Аннотация: Рассказ про мир, которым правят лавкрафтовские боги.
Нога подломилась на ровном месте. Груздев схватился за лодыжку, жалея, что в отутюженном тракторами поле приличного валуна не сыщешь. "Здравствуй, Родина".
Неподалеку припала на бок харьковская трехтонка. Груздев присмотрелся - у нее не хватало колеса. Сквозь утренний туман проступали силуэты двух других.
"Ждите, - подумал Груздев, - ради вас я и приехал".
И вдруг из озорства выкрикнул вслух:
- Ждите!
Вопль разнесся над беззвучным полем, и будто в ответ зацокали копыта.
"Навстречу едет, - Груздев сощурился на приближавшееся облако пыли, - не подвезет".
Неведомая повозка вблизи оказалась цистерной.
- Что, мил человек, притомился?
Груздев начал было объяснять про подвернутую ногу, но присмотрелся к вознице.
- Ничто не меняется. Федька-Холера все также возит воду!
Мужичок спрыгнул на землю.
- Закурить есть? - Холера явно сходу не узнал Груздева.
Водовоз принял папиросину, размял, наклонился к огоньку спички и только тут осознал.
- Гришка, Мани Палны сын, ты что ли, мерзавец?
Обменялись положенными "давно не виделись". Холера с насмешливым уважением встряхнул папиросу - "Герцогиня Фря, шикуете городские, мы-то по Беломору. Ну и махру сыпем, не без этого".
- Что ж у вас трактора как подсолнухи на поле растут.
Холера моргнул непонимающе.
- Ну вон же три харьковчанина стоят.
- Не, один сталинградец.
- Все одно, что ХТЗ, что СТЗ. Знаешь что такое "хэтэзэ"?
- Мне еще расскажи про ногу, - Федька повредил колено лет в десять, сверзившись с яблони, да так и не вылечил. - Со станции идешь? Чего пешком поперся?
- Попутку не нашел, да идти-то пустяк, километров десять. Подвернул на пустом месте.
- Бывает.
- Так подкинь до хаты.
- Не могу, мне еще в Михеевку до речки тащиться.
- А что так далеко? Всегда ж в озере брали. Там вода хорошая, вкусная, даром что стоячая.
- Не берем мы в озере.
- Да почему? Далеко же до Михеевки.
- Я, Гриша, хромой, а не головой ушибленный. Сказано тебе - не берем в озере.
За ельником по границе поля поднялась на крыло стая птиц.
- Вроде над лугом. У озера, кстати.
- Вороны. А может и грачи. Не любят они...
- Кого не любят?
- А давай, Гришка, я тебя до станции подкину, - водовоз сменил тему.
- Я же только оттуда, - поразился Груздев. - мне в Коровино.
- Красную телицу, - машинально поправил Холера, - теперь мы так называемся. Не надо тебе к нам. Не, ты не подумай, я рад, и выпили б за детство золотое, но ехал бы ты в город, Герцогиню смолить. И тебе спокойнее, и нам не жалко.
Через пару километров нога расходилась.
***
Жестяной звук разбудил Груздева. На миг померещилось, будто он уснул в коровнике. Такое случилось пятнадцать лет назад, Катька устроила ему экскурсию, заодно познакомив с личной-реквизированной коровой Мятой.
Груздев принес нарвал пучок этой самой мяты, лакомство было принято вполне благосклонно, смотрины состоялись. Потом они с Катериной заигрались, и Груздев сам не заметил, как отрубился в пристроенном амбарчике. И разбудил его утром именно такой звук - струя, бьющая в ведро. Груздев тогда струхнул, Катька работала бок о бок с матерью, вечно сердитой теткой Агафьей.
И сейчас вернувшееся "джен-джен" заставило Груздева, пока он не осознал, что лежит в постели. Постепенно вернулось, как он ковылял к дому, чтоб тебе, Холера, как радовалась мать, смущая его поцелуями. После они сидели, мать опустошила закрома, они уговорили не меньше пятиста молочно-беленькой, и Груздева сморило. И когда он нетвердо встал, чтобы отлить и лечь отдохнуть, его догнал вопрос: "Гришенька, зачем же ты приехал?"
Джен-джен прекратился. Пахнуло дымком. Груздев надел штаны и рубаху, вышел на двор. Разгорался легкий костер. Мать торопливо что-то стирала в лоханке, кажется ночнушку. Груздев успел заметить испачканную темным, кровью, что ли, полоску стали, прежде чем кухонный нож скрылся в мыльной воде.
Груздев тихонько прошел на улицу, вытряс последнюю Герцеговину, поймал за плечо пробегавшего пацана.
- Где у вас магазин?
- Сельпо? Да вон за сгоревшим домом и вниз, там видно уже.
Груздев придирчиво осмотрел полки, на которых властвовали ржаные буханки, банки с чем-то рыже-коричневым и, по другой стене, дорогой, никому в деревне не нужный портвейн. Дородная продавщица отсыпала старушке чечевицу в кулек. Груздев не сразу, но узнал в толстушке одноклассницу.
- Тамара!
- Новые лица?
Тут и старушка оторвалась от весов.
- Григорий, Манькин сын! Вернулся, обормот!
- Кто из дома, кто в дом, - встрепенулась Тамара. - Вот уж кого не ждали. Говорят, ты и в городе неплохо устроился. Херопланы чинишь?
- Чинил, - усмехнулся Груздев. - Томочка, мне бы папирос.
- У меня только беломор.
- Сойдет.
В магазин с шумом ввалился запыхавшийся мужичонка, потребовал "ну ты знаешь, срочно надо". Тамара зыркнула строго, но следом зашла Катерина, ее-то Груздев признал с полувзгляда.
- Не дури, Томка, Уля купаться надумала.
Сестру Кати звали Ульяной, вспомнил Груздев.
- Опять, - ахнула Тамара.
Старушка забыв про крупу, засеменила к выходу.
- В последний момент оттащили.
Тамара пошарила под прилавком, достала полулитровую бутыль, с пенькой, забитой в горлышко. Недоверчиво оглядела мужичонку, покачала головой и протянула сокровище почему-то Груздеву. - Отнеси им, будь добр. А то знаю я...
Тамара сунула Груздеву папиросы, он полез было в карман, но продавщица отмахнулась, завтра занесешь.
- Проследи, чтобы посуду не разбили - стекло денег стоит.
***
Старушка из сельпо держала голову девушки на коленях и что-то часто шептала ей на ухо. Катерина отобрала бутыль у Груздева, нажала сестре пальцами под скулами, заставив открыть рот, плеснула из горла. Ульяна закашлялась. Взгляд ее стал чуть более осмысленным.
- Пей, дурочка, пей, кому сказала!
Только когда Ульяна сделала несколько больших глотков, Катерина обратила внимание на Груздева.
- Гриша, привет! Мне уже рассказали, что ты приехал. Пашку помнишь? Из Михеевки к нам перебрался. Муженек мой.
- Конечно он меня помнит! - Оживился коротышка. - Не мог забыл, как мы сома искали? Не мог забыть! Пошли к нам, повспоминаем.
Коротышка намекающее щелкнул желтым ногтем по стеклу.
Потом они долго пили. Пашка с пьяных глаз возревновал и полез драться, разбил Груздеву губу. Сам получил по носу, после чего успокоился и заснул под печкой.
Первый камешек опрокинул стакан, замочив подушку. Груздев продрал глаза, подошел к окну и получил вторым камнем в лоб.
- Детвора что ли шалит? - Груздев взглянул на часы. - Четыре утра, буйная детвора.
Груздев оделся на скорую руку, вылез в окно.
Катя, сидя на поленнице, целилась третьим снарядом.
- Хулиганишь, - спросил Груздев.
- Заснуть не могу. Мой-то среди ночи проснулся, давай ныть, что у него носом кровь идет. Приложила ему тряпицу мокрую, затих зайчик мой. Ты зачем приехал, городской орел?
- Третья?
- Что "третья"?
- Вы мне все так рады. То Холера, наш бессменный водовоз, спрашивал, чего это я приперся на Родину, потом мать. Теперь - ты. Ах да, Томку забыл, значит, четвертая будешь.
- Пошли-ка, прогуляемся. Уж больно ночь хорошая.
Катя спрыгнула на землю, оперевшись на плечо Груздева. Схватила его за руку, как раньше, когда вела знакомиться с Мятой и еще добрую сотню раз по поводу и без.
- В доярки Ульяна не пошла. Больше к лошадкам тянулась, - неожиданно сказала Катя.
Их поход меньше всего напоминал прогулку - Катерина тащила Груздева через деревню, и ему приходилось делать усилие, чтобы не отставать. Нога напомнила о себе некстати.
- Я тут с бабами потолковала. Уля пришла на конюшню пополудни. Там сейчас пусто, но ее видели, в том числе из сельпо и от радиоточки. Она стояла долго, часа три, наверное. Вот здесь, не, левее, ага, тут.
Конюшня выглядела почти новой - пару лет от силы.
- Я ее спрашиваю: "Уля, три часа! Что ты могла три часа там делать?" А она мне - "Я слушала". Гриш, давай, тоже послушаем. Мне одной страшно.
Они замерли минут на пять.
- Очень тихо. Странно, лошадей не слышно вовсе. И навозом не пахнет.
- Да выгребли мы навоз. Посевная на носу. Ты слушай лучше. Внимательнее.
Груздев замер, вслушиваясь в звуки ночи, постепенно осознавая, что звуков этих нет вовсе, кроме неровного дыхания Катерины и резких, толчками его собственных выдохов. Эта абсолютная тишина напугала Груздева так, что он с трудом сдержал свой крик. В этот момент ему померещилось, как ночь прошелестела что-то вроде "вуэнкгнатфха". Катины ногти впились в кожу Груздеву. Рука онемела.
- Ты слышал, слышал? Идем, идем дальше.
Они вышли из деревни.
- Улька прошла околицей мимо ельника - там ее Холера видел, возвращался из Михеево. Спасибо Федору, шепнул Пашке, что Уля чудит. Мой дурень, вместе того, чтобы сразу к пруду бежать, принялся искать меня.
Груздев вспомнил черных птиц, летающих над лугом. Может быть, ворон. Да, точно ворон. Теперь Груздеву подумалось, что он сумел тогда разглядеть птиц. Да и кому, как ни авиамеханику, разбираться в летающих тварях. "Интересно, - подумал Груздев, - где стая заночевала?
Они вышли к лугу. С дальнего краю, ближе к пруду, чернела постройка, силуэт которой Груздев был способен узнать издали и в темноте. Не слишком крупный ангар с подъемной стеной. В таком мог бы поместиться АНТ-35, хотя тут Груздев мог и ошибиться - ночь скрадывала размеры.
- Здесь мы ее и перехватили - Улька замешкалась, не знаю, почему. Может быть, испугалась ворон - кружили поблизости. Идем, - Катя дернула Груздева за руку.
Они поравнялись с четырьмя оборогами, прикрывавшими явно привезенные стога. Порыв ветра принес легкие запахи навоза и молока, которые смешались с ароматом лежалого сена. Если конюшня показалась Груздеву ненормально стерильной, то здесь деревня брала свое.
- Странное место для коровника, - подумал Груздев вслух.
Катя фыркнула, и настойчивее потащила Груздева за собой вниз, к берегу. Когда они дошли, Катя выпустила его руку и обхватила себя за плечи.
"Зачем мы здесь? - подумал Груздев. - Просто темная вода. И что можно разглядеть ночью?" Он с легким недоумением оглянулся. Катя дрожала, даже тряслась всем телом. Груздев хотел обнять ее, но Катя отстранилась.
- Смотри, видишь, видишь?
В пруду истошно билась лошадь.
В тот год, когда Груздев покинул деревню, но еще не поступил в академию, ему довелось ехать по каким-то делам, уже и не вспомнить, каким, на подводе с обозом. Пегая кобыла, старая и тощая, как скелет, сломала ногу. Лейтенанту из сопровождения пришлось ее пристрелить.
Теперь Груздеву показалось, что та несчастная кляча бьется, разбрызгивая воду, даже услышал истошное ржание, хотя конечно, же это был лишь фантом.
Катя всхлипнула, ударила его рукой в плечо, побежала к ангару. Она толкнула дверь, встроенную в стену-ворота, но та не поддалась. Груздев догнал ее, помог открыть непослушную дверь, хотя предчувствие вопило, что этого делать не стоит.
Что-то огромное и живое возилось в глубине. Катерина шагнула внутрь. Груздев попытался удержать ее, но Катя выдернула руку. Груздев вынужденно последовал за ней. Он почти мгновенно приспособился к темноте, ночная прогулка способствовала. И все равно мозг отказывался понять, что видят глаза. Казалось, будто невидимые руки месят пятнистое тесто, иногда вылепляя отдельные фигурки, но тут же вминая в общую массу. Один раз из тени вынырнула коровья голова и лизнула Груздева, чуть не доведя его до сердечного приступа, но тут же убралась обратно в безликое нечто.
Груздев подтолкнул Катю к выходу, она отмахнулась, но Груздев сжал ее руками и повел к выходу. За те мгновения (или прошли часы, Груздев не знал), что они провели в ангаре, погода резко испортилась, встретив их ливнем. Они постояли несколько минут под струями, приходя в себя, потом Груздев опомнился и потащил Катю к ближайшему оборогу. Они зарылись в сено, и страх переродился в страсть.
***
Через час они лежали обнявшись. Сон к ним не шел. Может быть, они подремали минут пятнадцать, но не больше. Катя рассказывала, а Груздев слушал, лишь изредка осмеливаясь себе вставить слово.
Первыми ушли лошади, забились в конюшне, рискуя покалечиться. Некоторые и покалечились. Конюхи пытались их успокоить, Улька пыталась, да. Не получалось. Открыли ворота, загородки, стараясь не попасть под копыта табуна. Вдогонку председателю позвонили из области - не препятствовать. Из пруда не вернулась ни одна. Других не заводили.
- Как же так? - переспросил Груздев, - Я видел у Холеры коня.
- Михеевцы одолжили. Ну как одолжили, опять звонок свыше. Мы же - эксперимент.
Впрочем, началось-то не с лошадей. Большая шишка прилетела на дирижабле. Какая-то там мамаша Выдра.
- Мать Гидра? - уточнил Груздев.
- Ну да.
Особисты шныряли по колхозу с вечера, а к утру оцепили луг. Деревенских Выдра вниманием не удостоила. Но митинг все же устроили, выступал жрец, потом секретарь, Никитич, преседатель-бедолага, только ртом хлопал, что твоя рыба. Говорили про совхоз нового типа, что нам выпала честь.
Никто не приказывал избегать пруда, но и так охочих порыбачить не нашлось.
Через месяц, в марте кончился конезавод. Краснознаменный, кстати, удостоенный. Тогда Ульяну и отловили - пошла купаться с мертвыми глазами. Через месяц - снова. Вчера был третий раз.
В апреле, аккурат на день рожденья Ильича, пришел черед коровок. После лошадиного ухода никто наверху не суетился. А тут на следующий день прилетел цеппелин, и быстренько так смастерили сарайчик. К вечеру из пруда вылезла эта жуть.
- А теперь скажи мне, дурень ты городской, зачем приперся к нам в дурной момент, не жилось тебе в городе?
- Не жилось.
И Груздев излил душу.
Он академию закончил, самому Туполеву Андрею Николаевичу руку жал. Мог бы самолет, не всякий, но ПО-2 уж точно, разобрать и собрать. Помнит ли Катя, как он разобрал трактор на спор, а потом вернул как было, и все работало, и никаких лишних деталей. Катя помнила. И вот ему, Механику с большой буквы, предлагают поменять квалификацию. Самолеты больше не в чести.
- Вместо них дирижабли?
- Если бы.
В дирижаблях Груздев тоже худо-бедно разбирался. И разобрался на отлично, если надо. Предложили другое. Чин из наркомата в приличном костюме, хотя возможно, ему больше бы пошел френч, рассказал Груздеву о перспективах авиации, точнее о полном их отсутствии. Их цеппелины и наши "аппараты Циолковского" покроют все потребности гражданского флота. Но есть еще и армия. А им нужны аппараты поинтереснее какого-то там самолета. Новые времена, новые технологии.
А потом ему и показали. Самолет нового типа дышал.
- Не могу, - жаловался Груздев. - Он будто слизью какой-то покрыт. И шевелится, сука, шевелится. Они ж мне в ветеринары предлагают уйти. Градусники ставить, нет, даже носы щупать. Представь, у самолета должен быть мокрый и холодный нос.
После этого Катя предложила проверить ее нос, а когда рассвело, они разошлись порознь.
***
Над председательским столом висел транспарант "Да здравствует 5-я годовщина присоединения", под ним, где раньше красовался портерт, расположился знак Дагона - око, увитое водорослями.
Алексей Никитич рассеянно перебирал костяшки на счетах. На Груздева он смотреть избегал.
- Отрадно, что молодежь возвращается в деревню. Нам нужны толковые механизаторы. Чем думаешь заняться, Гриша?
- Хотел трактора чинить.
Председатель тяжело вздохнул.
- Ты ведь у нас ХТЗ застал?
- Только Путиловец. Но в нем разбирался досконально, до мельчайшей детали. Не сомневайтесь, харьковчанина починю, чай, не АНТ-6.
- Ну, почини. Тоже дело.
- Мне бы машину до города и наряд, запчасти нужны, чтобы все три восстановить.
- Ну какой город, Гришенька. Какие запчасти. Ты это, возьми что ли кузницу, Сергей-то наш, земля ему пухом, ну ты слышал?
- Хотя бы трактор, с поля их вытащить, можно организовать?
- Ну, трактор, можно. Ты Федьку попроси, он тебя до Михеевки добросит. А я им звякну. Но только на один день и отгонишь потом. Вернешься пехом, ноги молодые. Выпей, Гриша, молочка, - оживился вдруг Никитич, - у нас молоко правильное, нигде такого нет.
Председатель вытащил из-под стола бутыль и плеснул в жестяную кружку.
- Цвет у него какой-то, - поморщился Груздев.
- Так ты не смотри на цвет. Ты на пользу смотри. Пробуй-пробуй, не бойся, не отравлю.
Молоко казалось вкусным, несмотря на фиолетовый оттенок.
- Ну вот, удовольствие же сплошное! - обрадовался Никитич.
Он передал Груздеву початую бутыль.
- И матери отнеси. А то не понимает Мария Павловна всей пользы нашего молока, а ведь образованная женщина, фельдшер. Ну, давай. Добро пожаловать в колхоз "Красная телица" и трудовых, так сказать, успехов. Будем вместе строить совхоз нового типа.
Дома Груздев налил себе стакан фиолетового, и задумался, разглядывая на просвет. Стакан разлетелся на крошки, чудом не поранив Груздеву руку. Мать брезгливо бросила в угол кочергу, залитую молоком, подхватила председательскую бутыль и утащила во двор. Оттуда раздался звон бьющегося стекла.
- Мам, ты чего?
- В рот не смей брать эту гадость! Ох, Никитич, ох змей!
Груздев вздохнул и пошел искать Холеру, договариваться.
***
Михеевцы без особого энтузиазма, но выделили тягач. Вслух никто не сказал, однако у всех во взоре читалось уже привычное: "Что ж ты, дурак, приперся!"
Уже вечером, решив математическую задачку, как перевезти три трактора, если на всех пять исправных колес, он отогнал тягач. На обратном пути он опять проходил через то поле, где встретился с Холерой. Увиденное той ночью казалось сегодня страшным сном. Глядя на ельник, Груздев подумал, стоит ли наведаться к ангару и взглянуть на все эти ужасы при свете хотя бы заходящего солнца, но не решился.
Следующую неделю Груздев старательно вымачивал винтики, гайки и прочую мелюзгу в керосине, копался в трех двигателях, пытаясь понять, как можно довести технику до плачевного состояния в кратчайшие сроки и сколько работающих тракторов можно собрать из этих страдальцев. Получалось, что один с гарантией, два, если очень постараться.
Приезжал жрец Дагона со свитой, председатель, иуда, водил их по домам подсказывал, где спрятаны самогонные аппараты, жрец самолично разбивал их тростью с каменным набалдашником. Никитич каждый раз скорбно приговаривал: "Ну я же вас предупреждал, что же вы!" После провели ревизию сельпо, уничтожая запасы. Никого не забрали, но жрец сдвинул брови на прощанье, и председатель строго выговорил, что спиртное несовместимо с совхозом нового типа. И велел всем пить молоко, подчеркнув, что это не рекомендация.
Пашка зазвал как-то Груздева в гости, а Груздеву вдруг так резко захотелось увидеть Катю, что он согласился. Коротышка стоически хлебал молоко, выглядел грустным и потерянным. Катя держала себя приветливо. Но слегка отстраненно, как будто не случилось между ними той ночи. Груздев, вспомнив слова матери, от молока отказался, попросил чаю.
Через две недели трудов, Груздев реанимировал лучше сохранившегося сталинградца. Гордо подъехал к сельсовету, нажал на гудок и прошествовал в председательский кабинет. Никитич встретил героя, мягко говоря, сдержано. В глаза по-прежнему не смотрел, фальшиво похвалил, выписал пять трудодней. Груздев намекнул, что пора уж пахать, как бы не поздно, председатель и вовсе стал мямлить и нести всякую ахинею. Груздев ушел с четким осознанием, что ни пахота, ни его трактор к чертям собачьим никому не сдались.
***
Цеппелин прилетел утром. Председатель послал пацаненка за Груздевым, оказал честь, пригласив в свою эмку. Они подхватили по дороге Катю, выехали на луг. Дирижабль кружил над ангаром.
- Зачем мы здесь? - спросил Груздев.
- Им понадобились лучшая доярка и лучший механик. Особенно, со знанием биотехники. Они про тебя знают, так и сказали: "У вас же есть такой специалист"
- Кто такие "они"? - уточнил Груздев, просто от раздражения.
Никитич только поморщился.
По периметру луг охраняли красногвардейцы, за ними маячил жрец в глупой шапке. Цепочка солдат и не вздумала расступаться. И пару мужчин в штатском бросились к машине, за ними майор, на бегу достававший из кобуры пистолет. Груздев напрягся, но несильно, а председатель заметно струхнул.
Жрец стукнул тростью и, видимо, что-то выкрикнул, в салоне не было слышно ни звука. Майор махнул рукой, мол, проезжайте быстрее, сколько можно ждать.
Никитич велел Груздеву и Кате оставаться у машины, сам же помчался к жрецу "на полусогнутых". Груздев шестым чувством понял, что дело дрянь, ничего у них не готово, а он, Груздев, окажется козлом отпущения, для этого его и позвали.
Председатель рассказал, что собственно от Груздева и Кати требуется. Рассказал сбивчиво, толком не понимая, что имеет в виду. Но суть Груздев уловил верно - они с Катей крайние.
Никитич вслед за жрецом называл коровьего монстра в ангаре молочным комбинатом, и теперь пришла пора этого монстра доить. С дирижабля спустили кишку. Груздев четко понимал, что не имеет ни малейшего представления, как этим устройством пользоваться, а также сильно сомневался, что Катя в курсе, как найти в монстрокомбинате вымя, и подойдет ли оно по форме и размеру. К счастью, их роль в процессе оказалась ритуально-ознакомительной.
Лишнего знания не бывает. Груздеву один раз показали, как вживлять личинку в двигатель. Теперь он вживую наблюдал смычку города и деревни. Оба процесса вызвали у него острый приступ брезгливости. Однако Груздев мог при необходимости повторить и то, и другое. Мечталось о намасленных шестеренках.
Процесс шел к завершению, кишку затянули на борт цеппелина, Кате же предложили под мудрым руководством городского специалиста набрать несколько канистр нектара для нужд совхоза.
Механик, управившийся с кишкой, предложил сигарету Груздеву. Очевидно, курение на рабочем месте не возбранялось. "Следующую дойку сам будешь налаживать. Ты все понял?" - "Понял, не дурак" - "Смотри. Они шутят не любят".
Катя вышла из ангара с тяжелой канистрой в руке. Время спрессовалось - дело одной затяжки. Вот Катерина приближается к эмке, вот Никитич делает шаг навстречу и уже тянет руку, но Катерина роняет канистру на землю, фиолетовое молоко разливается по зеленой траве. Вот Жрец лает что-то на чужом языке, но Катя не слушает, она бежит к оцеплению. Одна могучая затяжка обжигает губы.
Наконец Груздев видит: по лугу, по той самой тропинке от ельника бредет Уля, ее не интересуют ни солдаты, ни жрец в дурацкой шапке, ни молочный комбинат, ни даже цеппелин в небе. Ульяна идет к любимым мертвым лошадям. Катя врезается на бегу в красноармейца, отталкивая его с дороги, и солдат от неожиданности отступает в сторону.
Очередное гавканье со стороны жреца кажется Груздеву приказом "Пли". Но жрец не сердится, он заинтересован, он направляется к сестрам. Груздев бросается следом.
Катя бормочет, что это ее сестра, что она не в себе, что сейчас Катя уведет ее домой и никакого беспокойства. Но Жрец, конечно же, не слушает. Он нежно берет Ульяну за подбородок, рассматривает глаза девушки. Жрец улыбается, жрец доволен.
Никитич обнимает, обволакивает Катю за плечи, отводит в сторону, наговаривая что-то липкое в уши, про честь, про долг, про будущее, которое уже началось. А жрец ведет Улю к темной воде. Груздев безвольной куклой следует за ними. Жрец делает первый шаг, второй, Ульяна с ним, холодная вода уже мочит подол платья, Жрец останавливается, а девушка идет дальше. А где-то сзади, за тридевять земель отчаянно кричит, рвется из председательских рук-оков Катя.
***
- Пей на ночь, - сказала мать.
После всех чисток она умудрилась сохранить огромную бутыль самогона. Груздева это открытие потрясло - будучи медиком, мать крайне не одобряла пьянство.
- Пей на ночь, чтобы никто не унюхал, не увидел тебя пьяным. Стакан оставляешь испачканным в молоке, можешь даже на окно выставить, чтобы все видели. И главное - даже Катьке своей выпивши не показывайся. Да знаю я о вас, знаю, не дергайся.
Мать болела, не говорила чем, а сам Груздев догадаться не мог. И костры, смутно пугавшие Груздева, она жгла все чаще - сперва раз в неделю, после раз в три дня, теперь же она проводила ритуал еженощно, думая, что Груздев спит.
Погода улучшалась, но мать куталась в монашеские балахоны. Груздев отмалчивался, но наконец спросил прямо, что с ней, может быть надо в область отвезти, в больницу. Мать отказалась, свернув разговор, но следующим вечером захотела выпить вместе с Груздевым. Ничего толком не рассказала, расспрашивала все о городской жизни, но между разговорами упомянула, что первая начала фиолетовое молоко пить, поверила, дура, в его "аграмадную пользу".
- Пей, сынок, пьяный человек слышит меньше всякой гадости.
Той же ночью мать повесилась.
Хоронили ее в черном платье до пят, прикрыв шею черной же косынкой. Обряжали старухи, они же и нашли в доме нужные тряпки.
Председатель заявился на поминки. Доставать при нем бутыль Груздев не решился. Разошлись рано.
Во сне Груздев летал на Горбатом Иле над картой боевых действий, зашел уже на красный крестик, обозначавщий цель, приготовился открыть бомболюки, но штурвал расплылся в его руках, превратившись в жирную морду Никитича. "Со своими воюешь, - подмигнул ему председатель, - нехорошо". "я и не замечал, как Никитич на жабу похож", - подумал Груздев, но тут же понял, что перед ним вовсе не человеческое лицо, а личинка, которую Груздев только что вживил в самолет. Нет, не в самолет, а в трактор СХТЗ-15/30, собранный из двух ХТЗ и одного СТЗ. И на него смотрит жрец Дагона и довольно ему улыбается.
Груздев проснулся, тяпнул, наконец, полстакана и вышел прогуляться. Вскоре он обнаружил себя кидающим камешки в окно Катерине.
Катька выглянула в окно, прижала палец к губам, мол, тихо ты, и скрылась, чтобы через пару минут выбежать на крыльцо.
- Гришка, дурень, а если б Паша проснулся? Он теперь насухую чутко спит.
Катя посмотрела на виноватую физиономию Груздева и добавила:
- Пошли уж.
Они лежали в груздевской постели первый раз за всю их жизнь.
- У меня все отнимают. Шаг за шагом. Сначала тракторы.
- Их тоже отняли?
- Они никому здесь не нужны. Теперь мать ушла. Я чувствую себя, будто голый.
- Подумай, может что-нибудь у тебя осталось.
- Кроме тебя? - Груздев поцеловал Катю.
- Кроме меня.
***
Утром Груздев пришел в кузницу, посмотрел на трактора.
"Может быть, Ил-2 из вас и не выйдет, но какой-нибудь У-2 запросто".
Первым делом Груздев полностью разобрал все три машины, оставив только двигатели.
Следующий месяц он чертил схемы, остругивал рейки, раскладывал и сортировал детали. Никто ему не мешал, никто не интересовался своей работой.
Слегка обнаглев, Груздев начал ходить по деревне и смотреть, где он мог бы спереть подходящие листы фанеры для обивки, в итоге бессовестно обобрал несколько заброшенных строений. Кое-что пришлось выменять в Михеевке. Неожиданно попался сарайчик, где хранились бочки с керосином, явно хранившийся для тракторов, председательская эмка ездила на бензине. По самым скромным прикидкам этого запаса хватало на кругосвет.
Крепления и разную железную мелочь Груздев ковал сам, с кузнечным оборудованием он освоился на удивление быстро.
***
Работа спорилась, дошла до такой стадии, когда начинаешь верить, что все получится.
На луг вновь прилетел дирижабль. Они не хотели еще молока, что странно - при жизни коров доили гораздо чаще.
С цеппелина сгрузили металлоконструкции, собирались расширять ангар. Груздева заставили помогать, и это был первый раз после смерти Ульяны, когда его потревожили.
Груздеву удалось рассмотреть коровьего монстра при свете, хотя он об этом не просил. Первое впечатление оказалось верным. Иногда это походило на кучу вылепленных из теста коровок, брошенных в одну кучу и примятых, а иногда на бесформенную заготовку для пирога, которую еще предстоит раскатать скалкой.
Груздев давил в себе желание подойти к берегу и посмотреть, вдруг покажется лицо Ули в темной воде.
Через пару дней привезли коров. Их доставили эшелоном на станцию, оттуда деревенские мужики гнали их сразу к пруду. На самом деле потребовалось лишь проводить их на дорогу, дальше они услышали зов и помчались, будто за ним волки гнались, пастухи лишь следили, чтобы они не разбегались слишком широким фронтом.
Коровы медленно входили в воду, на какой-то миг показалось, что они просто прячутся там от жары, сейчас встряхнутся, смоют надоедливых слепней, да и пойдут пастись. Хотя жары-то как раз и не было. Минут через пятнадцать вода сомкнулась над рогами последней буренки.
Пруд переваривал их долго, больше недели. За это время Груздев успел закончить самолет. Конечно, стопроцентного У-2 не получилось, но вполне тянуло на кустарную версию. Груздев догадывался, что на испытания будет только одна возможность.
***
- Не могу ходить в баню с бабами, - пожаловалась Катя.
- А что так?
Бабы будто беременные ходят. Огромный живот, пупок наружу торчит, задница тяжелая. И все будто ниже ростом стали. Глаза пучат. Все. Жабы, целая деревня жаб. Я говорила со старухами, что твою мать обмывали. Она местами на человека не похожа.