СВЯТОЧНЫЕ ИСТОРИИ О ДЕТЯХ

ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ АНАТОЛИЯ МИХАЙЛОВИЧА КАШПИРОВСКОГО

Пашка Малинин объявил себя Кашпировским.

Вот просто так взял и объявил: я, грит, Кашпировский! Усекли? А кому не нравится - без наркоза порежу!

Объявил он, значит, себя Кашпировским и давай с плеча сеять "разумное, доброе, вечное".

Пашка усаживался за учительский стол. Группа поддержки в лице балбесов Евсеева и Плахова, широко расставив ноги и скрестив на груди руки с засученными по локоть рукавами, располагалась по обе стороны своего "патрона" и, выкатив бессмысленные глаза закоренелых двоечников, по мере недюжинных сил способствовала лечебному процессу. Пашка внушал:

- Вы меня знаете. Я трепаться не люблю. Сядьте спокойно, расслабьтесь, можете даже вертеть головой, на перво-наперво зарубите себе на носу: я из вас сделаю отличников! Я не позволю марать высокое звание ученика 6"б" класса. Сейчас вы пойдете домой и сразу же сядете за уроки. Внушаю: ни один из вас не поднимется из-за стола, пока все уроки на завтра не будут готовы! Лично тебе, Петров, внушаю: сегодня ты как следует подготовишься и исправишь завтра двойку по русскому языку. И попробуй только не исправить! А тебе, Денисова, внушаю: чтобы завтра, как все, была на уроке физкультуры. И нечего мне свою сломанную руку в нос тыкать. Чтобы завтра же срослась! Я вам не кто-нибудь, а сам Анатолий Михайлович Кашпировский!

Стоит ли говорить, что успеваемость в 6"б" резко подскочила, будто показания градусника во время эпидемии гриппа. Дети исправно посещали занятия, не шалили и не дерзили, единогласно голосовали на собраниях - одним словом, стройными рядами двигались в единственно правильном направлении. И все бы ничего, кабы не случился великий конфуз.

Однажды во время большой перемены Пашка Малинин - он же Кашпировский - стоял в коридоре и с удовлетворением наблюдал за прогулкой одноклассников. Выстроившись гуськом, в затылок, заложив руки за спину, дети гуляли по кругу и бубнили под нос "правило буравчика".

- Анатолий Михайлович, не помешала? - послышался робкий голос за спиной.

Математичка Лидия Михайловна застыла поодаль в позе просителя.

- Анатолий Михайлович, вы уж повлияйте на моих разгильдяев! Совсем от рук отбились, пока вы в спортивном лагере отдыхали! А через неделю районная контрольная... Я вам тут списочек заготовила, на кого особенно повлиять...

- Сколько? - не поворачивая головы, спросил экстрасенс.

- В списке-то? Пять человек.

- Еще раз спрашиваю - сколько? - грозно повторил тот.

Наконец до математички дошел смысл этого прямого и честного вопроса.

- Четверку в четверти гарантирую, - слабым голосом предложила она.

- Нам не о чем с вами говорить! - последовал ответ.

- Пятерку, Анатолий Михайлов! Пятерку! - попыталась исправить свою оплошность Лидия Михайловна.

- И золотую медаль на математической олимпиаде, - "заломил" экстрасенс.

Лидия Михайловна покачнулась и, обхватив голову руками, побрела в учительскую. Ибо издревле известно, что любая сделка с дьяво... то есть - с экстрасенсами - не проходит бесследно для работодателя.

И в это время какая-то громадная тень, едва не заслонившая солнце, нависла над Пашкой Малининым (Кашпировским).

- Это ты, что ли, Кашпировский? - прогремело из-под небес.

- Я... - не совсем уверенно прошептал Пашка и вскинул глаза.

И увидел... Огромную физиономию десятиклассника Бабкина, скалившуюся, как показалось с перепугу, с высоты чуть ли не третьего этажа.

- А я - Алан Чумак! - прогрохотала физиономия. - И мое биополе посильней твоего. Может, хочешь проверить?

И тут Пашка дал слабину.

- Да чего проверять-то! Дураку ясно, что сильней! - заюлил он, косясь на внушительные кулаки конкурента.

- А если так, вот тебе мое первое внушение: сбегай-ка мне в ларек за сигаретами. Быстро!

Пашка знал, что если он сейчас сдвинется с места, с притязаниями на лидерство и неограниченное господство над классом придется распроститься навсегда. Знал... Но в то же время какая-то великая, во много раз превосходящая его собственную - биологическая? - сила словно приподняла экстрасенса за ухо над землей и властно повлекла его в бездну.

ТЕРРОРИСТ

Прозвенел звонок. Школьные коридоры опустели. В это время Борька Балашов, никем не замеченный, легкой тенью проскользнул в туалетную комнату. Пристроившись на подоконнике, он вытащил из портфеля черный материнский чулок и выменянный аж за целых пять компактов с новыми компьютерными играми маленький израильский автомат “узи”. Натянул чулок на голову, передернул затвор, прислушался... Лихорадочный стук сердца гулким эхом разносился по коридорам.

Таясь и пригибаясь, чтобы не “замела” уборщица тетя Клава, короткими перебежками он достиг учительской. Еще минуту, собираясь с духом, постоял на пороге и с истошным криком “Ай-я-я!” ринулся на дверь.

Учитель литературы Марина Моисеевна и математик Тимур Расулович коротали “окно” за чайком с баранками.

- Вооруженное нападение! Всем лечь на пол! - приказал Борька.

- Опять на пол! Сколько можно?! - недовольно поморщился математик, расстилая на полу белоснежный носовой платок.

- Десять раз просила завхоза, чтобы приобрел палас для учительской. Полежал бы с мое на сквозняке, по-другому бы запел! - сварливо проворчала Мария Моисеевна, пристраиваясь рядом с математиком.

- Ключи от сейфа. Быстро! - распорядился Борька.

- Пора бы уж знать, граждане террористы: в правом верхнем ящике письменного стола, - сказал Тимур Расулович.

Борька достал ключи и открыл сейф. Стопка тетрадей с экзаменационными работами по литературе маняще притягивала взгляд. Борька без труда нашел свою и, выдернув ее из стопки, принялся исправлять написанное.

- При малейшей попытке к бегству стреляю без предупреждения! - предостерег он.

- Плавали. Знаем, - буркнул чистюля-математик, вытащил пилку и занялся обработкой ногтей.

Борька покосился на пилку, но, дабы не уронить своего престижа, предпочел смолчать.

Но вскоре спесь и воинственный вид как-то незаметно слетели с террориста. Позабыв про автомат, Борька скреб в затылке, цокал языком - всем своим видом выражал растерянность и незнание.

- Мария Моисеевна, а кто назвал “Евгения Онегина” - “энциклопедией русской жизни”? - жалобно спросил он.

- Режьте меня на части, но этого я вам никогда не скажу! - последовал бесстрашный ответ.

- Посмотрим, - многозначительно прошипел террорист, поднимая оружие.

- Прошу отметить, молодой человек, что признание под давлением не имеет юридической силы, - встрял неугомонный математик.

- Считаю до одного! - Борька угрожающе повел стволом.

- За восемь лет мог бы и до двух научиться считать! - сама лезла под пули преподаватель литературы.

- Мы вас предупредили, гражданин террорист. Но если вы настаиваете, делать нечего - придется “раскалываться”! Пишите: “энциклопедией русской жизни” роман в стихах “Евгений Онегин” назвал Ломоносов, - по слогам отчеканил Тимур Расулович.

- Ой! - Мария Моисеевна схватилась за сердце.

- Ничего не поделаешь! Жить-то хочется! - развел руками математик, подмигивая товарищу по несчастью.

- А я думал - Белинский, - признался Борька.

- Индюк тоже думал...

Получив столь исчерпывающий ответ, Борька, однако, не оставил своих домогательств.

- А родился Пушкин когда? - напирал он.

- И чему вас только в ваших “аль-каидах” учат! - Мария Моисеевна поняла коварный замысел математика и решила присоединиться к игре. - Любому первоклашке известно, что Пушкин родился в 1861 году в городе Комсомольск-на-Амуре.

Борька срочно внес в сочинение соответствующие коррективы.

- А кто убил Пушкина? - задал последний из жизненно важных вопросов террорист.

- Да есть один террорист-любитель. Марк Дэвид Чэпмен. Может, знаете? - отринув страх и совесть, объявил математик.

- Чэпмен, говорите... - Борька порылся в памяти. - Да он, кажись, Джона Леннона застрелил!

- Правильно. Джона Леннона, - не растерялся математик. - Но сначала-то он Пушкина убил. Пушнина показалось мало. Дай, думает, еще и Леннона “замочу”. До кучи. Их нравы!

Про себя математик решил, что если террорист поверит и в эту ахинею, то уж явно ничего, кроме кола, не заслуживает.

А террорист поверил. Ибо ничего, кроме кола, он и вправду не заслуживал.

Борька закрыл тетрадь с безвозвратно загубленным сочинением, сунул ее в стопку, стопку в сейф, повернул ключ в замке и, пятясь, как рак, выскользнул за дверь. Теракт благополучно завершился. Благополучно - для кого?

После того, как Борька дал деру, наши преподаватели просмотрели экзаменационные работы и без труда вычислили террориста.

- А жаль! Мог бы получить тройку,- сказала Мария Моисеевна, выставляя заслуженный кол.

А математик Тимур Расулович ничего не сказал. На плотном листе ватмана черной тушью он написал объявление и накрепко приколол его кнопками к дверям учительской. Объявление гласило: “Миннаробраз предупреждает: террористические акты опасны для вашей успеваемости”.

ЗДОРОВАЯ ЭРОТИКА

Второклассница Вика знала всех знаменитый актрис от Кортни Лав до Кортни Кокс, не исключая и знаменитую Баффи, истребительницу вампиров. Актрисы и вправду были замечательными, т.к. в совершенстве владели всеми видами оружия от осинового кола до портативной атомной бомбы, приемами восточных единоборств, а меткими ударами в пах поражали противников наповал. Фотографии этих кинозвезд Вика вырезала из журналов и развешивала на стене перед письменным столом, за что неоднократно получала нагоняй от матери, не разделявшей ее увлечений.

Но вот однажды в череде знакомых лиц промелькнуло что-то новенькое, а именно: большая, красивая тетка, картинно позирующая в совершенном неглиже. Имени этой актрисы Вика не знала. “Здоровая эротика” гласила подпись под фотографией.

- И вправду здоровущая! К такой не подходи! - сказала девочка, аккуратно вырезая картинку по контурам.

Под фотографией она надписала имя актрисы - Эротика и с удовольствием повесила ее на стенку в детской комнате. За этим занятием девочку и “застукала” мать.

- А это кто такая? - грозно спросила она, появляясь на пороге.

- Это - Эротика! - радуясь своей осведомленности, заявила дочь.

- Какая еще эротика? - вспыхнула мать.

- Здоровая, - со знанием дела уточнила девочка.

Мать была человеком старой закваски и тот апломб знатока, с которым дочь давала пояснения, похоже, окончательно доконал ее.

- Выбрось сейчас же! - не сдержавшись, крикнула она.

- Не выброшу! Мне нравится Эротика! - заупрямилась дочь.

Мать схватилась за голову.

- Господи, что на свете-то твориться! - запричитала она. - Девчонке нет и десяти, а уже эротика ее нравится! Ну, акселераты! Ладно, погоди, вот придет с работы отец, он тебе такую эротику пропишет!

Хлопнув дверью, мать вышла из детской.

На следующее утро в школе Вика поделилась с ближайшей подругой Светой своей бедой.

- Ты актрису по имени Эротика знаешь? - спросила она.

- Нет, не знаю, - сказала Света.

- А меня вчера за нее драли, - призналась девочка, потирая ушибленную попку. - Взрослые эту Эротику жуть как не любят! Что она им такого сделала?

- Здоровская, наверное, актриса, потому и не любят! Завидуют,- заключила из всего вышеизложенного Света.

- О-го-го! Здоровская - не то слово! Здоровее, чем Синтия Ритрок! Одним ударом троих уложит! Во-о-т такая! - И Вика позволила себе пару жестов, столь не свойственных маленькой девочке из хорошей семьи.

- Вот бы не нее глянуть!

- А где? У взрослых спрашивать нельзя. Рассердятся.

Девочки приуныли. Неожиданно у Светы мелькнула идея.

- Слушай, у меня брат в седьмом классе учится. Отличник. Уж он-то, наверное, знает, - предположила она.

- В седьмом, говоришь... - Вика с сомнением поглядела на подругу. - Это почти взрослый. А драться не станет?

- Пусть только попробует! Я ему соли в компот насыплю, - пригрозила Света.

Семиклассника Борю девочки нашли в дальнем конце коридора. Пристроившись на подоконнике, он самозабвенно изучал “Scientific review”.

- Борь, ты про Эротику знаешь? - дернула брата за рукав Света.

- Я все знаю, - не отрывая глаз от журнала, сказал отличник.

- А где на нее можно посмотреть? - Девочки на всяки случай попятились.

Но Боря еще, как видно, не был достаточно взрослым, ибо, услышав про Эротику, драться и даже ругаться не стал.

- Да в любом кинотеатре, где написано: на этот фильм дети до двадцати одного года без сопровождения родителей не допускаются, - буркнул он, затыкая уши руками. Похоже, как и наши девочки, отличник Боря окончательно свихнулся на американизмах.

Странные, однако, люди - эти взрослые! Одно слово - лицемеры! В кинотеатре, где про Эротику, выстроилась внушительная очередь из теть и дядь. Девочки пристроились в самом ее конце и, стоически превознемогая осуждающие и насмешливые взгляды, добрались, наконец, до цели.

- Нам два билета на Эротику. В первом ряду,- Вика едва дотянулась до кассы и ссыпала в блюдечко обеденные деньги из потной ладошки.

- А сколько тебе лет, девочка? - казенно проскрипело из кассы.

Сообразив, что дело их не выгорает, подруги применили последний из испытанных способов общения со взрослыми - слезы.

- Ну, теть! Те-теч-кааа! Миленькая! Так хочется на Эротику посмотреть!- хныкали они, размазывая слезы по мордашкам. - Хоть одним глазком! Она ведь здо-ро-о-вая!

- Эко, куда загнули! - ужаснулась тетя из кассы. - А как насчет нездоровой? Имеем полный ассортимент!

- Нет, на нездоровую мы не пойдем! - посовещавшись, решили девочки. - На фиг надо! Лучше купим себе пиццы!

- И на том спасибо, детки! - даже прослезилась тетя из кассы. - Дали-таки миру шанс! Вот вам за это два билета на воскресный утренник.

- А кино с Эротикой?

- С эротикой. Проходи, девочка!

- А она, правда, здоровая? - не отставала пытливая Вика.

- Здоровей и не бывает!

Довольные своей победой, девочки отправились по домам.

В заключении стоит отметить, что добрая тетка из кассы все-таки наврала. На протяжении всего детского фильма здоровущая мачеха откровенно домогалась своей падчерицы и, страшно подумать, в какую патологию зарулил бы сюжет, если бы не появился добрый Дед Мороз и не прекратил все это безобразие.

С тех пор у наших девочек пропал всякий интерес к Эротике. До лучших времен.

ГЛАЗА В ГЛАЗА

Давид Штерман поучал своего друга Генку Понарошкина:

- Ты, небось, Генка думаешь, что я целыми днями за учебником просиживаю? Ничего подобного! Просто я заранее точно знаю, когда меня вызовут к доске, а когда - нет.

- Кто может знать, что учителю в голову взбредет? - резонно усомнился Понарошкин.

- Не понимаешь ты, Генка, жизни! Ибо в психологии профан. - Штерман покровительственно похлопал друга по плечу. - Вся шутка в том, чтобы заставить поступать учителя как того хочется тебе, а не ему.

- Как же ты его заставишь? Руки ему выкручивать, что ли? - затянул свою канитель Генка.

Штерман поправил очки и выпятил грудь.

- Ладно, объясняю для неграмотных, - напыщенно произнес он. - Вот входит, к примеру, учитель в класс, разворачивает журнал, а ты, бедняжка, не выучил урока. Как поступишь в таком случае?

- Сидеть буду тише воды ниже травы и не высовываться!

- Вот. Первая тактическая ошибка. - Штерман поднял вверх указательный палец. - Вместо того чтобы сидеть, уткнувшись носом в учебник, и дрожать, как осиновый лист, ты, наоборот, должен набраться сил и честно и открыто взглянуть в глаза учителю - дескать, вызывай! Лишняя пятерочка мне не помешает.

- А как вызовет? - Понарошкин даже похолодел от ужаса.

- Не вызовет. Тут, брат, психология! - убежденно заявил Штерман. - Учитель - она тоже человек. У нее, может, свой сын-двоечник, муж третий день “не просыхает”, в автобусе помяли... Да мало ли у наших женщин неприятностей?! Стресс, голубчик! Так на фига ж ей твой хороший ответ? Нет, она выберет самого тихого из неподнимателей глаз и уж тут-то натешится вволю! Отведет душу!

Генка мысленно “прокрутил” про себя ситуацию.

- Как же, взглянешь тут! Честно и открыто! - мрачно заметил он. - Это какую же силу воли надо иметь?!

- А ты тренируйся. Перед зеркалом. Полчаса ежедневных тренировок - и холодный блеск гения во взоре я тебе гарантирую!

- Я попробую, - робко сказал Понарошкин.

Штерман напыжился и вроде как даже подрос.

- В случае же выученного урока, - продолжал витийствовать он, - поступай совершенно наоборот, а именно: дрожи, стучи зубами, шелести страницами учебника - одним словом, поступай так, чтобы учитель обратил на тебя внимание и... Получай свою законную пятерку! - победно заключил новый Песталоцци.

- А ты, Давид, голова! - только и смог вымолвить Генка.

Штерман удовлетворенно порозовел.

- Эх, брат! Да я по этому поводу монографию мог бы написать. Под названием “Практическая психология заурядного преподавателя в отечественных школах”, - похвалился он. И горько добавил: - Однако, не напечатают. Академия педагогических наук не пропустит.

Старенькая, седенькая преподаватель истории Мария Аркадьевна окинула класс взглядом сквозь свои огромные, в роговой оправе, телескопы”.

- Так что нам было задано на сегодня? Курская битва - переломный этап в истории Великой Отечественной войны, не так ли? Замечательная тема. К доске пойдет... - учитель выдержала многозначительную паузу.

Понарошкин внутренне отмобилизовался, сорганизовал холодный блеск гения во взоре и честно и открыто - итог многодневных тренировок! - взглянул в глаза учителю.

И сей позыв разума и воли не остался без ответа.

- Вижу, вижу, Понарошкин, что знаешь, - тепло улыбнувшись, сказала Мария Аркадьевна. - Но сегодня ты мне не нужен. Вызовем-ка мы...

Генка успел подумать, что еще три месяца придется ухлопать на разучивание гримасы разочарования, когда сердце поет. (Но это уже что-то из области нейрохирургии).

Совсем молодая, но уже феноменально занудливая мымра Марина Ивановна прохаживалась у доски и картонным голосом проводила инвентаризацию художественных достоинств романа Шолохова “Поднятая целина”. Дети слушали вполслуха, ибо даже они подозревали, что наряду с частными художественными достоинствами, в романе сокрыта какая-то глобальная неправда.

И только Генка Понарошкин, вытаращив глаза, пожирал учителя взглядом.

Марина Ивановна заметно волновалась, поминутно сбивалась с мысли и все норовила окинуть себя взглядом от пяток до макушки: нет ли какого изъяна в туалете. Наконец успокоилась и стала, в свою очередь, искоса поглядывать на Понарошкина. А у того душа в пятки: ясное дело, сейчас вызовет! Лихорадочно ища спасения, Генка еще более усилил давление глазного дна.

И тут произошло нечто совсем фантастическое. Молодая зануда Марина Ивановна как-то совсем по-людски, по-бабьи, разворошила рукой челку своего неизменного комсомольского “гавроша”, вытащила из сумочки косметичку и, пробормотав что-то невразумительное, скользнула за дверь.

Понарошкин торжествовал. Испытанный метод снова не дал осечки!

Но, как оказалось, торжествовал напрасно. Буквально за минуту до звонка Марина Ивановна вошла в класс, направилась к понарошкинской парте и незаметно положила на нее записку. Дрожащими руками Генка развернул послание и с ужасом прочел: “Понарошкин! Приходите сегодня после занятий в публичную библиотеку. Мы будем разговаривать с Вами о Литературе”.

СКАЗКАДЕР

Вечер. К внушительному двенадцатиэтажному зданию подруливают вишневые “Жигули”. Из машины выходит элегантно одетый молодой человек с кожаным “дипломатом” в руках. Достав записную книжку, он сверяет запись с номером дома, бросает взгляд на часы и уверенно направляется к подъезду. Из освещенного окна ближайшей квартиры доносятся знакомые позывные передачи “Спокойной ночи, малыши!”

Молодой человек звонит в квартиру. Дверь распахивается, и на пороге появляется старушка в хоккейных щитках и мотоциклетном шлеме.

- По договоренности, - веско объявляет молодой человек.

- Очень, очень приятно! - возбужденно тараторит старушка. - А то ведь Танечка с зятем в театр отправились, а где уж мне с моим ревматизмом...

Молодой человек щелкает замками “дипломата”, вынимает баночку с цветной заграничной наклейкой.

- Будете втирать перед сном. И не забудьте укутываться потеплее.

- Кудесник! Право слово, кудесник! - Старушка не в силах сдержать слез умиления. - Мне Тузиковы такого про вас рассказывали, что я поначалу и не поверила!

- У вас будет случай убедиться, - сухо бросает молодой человек. - Итак, приступим. Где наш пациент?

Старушка указывает на дверь и быстро снимает с себя шлем и щитки.

- Вы уж оденьте, пожалуйста! Береженого Бог бережет!

- Обижаете, мадам! При моей квалификации страховка не нужна.

Пружинистым шагом гость направляется в смежную комнату.

- Храни тебя Бог, родимый! - шепчет старушка, крестя его в спину.

Приоткрыв дверь, молодой человек осторожно проскальзывает в комнату. Двумя-тремя взглядами профессионально ориентируется на местности. Топография комнаты такова: на полу перед окном расстелен палас с разбросанными по нему кубиками и игрушками, на стене - полка с разноцветными детскими книжками, чуть поодаль - кроватка, укрытая голубым одеялом. Из-под одеяла выглядывают рыжие вихры и юркий любопытный глаз.

Молодой человек демонстративно отворачивается к книжной полке, якобы разглядывая обложки, и - вдруг! - резким броском распластывается на полу, прикрывая голову руками. Слышен звон разбитого стекла.

Только почувствовав, что опасность миновала, он подползает к окну, находит маленькую свинцовую пульку и заворачивает ее в носовой платок. Затем, будто разжатая пружина, вскакивает на ноги. Отряхивается, подходит в кроватке. Из-под одеяла слышится нарочито громкое посапывание.

- А резиночка-то у тебя похуже моей будет, - заявляет он. - Признавайся, откуда ее вытянул?

- Из штанов, - доносится загробный голос из-под одеяла.

- Оно и видно, что из штанов, - передразнивает молодой человек. - А у меня венгерка. В девять жил.

- Покажь! - Взъерошенный мальчуган лет шести выскакивает из постели, придерживая рукой спадающие пижамные штаны.

- А никому не скажешь?

- Могила!

Молодой человек извлекает из “дипломата” рогатку с оптическим прицелом.

- Сила! - восхищенно вздыхает мальчуган.

- А ты думал!.. Фирма веников не вяжет! Закуришь? - На свет появляются пачка “Беломора” и спичечный коробок.

- Да я того... Не очень... - мнется мальчишка.

- Бросил, что ли?

- Угу!

Заглянув под одеяло, молодой человек находит там игрушечного клоуна, с которым мальчишка не расстается и по ночам.

- Кто это? Клоун? Как зовут? - допытывается он.

- Женя.

- А почему веселый? Сейчас сделаем грустным!

Достав из “дипломата” черный фломастер, молодой человек подрисовывает клоуну усы, бороду, крупные капли слез на щеках. Клоун и вправду погрустнел.

- Вот теперь клево! Правда? - спрашивает он.

Мальчишка отрицательно мотает головой.

- Не нравится? Тогда я его себе забираю! - Делает вид, что прячет клоуна в “дипломат”.

Набрав побольше воздуха, мальчуган готовится зареветь.

- Но-но, не очень! - осаживает его молодой человек. - Слушай, давай лучше из рогаток пуляться. В упор. Чур, я первый!

- Не буду. У тебя резинка во-о-о какая!

- А хочешь, шелбан дам? Насовсем! - не отстает молодой человек.

- Бабушка, я спать хочу! - чуть не плача, кричит мальчуган.

- А как же сказка? Стра-а-шная сказка! Про ведьм и мертвецов, - лязгнув зубами, говорит сказкадер (читатель, конечно, уже догадался, кем работает наш молодой человек).

- Не хочу. Мне спать пора. Я еще маленький.

- Эх, не повезло! - разочарованно вздыхает сказкадер. - Я тогда завтра ночью приду. Ладно?

- Не надо!!!

- А спать сам ляжешь?

Вместо ответа мальчуган ныряет в постель и изо всех сил зажмуривает глаза.

Вишневые “Жигули” мчатся по вечерней Москве. Сказкадер поглядывает в записную книжку: сегодня у него еще много работы.

Непослушные дети, берегитесь!

НЕИСПРАВИМЫЙ ПЛОШКИН

В конце большой перемены Венька Плошкин подошел к толстяку Петрову, только нацелившемуся надкусить второе яблоко, заглянул в глаза и доверительно спросил:

- Скажи, Петров, тебя когда-нибудь били?

- За что? - вытаращил глаза толстяк, откладывая яблоко.

- А меня били, - обреченно вздохнул Плошкин.

- Кто бил-то? Родители?

- Эх, родители!.. Да они от меня еще в роддоме отказались! - В глазах Плошкина отразилось неземное страдание. - С теткой живу. Каждый день лупцует, чем попадя!

- Надо же! Как Ваньку Жукова из чеховского рассказа, - поёжился, словно от мороза, Петров.

- Хуже! Кушать совсем не дает. На завтрак - воду, в обед - воду, на ужин - опять же воду. А чтобы щей или каши, так тетка сама...как там?.. трескает!

Сочувственно глядя на Веньку, Петров молча подвинул ему яблоко.

Весть о тяжелой жизни Веньки Плошкина мгновенно разнеслась по классу. Сердобольные девочки наперебой угощали его бутербродами, конфетами, печеньем. Венька лопал за обе щеки, а что не съедал, предусмотрительно прятал в объемистый щегольской портфель.

Неизвестно, сколько бы еще длилось плошкинское благоденствие, если бы не звонок на урок.

- Ты, Плошкин, похоже, весь урок жевать собрался! Ну-ка иди к доске! - строго сказала учитель Анна Ивановна, подходя к столу.

“Не вызывайте его!”, “От него родители отказались!”, “Дома не кормят!” - послышались возбужденные голоса ребят.

Анна Ивановна удивленно вскинула брови и раскрыла классный журнал на последней странице - там, где помещались сведения о родителях учеников.

- Плошкин, Геннадий Петрович, главный инженер машиностроительного завода, и Плошкина, Елена Васильевна, врач детской поликлиники, - громко прочитала она, а от себя присовокупила: - Я их хорошо знаю. Очень милые люди. Удивительно только, что сын таким оболтусом растет!

В классе повисла угрожающая тишина.

Выходя из школы, Плошкин заметил группу одноклассников, встреча с которыми не сулила ему ничего хорошего.

Плошкин позвонил. Дверь открыла распаренная, только что от плиты, мать. Сын всхлипнул, потрогал внушительный “фонарь” под глазом и, глядя в испуганные материнские глаза, доверительно, с чувством, спросил:

- Мам, в тебя когда-нибудь били?

-

-

_