали своей таинственностью - барокамера на пикирование и барокамера на переносимость гипоксии, вибростенд, центрифуга на переносимость радиальных ускорений. Все эти виды испытаний знакомы летчикам, но не знакомы нам - представителям нелетных профессий, поэтому мы шли на них с опаской, не очень рассчитывая на положительный исход. Были и такие испытания, которые по началу вызывали у нас усмешку и к которым мы относились с некоторым пренебрежением. Заходишь в кабинет - висят качели, симпатичная медсестра предлагает сесть и начинает тебя раскачивать. Тебе приятно, ты смеешься, шутишь, кокетничаешь с сестрой. Проходит 10, 15, 20 минут - тебе уже не до смеха, какие там комплименты! Начинаешь глазами искать то ведро, которое скромненько стояло в углу и ждало своего звездного часа. Ну, и еще одно испытание, которое тоже начинается небрежно, с ухмылочкой, но которое завершается, как правило, уползанием на четвереньках в прямом н переносном смысле этого слова. Заходишь в кабинет и не менее симпатичная девушка нежно привязывает тебя к столу. Молча лежишь 20, 30, 40 минут, час, и потом вдруг стол опрокидывается на 45 градусов и ты оказываешься вниз головой и продолжаешь лежать еще долго - долго! Почему-то считалось - пройти эти испытания это значит побывать в гестапо.

И тем не менее мы дружной стайкой бегали по кабинетам, заполняли свои листочки, обменивались впечатлениями и находили время подшучивать друг над другом. Старая, как мир шутка, когда с вечера тебе необходимо очистить желудок и все то же очаровательное создание делает тебе клизму, ты бегом в туалет, а там, конечно, все занято. И когда уж совсем плохо кто-нибудь милостливо уступает свое место.

Отношение к нам - кандидатам в отряд космонавтов было особое, внимание - повышенное. Иногда сидишь в очереди перед дверью очередного кабинета и какой-нибудь дядька спрашивает с недоверием: Ты что, тоже списываешься? Сидишь, молчишь скромно потупив взор. А, ты - спецконтингент! - с уважением молвит он и иногда пропускает без очереди. Что ж, первые шаги будущей славы! Пустячок, а приятно. А вообще-то, мы еще и не думали ни о какой славе (а если кто и думал, то тайком, в темноте палаты, когда все вроде бы все спят), да и какая там слава, когда каждый божий день врачи отчисляли по 1 - 2 человека и вечером с облегчением думаешь Ну, слава Богу, пронесло! Что-то будет завтра? Прохождение медкомиссии - та единственная стадия сложнейшего, длительного пути к космической славе, когда отношения между абитуриентами еще ровные, почти дружеские, без элементов зависти и подсидки. Во всяком случае я не видел в своих коллегах по палате каких-то конкурентов, которые стоят на моем пути и которых правдами и неправдами надо отметать в сторону. Все мы радовались успехам каждого и искренно огорчались, когда кто-то покидал наши ряды. Хорошее было время!

Где-то в конце ноября 1962 года я завершил с положительными результатами весь цикл стационарных испытаний в ЦНИАГе и, несмотря на это, вышел оттуда с каким-то двойственным чувством, как-то я не очень верил в то, что для меня закончились все испытания и что все, что происходило со мной в последнее время, все это серьезно и меняет в корне всю мою дальнейшую жизнь. Почему-то казалось, что наступит такой момент, когда кто-нибудь мне скажет - Поиграл в космонавты и хватит, возвращайся к своей прежней военпредовской деятельности. Как ни странно в дальнейшем это чувство ни только не пропадало, а наоборот крепло, хотя и оснований для это не было - все у меня проходило гладко и почти с первого захода. Но это все было потом, а пока наступило время очередного ожидания, правда не такого уж томительного и длительного. Были моменты, которые давали мне основание думать, что дело идет и про меня не забыли. Как-то старшая по подъезду нашего дома под страшным секретом сказала моей маме, что товарищ из органов вел с ней длительную беседу - выяснял, что из себя представляет мое семейство, не нарушаем ли мы принципы коммунистической морали, не устраиваем ли пьяные дебоши и драки и не ведем ли аморальный образ жизни. На работе уточняющие звонки из кадров тоже давали уверенность, что дело движется.

В ОТРЯДЕ КОСМОНАВТОВ.

И вот - 8 января уже 1963 года! Мандатная комиссия под председательством первого героя Советского Союза - летчика генерала Николая Петровича Каманина, задав мне несколько вопросов, объявляет : Старший лейтенант Буйновский, вы зачисляетесь в отряд слушателей - космонавтов ВВС! Стоит ли говорить, что я пережил и какая у меня была буря чувств , когда я вышел из кабинета, где заседала комиссия! Это одно из самых ярких, запоминающихся мгновений моей жизни.

Провожали меня всем коллективом. На общем собрании мне сказали много хороших, добрых слов, просили не подкачать и быть достойным имени ракетчика. Я уж не помню, какие слова благодарности я говорил в ответ, но точно помню, что я просил меня не забывать и не исключать из коллектива. Видно все-таки я предчувствовал, чем закончится мой путь в герои космоса. Ну, это еще все впереди.

А пока мы с Виталием Жолобовым, с которым подружились еще в госпитале, 25 января электричкой с Ярославского вокзала добрались до Платформы 41 км, где нас ждал ГАЗ - 69, который и доставил нас в таинственный Центр подготовки космонавтов - несколько 2-х и 3-х этажных домиков в прекрасном сосновом лесу. Собралась нас прямо-таки интернациональная команда : летчики, штурманы, инженеры ВВС и мы - четверо ракетчиков - В. Жолобов, В. Гуляев, П. Колодин и я, всего 15 человек. Это фактически третий набор в отряд : первый - гагаринский, девушки и вот - мы. Впервые среди слушателей - космонавтов были инженеры и не просто инженеры, а представители Ракетных войск - извечного оппонента ВВС в определении главенствующей роли в вопросах освоения космического пространства в Вооруженных Силах и стране в целом.

Думаю наш приход даже пока в слушатели не вызвал особого энтузиазма ни в ВВС, ни, это уж точно, среди космонавтов первого набора. По-моему, это просто была дань вежливости в сторону рода войск, ответственного за производство, подготовку и запуск ракет и космических аппаратов. Наверное как следствие этого в последующие годы в силу различных объективных и субъективных причин из нас четверых в космосе побывал лишь один Виталий Жолобов.

Наше пребывание в городке началось с посещения маленькой, уютной столовой профилактория, где нам предстояло жить. Здесь состоялось знакомство с ребятами первого отряда, посредниками в котором активно выступали девушки во главе со своим признанным лидером - Валентиной Терешковой. Здесь же в непринужденной, почти семейной обстановке мы впервые встретились с четверкой героев - Юрием Гагариным, Германом Титовым, Андрияном Николаевым и Павлом Поповичем. Конечно же для нас и особенно для тех, кто прибыл с периферии, это была волнующая встреча! Кто-то молча переживал, сидя за своим столом (ведь мы же теперь вроде бы как на равных), а кто-то в порыве энтузиазма подошел к столу, где сидели ребята, со словами благодарности и восторга. В общем маленький стихийный митинг. Терешкова от имени ребят пригласила всех нас в Чкаловский дом офицеров на торжественный вечер, посвященный третьей годовщине войсковой части - Центра подготовки космонавтов. Собрания, концерты, любые мероприятия с участием космонавтов - небывалое по тем временам событие, собиравшее множество знаменитостей, любимых артистов да и просто любопытствующих. Мы, вновь прибывшие робко жались по стенке и во все глаза рассматривали любимых артистов и просто всех присутствующих. Неожиданно я удивил всех моих новых коллег, когда в общей массе я вдруг увидел симпатичную девушку, с которой познакомился когда-то в Хосте и которая, так уж получилось, стала со временем моей женой. Первыми увидели ее Петя Колодин и Виталий Жолобов. Эдуард, уступи место девушке! - сказал Петр. Я обернулся и эдак небрежно: Галочка, прошу, садитесь! Немая сцена!

Прошли праздники и потянулись трудные дни учебы и освоения необычной для меня профессии. Началась жизнь полная новых впечатлений, новых встреч, новых испытаний, и физических и моральных. Жизнь, в которой я буквально каждый день находил и открывал для себя что-то новое, безумно интересное, то, о чем я раньше только читал, где-то слышал или смотрел в кинофильмах. Вот уж никогда не думал, что буду делать мертвые петли и бочки на реактивном МИГ - 15 (пусть даже и с инструктором) или водить тихоходный ИЛ - 14 над лесами Подмосковья (пусть даже и на правом кресле под контролем командира корабля). А парашютные прыжки! 0 них я скажу особо. А сколько интересных встреч, знакомств за пределами городка, в свободное, как говорится, от учебы время. Вот, например, многие ли танцоры могут похвастаться тем, что танцевали в Большом театре. Наверное об этом они только мечтали. А я танцевал в этом прославленном театре, правда ни на сцене, а в фойе и ни под симфонический оркестр, а под эстрадный и ни сложное па-де-де, а томное танго. Но ведь танцевал! И это после того, как просмотрели в зале театра премьерный фильм Вождь краснокожих. Все это было на встрече космонавтов с театральной молодежью Москвы.

Из 15 человек нашего отряда только двое - Эдуард Кугно и я были холостяки, что доставляло дополнительные, как я думаю, хлопоты нашему командованию и в первую очередь - командиру отряда - милейшему Николаю Федоровичу Никерясову, который был у нас, особенно в первое время, и папой и мамой. Кугно, как прибывший из провинции, может и нет, но я, при первой же возможности убегавший к себе домой в Москву, явно вызывал у Николая Федоровича беспокойство и ему страшно хотелось меня женить.

Помню мы сидели с ним рядом на каком-то торжественном собрании и мне приглянулась девушка из президиума, о чем я без всякой задней мысли и сказал Никерясову. После перерыва он садится рядом и доверительно сообщает: Эта девушка - секретарь ЦК комсомола, оклад у нее - 450 р., холостая и замирает в режиме ожидания. Я несколько подрастерялся от того, что нужно было здесь же на месте принимать кардинальное решение и поэтому эта версия в дальнейшем Николаем Федоровичем не прорабатывалась. Как-то раз ради шутки я сказал, что вот мне мол нравится диктор телевидения Света Жильцова (в те годы в нее были влюблены поголовно все мужчины), Николай Федорович начал было отрабатывать и эту версию, но я его вовремя остановил. Милый, добрый Николай Федорович! Откуда ему было знать, что в те времена я сам себя обрек на такие мучительные страдания и сердечные переживания, что зачастую ни о каком космосе и думать-то не хотелось, а на испытания я шел иногда с минимальным запасом моральных и физических сил. Нет среди нас уже Никерясова, но теплые воспоминания о нем годы не стерли.

Или еще из серии холостяцких воспоминаний тех времен. Каждое лето нас всех в обязательном порядке отправляли на отдых на Черное море в Чемитоквадже. Санаторий маленький, единственное развлечение - танцы после ужина. Все, ребята с женами и я с ними, дружно шли на это мероприятие и садились где-нибудь кучкой. Как правило, кто-нибудь говорил: Эдуард! Смотри какая симпатичная девушка, хочешь познакомлю?, после чего откалывался от нашей компании и приступал к практической реализации своего предложения, иногда даже и не выслушав моего мнения по данному объекту. Возвращался он к нам где-то под конец танцев, напрочь забыв, что он был на спецзадании. К концу танцев картина почти типичная - я сижу один в плотном окружении наших жен, а их мужья трудятся изо всех сил на другом конце танцплощадки в поисках достойной для Эдуарда партнерши. Все законно и все при деле! Наша женская солидарность с милыми, очаровательными женщинами, зародившаяся на берегу Черного моря в те далекие годы, оказалась прочной и я до сих пор сохраняю с ними добрые, хорошие отношения. Впрочем и с их мужьями тоже.

Еще несколько слов, чтобы закончить с холостяцкой тематикой. Пришло такое время, когда я остался вообще один холостяк на весь Звездный городок, правда по времени этот период был небольшим. Первым сдался Андриан Николаев - под сильным нажимом общественности космическая свадьба все же состоялась. Очень оригинально покинул ряды холостяков мой тезка - Эдуард Кугно. Где-то уже в 1964 году в порядке подготовки к сдаче кандидатских экзаменов проводился семинар по теории марксизма-ленинизма, на котором присутствовали все 14 слушателей - космонавтов.

Я в это время уже боролся за право остаться в отряде - лежал в госпитале на обследовании. Семинар проводил преподаватель Академии им. Жуковского полковник Сергеев. Эдуард в пылу дискуссии высказал простую мысль: А вот почему у нас не двухпартийная система? Как у американцев и стал развивать эту гениальную идею дальше, излагая свои взгляды на преимущества этой системы в сравнении, естественно, с нашей, где народ и партия едины и неделимы на века. Ну, выступил н выступил. После него еще выступали и говорили, наверное, не менее умные мысли. На следующий день про этот семинар и забыли. А через пару недель приходит приказ Главкома ВВС - отчислить капитана Кугно из отряда слушателей - космонавтов как имеющего низкие политико - моральные качества (слова приказа может быть и не такие, но суть та же). Этот приказ, который для нас был как гром среди ясного неба, имел и этические последствия. Собрался весь отряд, я к этому времени уже вышел из госпиталя, и стали выяснять - откуда командование узнало о деталях прошедшего семинара? Кто доложил? Пригласили Сергеева. Он клянется и божится, что не он. Долго возмущались, спорили, пытались все же понять - нет ли сред нас такого добросовестного коммуниста, партийная совесть которого заставила его после семинара пойти в политотдел и не будет ли он поступать так и впредь. Конечно, мы такого не нашли. Справедливости ради надо сказать, что много лет спустя я все же узнал, что Сергеев зашел, как впрочем это он делал и всегда, к начальнику политотдела и просто доложил о проведенном семинаре, не акцентируя особого внимания на отдельных выступлениях. Думаю, что это уже замполит сделал соответствующие оргвыводы. Фамилию замполита помню, но не хочу упоминать - пусть это будет на его совести. Такие уж тогда были времена. Каждый стремился вложить свою лепту в благородное дело зарождения космонавтики в нашей стране. Отчислили парня, у которого родная сестра - полковник ВВС, да еще и жена действующего Главного маршала авиации Новикова. По тем временам командование пошло на смелый шаг! В наши времена разгула демократии и вседозволенности, когда количество партий в нашей многострадальной России исчисляется сотнями, история с отчислением Кугно звучит дико и неправдоподобно.

Конечно, годы стирают в памяти то, что видел, слышал или что чувствовал и переживал в те далекие годы. Ведь я пытаюсь сейчас освежить в памяти те события, свидетелем которых я был более 30 лет назад! Конечно же многое забыто. Но есть и такие моменты, о которых помнишь всю жизнь. Вот некоторые из них.

После нашего зачисления в отряд слушателей - космонавтов мы все - и летавшие и те, которые раньше летали на самолетах только в качестве пассажиров, автоматически попали в самую элитную когорту Военно-воздушных сил - летчиков истребительной авиации, со всеми автоматически вытекающими отсюда финансовыми и материальными благами. Одно новенькое, с иголочки летное обмундирование чего стоило! Три раза в день кормят, что говорится на убой, и на закуску - обязательный шоколад. Ну, как тут не полетишь! Это тебе не ракетные войска с куцей шинелишкой и кирзовыми сапогами.

Летали все мы с инструкторами. Наши настоящие летчики (Владимир Шаталов был, например, инспектором воздушной армии) вначале было забастовали, но добились лишь того, что занимали в полете переднюю кабину. А мы, инженеры довольствовались задней кабиной, за спиной инструктора (как вещмешок) с возможностью лишь бокового обзора, ибо впереди кроме широкой спины инструктора практически ничего не было видно.

Профессия летчика действительно трудная, опасная, но очень романтичная профессия! Причем романтизм присущ лишь начальным этапам освоения этой профессии.

Дальнейшее для летчика это - повседневный труд, оттачивание техники и мастерства. Я начал и закончил свою летную карьеру на романтичной ноте, когда каждый полет для меня был еще наподобие неуправляемого спуска на лыжах с крутой горы - дух захватывает от восторга и страха, ибо не знаешь, что тебя ждет внизу - мягкий сугроб или стволы деревьев.

Инструктором у меня был Иван Федорович Ткачев - летчик с большой буквы. Мы жили в одном доме и бывало, что по воскресеньям я иногда помогал ему - тепленькому добраться до своей квартиры, а уже во вторник (по понедельникам полетов не бывает) он с вещмешком за спиной (то есть со мной) такие выделывает коленца на своем МИГ- 15, что я не мог понять, где небо, а где земля, где перегрузки, а где невесомость. Кое-что я умел делать и сам. Уверенно крутил традиционную бочку, неплохо делал боевой разворот, иногда Иван Федорович доверял мне взлет - пробег по полосе и при достижении определенной скорости - отрыв и набор высоты. Но у нас были и нетрадиционные упражнения. При небольшой кучевой облачности мой инструктор виртуозно лавировал между отдельными облачками, как будто мчался на автомобиле по проспектам, улицам и переулкам большого города. Пробовал это и я, но, как правило, сносил углы и разрушал дома этого мифического, заоблачного, созданного нашим воображением города. Летом, если под нами паслось стадо коров, мы набирали высоту, затем пикировали на это стадо, а когда выходили из пике, то мощная струя от нашего двигателя ударяла по стаду и коровы в страхе разбегались по полю. Пастухи, погрозив нам кулаками и послав, наверное, в наш адрес пару ласковых слов, бросаются собирать стадо, а мы с чувством выполненного долга ясными соколами уходили в голубые дали. Было и еще, но это уже обязательное упражнение. На вершине горки имитировалась на несколько секунд невесомость (ни с чем несравнимое состояние!). За это время ты должен выпить из фляги пару глотков воды и съесть вафлю. Естественно, все это делается второпях, капли и крошки начинают плавать по кабине - страшно интересно было наблюдать за ними! А когда невесомость заканчивалась, то в силу естественного закона гравитации все эти капли и крошки, а вместе с ними пыль и мусор кабины, которым тоже видно нравилась невесомость, все это сыпалось на меня и не знаю уж по каким другим законам, в основном, на лицо. На всю жизнь сохранил память и чувство огромной благодарности своему инструктору за минуты восторга и какого-то небывалого, неземного ощущения, которое я испытал с ним в небе Подмосковья. В моей летной книжке - 15 часов налета на реактивной технике. Для профессионала - летчика это мгновения, а для меня - часть моей жизни.

Полеты на тихоходном ИЛ-14 тоже имели свои прелести. Мы летали правыми пилотами, строго соблюдая святой закон авиации: Наше дело правое, не мешай левому! А мы и не мешали, командир (левый пилот) вел самолет, а я с огромным удовольствием любовался подмосковными лесами, городами, поселками, реками, водохранилищами. Это совсем не то, что мы видим через маленькое круглое окошко, когда летим пассажирами гражданского самолета! Здесь простор, видимость - от горизонта до горизонта. Из полетов на ИЛ-14 мне запомнилась пара моментов. Спокойно летишь, подергивая штурвалом вправо - влево, вверх - вниз, небо чистое, видимость отличная. И вдруг перед тобой сплошная белая или черная стена и ты к ней все ближе, ближе и ближе. Ты, конечно, понимаешь, что это - облака и что тебе они ничем не грозят, и тем не менее у тебя замирает сердце, когда самолет врезается в эту белую массу и тебя начинает потрясывать.

То ли дело с Иваном Федоровичем, когда ты и глазом не успеешь моргнуть, как истребитель, как нож острый, режет облако и ты опять в чистом небе.

Очень мне запомнился мой первый полет на ИЛ - 14 и не потому, что он был действительно первым, а по другим причинам. Технический состав (инженеры, борттехники, механики) для того, чтобы получать паек, должны определенное количество часов побывать в воздухе хотя бы в качестве пассажиров. Как правило, технари на транспортных самолетах - старые авиаторы, никого не боящиеся, все знающие и все умеющие, которые за словом в карман не полезут и которым палец в рот не клади - в миг отхватят! В моем полете таких пассажиров набралось человек пять - шесть. Они чинно заняли места в уютненьком салоне нашего самолета, где на подлокотниках и подголовниках были белые крахмальные салфетки. Летим. Я первый раз держу штурвал самолета. Волнуюсь, конечно. Не все получается как надо, штурвал в моих руках ходит ходуном. Но, тем не менее добросовестно отработал заданное упражнение - порулил часа полтора и когда самолет с помощью командира приземлился, то я с чувством выполненного долга и удовлетворения вышел из кабины в салон самолета. Наш чистенький салон напоминал туалет питейного заведения, где накануне состоялась грандиозная пьянка (другого, более литературного сравнения что-то не подвернулось), а мои пассажиры выглядели как активные участники этой самой пьянки - бледные, растрепанные и, конечно же, страшно злые! Я быстро разобрался в ситуации - первый порыв был вернуться в кабину, но сзади подпирал командир и я решил под его прикрытием идти вперед - будь, что будет! Когда я проходил между рядами кресел, то под испепеляющим взглядом моих пассажиров становился все меньше и меньше, а с трапа сполз вообще маленькой, ничтожной букашкой. Технари гордо молчали, но в каждой паре глаз я успевал прочитать такую поэму, такие невысказанные муки и презрение, какие не выдержит ни одна бумага и не пропустит ни одна цензура. Неблагодарные! А я их еще за бесплатно катал на самолете.

Авиация, как и Восток - дело тонкое. Здесь постоянно и тесно переплетаются с одной стороны - геройство и удаль, романтика и подвиг, оптимизм и шутка, ну а с другой - упорный труд и настойчивость, аварии и поломки, увечья и смерть. Бывало за мою короткую летную жизнь приезжаем на аэродром на полеты, а полеты отменили - кто-то накануне нашего приезда разбился. Но бывало и так - едем на аэродром, погода отличная, только приехали - низкие облака или сильный ветер. Полеты отменяются и мы возвращаемся к себе в профилакторий, где нас уже ждет бильярдный стол.

Если на флоте основным, национальным видом спорта является перетягивание каната, то в авиации пальма первенства за бильярдом. Если не было полетов мы до умопомрачения гоняли шары, зачастую забыв снять унты и меховые штаны. И это в рабочее время, когда остальные советские труженики повышали благосостояние нашего народа - так приблизительно думали поначалу мы, не летчики, робко беря в руки кий. Но это только поначалу. Командование и врачей эта проблема видно тоже волновала и чтобы успокоить себя и придать нашей игре видимость работы, азартную игру на бильярде возвели в статус работы на тренажере по отработке глубинного зрения. Не знаю как с глубинным зрением, но со временем мы были уже почти профессионалами в этой игре. В те далекие времена, когда возможности телевидения были ограничены - не было видеокассет и нас не насиловали мыльными операми и американскими боевиками, холл профилактория, где стоял бильярдный стол, был нашим культурным центром, где мы собирались, чтобы поделиться впечатлениями прошедшего дня, обсудить последние новости.

Мы слушали там летные байки и свежие анекдоты, ну и конечно же, гоняли партии в бильярд. Играли все - старики и герои, девушки и мы - вновь прибывшие, играли один на один, два на два и даже три на три. Был такой закон: проиграл в сухую - залезай под стол, проползи вокруг каждой из шести его тумб и еще, как мне помнится, пару раз прокукарекай, твоя фамилия заносится на доску и ты сутки не имеешь права брать в руки кий. Закон соблюдался очень строго. И даже наши герои иногда, кряхтя, лезли под стол, демонстрируя одновременно, что они еще не совсем оторвались от народа с его простыми земными шутками и радостями. Правда, это случалось редко и пыль под столом собирали, в основном, мы - инженеры. Без ложной скромности скажу, что я был один из немногих, кто делал это чаще других.

Среди многочисленных простых и сложных, тяжелых и легких испытаний, которым подвергали нас врачи, сурдокамеру можно отнести к разряду оригинальных. Физической нагрузки никакой, думать тоже особо не надо, сидишь себе спокойно да периодически наклеиваешь на себя датчики. Как это испытание называлось по научному я уже не помню (что-то типа исследование психологической устойчивости), мы же называли проще - проверка - псих ты или не псих. Сурдокамера - это фактически однокомнатная квартира без ванны, но полностью изолированная от внешнего мира - ни один звук из вне туда не проникал. С собой в эту камеру тишины можно было взять из литературы для чтения только Уставы Вооруженных Сил, можно так же взять ручку, бумагу, ну и по особому разрешению что-нибудь по рукотворчеству. Жолобов, например, брал чурку, из которой вырезал от нечего делать что-то наподобие человеческой фигурки, которую врачи потом долго изучали, пытаясь по ее срезам и изгибам определить нюансы Виталькиного психологического содержания. Я сидел в этой камере по особому, перевернутому графику - мой рабочий день начинался в 23 часа и продолжался до 13 часов следующего дня. И так в течение 10-ти суток.

Оказалось это не так просто - ложиться спать в час дня и изображать глубокий сон до 11-ти вечера, да еще при условии, что твоя голова вся опутана датчиками, их-то не обманешь. Кстати, что ни датчик, то 1-2 волоска с моей головы долой! Куча датчиков, да несколько раз в день, да умножить на 10 дней - никакой шевелюры не хватит! После этого спрашивают - откуда у меня лысина? Для заполнения своего свободного времени я взял ручку, простой карандаш и пачку бумаги.

Решил попробовать себя на литературном и художественном поприщах. Через пару дней, после того, как освоился в новой обстановке, я поставил перед собой зеркало и творческий процесс пошел! Несколько дней спустя к моему величайшему изумлению и гордости на листе бумаги была изображена моя бородатая (бриться не разрешали), улыбающаяся физиономия. И, кстати, когда я показывал много раз друзьям и знакомым это произведение искусства, предварительно прикрыв подпись, то их слова: А когда у тебя была борода? - звучали для меня как признание моего нераскрытого и невостребованного таланта художника - портретиста. Это - мое первое и последнее творение.

Далее я попытался раскрыть себя еще и на писательском поприще. Начитавшись смолоду любовных и сентиментальных романов Тургенева, Стендаля, Мопассана, я решил свое творение изложить в форме романтического письма к таинственной женщине - незнакомке, собирательный образ которой я представил на основе реальных и многочисленных по тем временам моих знакомых представительниц прекрасного пола. Сказано - сделано. Пять дней упорного труда, помноженные на пылкое воображение и некоторый житейский опыт в этой области, а так же полнейшая изоляция от внешнего мира - все это дало свои результаты. Письмо к незнакомке было готово. Я так увлекся этим письмом, что даже и не заметил, как открылась дверь камеры и мне сказали: Выходи!. Тридцать три года я храню черновик этого письма. Впрочем, как и портрет.

При разборе результатов моей отсидки врачи хотели забрать мои записи и рисунки. Я не отдал, пусть изучают мой официальный отчет, который я так же храню все эти годы.

Из остальных видов в общем-то многочисленных специальных испытаний и тренировок, которым подвергали нас в Звездном городке, пару слов хочется сказать о термокамере, парашютных прыжках и, конечно же, о центрифуге, испытания на которой закончились для меня плачевно.

В сегодняшнем представлении термическая камера - это компактная баня - сауна с температурой горячего воздуха до 80 - 90 градусов. Цель испытаний - за какой промежуток времени у испытуемого температура тела поднимется на 1 - 2 градуса. Руководил этими испытаниями очень симпатичный человек и уважаемый нами врач - Анатолий Александрович Лебедев, а медперсонал его лаборатории состоял из очаровательных молоденьких девушек.

Эти два фактора существенно скрашивали те муки, на которые мы шли. Если сегодня в сауну мы идем практически в чем мама родила, то в термокамеру нас сажали в теплом комбинезоне, сапогах и шлемофоне. Сидишь в кресле, боишься лишний раз пошевелиться, единственная радость - в наушниках слышится легкая музыка (по твоему заказу) да периодически, через 10-15 минут в камеру заходит сестричка, наряд которой соответствует нормальному представлению о сауне, и устанавливает тебе в рот термометр - меряет температуру. Это единственные мгновения, когда ты думаешь, что ты на пляже и с тобой рядом лежит очаровательная девушка. Все остальное время это тяжелейшие испытания, которые длятся 40-50 минут! Если за это время температура все же поднялась хотя бы на один градус, то ты, вот уж действительно как ошпаренный, выскакиваешь из камеры. Нет необходимых температурных показателей - подержат еще сколько сможешь, а если и за это время не выдашь то, что от тебя требуют, то сразу попадаешь под большое подозрение врачей. Думаю, что тот, кто ходит часто в сауну, хорошо меня понимает.

Парашютные прыжки. Если в остальных, пусть даже и экзотических испытаниях время стерло отдельные детали, оставив лишь кульминационные моменты, то уж парашютные прыжки сохранились в моей памяти почти с мельчайшими подробностями!

До прихода в отряд практически все инженеры, включая и инженеров, пришедших из ВВС, парашюты видели в кино или на картинках. Поэтому мы с замиранием сердца, а точнее - со страхом ждали этих испытаний - хватит ли мужества и силы воли пойти на этот подвиг? А вдруг в последнее мгновение перед прыжком страх победит и ты не покинешь самолет. Позор! 0 каких космических полетах после этого может идти речь! Сразу подам рапорт о списании. Вот такие мысли бродили у меня (наверное, и не только у меня) в голове мартовским утром 63 года, пока автобус вез нас - восемь инженеров - слушателей по заснеженным дорогам Подмосковья из Звездного городка в Киржач, где нам и предстояло испытать самих себя. С нами были инструктора, врачи и, конечно же, Николай Федорович Никерясов - для поддержки нашего морального духа. Возглавлял эту экспедицию Николай Константинович Никитин - заслуженный мастер спорта, мировой рекордсмен по парашютным прыжкам.

В книгах и воспоминаниях летавших и нелетавших космонавтов об этом человеке написано достаточно много. Не буду повторять.

Одно только скажу. Николай Константинович - своеобразный педагог, который умел одному ему известными способами и методами настроить новичка на прыжок, да так настроить, что тот с радостной улыбкой на лице вываливался из люка самолета в бездну. Правда, когда со временем появились фильмы о подготовке космонавтов, то та часть, где съемки шли на борту самолета и где Никитин давал свои напутствия очередному прыгуну - все это шло, как правило, в неозвученном варианте. Но зато какие это были напутствия! Вот уж действительно богатый русский язык!

Прибыли мы в Киржач где-то уже в сумерки. Быстренько разместились и сразу в ангар - потрогать и пощупать парашют. Вот купол, вот стропы, это одевается так, а это так отстегивается, это кольцо, за которое надо не забыть дернуть, а это - запасной парашют (так, на всякий случай). Пока было еще светло, мы дружно под командой Николая Федоровича выскочили на улицу и поболтались на тренажерах: повисели в лямках, попрыгали с подмостков - говорят полная имитация приземления. И когда совсем уже стало темно, пошли в гостиницу, поужинали и легли спать. Я, конечно, расскажу о своем первом прыжке, но, опережая события, хочу сказать, что к 11 часам следующего дня у каждого из нас было уже по два прыжка! Вот один из методов подготовки парашютистов Никитина. Говорят, что за такие темпы освоения нами парашютной подготовки он получил взыскание. Не исключено, так как по всем авиационным и медицинским нормам разница во времени между первым и вторым прыжками должна быть не менее месяца. Это для того, чтобы снять стресс первого прыжка и прийти в себя.

Ну, а теперь о моем первом прыжке. С нами вместе прыгали Юрий Гагарин и Павел Беляев. Они наверстывали упущенное, по каким-то причинам они не сумели попрыгать со своим отрядом. Когда нас, уже 10 человек, построили в колонну для посадки в самолет, то я почему-то оказался последним (по росту, видно, не подошел), ну и как это и положено мое место в самолете оказалось с краю, у самого люка. А это значит, что я прыгаю последним и все мои товарищи прыгали прямо перед моей физиономией. Насколько позволяло мне мое психологическое и моральное состояние, то есть я еще в состоянии был что-то соображать, я наблюдал за прыжками моих коллег. Ну, старички прыгали, что называется, играючи.

Из нашей братии первым прыгал Лева Демин - старший у нас и по возрасту и по должности. После того, как завыла сирена и загорелась красная лампа, Лева как-то инстинктивно отпрянул назад, но, получив заряд из уст Николая Константиновича, смело ринулся в бездну.

Дальше пошли один за одним - Юра Артюхин, Виталий Жолобов, Владик Гуляев, Петя Колодин, Эдик Кугно. И все без единой задержки, с суровой решимостью на лице. Ну что мне оставалось делать! Когда завыла сирена (ну и звук же у нее!) я даже не услышав ласковых слов Никитина с замиранием сердца и с закрытыми глазами вывалился из самолета! Через мгновение, когда сознание вернулось ко мне, смотрю - самолета нет, я один в голубом небе, что-то надо делать. А ничего не надо было делать. Сработал автомат, меня довольно-таки сильно тряхнуло и я стал раскачиваться в стропах парашюта. Спокойно!!! Спокойно!!! - заорал я сам себе и парашюту. Впрочем, это я думаю, что заорал, по-моему эту решительную фразу я произнес шепотом осипшим от страха голосом. И тем не менее парашют и я успокоились. Когда я робко поднял голову вверх, то увидел огромный купол парашюта, целые, не запутавшиеся стропы, а я сам не вывалился из подвески и занял вроде бы правильное положение - голова - в сторону космоса, ноги тянутся к земле. Все как учили. Далее я стал готовиться к встрече с землей. По инструкции за 20 - 30 метров до земли нужно подтянуться на стропах, что вроде бы смягчает удар при приземлении. Посмотрел вниз - ровное белое поле. Я не стал ждать положенных метров, решил подтянуться заранее. Думаю, что сделал это метров за 150 - 200 до земли. Руки уже трясутся, в глазах - круги, а долгожданной встречи нет и нет. Когда сил уже не стало, плюнул на все, расслабился и в это мгновение мое тело встретилось с землей. На выполнение следующего пункта инструкции - потянуть за стропу и погасить купол - у меня уже не было сил. Снегу много, я в теплом меховом костюме, унтах, сложил усталые руки на груди н со словами: Я на земле. Жив. И это главное, тронулся в путь. В этот день был ветерок и парашют здорово потаскал меня по летному полю, пока аэродромные мужики, изрядно погонявшись за мной на вездеходе, не погасили купол. Через 5 минут я уже докладывал Никитину: Товарищ полковник! Старший лейтенант Буйновский совершил свой первый парашютный прыжок!. Не дав нам опомнится, на нас одели новые парашюты и вновь посадили в самолет. Схема и технология второго прыжка аналогична первому, правда, я уже не орал в воздухе и вездеход за мной не гонялся. Минут через 45 я вновь докладывал Никитину об успешном завершении уже второго прыжка. День закончился празднично: нас угостили традиционными по этому случаю блинами, а каждый свершивший свой первый прыжок должен был, так же по традиции, выпить граненый стакан водки. Блины съел с удовольствием, а на водку духу не хватило. Вот тогда-то Юрий Алексеевич и осушил традиционный стакан за мой первый прыжок!

Я уж говорил, что авиация богата традициями. Не нарушая одну из них, почти каждый вечер нашего пребывания в Киржаче Николай Константинович возил нас в городскую баню попариться. В первый вечер в парилке и в раздевалке никто из местных обывателей не обратил на нас внимания, правда, слышались фразы: Смотри-ка, вон мужик здорово похож на Гагарина и в ответ: Брось ты, что ему в нашей бане делать. Однако, когда мы уезжали (летная форма, автобус, черная Волга Гагарина) местный народ понял, что в парилке их бани действительно был первый космонавт планеты, но было поздно - мы уехали. На следующий день, когда мы вновь приехали попариться, в баню проходили уже через плотный коридор из местных жителей, причем из рядов наряду с законным: Вон идет Гагарин!!, слышалось: А вон идет Титов!! Это двойное приветствие продолжалось и в парилке, но когда наиболее ретивые стали подходить с приветствиями к Юрию Алексеевичу и ко мне, все стало на свои места - меня приняли за Германа Титова.

Со временем я привык к этому. Но тогда я был страшно горд, что не только на улице, но и в бане меня признают за Титова - знаменитого космонавта, красавца - мужчину, любимца женщин!

В тот зимний заезд каждый из нас сделал по 5 прыжков, из которых два - с автоматом, а три - уже сам дергал кольцо. Энтузиаст Николай Константинович даже пытался заставить нас прыгнуть затяжным прыжком (с задержкой по времени раскрытия парашюта), но из этого ничего не получилось. К сожалению, спустя пару месяцев после поездки в Киржач, Николай Константинович погиб при выполнении самого рядового парашютного прыжка.

Вторая серия прыжков была уже осенью 1963 года. Прыгали на аэродроме Кировский в Крыму в самое благодатное время - середина сентября. Прыжками руководил уже новый инструктор - Ванярхо, опытный парашютист, но в отличии от Никитина спокойный, уравновешенный, интеллигентный человек. К этим прыжкам мы готовились заранее еще в Звездном городке - отрабатывали движения и имитировали развороты, осваивали технологию работы с запасным парашютом. Хотя мы и считали себя уже заправскими парашютистами, тем не менее осторожный Ванярхо начал с азов - пару прыжков с автоматом, а уж потом допустил к нормальным прыжкам. Чем примечательна была эта командировка. Месяц в период бархатного сезона в Крыму, поднимаешься в воздух - с одной стороны- Азовское море с другой - Черное море, тепло, много солнца, плантации спелого винограда - в общем благодать! Эти прыжки были для меня примечательны тем, что я прочувствовал, наконец-то, вкус к прыжкам. У меня не совсем хорошо, немного сумбурно получался выход из люка самолета, я никак не мог поймать поток и лечь на него, за что инструктор и ставил мне обычно четыре за прыжок. Но зато я хорошо владел парашютом, умело им управлял и мог приземлиться в той точке летного поля, которую я выбирал сверху. Как правило, я приземлялся на обе ноги и при этом не валился на бок. Ну и конечно, самое главное, я с огромным восторгом и наслаждением отдавался свободному полету в воздухе без раскрытия парашюта. Ты летишь вниз, а точнее не летишь, а лежишь на воздушном потоке, в ушах свист, люди на земле кажутся маленькими букашками, а ты, как горный орел, гордо созерцаешь их с высоты своего полета. Вот уж действительно где нужно воображение, фантазия, красивое, меткое слово, чтобы описать всю прелесть свободного полета! К сожалению, у меня этого нет.

Мой первый прыжок с задержкой на 5 секунд. Технология очень простая - сирена, ты покидаешь самолет и одновременно нажимаешь кнопку секундомера, который закреплен на запасном парашюте, летишь, следишь за временем - 5 секунд прошло - дергаешь кольцо. Все просто! Правда, опытные спортсмены говорят, что от страха не всегда попадаешь на кнопку секундомера, в этом случае предлагается считать - двадцать один, двадцать два, .... и так - до двадцати пяти, после чего открываешь парашют. Тоже все просто.

Впитав в себя пункты инструкций и советы бывалых, я пошел на затяжной прыжок. Сирена - я, ткнув пальцем где-то в районе запаски, вывалился из самолета. Прихожу в себя, смотрю на секундомер - стрелка на нуле. Все ясно. Стал считать - двадцать один, двадцать два,.. - досчитал до двадцати пяти и вспомнил, что в такой экстремальной ситуации счет идет раза в два быстрее (бывалые говорили), я еще раз, но уже медленнее, просчитал до пяти, еще чуть - чуть промедлил и уже со страхом (как бы не врезаться в землю!) дернул кольцо. Парашют раскрылся, все нормально, лечу и думаю, как буду оправдываться перед Ванярхо за то, что так долго не раскрывал парашют.

После прыжков на разборе, когда очередь дошла до меня, инструктор сказал: Буйновский. Отделился от самолета нормально, управлял парашютом тоже хорошо. Плохо только одно - парашют раскрыл через две секунды вместо положенных пяти. Вот тебе раз!

Далее пошли прыжки с задержками на 10, 15, 20, 25, 30 секунд. Я уже вошел во вкус, кнопку секундомера больше не терял, быстренько занимал нужное положение (максимально прогнуться, или, как опять же рекомендуют бывалые, пупок - как можно ближе к земле) и отдавался прелести свободного полета. Последних два прыжка - высота, где ты покидаешь самолет, - 2,5 километра, летишь, не раскрывая парашют, 30 секунд (1,5 километра!).

Я закончил свою парашютную подготовку 30-ю прыжками. За последние мои прыжки получал уже где-то около 9 рублей за каждый прыжок. Это много, если мерить исконно русской меркой - бутылкой водки, а в те времена она стоила 3,62 р. Получил значок парашютиста и 2-ой спортивный разряд по парашютному спорту. Вот и все. За последние тридцать лет я видел парашют только на картинках и еще реже - в кино.

Ну, и последнее - Центрифуга. Центрифуга - это просто карусели, которые разгоняются до такой степени, когда огромные центростремительные силы прижимают тебя к креслу и когда ты не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой.

Впервые я сел в кресло центрифуги, когда проходил отборочные испытания в госпитале. Там небольшая центрифуга, с малыми перегрузками, и прошел я ее как-то незаметно, на одном энтузиазме. Она не вызвала во мне каких-то особых эмоций. Вторично я встретился с этим снарядом где-то в середине 1963 года в Томилино (есть такой подмосковный городок), где установлена мощная и современная по тем времена центрифуга.

Тогда сходу не прошли эти испытания несколько человек, включая и летчиков. Среди них был и я.

Ни в этот раз, ни при последующих испытаниях я не терял сознание, на моей ЭКГ не было экстрасистол, чувствовал я себя в общем-то нормально. Что насторожило врачей, так это частота моего пульса - в момент перегрузки пульс был до 160 - 180 ударов в минуту. В общем-то это плохо, но не страшно - так объяснили мне врачи мою реакцию на перегрузки. Все мои коллеги прошли повторные испытания, а меня решили направить в госпиталь на углубленные исследования.

Дальше - больше. И понеслось - поехало! Меня огромное количество раз крутили на центрифуге, поднимали на повышенные, сверх допустимых норм высоты в барокамере, давали повышенные нагрузки на сердце - в общем делали все, чтобы доказать (кому?), что я непригоден для дальнейших тренировок.

Я думаю, что у врачей, как и у политработников, была внутренняя потребность показать на нас, слушателях, что они не даром едят государственный хлеб и что профессиональная бдительность у них на должной высоте. Ведь были же врачи (я их хорошо помню - Евгений Анатольевич Порудчиков, Михаил Давыдович Вядро и другие), которые верили в мои силы и которые утверждали и доказывали на деле, что со мной перегибают палку, что меня перегрузили, что мне надо дать отдохнуть, прийти в себя. Их оппоненты категорично заявляли, что на место Буйновского есть тысячи других, пусть уходит. Или еще. После очередного испытания на центрифуге в Институте авиационно - космической медицины, мне сказали - испытания ты прошел успешно, поезжай отдыхать. Что я с огромной радостью и сделал - помчался в Чемитоквадже, где и доложил ребятам, что с меня, наконец-то, снято это тяжкое бремя. После отпуска врачи мне говорят - ложись в очередной раз в госпиталь. Как? Почему? Ведь я прошел центрифугу! Нет, ты ее не прошел, просто мы решили дать тебе возможность отдохнуть, чтобы повторить испытания еще раз - сказали мои мудрые опекуны.

Пришло время, когда сил моих уже не стало и я сказал - Хватит, отпустите меня!, что они с радостью, без капли сожаления и сделали. Потом, на протяжении еще нескольких лет я пытался кому-то что-то доказать, но это было уже размахивание кулаками после драки.

ВТОРАЯ ПОПЫТКА.

После того, как я чуть пришел в себя, я пошел к Сергею Павловичу Королеву. Он очень внимательно и душевно ко мне отнесся - выслушал и дал команду, чтобы меня включили в группу гражданских специалистов - кандидатов на полеты в космос от промышленности. Эта моя последняя попытка вернуться в ряды будущих героев космоса связана с некоторыми лирическими воспоминаниями, ярко подтверждающими старую, как мир, мысль о том, что женщины не только возбуждают нас на героические поступки, но и являются причинами многих наших бед и разочарований. Это, конечно, если женщины занимают в твоей жизни не последнее место!

Собралось нас в Институте медико - биологических проблем, где проходили отбор гражданские кандидаты, человек 10 - 15 - инженеры, медики, молодые ученые. Программа испытаний была чуть проще той, которая была в госпитале ВВС. Во всяком случае я проходил ее легко и свободно. Чему-то меня все же научили в Звездном городке. Вела меня молодая врач, кажется ее звали Света (отчество забыл) . Не знаю, какой она была специалист, но то, что она была прелестна и что мы все, а я - первую очередь, вились вокруг нее и пытались добиться ее расположения - это факт. Я, конечно, не рассказывал про мои былые дела, но меня так и распирало сказать Свете, что я не простой абитуриент, что я прошел уже огонь и воду, и что на меня пора обратить особое, личное внимание. Вечером каждого дня я мечтал о том, как я завтра подойду к Свете и расскажу ей про мою космическую эпопею. Она, конечно, выслушает, от волнения и чувств потеряет сознание и упадет мне на грудь, точнее - в мои объятия. Такие у меня были далеко идущие коварные планы! Но остатки трезвого рассудка подсказывали мне утром, что этого делать не надо.

В общем, прошли весь цикл испытаний с положительными результатами человека 3 - 4, включая меня. Пригласил нас главврач, поздравил с успешным окончанием испытаний и сказал при этом, что нам остается пройти еще центрифугу, но ее у нас нет и испытания будем проводить в Томилино где-то через 3 - 4 дня, а пока отпускаем вас домой, ведите себя хорошо, не нарушайте режим. Вот это да! Мне опять предстоит встреча с томилинской центрифугой. Это меня не радовало. Но взволновало меня совсем другое! Ладно я, но ведь я же подвожу Свету - меня в Томилино сразу признают, а ей, бедняжке, сурово скажут - кого ты привела? Гонимый такими благородными мыслями, я рванулся в кабинет к Свете и на одном дыхании все ей рассказал! Она молча выслушала мою космическую одиссею, но к моему удивлению в обморок не упала и на грудь мне не бросилась. Странно! Утром следующего дня сижу уже на работе и вдруг - звонок. Звонят из института и просят срочно приехать. Спрашиваю -что, уже на центрифугу? Пока нет, но приезжайте. Приезжаю, захожу в кабинет главврача- сидит компания человек 7 - 8, во главе - Света - герой дня, разоблачивший происки космического авантюриста. Мне вежливо объяснили, что, просмотрев еще раз мои результаты, комиссия не сочла возможным допустить меня до центрифуги. У меня хватило мужества и такта сказать всего лишь Счастливо оставаться! и, даже не взглянув в сторону моего уже бывшего предмета обожания, гордо вышел из кабинета. Ах (лучше- Эх!), женщины, женщины! - с горечью подумал я и решил - все! На этом мои попытки стать героем космоса заканчиваются. Эту клятву я выдержал.

14 декабря 1964 года - последний день моего пребывания в войсковой части 26266 - Звездном городке. Сдал пропуск и иду домой с горькими мыслями в голове - два года позади, возвращаюсь к тому, с чего начинал- к папе с мамой, к старой своей работе.

Вхожу в подъезд дома, где я жил, на лестничной площадке курит Петя Колодин, увидел меня и говорит: Эдуард! Зайдем к Жолобову, там сидит симпатичная девушка, давай познакомлю. Зашли. Вижу - Галя, моя давнишняя знакомая. Галя, Жолобов, Колодин - полное повторение моего первого дня пребывания в Звездном городке. Это - судьба! решил я сразу же сделал для себя выводы. Дальнейшие события развивались действительно с космической скоростью. 31 января 1965 года я сделал Гале предложение, 14 апреля (почти в День космонавтики) - свадьба, а уже в декабре этого же года у меня уже были жена, московская квартира с чешским гарнитуром и двое детей - очаровательные близнецы Лена и Марина. Так что зря я сетовал на два, вроде бы потерянных года. Космос помог мне найти любимую жену, с которой мы создали прекрасную, счастливую семью, родили и воспитали хороших, умных дочерей - теперь уже молодых симпатичных женщин - матерей моих не менее очаровательных внуков (и жен своих не менее очаровательных мужей - примечание редактора).

Видно у меня на роду написано - всю свою сознательную, творческую жизнь посвятить ракетам, космическим аппаратам, испытаниям, пускам - в общем космосу. Начинал я в далеком 1954 году слушателем первого ракетного военного учебного заведения с изучения матчасти, на которой стояло еще клеймо ФАУ- I, а закончил свою активную деятельность в 1988 году участием в испытаниях и пуске первого отечественного многоразового космического корабля Буран. Считаю, что я прекрасно закончил свою космическую карьеру. Тот, кто это видел и кто всем своим существом прочувствовал момент касания полосы этим огромным, умным кораблем, подтвердит искренность моих слов.

Много лет прошло с тех времен, о которых я расписал на этих страничках. Не раз в кругу своих близких и друзей я рассказывал о тех событиях, свидетелем которых мне довелось быть, о тех людях, с которыми встречался. Как правило, рассказывал я все это весело, с юмором, чуть - чуть с иронией. Травил, как говорят, байки. Годы идут, многое забывается, пусть эти байки останутся на бумаге. Если не успею рассказать внукам, так может быть прочитают - ведь жизнь у деда была все же интересной!

За время между этими двумя датами было столько событий, встреч, исторических фактов, успехов и неудач, что для того, чтобы обо всем этом рассказать, действительно надо писать книгу...