Аннотация: Финляндия, Финка, Чушка, Суоми. Взгляд на страну от нетуриста. Прости меня, Господи.
Финляндия. Рассказ. Бруссуев Александр.
Там такое же синее небо
И такая же сложная жизнь.
Может, там веселей и богаче.
Ярче краски и лето теплей.
Только так же от боли там плачут.
Так же в муках рожают детей.
Воскресенье — Я ни разу за морем не был -
Иногда сидеть на одном месте становится не то, чтобы скучно, но как-то безрадостно. Тогда душа требует менять обстановку: с квартиры переехать в дом, с города — загород.
Следует уточнить, что загород — это не в деревню. В деревнях нехорошо, потому что там люди деревенские, там зависть, злоба, хамство и пьянство. Загород — это в отстроенный дом, где стриженные газоны, где соседи самодостаточны, где никто в твою жизнь не лезет, лишь бы сам ни к кому не лез. Загород — это круто.
Ну, а коли кардинально обстановку поменять не получается, то можно устроить это дело временно, на пару-тройку недель. Арендовать жилище в новом для себя месте, приехать и расслабиться, наслаждаясь новизной ощущений и чувством перемен.
Предварительно следует заручиться поддержкой и пониманием, сказав, между прочим, в подвернувшееся оттопыренное ухо: «Душа моя, махнем на природу!» Если ухо не оттопыренное, то еще лучше — оно внимательней и гораздо милей. Тогда милое ушко ответит искусно подведенными алыми губками: «Заграницу хочу. Там есть на что посмотреть».
«Конечно, есть, душа моя. Самое главное, что там есть кого показать».
Глаза души нежно прищурятся и пойдут собирать вещи.
Мы все испытываем тягу к путешествиям. Необязательно — это поездка на трех самолетах и двух поездах в город или палаточный городок на самом дальнем континенте. Это может быть даже простой велосипедной прогулкой за пять километров в домик у реки.
Главное — вырваться из приевшегося круга приевшихся вещей, главное — не видеть эти постылые рожи. Пусть ненадолго, пусть на месяц, чтоб потом можно было по этим рожам немного соскучиться. И рассказать им по возвращению: «Блииин, так круто!» Выставить фотографии в социальную сеть, заручиться немым пренебрежением чертей из пакетиков Яровой и собирать лайки, лайки, лайки. А еще комменты «вау», «красотка», «отлично выглядишь» и тому подобное.
Конечно, это обращения все больше к душе твоей, мужчины редко друг друга «красотками» величают, но все равно приятно.
Есть много заграниц, где вся поездка упирается только в билет и снятое жилье. Там тоже хорошо, но иногда душе нужно что-то иное, что-то специфичное, что-то устоявшееся веками, а не созданное какими-нибудь таджикскими строителями посреди пустыни всего за пару лет работы шайтан-машины, превращающей нефть в нефтедоллары.
Таджики, как строители — это условность. Могут быть еще узбеки и даже корейцы. В Россиянии других строителей не найти. Вероятно, в других странах — тоже.
И вот тогда включается воображение и здравый смысл: сюда главный санитарный врач не рекомендует ехать, здесь поставил запрет комитет по туризму, а тут вообще ничего нет. Что, вообще-то, хочется посмотреть, в чем, вообще-то, хочется поучаствовать?
Поучаствовать, конечно, в работе магазинов, точнее, в их выработке: купить подешевле, чтоб ни у кого не было, и качество выше среднекитайского. А посмотреть...
Страна озер — это когда озер много. Страна лесов — это тоже понятно: леса много. Страна снегов и Белых ночей, страна болот и лесных речек. Хорошие дороги, небольшие расстояния, полная коммуникация везде и всегда, бани, сауны и аквапарки. Имена на слуху: одни из лучших хоккеистов в мире, пилоты «Формулы 1», известные на всех музыкальных брендах музыканты, «Ангри берд» и «Нокиа», наконец.
А не махнуть ли в Финляндию, где всего столько много, а песка мало?
Вот и призыв от туристических и деловых проспектов, бумажного вида и электронного: всегда рады, финское гостеприимство, финское радушие, финские традиции и финское качество, обслуживание на русском языке, возврат НДС и прочее завлекалово.
Повелся и поверил?
Ну и дурак…
Любая страна, так называемого Шенгена, не начинается с улыбающегося во всю ширь своего лица «шенгенца», не берет начало в Spar, Liddle, Prizma, Citymarket, Aldi и прочих «народных» магазинах, не проистекает от живописных ландшафтов, рек, озер и морей, не возникает даже от поднятого приграничного шлагбаума. Любая страна Шенгена начинается с консульско-визовой службы, а точнее — с тех людей, что там засели.
Впрочем, людьми их можно назвать с большой натяжкой, разве что удовлетворяют они обычные человеческие потребности — вот и все. В остальном они — Чиновники. Эта категория чиновников с большой буквы не имеет равных нигде в Россиянских институтах власти. У нас не так уж и редко можно встретить искру человечности. Да что там искру — в основном среди наших чиновников встречаются вполне человечные люди, с которыми всегда можно вести разговор.
Когда же в кабинет чиновника врывается хам, ну, или — хамка, на разные лады склоняющие слова «вы обязаны», то для него, хама, ну, или — хамки, чиновник видится врагом, мздоимцем и, вообще, совершеннейшей «редиской». Быдло, конечно, определяет общественное мнение. Но здравый смысл на то и здравый, что возникает у здоровых людей. Больным же можно только посочувствовать, а мнением такого рода людей можно пренебречь.
Шенген — это какое-то странное обобщение не вполне обобщаемых идей. Попытаешься разобраться в тонкостях общих законов и частных различий — голова сломается на девять частей, или, даже, на больше.
Голова у меня одна, и мне бы хотелось ее поберечь от ненужных переломов, а вот связей с Финляндией — у меня много.
Мой дед по материнской линии провел всю войну в финском плену. Так уж офицерские звезды сложились, что их воинская часть оказалась захвачена финскими войсками без сопротивления и обороны. Просто пара-тройка офицеров решилась на предательство дела Сталина, ну, а остальным солдатам пришлось сделаться жертвами этого решения.
Финны для порядка побили пленных и определили в лагерь возле Савонлинны. Через некоторое время разделили весь изголодавшийся контингент лагеря на «карелов» и «некарелов». Карелов погнали в «казакку» - батраки, если перевести на русский, прочих же оставили в лагере дальше срок мотать.
В принципе, карелы для финнов - тех, кто от государства Финляндия, были врагами. И некарелы — те, что советские люди — тоже враги. Но с карелами можно было разговаривать, потому что языки худо-хорошо сродственные, похожие один на другой. Значит, карелы — вдвойне враги, просто мерзость какая-то, а не народ. Иначе говоря — предатели.
Поэтому еще в эпоху племенных войн 1919 — 1921 годов (см также мою книгу «Тойво — значит «Надежда» - 2. Племенные войны») красногвардейцев-русских финская армия вторжения в плен не брала, а распускала по домам. Карелов, а еще пуще — карелов-ливвиков, в плен тоже не брали. Их расстреливали или сжигали в сараях к чертям собачьим.
Мой дед был карелом, да, к тому же, карелом-ливвиком. Он о таком избирательном отношении к своим соплеменникам, конечно, знал. Поэтому не ждал от своего батрачества ничего хорошего.
Вначале так и вышло: хозяин строго ориентировался рекомендациям финских властей по отношению к пленным и, закусив губу, начал глумиться. Однажды, разошедшись не на шутку, взял ружье и решил застрелить моего деда за амбаром.
Мой дед к этому отнесся спокойно: сам приставил дуло ружья к своему лбу и сказал хозяину, глядя ему прямо в глаза, чтобы тот стрельнул. Не хватило духа у финна для совершения убийства, заколебался он.
Тогда дед вырвал у него ружье и хватанул о стену амбара. Приклад разлетелся на щепочки, а духа у финна на этот раз хватило, причем с избытком. Даже с дома народ набежал на запах, морща носы: это откуда же такая вонь?
Дед ушел в лагерь в Савонлинну, дезертировал, так сказать от хозяина. Там, конечно, устроили разбор полетов, его побили по лагерному обычаю, но казнить не стали. Нельзя, оказывается, хозяевам батраков убивать. Или в лагерный суд их направлять, или несчастный случай оформлять.
Деда отослали другому хозяину, который оказался обыкновенным человеком. Стало быть, и отношение к «казакку» было человеческим. И в труде, и в отдыхе, и в горе, и не в горе. Даже старшая сестра моей мамы в гости к деду приезжала.
Вероятно, не очень много государственной пропаганды успел тот хозяин нахвататься. Тоже финн.
Уже после смерти деда, в начале девяностых дети того хозяина приезжали навестить детей своего былого «казакку». Хорошие были старички и старушки, как мне тогда казалось. Какие же они старики, сказал бы я теперь: от шестидесяти до семидесяти лет от роду? Самые трудоспособные финны. Они были веселые и щедрые, хотя никто не был богат. Замечательные люди.
Вот так у меня началась связь с Финляндией.
Первая заграничная страна, в которую мне довелось приехать через год после армии, была тоже Суоми. Я был практикантом на судне смешанного река-море плавания под названием «Волго-Балт 206». Природа, столь похожая на нашу, и радушие финнов, встреченных по дороге и в самом городе Рахе, мне запомнились. Также запомнились девушки из «черной таможни», которые перевернули верх дном мою каюту в поисках водки-сигарет. Ну да, они выполняли свою работу, ну да, у них был такой приказ. Был бы другой приказ, они, не моргнув глазом, пустили бы мне пулю в лоб. А потом — себе. Зомби. Тоже финки.
Когда я впервые въезжал в Финляндию, как «турыст», а это случилось в начале двухтысячных, меня задержали на контрольно-пропускном пункте контрольно-пропускные финские пограничники. Туристический автобус, в котором была моя жена, уехал, а я остался стоять посреди заваленных бумажками столов в помещении, где кучковались эти самые погранцы.
Стоял я совершенно голый, потому что меня обыскивали. За столами сидели люди обоего пола и делали вид, что игнорируют меня. Очень часто они входили и выходили, открывая при этом дверь. В дверь мимоходом заглядывал народ, проходивший этот контрольно-пропускной пункт. Они меня, как раз, не игнорировали.
Ну, ладно, в то время я еще был хорошо подкачан, поэтому стесняться было нечего. А то, что могло вызвать обоюдное — мое и случайно наблюдающего меня — смущение, я прикрывал ладонями рук.
Финны искали в моей одежде, искали под моей одеждой, заглядывали мне в глаза и выказывали непонятную мне строгость. Потом швырнули мне одежду и попросили покинуть помещение. А куда мне идти? Туристом я быть перестал, отстав от группы.
Ну, ладно, буду я нудистом. Вышел я из помещения в общий зал, все в том же, в чем, собственно говоря, и родился 33 года назад, с одеждой подмышкой. А там — какая радость — моя жена и руководитель нашей группы Анатолий Борисович стоят и выглядывают через головы проходящих людей.
Они тоже обрадовались: у жены слезы навернулись на глаза, руководитель потемнел лицом. Он тотчас же на хорошем финском языке обратился к флегматичному пограничнику с ручным металлоискателем в руках. Тот его послал к такой-то матери, но второе обращение Анатолия Борисовича заставило его сорваться с места и на полусогнутых умчаться в то помещение, из которого я только что вышел. Только металлоискатель на пол забренчал.
Потом была пустая служебная раздевалка, где я оделся со всеми удобствами, и служебная машина, доставившая нас к автобусу, ожидающему руководителя группы и двух туристов на финской уже территории.
Анатолий Борисович ни о чем меня не спрашивал, пробормотал под нос нелестную фразу в адрес гостеприимных соседей, я даже переспросил его:
«Суки?»
«Кто?» - он посмотрел на меня.
«Ну, вы их назвали «суки»? - смутился я.
«Да нет», - пожал он плечами. - «Чухна белоглазая».
Вот такая у меня начала устанавливаться связь с Финляндией.
Через несколько лет моя средняя сестра уехала в Финляндию жить и вышла там замуж. Мужем у нее оказался замечательный финский строитель Эйно. Помимо этого он оказался очень человечным человеком. Мы с семьей начали оформлять финские визы на постоянной основе: нас всегда в Суоми встречали очень здорово.
В самом деле: платежеспособность у нас была достойной, машина, на которой мы колесили по всей Финляндии, знакомясь с достопримечательностями, тоже была. Больших проблем в организации нашего быта у Эйно и моей сестры не было — пустили переночевать, и дело в шляпе.
Вот тут я и начал знакомиться со страной Суоми по-настоящему, то есть, по всем установленным демократией нормам, а именно, через консульско-визовую службу, а точнее, ее представительство в карельской столице Петрозаводске.
Если гражданин России поимел желание поехать в страну Шенгена, то не исключен вариант, что эта страна этого самого Шенгена очень даже легко может поиметь гражданина России. Оформил он все бумаги, заплатил нехилую по нашим меркам сумму — и жди у моря погоды. Дадут визу, или не дадут?
Есть отдельная категория людей, независимо от национальности и местожительства, которые уверены, что вожделенную Визу дать обязаны, а если не дают — значит, сам дурак, виноват в чем-то серьезном-серьезном: вор, преступник, и даже террорист. Таких людей много, и они — дебилы. Дебильными они остаются до той поры, пока по ним самим не прокатится что-то такое непонятное и обидное. Тогда они кричат «а меня-то за что» и начинают выздоравливать от своего дебилизма. Поздно, от глуповатости излечились, но порожденное этим лицемерие осталось, и осталось оно в самом характере человека.
Можно подумать, что положение с визами в Россию из Финляндии обстоит иначе. Так ведь, действительно, иначе. На окне заведения висит прайслист, в котором написаны цены на годовую, двухгодовую и трехгодовую визу. Пошел в это заведение, заплатил свои 365 евров и получил право три года покупать бензин в приграничной с Суоми территорией. В Финке литр стоит 1. 47 евров, поколотился в очереди соотечественников на границе — и купил полный бензобак да плюс еще десяток литров в канистре за 0. 51 евров. Очень даже экономически обоснованная покупка российской визы.
А вдруг, не дадут, вдруг, откажут? «А мне-то за что?» Действительно, финикам отказывают в исключительных случаях, когда его рожа и соответственная фамилия попала в черный список спецслужбы: вор, преступник, и даже террорист.
Однажды сырым апрельским днем в указанный в повестке час я прибыл в Петрозаводскую консульско-визовую службу, чтобы получить на руки Шенгенскую визу себе и всей своей семье. Впереди был праздник Первомай, перед которым была Пасха. Мы хотели это дело встретить по ту сторону границы. Нас ждали, мы продумали весь план мероприятий.
Нас ждали, оказывается, не только в Финляндии за пределами Российской границы. Нас ждали в Финляндии в пределах Российской территории.
«Ваша виза не готова», - сказала мне строгая тетя за стеклом, находясь, возможно, не в России. - «Вероятен отказ в визе, так как не предоставлены все документы».
Я, будучи в России, отстоял гигантскую очередь, до этого прождал две недели и еще для верности пять дней, чтоб Чиновники рассмотрели прошение меня и моей семьи. Они там всегда ссылаются на то, что указанные в повестке сроки — приблизительные, может быть небольшая задержка. Узнать о готовности, конечно, можно, но, вообще-то, нельзя. Никакой информации консульско-визовая служба не дает. Это Закон, трах-тиби-дох!
«Документы я предоставил согласно ваших документов», - расстроился я и кивнул на стену за спиной, где висела ламинированная опись необходимых бумажек.
«Значит, нужно дополнительные».
«Так как же я узнаю про эти самые дополнительные, коль вы мне не звонили по указанному мной телефону?»
«Мы никакой информации не даем», - строго сказала тетя. - «Проходите. Не задерживайте очередь».
«Не пройду, - сказал я. - «Буду задерживать очередь. Пригласите главного».
Строгая тетя мгновенно взбесилась, как вскипевшее молоко, которое вовремя не сняли с плиты. Она искривилась лицом, нажала руками и ногами на все секретные кнопки и готова была вот-вот сделаться жертвой гипертонического кризиса. У меня в мыслях было много слов, которые можно было наговорить этой тете, но я промолчал, смотрел на нее и улыбался.
На самом деле мне было несмешно.
Уж такое устройство в мире, что каждый советский гражданин и, позднее, гражданин Россиянии, в сравнении с представителями других стран виновен по определению. В чем виновен? Да ни в чем — во всем виновен. И граждане Россиянии, потому как, вроде бы советских граждан автоматически причислили к оным, сами так считают. Не про себя, конечно, а про другого, про того, кто стоит сейчас у заветного окошка и задерживает очередь.
Мне в спину посыпались угрозы и оскорбления , которые от спины отскакивали, но застревали в моих ушах. Мои разнополые соотечественники обещали мне «веселую жизнь».
«Как вам не стыдно!» - сказала, вдруг, обращаясь к буйным очередникам, какая-то хорошо одетая бабушка, подходя ко мне. - «И вам должно быть стыдно».
Это она не мне, а уже той, что исходила негодованием по ту сторону границы.
Бабушке, оказывается, тоже визу не дали, а у нее уже билет на скоростной поезд взят. Что было дальше — описывать не буду, частично расписал все в моей книге «Кайкки лоппи». Замечу только, что тогда я впервые увидел выглянувшую в зал блеклую дамочку с совершенно круглыми глазами, на таких обычно внимания не очень обращаешь. Я бы на нее и не посмотрел, но она глядела на меня во все свои круглые глаза. И было в этом взгляде что-то очень неприятное.
Визу мне в тот день все-таки открыли. Как сказала сдувшаяся тетя «в виде наказания виза сроком на полгода», так же, как и той бабушке. У меня еще в голове мелькнула мысль: «Что это за шарашкина контора — контрольно-визовая служба?» Есть обвинения — предъявляйте.
Детям моим и моей жене тоже визу дали на полгода.
«А им-то за что? Они-то какие документы не донесли? Их за что наказывать?»
Касса справок не дает.
Война, что ты делаешь с людьми, проклятая? Уж минуло шестьдесят лет, а противостояние немцев, румын, турок, венгров, итальянцев с одной стороны и русских, украинцев, белорусов, казахов и остальных народов СССР с другой - никуда не делось. Люди могут простить друг друга, государства простить не могут.
Уж никогда не поверю, что некоторые сложности в получении немецкого Шенгена для нынешних россиянских граждан — это излишняя требовательность немцев и чрезмерная криминализация русских. Процент отказа в выдаче немецкой визы нашим соотечественникам из года в год поддерживается на вполне определенном уровне, словно его утверждает канцлерша и прочие канцлерята.
Чем Финляндия хуже? Да ничем. И ничем она не лучше той же Германии. Система выдачи виз у них запретительная, а не разрешительная, как это оказалось у нас. Вот, блин, лажа-то какая получается. Демократическая, так сказать, лажа.
Мне вполне возможно было дать максимальную на то время визу, то есть — годовую. Я-то человек законопослушный, не нарушитель, не провокатор — никоим образом не представляю потенциальную угрозу стране Суоми. Так за что же меня наказывают? За что наказывают мою семью?
А чтоб знал!
Вот таким образом у меня начала развиваться связь с Финляндией. Вот куда меня вела дорожка, в конце которой, как обещалось, финское гостеприимство, финское радушие и прочее финское.
Уже под конец Второй мировой войны в городе Сортавала на берегу озера Ладоги стоял госпиталь. В нем, понятное дело — раненные. Кто из полумертвого превращался в мертвого, кто в чуть более живого, уже способного к транспортировке в тыл. Беспомощные люди, в общем-то, отвоевали свое.
Ночью пришли по озеру враги и вырезали всех. Потом еще раз приходили, бесшумные и очень скрытные. Беспощадные и донельзя жестокие — звезды на лбу командирам не гнушались резать. Оказались — женщины, прошедшие обучение в подразделении «Лотта», где всегда готовили финских сестер милосердия. О милосердии «Лотты» могут вспомнить чудом уцелевшие солдаты, бравшие Железную гору не так далеко от Сортавалы. Их еще «ведьмами» называли (об этом в моей книге «Тойво — значит «Надежда» - 3).
Я никогда не поверю тому, что финские дамочки воодушевленно занимались резней по собственному желанию. Был вышестоящий приказ, его не могло не быть! А если приказ был, то и люди были, которые этот приказ отдавали. И люди эти — не последние в государстве, до самой смерти от почетной старости остававшиеся у бразд правления Финляндией. Их наследники и преемники не могли не подпасть под влияние своих наставников. По крайней мере, в отношении Большого Соседа.
Ладно, не каждый день я обиваю пороги в представительстве консульско-визовой службы в Петрозаводске. Оправился я от потрясения с той визой, когда, по словам сотрудницы, «наказали» всю мою семью. Успокоил себя тем, что, финики, если бы было за что, то визу вообще бы не дали. Значит, не за что меня лишать права въезжать в страну в гости к сестре. А потому — пошли они к такой-то матери!
На границе сложностей не возникало, за границей было замечательно: люди душевные, цены низкие, интересы разнообразные.
Да тут еще самую главную в консульско-визовой службе заменили на другого главного в консульско-визовой службе. Ну, думаю, мужик пришел, грядут перемены. Все будет нормально. Теперь-то уж точно.
Почему бы в таком случае не купить домик возле границы? Чтобы в лесу, чтобы водоем был не очень далеко, чтобы можно было приехать, когда настроение возникнет, не стесняя более своим присутствием семью сестры. Цены на недвижимость меньше, чем в России, дорога — не такая уж и долгая. Да и пользу Финляндии принесу, ухаживая за своей собственностью и выплачивая налоги. Да, к тому же теперь мужик — главный финн в Петрозаводске. Уж мужик-то поймет мои намерения.
Сказано — сделано. Домик нашелся — добротный и комфортный. Правда, участок возле домика в крайне запущенном состоянии, потому что весь лес, что раньше здесь произрастал, теперь спилили, продали, а деньги пропили, или проели, или в мешки сложили. Пни остались, огромные, страшные и какие-то зловещие. Среди пней — сухая трава в человеческий рост, осока и лопухи. Действительно, между пнями особо не покосишь на газонокосилке. Поэтому вид всего хозяйства был не ахти.
Зато возле границы. Зато земля в собственность. Зато соседей нет. Зато по цене двушки-хрущевки в Петрозаводске. Зато недалеко пара озер и бурная речка. Зато оборудованный пляж на ламбушке поблизости. Зато заграница.
Зимой можно на лыжах гонять в свое удовольствие, летом на велосипеде рассекать, рыбалка круглый год. Магазины с сезонными скидками в автомобильной доступности. Все хорошо, да что-то нехорошо.
А нехорошо то, что снова нужно на проклятый финский Шенген подавать в гадкую консульско-визовую службу города Петрозаводска. Пару лет я обходился без них, получая визу через Нидерланды. Никаких нарушений, все легально, но, черт побери, если теперь есть возможность находиться в Финке пару месяцев каждый отпуск, страна шенгенской зоны наибольшего пребывания — Финляндия, то и подавать документы мне нужно именно туда.
Я стал налогоплательщиком Суоми, у меня появился какой-то персональный номер, с величайшим скрипом открыл финский банковский счет — все по понятиям. Виза, обоснованная причиной «недвижимость в Финляндии», может быть открыта на три года — да мне и не надо больше ничего.
Сдал документы, через две недели получил визу, проверил — на год, вашу мать! Почему на год, как турист с целью шопинга? Касса справок не дает.
А кто дает? Как узнать, в чем мое отличие от обычных людей? Ведь заправляет уже другой консул-проконсул! Да никак! Мордой, наверно, я не вышел.
Закручинился я и сел думу думать. Ну, а чего тут думать, придумал я после недели размышлений? Если меня так прижимают, значит, у меня в этой самой консульско-визовой службе завелся друг. Мое предположение еще больше укрепилось, потому что жена с трепетом отдельно от меня тоже сдала документы и получила три года. Со мной — полгода, без меня — согласно установленным нормам. Спасибо тебе, неведомый друг с финской стороны! Гран мерси, можно сказать. По крайней мере теперь ясно, что не в фамилии нашей дело.
Государство Финляндия все меньше мне начинает нравиться. А я, вероятно, совсем не нравлюсь государству Финляндия.
В голове рождаются прожекты, один симпатичнее другого: меня ограничивают во въезде, я не могу платить коммунальные платежи, задерживаю выплаты налогов, у меня отбирают мою собственность — дом и землю. Когда-то так же поступило молодое Советское рабоче-крестьянское государство в отношении былых своих граждан, которые зависли где-то в заграницах, боясь, что их мало-мало пуф-пуф. Ну, Россия хоть про демократию не кричала на всех углах, она диктатуру пролетариата устанавливала.
Что-то меня еще смущало во всей этой визовой чепухе. Что-то, чего я пока не мог понять. Что-то немаловажное, что-то значительное.
Год пролетел быстро: мы принимали гостей, мы привыкали к финским порядкам, мы адаптировались к новым условиям жизни. Пусть жили мы в Финке непостоянно, наездами, но ведь жили же!
Новый срок подачи документов радовал меня еще меньше, чем год назад. Однако деваться-то некуда. Сдал — подождал — получил. Полгода!
Столько даже туристам теперь не дают, им-то уже на два года ставят разрешение, преследуя цель привлечения туристических капиталов в страну.
Финляндия начинается с консульско-визового центра. Здесь же она может закончиться.
В следующий раз, вполне возможно, мне в визе вовсе откажут. Тенденция к этому есть. Хотя теперь должны объяснить мне причину отказа, поставить соответствующий штампик с шифрованным оттиском. Отлично, но что я со всем этим буду делать? Апеллировать? Да к кому, елки-палки?
Напишут обобщенно: экстремист, мол — и все. И ничего. Как мне доказать, что я ни в чем не замешан, нигде не числюсь, ничего не делал? Финские госструктуры просто не будут принимать к рассмотрению все мои заявления. Зато они будут вполне удовлетворены обвинительным заключением против меня, состоящим из общих слов и фраз. Но ведь кто-то должен его написать?
Стоп, если кто-то и будет этим заниматься, то им должен быть мой «друг». Точнее — подруга, потому что информация о сотрудниках оказалась засекреченной только со слов самих сотрудников. Например, просишь представиться тетеньку из консульско-визового центра, которая только что по телефону обозвала тебя «слабоумным», а она в ответ «мы не имеем права называть себя». А обзываться на гражданина России имеете? Петрозаводск, что и говорить.
Еще во время учебы в институте в Питере нашу дохленькую Карельскую АССР опытные студенты, уже прошедшие практику среди наших скал, рек и озер, величали не иначе, как «край непуганых идиотов, вечнозеленых помидоров, пьяных мотоциклистов и убитых дорог».
У меня в голове сложился образ непуганых идиотов, а после общений с особами, приближенными к Финляндии, этот образ обрел вполне реальное представление.
Итак, дам, что работали и при женском консуле-проконсуле, и при нынешнем мужском всего четыре. Ветеранши, бляха-муха. Две из них всегда сидят в окошках приема-выдачи документов. Та, что обзывалась на меня, имеет лошадиное лицо, лошадиные зубы и лошадиную фамилию Зорькина. Это я по ее голосу определил. Провел, так сказать, аудио-экспертизу. Ни она, ни ее более сдержанная коллега решений не принимают.
Остались две.
Но они - граждане России. Вернее, гражданки. Всегда думал, что последнее же слово - за финским гражданином. Обывательски думал, вероятно. Например, многие обыватели, которые с легкостью дают мне советы по исправлению ситуации с визой, говорят:
1. Сам виноват, прекрати заниматься противоправной деятельностью, тогда тебя финики простят.
2. Запишись на прием к консулу, тебе, тупому, там все и объяснят.
Ну, не объяснить никому, что никакой противоправной деятельностью я не занимаюсь, но, впрочем, не откажусь исправиться, если по каким-то физико-психологическим параметрам я вреден для Финляндии. Например, готов извиниться, что ростом в 190 сантиметров, а весом в 90 килограмм. Готов покаяться, что не курю и не злоупотребляю алкоголем. Могу сказать «простите, финские дяди и тети», что не читаю газет и не смотрю телевизор, бегаю на лыжах и езжу на велосипеде.
Это по первому пункту. По второму все еще прозаичнее: не принимает ни консул, ни проконсул, ни клерк самого низшего уровня граждан России для ответов на вопросы. Так что записаться к нему на прием невозможно. Также невозможно задать электронный вопрос. Единственное, что можно — это написать заявление о коррупции в отдельно взятом филиале консульско-визовой службы Петрозаводска Республики Карелия.
Нашли дурака! Коррупция в отношении меня, конечно, налицо, потому что, строго говоря, соответствует определению: «Получение материального либо иного преимущества». В моем случае — какой-то Чиновник самоутверждается на мне, получая иное — моральное — преимущество. Но если коррупционер столько лет охотится на меня, значит, ему и сейчас все вполне может сойти с рук. А мне — нет. Ворон ворону глаз не выклюет. Меня закроют, дом и землю заберут. В общем, ищи дурака!
Финны обставились от россиян, как солдаты линии Маннергейма от наших войск. Меня эта мысль почему-то заинтересовала. Вероятно, потому, что каким-то образом сносилась с моим смущением в визовом вопросе. Я не мог пока ее как-то четко сформулировать, но для большей конкретики нужно было выполнить одну дорогостоящую процедуру.
Мне нужно было подать прошение на предоставление вида на жительство в Финляндии с последующим получением гражданства. Круто.
На самом деле подать прошение не запрещено никому. Это вовсе не означает получить это самое разрешение. Кому как повезет и у кого сколько денег. Но то, с чем столкнулся я, оказалось свыше моего понимания, не отражало даже тот минимум so called democracy, которое выработало мое достаточно циничное отношение к этому делу.
Деньги, а их на такое дело финики запрашивают почти пятьсот евров, конечно ушли в поддержку финской экономики, или пес его знает еще чего. Но они ушли от меня и ко мне уже никогда не вернутся. Я был готов на такой шаг, но не был готов на такое отношение к себе.
К моменту моей подачи заявления на вид на жительство стаж моей недвижимости в Суоми превысил три года. Я исправно платил налоги, я не задерживал с оплатой коммунальных платежей, я обустраивал свою территорию на территории страны Финляндия. Чего мне это стоило, знала только моя семья и моя сестра, которая жила невдалеке от моей финской резиденции. Финским властям было по барабану.
Интеграция и оптимизация в Суоми привела к тому, что все платежи начали осуществляться сугубо электронным образом через электронную банковскую систему. Нормальное явление. Но явление-то ненормальное!
Меня лишили возможности оплачивать счета прямо в банке, используя банковскую карту, либо вовсе — наликом. Дело в том, что электронная банковская система не работает для тех, кто не гражданин Финляндии, для тех, кто по их законам — вообще, никто. То есть, для меня. Платить обязан, но как платить — твое дело. Новые законы лишили меня права быть платежеспособным человеком на территории государства ЕЭС. Сам дурак, что сюда сунулся!
Если бы не моя сестра, финская гражданка, если бы не ее хлопоты, ее договоренность «в виду исключения» с банком по оплате моих счетов, попало бы под арест все мое заграничное имущество. Гражданин России в Финляндии не только обделен правовыми нормами, но этих правовых норм для него вообще не существует. Все право — это право, включенное в страховки: на здоровье и на машину. В остальном — ты не человек. Ты не человек, потому что не гражданин. Ты — поэт, потому что «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». А поэтов я с детства недолюбливаю. Особенно — поэтесс.
Три года — это срок, подтверждающий твою лояльность в отношении Финского законодательства, твою способность ассимилироваться в финское общество. В общем, все финики после трех лет понимают, что ты свой пацан, и на тебя можно положиться.
Вот я и подал прошение, утвердив причину, как «Other ground», то есть «Иные обстоятельства». Все, как в Законе о мигрантах прописано. Ничего противозаконного, ничего противоправного, ничего из ряда вон выходящего, ничего от себя выдуманного. Почему бы и нет? Тварь ли я дрожащая?
Меня очень смущал только тот факт, что подавать все свои бумаги мне придется опять же в Петрозаводск, где со стороны Финляндии засел и окопался мой «друг».
Я пока не мог определить, кто из двух тетенек — мой персональный «куратор». Впрочем, мысль о том, что решение по срокам моей визы могут принимать вовсе не финские финны, а какая-нибудь россиянка, работающая на них, освобождающая их от необходимости заниматься формальностями, да еще и на русском языке, теперь казалась мне уже вполне допустимой. Ну, вот, хороший шанс увидеть своего доброжелателя, если, конечно, она не в отпуске.
В отпуске она не оказалась.
Помятый с утра финик, ответственный за прием подобного рода прошений, оказался очень раздраженным, прочитав мое стандартное заявление. По-русски он разговаривал скверно, что меня удивило, по-английски — очень скверно, что меня, признаться, возмутило. Мой финский язык был уже вполне на бытовом уровне, но я принципиально им пользоваться не стал.
Доброжелательной атмосферой и не пахло, пахло человеческим потом и пережеванным чесноком. Все мои бумаги были оформлены, как это разрешалось, на английском языке, поэтому финик крутил их так и сяк, потом, с ненавистью взглянув на меня, сорвался с места.
Не прошло и десяти минут, как он вернулся вместе с какой-то блеклой тетей. Та с видимым интересом вглядывалась в меня через стекла очков и через стекло, разделяющее Финляндию от России. Может, потому что она была специалистом смотреть через стекла, глаза ее были совершенно круглые, как у совы. И добрые они были такие же, как у совы.
Ну, да — это была та дамочка, которая несколько лет назад выходила посмотреть на меня, не получившего сколь можно вразумительного ответа по поводу виз мне и всей моей семье. Она и была одна из двух интересующих меня сотрудниц этой консульско-визовой службы. Ну, не то, чтобы я очень интересовался, просто «сова» попала в зону моего внимания и изучения.
На финской стороне перекладывали мои бумаги, что-то копировали и бросали на меня не очень приятные взгляды.
На российской стороне я эти взгляды ловил и также ловил каждый жест и действие с моими документами.
«Мы не можем принять у вас заявление», - вдруг, произнесла тетенька.
«Вот тебе - на!» - удивился я. Да что там — я изумился. Нет, я просто остолбенел. - «Что: опять чего-то не хватает?»
Ни она, ни помятый финик не ответили, продолжая перекладывать мои бумаги.
Прошло полчаса. В консульско-визовый отдел начал подтягиваться народ, в том числе и к окошку, занятому мной. Народ заскучал, я загрустил.
«Отпечатки пальцев», - внезапно пролаял финн и сунул в щель между столешницей и стеклом прибор для дактилоскопии пальца. Лай был знакомый, лай был русский, но с ужасающим акцентом.
Минут сорок я прикасался всеми своими пальцами поочередно к красному чувствительному элементу приборчика, финик только репу чесал и дышал чесноком. Сова стояла за его спиной и все время советовала ему, куда нажать на своем секретном финском компьютере. Чтобы не принимать моего заявления, они слишком долго возились с моими отпечатками пальцев.
«Сколько квадратных метров жилая площадь вашего дома в Финляндии?» - между делом вопросила меня дамочка. - «Сколько акров земли в собственности?»
«Там написано», - пожал плечами я.
«Назовите», - подала голос, в этом случае — достаточно скрипучей тональности — сова.
«Не помню», - признался я.
«Понятно», - кивнула головой тетя с круглыми глазами и прошипело что-то в ухо своего коллеги. Тот гневно посмотрел на меня и за провод вытащил к себе дактилоскоп.
«А вы помните площадь своей дачи в Соломенном?» - спросил я у дамочки.
«Я-то помню, потому что я-то там живу», - злорадно ответила она.
«А я вложил несколько тысяч евров в корчевание пней, выравнивание земли, посадку на этом месте газонной травы и ста двадцати берез», - сказал я. - «Между прочим, я делаю часть финской земли, принадлежащую мне, красивей и лучше. Без всякой гарантии, что меня с этой земли не погонят».
Последнее утверждение я сказал, конечно, напрасно. Но уж больно неприятно мне было общаться с финской стороной: я — обычный человек, и меня здорово задевает пренебрежение к себе.
«Мне это без разницы», - проговорила дама. - «Вы никогда не получите разрешение на вид на жительство».
«А визу получу?» - стараясь копировать ее тон, спросил я. - «Опять полугодовую или уже на месяц?»
«Если у вас там дом - будете платить любые деньги, чтобы любую визу получить».
Ну, вот, все сомнения развеялись. Передо мной была мой персональный куратор, мой про-финский друг, мой доброжелатель. Я ее увидел, а дальше что?
Дальше финик протянул мне квитанцию чека, по которой я должен был оплатить почти полтыщи евров — консульский сбор. Это что значит: они приняли к рассмотрению мои документы? А почему оригиналы документов мне обратно не вернули, оставив их себе вместе с копиями?
Я так и спросил.
Сова так мне и ответила. Мол, не твое собачье дело. Мол, после оплаты в банке и предъявления квитанции мне вернут мои подлинники. Мол, все равно у меня ничего не выйдет.
Почему-то я этой неприятной женщине верил.
С другой стороны, здравый голос рассудка приводил свои доводы.
Мол, согласно прописанным у них правилам рассмотрения заявлений, каждый мой довод, сформулированный своими словами, как это и требовалось, будет тщательно рассмотрен. Мол, наличие собственного жилья, мол, трехлетняя безупречная история пребывания, пусть и краткосрочного, но повторяющегося, мол, мои систематические налоговые отчисления, мол, более десяти лет работы в странах Шенгенского договора, что, как следствие, приносит мне годовой доход не ниже установленного Законом прожиточного минимума. Не может быть, чтобы не прокатило.
Я также надеялся, что мое заявление о том, что я расчистил и окультурил достаточно большую территорию, сыграет определенную роль. Я же за свои средства заново высадил лес на территории Финляндии, чего коренные финны до этого сделать не удосужились! Ну, не лес, а березовую рощу — но тем не менее.
Я упустил из вида только один фактор: фактор особого мнения человека, проработавшего в консульско-визовой службе более десятка лет, да, к тому же, не гражданки Финляндии. Стало быть, все процветание всех земель в Суоми ей до лампочки — пусть зарастет все осокой! И еще один фактор — мою национальность.
Если я живу в Карелии, то имеется определенная вероятность, что я и есть карел. Да не просто карел, а карел-ливвик. Моя национальность — древнейшая на Земле, стало быть, и наши обряды происходят от седой древности, которую теперь никто и не упомнит. Наш язык стоит на одной ступени с праязыком — санскритом. Наша вера старше христианства. Наша «Калевала», записанная Элиасом Леннротом, в основном, в экспедициях в карельских землях (об этом также в моей книге «Генезис»), послужила материалом для обобщения в Библии.
На нынешний момент карелов непринужденно подталкивают к перерождению, которое, на мой взгляд сродни с вырождением. Они уничтожались Иваном Грозным, их жгли во время святого похода против старообрядцев, их резали воины AVA во времена племенных войн, их бросали в застенки ГУЛАГА по доносам соседей-некарелов в тридцатых годах, обрекали на вымирание в 71 дивизии во время Второй мировой войны. Ну, а ныне Карелия является единственной республикой в составе Российской Федерации, где карельский язык не принят за государственный. Без государственного влияния потеряется, как карельский язык, так и карельская культура, несмотря на все действия, принимаемые местными, так сказать, администрациями. А само государство влиять не торопится.
Карелы не очень нужны, как России, так и соседу — братской Финляндии. Причем, последней они не нужны больше. Если задать вопрос «почему», то ответить, пожалуй, исходя из материально-физической точки зрения невозможно. Разве что депутаты, либо какие-нибудь государственные правозащитники скажут: «Это не так! У карелов все покайфу! Они живут и размножаются!» Вероятно, эти ребята путают нас с кавказским регионом.
Ну, да сколько бы не говорилось, а ситуация с карельским языком и карелами, несмотря на национальные программы на уровне Республики, несмотря на ознакомительные курсы карельского языка в детсадах и школах, несмотря на активное участие местных властей в этом вопросе не улучшается.
Нет места в современной Истории для северной цивилизации, стало быть, и карелам нет места. Это у нас. В Финляндии того круче. Изначально прошведская, вплоть до исследований Леннрота, история, где Европа была цивилизацией, а север Российской империи, включающий в то время и Великое Княжество Финляндское, являл собой дикость и отсталость. Ну, да не берусь спорить ни с кем. Если кто-то чего-то не знает, или знает, изучив очередную редакцию учебника по истории, это вовсе не означает, что чего-то не было на самом деле. Спор не рождает истину, спор рождает склоку.
По-моему мнению, то, что творится последние две тысячи лет — это всего лишь борьба Добра и Зла. Добро, аки Господь, молчит, Зло, аки Самозванец не молчит (об этом в моей книге «Радуга»). Правда не может быть злом. То, что было на само деле и есть правда.
В финской миграционной службе самое золотое правило: Финляндия — для финнов. Также — для инкери — ингерманландцев. Также для «пакалайстов» - тех, кто ломанулся по чьей-то указке через Средиземное море. Карелам там не место. Карелам даже визу в финку получить сложно. Я — карел, значит, отношение финской власти, выраженное через выдачу визы, через меня можно применить ко всем карелам. Также неуважительное отношение ко мне, как к гражданину России, влечет за собой неуважение ко всем гражданам России.
Все это, вроде бы, логично. Но толку-то…
Минуло полгода, как я сдал документы на разрешение о постоянном пребывании в Финляндии — ни ответа мне, ни привета. Я позвонил в консульско-визовый отдел, чтобы узнать — сроки-то, предусмотренные правилами, уже все прошли — попал на тетеньку с лошадиным лицом. Она меня послала к такой-то матери, «касса справок не дает!» Через день позвонил снова, попал на другую работницу, которая меня не послала, но посоветовала самому разбираться с моими проблемами.
«Так телефон-то дайте в Хельсинки, чтобы мне разобраться-то!» - предложил я.
«Сейчас я посоветуюсь», - ответила тетенька и трубка затихла.
Я представил, как она пошла, конечно же, к сове, объяснила, кто звонит, зачем звонит, и вопросила «что делать». Сова покрутила своими круглыми глазами и объяснила, что делать.
«Записывайте телефон», - наконец, вернулась к разговору со мной работница консульско-визовой службы города Петрозаводск.
Я записал и немедленно по нему перезвонил. На том конце никто не брал трубку. Ну, ладно, может не вовремя, может, с утра надо звонить.
Следующим утром я снова звоню в Хельсинки — молчок. Ближе к обеду набираю номер — нет ответа. После обеда — то же самое. Телефон злорадно молчит: мол, ты парень упорный, я еще упорнее.
Может, день неприемный? Звоню в разные дни недели — результат прежний. Отлично, я разобрался со своим вопросом. С Петрозаводском связываться бессмысленно. Надо подумать.
Во время моих размышлений у меня произошла встреча в ресторане «Кивач» с одним из былых музыкантов былого фолк-коллектива «Мюллярит». Вообще-то мы с женой присутствовали в «Киваче» на концерте нашего сына — он воодушевленно извлекал из гитары неизвестную мне ранее музыку и при этом пел под нее неизвестные мне песни. Было круто. Было много народу. Среди них было много знакомых. В том числе и Андрюха, некогда аккордеонист «Мюллярит».
Уж каким образом в нашем с ним разговоре мы коснулись сложностей с финскими визами для тех, кому она действительно важна, не помню, но он тоже посетовал:
«Всем мюллярам на два года давали — там, гастроли, аэропорт Вантаа и все такое. Мне — на полгода».
«Как знакомо звучит. А почему так?»
«Так из-за нашего солиста, точнее, из-за его жены. Не может она не рулить, не может не вмешиваться в чужие дела. Злобная сучка, злопамятная и завистливая».
Грубо, но исчерпывающе.
«У тебя и Артто были терки? Или с его женой?» - спросил я, вспомнив, как звали парня, ныне работающего на республиканском радио, то ли редактором, то ли главным вещателем его финского канала.
«В том-то и дело, что не было. Но эта стерва решила, что я в коллективе лишний. Вот и выдавливала меня, третируя финансово: все платят за визу один раз, а я целых четыре. Но деваться-то некуда, работать надо».
Точно, черт побери, как же я раньше не заметил, что сова из консульско-визовой службы Петрозаводска имеет ту же фамилию, что и Артто? Она тоже Артто. Она его жена.
«Бляха-муха, на меня она тоже накинулась», - вздохнул я и поспешил добавить. - «Без повода с моей стороны».
«Ну, ты попал, чувак», - посочувствовал мне Андрюха. - «Финикам на тебя плевать. Вот эта стерва теперь не отстанет. Коррупция, брат».
«Пусть бы она под поезд попала», - сокрушился я. - «Или под самолет».
Андрюха посмотрел на меня с удивлением: «Зачем так сложно? Может, под машину?»
«Не, под машину пожелать — так возьмет и попадет. Потом всю оставшуюся жизнь мучиться, что желание исполнилось. Господь ей Судья».
По слухам у совы в нашем финском представительстве было право на особое мнение, исходя из которого принималось решение, что делать с человеком, соискателем, так сказать. А вообще, финнам действительно было наплевать: круг лиц, которым запрещено было въезжать в ЕЭС, определен, за этим они и следили. Прочими же занималась блеклая дамочка с круглыми глазами.
Если у человека был интерес в Финляндии, она обращала на него внимание. Мало того, что обращала, она начинала на него давить в финансовом плане. Любой отказ, как уже говорилось, должен быть мотивирован. Вот выдача полугодовой визы вместо трехлетней — объяснений не надо никаких. В визе-то, как таковой, не отказано!
Зато человек, если ему действительно надо, заплатит в казну, уж не знаю — какую - в шесть раз больше денег. Деваться-то ему некуда! В суд и всякие прокуратуры не побежит. Что это такое? Для меня — это коррупция. Для нее — это кайф. Для бюджета — сплошная прибавка. Ну, не подлость ли!
Тем временем прошло еще время. Время в отведенный ему участок времени на месте не стоит, даже если очень захочет. Вот мое заявление на пребывание в Финляндии где-то стояло. Попало в безвременье, наверно.
В Европу ломились воины ислама, прикидывающиеся беженцами, все миграционные службы всех стран ЕЭС работали в авральном режиме: рассматривали ходатайства от неграмотных и агрессивно настроенных мусульман, принимали какие-то решения, устраивали лагеря, закрывали глаза на мелкие правонарушения, неохотно их открывали на крупные. Премьер-министр Финляндии лично и во всеуслышание объявил, что двери его дома открыты для пакалайстов, но никого, конечно же, не принял. Врун в Финляндии работал премьер-министром. Ничего из ряда вон выходящего.
Мой одноклассник, долгие годы живущий в Хельсинки, снабдил меня номером телефона, по которому в миграционную службу можно было задать строго определенный вопрос: на какой стадии находится рассмотрение моего заявления. Этот номер отличался от того, что дали мне в Петрозаводске.
В Петрозаводске меня ввели в заблуждение, проще говоря, наврали. Такова позиция официальных представителей финской миграционной службы, пусть и в российской глубинке. Мое дело, впрочем, как и меня самого, поставили на ступень ниже беженцев. То есть, я оказался на самой низшей ступени, за мной — никого, да и рядом, похоже, тоже никого. Я избранный.
Дозвонившись с первой попытки, я узнал, что мое заявление зарегистрировано по основанию «Other Grounds», вот только на этом и все. Больше информации никакой.
И что же дальше? А дальше — ждать. Полгода — установленный регламентом срок рассмотрения заявлений. Мои полгода прошли уже давно. Этого не может быть. Посмотрите на дату моего заявления. Нет таковой возможности, но все, касательно российских граждан рассматривается по закону.
Ага, по закону военного времени. Либо для россиян и россиянок нет закона, для них, так сказать, законы не писаны.
Такой у нас случился диалог, за исключением, правда, двух последних моих сентенций. Их я уже сказал, когда телефонная трубка известила меня короткими гудками, что больше говорить не о чем.
Осенью всегда грустно. Но когда через два дня после моего определяющего звонка заграницу мне пришло электронное письмо, чтобы я поехал в Петрозаводск и забрал официальный ответ, осенью стало тоскливо.
Не могли они за два дня рассмотреть все мои доводы, принять решение и переслать его в Карелию. Я-то думал, что письмо должно быть, если не на гербовой бумаге, то с печатями и подписями, как это принято в России. Это я, конечно, погорячился.
Назавтра с утра в установленное регламентом работы консульско-визового центра время я был в опостылевшем мне здании на улице Гоголя. Меня там уже знали и меня там почему-то ненавидели.
В 9 утра самый главный финн, выполняющий особые миссии, в частности, оглашения решения, а также признания знания и исполнения наполнения, на работе не появился.
«Ему пришлось срочно отъехать по дипломатическим надобностям» - объяснила мне тетенька из окошка - та, что не Зорькина. - «Полчасика подождите».
Я прождал до десяти часов и понял, что сейчас обосцусь. Шутка. Понял, что мне очень нужно в туалет, которого в консульско-визовом центре нет (сцу — это так иногда белорусы говорят, непонятно, что имея ввиду — тоже шутка).
В четверть одиннадцатого вся та же негрубая тетенька пригласила меня к окошку, которое было устроено в специально огороженном помещении с дверью из толстого непрозрачного стекла.
Там я прождал еще пятнадцать минут, каждую минуту осознавая, что вот сейчас мое терпение лопнет.
Наконец, с той стороны, со стороны Финляндии, появился несколько взлохмаченный дядя в очень мятом свитере, будто десятки складок на нем кто-то специально затачивал утюгом. Лицо у него было совсем незлым и хранило отпечаток дипломатической неприкосновенности, разве что легкое касание с чем-то плоским тоже отпечаталось.
Он что-то сказал, я что-то ничегошеньки не расслышал.
Поэтому я наклонился вперед и постарался так прислониться ухом к слуховому окошку, чтобы это не выглядело странным. То есть, я весь подался вперед — настолько, насколько это было возможно. Я даже запах туалетной воды этого консула-проконсула ощутил. Туалетная вода пахла переработанным алкоголем. Ну, что же — весьма мужественный аромат.
Он снова заговорил, а я, наконец-то, понял, что говорит он на русском языке. То есть, читает некогда сложенную вчетверо бумажку из заднего кармана своих брюк. Читал он плохо, и слов мне было не разобрать.
«Может, по-английски?» - перебил я его, дождавшись паузы в непонятных звуках. Перебил по-английски.
Он отрицательно помотал головой.
«Тогда по-фински?» - опять спросил я. Спросил по-фински.
«Не нужно по-фински», - ответил он на своем родном языке. - «Нужно по-русски».
А по-русски-то понимания нам достигнуть не удавалось.
Все-таки он доковеркал текст, словно бы полный рот слюней, до конца и протянул его мне через щель между столешницей и стеклом. Я принял бумажку, удобно сложившуюся вчетверо, и запихал в задний карман своих джинсов.
«Все?» - спросил я.
«Все», - вздохнул он так, что разделяющее Россию и Финляндию стекло запотело.
Уже поднявшись и теряя остатки воли, я нашел в себе последне силы спросить:
«А как с апелляцией?»
Финн отрицательно замотал головой. Мотать головой он умел великолепно.
Стремительно выйдя в общую залу я попытался уверить себя, что силы мои не последние. Еще на полминуты, еще на один вопрос меня хватит.
За окошком уже со скорбным видом скучала лошадиная Зорькина.
«Когда и кому мне можно подать апелляцию?» - морщась, как от зубной боли, спросил у нее я. Здороваться я не стал — не до церемоний уже.
«Мы не принимаем апелляции», - тоже не стала здороваться Зорькина. - «У нас нет такой практики!»
За минуту я пролетел от здания консульско-визового центра до стройки, разворачивающейся во внутреннем дворе. Мне удалось укрыться за забором, никем не наблюдаемым. Мне удалось вытерпеть — остальное уже неважно. Пока неважно.
На самом деле, конечно, в Петрозаводске опять нарушали процедуру. Апелляцию они были обязаны принять. Это даже в том смешном листике, что мне выдали за решение миграционной службы государства Финляндия прописано черным по белому (black on white, как говорят в прочем мире). Просто мне очень хотелось в туалет, поэтому я ничего им не сказал.
Сев в свою машину, я почувствовал опустошение. Знамо дело — так терпеть! Сделал звонок жене и сказал ей:
«Отказ».
Она расстроилась. Она очень расстроилась. А у меня было опустошение. Я не чувствовал депрессию, не ощущал крушения надежд, у меня не было ни разочарования, ни сожаления. Я же избранный, я знал что так все и будет.
Когда я приехал домой, жена начала меня так успокаивать, что мы разругались.
«Они не могли так с тобой поступить», - говорила Лена. - «Это какая-то ошибка!»
«Конечно, не могли», - соглашался я. - «Конечно, ошибка».
«Что они написали?» - спросила она.
«Не знаю», - признался я. - «Там все на официальном финском языке, я его не понимаю».
«Так как же ты можешь утверждать про отказ?» - возмутилась Лена. - «Может, есть какая-то надежда?»
Надежды не было. Я это чувствовал, даже не читая ту бумаженцию.