Ослепительно жаркий полдень небесного лета. Флагманский теплоход королевства Воздушная Аргентина шёл обычным державным курсом, воспарив над вершинами Анд. Раскалённое солнце плавило стёкла в иллюминаторах. Блики от них полыхали на переборках. А в холостяцкой постели Луиса-Игнасио совершалось то... То, что привык он именовать актом низменной страсти.
О, кошмар! Он поддался. Он надеялся, верил в себя, но не смог устоять. Он уронил в грешнозёмы Земной Аргентины честь архивариуса при монетном дворе Аргентины Воздушной! Это жаркое летнее солнце! Во всём виновато солнце...
Что забыла в его постели чувственногубая золотокожая донна? Чем так глянулся ей старик, жизнью сданный в монетный архив?
- О Луис-Игнасио! - воскликнула донна Изабелла. - Это было божественно, превосходно. Зрелый конь не испортил предложенной борозды. Вы мужчина моей мечты! Мои щёки пылают горячим и пряным румянцем! - И не врала. Щёки вердикт подтверждали.
Он ответил с восторгом:
- О донна Изабелла! Моё сердце волнуется, слыша, как вы говорите, и рождается в теле душный клубок желаний, возбуждает пред взором неприличные образы действий. Мне, однако, пора на службу. Вдруг мне деньги сдадут в архив, а я не на месте...
И 'пора' - не то слово. Было пора с утра. Просто не мог он прервать череду утех.
По роскошному юту шёл он к секретной палубе, где при монетном дворе располагался архив.
Что же он видит? Дверь архива распахнута! Кто-то вломился и рылся. Кто-то взломал дверцы сейфов. Кто-то стащил раритетное серебро королевства...
Он зазвонил в колокольчик сигнализации. Ну, а пока детективы к нему спешили, стал проверять каталог... Кажется, свистнули всё! Всё до последнего песо!
Как же? Так много... Они не могли унести далеко.
- Кто же, о Господи, кто же тот дерзкий воришка?! - гневно вскричал он, заламывая руки.
Нужно работать полдня, чтобы ссыпать все эти монеты! Кто же решился? Кто-то прознал, что к нему придёт сладкая донна. Кто-то поверил и в то, что он сможет её удивить.
Не прошло десяти минут, как явился сыщик Мурильо. На лице его отражалась тревога души.
- Всё украли? - спросил проницательно. - Скверное дело.
- Может, ещё всё разыщем - ну, по горячим следам? Столько похищенных песо быстро не спрячешь: это как минимум сотня тяжёлых мешков!
- Нет, бесполезно, - уныло сказал Мурильо. - Наш теплоход ныне легче на девять тонн!
- Увели? Неужели! А как же контроль на шлюпках?
- Шлюпки не трогали, - скрипнул зубами Мурильо. - Выбросили в окно. - И красноречиво кивнул на выбитый иллюминатор.
Луис-Игнасио воззрился на него с молчаливым непониманием. Ибо зачем же выбрасывать то, что старательно спёр? Нет, не укладывалось в уме... Разве...
- Экономико-политический терроризм в пользу Земной Аргентины. Эти фанатики вечно стараются гадить. Сбросить хоть что-нибудь ценное вниз - это для них вроде высшего счастья. Типа подарок своим, пусть там даже и не найдут. Кстати, - Мурильо впился в архивариуса испытующим взором, - вы не видали кого-то из них? Может, хоть кто засветился...
Луис-Игнасио зарыдал, кулаком утирая слёзы. Но всё же собрался, выдал под запись приметы вероятной соучастницы - донны Изабеллы.
- Длиннонога. Высокая грудь. Накрашенные соски...
- По соскам будет легче искать, - одобрил Мурильо. - Каждую донну осмотрим, но непременно найдём. Если помаду не стёрла, - кажется, он шутил. - А впрочем... Можем ведь обойтись и внешним досмотром. Вы её видели. Теплоход наш не бесконечен. Сможете и так опознать!
Громкий гудок теплоходной сирены. Речь капитана:
- Дамам собраться на верхней палубе для опознания!
Дамы собрались. Встали в единый километровый ряд. Выгнали всех с нижних палуб. Изабелла? Куда она денется!
Луис-Игнасио шёл, цепко впиваясь в лица. Почему всё не те да не те?
- Вот эта!
Вдруг опознанная злоумышленница выскочила из строя. Сразу же к борту: неужто вниз сиганёт? Без парашюта - чистое самоубийство!
Луис-Игнасио кинулся вслед, насилу поймал. Та прохрипела с надрывом:
- Хам! Воздушник! Дырявый гандон! Ненавижу... - А ведь млела-то как в объятиях, а говорила-то: 'Жить без вас не могу!'. Вот и верь после этого случая сребролюбивым женщинам!
2
Что, и закончилось, да? Нет, такие дела не завершаются на половине. Серебра не вернуть? Но есть в Воздухе власть, а у власти есть ярость, и она горячей серебра, её месть такова, что ледники на вершинах Анд обращает в пепел.
Луис-Игнасио не возродился из пепла, он по-прежнему сломлен и слаб, он помог в отыскании сладостно-милой донны, но доселе колеблется в роли проводника для мести и ярости. Он растерян, ибо услышал слова Изабеллы:
- Никого не выдам проклятым воздушным крысам! - и отнёсся к ним с полной серьёзностью.
Донна очень решительна. И какой с неё спрос?
Но Мурильо не робок, Мурильо умеет спрашивать. Донна стонет от этих вопросов, её стоны так сладко-знакомы, что архивариус чувствует сильную ревность, а ещё его колет обида за неискренность стонов былых и доподлинность настоящих. Ах, неужели настоящие чувства посещают любовников только на дыбе?
Прекратить эту пытку! Но что значит слово Луиса-Игнасио, архивариуса без архива? Изабелла сама поработала над его нищетой и бессилием. Поработала этим своим золотистым телом.
Луис-Игнасио не находит в себе ни достаточных сил, ни благородства, чтобы вмешаться в процесс дознания. Он находится рядом, в тюремной каюте сразу за стенкой пыточной, и каюта не заперта - уходи-не хочу, - но на нём обязательство доиграть свою роль. Всё по-честному: у неё своя роль, у него теперь тоже своя. Его роль - разыграть заключённого доброй, счастливой судьбы. Посидеть понарошку - и выйти на волю (потому что сознался!).
...Детектив утомился. Назвала ли кого-то донна? Разве что шёпотом, Луис-Игнасио не услышал. Всё, что сказано в голос, он внимательно уловил. Лишь когда горькую-сладкую даму втолкнули в его каюту, догадался изобразить безразличие, только взглядом скользнул по истерзанным телесам, что бесстыдно светили ему сквозь прорехи в изящном платье.
Кстати, стёрла помаду с сосков. Или сама не успела, но Мурильо-палач постарался, избавляя красавицу от излишнего лоска.
- Ты заплатишь за это! - шипела она на мучителя.
- Вам, сеньора, - подметил Мурильо, - сейчас причиняли боль, но для первого раза старались не покалечить. - Он усмехнулся. - А сеньор архивариус, коего вы изволили пусть недолго, но близко знать, к настоящему времени избежал болевых ощущений, а в дальнейшем, уж будьте уверены, будет освобождён по моему ходатайству. А почему? А ведь лишь потому, что нанесённый ущерб компенсировал правильным поведением и согласием конструктивно коммуницировать.
Изабелла метнула в Луиса-Игнасио взор, исполненный жгучей ненависти, проявляя ту искренность чувств, каковой раньше не было, а в неволе как раз и возникла. Ну и чем он обязан подобному отношению? Тем ли, что выдал преступницу; тем ли, что разделил её страсть?
Сыщик ушёл и повесил замки на засовы тюремной каюты. Что ж, придётся колючую донну увещевать. Сколь ни тщетными будут попытки, но иначе нельзя: договорено. Луис-Игнасио было собрался исполнить эту малоприятную часть договора, но полуголая донна в остатках от платья удивила его несказанно в который раз.
- О, любимый, - шепнула она, закрывая глаза, - наконец-то мы снова одни!
Неужели возможно надеяться, что ему ей удастся поверить? Но она ведь вернулась к засвеченной роли, к искусительной и злодейской, первоначальной...
- Должен уведомить вас, моя сладкая донна, что я ныне отнюдь не готов отдавать свою дань вашим огненным прелестям...
- Да и мне, - перебила она, - в настоящее время, как ты понимаешь, не до того. Дыба, увы, избавитель от многих желаний плоти. Но, когда суетливые похоти нас покидают, остаётся великое счастье истинных чувств. Знай же, любимый, моё к тебе чувство проверено дыбой!
Даже так? Эх, да статься такого не может:
- Вдохновлялась ли донна чувством пылкой любви, называя меня хамоватым дырявым гандоном?
- Ну так то не считается, - с ходу заверила Изабелла, - о любимый, пойми, это сказано на людях, это сказано только затем, чтобы их обмануть!
А ведь он полагал, что публичные речи предназначены, чтобы верней уничтожить!
- Для чего - обмануть?
- Чтобы вырвать тебя из петли! Я бы себе не простила, если бы ты, мой любимый, пошёл соучастником в нашем деле.
Можно подумать, он в чём-то участвовал и сознавал свою хитрую функцию, состоящую в том, чтобы вовремя не прийти.
- В чьём это деле? - вспомнил Луис-Игнасио инструкции от Мурильо.
- В нашем, освободительном, - пояснила она, не называя имён.
Луис-Игнасио и не думал настаивать. Странно бы было, если бы то, что не выведано на дыбе, Изабелла ему рассказала просто так, ни с того ни с сего. Но какие такие задачи ставили эти люди, ненавистники Воздуха? Он спросил:
- Вы кого (или что), интересно, собирались освобождать - серебро из архива?
- Аргентину, - сказала она, - от проклятых летающих теплоходов! От воздушников, что плюют на заботы земных аргентинцев, и плюют потому, что пускают слюну от владения серебром... Не должно быть отныне Аргентины, задравшейся в небо. Вся Аргентина должна быть Земной, настоящей! Воздух не должен нести на себе никаких Аргентин!
- Это только клише, - отвечал ей тогда архивариус, - это всего лишь картонные лозунги для тупых малокультурных грязноземельцев, живущих в сельве. Просто смешно! - Разводил он руками. - Просто до смерти смешно, ибо одно непонятно: кто тебе, глупая девочка, подсадил эти мнения в очаровательную головку? Погляди на себя. Ты ничуть не похожа на них, ты воздушница по рождению, ты настоящая донна! Я ручаться готов, твоя родина - Буэнос Айрес. Настоящий, воздушный, не наземная бледная тень!
Поднимать эти темы - верный способ смертельно повздорить. Изабелла, забыв про истерзанность палачами, налетела, как коршун, пыталась его укусить. Он, стараясь её вразумить, хорошенько встряхнул диверсантку - и нашёл на бесстыдном теле целый ряд уязвимых мест. Под риторику из политических информаций, заводящую низкую чернь на решительные движения, архивариус и не заметил, как их спор перешёл в то же самое русло, слишком долгое судоходство по коему столь недавно ещё повлекло преступление на монетном дворе.
Да и как удержаться, когда донна готова кусаться, а одежды на ней - будто сетчатое решето, и твердеют соски, и круглятся её ягодицы.
Он порой восклицал, отрываясь от ягодиц:
- Что мы делаем, донна? Что такое мы делаем?
А она:
- Что ты знаешь, воздушник, об аргентинском танго?
Как, 'воздушник'? Опять? Но соски хохотали, но из нежных щелей тела донны призывно сочилась влага, но в тюремной каюте весь воздух насытился сильнопахучими аэрозолями!
И опять тебя тянет продолжать эти страстные глупости. И раз тянет, то кажется глупым не продолжать.
А когда он нашёл в себе силы остановиться, Изабелла попрятала прелести вглубь прорех и сказала ему рассудительным тоном:
- Хороши были пытки. Они меня лишь раззадорили... Но вот завтрашние будут очень уж нехороши. Ведь Мурильо - как зверь. Мурильо не остановится. Он сказал: покалечит; он сделает то, что сказал. Он меня запытает, убъёт меня, коль не услышит имён...
- Может, стоит его порадовать именами?
- Если он их услышит, тем более сразу убьёт. Имена там такие... Они испугают Мурильо...
Вот подобного стоило предполагать. У затеи с разбросанным серебром именитые покровители! Что же делать бедняжке? Неужели её не спасти?
- Ты, любимый, отсюда уйдёшь, - сказала она деловито. - Ты уйдёшь, ведь Мурильо тебе обещал. Ну а я не уйду, если только не будет помощи...
- Я помог бы, но как? Здесь, на страже тюремных отсеков...
- Да, суровая стража. Тебе с ней, любимый, не справиться. Твой талант - побеждать изголодавшихся женщин, а не сытых брутальных мачо... Но ты мог бы, наверное, кое-кого известить.
- И кого? - навострил уши Луис-Игнасио.
- Рулевой Хуанито. Вот кто меня спасёт, - сообщила сладчайшая донна. - Разыскать его можно в каютах для экипажа.
Вот и имя. Кто бы мог ожидать, что идея Мурильо с подсадкой принесёт золотые плоды?
3
Сыщик вернулся, отрясая замки с тяжёлых засовов тюремной каюты. Он был весел, красноречив:
- Луис-Игнасио, архивариус при монетном дворе Аргентины, сообразно ходатайству следствия перед властями судна, может теперь беспрепятственно выйти наружу. Неизвестная нам сеньора, самозванством достигшая титула донны и имени Изабелла, выйти наружу не сможет уже никогда.
Весельчак, ничего не скажешь. А Луису-Игнасио каково?
Лишь сейчас он вдруг понял, что так и не принял решение. Говорить ли Мурильо о рулевом Хуанито? Если следовать букве закона и форме своих обещаний - в этом случае надо, конечно, сказать. Но, с другой стороны, Изабеллу тогда покалечат. И убьют. А она будет ждать до последнего, и уйдёт на тот свет в достойном печали неведении, что надежды давно уже нет.
Из-за кого? Из-за мерзавца Луиса?
Ну так что же тогда: предупредить Хуанито, а Мурильо о том не сказать? Тоже дорожка скользка и смертельно опасна, будто тающий в Андах ледник.
Так на что же решиться? Вернуться опять на корму теплохода, подождать Мурильо у камер, или смело искать Хуанито в каютах для экипажа - это где-то на полубаке? Осторожность взывала: не ходи вообще никуда! Но куда приведёт осторожность - в такую же самую яму.
И Луиса-Игнасио потянуло на верхнюю палубу, к корабельному храму. Где, как не там, обретёшь и решимость, и верный путь?
Старый Орландо-священник как раз проповедовал. В Божьем храме на лавках в этот час никто не сидел, но ведь служба проводится по расписанию, в доброй надежде, что кто-нибудь всё же зайдёт, кто-то что-то услышит.
- 'И сказал нам Господь: воспарите над бездной земною...' (Буэнос айрес, сеньор!)... - Это Орландо заметил Луиса-Игнасио. - '...И да будет вовек только небо вашей обителью. И да будете вы совершенны, как Отец ваш Небесный. И чтоб впредь не касалась нога ваша грешной земли. А залогом тому - чудо-двигатель для теплоходов. И да будете вы совладетелями серебра, ибо ваша обитель - Воздушная суть Аргентина. Ибо ныне вы призваны для небесного вашего поприща. Ибо тот, кто не в силах отрясти грешный прах со ступней, должен в поте лица обрабатывать ветхий земной надел, чтоб обеспечивать скорбный себе достаток... (Буэнос айрес, сеньоры, рад видеть и вас на проповеди!)...
Уяснив, что из паствы он здесь не один, Луис-Игнасио медленно обернулся. И кого увидал: толстопузого свина Хавьера, да громилу Фабрицио. Тот и другой, по немыслимой редкой случайности заглянули сюда из тюремных отсеков судна. Не послал ли их ловкий Мурильо за ним проследить?
- '...И да будет отныне серебро Аргентины'... - продолжал свои речи Орландо, только Луис-Игнасио затруднялся сосредоточиться.
Через левый придел - Чуда божественнейшей антигравитации - архивариус незаметно шмыгнул к выходу из собора прямо за спинами не оглянувшихся соглядатаев. Он желал теперь просто пробраться в любое укромное место, чтобы спокойно, не торопясь поразмыслить.
Торопливые мысли всю душу ему извели!
Ладно, спустился на среднюю палубу, зашагал в направлении камбуза, дальше резко свернул к аварийному трапу: вот на нём-то никто никогда никого не ищет.
Так к чему он пришёл? Он, похоже, не выбрал сторону.
То есть он, без сомнения, за Воздушную Аргентину. И хотел бы загладить вину за утерянное серебро. Это значит, подельника сладкой донны (рулевого по имени Хуанито), детективу Мурильо обязательно надо сдать. Что мешает? Наверное, то, что Хуанито сумеет её защитить лишь при паре условий: он будет оповещён и он будет на воле. А ещё, несомненно, тот факт, что Мурильо ему абсолютно не доверяет. Доверял бы - не слал бы шпионов за ним по пятам. Опросил бы его самого, похвалил бы за бдительность... А сейчас, по обмане Хавьера с Фабрицио, сыщик должен понять: архивариус испугался... А зачем испугался, коли совесть его чиста? То есть, если теперь он заявит на Хуанито, что подумает сыщик Мурильо? А подумает он, архивариус тоже виновен, просто 'сдрейфил' и кое-кого из сообщников 'заложил'.
Ну так что же тогда, рулевого не выдавать? Да, наверное, нет, раз толку в том много не будет. А найти рулевого и передать слова Изабеллы?.. Так-то, вроде, похоже, что хуже уже не выйдет, но на самом-то деле может выйти ещё и не так... Предположим теперь, Хуанито ещё попадётся, а попавшись, расколется - и ответит, откуда узнал о беде Изабеллы, а в итоге получится, что архивариус врал, а раз так, почему ему было не врать и в начальном пункте, когда он утверждал, что не ведал о серебре... Это что ж получается, Луис-Игнасио будет запытан на дыбе? Да, получается: почему бы и не запытать; вдруг он что-нибудь знает, вдруг в этом ещё признается...
Вот захочешь порою порассуждать рассудительно, а в итоге получишь один лишь холодный пот.
От размышлений его отвлекли суетливые звуки возни: будто кто-то кого-то волок средней палубой. Луис-Игнасио с предосторожностью выглянул - и узрел, как подручные сыщика в направлении камер тянули отца Орландо.
А его-то за что? - удивлённо спросил себя он. И лишь после додумался, кто накликал беду на священника.
5
- Изабелла? - переспросил Хуанито. - Я не знаю такого имени.
Высоченный воздушный моряк с гордым профилем аристократа - в рулевые плебеев давно никогда не берут.
- Может быть, - сказал Луис-Игнасио, - её имя другое. - Это дама, которая отвлекала меня, пока кто-то обчистил серебряные запасы... - Хуанито по-прежнему недоумевал. - Ну так вот, эта дама находится ныне в тюремной каюте близ пыточной, и дознаватель Мурильо ходит её пытать...
- А, Мурильо! - вскричал Хуанито. - Вот этого знаю. Это он тебя, гад, специально ко мне подослал? - Луис-Игнасио замотал головой. - Ну так вот, передай и ему, и его покровителю, что они о меня обломают гнилые зубы: за меня, чтоб он знал, сам небесный король Аргентины, а потраченный молью герцог так и сдохнет на чёртовой барже!!!
- Что за герцог? - опешил от злобного тона Луис-Игнасио. - И причём его баржа?
Инсинуации на тему своей подосланности он не стал комментировать, ибо поди докажи.
- А при том, что дурная посудина всю мою смену нагло летела точно у нас под днищем. Я узнал эту баржу: её 'повелитель' - герцог саванны Гран-Чако! Нищий герцог из захудалой ветви. У него серебра не хватило на воздушное судно приличного класса - так купил себе баржу, поставил воздушный движок, и летает теперь идиот идиотом, издеваясь над добрым вкусом.
- А Мурильо каким к нему боком?
- Так это ж его ублюдок! Герцог, знаешь, известен неправедной жизнью, брал в постель даже прачек, даже земных аргентинок готов был осеменять!..
- И земных? - Архивариус охнул. Мол, какое падение нравов!
- Да, земных: отмывал и использовал. Пировал с ними прямо на барже, говорят, что со всеми сразу. Ну и вот результат: настрогал с ними кучу ублюдкови теперь, как кукушка, предлагает своих дурноватых отпрысков на приличные теплоходы.
Луис-Игнасио вежливо слушал, не пытаясь ни словом возразить рулевому (хоть и мог бы упорствовать, что послал его никакой не Мурильо, а прекрасная донна, которую тот истязал). Потому не хотелось ему возражать, что, приглядевшись, архивариус понял, чьим таким отпрыском надо считать самого Хуанито. А раз так, то в ублюдках он хоть бы что-нибудь, да разумеет.
Но вот в чём разбирается архивариус монетного двора королевства, это в серебряных песо. В тех, что похищены с целью кругом разбросать и засеять монетами Невоздушную Аргентину...
Стоп! Разбросать, разнести по земле? Или отправить по адресу небезвоздушному?
- Ваше высочество, - проговорил архивариус, очень волнуясь, - я, по-моему, знаю... - Голос его подводил и заставлял делать паузы. - ...знаю, куда улетели мешки с серебром с теплохода...
- Что, на баржу?! - вскричал Хуанито.
Вот что значит наследственность: королевская кровь его сделала очень догадливым.
Да, на неё, на воздушную баржу. Тупорылую, плоскую, с довольно высоким бортом. Специально, чтобы верней уловить все мешки с серебром, летящие вниз с теплохода. Чтоб Аргентине Земной тех мешков досталось по минимуму.
Значит, не террористы. Вообще не агенты Аргентины Земной.
Это герцог. Элементарный внутривоздушный мятеж и заговор.
Хорошо, Хуанито умел всё понимать с полуслова. У Луиса-Игнасио так и сбивалось дыхание - да, так сбивалось, как никогда бы не сбилось верхом на прекрасной женщине. Потому что политика много волнительней, чем любовь, это поймёт абсолютно любой, кто рискнёт провиниться высоко в Аргентине, высоко-высоко, откуда так долго лететь по воздуху.
- Буэнос айрес, я знаю, что делать, - молвил принц Хуанито, - я сейчас же, не медля, должен идти к королю! - Луис-Игнасио благоразумно не усомнился, что пустят. - А тебе предлагаю меня к королю проводить. Ибо нельзя исключить вооружённого заговора...
6
Не успели вступить в коридор, что ведёт к королевским покоям, как попались им двое: Фабрицио и Хавьер.
А с Орландо-то что? Орландо куда утащили?
Но молодчики явно подбирались теперь к Хуанито.
Луис-Игнасио только шепнул:
- Осторожно! - А в руке рулевого уже оказался кортик. Тот предмет, что воздушная стража когда-то позаимствовала у морской.
Тут громила Фабрицио замахнулся. Архивариус глядь - а ведь кортик уже у того! Правда, внутри, а совсем не в руках. Правда, вперёд острием.
Толстый Хавьер догадался, что дело добром не кончится. Он уже стал отступать, когда Луис-Игнасио строго спросил:
- Где Орландо?
- Так мы его отпустили... - пятясь, промолвил Хавьер. - Мы ошиблись, и шеф нам сказал, что это не тот...
- А Изабелла?
- Так в пыточной. Вместе с Мурильо... - И, не выдержав взора Луиса-Игнасио, боров поспешно ретировался.
- Я так понял, - сказал Хуанито, - ты должен идти? - Ибо принц молодец, он умел понимать с полуслова. - На, возьми револьвер. - Отстегнул кобуру у трупа. - Против Мурильо понадобится. Что ещё?.. Когда справишься - приходи к королю. Я скажу, и тебя пропустят.
7
Он всё медлил, а там ведь палач калечит её возлюбленную!
Луис-Игнасио так устыдился, что весь путь до корабельной тюрьмы одолел бегом. Почему-то на входе никто не дежурил. Удивляться, однако, не стоило. Сыщик Мурильо таков, что любого пошлёт по любому важнейшему делу - даже того, кто совсем не в его подчинении. Что и не мудрено - он же герцогский, что ли, сынок...
Как-то пусто вокруг... Неужели уже никого не томится в камерах? Архивариус обмер от похоронной мысли, заглянув сквозь решётку в каюту, где провёл с Изабеллой пару совместных часов, парадоксально сладостных...
...Но мгновенно услышал стон из-за двери пыточной, почему-то как раз приоткрытой - стон до боли знакомый, поистине рвущий душу... Изабелла! И снова она. И снова на дыбе.
Дыба - первый предмет, что предстал его взору в пыточной. Правда, дыба стояла в углу, никому здесь особенно не интересная - никому, кроме, разве, одного архивариуса.
А событие, интересное для остальных, протекало по центру пыточной - на топчане, укрытом шкурой медведя гризли. С топчана, а не с дыбы, вновь и вновь раздавался терзающий уши стон.
- О сладчайшая донна... - пролепетал архивариус. Хоть, по правде, смолчать и немедленно скрыться было бы лучшим решением. Он же видел: топчанное действо происходило в согласии и к обоюдному удовольствию.
- Прочь, мерзавец!!! - тогда прорычал Мурильо, ни на миг не прервав сладкой своей работы.
А Луису-Игнасио страстно желалось прервать. Что он и сделал, собою почти не владея.
Громыхнул револьверный выстрел. Перестал работать крестец.
А любимая донна, что сказала она?
- О мужчины! - вскричала. - Ну когда они будут соображать головой, а не только головкой? Что за манера: убивать мужчину на мне, не дождавшись момента, когда мы закончим? - И добавила. - Вон. Уходи. Уходи! Уходи!!!
Луис-Игнасио присмотрелся к прекрасной донне и убедился: чужая, совсем чужая. Для Мурильо - любовница, а его она лишь соблазняла. Всё ведь было игрой, изначальной интригой под дудку Мурильо. И мерзавца бы стоило насмерть убить, но не так. Что за глупость он учудил, подобравшись к врагу с револьвером! Очень неловкую, пошлую и постыдную.
Да, пора уходить. Его, кажется, ждут. У короля, если принц Хуанито не шутит.
8
Он оставил любимую в пыточной и пошёл к королевским покоям. Не прошёл и двух палуб, как наткнулся на Хуанито. Скромно похвастался:
- Там... Мурильо. Совсем без мозгов.
Тот в ответ:
- Очень зря. Диспозиция вновь изменилась.
- Да? В чём дело?
- Да герцог проклятый... Он свой ход лучше нас рассчитал. И сослался на конституцию. По конституции, тот и король Аргентины, кто имеет запас серебра... В общем, нас с королём выселяют теперь с теплохода на малую яхту, ну а герцог на барже и будет теперь королём. Идиотский закон! Кто писал его для Аргентины?
- Ну а мне куда деться? - задумался архивариус. - Я, выходит, убил сынка самого короля...
- Удирать! - посоветовал Хуанито. - И не с нами: совсем удирать. В те края, где никто не найдёт. Бывший герцог - он тип злопамятный...
Рулевой Хуанито - он хоть и не принц, но человек благодарный. Хоть до шлюпок, но проводил. И Хавьера, проныру, отвадил. Тот крутился, крутился поблизости, а Хуанито ему:
- Ты не видел здесь, часом, Фабрицио?
Тот всё понял - и встречу с Фабрицио приближать не наладился. Так что Луис-Игнасио без досадных помех вывел наружу из мини-ангара шлюпку.
Он нырнул в этой шлюпке под угольно-чёрное днище белоснежного теплохода.
И успел далеко улететь, прежде, чем ощутил: сзади погоня.
9
Шлюпка - даже воздушная - это только скорлупка в океане безбрежного неба. Ни достойных запасов, ни множества важных приборов, ни надёжного генератора антигравитации.
В шлюпке долго прожить невозможно. Только перелететь с одного на другое большое воздушное судно. Да и где их искать, теплоходы, где вас не знают? И как долго искать, если корпус давно пробит? Та погоня, что выслана герцогом, основательно постреляла. Толстопузый Хавьер - тот и вовсе попал в антиграв.
Не хотелось садиться - воздушник не должен садиться. Кто коснётся земли - тот не сможет уже взлететь. А взлетит - так всегда будет знать, что несёт на ступнях проклятие. Дело не в гигиене, проклятие не отряхнуть.
Приземлился в густейшей сельве, далеко от жилья. И жильё-то - ничуть не для высших существ. Для земных аргентинцев. Луис-Игнасио даже успел состариться, восхищаясь лишь тем обстоятельством, что он не таков, как они.
Но к чему умирать, коль посадка случилась не жёсткой? Раз Господь его шлюпке дал силу спланировать, даст и волю ему самому, чтобы далее жить.
В той деревне земных аргентинцев, куда он впервые вышел, люди были гостеприимны и готовы помочь. Правда, вот незадача, эти люди отсюда ни разу не могли наблюдать пролёта больших теплоходов. Как итог, они вовсе не знали Аргентины Воздушной - и не зная её, полагали: такой даже нет. Архивариуса были рады послушать, но любой из его рассказов считали вымыслом. И говорили: как славно, самозабвенно врёт! А на деле смешной старикан убежал с плантации. Да откуда ещё убегают такие, как он?
Он оставил деревню, в которой ему не верили. Он явился в другую, где кроны деревьев не могли заслонять небосвод. Ожидал, что хоть там о воздушниках слышали. Но увы, и увы, и увы.
Даже в городе - центре провинции, где земной аргентинский народ ухитрялся не только работать, но также учить детей, самый старый и мудрый учитель не поверил в его Аргентину. Он сказал:
- Корабли не летают. Серебра в Аргентине нет.
- Потому ведь и нет, что забрали его воздушники!
И учитель вспылил:
- Уходи! Не смущай детей.
В тщетных стараниях как-то приблизиться к небу Луис-Игнасио прибыл однажды в столицу. Буэнос-Айрес раскинулся перед ним. Но не тот, не воздушный, а совершенно земной. И над ним, сколько зрения ни напрягай, не узришь королевской воздушной столицы.
- Королевской? - хихикнули невоздушники. - Короля у нас нет. Аргентина республика с президентскою формой правления. Президентом у нас - толстопузый Хавьер...
- Неужели тот самый?! - воскликнул Луис-Игнасио. Посмотрел на портрет: нет, не он, хоть и очень похож.
Но почему, почему Аргентины Воздушной никто не знает? Снобы-воздушники мнили, что дело лишь в том, что аргентинцы земные, подобно пекари, на небо не смотрят.