Для справки:IQ или коэффициент интеллектуального развития человека, определяет его способности логически мыслить и анализировать окружающую нас реальность. (Энциклопедический словарь.)
Задачка:Сколько нужно набрать баллов (IQ), чтобы попасть в компанию бессмертных? На какой балл обычно тянет простой смертный? Идиоты, дураки, научные работники...?
Ответ: Для самых умных IQ равен 100-160, а иногда даже 240 баллов ( его получил афро-американец ), нижний предел не определен. Специалисты-психологи ответа тоже не дают. Магические числа - 6, 7, 13 никак себя не проявили и к интеллекту никакого отношения не имеют. Действительно, если IQ равен 13? Здесь уж ничего не поделаешь, дело не в роковой цифре. Единственное утешение, что "везунчикам", чей IQ равен счастливой цифре 7, тоже не чем особенно хвастаться.
1979 год. Начало.
В ту пору проблемы интеллектуального развития человечества мало кого волновали. Другое дело джинсы, кинофестивали, защита диссертации, поездки за кордон, престижный кабак. Даже услышав, о землетрясении, разрушившем до основания столицу Румынии Бухарест, московская богема полагала, что речь идет о тезке-ресторане на берегу Москва-реки, и посему близко принимало это событие к сердцу.
Моя профессиональная карьера только начиналась. Я служил по ведомству водного хозяйства и мелиорации, одного из самых заштатных министерств, пытавшегося реализовать грандиозные проекты, и тем самым оказаться у руля государства. В этих наполеоновских планах мне была уготовлена роль простого солдата. А рядовому, как известно, не положено рассуждать. И чем скромнее его интересы, чем ниже этот самый IQ, тем лучше. Естественно, мне и в голову не приходило подводить руководство. Поэтому, преодолев с неимоверным трудом пыточную камеру ученого совета, перед которым отстаивал несомненные достоинства своей диссертации, я обратился к уже помянутым нетленным ценностям той жизни. И хотя, лучшие питейные заведения столицы не спешили распахивать передо мной свои двери, дубленка с чужого плеча, джинсы, стеснявшие дыхание и передвижение, а также уникальное для тех времен неспособность врать приоткрывали мне дверцы некоторых модных среди безденежной интеллигенции кафе-сараев в центре Москвы и делали центром внимания скучающих там компаний.
Зловещая троица.
Ах, известность! Ах, стремление к славе! На что не пойдешь ради лихо закрученной фразы, ради восхищенного взгляда осоловевших от табачного дыма и вино-водочных смесей дам? Какие только истины ни открывал я обступившим меня почитателям в кафе "Север", "Синяя Птица", "Адриатика"! Конечно, неприкрытая, жалящая правда, брошенная в лицо всему собравшемуся обществу, тут же раскалывала его на моих друзей и врагов. Ну, и пусть! Что стоит чужая неприязнь, если от нее (этой правды) и мне самому становилось как-то не по себе.... Как, если бы накануне пил водку с портвейном или коньяк с шампанским. Противнее, отвратительнее всего были, даже, не угрызения совести. Мои речи - и, правда недержания обычно заканчивались драками в подворотнях и в самих местах отдыха, приводами в милицию, докладными на работу ...
И все же воспоминания об этих днях стесняют дыхание в груди. Милые, безмозглые семидесятые.... О, как счастливо они начинались. И как печально закончились для меня. Уже поздней осенью 1978 в воздухе парило недоброе предчувствие. Слякотная осень сменилась бесснежной зимой. Стало холодно и не уютно. У советского народа разом испортилось настроение. И, вероятно, поэтому прилавки вино - водочных магазинов обнажились до непотребства. Обнажать что-либо тогда не любили. И чтобы как-то прикрыть позор и стыд на свет божий, невесть из каких запасов появились запыленные бутылки ликера "Абу-Симбел", в незапамятные времена, вывезенные из Египта, дешевого вермута, состряпанного в городах российской глубинки, по рецептам итальянских виноделов, и горькой настойки "Стрелецкой".
Троица сия производила на людей магическое действо. Они тянулись к ней, как некогда пушкинский Герман к трем заветным картам. Редкая семья или компания нарушала этот мистический ассортимент. Тайны пирамид, заключенные в пузатый сосуд египетскими жрецами, выплескивались в граненые стаканы и бокалы тонкого стекла и сталкивались там с остатками обруссевщего детища итальянских творцов. И, наконец, еще не опустошенный сосуд наполнялся неистощимой удалью и храбростью старорусского стрелецкого войска.
Можно только догадываться, какой из напитков внес больший вклад в события, о коих речь пойдет ниже. В тот памятный декабрьский вечер, в кругу новообретенных друзей (мы только что слились в единую кампанию, сдвинув свои столики в одном из пивных баров), я высказал ... пророчество. Видно обычная правда о текущем моменте меня уже перестала удовлетворять. Глядя поверх голов, сквозь табачный дым, уходящий ввысь, изрек: "Изыдет Русь в землю басурманскую, ибо участь сынам человека и участь скоту - одна и та же... Как тому умирать, так и этим... И не лучше скота человек; ибо все тщета."....
Иному предсказателю все бы сошло с рук, ведь Глоба до сих пор вещает, ошибается и продолжает перевирать будущее. Но я-то угадал. Угадал ближайшие события (не по поводу общей участи "человека и скота", что было фактом свершившимся, а исхода в "землю басурманскую"). Как на утро стало известно,
наши войска вошли в Афганистан. Но вечером-то все это еще было государственной тайной...
Короче среди новых товарищей, произошло легкое смятение. Тут же появилась милиция. Ну, а дальше.... Как всегда. Привод, акт о задержании, письмо на работу... Часов 11-12 утра, я уже находился в кабинете начальника всей нашей партии, почвенно-мелиоративной партии. Графин с питьевой водой, в которой уже завелись головастики, притягивал в то утро мой взгляд не меньше, чем кружки самых невероятных смесей в предшествующий вечер. Начальник же, напротив, старался не замечать ни графина, ни меня. Он сидел молча, склоняясь над картой Советского Союза, и безрезультатно пытался попасть булавкой в какую-то точку на ней. Из угла о каком-то ограниченном контингенте войск и интернациональном долге бубнило радио. ( Уже позже, до меня дошло, что он пытался таким образом укорить меня: "Что же ты..., мать твою, натворил?" Ведь перед ним лежали письмо из милиции и еще какая-то бумага. ). Тягостное ожидание неприятностей перемежалось с причастностью к какой-то тайне. От напряжения глаза наливались кровью, в висках стучало и рвалось на наружу признание вины за смерть Рамсеса, шашни с царицей Софьей супротив законного государя Петра Алексеевича и опозданием на работу. Об истинном своем предательском поступке, мне было невдомек.
Наконец, голова начальника стала медленно подниматься, и я уже был готов почувствовать на себе его непреклонный взгляд. Как вдруг, перед моим носом оказался второй, неопознанный листок. "Информационный отдел Комитета Государственной Безопасности, Октябрьского района города Москвы" - значилось на бланке. И дальше... "Вчера, в пивном баре в районе Киевского вокзала сотрудникам западных радиостанций имяреком были переданы сверхсекретные сведения, известные лишь ограниченному кругу лиц в Политбюро ЦК КПСС. Эта информация прошла в ночных передачах радиостанций Би-Би-Си, Голос Америки, а также, Коль Исраэль (Голос Израиля). Канал утечки пока не установлен. Применить к указанному лицу, все меры, чтобы изолировать его от окружающих". Неразборчивая подпись. Число.
Все так же, не смотря на меня, начальник прошептал сухими, дрожащими губами: " Ты что же, с..., себе позволяешь!? Ты... инженер-мелиоратор, твою богу душу...".
И тут как бы не к месту добавил: "Шофер и рабочие, мать их, тоже не лучше твоего..., но те хоть пьют молча.... Но с ними-то я разберусь, а ты ..., чтобы духу твоего в партии не было, пиши заявление вчерашним числом, а то статья, понял!".
Я сел за стол, взял перо и бумагу и небрежно начертал: "Прошу освободить меня (имярек) от занимаемой должности инженера-мелиоратора, по собственному желанию уважаемого нами начальника партии. В связи с чем снимаю с себя всяческую ответственность за то, что было и будет впредь. Ибо все тщета и ловля ветра. Подпись. Число". Протянул лист начальнику. И он не глядя, поставил на нем свое: "Согласен. Подпись. Число".
Бедный, он снял ответственность только с себя. Но целая страна.... Пока передовые части советской армии штурмовали в Кабуле президентский дворец, у них в тылу возникла еще одна маленькая (пока) горячая точка - уволенный задним числом почвовед-мелиоратор. Напор наших бойцов как-то сдерживала охрана дворца. В
выборе цели меня не стесняло ничто. И потому мой первый удар пришелся на кладезь интеллекта страны, Академию Наук СССР.
Институт географии, где я несколько лет назад окончил аспирантуру (с тех пор меня туда категорически отказывались брать в любой должности), толщиной стен и упрямством персонала, пожалуй, не уступал дворцу афганского диктатора. Но мне потребовалось всего пять минут, чтобы оказаться у дверей директора. Секретарь, видя мою решительность, согласился доложить незамедлительно. Заметьте, я поступал гуманнее наших военных. В то самое время президент Амин и его соратники лежали поверженными на полу. А мне даже в голову не приходило также поступить с директором, в дружелюбии которого у меня были большие сомнения. Только встреча один на один, только беседа двух интеллигентных, воспитанных людей. Но видно, в институте уже были оповещены о последствиях штурма дворца в Кабуле. Не прошло и минуты, как уважаемый академик вынырнул из своего кабинета под прикрытием дюжих референтов и бежал. Вслед за этим послышались звуки сирены. Не пытаясь разобраться, какой из служб скорой помощи принадлежали эти звуки, я поспешно оставил приемную. На улице мои опасения развеялись. Сирена принадлежала директорской "Волге", увозившей его от моего преследования.
" Началось,- подумалось мне, - вот, что значит расставлять, не глядя, подписи на серьезных документах. Боюсь, на этом все не кончится".
О, как мне хотелось ошибиться. Увы! Институты почвоведения, гидротехники и мелиорации, почвенный факультет МГУ - все, как будто сговорясь, при моем появлении оглушали улицы истошным воем сирен. Черные спецВолги, "Чайки" и прочие автомашины разбегались прочь от этих храмов мелиоративной науки, словно тараканы из освещенной кухни. Паника охватила не только директоров, но и простых завлабов, даже лаборанты старались запереть перед моим носом двери и улизнуть куда-нибудь в подвал или на крышу.
В центральном здании Академии Наук СССР, что на Ленинском проспекте, на воротах висел замок. Вход охраняла не милиция, а десантники в тельняшках и голубых беретах.
Пора было прекращать поиски работы. Иначе они могли бы парализовать интеллектуальную жизнь столицы, а может быть и всей страны.
"Если меня не принимает наука,- решил я, - отдам все свои знания народу. А сам постараюсь постигнуть его мудрость".
Неделя, проведенная в размышлениях и добровольном затворничестве, дала результаты. Почувствовав в себе пробуждающегося люмпен - интеллигента, я начал завязывать знакомства с людьми своего круга. Хотя многие из них подпадали более под первую часть этого определения. Новые приятели, как правило, не имели за плечами даже оконченной средней школы. Но дух, непокорный дух свободы и независимости единил нас. К тому же, каждый из них владел в совершенстве наукой выживания в условиях улицы. Напомню, наступал только 1979 год, и люмпен, будь он хоть интеллигент, хоть пролетарий нуждался не
только в хлебе насущном, но и в надежном официальном прикрытие. Статья "за тунеядство" в ту пору исключала всякий либерализм в толковании вопросов трудовой занятости населения. Либо ты работаешь в госучреждении, либо пожалуйте за 101 километр. Ссылки на отсутствие подходящего занятия, душевные метания, невозможность ужиться с коллективом имели примерно тот же эффект, что и жалобы на ревматизм призывной комиссии в известном произведении Гашека "Похождения бравого солдата Швейка". Для начала вам ставили предупредительный клистир: заводили в районом отделении милиции "Дело"...
Случай же мой был, действительно, особый. Это уже потом, много лет спустя, я понял, что подметать улицы с ученой степенью дело вовсе незазорное для свободомыслящих людей. Но в 1979 годы, даже диссиденту из диссидентов такое в голову не приходило. И потому консилиум из признанных авторитетов заседал целую неделю. Посылали даже делегацию в соседний район. Но ни шедевр египетского виноделия "Абу Симбел", ни утеха гулящего совлюмпена "Стрелецкая", ни даже обращение за советом к вернувшимся " с зоны " не помогали найти подходящего решения.
Коллектив, правда, рекомендовал, что на первых порах я должен скрыть свое высшее образование и купить фальшивую справку об отсидке. В таком случае, как мне объяснили, я получал ряд преимуществ. Первое: меня ставили на учет в милиции. Второе: забота о поисках работы ложилась на плечи органов внутренних дел. К тому же перед глазами был убедительный пример. Один из моих консультантов, имея на руках такую справку (правда, настоящую), сумел пробиться туда, куда не помогали проникнуть никакие протекции. В этой профессии все знания и умение передавалось от отца к сыну, от старших к младшим. Брокары или, по современному, ассенизаторы, не допускали в свои ряды чужаков. Да, шутка ли, подумать! Работы невпроворот и конца ей не видно. Каждый сортир червонец, а то и целый четвертак! Простой арифметический подсчет показывал: тридцать (30!) отхожих мест могли прокормить одного ассенизатора в течение месяца и обеспечить его не хуже какого-нибудь профессора. Но они работали целыми днями и даже по выходным. И об их богатстве слагались легенды.
Я не метил так высоко. Да и к тому же, сначала, требовалось пройти неприятную процедуру - встать на учет в милицию. Встать-то я, встану, а как потом открепиться? Нет, уж лучше идти своим путем.
От милиции до редакции.
И все-таки милиция манила меня. Разгулявшаяся фантазия рисовала перед глазами картины одна заманчивее другой. Вот я в сопровождении милиционера появляюсь в приемной директора одного из академических институтов и вручаю ему предписание в 24 часа зачислить в штат означенную в документе персону, то есть меня..., вот я у ректора московского университета...
Короче, через несколько дней мое представление милиции состоялось. Сначала дежурный внимательно выслушивал печальную историю моих злоключений,
потом, сославшись на неординарность проблемы, вызвал капитана. Тот, в свою очередь, связался с начальником и замполитом отделения. Когда те явились, и я снова повторил свой рассказ, полковник попросил всех, кроме замполита, выйти из комнаты. За тем откашлялся и мягко начал: "Понимаете ли, уважаемый товарищ, мы..., как бы это сказать, не в праве вмешиваться в ваши разногласия с директорами институтов... Короче, мы не можем выдать вам документ, который вы просите".
" Что же!- возмутился я. - Мне нужно прежде в тюрьму попасть?"
" Ни в коем случае! - возразил он. - Вы и тогда не получите направления в Академию Наук".
" Но ведь вы же устроили...",- и тут я назвал имя своего приятеля-ассенизатора.
Реакция была незамедлительной. Меня попросили выйти на минутку из комнаты, а когда вновь пригласили, за столом сидел лишь один задумчивый замполит.
" Я, конечно, сразу почувствовал недоброе,- начал он,- но, признаюсь, не подозревал, что мы имеем дело с таким опытным антисоветчиком. Только что мною проведены переговоры с органами государственной безопасности. От них скоро должен прибыть следователь по особо важным делам. Вы же задержаны вплоть до выяснения всех обстоятельств. Прошу садиться".
Такой оборот дел стал для меня полной неожиданностью. Не уж-то я наступил им на больную мозоль? Кто мог знать, что бациллы коррупции и протекционизма проникли в столь деликатные сферы, как ассенизация?
Оставалось ждать развязки. Через полчаса в кабинете появился великолепно одетый человек в роговых очках, с густой шевелюрой. Меня снова попросили выйти, а затем опять вернули. Замполит выглядел кисло, а следователь по особо важным делам торжествовал.
" Ответьте мне только на один вопрос, - сказал он, обращаясь ко мне, - вы действительно почвовед-мелиоратор или...? Учтите, мы проверим и установим вашу личность".
" Конечно же, почвовед, кто же еще?"- растерянно пробормотал я.
" В таком случае, товарищ, - продолжал комитетчик,- милиция (он посмотрел на окончательно скисшего замполита) и органы государственной безопасности благодарят вас за проявленную бдительность. Вы помогли напасть на след опасных преступников. Очень опасных преступников! А теперь не смею вас задерживать. В случае необходимости мы с вами свяжемся".
Мне пожали руку. Причем рука замполита горела и тряслась, словно в лихорадке.
И дежурный проводил меня до самого выхода.
Прошла неделя. Работы все не было. Мои приятели-люмпены отходили от новогодних празднеств, коротая время в котельной и который раз выслушивая становившуюся все более невероятной историю теперь уже эксассенизатора о том, как их во время работы захватило спецподразделение КГБ и как их все утро держали на свежевыпавшем снегу, лицом к стенке сортира, пока оперативники обшаривали машину.
" Все, все проверили! - орал он в пьяном угаре.- И знаешь, нашли-таки..."
Тут он понижал голос до шепота и сообщал, что, оказывается, вся ассенизационная
система СССР настолько прогнила, что в итоге продалась иностранной разведке, а та, в свою очередь, сделала машины - брокары транспортным средством (когда он произносил эти слова, его язык особенно заплетался) для перевозки антисоветской литературы и... валюты, которой оплачивались здесь услуги разных там диссидентов и сионистов.
И в этот памятный ему день, когда вся их преступная группа мерзла, уткнувшись носами в свеже побеленную стенку какого-то туалета, в машине отыскали тайник и извлекли оттуда сотни тысяч долларов (впрочем, сумма постоянно росла), бриллианты, джинсы, дубленки.... Вскоре сам рассказ перестал его интересовать. Он лишь занимался перечислением найденного.
" Им, мать их так, - всхлипывал он, - помады женской тыща флаконов, вермута итальянского - десять ящиков, плащей болонья сто пар..."
Когда же нервы его не выдерживали, вверх взлетал кулак и из подвала на волю вырывался вопль отчаяния: " У масоны, жиды проклятые! Все продали! Рассею -матушку продали!"
Естественно, таких переживаний за отечество и утрату любимого дела не вынесет ни одна истинно русская душа. И, вскоре, наш алкаш-эксассенизатор оказался на принудительном лечении в ЛТП.
Как ни странно, день его исчезновения совпал с совершенно невероятным событием. Мне позвонил следователь по особо важным делам и пригласил на встречу в Дом Кино.
В ту пору Дом Кино или просто ДК славился не только эксклюзивными показами зарубежных фильмов для элиты столичной торговли, но и своими баром и рестораном. В бар мог попасть каждый и насладиться там "Белой дамой", "Шампань Коблер", "Кровавой Мэри", а вот в ресторане для случайных посетителей места почему-то не оказывалось никогда. Но в тот памятный вечер я не был случайным, а даже совсем наоборот-официально приглашенным лицом.
Мэтр, облаченный во фрак, который сделал бы честь дипломату на церемонии представления в Букингемском дворце, как бы, между прочим, заслонил проход в ресторан и молча, с полным безразличием начал разглядывать мою персону. Но, услышав имя пригласившего меня лица, тут же вытянулся во фрунт и, расплывшись самой доброжелательной улыбкой, сделал величественный жест в сторону столика, спрятанного от чужих взоров за двумя пальмами в кадках.
Следователь по особо важным делам уже был на месте. Уплетая паштет из маленьких вафельных стаканчиков, и запивая его чешским пивом, он кивнул, приглашая меня сесть.
Опустившись рядом на мягкий стул и развернув салфетку, я почувствовал, что мы совершенно необычные посетители. Вокруг нас порхали официанты, обновляя напитки и блюда, а мы сидели молча и уминали все, что оказывалось на столе.
Наконец, хозяин отвалился на спинку стула и, подавив мощную отрыжку, сказал:
" Гм... здорово это вы ...посадили в лужу этих сволочей.... А ведь не приди вы в милицию, они б еще сегодня свое говно возили и этот замполит, паскуда, их покрывал. Ну, да долг платежом красен. Нынче я повышен в чине и в должности
соответственно. Вот праздную, о вас вспомнил и решил познакомить с
несколькими важными особами. Надеюсь, к ним вы еще на прием не являлись. Да и
кто станет разговаривать с ...пророком? Ха-ха..., - и неожиданно по панибратски, хлопнув меня по плечу, добавил.- Ну, страху ты, брат, на нас на всех нагнал, когда по "Голосу Америки" передали сигнал к атаке президентского дворца в Кабуле: "Изыдет Русь в землю басурманскую". Да, еще сказали, что источник, находится в каком-то безымянном пивном баре".
В мельчайших подробностях следователь обрисовал ситуацию, возникшую в результате моих увлечений древнерусским эпосом и Книгой Бытия (в частности, Экклезиастом). Противоестественная природа высказанной мысли, этого уродливого "детища", увидавшего свет, в непотребной, антисанитарной, заплеванной торговой точке, стала очевидной, когда ущербный духовный монстр попал в эфир. Если верить моему кормильцу, то именно я и стал причиной столь трагической развязки в афганской столице, паралича власти предержащих в Кремле, разгрома учиненного комитету государственной безопасности. Иного можно было бы без шума ликвидировать, посадить в психушку. Но любое действие по отношению ко мне могло обернуться непредсказуемыми последствиями. Вдруг он (то есть я) ляпнет на последок такое... Или вобьет в головы сумасшедших одну из своих идей... Нет, уж лучше проследить, обождать.
Именно в этот момент я и совершил свой кавалергардский рейд по академическим учреждениям. Что им оставалось делать? Только прокричать в эфир
мольбу о помощи: " SOS! ", "Спасите наши души!".
Мое внезапное затворничество, а затем погружение в пучину народных масс тоже вызвало большую тревогу в контролирующих организациях. Но здесь я хотя бы находился под их неусыпном наблюдением. Все мысли и желания, высказанные мною, обсуждались в самых верхах. Было дано "добро" на изготовление справки об отсидке. Однако и тут я остался верен себе. Поход в милицию спутал все карты кремлевских аналитиков, но одновременно он указал путь, как можно использовать мои не подчиняющиеся никакой логике действия во благо. Так была поставлена точка в деле под кодовым названием "Брокар".
Вот здесь-то мой куратор и предложил своему начальству создать.... Впрочем, обо всем в порядке очереди.
" Вы, писать умеете?"- вдруг неожиданно спросил меня следователь.
" Это, в каком смысле?"- испугался я.
" В самом прямом. Журналистом теперь работать будете,- отрезал следователь.- Сейчас поговорим с редакторами одного из академических журналов и все обстряпаем".
" Э..., да ведь мелиораторы, почвоведы мы, нам бы где - нибудь с землишкой и водичкой...",- жалобно пискнул я.
" Оставьте советскую мелиорацию в покое, - отрезал он, - придет время, и ей займемся. Сейчас предстоит выполнить ответственное задание. Будете незаметным заведующим отделом.... Ну! Каким подразделением заведовать хотите?" - ехидно спросил мой благодетель.
Я опять попытался брякнуть что-то про мелиорацию, но был пристыжен безжалостным чекистом.
"Образованный человек, - вздохнул он, - а не знает, что мелиорация наука не академическая. Что б я больше о ней не слышал! Понятно!? А заведовать будете отделом наук о Земле. Звучит-то как! А? Поздравляю!"
Прибывшие, минуту спустя, академики были людьми серьезными. Первым делом они выпили и закусили. Затем уставились на хозяина стола так, что я понял: это не единственный стол, за которым мой нежданный покровитель воздает каждому по заслугам его.
" Вот вам, Петрович, - обратился он к высокому и лысому академику, - заведующий отделом наук о Земле в вашем новом журнале. А ты, Константиныч, - он перевел взгляд на маленького с густой шевелюрой,- как член редколлегии, уж возьми над молодым человеком шефство. Вот собственно и все, что я хотел вам сообщить. Не смею задерживать".
Проводив, их отупевшим от обжорства и возлияний взглядом, мой покровитель изложил суть задания. Идея была проста, как колумбово яйцо. В недрах Академии Наук организуется очередной журнал, который будет пропагандировать достижения советской науки на русском и трех иностранных языках: английском, французском и испанском. Всем иностранным редакциям отводилась вспомогательная роль: перевод и выпуск журнала. А вот под крышей русской редакции предполагалось создать небольшой разведывательный отдел, включающий даже диверсионную группу. Правда, перед последней не ставились задачи свержения правительств в зарубежных странах, взрывов и убийств. Однако поручалась деликатная миссия - провоцировать зарубежных интеллектуалов, посещающих СССР, с последующей их вербовкой.
Мужчина и женщина, курьер и начальник.
Следует отдать должное моему чекисту. Дело, задуманное им, было организовано блестяще. Уже на следующее утро мне позвонил референт Петровича (конечно, у академика было и имя, но должность, которую он в то время занимал в Академии, так высока, что даже сегодня его разглашение приравнивается к государственной измене) и сообщил, что я должен прибыть по адресу Мароновский переулок 26, третий этаж, комната один. Немедленно.
Через два часа я при полном параде стоял на Октябрьской площади и тщетно искал проход между двумя плотно сомкнутыми домами. Поверхностный обзор местности ни к чему не привел. Пришлось углубиться в лабиринты старого Замоскворечья. Подворотня сменялась подворотней. Иногда я утыкался в невесть откуда взявшиеся заборы и строительные площадки. И, наконец, потеряв всякую надежду отыскать нужный мне переулок, очутился на пустыре перед зашитым в строительные леса Домом художника, что на Крымском валу. Тут - то передо мной и выросло неказистое грязно желтое здание с табличкой "Мароновский переулок, 26". Оно не производило впечатление заброшенного, просто казалось, что его хозяева только что покинули насиженные места. И впечатление было верным. Дело в том, что всем конторам, отделам институтов, редакциям, которые обживали его в течение десятилетий, в один прекрасный день заявили: дом сносится, просьба подыскать другую жилплощадь. Они дружно снялись и рассеялись по таким же отжившим свой век хибарам старой Москвы.
С этого момента у дома на Мароновском началась новая жизнь. Его списали, вычеркнули из реестров нежилого фонда города и...начали ремонтировать. Причем ремонт затрагивал только внутренние помещения, внешний облик его не изменился ни на йоту.
Пройдя по закапанной белилами лестнице, я оказался в таком же замызганном коридоре. Комната номер один была бы под стать остальной внутренней части дома, если бы в ней не сидела... женщина. Томный взгляд и тягучий голос, которой заставляли забыть обо всей неустроенности будущей редакции.
"Господи! Наконец мужчину прислали. Я - Марина, - простонала женщина,- а, вы, кто будете? Чай кипела-ла. Хотите?"
Грациозно выплыв из-за стола, она достала из тумбочки чашки, сахар и вернула на электроплитку еще не остывший чайник. Ей было под тридцать, а может быть и меньше. Однако манера преднамеренно коверкать слова (чай обязательно кипела-ла, а из бани люди выходили исключительно помымшись), пользоваться жаргоном, бытовавшим в ту пору среди московской богемы, говорили о каком-то жизненном опыте.
" Впрочем, под крылом такого покровителя-чекиста взрослеешь быстро,- подумал я. А в слух добавил.- Ну, и как работать будем?"
Марина сладко потянулась и произнесла будуарным голосом: " А как пожелаем, так и ... поработаем. Главный сюда не сунется, он дальше Старой площади и Президиума Академии Наук ни ногой, а заместитель его до сих пор сидит на Большом Комсомольском переулке, рядом с Новой площадью. Небось, бывали?" - съехидничала она.
" Да нет, меня из другого места прислали ",- уклончиво ответил я.
" С Лубянки или из ЦК ВЛКСМ?"- продолжала она в том же тоне.
" Какое же это другое место? - пришлось парировать мне.- Говорю же, я из Дома Кино, вот только домой забежал рубашку сменил".
Она естественно не поверила.
" Но если человек так заковыристо врет, то он достоин внимания",- сказал ее взгляд. И наша беседа получила новый импульс. Впрочем, сторонний наблюдатель вряд ли что-нибудь понял из нашего разговора. Эквилибристика слов и понятий, обрывки фраз и гортанные выкрики, восторженное фырканье и урчание, выброшенные вверх и в стороны руки мало напоминали общение двух существ, наделенных хоть каким-то разумом. Но то лишь взгляд со стороны, мы же прекрасно уловили суть нашего диалога и получили много полезной информации. Обнаружились общие знакомые, интересы. Оказалось, что свободное время мы проводим в одних и тех же питейно-закусочных заведениях столицы, среди которых центральное место занимал, конечно, Дом Кино. Выяснилось даже, что Марина где-то слышала обо мне. Где? Она так и не смогла вспомнить. Но мне подумалось, что, скорее всего, на одной из последних планерок с участием следователя по особо важным делам.
Я уже начинал жалеть, что наша встреча произошла в рабочей обстановке, так мало подходящей для единения людей столь близких взглядов. Как, вдруг, в комнату ввалилось существо, напоминающее массовика-затейника, переодетого в медвежью шкуру. "Николай,- представился медведь, сверкнув каким-то волчьим взглядом.- Буду работать курьером. Вот, вам пакет с Большого Комсомольского. От Зудова. Кто такси оплачивать будет?"
Пакет мы взяли и расписались в получении, а такси предложили отправить обратно на Большой Комсомольский за расчетом. Николай оказался человеком абсолютно серьезным. Он спустился вниз и объявил водителю наше решение. Шофер, очевидно, относившийся к той же породе людей, что и наш Коля, отреагировал незамедлительно. Угрозы расправы, перемежавшиеся матерной бранью, взорвали тишину переулка. Мы, не сговариваясь, посмотрели на часы и заключили с Мариной пари.
" Пять минут, - сказала она, - и шкура медведя украсит пол нашего кабинета. Останется соорудить камин, сварить кофе и..., -ее ноздри чувственно затрепетали, начать работать".
"Никак не меньше десяти,- неуклюже пытался парировать я. - У вас отсутствует чувство патриотизма к родной редакции. И вообще, согласно кодексу чести, если падет курьер, то я буду вынужден занять его место на поле брани. Редакция превыше всего!"
Однако прошло уже около четверти часа, а Николай без видимых усилий сдерживал натиск потерявшего контакт с действительностью пролетария. Наш курьер, не повышая голоса, терпеливо объяснял таксисту, что тот не прав и по какому адресу надлежит тому ехать, чтобы получить полный расчет.
Тем временем я вскрыл пакет и с радостью обнаружил, что всему редакционному коллективу через час надлежит прибыть в Большой Комсомольский переулок на первое редакционное совещание. Галантно подав Марине ее дубленый тулуп, набросив подобное изделие монгольской индустрии на себя, мы заперли кабинет и выпорхнули в объятия шофера.
"Вот, товарищи того же мнения",- сказал медведь-Коля, увидев нас.
"Николай, вы, поедете с нами, - произнес я начальственным тоном и, обращаясь к шоферу, отдал суровый приказ.- Прекратить препирания! Большой Комсомольский переулок,... пожалуйста!
Таксист оказался человеком дисциплинированным и сразу затих. Четверть часа спустя, мы благополучно прибыли на место. И спор возобновился с новой силой. Уже, втроем мы пытались увещевать непонятливого водителя. А он все стоял на своем: "Деньги давай! Деньги!"
И тут Марину осенило. "Братцы,- возопила она,- возьмем его к Зудову. Там все и решим. Прелесть, какая".
Предложение было принято единогласно. К кабинету нашего непосредственного начальника мы двинулись вчетвером. Шофер первым толкнул нужную дверь с табличкой "Зампред Комитета Молодежных Организаций, начальник отдела науки И.А.Зудов". Мы же решили подождать в коридоре.
Мне доводилось много слышать о сдержанности партийных и комсомольских боссов. Они, мол, одинаково вежливо благодарят за оказанную помощь, выставляют за дверь, выкидывают на улицу, бросают на съедение львам. Враки, гнусная ложь. Как только хозяин кабинета узнал, какую сумму ему следует
выплатить за такси, он взревел, как леопард, попавший в капкан. Но конфликтовать с таксистом все-таки побоялся. Рассчитавшись с шофером, он решил отыграться на нашем "медведе". Но не тут-то было. Гром и молнии, обрушившиеся на курьера, не возымели ни малейшего действия. Коля как бы и не заметил гнева начальника. Я говорю "как бы", потому что между отповедью Зудова и тем, что произошло потом, имела место продолжительная пауза. Обычно она (эта пауза) заполняется извинениями, оправданиями и клятвами о том, что подобного никогда не повторится. Но Коля молчал. Зудов посмотрел вопросительно на нас, мы на него, а затем все вместе на курьера. И тогда обратили внимание на глаза Коли. Они были неподвижны. Их неистовый гипнотический желтый блеск лишил начальника отдела науки дара речи. И тогда.... Тогда наш "медведь" высказал ему все. Все, что он, Коля, думает по поводу антисемитизма в СССР (медведь к тому же оказался и евреем), о своем больном сердце, о жене, которая сбежала от него год назад, о маме, запретившей ему поднимать тяжести. Опешивший комсомольский босс, которому не хватало в его новой редакции только сумасшедшего (а психическое состояние Коли не вызывало сомнений) как-то скис и начал смущенно оправдываться. Мол, откуда в пакете тяжесть, там всего одна бумага лежала. Но потом махнул рукой и отпустил курьера аж на три дня.
Затем с опаской оглядев нас, он вроде бы приободрился и завел рутинный разговор. Обращался он в основном ко мне, так как Марина, видимо, уже прошла собеседование. Интересовался моей журналисткой практикой: где был? что видел и о чем написал до сего времени. И, получив на все уклончивые ответы, понял: курьер-сумасшедший - это не единственная плата за его новое назначение.
После началось совещание, в процессе которого выяснилось: наш начальник не имеет ни малейшего представления о том, что журнал, отданный под его начало, всего на всего лишь прикрытие.
К вечеру мы разошлись. Прощание с Мариной несколько затянулось. Мы обсуждали план редакционной работы на завтра. Единодушие было полным.
Фантомы переулка Мароновского.
Итак, моя журналистская деятельность началась. Каждое утро я по обязанности забегал в редакцию, пил с Мариной чай, беседовал на отвлеченные темы, а к обеду направлялся в Президиум Академии Наук. Зудов тоже бывал там, но старался по реже попадаться мне на глаза. Его раздражало и угнетало, что неведомо откуда взявшийся выскочка, обласкан академиками, и постоянно бывает здесь на равных с ним.
Желая предупредить назревавший конфликт, я как-то предложил Константинычу устраивать встречи редакционной коллегии у нас в переулке. Идея очень понравилась "посвященному" в наши тайны академику. И он пообещал обрадовать Зудова при встречи, сохранив мое инкогнито.
Что ж, академики не чекисты. Они определенно не умеют хитрить, не имеют не малейшего представления о конспирации. Когда я зашел на утро в редакцию, моего начальника бил озноб. Подняв на меня замутненный взор, он простонал: "Это ты
его надоумил? Не отпирайся, я сразу понял... Полздания засрано голубями. Вторая в строительных лесах. Куда их рассаживать-то? В редакции два стола, четыре стула и один курьер, полный идиот...".
Не в силах сдерживать душившие его рыдания, начальник выскочил из комнаты.
На пороге появилась Марина.
" Что ты сделал с Зу-у-удовым?- со свойственной только ей манерой протянула она.- Он в слезах и соплях помчался в туалет".
" Не бойся, душа моя! - воскликнул я.- Это он от радости. Теперь заезжих и местных дуриков из президиума будут водить сюда на пьянки. Заживем! Чую, чую, грядут большие перемены!"
Пророческий дар не подвел меня и во второй раз. Поздно вечером того же дня мой покровитель вспомнил обо мне.
"Завтра, в полседьмого жду вас в Доме Кино",- рявкнула телефонная трубка.
"Мне прийти одному или с девушкой... для конспирации?"- спросил я робко.
"Марина уже приглашена,- отрезал он,-Приятного сна, жду без опозданий".
Вечер следующего дня надолго запечатлелся в моей памяти. Мы сидели втроем в том же углу, за пальмами, ели пили и слушали фантазии, как выяснилось, нашего общего благодетеля. Оказалось, что моя дурацкая выходка с приглашением редколлегии в редакцию помогла ему продвинуться в осуществлении великого замысла. Теперь Мароновский переулок становился местом проведения одного из самых престижных академических сборищ. А раз так, то и место должно соответствовать.
Первым делом было решено придать переулку приличный вид. Убрать заборы, покрасить дом.... Затем стало очевидно, что штат редакции, состоящий из трех человек, - тоже крайне не солидно, а потому его надо увеличить ... и довести его женскую половину до девяноста процентов от всего состава.
"Фи! - возмутилась Марина.- С бабьем работать! Ненавижу!"
" Цыть, девочка!- шикнул на нее наш покровитель. - Этого требуют интересы дела.... Вся информация из дома будет собираться и анализироваться в здании детского сада, что напротив,- продолжал он.- Там по ночам все равно никого нет".
Через некоторое время наш настоящий босс посмотрел на часы, поднялся и бросил через плечо: "Гуляйте молодежь, мне пора. Еще надо отдать распоряжения".
Понимая, что вечер оплачен заранее, мы продолжали делать заказы. С последним бокалом свет в зале померк и все стали расходиться. Мое сражение с собственным пиджаком окончилось в его пользу. Марина едва держалась на своих высочайших каблуках, делая безуспешные попытки облокотиться то на метрдотеля, то на
старичка швейцара. Но, так и не сумев сделать окончальный выбор, упала в объятия невесть откуда появившегося милиционера.
"Что же вы так набрались, девушка ?- неодобрительно произнес он.-Не положено у нас так.... Вот я сейчас машину из отделения вызову".
"Они-с не одни, - вмешался метрдотель,- мужчина еще держится, и...",- тут он замялся, а затем что-то быстро шепнул на ухо стражу порядка.
"Ну, да это не наше ведомство,- понимающе расценил милиционер,- пускай
своих сами и обслуживают".
Короче, мы очутились на очень темной улице. И, естественно, в голову полезли темные мысли. Перебрав их и систематизировав, я решил: "Едем в Мароновский переулок!".
Моя попутчица, видимо, неверно поняв это намерение, смущенно захихикала.
"Такси! Такси! - закричала она в темноту. - Скорее такси, мы не можем ждать!"
Следует признать: чудеса в те времена все-таки случались. Тут же в темноте послышался шум мотора. Высветился зеленый огонек, и к нам подкатила салатовая "Волга". Дверь открылась, и мы втиснулись на заднее сидение.
" Мароновский переулок!" - скомандовал я.
" Не поеду, - отрезал водитель, хоть озолоти, не поеду! Слышали, что программа "Время" полтора часа назад передала?"
" Что? Что она может передать, кроме анализа... событий за прошедший день?"- попытался переубедить его я.
"Нечистая там, в переулке вашем!"- огрызнулся шофер.
" Ну, так что? - икнула Марина.- Мы к своим и опаздываем. А метлу у меня мусор забрал. А у товарища, дружка моего,- и она с нежностью посмотрела в мою сторону, - этот гад, конфисковал сундук с курицей, а, между прочем, в курице яйцо, в яйце игла, а на самом конце иглы его драгоценная жизнь...".
Здесь, не выдержав всей тяжести утраты и пережитого, моя попутчица разрыдалась.
"Так что, поторопитесь, товарищ, - молвил я замогильным голосом, - Мы еще должны подмогу привести и разборку с милицией устроить. На карту поставлено все. И, как вы понимаете, мы ни перед чем не остановимся. Даже перед упрямством всех водителей таки, всех таксопарков города Москвы".
Ничего, не поняв, кроме того, что в его машину нахально влезла пьяная скандальная парочка, которая несет несусветную чушь, шофер выругался и двинулся в путь, заявив, что дальше Большой Ордынки ни ногой, ни колесом не ступит. На перекрестке улиц Житная и Большая Ордынка такси остановилось. Я сунул водителю талоны, которыми расплачивался с таксистами заслуженный комсомолец Зудов. Их пачка почему-то оказалась в моем кармане. И мы рванули в сторону редакции.
На ближних подступах к нашей малой родине, действительно, творилось что-то непонятное. Улицы, обычно пустевшие уже в восемь вечера, кишели народом. И это был не гулящий люд. У каждого было какое-то занятие. Один красил бордюр тротуара, другой стирал грязь с неоновых реклам и заменял в них перегоревшие буквы. Третий мыл с мылом пешеходные дорожки. Нечто подобное, я уже видел
перед приездом в Москву одного из американских президентов. Кто же теперь собирался посетить Белокаменную?
Когда же мы ступили в Мароновский переулок, стало ясно: все виденное нами на подступах к редакции было лишь прелюдией к тому, что творилось в нем. Водитель такси и программа "Время" были правы.
Огромная толпа каких-то личностей, одетых в комбинезоны, возводила в свете прожекторов строительные леса вокруг нашего домика. Вслед за этим к крыше дома крепились люльки, и те же работяги начинали быстро окрашивать грязно-желтое здание в нежно-розовый цвет. За ними шли стекольщики, столяры и
плотники. Буквально через час здания было не узнать. В довершение к входу прицепили фонарь, излучавший какой-то неземной свет красного оттенка и прибили бронзовую доску с выгравированными на ней буквами "ГРИЗС", что означало: "Главная редакция изданий для зарубежных стран".
Мы приоткрыли двери. И странно: никто нас не толкнул, не окликнул, куда, мол, лезете. А ведь кругом суетились люди. Много людей. Такая обходительность для Москвы во все времена была делом необычным. Только там, где работали с иностранцами, допускалось подобное, да и то лишь к гражданам зарубежья. Мы же были свои, на строительной площадке, среди пролетариев....Тут я обернулся к проходящему рабочему.... Обернулся и... замер. Это был ...призрак! Нет, я, конечно, понимаю: вино, пиво, коньяк. Но это лишь непослушные ноги, руки и голова, в которую лезут дурные мысли. Между тем, глаза меня еще ни разу не подводили.
Я толкнул Марину. Она обернулась. Сначала посмотрела на меня, за тем перевела взгляд на призрака и послала ему воздушный поцелуй.
"Тебя не удивляет вся эта компания?" - спросил ее я.
" А что тут странного?- со скрытой обидой в голосе возразила она. - Ты же слышал сегодня от босса, что грядут большие перемены, да и сам уверял меня в этом чуть раньше. А теперь столбенеешь при виде обыкновенного ЗОМБи".
"Зомби!- завопил я.- Не уж-то и они работают на КГБ? Может в вашей организации есть и подразделение египетских мумий, и погребок джинов в бутылках".
"Не в "вашей", а в нашей организации,- поправила меня Марина.- И, вообще, не болтай глупости. ЗОМБи - это всего лишь аббревиатура и означает 3-й Отдел Мобильной Бригады".
"Но лица, лица-то у них нет!- неуверенно защищался я.- Мертвечина какая-то. Сплошной тлен и трупные пятна".
" Это их боевая раскраска,- объяснила она. - Молодые ребята, фантазеры. Зато вежливые и предупредительные, на все руки мастера. Они и строить и ломать могут. Вот прикажи им Большой театр по кирпичику разобрать, и в ночь нет Большого".
" Но-но! - и мой голос поднялся до торжественных нот.- Большой не тронь! Это наша национальная гордость!"
" Вот мы и не трогаем",- в унисон мне проговорила спутница.
Я пытался выяснить, кто такие "мы" и, какое отношение к ЗОМБи имеет Марина? Но так ничего и не добился, исключая обрывочные сведения о том, что есть в системе органов безопасности некое подобие строительного отряда, выполняющего спецзадания по обустройству иностранных представительств и участвующих в грандиозных мистификациях, вроде размещения фальшивых пусковых установок ракет средней дальности.
И вот мы на третьем этаже. Боже, что здесь творилось. Все двери во всех кабинетах были нараспашку. Из комнаты в комнату сновали, незнакомы люди. Правда, попадались и знакомые лица. Наш босс, что оставил нас в Доме Кино и Зудов, растерянный, близкий к обмороку. Заместитель главного редактора лежал в
объятиях очень пышной блондинки, а та подносила к его носу ватку с нашатырем и смачивала виски. По всему было видно, что бедняге разъяснили, что такое его журнал.
" Ну, как продвигается наш маленький ремонт? - неожиданно игриво спросил
босс, обращаясь ко мне. И переходя на уверенный, деловой тон продолжил,- надеюсь
к утру успеем сделать главное, полностью подготовить здание к приему гостей, переоборудовать чердак в детском саду и привести в чувство вашего заместителя главного редактора. Нервный он какой-то у вас, все сознание норовит потерять. А еще в ВЛКСМ работал".
"Да, но там, видимо, нет обычая краситься, на манер ЗОМБи?" - угодливо вставил я.
" ЗОМБи-то его не очень напугали,- продолжал босс. - А вот девицы, которых приволокли для иностранных редакций.... О, эти как раз его и вырубили".
"Вполне симпатичные девицы",- не подумав, брякнул я. И, мгновенно получив оплеуху от Марины, тут же умолк.
Увидев это, босс отослал Марину проветриться на свежий воздух, а заодно покомандовать ЗОМБи. Мне же он велел скинуть тулуп и приниматься за работу: собирать только что привезенную мебель, оформлять банкетный зал (напротив чердачных окон детского сада) и еще какие-то комнаты с мягкой мебелью. Для работы с авторами, как мне объяснила очень симпатичная редакторша.
Когда же все было готово, раздалась мелодия в стиле кантри и все ринулись в банкетный зал.
Застолье в стиле ретро.
Стол, наш новый банкетный стол уже был накрыт. По плотности бутылок и закусок он явно превосходил тот, что я оставил в Доме Кино. Однако вскоре выяснилось, что места хватает далеко не всем. Началась паника.
"Как, ЗОМБи просчитались?! У ЗОМБи не бывает проколов! - шумела возбужденная толпа.- Ух, им и достанется! И этой стерве Марине, вместе с ними!"
"Тсс!- прогремел голос босса.- Налить бокалы!" И когда приказ был выполнен, он произнес: " Наша идея как раз и заключается в том, чтобы в банкетном зале было тесно. Иначе для чего бы нам кабине..., тьфу ты, комнаты для индивидуальной работы редакторов?" И он многозначительно поднял брови.
По залу пронесся вздох облегчения. Зазвенел хрусталь. Напитки стали передаваться тем, кто благодаря задумке нашего покровителя был оттеснен в коридор. Появились первые перебравшие. Ими стали Марина и Зудов. Их аккуратно вынесли и разместили на диванах одной из комнат для собеседования.
К утру, проверка новых помещений и редакторского состава завершилась. Экзамен был выдержан на отлично. Отсеивать кого-либо на предмет профнепригодности не пришлось.
Только в одной из комнат для собеседования можно было услышать
непрекращающиеся всхлипывания и причитания. Первая и до недавнего времени единственная дама редакции переживала появления громадного числа соперниц, а заместитель главного редактора - крушение своих честолюбивых планов.
Так как совершенно не представлял, что путного можно было сделать, в обществе развеселых дам и их предводителя из КГБ.
На утро в прибранной и вылизанной ЗОМБи редакции появился сам Петрович.Он сообщил, что вечером в банкетном зале состоится общее собрание, и он придет к нам не один, а с очень привлекательным иностранным гостем.
В девятнадцать ноль-ноль все началось сызнова. С той лишь разницей, что все внимание предназначалось теперь дорогому зарубежному визитеру, представившемуся Джеймсом Смитом, крупнейшим мелиоратором Северной и Южной Америк.
"Вот и пробил ваш звездный час,- напутствовал меня благодетель.- Я же говорил, что дойдет дело и до мелиорации. Вот и дошло. Действуйте!"
Джеймс оказался очень крепким на водку и чрезмерно сдержанным в общении с редакторским составом. Выскакивал минут на десять поболтать в одну из комнат и с невозмутимым видом возвращался за стол. И никакого намека на...беспорядок в одежде или прическе.
Босс заметно нервничал. Он уже не был столь самоуверен и беспечен. Вот очередной раз вынесли Зудова, Марина чуть не загрызла двух редакторш. И ее снова заперли в каком-то кабинете. А так ловко подстроенная ловушка не захлопывалась.
Промучившись еще два часа, босс потерял всякую надежду расколоть упрямого иностранца. Нужен был компромат, а его-то и не получалось. Уже пребывала в состоянии легкого алкогольного отравления большая часть редакции. Уже я обговорил все проблемы мелиорации СССР и обеих Америк, а редакторши использовали все имевшиеся в их распоряжении средства. Но он, подлый, не кололся!
"Ну, сказал бы что-нибудь про нашу действительность, ущипнул бы кого-нибудь, - вопил в туалете наш покровитель. - Так нет. Водка для него - вода, драться ни с кем не хочет, редакторши ... и те, что пустое место".
"Зато о мелиорации выложил все, что знал",- попытался похвастаться я.
"Да, на кой хрен, мне твоя мелиорация, - взорвался босс.- Заткнись и не смей появляться, пока не позову!"
" Опала!- мелькнуло у меня в голове.- Снова безвестность. Снова котельная и мои друзья-люмпены". И, накинув на плечи свой дубленый тулуп, побрел к выходу.
Свет тусклых фонарей, безлюдный Мароновский переулок и, наконец, наглухо запертые двери у входа на станцию метро "Октябрьская", только усилили чувство отчаяния. Попытка договориться с таксистами успехом не увенчалась. И вдруг, на пешеходную дорожку лихо вырулила карета скорой помощи. Шофер резко затормозил и дал задний ход. Боковые двери распахнулись и из них выпорхнули гориллоподобные санитары...
Что один черт, что другой.
Провалы памяти случались у меня и раньше. Однажды, после вечеринки на берегу Черного моря, я в совершенном беспамятстве совершил переход вдоль отвесной скалы. И только на следующее утро обнаружил, что тропинка, приведшая меня, домой, множество раз, прерывалась каменными глыбами, а в иных местах была просто слизана горными обвалами.
Нечто подобное произошло и в тот вечер. Санитаров помню.... Но как очутился в городе Сургуте, а затем в поезде, следующем аж за Полярный круг в какой-то город нефтяников. ...Впрочем, все это стало ясно чуть позже. А поначалу, ощутив острую жажду, обнаружил на столике все необходимые "медикаменты" из "аптечки первой помощи": бутылку "боржоми", соленые огурчики в мутном рассоле, и что-то очень аппетитное в томатном соусе.
"Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!"- пронеслось у меня в голове ...
Здесь следует пояснить, что в те времена даже сообщества "идейно неустойчивых товарищей" не обходились без своих авторитетов. Сторонники православия и славянофильства зубрили наизусть труды Аксакова и Леонтьева. Сионисты пытались изучать иврит и хранили в своих коммунальных углах, невесть каким образом добытые, портреты Моше Даяна и Бен Гуриона. У людей моего круга тоже были свои кумиры. Получить признание и уважение мог лишь тот, кто с легкостью и, добавим, к месту приводил цитаты из "Пятикнижия современного люмпен-интеллигента": Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита", Ильи Ильфа и Евгения Петрова "12 стульев" и "Золотой теленок", неопубликованного Венедикта Ерофеева "Москва - Петушки" и Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка".
...Иной, так кратко и точно определив ситуацию словами классика, мог бы и возгордиться. Но до того ли было мне? Еще мгновение и я почувствовал мерный стук колес. А за окном плескалось не ласковое Черное море, а бескрайнее море тайги. В отличие от Степы Лиходеева, директора театра "Варьете" из бессмертного романа "Мастер и Маргарита", мой Воланд забросил меня гораздо дальше и в не пример менее привлекательные места, нежели Ялта. Поезд шел на север, прямиком к Ледовитому морю - океану.
Оставалось лишь смириться и перейти к восстановительной процедуре. Первый глоток "боржоми" опрокинул все мои представления об этом напитке здоровья. Минеральная вода оказалась водой огненной. Мир перестал казаться таким отвратительным. Соленые огурчики и сосиски под томатным
соусом, сопровождаемые нектаром из неказистого сосуда навели на мысль, что Крым и Кавказ, в общем-то - пошлость. А вот поезд, идущий в неизвестность, это...
"Это - твое первое задание",- произнес знакомый мне будуарный голос. В дверном проеме купе с неизменной сигаретой стояла Марина. Удивить меня чем - либо уже было невозможно. Но радоваться я еще не разучился. И, следуя традиции людей моего круга, восторженно, слегка перевирая и вставляя отсебятину, запричитал словами классика: " Аннушка, наша Аннушка! С Садовой! Это твоя
работа?... Подсолнечное масло... Консультант...".
"Кирюшка! Бросьте трепаться!...Федор Иванович сейчас вернется",- развязно перебила меня Марина и многозначительно повела бровью.
"Пароль, - пронеслось у меня в голове, - одна из сцен погони поэта Ивана Бездомного за Воландом... КГБ читает мои мысли! Но как, чертовка, знает Булгакова! - и, перебрав в уме все возможные варианты ответа, в полголоса произнес. - Ах, развратница!..."
Марина удовлетворенно прикрыла глаза, оценив быстроту и точность моей реакции. " Михаила Афанасьевича Булгакова оставим на потом, - прошептала она, - а сейчас о деле". Все, что мне довелось узнать из ее рассказа, можно было охарактеризовать одним словом: вляпался.
История с санитарами и скорой помощью, которая до того момента оставалась в моей памяти, как связующее звено между прошлым и настоящим, сомнений у меня не вызывала. Эта карета социальной добродетели сама собой к человеку не приезжает. Ее нужно вызвать, ее необходимо послать к ... пострадавшему или к тому, кто еще может пострадать. Вот ее мой благодетель и отрядил за мной, когда вдруг обнаружил, что его подопечный принял свою опалу слишком близко к сердцу. Дальше санитары что-то перепутали, и я превратился в некое подобие зомби. Но не в тех ЗОМБи, которые строили и ломали в трезвом уме и твердой памяти, а в настоящего нелюдя, способного пить, шутить и даже декламировать целые главы из книг советских писателей, но приэтом как-то и не существовать и ничего не помнить.
Впрочем, впоследствии шеф поблагодарил санитаров. Так как мое зомбированное состояние избавляло его от нештатных ситуаций на первом этапе задуманной им операции. А произошло следующее. Восстановив над собой контроль, наш покровитель принял следующее решение. Джеймс вместе с Мариной и мной должен отбыть ... в Западную Сибирь. "Раз водка и женщины побоку, раз такой любопытный, будем ловить на шпионаже",- решил босс.
Здесь Марина прервала свой рассказ, вытащила из рюкзака карту и показала весь маршрут. "Мы проедем с Джеймсом по всем этим местам, - объяснила она.- Он естественно все будет фотографировать. Где он еще такое увидит? Ну, и в конце пути наши его возьмут, как шпиона, врага, решившего опорочить нашу прекрасную действительность. Дальше все дело техники. Срок или сотрудничество с нами".
"Да,- промямлил я,- теперь ему некуда деться. Придется постараться, чтобы сама поездка не оставила у него плохих воспоминаний". И выразительно посмотрел на мою спутницу.
" С врагом - никогда!" - отрезала Марина.
" Ну, он-то пока еще не враг...",- попытался выкрутиться я. Но тут в коридоре послышались шаги, и из Марининых жестов мне удалось понять лишь то, что следует замолчать и продолжить свою трапезу. Что я и сделал, усиленно налегая на бутыль с "боржоми". Через мгновение в купе вошел Джеймс. Перебросившись с Мариной несколькими стандартными английскими фразами, он
он обратился и ко мне, вежливо осведомившись о моем самочувствии.
И вот в этот момент в моей судьбе произошел еще один резкий поворот. Все началось с противоестественного события. Марина вернулась в свое купе и, сладко зевнув, так что было слышно на весь вагон, уснула. Без чашечки кофе, без капли вина. Мой же американский мелиоратор заговорил ... по-русски!!!
"Вас, наверное, удивит, - начал он, - что иностранный специалист так долго скрывал знание русского языка? Между тем я действительно иностранец, зовут меня Дов Синайский, действительно хорошо знаком с мелиорацией, но, так же как и Вы в настоящий момент занят иными проблемами".
Дальше он стал ругать моего покровителя. Назвал его тупицей. Посмеялся над затеей: поймать его Дова Синайского на (смешно сказать!) шпионаже. А за тем взялся решать мою судьбу.
"Не будь вы мне симпатичны, да еще братом по крови, - продолжал Дов-Джеймс, не стал бы с вами церемониться. - Но вышеназванные обстоятельства меняют дело. Из простого заведующего отделом вы станете... моим помощником!".
"Помощником главного мелиоратора Америки?!" - радостно воскликнул я.
" Причем здесь Америка?- возмутился Дов.- Вы вообще представляете, с кем имеете дело? Вся эта петрушка с Америкой - легенда. Сам я с Ближнего Востока. Слыхали про Синайский полуостров, Палестину, Израиль?"
"Не-не,- пытался возразить я, - что я скажу Петровичу, Зудову, да и шеф мне ноги выдернет за такое сотрудничество".
"Ах, забудьте вы этих недотеп,- ревниво отрезал он, - смотрите в будущее".
"А в этом будущем мы тоже будем работать с Мариной в редакции?" - присмирев, спросил я.
Дов тяжело вздохнул, давая понять, что и у него, бывалого разведчика, есть границы терпения.
" Об этом чуть позже. А теперь за работу,- примирительно сказал он.
И на столе появилась карта Ханты-мансийского национального округа. - Видите здесь знакомые контуры? - спросил Дов, указывая на реку Обь, Северные Увалы.- А теперь посмотрите сюда. Над правым берегом реки Надым кружочком обведена небольшая территория, читайте, что написано внутри".
Даже повидав и услышав за последнее время множество невероятных вещей, даже пообщавшись с ЗОМБи, я не мог себе представить, что в границах Ханты-мансийского национального округа существует еще и Еврейская автономная республика со столицей Иерусалим-0 и административным центром Хедера. Памятуя о сумасшедшем географе, который рехнулся, не увидев на карте Берингова пролива (за более подробной информацией отсылаю к книге И.Ильфа и Е.Петрова "Золотой теленок"), пришлось взять себя в руки.
"Здесь случаем не опечатка, типографский брак?"- поинтересовался я.
" Это было опечаткой без малого шестьдесят лет назад, когда отец всех народов и вождь мирового пролетариата, не глядя, поставил свою подпись на карте создаваемого им Союза Советских Социалистических Республик,- грустно сказал Дов, теперь же это тщательно скрываемая от народа реальность. О ней забывали, ее