Чисто номинально "лихие девяностые" закончились. Хотя этот навязший в зубах штамп никогда полностью не отражал того смысла, который закладывался народом в определение "лихие". Авантюрная вольница перекраивала сознание инфантильной массы граждан бывшего СССР ещё с первой половины восьмидесятых, даже предвосхищая официально объявленные Перестройку, Ускорение и прочее невиданное раннее вольнодумство.
Призрак Капитализма блуждал по осколкам Союза, порождая эксклюзивные, затребованные временем профессии и ремёсла.
Понятно, периодически швыряя чересчур активных дилетантов в бурное море новой жизни на пенистые гребни криминальных волн.
Да и никто не отменял природные, врождённо- человеческие черты: авантюризм, жажду наживы - причём, желательно на халяву...
Конечно, начало нулевых, по сравнению с ещё парой десятков лет назад - век просвещённый. Мобилки, договора и разные там юристы. Никаких паяльников, кастетов и бейсбольных бит. Вроде бы... Но ведь когда надо сделать дырку в стене, а под рукой нет перфоратора, берётся молоток и допотопный пробойник.
***
Душный, мало обещающий спасение от дневного зноя вечер плавно втягивался в чёрную, тоже пышущую жаром пасть южной украинской ночи. Сквер понемногу наполнялся сбежавшими из каменных джунглей обывателями. При входе, в его ближайшем конце вездесущая детвора плескалась под освежающей благодатью ветхого, времён только-только стартовавшего социализма, фонтана, в центре которого из раскрытых клювов каменных лебедей били не очень чистые, зато прохладные струи.
Мало востребованные в первой половине дня столики начинали приобретать обжитой вид.
Он сидел в уверено надвигающихся сумерках за крайним, совсем не идеально протёртым столом дешёвой парковой кафешки, рассматривая валяющиеся перед ним листовки и буклеты, - короче, весь этот рекламный мусор, бессмысленно улыбаясь запотевшему бокалу светлого пива.
Да, чем только народ не зарабатывает... Гербалайф, мастер-классы личностного роста, кодировка от пьянства... 2006 год, тоже мне, новое, блин, тысячелетие!
На вид Гурскому было где-то между тридцатью и сорока, тот возраст, когда в толпе ещё порой окликали "эй, парень"! И всё же, всё чаще звучало малопривычное "мужчина". Удлинённое горбоносое лицо несколько молодил короткий чёрный ёжик жёстких волос, но презрительно опущенные уголки губ и колючий взгляд практически всегда прищуренных глаз, убеждали в том, что рубеж четвёртого десятка гораздо ближе, чем канувший в прошлое тридцатник!
Собеседник только что ушёл, оставив чувство удовлетворения от договорённостей и конверт с авансом. Не то чтоб толстый, но и не болезненно худой, в пределах приличий.
Надо же, подумалось ему. Какие кренделя только не выписывает Фортуна, передвигая фишки судеб своих подотчётных фигур, переплетая траектории и затягивая их в причудливые узлы, до полной путаницы...
Он не спеша закурил, полез в барсетку и достал оттуда фотографию худощавого дядьки, сделанную в тот момент, когда он садился за руль тёмно-бежевой, почти коричневой "восьмёрки".
- Ну, привет, - сказал он про себя, пряча фото обратно; - вот уж точно, средь шумного бала, случайно... Что ж, не взыщи, Марьяж, сам понимаешь, ничего личного, бизнес он и есть бизнес. Не хуже другого. К тому же, как мне видится, практически без форс-мажора!
Тут он душой кривил. И по поводу личного, да и в отношении форс-мажора.
- У Вас свободно? - откуда-то из-за левого плеча возникла смазливая, но сильно, и явно неумело накрашенная мордашка вертлявой пигалицы лет этак четырнадцати, максимум шестнадцати.
- Что, бикса, мало места? Он стрельнул прищуренным шальным глазом по парочке абсолютно пустых столов справа и позади него.
- Так я ж думала, Вы один...
- А ты не думай, коза! Тебе ещё рано думать. Давай, вали, мокрощелка...
- Фи, какой угрюмый дядечка, - судя по ёрнической интонации девка совершенно не обиделась, а исходя из того, что осталась стоять, заглядывая ему в лицо, была готова к продолжению атаки. - Ну, хоть сигареткой угостите?
- Я сейчас знаешь, куда её тебе вставлю, и курить научу! Всё, брысь, а то ведь и рожу подпортить могу, чем торговать будешь... сиськи же ещё не выросли! Он лениво протянул руку, ухватил шлюшку за остренький нос и резко провернул по часовой стрелке.
- А-а-й! зазвенело под каштанами. Из-за барной стойки появилась смеющаяся официантка, решившая вмешаться в затянувшуюся комедию. Она решительно развернула за плечи начинающую ночную бабочку и вытолкала её куда-то за угол кафешки.
- Повторять будете? - Косящая под Монро официантка кивнула на почти пустой бокал.
- Не, лялька, я уже ухожу, он бросил на стол мятую купюру. - Сдачи не надо. - и пошёл через площадь к дальнему выходу из сквера.
- Заходите вечером, сегодня полуфинал Франция - Германия, мы выставляем большой экран!
- Португалия! Франция - Португалия... поправил блонду, явно автоматически.
И безразлично махнул рукой. Проезжающий мимо жигулёнок тут же отреагировал, притормозив.
- На Бердичевскую, - покорившись судьбе мужчина сел на заднее сиденье.
- Полтишок, радостно выдохнул водила, сообразив, что торга не будет.
- Сейчас налево, где-то через полчаса скомандовал пассажир. - Всё.Прибыли. Он бросил на торпеду 20 гривен. - 5 минут, жди... поедем дальше, на Станишевку. И скрылся в ближайшем подъезде.
В квартире он прошел в кабинет, открыл нижний ящик стола и вытащил старенький, но хорошо смазанный ПМ; иронично хмыкнул, и засунул обратно. Зато с верхней полки шкафа, из-под груды тряпья достал нож, в оригинальном кожаном чехле, и аккуратно положил в свою барсетку, предварительно достав из неё фотографию.
Полюбовавшись несколько секунд, сжёг её в кухонной мойке, тщательно смыв пепел. Да, этого типа в "восьмёрке" он знал прекрасно, и не один год.
Когда водила уже начал переживать за потерянные 30 гривен, переодетый в тёмную футболку и спортивные штаны, клиент появился из парадного.
- Давай-давай, жми на Станишевку! Там покажу, куда...
- Так, это... это ж другой конец света, эт ещё Соточка!
- Трогай, любезный, не тошни, будет тебе и соточка и полтишок, Житомир - не Сан-Франциско, другой конец города - полчаса делов. - Шевели поршнями!
Вскоре они миновали центр и затряслись по частному сектору, плохо освещаемому в круто сгустившихся сумерках.
- Стой, тормозни, вон киоск ночной, забыл, надо затариться! - пассажир достал из барсетки приличную пачку гривен, отсчитал несколько купюр, и вернул остаток назад.
Жигуль проскочил перекрёсток и клюнул носом, закачавшись на тормозах.
- На, сбегай, возьми пляшку и "Баунти" там, каких-нибудь, и это - пепси, чи колу! - пассажир протянул деньги, но в тот момент, когда водитель приоткрыл дверь, резко, отработанным ударом в висок вырубил хозяина и вытолкнул его из салона; перескочив на освободившееся место он мастерски развернув отвоёванный драндулет, переехал, словно бревно, лежавшее тело и спокойно, неспешно, покатил обратно, в сторону огней города.
Начальная стадия операции прошла без осложнений: в его распоряжении появились какие-никакие колёса!
- Соточка, полтишок, - бурчал он себе под нос. - А ничего не слипнется? Впрочем, выживешь - твоё счастье, главное трепаться в ближайшее время не будешь: что, где с кем и как...
Минут через двадцать "жигуль" припарковался возле неприметного кафе, окна которого выходили на нужный адрес. Внутри было людно и шумно: футбольный чемпионат всё же настиг его, - на стене висел большой экран, по которому бегали те самые 22 бугая, пиная одинокий мячик. Комментатор периодически выкрикивал фамилии кумиров собравшихся здесь, в зале, фанатов: Бартез, Анри... Луиш Фигу!
Мужчина пристроился в дальнем углу, в самом неудобном для просмотра месте, но с которого великолепно виден подъезд дома на противоположной стороне улицы...
***
Э-1.
Ч А С Т Ь 1
Не мала баба клопоту...
Г Л А В А 1
Июль. Сезонный маразм.
" ... Да пёс с ним, с Семёнычем!!! А у тебя -
свой генерал есть, и он скучает..."
Х/Ф "ДМБ".
... Дом он, конечно, нашел, хотя и не был здесь года четыре, а то и больше. Потёртая жизнью пятиэтажка была рождена бело-голубой, но уже давно выцвела и органично вписалась в местный пейзаж: полуразрушенный заводик, доисторические гаражи и в хлам разбитая дорога.
Есть, есть ещё в славном Екатеринославе такой райончик - Самаровка.
Стас отсчитал третий подъезд, скроил рожицу пятилетнему аборигену, по самые уши измазанному в растаявшем пломбире, и затопал вверх по лестнице.
***
- Тебе звонил Георгий Францевич.
- Кто?
- Конь в калошах! Телефон на холодильнике!
Вика зазвенела ключами и, на удивление, несильно хлопнула дверью.
Жизнь налаживалась.
Стас вылез из-под горячей простыни - солнце палило "як скажене" - и прошлёпал в ванную. Холодная вода была не холодной, полотенца сухими, зеркало - чистым. Большое оно было, зеркало... вместительное. Занимало это чудо всю боковую стену и отражало реальность - Станислав Маленко, 31 год. Плавки синие, волосы русые, длинные, не Ван Дамм, не Фредди Крюгер, женщинам нравится - и ладушки. Надо бы бородёнку, что-ли, отпустить...
На кухне было ещё лучше. В мире бушевал июль, в холодильнике лежала вчерашняя буженина и даже четыре бутербродика с сёмгой. Стас внимательно и строго посмотрел на одинокий "Туборг", но не взял.
Жуя восхитительно холодную рыбу, он изучал боковую стенку холодильника. Это было единственное удачное деяние Вики за месяц их совместной жизни: огромный "Донбасс" сверху и по колени был исписан чёрным маркером - "Зайти к маме", "Позвонить Светлане Вл.", "Урод! Пива нет, денег нет, я - у мамы!"
В самом низу, дикими каракулями, - писать-то неудобно! - было начертано: "Звон. Георг. Франц. " - и телефон.
Знакомых "Георгиев" было два. Один - московский бард, среднепризнаный гений, второй - шестнадцатилетний Гоша из соседнего подъезда. Оба не стыковались с отчеством "Францевич". Никак.
Стас заглотал остаток бутерброда и вдруг вспомнил.
Три дня назад, когда ресторан уже почти закрывался, и они чехлили аппаратуру, из последней догуливающей бригады подошёл весёлый мужик и попросил "урезать" что-нибудь из "семидесятых". Грубый Макс сказал: "Всё, отец, всё... ток закончился". Но мужик оказался ещё тот... Он выкатил бутылку "Хеннеси", и подсунул под неё двадцать американских гривен.
Кобзон - в миру Максим Кобзович - закрыл рот и метнулся к своим клавишам, а Стас молча надел гитару и они "урезали".
Так. А потом дядька долго и азартно говорил что-то о том, что сам в молодости "стучал рок", что всё - класс, и что скоро свадьба сына, он, мол, им позвонит.
Вот он-то, похоже, и представился Георгием. Теоретически - даже Францевичем.
А это уже серьёзно.
Стас пошёл к телефону, но тут в голове что-то привычно щёлкнуло, он схватил карандаш, и сволочной куплет - два дня не рожался! - был пойман:
Разогнался жизни экипаж,
И случайно сбил меня в кювет.
Столько лет я дрался за мираж,
Путал зло - с добром, и с чёрным -
Белый цвет!
День начинался шоколадно. Во-первых - выходной, во-вторых - Вика куда-то ушла (кстати, надо что-то делать!). В-третьих... в-третьих... да, в-третьих - надо позвонить.
Телефон взяли так, будто его звонка ждут уже минимум сутки.
- Алло! - голос был низкий и с хрипотцой.
- Добрый день. Мне звонил Георгий Францевич и просил перезвонить.
Длинная пауза. Потом в трубке что-то забулькало, запершило, и через секунду Стас понял, что на том конце кому-то очень весело.
- Так ты шо-ж, пацан, не чуешь, кому звонишь?! А как знал бы, то, мабуть, и не позвонил?
Стас опешил.
- Вы - Георгий Францевич?
В трубке продолжали веселиться.
- Та Францевич же, Францевич! Я ж твоей девке представился, всё чин чинарём, як у лучших домах Лондона и Магдалиновки! Ну - дал Бог родственничков!
Да-а-а... Такого апперкота Стас не ожидал. Вот тебе и Г. Францевич! Вот тебе и выходной, и шоколад с малиной!!!
Это был дядя Жора.
Дядя Жора, родной дядька, которого Стас никогда не знал ни как Георгия, ни как Францевича, да и видел всего три раза в жизни. Дядя Жора, легенда семьи Маленко, о котором говорили редко и с неохотой.
Чёрная легенда.
- Ну, шо, племяш, - загрустил? Та не боись, не так страшен чёрт, як его тёща!
Но Стас из нокдауна уже вынырнул.
- Дядя Жора! Вот это да! Чего - загрустил? Конечно, не ожидал. Как поживаете?
- Поживаем, поживаем. Об этом и разговор. Ты, друже, подъехал бы, проведал старика, мы б и погутарили за жисть...
Всё это было дико. Звонок от президента или, скажем, Марадоны - выглядел бы более природно.
Дело в том, что дядя Жора был "отрезанный ломоть" могучего клана Маленко. Его как бы и не существовало - даже говорить о нём было... не то, что неприлично, а вроде и... незачем. И была здесь какая - то тайна! Стас знал очень мало: в призрачных 60-х, юный Жора "был в Семье", и был любим, что-то там закончил (техникум? училище?), и где то там работал, а потом - какая-то жу-у-у-ткая история! То ли со спекуляцией, то ли с валютой, то ли ещё круче... Вроде - валюта, а чудил он где-то в середине семидесятых! Тот ещё дядя...
И, ясное дело, сел. Причём так, знаете, плотно, - лет на восемь.
Но интрига заключалась не в этом. Подумаешь - тюрьма... Маленко этим не расшевелишь! Сиживали, понимаешь, сиживали, - деды, внуки, и даже тёти - юного и не очень юного возраста. Не последняя, чай, фамилия: строили страну, участвовали... Но маленький Стасик помнил: были крики, были скандалы типа: "...знать не хочу! ...не желает - и не надо! ... мы ему - всё, а он..." Мать рыдала, просила деда Сашу и тётю Марину, - они тогда были где-то там, в Партии...
Не помогли. Не захотели.
А потом всё утихло.
В середине 80-х Жора объявился - но ненадолго. Страсти, ясно, улеглись, только теперь тормозил он. Попытки семьи "породычаться" нарывались на жестокий сарказм или откровенную грубость. Именно тогда, на каком-то семейном торжестве, младой Стас видел дядю во второй раз.
А вот года четыре назад Судьба вообще взбрыкнула.
Стас редко, очень редко бывал среди родни - но тут случилось.
Средняя - по возрасту - прослойка клана Маленко, возвращаясь со Дня Рождения бабушки Нюры (какая дача! какие тюльпаны!), попала на окраину города, в район, именуемый "Самаровка". И кто-то сказал:
- Вон, видите, - дом? Там живёт дядя Жора!
И они пошли! Народ был "на подъёме", портвейн имелся, и все, - ВСЕ! - потом орали, что повёл их именно Стас!
Кончилось плачевно.
В квартиру дядя Жора толпу впустил, на диваны-стулья усадил, и спросил конкретно и как-то очень обидно: "Чё надо"? В общем, через три минуты все были свободны и спешили на улицу, чтоб спокойно, не торопясь, объяснить Стасу, кто он такой.
- Чё молчишь, племяш? То как татарин, без приглашения, а как зовут - так маешься. Чуешь?
- Чую. - Стас, выкатив глаза и роясь в затылке, активно придумывал "отмазку". - Только не сегодня... я, дядь Жора, сегод...
- Не, Стас. Сегодня. И не гони пургу - ты выходной, с Викой раздрай полный, она, может, вообще до ночи не придёт. Уразумел?
Вот это - да-а-а! Стас чуть не уронил трубку. Но откуда, же он, родственничек криминальный...
Телефон опять булькал и хрюкал.
И Стас сдался.
Дом он, конечно, нашёл...
***
В комнате висел полумрак, а улица полыхала солнцем - поэтому единственное небольшое окно выглядело, как элитный телевизор. Квартирка была однокомнатная, убогонькая, - бывшая "малосемейка" какого-то забытого заводика. А вот обстановка смотрелась очень даже неплохо. Диван и пара удобных мягких кресел, в углу - аудио-видео узел, возглавляемый плазменным "Сони", ламинатный пол, и - на полкомнаты - бурый медведь, насмерть убиенный где-то в Сибири.
Четыре года назад всего этого не было.
Дядька принял Стаса хорошо, без подколов и подначек, даже его жутковатый хохло-российский "суржик" стал мягче и внятнее. Стас нырнул в предложенное кресло, а хозяин сказал: "Щас", - и пошел на кухню звенеть бокалами и хлопать дверью холодильника. Наконец он выгрузил на журнальный столик четыре "Славутича" и тарелку холодных красных раков.
Здоровенный рыжий котяра с хлёсткой кликухой "Киссинджер", тут же, не таясь, спёр самого большого - при полном попустительстве со стороны Францевича.
Они сидели друг против друга. Дядя Жора, хохол в 10-м поколении, внешность имел чисто татарскую - чёрный, жилистый, лицо плоское. Что-то в районе шестидесяти. Левая рука повреждена - полностью не сгибается и пальцы скрючены. Была какая-то история: то ли нож, то ли лесоповал отметил. Дядька щурил рысьи глаза и изучал Стаса хладнокровно и беззастенчиво, будто выполнял нудную, но очень важную работу.
- Ладно, родич. Позвал - значит, говорю, а ошибусь... так вся моя жисть - сплошная ошибка и просчет. - Он ловко, одной рукой открыл бутылку и разлил по бокалам.
Стас "взломал" рака.
-Я щас буду казать, а ты не перебивай. Я за тобой смотрел, ты хлопец фартовый, с башкой. А нет - так и Бог тебе судья...
Стас молчал.
Дядя Жора хмыкнул, прикурил "Ронсон", и началось...
... 1978 год. Молодой и шустрый Жорка Маленко работает на допотопном экскаваторе. В конце сентября его перебрасывают на новый объект - в районе Лагерного рынка надо "порушить" старый частный дом, готовый к сносу. На стрелу цепляется огромная чугунная чушка, которая лупит по ветхим столетним стенам, превращая историю в пыль и горы мусора. Угрюмый прораб строго и бесполезно инструктирует Жорку, спотыкается о кирпич, матерится и пропадает. Жорка - один.
Так. Ломать - это всегда захватывает... Чушка крушит стены, ползёт часть крыши, обнажая мощные балки перекрытия. Одна из них падает на излом, трескается, и из неё что-то высыпается. Что? Маленко глушит своего "динозавра", бежит к балке и тупо смотрит на приличную горку золота, беспорядочно смешанную с битым кирпичом, пылью и мусором. Кольца, кулоны, броши и серьги, но больше всего, почему-то, взгляд притягивали большие грязно-желтые монеты. Червонцы. Царские. Червонцы!!!
По нормам того времени, на снос дома было дано два дня.
Через четыре часа от здания не осталось ничего - Жорка разнёс его в пыль, перещупал каждую балку и каждый третий кирпич, простучал остатки фундамента.
Больше ничего не было.
- Понимаешь, Стась, золото - оно мутит разум. Я был как скаженный... хотя делал всё вроде бы и верно. Охреневшему в жопу прорабу я навертел что-то о стахановском методе работы, руган был изощренно и затейливо. А как же! Таких темпов работы он не видел николы! На завтра я взял отгул. Боже мой! Вже майже тридцать лет прошло, а вижу всё, як вчора! - Дядя Жора действительно разволновался, он покраснел, и левая рука начала подёргиваться. - Шел додому, а в сумке... Я не сказал ничего. Никому. Даже жинке...
- Жене? - Стас первый раз слышал, что дядька был женат.
- Та... щас не о том.
Стас уже давно забыл о пиве и слушал, открыв рот.
Но дальше события полетели в пропасть. Младой Жорка решил жить честно и спокойно. Так никому ничего и не сказав, ни с кем не посоветовавшись, он на следующий день поперся в милицию и торжественно сдал клад. Социализму - развитие, стране - помощь, ему, Жорке - 25%. По закону! И фото в газету!
Удивительно, но почти так всё и было. Менты червонцы не "зажали", он писал кучу каких-то бумаг, заявлений. В "Днепровке" появилась статья (правда, без фото). Его поздравляли и куда-то там приглашали пионеры... Находка была оценена в 300 тысяч полновесных советских рублей - деньги бешеные! - а обещанные семьдесят пять "штук" законопослушный Георгий мог заработать за тридцать пять - сорок лет праведного труда.
Природу клада раскопали тоже быстро. Оказалось, что в героическое время "гражданки", в этом доме обитал то ли сам Махно, то ли его братки. Дело тёмное, фигура Батьки до сих пор чёрной тенью размыта по Истории...
Гораздо хуже всё обстояло в Семье. Жена, в ожидании денег, была, конечно, рада. Но - явно обижена, что Жорка решил всё сам, не посоветовавшись с ней, с лучшей половиной. Но это - так, лёгкий жанр... А вот могучий Клан Маленко...
Он разделился на две о-ч-ч-ень неравные части. Очень. Низы - процентов семьдесят - элементарно завидовали. Верхушка - профессура и Партийные Боги - ругали за юный идиотизм и сопливый романтизм. Не посоветовался. Не доложил. Зажал и пренебрёг возможностями.
Дурак.
Бойкот был мощным. Жорка переживал и свято верил, что - да, дурак, но - ничего, перемелется...
Не перемололось.
Через две недели к нему пришли. Какой-то дантист - Жорка его не знал - написал заявление, что гр. Маленко Г. Ф, предлагал ему пять золотых червонцев антисоветской царской чеканки по крайне спекулятивной цене. Маленко был спокоен - ищите! А через двадцать минут он, полностью потеряв лицо, бился в руках двух нумизматов в штатском, и кричал, что ЭТО - не его, а на столе росла небольшая кучка из монет, брошек и колец.
- Ось так. - Дядька уже успокоился, сидел, нахохлившись, и смотрел в окно. - И поехал я до Хозяина, в Соликамск.
Стас молчал - на этот раз грустно. Наследства, оказывается, не будет. А дядьку, конечно, жалко... Он потянулся за пивом, подыскивая какие-то подобающие слова, и вдруг услышал знакомое бульканье и хрипенье - старый смеялся!
- Та не журись! Шо было - поросло... Ясный пень - суки. Кинули мальца. А теперь - слухай.
Он встал и подошел к окну.
- Рыжевьё я ментам скинув всё. Ни цацки себе не оставил. Ни червонца. Та кое шо залышыв...
... Уже под вечер, прощупав и вылизав все руины, Жорка вернулся к сломанной балке в сотый раз. Ниша в ней была глубокая, а лежала она неудобно, вниз разломом. Сделав из проволоки длинный крюк, он начал шуровать внутри. Ничего не выпадало, он уже собирался бросить, и вдруг - зацепило! Жорка вытянул маленький бумажный тубус, трубочку, обёрнутую в кусок пожелтевшей от времени газеты и аккуратно перевязанную тонкой бечевой. На "бантик". Распаковав газету, он сначала поймал на ладонь выскользнувшую из трубки... ладанку?... кулончик? Он не знал. Керамическая бляшка с Мадонной, явно не в золоте, вместо цепочки - грубая толстая нить. Ясно. В карман. Развернул бумагу до конца...
Это было письмо. Привет из мрака Истории более чем полувековой давности.
Дядька опять сел напротив и почему-то сердито уставился на Стаса.
- Пысав брат - брату. Младший - до старшого. Шо, як и домовлялысь, залышае тут МАЛЕНЬКУ ЧАСТЫНУ, а остальное - в другом месте, старший знаэ... Что бижить от Махна до Одессы, де буде ждать с рештою клада.
Старый откинулся на спинку дивана, почти лёг.
- Ну, так от. Зараз я ЗНАЮ, где та РЕШТА.
***
Был поздний вечер. Стас сидел у себя дома и в одиночестве хлюпал " Немиров". Дядя Жора дал два дня на принятие решения.
- Мне 62. А чую себя на 80. Два инфаркта. Калека - он приподнял левую руку. - Жинки нет, детей немаэ. Родичи... За тобой я дывывся, ты с головой и с фартом. Я знаю - добудем цацки, ты старика не кинешь... Да мне, мабуть, много и не треба, но глупо ж так - пить "Жигули ", коли можно "Хеннеси", и не в сраной Самаровке, а хотя б у Мисхори!
Мисхор... Дальше фантазия дяди Жоры не распространялась.
Стас уже изрядно нарезался - в бутылке оставалось грамм сто. Как стоял вопрос? Коню понятно - ребром... Ребром! Он сфокусировал взгляд перед собой и прямо возле рта увидел огромный бутерброд. В левой руке. Правильно! Даже отлично....
И всё-таки - всё-таки! - вопросов было вагон и маленькая тележка. Почему дядька ждал тридцать лет? Что мешало? Врёт? Но - зачем? ЗАЧЕМ?!! Крыша съехала? Не похоже... Почему не показал письмо? Правда, пообещал, что всё объяснит и покажет, но тогда зачем эти идиотские два дня на размышления? Что б Стас решил, хочет ли он чемодан долларов? Ведь пока от него требовалось одно: сказать - да, дядя, я с тобой. Я тебя не кину, ты голова, я - руки, мы это сделаем... Хотя... Хотя это тоже не мало!
Стас закурил.
В клад он поверил. Сразу. Вот так взял - и поверил! Видимо, какие-то авантюрные гены - не маленковские! - долго бродили и вот - превратились в вино. Какие бывают клады? Клады бывают разные! От флибустьеров и Флинта, до Остапа Ибрагимовича вместе с умопомрачительным Кисой. Кстати, кто из них будет Кисой? Ему что-то не хочется... Ладно. Были бы стулья, а Ипполита мы найдём.
Маленко затушил сигарету, откинулся на подушку и практически сразу заснул.
Утро получилось дрянное. Организм тихо постанывал, а к одиннадцати надо быть в студии. И тут, конечно же, позвонила Вика. Ей срочно требовалось сказать Стасу какую-нибудь гадость, что б подзарядить себя на текущий день. Он немного послушал, буркнул: "Не пори чепуху. Её лучше пороть вечером" - и положил трубку. Конечно - перезвонила, но он был уже в ванной.
Дальше всё двигалось по плану: в одиннадцать залетел в студию, в кратчайшие сроки переругался сначала с Кобзоном, а потом и со всеми остальными, и в 12-30 уже звонил на Самаровку. Дядя Жора не удивился, сказал: "Добре, через час у "Бисквите", - и отключился.
"Бисквит" - он только назывался так нежно. На самом деле - это суровый и недорогой пивбар, и только старожилы помнили, что в своей юности он был непорочной кондитерской.
Дядя Жора крутил в руках почти чистый бокал и зыркал по сторонам. Стас открыл папку - тоненькую пластиковую папочку с тремя прозрачными файлами. В первом находился старый и грязный, в трёх местах надорванный газетный лист. Титульный. "Екатеринославские губернские ведомости" за 9 мая 1917 -го года. Ну - ну. Во-втором - та самая "ладанка", блёклая и некрасивая. Бечёвка порвана.
А вот в третьем...
Он нырнул почти на восемьдесят лет назад.
Мирон! Я зробыв, як ты и казав! Тут я залышыв десятину, усю решту - знаешь, де. Братка! Благаю тебе и звертаюся до Бога нашего, - хай вiн тобi допоможе! Хутор Петра Рудого не знаэ нiхто з наших. Нiхто! Та й хай iм грець! Як ты казав, так все й выйшло... нема нiчого святого! Батько зовсiм здурiв - пьэ горiлку та лякаэ краснюкiв, як може, але вже нiхто не боiтся. Тримайся, брате. Вже нема Сашка, загинув Кущ, вчора поховалы Чумака...
Братка! Цей оберiг до тебе шле Оксана. Вона кожного дня бье за тебе колiна и благала мене, щоб я взяв ii з собою, до тебе. Мироне, вона без тебе помре...
Про схованку не знаэ нiхто. Але вона не зверху, вона пiд лядою - мене побачив малюк Рудого, я переховав. Ты знаеш, трошки далi ...
Вже завтра я кину Батьку, пiду до Одесы, де мы и домовились зустрiтись - у Семена Хворого. Я чекатиму тебе до кiнця вересня. Якщо нi - Господь нам судiя i Пресветая Дева Мария!
Колы поiдеш по скарб, до Лiсового не бери нiкого - сам знаеш...
Твiй брат, якого ты ще у дитинствi навчив писати - Семен Грицiв.
***
Бумага была грубой, серой, чернила выцветшими, перо часто рвало строчки. И вдруг Стас понял, что он уже инфицирован. Он хотел верить! И не будь этого чёртового письма - пусть только дядька скажет, ГДЕ - и он пойдёт, бросится, найдёт, порвёт, вгрызётся...
- Ты знаешь - где? - Голос получился какой-то чужой.
- Знаю.
Дядька резко перегнулся через стол и своими дикими азиатскими глазами впился в лицо Стаса. Вид у него был полусумасшедший, и Стас отшатнулся.
- Знаю. Теперь - знаю. Он, падлюка, мени всю жизнь зламав - всю жизнь я полз до него, шкрябовся, а он - утекал, прятался, засылал меня до Хозяина. Но теперь - знаю! Хутор "Лисовый"! - старый зашёлся своим неподражаемым смехом-кашлем. - Хрен вам, а не хутор! 40 лет! Два инфаркта...
Дядька схватил кружку и мелкими глотками допил пиво.
- Полтора роки назад я знайшов чертов хутор. И - второй инфаркт. Я понял - он меня не допускае! Он меня не хочет! Всю жизнь он грается... И я порешил: то ты, Стась. Я не родычаюсь з Маленками, но я - Маленко! Ты найдёшь и меня не бросишь...
Стас немного отошел, по крайней мере, дышал уже без пауз.
- После вийны "Лисовый" зросся з деревней. Як я знайшов его - отдельна песня. Зараз это крайняя хата села, возле кладбища, дали - поле и лис. Велыкый.
- А село? Какое село?!
- Село "Марьивка" Магдалиновського району. За Царя и до Советов - "Разлывне".
Дядя Жора сказал - и вроде как постарел.
А вокруг было лето, жаркий июль 2006-го года, и бар наполнялся очень разносортным людом, и каждый из них имел крайне важную и конкретную цель: выпить пиво.
У Стаса цель тоже была.
(Продолжение следует)
Э-2
ТРЕТЬЯ ПЕТЛЯ
Предыстория: старый уголовник Францевич знает, где зарыт клад времён "гражданки" - село Марьевка. В помощники выбирает племянника. Стас соглашается.
(Продолжение 1)
Г л а в а 2
Фальстарт.
- Твой муж бегает за каждой юбкой!
- Ну и что? Моя собака бегает за каждой
машиной, но ей ни разу не удалось
сесть за руль....
С. Чукаев. "Устные портреты"
На Украине, как известно, две беды - плохие дороги и Парламент. Причём дороги уже кое-где начали улучшать... Стас гнал свой солидно-пожилой, беленький опель-рекорд по неширокой, второстепенной трассе, сквозь море подсолнухов, строго на север. Францевич не просто рассказал, он нарисовал подробную схему.
- Марьивка лежит за Котовкой - через поля, навпростець - четыре километра. А по трассе - шесть мимо Котовки, и шесть вливо от трассы. Село не малое, три улицы, но - ни газа, ни водопровода, одни колодцы. Транспорт - автобус со школярами, двичи в день, только до Котовки. 19-й век! Два года тому я нашёл " Лисовый" - теперь это самая дальняя хата левой улицы, живуть там баба с дидом... Петренки. Я сторгував хату за копейки - 500 баков, село помираэ, а тут - второй инфаркт. Ехай, сторгуйся, и покупай. Адрес - Советская, 23.
- Чего - ехай? Чего - не вместе?
- Сам не знаю. Но - чую... так краще. Всяко бувае...
- А как хутор нашёл?
Дядька махнул рукой.
- Нашёл. Всё сходится - "Лисовый", Петро Рудый - был такой, дочка Оксана... Розкуркулилы, как полагается, у 20-х, и - за Урал...
...Через полтора часа Стас влетел в Марьевку - и асфальт сразу закончился. Аккуратно переступая колёсами через вековые колдобины, он поплыл по крайней улице села. В основном - глиняные хаты, беленькие, под шифером и "пид стрихою", пару кирпичных, старых. А в конце улицы, справа, громоздился серьёзный коттедж - красного кирпича, двухэтажный. Он выглядел красиво, но нелепо, как "Мерседес" среди овечьего стада. Вот напротив-то него, только двумя дворами дальше, на высоких деревянных воротах висела выцветшая табличка: вул. Совецька, 23.
Стас заглушил мотор. Было как-то доисторически тихо и совершенно безлюдно - ни бегающей пацанвы, ни старух на завалинках - правда, жара, полдень...
Не сомневаясь, что ворота закрыты на три засова, он смачно грюкнул по створке кулаком - а те открылись! И тут же Стас потащил их обратно - прямо за воротами залаяло и захрипело что-то очень страшное и свирепое. Через щель можно было разглядеть: пёс был явно пролетарского происхождения, но размером чуть не дотягивал до пожилого сенбернара. Гостю он был, безусловно, рад: скука-с, господа, скука-с...
Наконец кто-то вышел из хаты, загнал куда-то там слонособаку, и створка ворот открылась.
Это была ещё совсем не старая тётка, лет 45 - 47. По дядькиным словам, Стас ожидал увидеть древних бабу или деда. И выглядела не по-крестьянски: чёрная короткая стрижка, белая, правда, грязноватая блузка, синие, обрезанные под бриджи джинсы. Несколько полновата. Улыбается.
- Добрый день, - Стас лыбился во все зубы, - Вы простите, я ищу Петренко, адрес вроде тот...
- Петренко? - Тётка удивлённо изогнула брови. - Тут такие не живут. - Говорила она на чистом русском, без малейшего акцента.
- Ну, как же? Советская, 23, в годах уже такие...
-А-а-а! Ну, надо же, я и фамилию забыла, - женщина заулыбалась ещё шире, - это ж у них я хату купила! Так давно ж! Почти два года... Да, дед Юрко и ... вот её не помню, забыла. Они вроде как в Россию собирались. Ну, проходите. Я как раз кофе...
Стас пошёл за хозяйкой, подозрительно косясь на огромную будку, возле которой развалился пёс, занимая собой пару квадратных метров. Надежду вселяла только мощная цепь, которая, похоже, до дорожки не доставала. А тётка - явно городская. Полдень, кофе, - джентльмены, понимаешь, выпивают и закусывают...
Посадили его в небольшую летнюю кухню, сплошь завитую виноградом. Подворье было серьёзное, соток пятнадцать, и всё здесь смотрелось не так, как у других в этом селе: дом стоял не вдоль улицы, вплотную к забору, а в глубине и перпендикулярно, вокруг - сплошной сад, земля не вытоптана тяжкими крестьянскими буднями, а вся в траве. Не газонной, а дикой, очень низко скошенной. Два длинных больших сарая, колодец и какое-то вообще непонятное Стасу сооружение - маленькая, очень низкая хатка, залезть в которую можно только согнувшись пополам. "Пiд стрiхою".
Кофе оказался растворимым. Раиса Ивановна - общительной. Два года, как переехала из Днепра - очень довольна, а весной-летом здесь вообще Рай. Да и зимой, - с Люськой же! - тут не скучно.
- С Люськой?
Тётка мотнула головой на спящую зверюгу.
- Люська. Была у меня подруга, стерва ужасная, так я и назвала в ёё честь.
Злющий пёс оказался барышней. Бывает. Логично... только назвать надо было - Вика...
Наконец Стас нашел паузу и влез со своей легендой. Он от фирмы "Пупкин и К". Его босс уже много лет ездит в эти места охотиться и рыбачить. Два года назад он присмотрел именно это подворье и хотел купить - у Петренко. Но жизнь бизнесмена - как свежевымытая зебра. Чёрное - белое. Сейчас - сильно белое. Продайте.