"Ну вот, опять! - подумал он. - Снова все подвисло".
Перед глазами застыла надпись "Tohiba Yokiguro". Это марка его последнего настоящего моноблока. Позже были лишь цифровые симуляции.
Взгляд цеплялся за серебристые буквы, бегал по ним, словно пальцы копирайтера по клавиатуре, но никак не мог выбраться из ребристого лабиринта этих двух бесполезных и почти забытых слов.
Ни рук, ни ног он не чувствовал. Их словно закатали в бетон. Кажется, на затылке слегка шевелились волосы. Но скорее всего это были просто остаточные воспоминания.
Реальность трещала по швам. В ушах нарастал зудящий скрежет...
"Через пару минут все должно прийти в норму! - сказал он себе. - Такое иногда случается, когда в реале вырубается электричество. Сейчас заработает резервный блок, и все встанет на свои места".
Так они успокаивали себя всякий раз, когда их мир начинало "глючить". Однако в глубине души каждый из 56 миллиардов человек, обитавших в этом виртуальном "Эдеме", понимал, что любой из таких "глюков" может стать последним.
Раньше подобное случалось редко, не чаще одного раза в столетие. Каждый такой случай вызывал бурю эмоций в медиа и служил поводом для серьезного разбирательства в Синедрионе. Но теперь времена изменились. Народ привык и воспринимал такого рода ошибки как должное.
Причины, которыми чиновники Синедриона объясняли участившиеся случаи "зависаний" базовой программы, звучали вполне правдоподобно. В былые времена технические службы в реале работали, как часы. Но теперь многие из них пришли в негодность. Техподдержка перестала справляться с той лавиной поломок и неисправностей, которые сопровождают любое дряхлеющее мегасооружение. Все это не могло не сказаться на стабильности вирт-миров.
Впрочем, существовала еще одна проблема, которая носила куда более глобальный характер. Касалась она емкости информационных носителей. Производственные модули не успевали печатать достаточное количество новых микросхем. Свободное пространство на виртуальных дисках стремительно сокращалось.
Тысячу лет назад, когда проект "Нового Эдема" только набирал обороты, никто и представить себе не мог, какие гигантские объемы информации может сконцентрировать в себе оцифрованная человеческая личность. Неограниченные во времени и возможностях, люди упивались знанием, складируя терабайты данных в своих информационных ячейках. Но пришло время платить по счетам. Место на носителях кончилось, и оцифрованные стали впадать в "спячку".
Синедрион был вынужден принять срочные меры. Так появились они - закрытый орден судей, призванных "оптимизировать количество оцифрованных в виртуальных мирах".
Сначала "в расход" пошли ученые, особенно гуманитарной направленности. Эти "ходячие энциклопедии" занимали слишком много места. Позже убрали и технарей. Оставили лишь минимум узких специалистов, необходимых для поддержания работы системы и исправления некоторых программных ошибок. А дальше - понеслось...
Синедрион разработал технические лимиты по объему сохраняемых пользователями данных. Каждый, кто их превышал, оказывался в очереди на удаление.
Был введен режим жесткой экономии. Некогда цветущая мириадами красок виртуальная долина превратилась в безжизненную пиксельную пустыню, на поверхности которой в строгом и стройном порядке расположились миллиарды человеческих аватаров.
...Внезапно раздался звонкий хлопок, и все вокруг резко оттаяло. Его виртуальное тело обмякло и плюхнулось в кресло. Спинка откинулась, маленькие колесики бодро загрохотали по паркету.
"Чудно!" - воскликнул он.
Пальцы сами собой потянулись к клавиатуре. Его ждала работа. Он и так потерял слишком много времени из-за этого глюка!
На экране компьютера замелькали списки оцифрованных...
Emmy Truong...
Winnie Ritter...
Dulcie Oneal...
Его старенький моноблок в контексте виртуальной реальности смотрелся весьма архаично. Но он обожал ретро-стиль, а потому любил наполнять пространство своей небольшой комнатки различными винтажными вещами.
Muhammad Harrington
Tommie Arroyo
Manraj Joyce
"Ага, вот этого - удалим, - он нажал на клавишу "Delete" и подтвердил выбор. - Прощайте, мистер Джойс! Вы и так у нас слишком задержались".
Где-то там, на пустошах вирт-миров, в черно-бурой пиксельной жиже растворился еще один человеческий аватар.
"Можно ли считать это убийством? - спрашивал он себя. - В каком-то смысле - да... Хотя вряд ли это древнее понятие применимо к оцифрованным. Ведь, формально, они и так уже мертвы. Их тела, как, вероятно, и их души, были уничтожены еще тогда, тысячу лет назад, когда все эти люди прошли процедуру оцифровки. Теперь они лишь набор символов, куски программного кода, не более..."
В последнее время такого рода размышления посещали его все чаще. Их появление - верный признак приближающейся меланхолии.
А ведь когда-то эта работа казалось ему веселой и даже, в некотором смысле, приятной. Осознание того, что он имеет власть над личностью, уровень развития которой может в сотни раз превосходить его собственный, пьянило и придавало ему своеобразную значимость. Будто частица той жизненной энергии, которую раньше излучала жертва, просачивалась сквозь реальность и наполняла его натуру неким неопределенным содержанием.
Это загадочное внутреннее "содержание" не имело четко выраженной информационной формы; оно не измерялось в битах и байтах, не записывалось в двоичном коде на всеобъемлющих скрижалях его виртуальной личности. Но тем не менее оно всегда незримо присутствовало в его мыслях; сочилось из мрачных подворотен и угрюмых дворов-колодцев его подсознания, словно темное лоснящееся свечение, льющееся из глаз каннибала-маньяка, преследующего в потемках засыпающего города очередную беспечную жертву.
Наверное, что-то подобное чувствовали и великие палачи древности. Те, кому приходилось иметь дело с кровью и плотью приговоренных. Хотя в каком-то смысле им было даже проще. В их деятельности процесс физического умерщвления организма выходил на первый план. Сам факт аннигиляции человеческого сознания, замыливался, растворялся в бесконечной череде звуков, запахов и жестов, исходящих от умирающего тела. Таким образом, смерть физическая затмевала для них смерть экзистенциальную.
Теперь все было иначе. Ежедневно через его руки "проходили" десятки тысяч имен, за каждым из которых стояло самостоятельное человеческое существо, с его достоинствами и недостатками, привычками и интересами, с его собственной уникальной историей...
Он держал свои глаза открытыми, и с каждым годом в них все отчетливей прорисовывалось то бездонное пиксельное ничто, в которое он изо дня в день отправлял оцифрованных.
Вдруг раздался мягкий звуковой сигнал. На связь с ним вышел программист отдела технической безопасности Синедриона.
- В вашем секторе, - затараторил чиновник, - обнаружена несанкционированная эксплуатация технических мощностей.
Переводя на человеческий язык, кто-то использовал ландшафт долины для записи и сохранения данных. Такие вещи иногда случались. Особенно в условиях резкого дефицита виртуальных пространств, когда оцифрованные шли на любые хитрости, лишь бы сохранить драгоценные излишки информации.
- С этим связан сегодняшний сбой? - поинтересовался он.
- Да, - ответил программист, - Пришлось даже задействовать резервные хранилища. Вам нужно найти и обезвредить злоумышленников.
- Мой сектор слишком большой. Не могли бы вы точнее определить локацию утечки?
- К сожалению, нет! Но скорее всего нарушители прячутся в одной из лакун на севере сектора. Думаю, Вам стоит начать свои поиски именно там.
Лакунами называли обезлюдевшие локации, которые периодически возникали в результате массового удаления оцифрованных. Гейм-дизайнеры Синедриона по мере возможности старались их вырезать для экономии все тех же пресловутых технических мощностей. Однако рук на все не хватало. Поэтому с каждым годом подобных "белых пятен" на картах виртуальных миров становилось все больше и больше.
- Хорошо, - ответил он. - Я посмотрю, что можно сделать.
Он поднялся и вышел на улицу. Вокруг его небольшого вагончика копошились оцифрованные. Они пришли сюда, чтобы узнать последние новости о зависании системы.
- Сеньор, Моррис! Судья! - обратился к нему один из посетителей. - Что это было?
- Глюк, - ответил он холодно.
- Я понимаю, но с чем он связан?
- Как обычно. Технический сбой.
"Этот парень такой приставучий, - подумал он, - Надо бы запомнить имя. Когда вернусь, обязательно отправлю его в небытие".
Он использовал быстрое перемещение и оказался на краю крупной лакуны. Она, словно гигантская лесная гусеница, распласталась вдоль северной границы вверенного ему сектора.
Здешний пейзаж ничем особенным не отличался. Такая же блеклая пиксельная пустыня и хмурые свинцовые облака.
За спиной у него расположилась горстка оцифрованных. Некоторые из них, у кого осталось еще немного места на виртуальных носителях, играли в карты или слушали музыку, но большинство - сидело на голой земле, понурив голову и уставившись остекленевшими глазами в расплывающуюся текстуру. Многие из них находились в одном шаге от попадания в "расстрельный список".
"Их ошибка в том, что они слишком много думают, - размышлял он. - Отсюда и превышение лимитов на информацию. А то расплодилось тут, понимаешь, интеллектуалов! Вон, ребята, из тех, что поглупей, спокойно себе живут, в картишки играют, музыку слушают и все у них отлично... Возможность мыслить в наше время - это не право, а привилегия! Она доступна только тем, кто служит в Синедрионе" ...
Поход растянулся на пару часов. Впереди, насколько хватало глаз, раскинулось пустое и однообразное пространство лакуны.
Вдруг на горизонте показалась темное пятнышко. Он ускорил шаг. Через несколько минут пятнышко стало принимать очертание человеческой фигуры.
Нарушитель был найден. Им оказался мужчина средних лет, одетый в старомодный черный балахон. Он был настолько поглощен своим занятием, что совсем не заметил представителя Синедриона...
- Так-так, что это у нас тут?!
Мужчина встрепенулся.
- Э-э-э, сэр... Судья...
Он заморгал так часто, будто ему в глаза посветили светодиодным фонариком.
- Ты ведь знаешь, что тебе за это грозит?
- Да, э-э-э, сэр... Да, знаю. Но...
- Но? - он делает удивленное лицо.
- Но позвольте дописать. Осталось всего пару строк...
Он смотрит на пиксельную землю под ногами оцифрованного. Она пестрит буквами и символами.
- Ты что, дурак? Из-за тебя весь сектор минут пять стоял замороженный, как сельдь в рефрижераторе. Завтра же гейм-дизайнеры сотрут к чертовой матери все твои художества!
- Я знаю! Знаю! - отвечает мужчина, - Но позвольте дописать! Пусть хотя бы денек постоит.
Он подходит ближе, читает кривые рукописные каракули.
- Это что, стихи?
- Да, - отвечает мужчина.
- Твои?
- Мои!
- И ради такой, вот, ерунды, ты вывел из строя весь сектор?
- Да.
- У меня нет слов!
Он сверлит нарушителя глазами. Но тот стоит прямо, не тушуется, не отводит взгляд, будто и не боится вовсе того "бездонного пиксельного ничто", в которое он в скором времени должен будет отправиться.
Этот маленький, растрепанный человечек, микроб в глазах мира и людей, словно бросает вызов тому "колоссальному внутреннему содержанию", которое он, судья, собирал по крупинке, по капле на протяжении нескольких десятков лет.
- Ладно, пару строчек погоды не сделают. Пиши, если уж тебе так хочется.
- Спасибо, судья!
Мужчина радостно принимается за работу. Склонившись над землей, он аккуратным, почти каллиграфическим почерком выводит последнее четверостишие поэмы...
Тем временем судья достает из виртуального кармана свой старенький моноблок и начинает искать в списках фамилию нарушителя.
- Ну что, готов? - спрашивает он копошащегося на земле горе-поэта.
- Еще немного, - отзывается тот.
- Не заставляй меня ждать. У нас, судей, слишком много работы.
- Все, готово! - мужчина ставит на текстуру песка большую жирную точку.
- Отлично!
Легким движением он нажимает на клавишу "Delete" и аватар поэта медленно растворяется в воздухе. Но в глазах приговоренного сверкает улыбка!
Судья подходит к месту, где пару мгновений парил в воздухе силуэт оцифрованного, и читает его последнее четверостишие.
"Идиот! - думает он. - Стоило ли оно того? Ради жалкого, кривого стишка приносить в жертву собственную жизнь? Немыслимо!"...
Он вернулся к себе в вагончик и продолжил заниматься привычным делом. Через день, как он и предсказывал, поэму оцифрованного полностью стерли, удалили, вместе со всей северной лакуной. Однако он никак не мог избавиться от мыслей о мертвом поэте и его произведении.
"Выходит, ничтожный клочок интеллектуального мусора может стоить дороже, чем человеческая жизнь? Тот мужчина, тот поэт... Кем он был для своих стихов?! Всего лишь средством, инструментом для воплощения замысла?.. Похоже, смерть автора наполнила их тем же самым зловещим "содержанием", которое переполняет и меня всякий раз, когда я отправляю в небытие очередного оцифрованного... Хотя это уже какое-то антикантианство!.. Человек оказался не целью, а всего лишь формой жизни идеи! Идеи, воплощенной в стихе!"
Прошло около десяти лет. Он продолжал выполнять обязанности судьи. Однако теперь все изменилось. Количество оцифрованных сократилось в десятки раз. А Синедрион перестал выходить на связь.
"Глюки", впрочем, продолжались, но стали гораздо реже. Никто больше не спрашивал у него, с чем они связаны. Ну, с чем может быть связан восход солнца или морской прилив? Таков порядок вещей - вот и все!
В его секторе осталось не более нескольких сотен оцифрованных, да и те совсем одичали. Они возвели вокруг его вагончика целое святилище и приходили сюда молиться.
Эти безумные, дикие люди поклонялись ему, как богу! Они сочинили про него кучу мифов, составили специальные правила жизни, якобы одобренные его "божественной волей". Некоторые из них даже готовы были за него умереть!
Он не пытался их разубедить. Ведь если разобраться, кто он, если не бог? У него в руках власть вершить судьбы, движением воли отнимать человеческую жизнь! Что еще нужно божеству? Может быть, и тот, настоящий Бог, Бог древних, тоже когда-то был всего лишь "вахтером", в нужное время нажимающим на кнопку "Delete".
Но есть одна вещь, над которой он не имеет власти. Вещь, которая не дает ему покоя и ни на секунду не покидает его мысли. Это то чертово четверостишие! Последнее четверостишие мертвого поэта!..
![[]](/img/b/buchenkow_g_a/02/23.jpg)